Двенадцатая карта Дивер Джеффри
– А где офицер Пуласки?
– Ушел домой. У него есть дочь, и скоро ожидается пополнение.
– Мальчик или девочка?
– Если честно, затрудняюсь сказать. Завтра он с раннего утра будет здесь, тогда мы его и спросим. Твой дядя в соседней комнате, и мисс Линч сегодня заночует у вас.
– Барб?
– Ага.
– Она славная. Рассказывала мне про своих собак и про некоторые телешоу. – Женева кивнула на учебники: – А у меня времени на телевизор не остается.
Детектив Белл рассмеялся:
– Определенно моим ребятам не помешало бы немного вашего влияния, мисс. Обязательно вас познакомлю. Ну ладно, если что, сразу зови Барб. – Он помедлил. – Даже если просто кошмар приснится. Я понимаю, одному, без родителей, иногда бывает не по себе.
– Я не боюсь оставаться одна.
– Не сомневаюсь. И все же, если понадобится, кричи. Для этого мы и здесь. – Он подошел к окну, выглянул, отодвинув одну занавеску, проверил, заперто ли окно, вернул штору на место. – Спокойной ночи, мисс. Беспокоиться не о чем. Мы обязательно поймаем этого парня. А лучше мистера Райма и его людей тут никто не справится.
– Спокойной ночи.
Ну наконец-то – уходит. Может, конечно, он действовал из лучших побуждений, но Женеве не нравилось, когда с ней так сюсюкают, и без лишнего напоминания о пережитом ужасе она тоже бы обошлась.
Собрав разбросанные по кровати книги, она аккуратной стопкой сложила их у двери. Если придется поспешно уходить из квартиры, то можно будет найти их без света, чтобы забрать с собой. Она всегда их так складывала перед тем, как лечь спать.
Пошарив в сумке рукой, Женева нащупала высушенный цветок, который ей подарила фокусница Кара. Некоторое время она рассматривала фиалку, затем вложила ее в книгу, лежащую на вершине стопки.
Сходила в ванную, умылась, почистила зубы, после чего тщательно вытерла перламутровую раковину, вспоминая с улыбкой, какой бардак царит в туалете у Киш. На обратном пути, в коридоре, она встретила Барб Линч, и та пожелала ей спокойной ночи. Вернувшись в спальню, Женева заперла дверь, затем, поколебавшись немного, чувствуя себя дурой, взяла стул и подперла спинкой дверную ручку. Переоделась в шорты с линялой футболкой, легла на кровать и выключила свет. Возмущенная, встревоженная, минут двадцать она пролежала на спине, думая о своей матери, потом об отце, потом о Киш.
Когда перед глазами начал всплывать образ Кевина Чини, Женева немедленно вымела его из головы.
Наконец мысли вновь привели ее к предку, Чарлзу Синглтону.
Как он бежит, бежит, бежит… Прыжок в Гудзон.
Его тайна… Что заставило его так всем рисковать?
Как же сильно он, должно быть, любил жену и сына!
Но в мысли упорно вторгался образ того ужасного человека, который напал на нее утром. О да, полицейским она и вида не подала, как сильно напугана… Натянутая на лицо шапочка, глухой тяжелый удар, когда дубинка врезалась в манекен, шаги за спиной. А теперь еще тот второй – черный мужчина с пистолетом во дворе школы.
От таких воспоминаний сон сняло как рукой.
Женева открыла глаза и уставилась в темноту перед собой, вспоминая другую бессонную ночь, когда ей было семь лет. Она встала с кровати, пришла в гостиную и включила телевизор. Минут десять смотрела какой-то дурацкий комедийный сериал, и тут в комнату вошел отец.
– Ты что здесь? Зачем тебе это смотреть? – Он щурился и моргал от яркого света.
– Просто не спится.
– Тогда лучше почитай что-нибудь.
– Нет желания.
– Тогда я сам тебе почитаю. – Он подошел к книжным полкам. – Вот, тебе понравится, лучше книги я не читал.
Отец уселся в кресло, которое застонало и заскрипело под его весом, и Женева посмотрела на хлипкую книжицу в его руках, но названия разглядеть не смогла.
– Удобно устроилась? – спросил отец.
– Ага. – Она растянулась на диване.
– Закрой глаза.
– Не хочу.
– Так будет легче все себе представлять.
– Ну ладно. А что…
– Тсс.
– Ладно.
Книга называлась «Убить пересмешника». В течение следующей недели чтения перед сном превратились для них в ритуал.
Женеве казалось тогда, что лучше на свете книги нет, а к тому времени она успела прочесть или выслушать не так уж и мало. Она просто влюбилась в главных героев: овдовевшего, но невозмутимого, с несгибаемой волей отца; брата с сестрой (Женева всегда хотела иметь брата или сестру). Да и сама история, повествующая о мужестве перед лицом ненависти и тупости, завораживала.
История, написанная Харпер Ли, надолго врезалась в память. Забавно, когда ей было одиннадцать, она решила ее перечитать и открыла для себя много нового, а снова сняв книгу с полки в четырнадцать, поняла еще больше. В прошлом году, перечитав ее в очередной раз, она написала по ней доклад по английскому языку. На «отлично».
«Убить пересмешника» сейчас находилась в числе других книг у двери, приготовленных к немедленной эвакуации в случае пожара. Женева не расставалась с ней, даже когда не читала. Именно в эту книгу она вложила сухую фиалку – подаренный Карой талисман.
Но сегодня Женева выбрала из стопки другую: «Оливер Твист» Чарлза Диккенса. Улеглась на кровать, поставила книжку себе на грудь и открыла страницу, заложенную сплюснутой соломинкой (она никогда не загибала страницы, даже в дешевых изданиях с мягкой обложкой). Начала читать. Поначалу каждый скрип в стенах заставлял ее вздрагивать, то и дело всплывал образ человека с натянутой на лицо шапочкой. Но вскоре история поглотила ее внимание целиком. А еще около часа спустя ее веки налились тяжестью, и она погрузилась в сон, убаюканная не поцелуем матери или голосом отца, шепчущего молитву, а плавными переливами слов далекого незнакомца.
Глава 19
– Пора ложиться.
– Что? – Райм оторвал взгляд от монитора.
– Спать, – сказал Том. Он выглядел настороженным – иногда без большой перепалки детектива от работы было не оторвать.
Однако сейчас Райм спорить не стал.
– Да, спать.
Он чувствовал себя измотанным и подавленным. Когда появился Том, он читал сообщение от Джея-Ти Бьюшампа, начальника тюрьмы в Амарилло. В письме говорилось, что в подведомственном Джею-Ти учреждении фоторобот объекта 10-9 никто не узнал.
Райм надиктовал короткий ответ, поблагодарив адресата за помощь, и выключил компьютер.
– Сейчас, всего один звонок, и я сам запрыгну в постель, – сказал он Тому.
– Тогда я немножечко разомнусь, – ответил помощник. – Встретимся наверху.
Амелия уехала ночевать домой. Ей надо было проведать мать, которая жила недалеко от нее и последнее время хворала. Кажется, что-то с сердцем. Сакс часто оставалась ночевать у Райма, но у нее была своя квартира в Бруклине, где по соседству жили родственники и друзья. (Как, например, та женщина из патрульного экипажа, которая утром привезла к Райму девушек – Дженнифер Робинсон.) Иногда Сакс просто хотелось побыть одной, как и самому Райму, и такие отношения устраивали обоих.
Райм набрал номер, обменялся несколькими словами с матерью Сакс, пожелал ей скорейшего выздоровления. Затем трубку взяла Амелия. Райм сообщил ей последние новости по делу.
– С тобой все в порядке? – спросила Сакс. – У тебя какой-то озабоченный голос.
– Просто устал.
– Тогда отправляйся спать.
– Ты тоже. Приятных сновидений.
– Хорошо, Райм. Целую.
– И я тебя.
Отключившись, он подкатил кресло к доске с записями.
Однако сейчас аккуратные строчки, сделанные рукой Тома, его не интересовали. Он устремил взгляд на распечатку с картой таро, той самой двенадцатой, которая изображала повешенного. Перечитав текст, поясняющий значение карты, посмотрел на умиротворенное, перевернутое вниз лицо. Затем развернул коляску, подкатился к кабинке лифта, который связывал лабораторию со спальней на втором этаже, отдал голосовую команду и поднялся наверх.
Мысли о карте не шли из головы. Как и Кара, Райм не верил в паранормальные явления. Однако его поразило, что карта с изображением виселицы оказалась одной из улик по делу, в котором слово «висельник», возможно, играло не последнюю роль. Криминалисты обязаны досконально знать о любых способах смерти, и Райм, разумеется, хорошо представлял, что происходит, когда вешают человека: петля затягивается высоко на шее, у самого основания черепа. (Фактической причиной смерти при повешении было удушение, но не из-за того, что веревка сдавливала дыхательные пути, а потому, что нарушался нейронный канал, передающий сигналы от мозга к легким.) То же самое чуть было не произошло с ним самим во время несчастного случая, когда он проводил осмотр в подземке несколько лет назад.
Холмы Висельника… «Повешенный»…
Самым значимым в таком совпадении представлялось смысловое толкование: «Появление этой карты указывает на духовный поиск, который ведет к принятию решения, переходному периоду, смене жизненного пути. Часто карта предрекает подчинение обстоятельствам, отказ от борьбы, смирение с тем, что есть. Если она выпадает вам при гадании, следует прислушаться к своему внутреннему Я, пусть даже внутренний голос на первый взгляд противоречит здравому смыслу».
Забавно, если учесть, что в последнее время, еще до появления объекта 10-9 и гадальной карты, поисков на его долю пришлось немало… а сейчас ему предстояло принять решение.
«Смена жизненного пути»…
Не задерживаясь в спальне, он проехал в смежную комнату, «процедурную», где не одну сотню часов тренировался по программе доктора Шермана.
Остановившись на пороге, Райм уставился на тренажеры в полутьме комнаты: эргометрический велосипед, локомоторная дорожка. Затем опустил взгляд на правую руку, пристегнутую ремешком к мягкому подлокотнику «Штормовой стрелы».
«Решение»…
«Ну давай, попытайся. Прямо сейчас. Попробую пошевелить пальцами».
Тяжело дыша, он сосредоточился на правой руке. Ничего…
Плечи сразу поникли, и он уставился в комнату перед собой. Все эти изнурительные тренировки… Да, благодаря им у него увеличилась плотность костей и мышечная масса, улучшилось кровообращение, снизились риск инфекций и вероятность нервно-сосудистой дисрефлексии.
Однако истинный смысл всей физиотерапии сводился к тому, что доктора обозначают туманным словосочетанием «функциональное преимущество». Другими словами, в его понимании, чувствительность и способность двигаться.
Именно то, от чего он так отрекался во время сегодняшнего разговора с Шерманом.
Говоря откровенно, он просто соврал. В глубине же души, там, куда никто не мог заглянуть, он жаждал знать только одно: есть ли от бесконечных мучений в спортзале хоть какой-нибудь толк? Возвращается ли чувствительность? Сможет ли он заставить годами неиспользуемые мышцы вновь сокращаться? Сможет ли повернуть ручку настройки на микроскопе, чтобы разглядеть волосок? Сможет ли почувствовать руку Амелии в своей ладони?
Возможно, с чувствительностью дела обстоят не так уж и плохо. Но паралитики с травмами такой тяжести постоянно живут в океане фантомных болей и ложных ощущений, которые возникают в мозгу словно ради того, чтобы посмеиваться и дразнить. Иногда кажется, что по коже ползает муха, хотя никакой мухи нет. Или опускаешь глаза и вдруг понимаешь, что пролил на себя горячий кофе и в месте ожога кожа почти отслаивается. Тем не менее Райм был уверен, что немного чувствительности отвоевать ему удалось.
Что до главного приза – способности двигаться… Для больного с повреждением спинного мозга нет более заветной цели.
Райм снова уставился на свою правую руку, ту, которой со времени несчастного случая так ни разу и не смог шевельнуть.
Прямо сейчас, не откладывая, можно получить простой и однозначный ответ. Фантомные боли, ложные ощущения – к черту все! Только да или нет. И не нужны никакие магнитно-резонансные сканеры, измерители динамического сопротивления или что там еще для таких случаев приберегают врачи. Надо только послать к мышцам крохотный импульс и посмотреть, что получится.
Если сигнал доберется до цели, пальцы согнутся. Что в его случае было бы равносильно побитию мирового рекорда по прыжкам в длину.
Или сигнал натолкнется на цепочку омертвевших нейронов и угаснет, не дойдя до цели.
Да или нет?
Райм считал себя человеком стойким как физически, так и морально. Раньше, до несчастного случая, он с готовностью шел на все, что требовал от него долг. Как-то вдвоем с напарником они сдерживали около сорока беснующихся мародеров, которые норовили ворваться в помещение магазина, где только что произошла перестрелка. В другой раз всего в пятидесяти футах от засевшего в укрытии преступника, который палил по нему из пистолета, он прочесывал место происшествия в поисках улик, которые могли указать на местонахождение похищенного ребенка. А однажды, не побоявшись рискнуть карьерой, арестовал чиновника старше его по званию, который, позируя перед прессой, затаптывал следы преступления.
Но сейчас храбрость ему изменила.
Словно оцепенев, он буравил свою правую руку взглядом.
Да или нет?
Если он попробует согнуть палец и у него не получится, если не сможет добиться даже одной из маленьких побед, о которых говорит Шерман, значит, для него все кончено.
Волной нахлынет депрессия, и в конце концов снова придется звонить врачу… но не Шерману, а специалистам совсем в другой области – сторонникам эвтаназии из общества «Лета». Несколько лет назад Райм уже пытался покончить с собой, но тогда он был гораздо беспомощнее, чем сейчас. У него не было всех этих компьютеров, телефонов, систем, исполняющих голосовые команды. По иронии судьбы теперь, когда жизнь его стала комфортнее, он получил средства довести свой замысел до конца. Новый доктор оставит какие-нибудь таблетки или оружие в пределах его досягаемости.
Конечно, несколько лет назад у него почти не было близких людей. Сегодня, узнав, что он свел счеты с жизнью, Амелия будет просто раздавлена. Однако в их отношениях любовь и смерть всегда шли рука об руку. Коп до мозга костей, Сакс часто на задержании первой врывалась в квартиру подозреваемого, хотя этого никто от нее не требовал. Ее награждали за доблесть, проявленную при вооруженных арестах; на машине она носилась, забывая про тормоза; поговаривали даже, что она имеет склонность к самоубийству.
Что до Райма, когда они встретились, во время расследования одного очень сложного дела несколько лет назад, связанного со смертельной опасностью и насилием, он сознательно пошел на смертельный риск, и Сакс сумела это понять.
Том тоже вынужден будет смириться. (На первом же собеседовании Райм сообщил своему новому помощнику: «Я скорее всего на этом свете надолго не задержусь. Чек советую обналичивать сразу по получении».)
Тем не менее больно было думать, каким ударом окажется для них его смерть. Не говоря уже о том, что останутся нераскрытыми преступления, погибнут невинные люди.
Вот почему Райм тянул с обследованием. Если улучшений не обнаружится, он переступит черту.
Да?..
«Часто карта предрекает подчинение обстоятельствам, отказ от борьбы, смирение с тем, что есть».
Или нет?
«Если она выпадает вам при гадании, следует прислушаться к своему внутреннему Я».
И тут Линкольн Райм принял решение. Он отступится. Прекратит тренировки, забудет об операции на спинном мозге.
В конце концов, если нет надежды, то ее нельзя потерять. Он прожил достойную жизнь. Пусть и не идеально, но в целом довольно сносно. Да, он примет то, что ему суждено принять, смирится с тем, с чем не хотел мириться Чарлз Синглтон – неполноценностью своего существования. Останется человеком на три пятых.
Смирится, насколько сможет.
С помощью безымянного пальца левой руки Райм развернул коляску и покатился обратно к спальне. Из дверей навстречу ему появился Том.
– Ну что, в постель?
– Всенепременно, – ответил Райм.
Часть III
Холмы висельника
СРЕДА, 9 ОКТЯБРЯ
Глава 20
Ровно в восемь утра Томпсон Бойд выгнал машину из гаража рядом с домом Джин, где оставил ее вчера после того, как ушел от облавы на Элизабет-стрит. Выехав на запруженные улицы, он направился в сторону моста Квинсборо и, оказавшись в Манхэттене, повернул к Гарлему.
Томпсон остановился в двух кварталах от дома, где жила Женева. Из оружия у него с собой были пистолет двадцать второго калибра производства «Норт американ армз» и дубинка. В сумке сегодня лежали не руководства по оформлению интерьеров, а устройство, которое он собрал прошлым вечером и сейчас нес с большой осторожностью, неторопливо шагая по тротуару к дому Женевы. Несколько раз он осматривался по сторонам, стараясь не привлекать внимания. Вокруг спешили по своим делам люди. Белых и черных здесь было примерно поровну, многие в деловых костюмах – очевидно, шли на работу. Студенты направлялись к университету: велосипеды, рюкзаки, бородки… Ничего подозрительного.
Томпсон Бойд остановился у края тротуара и внимательно оглядел дом, в котором жила девушка.
Около соседнего дома стоял неприметный автомобиль «краун-виктория». Неглупо с их стороны. За углом около гидранта – еще одна машина без полицейских знаков. Томпсону почудилось какое-то движение на крыше соседнего дома. Снайпер? Может, и нет, но кто-то там определенно был, и скорее всего полицейский. Да, этим делом они занялись всерьез.
«Серый статист» повернулся и пошел назад к своей машине, сел за руль и завел двигатель. Придется запастись терпением. Нападать на нее здесь слишком рискованно, лучше подождать более удобного случая. Из приемника послышались первые аккорды песни Харри Чапена «Кошка в колыбели». Томпсон выключил радио, но мелодия не прервалась. Он продолжал тихо ее насвистывать, не сбиваясь с темпа и без единой фальшивой ноты.
Двоюродная бабушка сумела кое-что отыскать.
В квартире Женевы Роланд Белл ответил на звонок Линкольна Райма, который сообщил, что тетя отца Женевы Лили Холл нашла несколько коробок со старыми бумагами, сувенирами и прочими вещами. Сказать, есть там что-то для них полезное или нет, она не могла – зрение уже не то, но коробки под завязку набиты бумагами. Будут ли полицейские и Женева их разбирать?
Райм хотел, чтобы их немедленно забрали и привезли, но женщина отказалась наотрез – сказала, что отдаст их только лично внучатой племяннице, а больше никому.
– Даже полиции? – спросил Белл.
– Полиции в особенности, – ответил ему Райм.
В разговор вмешалась Амелия:
– Думаю, она просто хочет повидаться с племянницей.
– Ну да, понятно.
Белл нисколько не удивился, когда Женева сказала, что будет рада навестить бабушку. Куда проще охранять людей, которые и носа не решатся показать на улицу, а предпочтут засесть за компьютерную игру или толстую книжку. Усадил такого в комнату где-нибудь в глубине здания, где ни окон, ни соседей, ни лестниц на крышу, – и заказывай целый день пиццу или китайскую еду.
Но Женева Сеттл отличалась от всех, кого ему до сих пор доводилось охранять.
«Могу я поговорить с мистером Гоудзом?.. Я оказалась свидетелем преступления, и меня удерживают в полиции. Удерживают против моей воли и…»
Из соображений безопасности детектив распорядился, чтобы к дому прислали две машины. Одну, с Женевой и Пуласки, он поведет сам, в другой будут Луис Мартинес и Барб Линч. Еще один полицейский автомобиль с офицером в форме останется у дома Женевы дожидаться их возвращения.
Пока подгоняли вторую машину, Белл спросил у Женевы, есть ли новости от родителей. Девушка ответила, что сейчас они в аэропорту Хитроу, ждут ближайшего рейса.
Белл, сам отец двоих сыновей, мог бы много чего сказать в адрес родителей, которые бросают дочь на попечение дядьки, а сами отправляются за океан. (Особенно с таким дядькой. Даже денег на ленч не дал. Что за безответственность?) Белл хоть и был отцом-одиночкой, целый день проводил на работе, но по утрам успевал накормить детей завтраком, собрать им ленч и почти каждый вечер сам готовил ужин, пусть его стряпня и не отличалась изысканностью.
Однако его задачей было следить, чтобы Женева Сеттл осталась жива, а не отпускать замечания по поводу нерадивых родителей. Выбросив из головы все посторонние мысли, он вышел на улицу и быстрым внимательным взглядом окинул фасады, окна и крыши соседних домов, стоящие поблизости автомобили.
Перед подъездом остановилась полицейская машина, прибывшая сменить пост. Мартинес и Линч ушли к своему «шевроле», припаркованному за углом.
Белл сказал в рацию:
– Все чисто. Выводи ее.
Появился Пуласки и быстро провел Женеву к машине Белла. Он запрыгнул на заднее сиденье рядом с девушкой, а Белл уселся за руль. На большой скорости машины пересекли Гарлем и вскоре подъехали к старой многоэтажке неподалеку от Пятой.
Здесь обитали в основном пуэрториканцы и доминиканцы, а также выходцы из Гаити, Боливии, Эквадора, Ямайки и стран Центральной Америки – как черные, так и белые. Существовали небольшие анклавы иммигрантов новой волны из Сенегала, Либерии и стран Центральной Африки. Большинство преступлений на почве ненависти совершалось между коренным населением и иммигрантами, а не по расовым или национальным признакам.
Так уж устроен мир, с грустью подумал Белл.
Детектив остановил машину у дома, который указала Женева, и стал ждать, пока офицеры из второго автомобиля проверят улицу. Луис Мартинес показал «все чисто», и они вместе проводили Женеву в подъезд.
Здание было ветхим, внутри стоял запах пива и несвежего мяса. Женеву все это явно смущало. Снова, как в школе, она предложила подождать ее внизу, но без особой надежды, словно и не ожидая другого ответа, кроме: «Я все-таки лучше побуду рядом».
На втором этаже она постучала в одну из дверей.
– Кто там? – раздался из-за двери старческий голос.
– Это Женева. Я пришла к тете Лили.
Звякнули дверные цепочки, откинулись два засова. Дверь открылась. Осторожно выглянула худенькая женщина в линялом платье.
– Доброе утро, миссис Уоткинс, – сказала девушка.
– Здравствуй, дорогая. Тетя в гостиной. – Снова сомнительный взгляд в сторону детектива.
– Это мой друг.
– Он тебе друг?
– Да, друг, – ответила Женева.
Судя по выражению ее лица, женщина не очень-то одобряла, что девушка проводит время в компании мужчины, который в три раза ее старше. Пусть даже и полицейского.
– Роланд Белл, мэм. – Он показал удостоверение.
– Лили что-то упоминала про полицию, – с некоторой тревогой ответила женщина. Белл продолжал молча улыбаться. Женщина повторила: – Она сейчас в гостиной.
Бабушка Женевы оказалась пожилой сухонькой старушкой в розовом платье. Когда они вошли, она не отрываясь смотрела на экран телевизора сквозь большие толстые очки. Оглядев внучку, она расплылась в улыбке:
– Женева, дорогая моя. Ну как ты? Кто это там с тобой?
– Роланд Белл, мэм, рад познакомиться.
– А я Лили Холл. Так это вы интересуетесь Чарлзом?
– Совершенно верно.
– К сожалению, я о нем мало что знаю. Уже все рассказала Женеве: обзавелся фермой, потом угодил под арест – вот все, что я слышала. Не знаю даже, попал он в тюрьму или нет.
– Да, тетушка, похоже, попал. Но что с ним случилось потом, мы не знаем и хотим это выяснить.
Позади женщины, на стене в цветистых обоях с потеками, висели три фотографии: Мартин Лютер Кинг, Джон Ф. Кеннеди и знаменитое изображение Жаклин Кеннеди в трауре с сыном Джоном и дочерью Кэролайн.
– Вон там все, что я сумела найти. – Старушка кивнула на три большие картонные коробки с бумагами, пыльными книгами и предметами из дерева и пластмассы. Они стояли напротив кофейного столика, одна ножка которого была сломана и перемотана клейкой лентой. Женева склонилась над самой большой коробкой и начала ее разбирать.
Некоторое время Лили за ней наблюдала, затем произнесла:
– Иногда я его чувствую.
– Вы – что?.. – спросил Белл.
– Его – Чарлза. Чувствую, как и другие души.
Чувствую души? Дома, в Северной Каролине, Беллу нередко приходилось такое слышать.
– Не упокоился он – вот что я чувствую, – пояснила бабушка.
– Ну, даже не знаю, что на это сказать, – с улыбкой ответила внучка.
Что верно, то верно, подумал Белл, Женева не походила на тех, кто верит в призраков и сверхъестественное. Однако сам детектив однозначного мнения на сей счет не имел.
– Ну что ж, может быть, то, чем мы сейчас занимаемся, принесет ему некоторое успокоение.
– Знаете, – старушка поправила очки, – если вас действительно так интересует Чарлз, то у нас и еще кое-какая родня найдется. Женева, помнишь кузена твоего отца из Мэдисона и его жену Руби? Можно было бы ему позвонить и порасспрашивать. Или Дженни-Луис из Мемфиса. Да я бы сама позвонила, только у меня нет своего телефона. – Короткий взгляд в сторону старенького телефонного аппарата, восседающего на телевизионной подставке у двери в кухню; мрачное выражение на лице – красноречивое свидетельство препираний с хозяйкой квартиры. – А телефонные карточки очень уж дорогие.
– Ну, мы могли бы им позвонить, тетушка.
– Да я и сама была бы не прочь перекинуться парой слов, давненько уже не разговаривали. Плохо, когда родственники так далеко.
Белл сунул руку в карман джинсов.
– Мэм, раз уж мы с Женевой занимаемся этим делом, позвольте я оплачу вам карточку.
– Нет. – Голос Женевы. – Я сама.
– Не обязательно…
– Я оплачу, – решительно заявила Женева.
Белл убрал деньги в карман, а девушка протянула старухе двадцатку.
С благоговением разглядывая банкноту, ее двоюродная бабушка сказала:
– Сегодня же куплю себе карточку и позвоню.
– Если узнаешь что-нибудь новое, – сказала Женева, – перезвони нам по тому номеру, на который звонила раньше.
– А с чего полиция так заинтересовалась Чарлзом? Он вот уж сто лет как в могиле.
Женева перехватила взгляд Белла. Старушка не знала, что ее внучатой племяннице угрожает опасность, и Женева не собиралась ее просвещать.
– Они помогают мне доказать, что Чарлз не совершал того, в чем его обвинили, – сказала Женева.
– Неужели? После стольких-то лет?
Белл сомневался, что старуха им поверит. Его собственная тетка, примерно тех же лет, была очень проницательна. Тем не менее Лили Холл сказала:
– Весьма любезно с вашей стороны. Белла, давай-ка сделаем гостям кофе и какао для Женевы.
Роланд Белл, раздвинув занавески, выглянул на улицу, а Женева тем временем снова принялась разбирать коробки.
Двое мальчишек на скейтбордах гоняли по высокому парапету кирпичного особняка, демонстрируя полное пренебрежение к силе тяжести и школьному расписанию.
На крыльце другого дома чернокожая женщина поливала ярко-красную герань, не тронутую недавними заморозками.
На пустующем клочке земли по соседству, рядом с ржавым остовом стиральной машины, по-хозяйски копалась белка.
А чуть дальше по Сто двадцать третьей улице, рядом с адвентистской церковью, где дорога начинает круто забирать вверх к мосту Трайборо, трое полицейских внимательно оглядывали близлежащие улицы и обветшалый особняк напротив. Двое, мужчина и женщина, были одеты в гражданское; еще один, офицер в форме, патрулировал боковой переулок, вышагивая туда-сюда, словно новобранец, назначенный в караул.
За всем этим наблюдал Томпсон Бойд, который прибыл сюда, следуя за полицейским эскортом Женевы Сеттл от ее дома. Он стоял в заколоченном здании через улицу, несколькими домами западнее, и выглядывал сквозь щели в изуродованном граффити рекламном плакате.
Непонятно, зачем им понадобилось вывозить ее из квартиры. Не по инструкции. Впрочем, это уже их проблемы.
Томпсон взвесил ситуацию.
Вероятно, всего лишь внеплановая кратковременная отлучка, адресный рейд, так сказать. Даже машины оставили на дороге, у всех на виду. Надо действовать. И быстро, чтобы не упустить возможность.
Томпсон покинул свое укрытие через черный ход и обогнул квартал, по пути задержавшись в винной лавке, чтобы купить сигарет. Пробравшись в переулок с задней стороны дома, он осторожно поставил на асфальт сумку, спрятался за кучей мусорных мешков и стал наблюдать за светловолосым новобранцем, патрулирующим переулок, считая его шаги: «Раз, два…»
На «тринадцати» молодой коп дошел до задней стены здания и повернул назад. Очевидно, ему достался обширный участок для патрулирования: он должен был прикрывать весь переулок от фасада до тыла здания и следить за окнами в доме напротив.
На «двенадцати» полицейский достиг тротуара перед домом, развернулся и двинулся в обратном направлении.
«Раз, два, три…»
Путь назад занял у него двенадцать шагов. Затем он обернулся и снова зашагал в сторону улицы, на этот раз отмерив тринадцать.
Следующий марш-бросок составил одиннадцать, а обратный – двенадцать.
Читать бесплатно другие книги:
