Ведунья и богатырь Грез Регина

Глава 7

Кузька

Двор усмаря был широк и не прибран, горбыль в ограде покосился, а кое-где доски разошлись на потеху язвительным соседям. Под навесом дальше от дома мокли в чанах с известью коровьи кожи, на столе ждал работы раскрой на сапог, рядом сушились на дровах застиранные полотенца да синие мужские порты.

У крыльца стояла палка с деревянной лошадиной головкой, ко второй палке было раскрашенное колесико приделано, а на третью насажен петушок с облупившейся краской на гребешке и бородке. Только давно игрушками никто не тешился, прилипла к колесику глина с пучком соломы, так и примерзла.

Грубой матерчатой занавеской просторная изба Шатуна была поделена на две части. В кухонном закуте из пузатой бочки пахло доходившей брагой, а в горенке старыми овчинами да травяными вениками, развешанными у самого потолка.

Печь с закопченными изразцами уже остыла, пустые чугуны от мала до велика сиротливо сгрудились на полу рядом с разбросанными полешками. Нечай прежде не видал такого разора в дому, похоже, хозяин руки опустил, схоронив жену.

Нелада осуждающе покачала головой и поджала губы. Да что спросить со вдовца, оставшегося с малолетним сынишкой?

За давно не скобленым столом сидел худенький белоголовый мальчик восьми годов, ручонкой ловил из деревянной миски квашеную капусту в розоватом рассоле, заедал холодной печеной репой. На вошедших глянул неодобрительно.

– Торопко мой, – тихо пояснил Шатун. – Один у меня остался, девчоночки в болезни с матерью полегли.

– Ну, здрав будь, Торопко! – весело приветствовал Нечай.

Мальчик насупился и еле слышно ответил:

– Ныне зовусь Кузьмой.

А после и вовсе залез на лавку под овечий полушубок. Спрятался от холода и незваных гостей. Шатун, кряхтя, принялся растапливать печь, между делом рассказывал, как слуги князя Ядрея велели всему городскому люду приходить в каменную церкву на службу Новому богу. Иноземный волхв каждого мальца наговорной водой кропил и новым именем нарекал.

– Понравилось тогда моему Торопке в белой церкве. Колокольца красиво звенят, пахнет приятно и Безбородый волхв поет ровно девица тоненьким голоском, а то вдруг заревет по-медвежьи. Чудно! Согласился сынок мой зваться Кузьмой, так и мне пришлось имя второе взять. Данилой нарекли, а знакомцы по-прежнему Шатуном кличут.

– Значит, вы своих старых богов живо сменили на пришлых… – поддела Нелада.

– Зачем же менять? – удивился Шатун, укладывая в корчагу куски свежей говядины. – Старые боги всегда рядом, не выдадут – не подведут, а и про Нового тоже послушать охота. Тем более князь с ним больно дружен стал. Недаром дочку свою любимую за Железного витязя выдает. Хочет сослать нашу голубку на чужую сторонку, а что делать? Такова доля девичья.

– Добрый кузнец сам себе долю скует, а хороший охотник выследит, – процедила Нелада.

– Так ведь то охотник и кузнец, а тут девка целиком в родительской власти. Уж как ни бойка нравом Отрада Ядреевна, а с нашим-то князюшкой не больно забалуешь.

Нелада фыркнула насмешливо, постояла еще у порога, подбоченясь, внимательно оглядела избу, а потом велела Нечаю садиться на лавку и занялась его раной. А как управилась, стала помогать по хозяйству, да так, будто самим Родом старшей в избе назначена.

– Дядька Шатун, а где у тебя мука? Почто худо хранишь, жучок заведется, надо бы пересыпать в чистый короб. Луковицу возьму из косы, а есть ли чеснок? Квашни не осталось старой? Кто тебе стряпает? Ладно, сама к соседке зайду. Эй, Торопко, сказки любишь? Иди отцу помогать, на ночь самую страшную тебе расскажу.

– Отстань, ворона! – сердито пропищали с лавки. – Ты, тятька, в избе ее с нами не оставляй, а то я от тебя в лес сбегу, стану с разбойниками жить.

Тут Нелада засмеялась в голос, правда, не слишком весело.

– Где уж тебе с кистенем-то стоять на большой дороге! Разве не сказали в каменной церкви, что Новобог завещал всех людей любить и творить добро.

– А тебе откуда ведомо, что Новобогу надо? – Кузька даже нос высунул, так любопытно стало.

– Сорока сболтала, – с недобрым смешком пояснила Нелада, – летом доходили до нашего селища два странника, собирали народ, читали книжицы свои, пугали небесными карами, а более того подземной огненной ямой.

– Вот и я того немножко боюсь, – печально вздохнул Кузька, решив поделиться заботой.

Нечай длинными ресницами хлопал да морщил лоб, о чужом боге ему было известно мало, а пугать мальчонку не следовало бы, и так в чем только душа держится. А ведунья тоже хороша, не успела войти, принялась руководить в чужом дому как хозяйка.

Только и то правда, что от ее звонкого голоса будто ожила черная изба, весело загудел в печи огонь, умильно затрещали половицы, даже тощая кошка выбралась из подпола, примостилась на лавку и начала серые лапки вылизывать, зазывая гостей.

Глядь, Нелада уже во дворе переговаривается с усмарем, спрашивает про свою лекарку, советует, как лучше сохранить мясо. Ну-ка, взялась готовые кожи рассматривать… за водой к колодцу пошла… И все-то у нее споро споро, с шуточками да смешками.

Шатун в затылке чешет, посматривая ей вслед. Огонь – девка, такая на месте не усидит и всех вокруг заставит вертеться, как веретенце в бойкой руке.

Нечай в окошко уставился, с досады губу закусил, а Кузька рядом сопит, припал к плечу, тонкую шею вытянул.

– Дяденька, а вы к нам надолго пришли?

– Да сколь отец твой позволит. Хочу при нем кожевенному делу учиться, – неуверенно ответил Нечай, про себя же подумав, что серьезного разговора с хозяином у него пока не получилось.

– А это что ль невеста твоя? Не осердишься, если скажу? На вид чисто ворона, а голосочек хитрющий – лисий. Ух и заноза глазастая! Соврала, поди, что сказанья знает? Маменька мне на ночь всегда песни певала, только я, как хворать начал, слова позабыл. А что за пояс на тебе? На змеиную кожу похож, только теплый… Вот мы на реке летом ловили ужей. Они гадостно тиной пахнут и дюже скользкие.

Нечаю уж больно хотелось мальца позабавить, оттого и сказал спроста:

– Пояс мой колдовской закваски, силу дает богатырскую. Одним пальцем могу здоровущего быка с ног свалить. Видал, какую тушу с волокуши сняли? Моя работа.

Кузьма глазенки растопырил, светлые волосики аж взмокли у лба.

– А ежели тягаться на кушачках – любого заборешь?

– Должно быть так, – рассеянно отвечал Нечай, приметив, что Нелада уже идет от ворот с ковригой хлеба, наверно, у соседей купила или сменяла на мясо.

Со двора раздавались глухие удары топора, Шатун умело отделил бычью голову, насадил на деревянный чурбак, сцеживая кровь. Под ногами скакала бурая собачонка – скулила жалобно, просила поживы, красный язык на бок свалился из раззявленной пасти, лохматые бока надувались и опадали.

Нечай поправил на себе одежду и пошел помогать усмарю, чего зря сидеть, ожидая угощенья. Не за тем столько верст из родного селища шагал, чтобы на дерзких девчонок пялиться. Мужской работы полно.

После беспокойного дня знатно повечеряли. В теплой избе пахло чисто вымытым полом и упревшими щами. Нелада нашла на полатях расшитую льняную скатертку, с хозяйского позволения украсила стол. Шатун достал из погреба соленых огурчиков на смородиновом листе, нацедил ягодной браги. Ведунья попробовала пару глотков и похвалила, скоро отставив кружку.

Зато Кузька вдоволь напился ромашкового отвара и сразу отмяк душой. Милостиво позволил Неладе головушку себе расчесать и сменить рубашку, а после сговорился вместе с ней на печку забраться – сумерничать.

Догорала последняя лучина, Шатун уж тихо похрапывал в своем углу, а Нечаю не спалось, он нарочно тюфяк прислонил к жаркой печной боковине, тоже сказки слушал про Кузьму Скоробогатого, который над всякой лесной тварью силу имел, а потому большим богатством разжился.

По всему видать, примирился усмарев сынишка с ведуньей, после сказки поведал ей свои великие тайны про баранью лопатку, зарытую под сараем, и расписную глиняную свистульку, у которой носик обломился, а батюшке новую купить недосуг.