Леди и некромант – 2. Тени прошлого Демина Карина

Узкое лицо с хищными чертами. Светлые волосы. Светлые глаза. Румянец лихорадочный. Улыбка… он знает, что мертв и знает, как умер. И пощады ждать не след.

– Иди ко мне, заблудшее дитя, – позвал он, и голос его был трубен. Он заставил стены петь, повторяя простую эту фразу, которая не была магией, но заставила Ричарда покачнуться.

Сделать шаг.

Стиснуть зубы, заставляя себя стоять. А вот лойр Шаннар поднялся.

– Стой…

– И все мы придем к ним, – жрец улыбался, и видны были желтоватые обгоревшие зубы. – И все мы принесем то, что можем… одни золото…

Перстень упал на алтарь.

– …другие силу…

Лойр Шаннар вцепился в собственную руку, пытаясь отодрать золоченый шнур.

…а разве Ричарду никогда не хотелось посмотреть, как один из этих, полагающих себя истинными некромантами, будет выкручиваться…

– Эй ты… – Ричард сам не знал, к кому обращается. – Отпусти его…

Мертвец не шелохнулся.

Взгляд его был обращен на лойра, который уже избавился ото всех золотых побрякушек.

– …третьи, лишенные и золота, и силы дадут то, что есть истинная ценность, – голос жреца наполнял храм. И от него, что от вина, голова шла кругом. Ноги и руки делались мягкими, непослушными. – Свое сердце возложат они на алтарь.

– Я не хочу, – жалобно произнес лойр Шаннар.

Твою…

…это не баб по дивану валять.

– Надо, – жрец был ласков. Он протянул руку и коснулся лица лойра, провел по белой его щеке, то ли утешая, то ли снимая невидимую пыль. – И сердце твое накормит голодных, даст покой беспокойным…

– Какое полезное, однако… – Ричард решился.

Он быстрым шагом подошел к лойру и, заглянув в застывшее лицо его, понял: уговаривать бессмысленно. Да и времени на уговоры особо нет.

Ричард перехватил рукоять сабли, примерился и с немалым удовольствием опустил на светлую макушку. Лойр Шаннар пошатнулся.

И рухнул на грязные камни.

– Негоже брать то, что предназначено богам, – заметил жрец с упреком.

– У него свои боги…

– Он просто забыл истинных…

А шелест под крышей стал громче.

Уходить надобно.

– Они давно ушли… и тебе пора…

…ритуалы изгнания духов Ричард помнил распрекрасно, однако крепко подозревал, что жалких его силенок не хватит.

– А его я заберу, – он, не спуская с мертвеца взгляда, опустился на одно колено, кое-как поднял лойра, закинув его на плечо.

Жрец улыбался.

Мягко. Понимающе.

Он не пытался остановить Ричарда. Просто смотрел.

Держал и нож.

И чашу.

И… когда до двери осталось пара шагов, храм вдруг вывернулся, и Ричард вновь оказался у алтаря.

– Оставь, что принадлежит богам, – сказал жрец.

– В бездну, – отозвался Ричард, испытывая преогромное желание выразиться куда более витиевато. Останавливала память.

Оказаться в этом месте без силы… ему и одного урока хватило.

– Я не позволю тебе убить невинного человека.

– Невинных нет. А этот… он убил меня, – жрец поднял руки и на ладонях его проступила кровь.

– Не он, – Ричард положил тело.

Бежать?

Один раз не получилось, значит, и второй не выйдет. А долго с этакой тяжестью на горбу он не пробегает. Остается что?

Договариваться.

– Его тогда и на свете не было-то… и его родителей тоже. Все, что случилось, было давно.

– Я не знаю времени.

Да… договариваться у него никогда не получалось.

– Чего ты хочешь? Мести?

Мертвец смотрел.

И смотрел.

И думал?

Или…

– И я не ошибаюсь. Я помню эту кровь. Но я не желаю мести.

– Тогда… – Ричард облизал пересохшие губы. – Тогда чего ты желаешь?

– Свободы.

Упокоения.

Он ведь верил. И продолжал верить, взывать к богам, которые оказались бессильны защитить верного своего слугу в храме. А может, просто не захотели. Может, им и прежде мелкие человеческие игры были лишь забавой…

– И как я…

– …не вздумай соглашаться, дурень! – голос Альера донесся откуда-то издалека. Даже не сам голос, но эхо его.

– …возьми, – жрец протянул что-то. – Возьми и… прости их, если сможешь. У меня не получилось…

…это оказалось сердцем.

Красным.

Мясистым.

Тяжелым.

Оно вяло дернулось в руках Ричарда, а в следующий миг забилось ровно и спокойно.

В груди Ричарда.

Уже не Ричарда.

…у него было другое имя, но он его не помнил, впрочем, это отсутствие памяти не вызывало беспокойства. В конце концов, было важно не имя, а…

…место.

Храм Всех Богов, один из древнейших в Империи, славных и историей своей, и чудесами, что случались в стенах его с завидным постоянством. Их присутствие здесь ощущалось явственно, наполняя душу трепетом и восторгом, которым он делился с богами.

И был любим.

Как ему казалось.

Сам Император, почтивший их захолустный городок визитом, удостоил его высочайшей милости – лично преподнес черный жертвенный клинок…

…это случилось за полгода до мятежа.

…бунтовали частенько, но большей частью в вовсе уж далеких провинциях. Мятежи вспыхивали. И захлебывались кровь. Храмы получали новых рабов, а верные дети императора – праздничные шествия.

Заговоры тоже случались, на то она и Империя.

И потому никто сперва не встревожился, разве что удивился – как подобное вовсе возможно, чтобы сразу несколько провинций вздумало объявить Империи войну?

Неужто и вправду надеются, что Император пощадит?

Ждали…

…войск ждали.

…и еще известий о том, что войска эти вошли в Ишмар, залив улицы мятежного города кровью… и что Император лично судил заговорщиков… и…

…ничего не происходило.

Тишина.

Тревожная, как ему почудилось. И вялое недовольство богов, а еще странные слухи, что сами эти Боги вовсе не милосердны, но напротив, жестоки, если требуют себе кровавых жертв. И что сам уклад Империи несправедлив…

…храм не опустел вовсе, нет, но прихожан вдруг стало меньше.

А новости доходили одна другой чуднее. И вот уже не три провинции, а едва ль не половина выступила против Императора, объединенная человеком, который нагло называл себя сыном новых Богов.

Он говорил с народом.

Обещал рабам свободу. А низшим – власть. Он призывал свергнуть тех, на ком стояла Империя, и чернь, дурея от вседозволенности, пила его речи, как пьяница – горькое вино. И точно также шалела. Горели библиотеки. Рушились храмы, из тех, которые новые и не успевшие устояться в силе своей. Пылали усадьбы.

Умирали те, кто еще недавно казался всемогущим.

…а храм совсем опустел.

И однажды старый раб, живший при нем не один десяток лет, поймал молоденького жреца за рукав.

– Дурное затевается, – сказал он, глядя выцветшими глазами. – Уходил бы ты, ашше…

…он не внял предупреждению. Да и что дурного может случиться в храме?

…пришли в день Вдовы, когда храм украшали алыми покровами, а в алтарные вазы ставили букеты красных гиацинтов. Он сам срезал цветы в храмовом саду, внезапно осиротевшем, ведь женщины, которые еще недавно гордились службой своей, ныне опасались переступать порог храма.

Пусть так.

Все еще изменится. А Боги милосердны и простят отступников.

Он сам зажег огни в стеклянных фонарях, и наполнил лампы драгоценной ароматной смолой. Вознес молитву. И удивился, когда храм стал заполняться народом.

…не было женщин.

И детей, но их и без того в храм допускали редко.

Не было стариков и старух…

…и кажется, именно тогда он осознал, что служба эта будет последней. И голос его, наполнявший храм вином благочестия, предательски дрогнул. А сердце забилось чаще. И надежда… надежда ведь была: разве допустят Боги, чтобы ему причинили вред?

Да, он слышал о прочих храмах.

И о жрецах, что были растерзаны яростной толпой. Но это все происходило где-то далеко, а здесь…

…он вел службу, вглядываясь в лица пришедших, пытаясь отыскать в них хотя бы тень былого благоговейного ужаса, но не видел ничего.

– Хватит, – сказал молодой Харвар, который прежде приходил ко службе с отцом и дядьями, с матушкой и ее двумя сестрами, с сестрой и кузинами.

Харвар был порывист.

И не сдержан.

И набожностью особой не отличался, всякий раз тяготясь храмовой службой, видом своим показывая, что время это провел бы с куда большею пользой. Ныне же он, одетый просто – куда подевалась его любовь к золоту и каменьям – выступил вперед. Он перемахнул низкое ограждение, скорее символ, чем и вправду преграду, оказавшись у алтарного камня.

– Твои боги требуют жертву? – спросил он, дыхнув в лицо перегаром. – Что ж, мы ее принесем! И эту жертву они запомнят…

Народ, собравшийся в храме, загудел, но гул этот был каким-то… неуверенным.

– Вы только посмотрите на этого уродца… он напялил на себя красные шелка, когда вы… ваши дети…

Он слушал безумную эту речь, в которой не было и слова правды.

Голодали?

Быть может, где-то там, на окраинах Империи, в провинциях, что были еще дики, народ и голодал, но не здесь… и бедняков не было… работа?

Все трудятся в поте лица…

– …он лил кровь вас и ваших детей, чтобы кормить ею чудовищ! – его толкнули и, не удержавшись на ногах, он ударился переносицей о край алтаря.

Что-то хрустнуло.

И по лицу потекло влажное, горячее.

Кровь?

Он мазнул рукой и растерянный – как стало возможным подобное – посмотрел на людей. А те – на него. И на лицах их застыл суеверный страх.

Боги же…

Боги молчали.

– Видите? Эти статуи мертвы… – ему отвесили еще одну затрещину, не столько болезненную, сколько обидную. – Иначе разве допустили бы они подобное?

Его толкнули и пнули по ноге, заставив скривиться от боли.

– Вы поклонялись призракам! – Харвар ткнул пальцами под ребра жреца и тот захлебнулся воздухом, захрипел, когда рука вцепилась в горло.

И чьи-то руки – Харвар был слишком трусоват, чтобы прийти один – подхватили его. Подняли, позволяя разглядеть прочим.

Кто-то содрал алые шелковые одеяния.

Кто-то вспорол одежду.

Он пытался освободиться, но что он мог? Не воин, не маг… обыкновенный человек, которого слышали боги… Раньше слышали, а теперь словно бы оглохли.

– Танцуй, – его, голого и жалкого, с раскровавленным носом, кинули на алтарь. – Танцуй, святоша, и останешься жив!

Кто-то засвистел.

Захлопал.

А он вдруг осознал, что сегодня Боги будут смотреть. О нет, они запомнят все и каждому воздадут по делам его, но… помогать?

– Нет, – его голос прозвучал тихо, но храм привычно подхватил брошенное слово, донеся до каждого из прихожан.

– Танцуй, – по ногам ударили плетью, и боль обожгла.

– Нет, – он выпрямился и осмотрелся. – Вы приходили сюда за утешением… и за надеждой… вы приносили дары, взыская их милости, но что изменилось?

– Все изменилось, – ответил Харвар. – Ушло твое время… ваше время…

Толпа загомонила.

– Вы знаете меня. И вы знаете его… не ты ли, Ушвар, приходил ко мне, когда он со дружками разгромил твою таверну… а ты… забыл об обиде дочери? И…

– Заткнись, – теперь Харвар ударил по спине, по плечам. – Заткнись, сученыш…

Он бил и что-то говорил, и кровь летела на алтарь, уходя в камень. А он ощущал тяжелое давлеющее внимание богов.

Его стянули.

Вздернули.

И кто-то содрал боевой цеп, чтобы обрушить его на ноги. Боль была оглушающей, всеобъемлющей, и он не сумел сдержать крика. А Харвар скомандовал:

– Теперь руки…

…мука длилась и длилась. Харвар, успокоившись, вдруг озаботился тем, что враг его умрет слишком быстро. И в рот жреца полилась вода, щедро сдобренная силой.

– Вот так-то лучше, – его похлопали по щекам. – Что? Где ваши боги? Неужели они допустят подобное? Если уж не придут к нему на помощь, то на вас им подавно плевать…

…в алом тумане боли он слышал, как подходят люди.

Смотрят.

Плюют… кто-то отворачивается, но таких немного… прочие рвут, крутят… раздирают на части тело, в котором жизнь держится едва ли не чудом. Но это не то чудо, за которое он станет благодарить богов…

…милосердия.

Бесполезно взывать о нем.

…справедливость?

Им воздастся… всем им… они еще не понимают, что ступили на опасный путь мятежа, в котором сами же сгорят… и он увидит… он уже видит, благо, открыты врата времени.

…колосья под серпом Жнеца… они ложились под копыта тяжелой конницы, что пыталась подавить мятеж… щепки, тонувшие в кровавом круговороте… сгоравшие в огнях последней войны… и уходившие медленно от голода и застарелых проклятий.

…они будут вспоминать тот, иной мир, от которого отказались.

И оплакивать его над могилами собственных детей, не понимая, за что судьба оказалась так жестока. А те, кто выживут, застанут становление нового государства, и отнюдь не цветами и лозунгами будут кормить его, но вновь же кровью… кровь – единственно достойная пища для великих свершений.

Вспыхнуло пламя.

Оно заставило очнуться, выпасть из блаженного межмирья в явь, которая подарила новую боль. И ее жрец принял покорно, как принимал все дары Их.

Он покорно кричал, пока не сорвал голос.

Но молить о пощаде…

Нет.

И смерть, что все-таки пришла, стала облегчением.

– Вот и все, – сказал Харвар, глядя на растерзанное тело. – Теперь в видите, что это все…

…он обвел рукой храм.

– …не более чем страшилка… вас пугали волей Богов, но на деле над вами стояла лишь воля людей, возомнивших себя богами… а они…

Он сплюнул на пол.

И растер плевок.

Поднял золотой венец, покрутил в руках и швырнул в толпу.

– Вот ваша добыча. Ваши предки годами несли в храм золото, так по праву оно принадлежит вам…

…венец покатился по полу, чтобы быть остановленным чьей-то рукой.

– Берите, – Харвар спрыгнул с постамента, и толпа расступилась, пропуская его. – Берите все! И не говорите, что я жаден…

…он вышел и дверь закрылась, захлопнулась с оглушающим грохотом, заставив весь храм содрогнуться. И мелким дождем посыпалась побелка.

Кто-то охнул.

Кто-то громко сказал:

– Что за хрень…

А по полу зазмеилась поземка.

Цветные витражи задернуло холодком, и венец упал на землю. Знака этого малого оказалось довольно, чтобы вернуть прежний страх пред Богами.

Они бросились из храма, толпясь и толкаясь.

Они колотили в дверь, и та сотрясалась от ударов, а потом все-таки распахнулась, выпуская всех их, отмеченных кровавой благодатью, на волю, которой жаждали. И когда последний из них покинул храм, двери его закрылись.

…потом, много позже, храм пытались поджечь.

Но пламя скатывалось со стен его, а после метнулось к поджигателю, обняв его ласковыми огненными лапами. Он громко кричал…

…и тот, другой маг, пришедший после… он оказался не умнее, если думал, что заклятье тлена повредит храму.

Каждому воздастся…

…и заклятье вернулось… их было много таких, самоуверенных глупцов, спешивших делом доказать свою преданность новому порядку. Храм сожрал всех.

А потом его оставили в покое.

Стену вот возвели, будто одной было мало, и сделали вид, что ни кладбища, ни самого храма не существует.

Ричарда выплюнуло в реальность.

И он обнаружил себя, лежащим перед алтарем. Он видел босые ноги мертвеца, и алые его одеяния, которые в полумраке словно бы светились. Бледный лик его, искаженный мукой.

– Теперь ты понимаешь? – спросил жрец.

– Да, – Ричард провел языком по зубам, убеждаясь, что они на мести, что выбили их не ему, невезучему некроманту, а несчастному служителю старых Богов. – Но… это был не он…

– Хочешь, я расскажу, что было дальше? Харвар вернулся в свой дом. Он пришел к отцу, который был верным слугой Императора, и вогнал ему нож в живот. В печень. Он мог бы убить его быстро, но ему нравилось смотреть на чужую смерть. И когда отца не стало, он отправился в покои матери, чтобы перерезать горло ей. Он убил теток, а кузин отдал своим людям… он изнасиловал родную сестру…

– Зачем ты мне рассказываешь? Это… это все равно сделал не он… – Ричард сел. – Это было… давно было… столетия тому… он обыкновенный лойр… не святой, нет… но, похоже, и не гнилой, если… мог бы бросить меня, а полез…

Он замолчал, не зная, что еще сказать.

Защищать постороннего и, положа руку на сердце, не слишком симпатичного человека… слишком уж альтруистично.

– Гнилая кровь. Его предок родился от противоестественной связи брата и сестры…

– Помнится, читал я, что у вас эти связи были совсем не…

– Император должен был сохранить божественную кровь, – спокойно ответил жрец, – но для остальных подобное неприемлемо… уходи. Я разрешу тебе взять то, за чем ты пришел… и быть может, у тебя получится.

– Что?