Ремесленники душ. Изгой Распопов Дмитрий

Глава 4

– Я здесь нахожусь довольно продолжительное время, – спокойно прокомментировал Жнец вид десятка тысяч неподвижно лежащих на земле тел, – поэтому могу одним желанием умертвить всех, кто есть на этом участке фронта. Не знаю, сколько здесь, пятьдесят? Сто тысяч?

У майора похолодела спина, и он снова столкнулся со спокойным взглядом стоящего рядом с ним человека.

«А человека ли?» – после продемонстрированного майор уже не был так в себе уверен, как до этой встречи.

– Они не мертвы? – прохрипел он, поскольку с трудом разлепил губы из-за внезапно появившейся сухости во рту.

– Конечно, нет, я ведь не чудовище какое-то, – Жнец улыбнулся ему в ответ, но глаза его оставались при этом такими, что Рамфи сам закончил за него предложение.

«…но, в принципе, меня это не остановит, если будет нужно для дела».

– Хорошо, давайте вернёмся вниз и продолжим беседу, – Жнец легко спрыгнул вниз и вошёл в блиндаж. Майор, хоть и с трудом, последовал за ним.

Едва он вошёл внутрь, как почувствовал, что силы полноводным потоком возвращаются к нему, как, впрочем, и ко всем, кто был с ними. Сам же Жнец сидел за столом, на прежнем месте, а перед ним лежало всё оружие, которое он забрал у присутствующих.

– Стоять! – майор рывком остановил подчинённых, которые в злости и от осознания того, что с ними произошло, бросились к оружию.

Нехотя те замерли на месте.

– Думаю, произошло небольшое недоразумение, – майор Сорес вернул себе чувство самообладания, – мы с мистером Рэджинальдом его разрешили, считаю, нам не пригодятся кандалы для его транспортировки.

– Но Рамфи! Инструкции! – подчинённые удивлённо посмотрели на командира, не понимая, почему тот передумал. Конечно, они же не видели того, что видел он, и, возможно, к лучшему, а то Жнеца он бы и не довёз до столицы, узнай они реальные его возможности, которые тот продемонстрировал ему одному.

– Майор, можно я воспользуюсь вашим телеграфом? – попросил он пришедшего в себя командира полка. Тот махнул рукой с обречённым видом, выделив ему сопровождающего.

Выйдя наружу, Рамфи хмуро наблюдал, как люди приходят в себя, недоумённо спрашивая друг у друга, что произошло и почему они очнулись, лёжа на полу в нелепых позах. Роберт, на спину которого наступал Жнец, болезненно морщился, прося солдата посмотреть, почему у него внезапно заболела спина.

Найдя телеграфиста, майор с его помощью сигнализировал о произошедшем, как мог, впихнув максимум информации в три коротких строчки. Ответ пришёл незамедлительно, и всего в нескольких словах.

– Доставить живым! Код два.

Это означало, что он и его подчинённые должны были незамедлительно доставить нужного человека, обеспечив ему такой уровень охраны, чтобы он при любой ситуации остался жив, даже если бы для этого потребовалось сложить свои жизни. Всего второй раз за свою службу он получал подобный приказ.

Кинув ленту в пепельницу, он сжёг её, затем, выругавшись и поблагодарив испуганно замершего солдата, вышел из палатки.

***

Первый вопрос, который задал Жнец, подписав все нужные бумаги с военными, был:

– Что с Анной? – К тому моменту майор отвёз его на станцию и усадил в купе с собой, а его подчинённые заняли два соседних.

Поскольку в нарушение всех инструкций и приказов антианимант ехал не связанным и не с укрытыми специальной плотной тканью руками, майор заколебался перед ответом, что не укрылось от собеседника.

– Майор, я узнаю правду, если меня не убьют, конечно, к этому времени, – спокойно сказал Жнец, у которого из вещей был с собой лишь небольшой походный саквояж.

Рамфи вспомнил свои слова, которые произнёс перед Эдвардом, и нехотя ответил:

– Поскольку вас долго не было, её отдали палачам.

– Она жива? – голос спрашивающего был ровен.

– Пока да, я остановил их, едва узнал, что вы решили сдаться.

– Насколько она цела? – а вот уже следующий вопрос был задан хриплым голосом.

– Трудно сказать, я сам не видел, но обычно после комиссии по правде от людей мало что остаётся, – майор честно посмотрел на сидящего рядом молодого человека.

Тот, всмотревшись в него, вздрогнул, но промолчал, в таком состоянии находясь всю дорогу. Сам Рамфи, любящий поболтать с пленниками, пытаясь вытянуть из них интересные сведения, с этим пассажиром не стал рисковать и также молчал, просто радуясь тому факту, что тот не выкидывает никакие фортели.

«Четыре дня, и я сдам его жандармерии, – Рафми повернулся и стал смотреть в окно, – дальше это будут не мои проблемы».

***

Прибывший на конечную станцию поезд просвистел об остановке, и я, получив сигнал от охранявшего меня майора, поднял саквояж и направился в сторону выхода.

Сам вагон, как и вокзал, были оцеплены людьми в одинаковой тёмно-синей форме, так что я мало что разглядел из местных достопримечательностей, пока меня вели под усиленной охраной к закрытому фургону. Всё, что я успел увидеть, – это серое, безликое здание вокзала и оцепление полиции, которая несколькими кругами охраняла поезд.

Прямо рядом с фургоном нас ожидало десять вооруженных полицейских, сразу нацеливших на меня оружие, а также подтянутый человек в странного покроя сером сюртуке.

– Рамфи, почему задержанный без кандалов? – сразу поинтересовался он, поджав губы.

– Я его доставил в целостности и сохранности, – военный не моргнул и глазом, – теперь это твоя головная боль, Эдвард, можешь сам его заковать.

При этом майор посмотрел на меня, я на него, и мы обменялись улыбками. Тот, кого назвали Эдвардом, увидел наше молчаливое переглядывание, которое его взбесило, и он махнул охране. Двадцать человек отделились от оцепления и приблизились к нам, неся знакомые мне стальные железки, которые я уже видел недавно в блиндаже на фронте.

За то время, пока поезд ожидал у станции встречающих, я успел подготовиться, дотянувшись сначала до первого человека, затем до второго и так далее, так что все вокруг имели по паре присосавшихся к их душам отростков моей ауры. Так что я улыбнулся, ожидая, как ко мне подойдут полицейские, кончиком туфли проведя черту на бетонном полу платформы. За моими действиями с любопытством наблюдали все. Полицейские остановились, не смея подойти ближе, и только угрозы человека в сером заставили их сделать два шага и пересечь невидимую черту. Все, кто заступил за неё, тут же упали на землю, мгновенно сложившись, словно этажи карточного домика.

Тут же послышались щелчки снятия оружия с предохранителей.

– Ладно, развлекайтесь, я свою работу сделал, – Рамфи в полной тишине помахал мне рукой и направился к выходу.

– Майор Сорес! – окрик человека в сюртуке его остановил, и он недовольно повернулся. Тот пошёл ему навстречу и говорил так тихо, что мне не было слышно. Видимо, майору не нравилось то, что он слышал, поскольку с каждой минутой его настроение портилось. По итогу, он со поджатыми от злости губами вернулся обратно.

На вокзале тем временем появились новые действующие лица в чёрных одеждах, которые моментально привлекли к себе внимание всех. Полицейские раздвинули цепь, чтобы они могли беспрепятственно пройти, и те важно прошествовали к нам. Моим огромным удивлением стало то, что у каждого – у каждого! – было либо пенсне, либо очки, либо монокль с огромной вставкой из паинита.

«Видимо, местные ремесленники», – понял я по этому явному опознавательному знаку.

Правда, до нас они так и не дошли, стоило им только взглянуть на меня и всё вокруг через паинит, как они, мгновенно потеряв былую спесь, бросились прочь на безопасное расстояние.

– Чего это с ними? – удивлённо обратился ко мне Рамфи, которому я невольно начал симпатизировать как единственному адекватному здесь человеку.

– Думаю, увидели, что каждый здесь присутствующий находится под моим контролем, – я пожал плечами, – доказывая этим, что хотя бы не зря носят свои очки.

– Майор Сорес, – человек в сером сюртуке обратился к моему сопровождающему, – приказываю доставить задержанного в Бастилию, к месту его дальнейшего содержания.

– Слушаюсь, гражданин Нойл, – откозырял ему Рамфи и показал мне рукой в сторону стоявшего фургона. Я молча последовал за ним.

***

Глава комиссии по контролю за душами молчаливо наблюдал, как подчинённые, трусливо поджав хвосты, убегают прочь с территории, которая была, словно паучьей сетью, окутана мощной и плотной аурой прибывшего Жнеца. Он всё внимательно рассматривал через небольшой монокль, запоминая всё, что видел.

– Что скажешь, Габриэль? – обратился к нему сидящий напротив глава комиссии по правде. – Я специально попросил тебя приехать сюда со мной лично, чтобы из первых рук узнать, стоит вообще Жнец наших усилий и траты времени или нет?

Старик убрал от глаз монокль и покачал головой.

– Вы обезумели, Пауль, притащив прямо в столицу этого монстра. Я не спорю, что был прав тот, кто хотел с ним поработать, поскольку ты лучше меня знаешь, что наука о душах у нас развита хуже, чем в империи, несмотря на то, что у нас количественно больше душеприказчиков, чем у них. Но вот что я тебе скажу сейчас, после того как увидел его. Пускать это чудовище в здание Сената опасно, он может убить всех, кто там находится, и мы ничего ему не сможем сделать.

– Всё так серьёзно? – нахмурился собеседник.

– Более чем, – старик показал рукой на оцепление, растянувшееся на сотни метров, – все они были бы трупами, захоти он этого. Отростки его ауры присосались к каждой душе, к каждому человеку, а посмотрев, как солдаты падали, мгновенно лишаясь двух третей своей ёмкости ауры, я более чем уверен, что то же самое произошло со всеми вокруг.

– Похоже, слухи о Жнеце не были таким уж слухами, – Пауль поджал губы, – у меня много информации о нём, в том числе и от тех, кто был с ним лично знаком. Все говорят о том, что он в обычной жизни простой человек, но это заканчивается ровно на том моменте, когда речь заходит об искусстве, они признают, что он гений в своём роде, о котором с восхищением отзывается все, кто с ним работал.

– Так что, Пауль, видимо, я буду голосовать за его устранение, – признался глава комиссии по контролю за душами, – никто из моих душеприказчиков, и я в том числе, не сможет его остановить, если он взбунтуется.

– Но ты же понимаешь, что из-за его изобретения мы сейчас терпим колоссальные убытки. Количество поступающей энергии в войне, которую мы сами и начали, чтобы наполнить опустошённые резервы, стало практически нулевым. Никакие налоги не перекроют эти затраты. Да что я говорю, ты сам участвуешь в заседании этого оперативного штаба. Ещё полгода-год таких действий, и нам придётся капитулировать. Ты этого хочешь?

Габриэль задумчиво почесал висок моноклем.

– Как мы его будем контролировать? – задал он единственный вопрос после минуты молчания.

– Дадим ему всё, что он хочет, благо шлюха жива до сих пор, пусть и находится в не совсем кондиционном состоянии.

– Всё? – удивился старик.

– По моим сведениям, он весьма скромный молодой человек: лаборатория, хороший механик, пара красивых служанок, постоянный приток материала – вот и всё, что ему нужно для жизни.

– Хм, я подумаю, Пауль, – засомневался над своим решением старик, – если всё так, как ты говоришь, я не против работать с ним. Повторюсь. В том, что он вдохнёт в нашу науку новую жизнь, я нисколько не сомневаюсь, дело только в контроле над монстром. Только я никак не пойму, чего вы с Жаклин так о нём печётесь? Личный интерес?

– Безусловно, – не стал скрывать от него собеседник, хоть и не говоря всей правды, – нам стало известно, что он может воздействовать на неизвлекаемые души.

– Ты это серьёзно? – изумился Габриэль. – Это ведь считается невозможным.

– Как ты сам только что правильно сказал, многое, что касается этого молодого человека, казалось невозможным.

– У нас, насколько я помню, двадцать три процента населения с неизвлекаемыми душами, – пожевал губы старик, – если нам с его помощью удастся заполучить к ним доступ, за такое Сенат ему жопу целовать будет, не говоря уже о лаборатории и прочем.

Он помолчал и затем протянул руку, которую быстро пожали.

– Если введёте меня с Жаклин в долю, я присоединюсь к вашей коалиции.

– Габриэль, вот наше предложение, – ему протянули запечатанный конверт, который он положил во внутренний карман, – мы не требуем немедленного ответа.

– Я посмотрю и дам ответ до конца недели.

– Большего и не прошу, – собеседник нажал кнопку, чтобы водитель вернулся в машину.

Глава 5

Пока меня везли по городу, через небольшое окошко с решётками мало что было видно, да и, честно говоря, не очень хотелось. Настроение было никаким, поскольку хотелось увидеть Анну, но мои вопросы на эту тему упирались в глухую стену молчания. Пришлось смириться и сильно не возникать, и так я раздумывал над тем, правильно ли поступал, когда вёл себя так вызывающе и нагло. Если вначале просто хотел проверить реакцию на границы своей свободы, то теперь пришло понимание, что чем более явно я показываю своё превосходство перед ремесленниками республики, тем больше шансов на то, что со мной будут разговаривать. Так что выбранная линия поведения оказалась неожиданно верной, и был большой шанс вскоре встретиться с Анной.

Спустя пару часов фургон остановился, но остался стоять ещё полчаса, пока дверь не открылась и внутрь не заглянул майор Сорес.

– Прошу, – он показал на выход, – я осмотрелся, не хоромы, конечно, но вполне сносно для узника вашего статуса.

Я не стал опираться на предложенную руку и спустился сам, оглядевшись по сторонам. Высоченные кирпичные стены, прямоугольником окружавшие всё вокруг, и восемь башен, расположенных по периметру всей тюрьмы, были видны из небольшого внутреннего дворика, где остановился фургон.

– Знакомьтесь, Бастилия, это Жнец. Жнец, это Бастилия, – странно пошутил майор и видя, что я не понял, махнул рукой, – хотели снести при революции, но оказалось слишком хорошее здание для содержания душеприказчиков, так что пришлось смириться, и теперь это вотчина комиссии по правде.

– Что это за комиссия? Второй раз слышу о ней, – поинтересовался я.

– Думаю, это не секрет, – сначала задумался он, затем ответил, – Сенат разделён на тринадцать комиссий, каждая из которых отвечает за свою область управления государством. Комиссия по правде отвечает за внутреннюю безопасность, жандармерию и, как следует из названия, выяснение правды.

– Ясно, спасибо, – я чуть склонил голову, позволяя ему взять у меня саквояж.

– Покажу вашим тюремщикам, что в нём нет ничего опасного, и верну, – заверил меня он.

– Не повредите прибор, за него всем, кто будет к этому причастен, оторвут голову.

– Не беспокойтесь, это я понял ещё в прошлый раз.

Четыре тюремщика, души которых явно были неизвлекаемыми, поскольку я попытался до них «дотронуться», без особой опаски повели меня внутрь. Сначала был тщательный, но аккуратный обыск, затем меня заставили раздеться и выдали серую робу. Коробку с камнем я им не отдал, просто усмехнулся при попытке взять её у меня из рук.

Видимо, какие-то инструкции у них всё же были, так что видя, что, кроме этого, я им не препятствую, тюремщики отступились. Закончив со всем, они опечатали мои вещи, положив их в железную коробку, закрыли её при мне на ключ с биркой за номером сорок восемь, затем повели наверх, по каменным лестницам, оставив в угловой камере с двумя узкими окошками, находящимися выше моего роста.

Едва дверь за ними захлопнулась, я смог спокойно вздохнуть и осмотреться. Майор оказался прав, скромно, ничего лишнего, но тем не менее чисто и удобно. Кровать, прикреплённая к полу, с тонким матрацем и комплектом постельного белья на нём, а также совсем небольшая подушка, которая была столь тонкой и невесомой, так что я мог удержать её на одном мизинце. Рядом с кроватью находился стол с выщербленной столешницей и одинокий расшатанный стул, задвинутый внутрь. В углу камеры находился умывальник и закрытое ведро с понятным назначением.

Положив коробку с камнем на стол, я заправил кровать и лёг, прикрыв глаза.

***

Утром меня разбудил осторожный стук в дверь. Вскинувшись, я испуганно посмотрел на стол, где вчера оставил камень, но так и заснул, едва закрыл глаза. Протянув руку, я забрал коробку, прижав к себе, только после этого опустил ноги с кровати.

Внутрь зашла женщина лет сорока, с весьма выдающейся внешностью. Ухоженная, красивая, явно в дорогом платье. Она несла с собой поднос, на котором дымились две чашки чая, рядом с ними примостилась тарелка, полная бутербродов с сыром и колбасой.

– Доброе утро, Рэджинальд, – поздоровалась женщина, заходя в камеру и протягивая мне одурманивающе пахнувшую еду. Хлеб был таким свежим, что аромат повис с воздухе, пока она сервировала стол, усевшись на единственный свободный стул, а мне подвинула поднос с чашкой и двумя бутербродами.

– С твоего позволения я тоже поем, с утра пришлось рано вставать, маковой росинки не смогла перехватить, – с этими словами она впилась красивыми белыми зубками в свой кусочек хлеба. Мне пришлось последовать за ней, поскольку живот недовольным урчанием напомнил о себе и о том, что перекусить будет отличной идеей.

Так мы молча и завтракали, заинтересованно наблюдая друг за другом. Покончив со своим бутербродом, она аккуратно промокнула губы салфеткой.

– Давай познакомимся, меня зовут Жаклин де Брюи, я глава комиссии по труду.

– Рэджинальд ван Дир, – я, застигнутый врасплох с едой во рту, быстро пробубнил в ответ своё имя.

– Очень приятно наконец познакомиться с такой выдающейся личностью, – она аккуратно протянула мне ладонь, которую я пожал свободной рукой.

Она недоверчиво посмотрела на ладонь.

– Мой сын с ума сойдет, – улыбнулась она, показав руку, – он твой фанат.

– Фанат врага, убивающих солдат республики? – удивился я.

– Это звучит невероятно, Рэджинальд, но, похоже, мы переборщили с твоей демонизацией среди нашего народа, – она виновато пожала плечами, – теперь большая часть тебя боится до дрожи в коленках, другая, как мой сын, ищет любую информацию о твоих успехах.

– По моим тюремщикам не было видно, что они испуганы, – я качнул головой в сторону двери.

– Так это от того, что никто не знает, кого привезли в Бастилию, леттр де каше полезная вещь в определённых случаях. Годилась для короля, пригодилась и нам. Сейчас для всех, кроме избранных, ты просто VIP-заключённый номер сорок восемь.

– И вы пришли рассказать о моей дальнейшей судьбе? – предположил я.

– Договориться, – твёрдо ответила она, мгновенно став серьёзной.

– Я слушаю.

– Ты не совсем понял, – она встала со стула и заходила по камере, – договориться со мной и той коалицией в Сенате, что я представляю.

– Вообще не понимаю вас, – признался я.

Она досадливо закусила губку и вернувшись, опустилась рядом со мной. Меня сразу окутал чарующий аромат её парфюма. Знакомый запах роз с чем-то древесным.

– Не стану тогда лукавить и ходить вокруг да около, сегодня будет решаться твоя судьба на пленарном заседании всех комиссий. Большая часть за твоё физическое устранение, поскольку ты представляешь угрозу для нас и государства в целом, но вот я и ещё несколько человек против этого, поскольку хотим, чтобы ты приносил нам пользу. Мы готовы дать тебе всё, что ты хочешь, только чтобы ты дальше продолжал свои исследования и делился ими с нами.

– Вы дадите мне лабораторию и всё нужное? – удивился я. – Зачем это вам?

– Как бы кто к тебе ни относился среди нас, Рэджинальд, но никто не отрицает того факта, что ты выдающийся душеприказчик, – она пожала плечами, – у нас нет информации о так называемых исповедниках империи, но то, что есть на тебя, однозначно говорит о том, что тебе есть чем нам помочь. Именно поэтому я против твоего умерщвления.

– А вы не задумывались о том, что, если я умру, может произойти нечто печальное для этого города? – поинтересовался я. – Ведь я не дурак, чтобы лезть в пасть к голодному льву, не сделав ничего для своей безопасности.

– С этого места поподробнее, – глаза её сузились.

– Ну, пока рано делиться сутью моих умений с вами, но пока я находился на фронте и вокзале, а затем ехал сюда, в душу каждого человека, который со мной контактировал, я вложил частичку своей ауры, настроенной на противорезонанс, так что, если я умру и моя душа разлетится на мельчайшие осколки, все они начнут резонировать с душой носителя, что приведёт к его довольно быстрой и мучительной смерти.

– И как много таких людей? – холодно поинтересовалась она, – я теперь тоже «заражена»?

– Конечно, – я спокойно пожал плечами, – я настроил это таким образом, что это происходит само по себе, и, что для вас более важно, так это то, что частички моей души постоянно делятся, подпитываясь аурой владельцев, и могут оседать на душах тех, с кем контактировали их владельцы.

Глаза её расширились.

– Весь город может быть инфицирован! Вся страна!

– Именно! Это и есть моя страховка на тот случай, если от меня захотят избавиться. Можете позвать своих ремесленников, или, как вы их тут называете, душеприказчиков, чтобы в этом убедиться.

Она мне не поверила, отправилась на выход и отсутствовала час. По возвращении и следа от былой приветливости в ней не осталось.

– Да мы сгноим тебя в таком месте, что ты руки мне целовать будешь за то, чтобы тебя вернули в такие тепличные условия! – красивое лицо исказилось от гримасы, и она накинулась на меня. – Ты будешь жить всё это время и молить о смерти, которую тебе никто не предоставит!

– Тогда вам нужно поспешить, – я спокойно развёл руками, – время идёт, и с каждой минутой количество инфицированных моей душой становится всё больше. Если же вы не собираетесь осуществить свои угрозы, то, боюсь, через год-другой все люди на этой планете могут умереть при моей смерти.

Женщина взбесилась ещё больше и бросилась вон, оставив меня одного. Я лишь улыбнулся. Мой последний, самый грандиозный проект, которым я занимался в заточении в замке тайной полиции, чтобы подстраховать себя при сдаче в плен, работал. Я, находясь в камере, чувствовал и ощущал каждую частичку души, находившуюся вне меня, и их с каждой секундой становилось всё больше и больше, что не могло не радовать.

***

Три дня ничего не происходило, ко мне никто не приходил, лишь стражники, которые стали чересчур предупредительными и вежливыми, подавали мне по одинаковому расписанию еду и выносили ведро с испражнениями.

Ещё через пару дней я услышал шум за стенами Бастилии, да такой, что не услышать его было невозможно. Приставив стул к одному из окон, я поднялся на цыпочки, но и то едва смог увидеть край реки и огромное количество людей, которые, видимо, стекались к моей тюрьме. К вечеру шум стал таким, что было трудно засыпать после ужина.

***

Ночью звук открываемой двери разбудил меня, и я открыл глаза, но сразу их зажмурил, поскольку внутрь внесли яркий газовый фонарь. Напротив моей кровати замер мужчина лет пятидесяти, одетый в республиканскую военную форму.

– Доброй ночи, простите, что так поздно, сэр.

– Ничего страшного, я всё понимаю, – я опустил ноги на пол и, протерев глаза, посмотрел на собеседника.

Умные глаза, подтянутая фигура, седина на висках – вот было первое моё впечатление.

– Начну, пожалуй, с извинений за свою коллегу, Жаклин хороший человек, но, как все женщины, бывает иногда излишне эмоциональной.

Он не собирался присаживаться, лишь оперся о стол.

– Я не виню её, обстоятельства были не из лучших.

– Соглашусь с вами, поэтому я начну с другого. Пойдёмте за мной.

Мужчина качнул фонарём, показывая мне на дверь. Я поднялся и без слов пошёл следом.

– Только обещайте, что будете держать себя в руках, мистер Рэджинальд, – говорил он на ходу, – я на многое пошёл, чтобы ваша встреча состоялась так быстро.

Сердце заколотилось, а руки внезапно вспотели.

– Если это о том, о чём я подумал, – с сухостью в горле произнёс я, – то обещаю быть предельно корректным.

– Отлично. Мне вас рекомендовали как порядочного человека, надеюсь, вы сдержите слово.

С этими словами он подошёл к крайней камере на этаже и отпёр дверь.

– Не волнуйтесь, никто не будет подсматривать или подслушивать вас, – обратился он ко мне, передавая фонарь, – я понимаю всю интимность момента и настроен вести с вами конструктивный диалог в будущем, а эта встреча – первый камешек в фундамент наших отношений.

Я молча взял из его рук светильник, и с холодеющей спиной сделал шаг вперёд. На кровати заворочалось нечто, что бросило меня в дрожь одним своим видом. Всюду, куда падали лучи фонаря, были лишь рубцы, уродливые шрамы и отсутствующие части тел.

– Кто там опять припёрся? – раздался знакомый хриплый голос, и я, не выдержав, бросился к кровати. Слёзы брызнули из глаз, и я закричал от горя и ненависти ко всему живому.

Глава 6

Это был обрубок человека – без ног, с одной рукой, без носа, ушей, губ, лишь с одним целым глазом. Я в слезах и отчаянии бросился к девушке, которую не любил, но относился как с самому близкому после мамы и дедушки человеку.

– Нет! Не смотри на меня! – Анна узнала меня, и единственный глаз завращался. – Рэджинальд! Отвернись! Не смотри!

Не слушая, я обнял её и, роняя слёзы на обезображенное лицо, стал целовать Анну, касаясь губами всех рубцов и шрамов. Слова девушки вскоре затихли, и по вздрагиванию тела я понял, что она тоже плачет.

Я не помнил, сколько времени прошло, но пришёл в себя, сидя на кровати, держа на коленях её голову и поглаживая пальцами кожу, напрочь лишённую волос.

– Теперь ты никогда не полюбишь меня, Рэджи, – посетовала Анна, обнимая меня единственной рукой, лишённой ногтей, со страшно изуродованными суставами пальцев.

– Прекрати, я всегда любил тебя, – я легонько шлёпнул её по руке, – как сестру, не как свою девушку, но всё равно это любовь, глупышка.

– А я мечтала, что однажды ты признаешься мне, – она замолчала, а из уголка глаза снова потекли слёзы, – теперь уже никогда этому не случиться.

Я промолчал, затем переключился на другие темы, расспрашивая её о том, как погиб майор Немальд, как её захватили в плен, и все те ужасы, которые ей пришлось пережить, пока она была в плену. Девушка нехотя, но рассказала обо всём, замыкаясь в тех случаях, когда описывала пытки. Пришлось настоять, и я узнал, что до того, как она превратилась к обезображенный кусок мяса, её долго и зверски насиловали палачи, меняясь по трое на протяжении нескольких часов. Открыв рот, она показала, что ей выбили все зубы, заменив их потом грубыми протезами. Которые позволяли жевать пищу, но при необходимости могли быть извлечены в любой момент.

– Ты ведь запомнила их всех? – тихо поинтересовался я, но, не рассчитывая на заверения сопровождающего, что нас не подслушивают, глазами показал Анне на дверь и прикрыл ей рот, но она понятливо кивнула и чуть сильнее сжала мою руку.

Прошло три часа, когда я понял, что пора идти на переговоры и требовать, чтобы с девушкой дальше обращались нормально и она всегда была рядом со мной. Поэтому, несмотря на её слёзы и крики, я встал и заверил, что это ненадолго и мне нужно будет обговорить с нашими пленителями дальнейшие планы, но, как только освобожусь, сразу вернусь к ней. Только после этого она пообещала вести себя как хорошая девочка.

Подойдя к двери, я громко постучал, давая время, чтобы к двери подошли и открыли её. За порогом оказался тот же человек, что и привёл меня сюда, поэтому я безропотно отправился за ним, отдав фонарь.

***

Вернувшись в камеру, я сел на кровать и, вытерев мокрые от слез глаза, обратился к мужчине:

– Я принимаю и ценю этот жест дружбы, давайте теперь поговорим о деле. Только прошу, говорите, пожалуйста, в ключе: вы мне, я вам. Если придём к взаимопониманию, мои умения и весь потенциал будут вашими.

– Отлично, торги – это то, в чём я мастер, – он легко улыбнулся и сел напротив меня, – но для начала вы можете убрать ваши частички душ с людей? Без этого договора не будет, вас многие слишком сильно боятся.

– Как только документ будет подписан на бумаге, ратифицирован Сенатом, я это сделаю, – не моргнув глазом соврал я, – до того момента это моя страховка от несчастных случаев.

– Понимаю, мне главное было получить от вас подтверждение, что это принципиально возможно.

– Ваши ремесленники не смогли этого сделать, как я понял? – поинтересовался я.

Мужчину мои слова насмешили.

– Я глава комиссии по правде, так что это не мои душеприказчики, но да, вы правы, многие жидко гадили все эти дни, пока окончательно не выяснилось, что никто не может извлечь закладки вашей души, не убив при этом самого человека.

– А что это за шум был тут недавно, когда огромная толпа собралась под стенами тюрьмы.

Он досадливо поморщился.

– Один из тюремщиков узнал вас и разболтал своей жене, кто стал узником Бастилии, ну а дальше сами понимаете.

– Что они пришли требовать? Моей смерти? – поинтересовался я.

– В основном, но более просто хотели увидеть вас вживую, всё же государственная машина пропаганды эти несколько лет работала над вашим имиджем.

– Ясно, спасибо за ответы, – чуть поклонился я, – вернёмся к переговорам. Ваши инженеры и ремесленники оценили аниматрон, который я привёз с собой?

– Безусловно! – оживился собеседник. – Гениальное творение! Ваше?

– К счастью, нет, но я много сделал, чтобы его усовершенствовать, – с особым чувством произнёс я.

– Никто, правда, не смог его запустить в работу, видимо, по причине отсутствия важных деталей, но, думаю, это является ещё одной вашей страховкой?

– Да, их я тоже предоставлю после подписания договора.

Мы ещё долго обсуждали с ним условия, при которых мне готовы были оставить жизнь и предоставить частичную автономию, конечно же, под бдительным надзором жандармов, но главное, у нас не оставалось пунктов, по которым были бы противоречия, поскольку основное, что от меня требовалось, – это работать ремесленником на благо республики, поскольку, как я понял, о том, что я, кроме всего прочего, являюсь ещё и исповедником, они не были уведомлены.

– Как жаль, что вы ничего не знаете о исповедниках, – в конце разговора неожиданно для меня он затронул и эту тему, – их так плотно опекает тайная полиция в империи, что у нас нет достоверной информации ни об их численности, ни о составе, ни возможностях. Лишь предполагаем, что они сродни нашим элитным душеприказчикам, которые могут переселять души в механизмы.

– Я действующий исповедник империи, – при этих словах его глаза стали расширяться, – обладаю подобными знаниями, а также владею нужной техникой переселения.

Его рот открылся и закрылся. Он ошеломлённо на меня посмотрел, затем извинился и вышел из комнаты, появившись только спустя двадцать минут.

– Мистер Рэджинальд, условия договора слегка изменились, – он растерянно пожал плечами, – если вы готовы убрать метки с душ уже заражённых вами людей и раскрыть все тайны имперских исповедников, Сенат после обсуждения может гарантировать вам свободу под надзором и неограниченные возможности по вашей исследовательской работе.

– Неограниченные? – я слегка поднял одну бровь. – Для ремесленника это слишком неопределённые слова.

– Лаборатория, любые ресурсы, помощники и людской материал вам будет предоставлен в неограниченном количестве, – твёрдо заявил он.

– Хорошо, составляйте договор по тем пунктам, что мы проговорили, и включите Анну в один из пунктов, как моего неизменного помощника, всё, что касается меня, должно быть и у неё.

– Безусловно, – он протянул мне руку, и я пожал её.

***

На следующее утро всё закрутилось с такой скоростью, что можно было удивляться, как быстро тут принимаются решения. Не успел я позавтракать, как Пауль Эджерни, так звали моего ночного собеседника, принёс небольшой договор, всего на десяти листах, где, на моё удивление, больше были прописаны мои привилегии, чем обязанности, которые состояли всего из трёх строк: я вылечиваю заражённых людей, рассказываю и показываю душеприказчикам всё, что знаю об исповедниках, и работаю на благо республики, раз в год представляя на суд Сената свою работу.

Прочитав и внимательно ознакомившись со всем, я поставил год и число, передав бумагу Паулю, он сделал то же самое и пообещал вернуть мне бумаги, как только их подпишут главы всех сенатских комиссий, а пока он распорядился, чтобы меня перевезли из Бастилии в место, которое будет моим временным домом, позже для меня персонально оборудуют отдельное жилище по тем требованиям, которые я сам озвучу.

– Только прошу вас, мистер Рэджинальд, – он слегка наклонился ко мне, – сегодня вечером произведите впечатление на старых пердунов из комиссии по работе с душеприказчиками. Уж больно они зазнались в последнее время.

– Если это не повлияет на наш договор, приложу все силы, – я пожал плечами, ещё не зная, чего от них ожидать.

– От пяти из тринадцати комиссий вы сейчас имеете полный иммунитет, но чем больше покажете своей полезности для дел республики, тем больше членов Сената за вас будет голосовать.