Украшение китайской бабушки Александрова Наталья

Капитан-лейтенант связался с ними по рации.

– Что, – говорит, – за легкомысленный ответ? В море действительно плавающая мина модели «МКК-1» с контактным взрывателем. Представляет большую опасность.

А ему с «Лобачевского» отвечают, что у них на борту съемочная группа, снимают приключенческое кино из морской жизни. И у них для съемок изготовлено несколько бутафорских мин, по внешнему виду похожих на эту самую «МКК-1». Одна из этих мин отцепилась и уплыла в неизвестном направлении, так что они ее теперь ищут: мина хоть и бутафорская, но дорогая, им другую делать некогда, опять же, она у них на балансе и если пропадет с концами, то с хозчастью потом не развязаться. Ну, капитан-лейтенант Серый, конечно, матом их всех покрыл, как положено, те оправдываются, а Георгию тогда объявили благодарность за проявленное мужество, с занесением в приказ по флоту.

Константин снова выдержал эффектную паузу и закончил свой волнующий рассказ:

– Вот он у нас какой, Георгий! Скромный, но героический!

– Шампанского! – закричала Нина и захлопала в ладоши. – Герочка, какой же ты смелый!

И полезла к мужу целоваться. Но остановилась, не дотянувшись, как будто наткнулась на невидимую преграду. На миг мелькнуло у нее на лице растерянное выражение, тут же сменившееся привычной радостной улыбкой.

Надежде стало скучно.

Она тихонько выбралась из-за стола, вышла в коридор.

Коридор был длинный и полутемный, все его стены были увешаны картинами и набросками.

В основном это были портреты – сталевары с поднятыми на лоб защитными щитками, доярки в идейно выдержанных красных платочках, трактористы и комбайнеры (чем они отличаются друг от друга, Надежда не знала, потому что все ее познания о сельском хозяйстве сводились к тому, как ухаживать за клубникой и огурцами на своем дачном участке). Еще здесь были пожилые мужчины и женщины в ненатуральных народных костюмах – они казались в них ряжеными и держались очень неестественно, как будто занимали чужое место.

Правда, среди этих портретов передовиков производства и представителей малых народов нет-нет да и попадались более интересные, выразительные лица – то пожилой, явно пьющий мужчина, на лице которого были видны следы трудной, безрадостной жизни, полной невзгод и испытаний, то юная девушка с ясными, лучистыми глазами, в которых светилось ожидание радости.

Надежда немного прошла по коридору и оказалась перед деревянной лесенкой, которая вела куда-то наверх, на антресоли или на второй уровень квартиры.

Надежда всегда говорила, что любопытство – это второй из двух ее главных недостатков. Когда ее спрашивали, какой же первый, она отвечала, что доверчивость. Правда, в глубине души Надежда считала свое любопытство несомненным достоинством, но об этом предпочитала помалкивать.

В данный момент в ней взяло верх любопытство.

Она оглянулась, поднялась наверх по лестнице и толкнула скрипучую дверь.

Комната, в которой она оказалась, была неожиданно большой, с высоким потолком и огромными окнами. Впрочем, окна эти были так давно не мыты, что через них почти не проникал свет, да и сама комната была сильно захламлена. Тут и там были свалены грудой холсты и подрамники, среди которых стояли кувшины и вазы с кистями, в одном углу почему-то стояли старинные детские санки с красиво загнутыми полозьями, в другом – гипсовая мужская голова с фиолетовым цветком, нарисованным на гипсовой щеке.

Как и в коридоре, на стенах висели картины, только картины были совсем другие – никаких комбайнеров и доярок, да и вообще очень мало портретов. Здесь были в основном натюрморты и пейзажи, часто попадались и такие, на которых вообще непонятно что изображено – просто цветные пятна и полосы, наподобие знаменитого «Черного квадрата». Многие из этих картин Надежде понравились, особенно одна – петух с ярким разноцветным хвостом и пылающим гребнем.

Один натюрморт, где ржавая селедка лежала на куске газеты, показался Надежде смутно знакомым.

– Где-то я видела что-то похожее… – проговорила Надежда вслух.

– Конечно, видела, – раздался у нее за спиной голос.

Надежда вздрогнула и обернулась.

Позади нее стояла Нина.

– Конечно, видела, – повторила она. – В Русском музее и в Третьяковке… Это ведь Кузьма Сергеевич!

– Кто? – переспросила Надежда, смущенная тем, что ее застали врасплох.

– Петров-Водкин, – пояснила Нина.

– Ах, ну да… ты извини, что я здесь хозяйничаю – искала, понимаешь, туалет…

– Да ничего, – Нина улыбнулась. – Только тут беспорядок, все руки не доходят прибраться. Осталось все, как при бабушке. Она здесь работала и здесь же держала картины, которые собрала за всю жизнь, – Юрий Васнецов, Константин Рудаков, вот даже Петров-Водкин, Тышлер… Какие-то работы ей дарили сами авторы, какие-то она покупала. Бабушка говорила, что работы больших, настоящих мастеров вдохновляют ее и вместе с тем не дают зазнаться, напоминают, что она пока еще не достигла настоящего мастерства.

– Надо же, а я и не знала, что у тебя была такая знаменитая бабушка!

– Ну да, бабушка не любила, когда об этом болтали. Она всегда повторяла: «Быть знаменитым некрасиво».

– Но вообще-то твоя бабушка была очень известна… в свое время, – осторожно проговорила Надежда.

– Да, она получила все существовавшие тогда премии, – в Нинином голосе прозвучала странная интонация, как будто она не знала – гордиться былой бабушкиной славой или стесняться ее.

– Ну, многие ее работы действительно мне очень понравились. – Надежда постаралась, чтобы ее слова прозвучали дипломатично: – Не все, конечно… но вот там портрет один пожилого мужичка, и девушка в простом платье…

– А ведь ты знаешь, Надя, именно благодаря бабушке я познакомилась с Георгием! – не удержалась Нина.

– Как так? – удивилась Надежда. – Насколько я знаю, твоя бабушка уже давно умерла?

– Вот представь себе, – Нина улыбнулась, – я пошла на выставку советского портрета в Русский музей, там были выставлены несколько бабушкиных работ. И вот перед одним ее портретом – это был портрет артиста Черкасова – стоял Георгий. И у него было такое лицо, что я не удержалась и спросила: «Вам нравится»? А он повернулся и говорит: «Очень! Вообще Нина Слепнева – выдающийся и совершенно незаслуженно забытый художник!»

Нина смущенно улыбнулась и продолжила:

– Понимаешь, Надя, я не удержалась и призналась ему, что я – внучка Слепневой, и мне принадлежит большая часть ее сохранившихся работ. И тут он прямо загорелся: «Покажите мне их, покажите…» Ну вот, так все и началось! – Нина развела руками, как будто предлагая Надежде самой оценить ее рассказ.

«Да уж, – подумала Надежда удивленно. – История какая-то странная, как в кино, причем не в лучшем фильме. Очень все это ненатурально, как будто заранее подстроено. С другой стороны… кому могло понадобиться так хитро знакомиться с нашей Ниной – с ее-то неказистой внешностью, с ее странностями, с ее возрастом…»

На этой мысли Надежда немного расстроилась – ведь они с Ниной ровесницы, так что у нее самой возраст такой же. Впрочем, не в возрасте дело…

А в чем же?

Неужели таинственный Георгий задумал эту комбинацию, чтобы завладеть Нининой квартирой? Опять же, картины в этой мастерской, те, которые дарили Нинкиной бабушке ее знаменитые и талантливые друзья. Наверное, они дорогие…

– А Георгий… – осторожно начала Надежда, – он не из нашего города?

– Нет, – быстро ответила Нина и тут же подозрительно взглянула на Надежду. – А что ты хочешь сказать?

– Да нет, ничего. – Надежда пошла на попятную. – Я хочу сказать, что нам нужно вернуться к гостям. Ты, как-никак, хозяйка!

– Ну да, конечно, – опомнилась Нина. – Я вообще-то хотела подавать чай.

В конце концов, думала Надежда, это вовсе не ее дело, кто такой этот Георгий. Ясно только, что не простой он брачный аферист. Нинка при всей своей наивности все же не совсем дура, не могла она увлечься совершенно пустым человеком. В этом-то все и дело, поняла Надежда, Георгий этот – человек интересный. Есть в нем что-то… таинственное, что ли. Этот его взгляд… Все же, если дело не в квартире, зачем ему Нинка?

К чаю Нина подала покупной торт. При виде этого торта, густо усеянного жуткими кремовыми розочками, Надежда пришла в ужас. Казалось, торт благоухает лишними калориями и сочится холестерином.

«Нет, только не это! Пора уходить!» – Надежда воспользовалась тем, что все увлеклись общим разговором, схватила сумку и выскользнула в коридор. Хорошо, что запомнила место, где вешают одежду!

Сунув руки в рукава пальто, она устремилась к выходу, но в спешке свернула куда-то не туда и оказалась в незнакомой части квартиры.

То, что здесь она еще не была, Надежда определила очень быстро: вместо портретов передовиков производства по стенам были развешаны какие-то гарпуны, стрелы, украшенные ярким орнаментом предметы обихода и одежды северных народов – в памяти всплыли слова «малица» и «кухлянка». Под самым потолком висела настоящая кожаная лодка, кажется, она называется «каяк».

Надежда повернула назад, свернула в боковой коридор. Здесь перед ней замелькали знакомые доярки и сталевары, она поняла, что находится на верном пути, и прибавила шагу.

И вдруг замерла на месте, услышав впереди раздраженные голоса.

В первый момент Надежда хотела подойти к разговаривающим людям и спросить у них, где выход из квартиры, но что-то ее остановило.

Она задержала дыхание и прислушалась.

– Я тебе что велел? – доносился из-за угла мужской голос, в котором холодная злость была в равных долях смешана с презрением. – Я тебе велел поддерживать общий разговор, поддакивать и шутить, а не болтать лишнее! Теткам комплименты говорить, по ручке гладить, а ты вместо этого коньяку нажрался и болтать начал! Кто тебя тянул за язык?

– Да ладно тебе, – возражал второй. – Подумаешь, что я сказал-то? Никто и внимания не обратил!

– Это ты так думаешь! – прошипел первый. – Это еще неизвестно – обратил или не обратил! Я тебя предупреждал – не пей лишнего, держи себя в руках!

– Да что я выпил-то? – оправдывался второй. – Я свою норму знаю, я никогда…

Надежда не выдержала, любопытство пересилило осторожность, и она тихонько выглянула из-за угла.

Там, за углом, находилось то, что Надежда безуспешно разыскивала, – входная дверь, и рядом с ней, под полкой, с которой скалилась жуткая маска северного шамана, стояли двое мужчин: таинственный Нинин муж Георгий и его старинный друг Константин. Георгий держал своего «друга» за воротник и тряс его так, как будто хотел вытрясти последние остатки рассудка.

Видимо, он почувствовал на себе взгляд Надежды, потому что настороженно оглянулся. К счастью, женщина успела втянуть голову за угол, как черепаха в панцирь. Георгий не заметил ее, но все же что-то заподозрил и проговорил вполголоса:

– Ладно, пойдем обратно, пока нас не хватились, но смотри у меня – не трепись!

– А ты не ори на меня! – внезапно остервенился Константин. – Тоже еще выдумал мне рот затыкать! Знаю, что нужно говорить и когда!

– Ага, конечно! – прошипел Георгий. – Умник ты наш!

– Да я в таких домах бывал! – повысил голос Костя. – Тебе и не снилось! Да я у самого Мясникова работал!

– Тише! – Георгий дернул его за руку. – Не шуми!

– То-то же, – проворчал Константин.

К счастью, мужчины пошли в другую сторону и не столкнулись с Надеждой. Едва эхо их шагов затихло в коридоре, женщина облегченно вздохнула и выскользнула из квартиры.

– Здравствуй, Надя, – сказал муж, открывая ей дверь с котом на руках. – Хорошо провела вечер?

Она поглядела мужу в глаза – издевается, что ли? Да нет, вроде не шутит.

Кот Бейсик неожиданно забеспокоился и спрыгнул с рук любимого хозяина на пол. Надежда наклонилась, расстегивая сапоги, чтобы не нахамить мужу в ответ. Она бросила сумку прямо на пол, чертыхнулась, не найдя тапочек на привычном месте, споткнулась о порог и едва не прищемила палец дверью ванной. Кот крадущими шагами подошел к Надеждиному сапогу и осторожно потрогал его лапой. Потом понюхал подошву, распушив усы. Никто из хозяев не обратил внимания на его действия, тогда кот спихнул сапог на пол, а сам стал усиленно нюхать коврик в том месте и даже царапать его когтями.

– Надя, что с тобой? – спросил муж. – Если бы ты не пришла из гостей, я бы подумал, что ты голодная. Только тогда у тебя бывает такой сердитый вид.

Надежда прислушалась к себе и поняла, что дико хочет есть. И то верно, перед уходом есть не стала – кто же перед гостями наедается? А там ничего не съела, кроме двух пирожков. Знала бы – полную тарелку их набрала бы!

– Ох, Саша, – она рассмеялась, – ты не поверишь, и правда есть хочу – умираю!

За чаем она, посмеиваясь, рассказала мужу про свой незадавшийся поход в гости. Не стала только сообщать свои умозаключения по поводу Нининого мужа. Откровенно говоря, не было у нее на этот счет пока твердого мнения. Зато Надежда долго и со вкусом описывала квартиру бабушки.

– Нина Слепнева? – заинтересовался муж. – Надо же, а я думал, она умерла гораздо раньше. Как-то вспоминаются эти советские портреты пятидесятых годов… всякие передовики производства и деятели правительства.

Надежда в который раз подумала, какой у нее умный и образованный муж, она-то ни про какие портреты вообще не помнила. Пока она мыла посуду после позднего чаепития и убирала следы кошачьего хулиганства – порванную в клочья газету и рассыпанные по полу костяшки домино, – муж сидел за компьютером.

– Надя, иди сюда! – позвал он.

На экране была статья из «Википедии» о советской художнице Нине Слепневой. Статья была длинная, как и ее жизнь.

Надежде вовсе не хотелось увязать сейчас в биографии Слепневой, она сегодня и так про нее наслушалась достаточно. Ей хотелось лечь спать, а утром выбросить из головы и захламленную квартиру, где с потолка свисает паутина, а в окна ничего нельзя увидеть из-за пыли, и странного Нинкиного мужа, и саму Нинку с ее хроническим неумением готовить и патологической ревностью ко всем незамужним женщинам.

Однако пришлось внимательно просмотреть статью, чтобы муж не обиделся.

Нина Слепнева родилась в одна тысяча девятьсот первом году в семье зажиточного купца. Мать ее умерла при родах, к семнадцатому году отца уже не было в живых, Нина жила в семье двоюродного дяди, который, кстати, сироту за эти годы успел обобрать. И сослужил этим девушке хорошую службу, потому что в восемнадцатом году, когда дядю арестовали, Нину не тронули.

Нина с детства хорошо рисовала и всегда мечтала учиться. Но до революции об этом нечего было и думать – женщин в Академию художеств не принимали, да и опекун ее был против. В статье приводились строки из автобиографии Слепневой:

«Только после революции открылась передо мной дорога в искусство, – писала она, – как тысячи и тысячи юношей и девушек, я смогла учиться любимому делу! Неизмеримую благодарность испытываю я к своей Великой Родине за то, что она дала мне все!»

– Однако… – Надежда фыркнула и щелкнула мышкой.

– Ты забываешь, что писала она это где-нибудь году в пятидесятом… – сказал муж, глядя через ее плечо.

– Ну да, ну да… что там дальше…

В то время Академия художеств была закрыта, ее место заняли Высшие художественно-технические мастерские, знаменитый ВХУТЕМАС. Туда перешли все ведущие преподаватели академии, а также лучшие художники молодой республики. Нина окончила этот институт и добилась разрешения продолжать учебу за границей. И провела четыре года в Париже, учась у самого Матисса.

– Ну надо же! – поразилась Надежда. – Так… потом вернулась, много работала… муж… скоро умер, дочку родила поздно, под сорок лет… Нинке сейчас пятьдесят один… Ну да, вполне может быть у нее такая старая бабушка. Ага… работы Слепневой в крупнейших музеях страны, писала портреты современников… на всю жизнь нагляделась я на этих сталеваров и комбайнеров… там еще ткачихи в платочках и полеводы с тяпками. Ну это же надо! Учиться у Матисса для того, чтобы писать потом похожих друг на друга трактористов и шахтеров!

– Ну… время такое было, – заметил муж, – не нам судить… Ты почитай список работ.

– Ой, как много! – удивилась Надежда. – С ума сойти! Тут до утра не управиться!

Список и правда впечатлял. Были тут мозаики для нескольких станций московского метро, огромное панно для одного из павильонов на ВДНХ, называлось оно «Узбекские хлопкоробы приветствуют товарища Сталина», а также плафон «Торжество коммунизма» для нового здания крупного научно-исследовательского института. Из работ попроще выделены были фрески для детской больницы и оформление Дворца культуры в городе Зауральске. Была в статье фотография – солидная женщина с гладкой прической в официальном темном костюме, на лацкане – орден Ленина.

– Нинка на нее нисколько не похожа, – вынесла вердикт Надежда, – ну все, спать хочу – умираю!

В прихожей Бейсик совершал непонятные действия. Он лежал на боку в обнимку с Надеждиным сапогом и с вожделением драл когтями мех.

– Бейсик! – ахнула Надежда. – Что ты себе позволяешь! Это же совершенно новые сапоги!

Сан Саныч не успел защитить своего любимца, коту здорово попало тем же сапогом. Надежда была скора на расправу, а сапоги и вправду были почти новые, она купила их со скидкой в конце января и берегла до следующей зимы. Но вот надела в гости, и теперь рыжий негодяй едва не разодрал их в клочья!

Кот зашипел, вздыбил шерсть на загривке и улепетнул на кухонный буфет.

– Здравствуй, Учитель! – Мальчик склонился перед стариком, сложил руки в почтительном жесте. Учитель был слеп, как крот, но мальчик не сомневался, что он видит своими белыми мутными глазами лучше всякого зрячего.

– Здравствуй, мальчик! – Старик повернул лицо в его сторону, сухие пергаментные губы тронула улыбка. – Сегодня ты должен сходить в деревню.

– В деревню? – переспросил мальчик. – Но, Учитель, у нас еще достаточно хлеба…

– Как?! – Седые брови старика поднялись, сложившись в иероглиф «гнев». – Ты споришь со мной, своим Учителем? Если я сказал – идти в деревню, значит, ты должен почтительно поклониться и исполнить мой приказ!

– Простите, Учитель! – Мальчик снова склонился, виновато шмыгнул носом. – Я виноват, Учитель! Я немедленно бегу в деревню! – Он уже шагнул к тропинке, но тут же остановился, повернулся к Учителю и растерянно спросил: – Но что я должен там сделать? Попросить у сельчан хлеба?

– Во-первых, не спеши, – старик поднял незрячие глаза к небу, словно вглядываясь в него. – Ты должен прийти в деревню после полудня. Во-вторых, пойди к старосте деревни, почтенному Ши, и скажи ему, что он отдал свой долг. Потом можешь вернуться, но тоже не спеши, я не хочу видеть тебя до заката…

– Слушаюсь, Учитель! – Мальчик еще раз склонился перед стариком, потом взглянул на него долгим взглядом – его что-то удивило в словах и поведении Учителя и он пытался понять, что именно.

Учитель был точно таким же, как всегда, – маленький худощавый старик с длинными белыми волосами, с редкой белоснежной бородкой и розовым, почти детским лицом, с незрячими белыми глазами. На его плече сидел любимый зверек – темная шелковистая шкурка в белых пятнах, длинный пушистый хвост, живые бусинки глаз.

Сколько помнил мальчик, Учитель всегда был таким же, но мальчик жил на свете недолго, и память его была короткая. Но отец мальчика говорил ему, что и сам он, и его отец, и отец его отца видели Учителя таким же старым, с такими же белоснежными волосами, с такими же незрячими белыми глазами. Сколько помнили жители деревни, старик жил здесь, в пещере возле древней могилы, как будто он стерег эту могилу от незваных гостей. Раз в неделю жители деревни приносили старику хлеб, сам он собирал в дуплах дикий мед, выкапывал в лесу съедобные коренья, воду брал из родника, бьющего из скалы над пещерой, а его зверек сам находил себе пропитание.

Старик всегда жил в этой пещере один, но год назад, когда староста деревни принес ему хлеб и хотел уже вернуться к своим односельчанам, старик остановил его.

– Почтенный Ши, – обратился он к старосте, – пришли ко мне сына Кривого Ли, этого смышленого мальчика. Я стал стар, мне трудно жить одному.

– Слушаюсь, Святой Старец! – Староста, ничуть не удивившись тому, что слепой старик знает всех жителей деревни по именам, почтительно склонился, и вернулся в деревню, и велел мальчику отправиться к отшельнику и верно служить ему.

С тех пор мальчик жил в пещере, приносил Учителю воду и дикий мед и слушал его рассказы – удивительные рассказы о древних людях, знавших тайну вечной жизни, о Прекрасной Императрице Сяо Линь. О Прекрасной Императрице, которая наложила на себя руки, когда увидела в зеркале первую морщину на своем лице и поняла, что вечная жизнь не значит вечная молодость.

– Она была прекрасна, Императрица Сяо Линь… – говорил старик печально вздыхая. – Правда, Чжуан-Цзы?

Зверек с шелковой пятнистой шкуркой и темными бусинками глаз выразительно смотрел на хозяина, как будто подтверждал его удивительные слова.

– Неужели вы своими глазами видели Прекрасную Императрицу? – удивленно спрашивал мальчик первое время. – Ведь с тех пор прошла тысяча лет!

– Что такое тысяча лет! – вздыхал старик. – Зима, весна, лето и осень так часто сменяют друг друга, не оставляя ничего, кроме сожаления… Да, я видел Прекрасную Императрицу своими глазами – и с тех пор как она умерла, мои глаза стали незрячими, потому что после ее смерти в мире нет больше ничего, на что стоило бы смотреть! Служи мне, мальчик, исполняй мою волю, и когда-нибудь придет время, когда я передам тебе величайшую из тайн!

Мальчик еще раз почтительно поклонился Учителю и пошел по тропинке, ведущей в его родную деревню.

За спиной у него раздался громкий сорочий стрекот – трак-так-так!

Мальчик знал, что это не сорока, что это прощается с ним любимый зверек Учителя.

Два дня пролетели в хозяйственной суете, а на третий день позвонила Лариса. Надежда так замоталась, что даже не сразу ее узнала. Лариса обещала дать Надежде семена замечательной тыквы и теперь хотела свое обещание выполнить.

– Конечно! – заорала обрадованная Надежда. – Говори скорее, куда приехать!

Они сговорились быстро, и после встречи Надежда Николаевна, получив солидный пакетик семян, в благодарность пригласила свою новую приятельницу в кафе. Лариса с увлечением выбрала пирожные – на такие мелочи, как лишний вес, она не обращала внимания, полнота ей даже шла. Когда уселись за столик в углу, выяснилось, что, кроме садоводства и огородничества, у дам есть тоько одна общая тема для беседы, это Нина и ее замужество.

– Ты Нинкиного мужа давно знаешь? – спросила Надежда, незаметно перейдя на «ты».

– Да откуда? – охотно подхватила тему Лариса. – В первый раз и видела! Нина – она скрытная очень, ничего не говорила, пока замуж не вышла.

– Это точно. – Надежда вспомнила, что, проучившись с Ниной пять с половиной лет, однокурсники, и она в том числе, так и не узнали про ее знаменитую бабушку.

– Как он тебе? – поинтересовалась Лариса.

– Ну, понимаешь… – протянула Надежда, – с первого раза человека ведь не узнаешь…

– Да ладно, – усмехнулась ее новая приятельница, – чего уж тут. Мне он не понравился, какой-то… скользкий… и не то чтобы скользкий, а… тусклый… и это не то…

– В общем, что-то с ним не то, – резюмировала Надежда, – а что конкретно – понять невозможно.

– Верно! – энергично подтвердила Лариса. – С другой стороны, где Нинка лучше нашла бы? Сейчас мужики нашего возраста либо спились давно, либо от инфаркта померли, либо уж так прочно женаты, что те брачные узы никакой кувалдой не разбить!

– Здраво рассуждаешь, – согласилась Надежда.

– А те, кто ненадолго свободным остается, те норовят на молоденьких жениться! – продолжала Лариса. – С ними нашей Ниночке не тягаться. Но она сама все решила, ни с кем не советовалась. Может, и правда он у нее квартиру оттяпать хочет?

– Мне тоже эта мысль первой в голову пришла, – призналась Надежда, – но не все, наверное, так просто…

– Не верю я ему, врет много, – говорила Лариса. – Знаешь, мы ведь пораньше пришли, Нина просила со столом помочь, так муж мой с этим Герой поговорил немножко. Ну, спросил, чем тот занимается, какой институт кончал и все такое прочее. Тот и говорит, что родился в городе Острове.

– В Псковской области? – оживилась Надежда. – Знаю…

– Ага, а потом, когда в школе учился, они переехали, не то отец был военный и его на новое место перевели, не то мать снова замуж вышла… Мы, говорит, островитяне, свое место в жизни всегда сами находили. Такой у нас характер самостоятельный. Так вот, это все вранье, никогда он в Острове не жил, потому что жители города Острова называют себя островни и никогда по-другому не скажут.

– Ты точно знаешь? – заинтересовалась Надежда.

– Точно! У меня тетка в Псковской области живет, я у нее в детстве часто гостила.

– А муж твой этому Гере, понятно, ничего не сказал…

– Ясное дело, ему зачем? – Лариса пожала плечами. – Знаешь, есть такие люди, они все время врут, даже если им от этого никакой пользы. Даже болезнь такая есть, забыла только, как называется.

Надежда подумала, что Нинин муж на такого человека не похож, у нее-то как раз создалось впечатление, что он себе на уме и точно знает, чего хочет.

– Давно она замуж вышла? – машинально спросила Надежда.

– Да нет, нам сказала примерно месяц назад, – ответила Лариса, – а сколько уж они до этого были знакомы, понятия не имею. Нина скрытная, ничего от нее не добиться, про себя всегда молчит, слова лишнего из нее не выманишь. Раньше мы особенно и не интересовались – ну, ясно же, что старая дева, а потом пытались расспрашивать, она нехотя так отвечает, ну мы и отстали.

Ну что ж, все сходится, подумала Надежда, Нина не хочет никого пускать в свою жизнь. Тогда неясно, для чего она приглашала гостей. Отметили бы день рождения вдвоем, в ресторан сводил бы ее муж…

Лариса взглянула на часы и заторопилась. Дамы сердечно простились и разбежались.

Надежда поехала навестить свою тетку. Тетка была родная и единственная, возраст давал о себе знать, так что Надежда старалась ездить к ней почаще. У метро Надежда задержалась возле овощного ларька, где купила груш и два блестящих фиолетовых баклажана, а также заскочила в крошечный магазинчик с вывеской «Кино. Музыка».

– Заходи, Надюша, – Тамара Васильевна открыла дверь и отступила в сторону. – Ты тут сама…

– Я тебе «Весну на Заречной улице» привезла, – проговорила Надежда в спину тетки, – и «Неоконченную повесть», – но Тамара Васильевна уже покинула прихожую и исчезла в комнате, откуда доносились громкие фальшивые голоса.

Надежда покачала головой.

Тамара Васильевна, Надеждина тетка, родная сестра ее матери, была женщина во многих отношениях замечательная. Почти всю свою сознательную жизнь она проработала конструктором на крупном оборонном предприятии, прошла там большой путь от рядового конструктора до конструктора первой, самой высшей категории, замужем никогда не была, детей не имела и с полным правом могла называться железной женщиной. У нее было железное здоровье, железный характер и железные жизненные правила, которые Тамара Васильевна неукоснительно соблюдала.

Слабость у нее была только одна: Тамара Васильевна обожала старые советские фильмы. Всех советских киноактеров, от Григория Абрикосова до Юри Ярвета, она знала как своих близких родственников, помнила их фильмографию, дни рождения и привычки, знала, кто из них держал дома собаку, а кто кошку или аквариум с рыбками, и даже внезапно разбуженная среди ночи могла перечислить в алфавитном порядке все фильмы, снятые Григорием Козинцевым или Сергеем Герасимовым.

«Не говорите мне про современное кино! – возмущалась Тамара Васильевна. – Все эти „менты“, которые ничем не отличаются от преступников, за которыми гоняются! Как они говорят! Как они одеваются! Да они вечно пьяные на работу приходят! Иногда мне кажется, что от них прямо с экрана несет перегаром! Нет, положительный герой должен быть прекрасен во всех отношениях! Это должен быть блондин с голубыми глазами и безупречными манерами! Возьмите, например, Павла Кадочникова… когда он появляется на экране, вы сразу понимаете, что перед вами – настоящий человек!»

Замечательный актер Кадочников вообще был ее большой любовью, на самом видном месте в комнате Тамары Васильевны висел его портрет из фильма «Подвиг разведчика».

Надежда тетку любила, никогда с ней не спорила и, чтобы доставить радость пожилому человеку, разыскивала и привозила ей диски и кассеты со старыми советскими фильмами.

Раздевшись и всунув ноги в гостевые тапочки, Надежда прошла в комнату. Тетка сидела в кресле перед включенным телевизором.

– Извини, Надюша, – проговорила она, не поворачиваясь. – Я тебя не встречаю, тут в кои-то веки хороший фильм по телевизору показывают, «Сердце на ладони»… Сейчас таких уже не снимают! Сейчас везде только боевики или эта… упорнография. А тут хороший фильм, такой жизненный, и актеры замечательные… Так что ты сама себе чаю налей! Можешь и мне заодно. Ты ведь знаешь, где у меня что.

– Знаю, знаю, тетя Тома, ты не беспокойся! – Надежда достала из серванта две чашки – теткину, с большим красным петухом, которую подарили Тамаре Васильевне сослуживцы в день выхода на пенсию, и свою любимую, с рыжим котом, удивительно похожим на Надеждиного кота Бейсика.

Там же, в серванте, нашлась вазочка с конфетами.

Только сервировав чай, Надежда повернулась к тетке и при этом случайно взглянула на экран телевизора.

На экране было купе поезда дальнего следования. В кадре молодой парень с нахально оттопыренными розовыми ушами развлекал попутчиков историями из своей жизни. Лицо этого парня показалось Надежде удивительно знакомым, но по-настоящему насторожилась она, когда лопоухий болтун перешел к очередной байке.

– А то еще был у нас один случай… – проговорил лопоухий, оглядев попутчиков. – Проходил я после пятого курса практику на корабле… то есть, извиняюсь, на коробке. Моряки, они ведь корабли исключительно коробками называют. Небольшая такая коробка, хотя и военная – малый корабль радиоразведки. У нас и вооружения-то почти никакого не было, одни антенны… Вообще-то, извиняюсь, это я лишнее говорю, я ведь подписку о неразглашении давал…

Тут камера показала лицо молодой попутчицы. Девушка смотрела на рассказчика нежным взглядом и слушала внимательно, слегка приоткрыв рот.

«Что это такое? – недоуменно подумала Надежда. – Я же это только что слышала… Да нет, этого просто не может быть! Французы называют такое „дежавю“. Я что – схожу с ума? Нет, ерунда! Наверное, просто случайно совпали детали…»

А лопоухий балагур подмигнул девушке и продолжал:

– Значит, плывем мы по Черному морю, несем, как говорится, службу, прослушиваем эфир на предмет возможного радиоперехвата, и вдруг вахтенный матрос докладывает на мостик – справа по курсу неизвестный предмет! А я тогда на вахте стоял, помощником вахтенного офицера, в порядке, как говорится, обучения в условиях, максимально приближенных к боевым…

«Да как же так? – растерялась Надежда. – Слово в слово то, что рассказывал приятель Нининого мужа, Константин! Даже в тех же самых выражениях… Да и лицо… это же его лицо! Точно, только здесь он лет на двадцать пять моложе!»

Лопоухий продолжал:

– Смотрю это я, а справа от нашего корабля в море какая-то большая дура, извиняюсь за выражение, болтается… Круглая железная штуковина, утыканная рожками, наподобие морского ежа. Знаете, какие они колючие! А вахтенный офицер у нас в возрасте был, хотя и в небольшом чине – как сейчас помню, капитан-лейтенант Серый, Антон Иванович. Так вот он, как эту дуру железную в море увидел, прямо позеленел, несмотря на свою фамилию, фуражку снял и платком пот с лысины вытирает. Это же, говорит, мина!

«Точно, слово в слово! Даже фамилия вахтенного офицера та же самая!» – подумала Надежда, но на этот раз факт не показался ей таким поразительным. Бывают же мужчины, которые всю жизнь рассказывают одну и ту же байку. В конце концов, может, с ним и правда что-то подобное случилось, и с тех пор он рассказывает всем встречным эту историю. Тогда неудивительно, что Георгий так на него разозлился – он-то, может, уже в тысячный раз ее выслушивает! Хотя нет, эту байку наверняка придумал сценарист…

– Тетя Тамара, – проговорила Надежда заинтересованно, – что это за фильм?

– Я же тебе говорила, – отмахнулась тетка, – советский фильм «Сердце на ладони»… название такое хорошее, трогательное… А что – тебя тоже зацепило? Я же не сомневалась – настоящее искусство всегда найдет путь к сердцам зрителей!

– Тетя Тома! – снова окликнула Надежда тетку. – А этот артист, ну, тот, который сейчас в кадре – он кто?

– То есть что значит – кто? Бывший студент, а сейчас едет на Дальний Восток строить электростанцию… Но он вообще-то не главный, второстепенный персонаж… – бросила тетка, не отрываясь от экрана.

– Нет, это он по фильму бывший студент, а я спрашиваю, что это за артист?! Или ты не знаешь?

– Почему не знаю? – обиделась Тамара Васильевна. – Я в этом фильме всех артистов знаю! Всех до одного! Конкретно этого студента играл Владимир Рукавицын. Хороший артист, но в основном исполнял роли второго плана.

– Владимир? – переспросила Надежда. – Ты ничего не путаешь, тетя Тамара? Не Константин?

– Да с чего бы мне путать! – Тамара Васильевна обиделась пуще прежнего. – У меня, Надя, склероза пока что нет! А тем более альцгеймера! Я, если хочешь знать, до сих пор всю таблицу Брадиса наизусть помню!

– При чем здесь таблица Брадиса?

– При том, что память у меня хорошая! Хочешь – проверь!

– Да зачем мне вас проверять?

– Не веришь, да?

– Да верю я, верю! – отмахнулась Надежда.

– Нет, ты проверь! – настаивала Тамара Васильевна. – Вот, например, синус двадцати девяти градусов – сорок восемь сотых, это если с точностью до второго знака…

– Да не волнуйся, тетя Томочка, лучше вон чаю выпей!

Тут как раз по телевизору пошли кадры рекламы.

Тамара Васильевна развернула конфету, поднесла к губам чашку с петухом, но на лице ее все еще было обиженное выражение.

После третьей чашки фильм кончился, и по экрану поползли финальные титры.

– Ну, вот видишь? – Тамара Васильевна показала на экран. – В роли студента Новосильцева – Владимир Рукавицын! А ты мне не верила!

– Да верила я, верила! – с досадой ответила Надежда.

Тетка покосилась на племянницу и поджала губы.

Возвращаясь от тетки, Надежда думала о том, что сегодня узнала.

Старый друг рассказал байку из фильма, в котором снимался больше двадцати лет назад, но самое главное – назвался чужим именем.

Тут Надежда вспомнила, что липовый Константин и фамилию свою назвал – Чайкин… Еще и пошутил, что фамилия у него морская, поэтому и на корабль попал. То есть на коробку.

Почему или, точнее, зачем он так поступил? Зачем ему понадобилось выдавать себя за другого человека?

«Меня это совершенно не касается, – строго одернула себя Надежда. – Что у меня, своих собственных дел нет? У меня, между прочим, обед не готов и кот дома голодный… И вообще Саша будет недоволен, если я снова влезу в какое-то расследование».

Муж Надежды Сан Саныч жену свою очень любил, но одну ее черту не одобрял, а именно – патологическую страсть к всевозможным расследованиям, к разгадыванию криминальных загадок. Он неоднократно говорил Надежде, что забрал ее с работы не для того, чтобы она распутывала криминальные головоломки, а для того, чтобы больше занималась собой и домом, чтобы, когда он приходит с работы, его встречала довольная жизнью, ухоженная и отдохнувшая жена и вкусный ужин.

Надежда с мужем не спорила, хотя в глубине души считала, что вкусный ужин и довольная жизнью жена – две вещи несовместные, как гений и злодейство, и что настоящая причина, по которой муж снял ее с работы, – это забота о коте Бейсике, которого Сан Саныч обожал всеми фибрами своей души.

Самой же ей очень не хотелось превращаться в домохозяйку, и самодеятельные расследования придавали ее жизни интерес и смысл, который она утратила, уйдя с работы.

За этими непростыми мыслями Надежда чуть не проехала свою остановку.

Бейсик встретил ее в дверях возмущенным мяуканьем, давая понять, что Надежда манкирует своими основными обязанностями, а именно – не заботится о коте. Он терся о ноги хозяйки, заглядывал ей в глаза и всячески намекал, что проголодался и очень соскучился. Надежда прошла на кухню, достала пакет с сухим кошачьим кормом и насыпала в мисочку приличную порцию. Бейсик взглянул на нее с укором.

«Для того ли, – говорил этот взгляд, – для того ли я весь день ждал тебя, чтобы ты отделалась этой жалкой подачкой? Ты должна угостить меня чем-нибудь вкусненьким, а главное – должна уделить мне свое внимание! Хотя бы ласково поговорить!»