Чекист. Западный рубеж Шалашов Евгений
Подбежал комиссар – худосочный парнишка лет двадцати пяти, с синяком под глазом.
– Иволгин, вы почему не пресекли преступные действия своего начальника? – Бубенцов попытался возмущаться, но я, пристально посмотрев ему в глаза, сказал, напустив в голос побольше льда: – Гражданин Бубенцов, станете говорить, когда я вам разрешу. Н-ну, – кивнул комиссару, – я весь во внимании.
– Да я пытался, – смущенно ответил Иволгин, словно бы невзначай трогая фингал.
– Все ясно, – хмыкнул я. Повернувшись к бойцам, с любопытством прислушивавшимся к нашему разговору, приказал: – Под арест обоих.
Иволгин вжал голову в плечи и понуро зашагал, а Бубенцова, попытавшегося спорить, пришлось вразумлять тычками приклада.
Для меня картинка уже сложилась, и можно даже не проводить допросов и опросов. И Бубенцов виновен настолько, что вряд ли трибунал оставит его в живых, и Иволгина из комиссаров надо гнать поганой метлой, а что мне с мятежниками-то делать? С точки зрения собственного самосохранения бывшие белогвардейцы поступили абсолютно правильно. Но факт мятежа в лагере был? Был. Никого из охраны или чекистов не убили? Да, не убили. Но охрану обезоружили? Обезоружили. Чекистов не избили? Не избили. Но документы уничтожили? Да, уничтожили. И все, кажется сладко и гладко, но всегда вмешивается то самое «но», из-за которого чего я просто обязан их наказать, вплоть до высшей меры.
Я пошел к офицерской шеренге.
Пройдясь вдоль строя, всматривался в небритые и изможденные лица, пытаясь отыскать хотя бы одно знакомое, но не узрел среди них ни посетителей библиотеки, ни кого-то еще, с кем меня сводила судьба в прошлом году. Особенно желал увидеть того офицера – не упомню уже ни его звания, ни фамилии, что сберег меня от службы в армии Северного правительства и выдал «белый билет».
Развернувшись лицом к строю, спросил:
– Где еще двенадцать человек?
Ответа я не дождался, но и так ясно – пустились в бега. Что ж, список заключенных у нас есть, прикинем, кто отсутствует. Бегай, не бегай, но беглецов мы все равно отыщем.
– Товарищ Терентьев, – обратился я к командиру бригады. – Распорядитесь организовать погоню.
– Слушаюсь, – вскинул ладонь к фуражке комбриг, и отправился выполнять приказ.
В принципе, Терентьев мог бы его и не исполнять, поволокитить – я для него не начальник, но бывший подполковник человек умный и понимал, что иногда приходится выполнять приказы и других ведомств, особенно если это ведомство Чрезвычайная комиссия.
– Граждане военнопленные, – обратился я к строю. – Я с глубокой радостью сообщаю, что ваши ходатайства о вступлении в ряды Красной армии – подчеркиваю, о добровольном вступлении, рассмотрены и удовлетворены. Также довожу до вашего сведения, что Совет народных комиссаров принял постановление о том, что все бывшие офицеры белой армии пожелавшие воевать с нашим врагом на Западном направлении получают амнистию.
Несколько секунд строй молчал. Потом с правого фланга послышался уже знакомый голос интеллигентного командира.
– Товарищ начальник губчека, а что за война на Западном направлении? С немцами, что ли? Так вы с ними мир заключили.
Вот те раз! Нет, комиссара лагеря надо не поганой метлой гнать, а тоже отдавать под трибунал, если он не проводит для заключенных политинформаций. Но, с другой стороны, это в какой-то мере и моя вина, если не поставил руководству лагеря задачу не только проводить анкетирование и перекрестные допросы, но и доводить до сведения заключенных политическую линию партии и правительства, а также важнейшие новости. Как их «перековывать», если бывшие солдаты и офицеры не знают текущих событий?
– На Западном направлении, уважаемые граждане белогвардейцы – бывшие белогвардейцы, у нас война с поляками. В апреле сего года Польша совершила подлое и вероломное нападение на нашу молодую республику, и сумела захватить огромную территорию. Три недели назад польские уланы гарцевали по Крещатику.
Граждане офицеры, нужно сказать, отреагировали индифферентно. Запереглядывались, запожимали плечами. Кажется, им абсолютно фиолетово, что копыта польских коней топчут земли Малороссии да еще и роняют свои «яблоки» на лучший в мире чернозем. Похоже, я не сумел зажечь в их сердцах чувства любви к родине. Странно. Получается, либо врут исторические источники, описывавшие волну патриотизма, охватившую Россию весной тысяча девятьсот двадцатого года, либо мне офицеры попались неправильные, «непатриотичные». А, может, из меня оратор хреновый, так тоже бывает. Нет, источники врать не могут, и офицеры должны беречь и охранять родину, как бы она с ними не обошлась. Значит, все-таки дело во мне. Впрочем, я в комиссары не записывался, для этого специальные люди есть, вроде Витьки Спешилова. Был бы тут мой друг комиссар, уж он-то бы сумел из пепла разжечь пламя, а господа офицеры сейчас бы с песнями и плясками бежали в сторону Западного фронта. Стало быть, зайдем с другого конца.
Я вздохнул, набрал в грудь воздуха и начал объяснять по новой.
– Итак, граждане бывшие офицеры. Объясняю еще раз. В последний. У каждого человека есть выбор, и важно, чтобы этот выбор был сделан правильно. Вы собственный выбор сделали добровольно вступив в ряды РККА. Уверяю вас, дорогие мои бывшие заключенные, что ваш выбор был сделан правильно. Есть вопросы?
Кажется, господа офицеры тоже осознали, что сделали правильный выбор, потому глупых вопросов задавать не стали.
Ай да я! Все-таки смог их зажечь. А то, что пришлось для этого плеснуть немножко керосинчика, так это уже неважно. Важно, что вместо восьмидесяти четырех трупов, закопанных даже не на кладбище, а прямо здесь, возле монастырских стен, Красная армия получит несколько десятков ротных и батальонных командиров. А там, как знать, может, именно они и переломят ход сражений на Западной фронте?
Командир бригады Терентьев, успевший отдать приказ подчиненным, смотрел немного неодобрительно. Странно… Ведь он и сам из бывших офицеров. Впрочем, если он из тех, кто перешел под красные знамена сразу после победы революции и без колебаний, то к перебежчикам из лагеря белых станет относиться соответственно. Это с рядовых солдат какой спрос? Сегодня у белых, завтра у красных, потом и вовсе у черных (которые анархисты) или зеленых. А идейные офицеры, как я уже успел заметить, что с той, что с другой стороны, друг друга не щадят, что бы о том не писали авторы исторических романов.
Подозреваю, бывший подполковник с удовольствием бы поставил всех мятежников на берегу Северной Двины и приказал пулеметному взводу открыть огонь. Хороший комбриг товарищ Терентьев, но начдивом, а уж тем более командармом ему не стать.
Впрочем, объяснять свои действия командиру бригады, при всем моем уважении к нему, я не стану. И вот еще что… Мне же надо отыскать зачинщиков, кого-то примерно наказать. Вот как поймаем беглецов, на них все и повесим.
Глава 4. «Польский след»
В Холмогорах пришлось задержаться дольше, чем планировал. Вначале лично отследил, чтобы «добровольцы» написали рапорта о зачислении в РККА, а попутно, на скорую руку, выяснял: нет ли среди граждан экс-офицеров технических специалистов? Отыскали одного выпускника военной электротехнической школы, двух саперов, обучавшихся на краткосрочных курсах, и одного геодезиста. Вот этих «спецов» я товарищу Троцкому не отдам, самому нужны. Инженер-электрик займется электростанцией для бронепоезда, саперы – тут и объяснять не надо, они всегда пригодятся. На кой может понадобиться геодезист, пока не знаю, но чувствую, что пригодится.
Завтра на каком-нибудь пароходе всех добровольцев отправят в Архангельск, разместят в казармах, я кого-нибудь туда пошлю, чтобы забрал нужные мне кадры. А остальных, пока в монастыре проводят ремонт, разместим на какой-нибудь барже. Еще необходимо отыскать какое-нибудь строение, чтобы посадить туда всю охрану вместе с Бубенцовым и комиссаром. Пришлю ребят потолковее, пусть разбираются – имело место слабодушие, или глупость.
Фух. Кажется все. Оставив в Холмогорах оперативников, чтобы координировали действия армейцев, сам вернулся в Архангельск.
На обратном пути мне уже было все равно – и колдобины, и глохнувшая машина, потому что весь путь проспал и даже не обратил внимания, что обе фары моего «Роллс-ройса» не горели. И ничего, доехали.
В губчека я добрался только под утро и пошел досыпать в собственный кабинет, привычно составив стулья. Следовало бы диван завести, что ли, или обустроить комнату отдыха, но руки не доходили.
После того как я съехал от Галины Викентьевны, губисполком выделил мне комнату в гостинице «Холмогоры», превращенной, по примеру столицы, в общежитие для ответственных работников. Изначально мне предлагали квартиру или дом, благо, пустующих помещений хватало, но, прикинув, что в этом случае придется заниматься хозяйственными делами, отказался. Водопровод не работает, централизованного отопления пока нет. Куда годится начальник губчека, колющий дрова или таскавший воду с колодца? Несолидно, а главное, что для всего этого у меня просто нет ни времени, ни желания, а обзаводиться прислугой неприлично. Можно бы поискать съемную квартиру, чтобы хозяйственно-бытовыми проблемами заморачивались сами домовладельцы, но не хотелось.
К тому же, с некоторых пор Архангельский губисполком принял решение об охране некоторых сотрудников, включая и меня, хотя я мог бы позволить себе иметь и собственных телохранителей. Представив, как возле моего дома будут круглые сутки отираться бездельники, решил, что уж пусть лучше меня стерегут вместе со всеми остальными высокопоставленными особами местного региона. Так и мне проще, да и городской милиции спокойнее. У них и так некомплект.
Так что я предпочитал иметь обычную комнату, в которую, по правде-то говоря, заглядывал даже не каждую ночь. А сегодня уже никакой разницы – только лег на стулья, как отключился.
Кажется, поспал не больше десяти минут, как услышал за дверью чьи-то голоса. Прислушавшись, определил, что это препираются Кузьменко и Книгочеев.
– Так времени-то уже девять, – недоумевал Книгочеев. – Он в это время людей принимает.
– Пусть поспит человек, – отвечал Никита. – Он вчера только-только из Москвы приехал, и тут сразу в Холмогоры, а вернулся под утро.
Я вытащил награду Феликса Эдмундовича, посмотрел на циферблат. Стрелки показывали четыре часа. Стоят что ли? Кажется, в Китае еще не научились подделывать дорогие часы, но тут до меня дошло, что я просто забыл их завести. М-да, к хорошему быстро привыкаешь.
Протирая глаза, пошел открывать дверь.
Книгочеев держал в одной руке корзинку, а в другой портфель. Чего это он притащил?
– Здравия желаю, товарищ начальник, – поприветствовали меня в один голос бывший жандармский ротмистр и чекист.
– Здравствуйте, товарищи, – отозвался я. – Две минуты и буду готов. Никита, распорядитесь титан затопить.
– Так он горячий, – отозвался Кузьменко. – Только-только вскипел.
Ну вот, хотя бы кипятка попью, уже хорошо.
Невежливо держать посетителя в коридоре, пока ходишь умываться, но оставлять кого-либо в своем кабинете не полагается. Ничего, Книгочеев офицер старой закваски, аккуратист похлеще меня, и все поймет правильно.
Утренний туалет занял не две, а три минуты, но думаю, что Книгочеев не успел особо заскучать. Теперь бы мне для полного счастья стакан крепкого чая и бутерброд с маслом и колбасой, в крайнем случае – с одним только маслом, но паек после приезда я получить не успел, придется терпеть до обеда, когда нам привозят причитавшиеся нам порции хлеба. Может, губисполком еще чё-нить подкинет? Ладно, не привыкать.
– Владимир Иванович, вы завтракали? – поинтересовался Книгочеев, потом спохватился: – Чего же я глупости-то говорю? Конечно, нет.
Ага. Я даже и не ужинал вчера. И про обед не помню. Вроде, что-то мы с комбригом перехватили, но что именно уже и не помню.
– Супруга пирожков напекла, не побрезгуете? – спросил бывший ротмистр.
Книгочеев вытащил из корзинки солидный сверток.
Еще бы побрезговал! Я даже спрашивать не стану – откуда у вас мука? И не посмотрю, что я генерал, а он только ротмистр, а возьму кружки и сам схожу за кипятком. Но бывший жандарм не позволил мне это сделать.
– Давайте-ка я сам. У меня с собой и чаек есть, заварю.
Чай, что заварил Александр Васильевич, напоминал по вкусу иван-чай, что в двадцать первом веке обрел дикую популярность. По мне – гадость несусветная, но пить можно. Кстати, а почему в годы революции и гражданской войны пили морковный чай, если травы и в городах и вокруг росло достаточно?
Пирожки из ржаной муки с отрубями, а начинка из яйца и какой-то травы. Яйца чуть-чуть, зато травы много.
– Курочек завели, – пояснил ротмистр. – Второй год нас с супругой спасают. И сами едим, и на муку да рыбу меняем.
– А что за трава? – поинтересовался я. – Салат какой-то?
– Помилуйте, какой салат? Это молодая крапива. Супруга щи из нее варит, пальчики оближешь.
При слове «щи» мне стало грустно. Я их не ел… Если отсчитывать годы в обратную сторону – ровно сто лет. Что ж, повезло ротмистру с супругой. А вообще – молодец Александр Васильевич, спас своего начальника.
– Очень вкусные пирожки, – похвалил я. – Хозяйке от меня благодарность и поклон. Мастерица.
– Передам, – слегка поклонился ротмистр. – А вообще, я к вам по делу пришел.
– Так это я понял, – кивнул я. – Мне Муравин докладывал, что вы что-то интересное накопали.
А ведь мог бы гражданин ротмистр и просто зайти, принести начальнику пирожков. Я бы не обиделся.
– Итак, Владимир Иванович, – начал Книгочеев. – Для начала хочу доложить, что по почтовым открыткам господина Зуева ничего нового сказать не могу. Несомненно, это какой-то код, но какой именно, пока не выяснил. Я даже марки отклеил, думал, под ними что-нибудь скрыто. Бывали у меня такие прецеденты. Увы и ах.
Я терпеливо ждал, а Александр Васильевич хитренько посмотрел на меня и принялся вытаскивать из кожаного портфеля книги. Разложив их на столе, с торжествующим видом произнес:
– Я задумался: почему Зуев хранил в своем кабинете три совершенно одинаковые книги, если они есть в отделе иностранной литературы? И здесь я обнаружил настоящие шифрограммы. Причем – исполнение простое и оригинальное. Вот, посмотрите.
Все три выложенные на стол книги абсолютно одинаковые.
– Как вы считаете, каким способом составлена шифровка?
Книгочеев смотрел с ехидным видом, заранее радуясь недогадливости начальника. Я же взял книги, посмотрел на обложки. Joseph Conrad «The Secret Agent». Насколько помню, главным героем там является анархист, что выдает себя за обычного торговца канцтоварами, а сам потихонечку готовит серию взрывов. И как с помощью книг дать задание агенту? Пожалуй, можно. Уже сам роман дает подсказку к действию.
– Только если накалывать иглой буквы или слова, – предположил я.
– Вы знали? – с разочарованием произнес Книгочеев.
– Только сейчас догадался, – покачал я головой. – А если бы вы не сунули меня носом в книгу, ни за что бы не понял.
Не станешь же говорить, что прочитал о таком способе отправления посланий в биографии Конан Дойла? Сэр Артур с помощью булавки отправлял письма своему родственнику, находившемуся в немецком плену. У меня если и всплывали мысли о методе Конан Дойла, то при взгляде на библиотеку с иностранными изданиями они куда-то уходили.
– Александр Васильевич, – продолжил я. – Раскрытие шифра – целиком ваша заслуга. Расскажите, что вы там обнаружили?
– Прежде всего, названия мест, имевших непосредственное отношение к Архангельску, названия кораблей и сопоставил их со странными взрывами. Например, в этом экземпляре, – Книгочеев потянул на себя одну из книг, раскрыл ее и принялся водить пальцем по крошечным отверстиям. – Тут обозначена Бакарица, склад номер пять. В июле шестнадцатого года этот склад сгорел по невыясненным обстоятельствам. Кстати, там хранились запасы импортных продовольственных товаров. Что за товары и на какую сумму был причинен ущерб, я уже не помню, но они предназначались к отправке на фронт. Далее. В следующей книге упомянут Александровск[3]. Там у нас находилась кабельная станция, поддерживавшая телеграфную связь с Англией. Так вот, станция сгорела при загадочных обстоятельствах, а связь с англичанами оказалась прерванной на месяц.
– То есть, теперь можно точно сказать, что это не случайность? – поинтересовался я, хотя ответ очевиден.
– Увы, да, – развел руками бывший ротмистр. Потом вздохнул: – А самое скверное, что я помню, как приходили эти книги. Могу даже назвать примерные даты – апрель, июнь и сентябрь. Библиотека как раз получала в это время партии книг из Москвы. Но книги для Зуева приходили часто, мы не обращали внимания.
– Чтобы спрятать мертвый лист, он сажает мертвый лес, – припомнил я подходящую цитату, вычитанную мной у незабвенного Бушкова. Сказал, если не ошибаюсь, Честертон.
– Правильно сказано, – кивнул ротмистр, и добавил: – У нас говорили – подобное прячь среди множества подобных.
– А что за название упомянуто в третьей книге?
– Барон Дризен.
– Дризен? Барон? – удивился я, пытаясь припомнить баронов с такой фамилией.
– «Барон Дризен» – название парохода, прибывшего прямым рейсом из Нью-Йорка, – пояснил Книгочеев. – У него на борту находилось около ста тысяч пудов взрывчатки. Во время разгрузки произошел взрыв.
Сто тысяч пудов, это тысяча шестьсот тонн! М-да, не слабо должно рвануть.
– «Дризен» почти разорвало на части, – подтвердил мою догадку Александр Васильевич. – Кроме него повреждены и затонули два парохода – один наш, второй английский. Погибло или пропало без вести полторы тысячи человек, две тысячи получили ранения. Была уничтожена электростанция, десятки домов. Следствие проводила специальная следственная комиссия из Петрограда, отыскавшая виновного – боцмана Палько. Тот признался, что в Нью-Йорке его завербовала германская разведка, и он в порту подложил в носовой трюм бомбу с часовым механизмом. Палько признали виновным, повесили. Но теперь мне кажется, что боцман оказался самой удобной фигурой – единственный, кто остался в живых из команды «Барона Дризена». На выживших всегда падает подозрение. Кроме того, боцман некогда обвинялся в хранении нелегальной коммунистической литературы, а отношение большевиков к войне было известно. Вполне могло так статься, что Палько заставили признаться. Иных доказательств, кроме признания боцмана, у комиссии не нашлось.
– Закономерный вопрос: на кого же на самом деле работал господин Зуев? – хмыкнул я. – Будь он английским разведчиком, то бы не стал наносить ущерб интересам союзников.
– Значит, Зуев был двойным агентом, – совершенно резонно предположил Книгочеев. – Работал одновременно на англичан и на немцев. Возможно, что на австрийцев.
– А как вы считаете, Зуев мог работать на Польшу?
– На Польшу? – вскинулся Книгочеев, как тот чиновник, что проверял паспорта в стихотворении Маяковского. – Зуев прибыл сюда в девятьсот седьмом году, а Польша появилась спустя десять лет. В девятьсот седьмом никому бы и в голову не пришло, что Юзеф Пилсудский соберет воедино куски кусочки бывшей Речи Посполитой. Скорее всего, Зуев работал на немцев.
– А если допустить, что Зуев изначально являлся членом польской националистической группировки, например, пресловутой революционной фракции, созданной Пилсудским внутри ППС[4], мечтавшей о возрождении Польши, а потом он его завербовала английская разведка? Причем Зуев стал работать на англичан с согласия руководства партии. Возможно такое?
– Мне кажется, это слишком сложно, – пожал плечами Книгочеев. Подумав несколько мгновений, покачал головой: – Впрочем, если вспомнить, что Пилсудский стал проповедовать «прометеизм»[5] еще накануне русско-японской войны, а обретение независимости Польши он связывал с разгромом России в Великой войне, то вполне возможно. И если допустить, что господин Зуев был единомышленником Пилсудского, то все встает на свои места.
– Забавно, – сказал я, хотя на самом-то деле не видел ничего забавного. – Польский националист, прикидывавшийся русским полонофилом, работавший на Британию и одновременно вредящий Антанте, чтобы досадить России.
На самом-то деле, мне стало очень грустно. Получается, Зуев обвел меня вокруг пальца. Да я и сам хорош. Уперся в то, что господин главный библиотекарь – английский шпион и не стал проверять иных линий, хотя должен был. Слабое утешение, что мое руководство – Кедров с Артузовым – не ставило мне задачи по отработке Зуева на предмет принадлежности его к «Двуйке», то есть ко Второму отделу Генерального штаба Войска Польского, а если конкретно, то к офензиве, но сам-то я должен думать! Ладно, поздно рвать волосы на пятой точке, надо о деле думать.
– Александр Васильевич, вы же отрабатывали связи Платона Ильича с жителями города, – поинтересовался я. – Наверняка, среди них попадались и этнические поляки. Возможно, члены ППС.
Книгочеев вздохнул, пожал плечами и сказал:
– Никто не рассматривал Зуева как поляка. Фамилия и имя русские, а Царство Польское – только часть Российской империи. Касательно же поляков… В Романове, то есть Мурманске, библиотекарем служил поляк. Если не ошибаюсь, фамилия его Возняк. Разумеется, он частенько наведывался к Зуеву. Вы сами понимаете, что библиотека – идеальное место для встреч резидента с агентами. Кто же станет обращать внимание на посетителей, обменивающих книги?
Это точно. Значит, придется тупо перебирать все читательские формуляры, откладывать в сторону всех поляков, а потом методично их проверять. А губисполком и так второй месяц бухтит на меня, что не пускаю читателей в Архангельскую библиотеку. Мол, единственный «луч света в темном царстве», так и тот ЧК закрыло. Ничего, потерпят немного.
Книгочеев, между тем, продолжал:
– Да, среди посетителей библиотеки был поляк, которого подозревали сочувствующим большевикам, но прямых доказательств не обнаружили. К тому же, по нашему мнению, он не представлял опасности для государства ввиду его постоянной удаленности от городов и от всего прочего.
Я слегка насторожился. Интересно, что за отдаленность? Белое море?
– Павел Новак служил, а не исключено, что и до сих пор служит на ледоколе «Таймыр» радистом.
Мать моя женщина! С этого ледокола во время интервенции шли регулярные радиосообщения в Разведупр, касавшиеся состояния армии Северного правительства. А если и в армейской разведке сидит агент офензивы? Информация о белогвардейцах интересна и Польше. А если Новак продолжает передавать данные, но уже о нашей армии? Ведь даже информация об отправке на Западный фронт «отфильтрованных» офицеров может представлять интерес. А перед моим отъездом в Москву из шестой армии отправили на Запад целый полк. Хм. Значит, нужно «копать» железнодорожников, а может, кого-то и в штабе шестой армии. Разберемся.
Я махнул рукой и приказал:
– Александр Васильевич, к вечеру жду от вас подробный рапорт. Расскажете о разработке Зуева вашим ведомством, о всех его польских связях и о том, как сопоставили задания в книге Конрада с диверсиями.
– Слушаюсь, Владимир Иванович, – поднялся Книгочеев.
Александр Васильевич собрал свои вещи и ушел. Похоже, Книгочеев постоянно ждал от меня вопроса с подвохом. Я даже знал, какого. Мол, а чем занимался дорогой товарищ жандарм во время интервенции? Разводил с женой курочек? Считать, что контрразведка союзников и Военно-регистрационное бюро Северного правительства прошли мимо бывшего ротмистра – нелепо. В самой контрразведке он не служил, это точно, я бы об этом знал, но какие-то услуги оказывал, стопудово. Ладно, потом разберемся. Мне Книгочеев нужен, да и пирожки его супруга печет первоклассные.
Может, у меня шпиономания, перерастающая в паранойю? И Павел Новак – честный человек, добросовестный моряк? Все может быть. Но уже сегодня вечером (раньше не успеем), Новака задержат и доставят ко мне. И в Мурманск уйдет телеграфное сообщение об установлении месторасположения Возняка и его аресте (если он жив и не сбежал вместе с англичанами). Нет, с арестом пока подождем. Пусть установят местонахождение, возьмут в оперативную разработку. Пусть хотя бы связи отработают, и то хорошо. Кто у меня в Мурманске есть из толковых людей? Самое скверное, что никого. «Контриков» арестовать смогут, допросить, но не более. Придется отправить туда кого-то из архангельских оперативников, например, Кирилла Пушкова. Жалко, конечно, Пушков мне и здесь нужен, но парню пора расти. Отработает «польский след», назначу его начальствовать над Мурманским бюро Архангельского ЧК, а когда Александровский уезд превратят в губернию, из него выйдет готовый начальник губчека. Так, что у меня еще есть? Ага, толстенный пакет, прибывший специальной почтой из Петрограда.
Так. Здесь запросы, опять запросы. Снова запросы. Любопытствуют коллеги из Питера о некоторых деятелях армии Северного правительства. Поставить на всех документах свою резолюцию «К исполнению» и отложить в сторону – канцелярия сделает копии и разошлет в СЛОН и ХЛОН.
А здесь уже ответ на наш запрос, касавшийся одного любопытного субъекта до сих пор сидевшего в Архангельской тюрьме, хотя я собирался перевести его на Соловки. Мы посылали в Петроград его дактокарту и фотографии, попросив коллег «пробить» этого ухаря через Кабинет судебной экспертизы Питерского угро. И, судя по всему, не все учетные данные уголовных преступников сгорели в огне февральской революции.
Глава 5. Заседание губисполкома
Как всегда, дел навалилось – начать и кончить. Сегодня на прием явился странный гражданин, уверяя, что он сотрудник отделения внешней разведки Военной канцелярии Северного правительства поручик Потылицын, отправленный с заданием в Норвегию. А отправлял его начальник отделения господин… Книгочеев.
Ай да Александр Васильевич, ай да сукин сын! Я, разумеется, подозревал нечто подобное, но только не его руководство внешней разведкой. Да что там… Я до сих пор ни в одном источнике не встречал, что у Северного правительства вообще имелась собственная внешняя разведка. Казалось, зачем она им? Стало быть, размышляли, анализировали, строили планы на будущее. А ведь неплохо замаскировались, заразы. Что из этого следует? А то, что Книгочеев большой молодец, если сумел так скрыть собственную контору. Придется мне с ним провести разговор уже не как с коллегой, а как с подчиненным.
А что касается поручика Потылицына, то я определил его пока под домашний арест, приказал обеспечить питанием и бумагой. Нехай пишет, что полезного узнал у норвежцев (здесь их отчего-то именуют «норвегами»), Разведупру пригодится. Норвегия в последнее время обнаглела сверх меры, а ее рыбаки и китобои нахально забираются в наши воды и браконьерствуют, а нам пока и ответить нечем. Ничего, дайте срок. Появится на Русском Севере военный флот, сделаем вам большую и жирную козью морду.
Хм. А ведь Разведупр захочет Книгочеева заполучить, с них станется. Не отдам. Александр Васильевич, как я уже говорил, сукин сын, но это мой сукин сын! И коли мне предстоит ехать в Польшу, то в Архангельске господина ротмистра не оставлю. Определю его в свой штабной вагон, пусть сидит, мемуары пишет. Авось, потом можно свести его с бывшим полковником Генерального штаба Сагадеевым Борисом Алимовичем (не исключено даже, что они знакомы), и пусть сядут, и напишут пособие по контрразведке.
По здравому размышлению я передумал брать под арест радиста с «Таймыра». Если парень невиновен, к чему его обижать? Нет, я лучше его осторожненько «выдерну» с ледокола и проведу предварительную беседу, а там посмотрим. Тем более что у меня есть помощник. Шепну на ушко Серафиму Корсакову, что надобно поболтать с товарищем Новаком, он что-нибудь придумает. Да и ледокол сейчас стоит в порту, а команда болтается без дела.
Но сегодня у меня еще есть и другие дела. Например, очередное заседание.
Я не очень часто бываю на заседаниях губисполкома – некогда, да и вопросы, которые выносятся на обсуждение, редко касаются моего ведомства, но кого-нибудь из заместителей всегда отправляю. Мало ли – начнут делить бензин и, разумеется, «забудут» про отсутствующего члена исполкома. У меня помимо «начальственного» авто есть два грузовика и американский автобус, и без дела они никогда не простаивают. Если честно, такой прецедент, когда не выделили бензин губчека, случился всего один раз, о чем руководство губернии потом пожалело – не мудрствуя лукаво, я распорядился просто сливать горючку из всех подвернувшихся под руку машин. Ругани было! С тех пор поумнели, но на всякий случай ответственные работники при виде автомобилей губчека сворачивали в переулки.
Сегодня же явился на заседание сам. Во-первых, об этом лично просил Михаил Артемович – председатель исполнительного комитета. Во-вторых, сегодня на повестке дня стояло мое предложение «О вынесение на рассмотрение СНК РСФСР проекта по „Замене продразверстки продналогом“ и разрешении частным лицам открывать предприятия».
Возможно, мой проект именовался неуклюже, детали в нем не проработаны, но не могу же я помнить всех тонкостей и формулировок правительственных документов при введении нэпа? Моя задача обрисовать сам контур, а как его заполнить, есть специальные люди.
К тому же, если речь пойдет о натуральном налоге, надо учитывать такую вещь, как плодородность земли. Даже в нашей Архангельской губернии она совершенно разная. В Шенкурском уезде, самом урожайном из всех, одна, а в Холмогорском – другая, а в Александровском, на Кольском полуострове, вообще никакая. И урожайность «семьдесят пудов с десятины» я не очень-то воспринимаю. Это как, много или мало? Нет уж, такие детали пусть прорабатывает земельный отдел губисполкома, там у Попова два агронома сидят. Не справятся, вернутся сидеть в другое место, откуда их вытащили и пристроили к работе по специальности. Или отправлю бывших «химических прапорщиков» на какой-нибудь фронт ротными командирами.
Так что сидите ребята, вспоминайте учебники, поднимайте статистику урожайности зерновых культур по Архангельской области, тьфу ты, губернии, и выведите мне процент, который крестьянин может заплатить государству. А еще не забудьте, что на Кольском полуострове кочуют «оленные» люди, до которых уже добралась Советская власть и теперь пытается изымать «излишки», а лопари при всем своем миролюбии начинают звереть, резать уполномоченных по «продразверстке» и уходят в сопредельные страны, а финны и норвежцы у лопарей, а уж тем более у оленей, паспорта не спрашивают. И у меня головная боль – как сохранить жизнь и здоровье мясозаготовителей, ловить по тундре «белых партизан», не желающих подчиняться требованиям Советской власти? Но как собирать налоги с оленеводов при введении продналога, я пока тоже не представляю.
И по поводу частных предприятий. Для нашего региона, наверное, самым оптимальным станет кооперация. Все равно рыболовные артели, по своей сути, кооперативные предприятия, просто сами о том не знают. Архангельская губерния очень зависит от внешнего мира, особенно, что касается хлеба, но рыбой мы государство обеспечить сумеем, дайте срок.
И китов с моржами пора добывать. Жалко, конечно, умное животное, но что поделать? А чтобы добывать, понадобятся карбасы, а их теперь почти нет. Что-то красные конфисковали, что-то белые. И вообще, если судно не поддерживать в порядке, оно быстро выходит из строя. Не знаю даже, остались ли сейчас судостроители? Кто-то да и найдется, но одному не осилить, надо артелью.
Опять-таки, разная мелочовка, вроде выделки шкур, обработки костей и прочее. Здесь это особо никому и не надо, в Центре с руками оторвут.
А вот лесозаготовку, переработку леса, я бы в частные руки отдавать не стал. Но, опять-таки, настаивать не стану. Моя задача подготовить почву для новой экономической политики, а если проект примет губисполком (а он его примет!), то претендовать на авторство я не стану. Орден Красного Знамени у меня уже есть, а Госпремии в Советской России еще не придуманы. Пусть коллеги его дорабатывают, уточняют, выносят на обсуждение Совнаркома. Возможно, для начала предложим ввести продовольственный налог лишь для нашей губернии, а отчего это в отдельно взятом регионе политика правительства должна отличаться от общероссийской, я как-нибудь обосную. Аргументы есть, но их изложу потом, когда приступим к реальному воплощению. А там, глядишь, удастся ввести и по всей территории Советской России.
И если нэп введут не в марте одна тысяча девятьсот двадцать первого года, а хотя бы в августе-сентябре двадцатого, то можно будет считать, что я прожил в этом мире не зря.
К моему удивлению, проект приняли единогласно. Никто даже не стал заявлять, что восстановление частной собственности – измена делу революции, отступление от ее основополагающих норм. Все правильно. В исполкоме собрались не теоретики, а реалисты.
Разумеется, проект решили передать на доработку специалистам, установив срок в один месяц, а контроль взял на себя сам Михаил Артемович. Он, кстати, собирается сам ехать на заседание СНК, и среди наркомов у него есть неплохие связи еще со времен дореволюционного подполья.
Второй вопрос на повестке дня тоже касался меня и моего ведомства.
– Я считаю, что бывших белогвардейцев, содержащихся в фильтрационных лагерях, в обязательном порядке следует привлекать к общественно-полезному труду, – сказал товарищ Немиров, заведующий отделом промышленности. – Сейчас у нас происходит ненужная трата продуктов, а проку от этого никакого. Получается, мы содержим три тысячи дармоедов, которые могли бы работать на лесосплаве, на погрузке и разгрузке каменного угля, соли – там, где сейчас заняты женщины.
– Поддерживаю, – присоединился к словам своего подчиненного и председатель губисполкома.
Взгляды присутствующих скрестились на начальнике губчека, то есть, на мне.
– Не возражаю, – ответил я. – Напротив, поддерживаю всей душой. Только, у меня есть несколько вопросов.
Члены губисполкома завздыхали и заерзали. Они уже знали, что если у Аксенова есть «несколько вопросов», то все будут непростыми. Как раз, напротив, ничего сложного я спрашивать не хотел.
– Итак, вопрос первый. В моем распоряжении имеется около трехсот красноармейцев, занятых охраной фильтрационных лагерей и тюрьмы. Если мы станем задействовать заключенных на работах, количество конвоиров нужно увеличить. Или перестраивать их график дежурств. Промышленный отдел может мне четко сказать – на каких работах задействуют заключенных, сколько вам потребуется человек? И где промышленный отдел возьмет охрану?
– Это вы сами должны решать, – пожал плечами Немиров.
– С какой стати? – удивился я. – Архангельская губчека не занимается хозяйственными работами. Ее задача – борьба с контрреволюцией, спекуляцией, а также выявление контрреволюционных элементов.
– Владимир Иванович, но вы же прекрасно знаете ситуацию в городе и губернии, – вмешался Попов.
– Михаил Артемович, я знаю ситуацию только в общих чертах, – возразил я. – Знаю, что кругом разруха, катастрофически не хватает мужчин. Но мне нужна конкретика. Скажем, товарищ Немиров дает заявку – прошу выделить на работу на железнодорожную станцию Бакарица сто человек. Предстоит разгрузка каменного угля. В этом случае я буду знать, что мне достаточно десять конвоиров. В другой раз он мне пишет – требуется двести человек на сплав леса куда-нибудь в Тьмутаракань. А это уже не десять конвоиров, а тридцать, как минимум. И нужно оценивать условия. Одно дело, если работы станут проводиться в черте города, другое – в лесу.
– Вы можете задействовать красноармейцев восемнадцатой пехотной дивизии, – нетерпеливо сказал Немиров.
– Могу, – кивнул я. – При условии, что командование мне их станет давать. Напомню, что командармом шестой армии являюсь не я, а товарищ Самойло. Пока Филиппов еще ни разу мне не отказывал. Но, поймите, должна быть какая-то система. Хотя бы количество красноармейцев. Вы, как водится, станете каждый день подавать заявки, а мне утрясать с армейцами? Да и знаю я, как это бывает: срочно дайте арестантов, на станции аврал! И что, мне каждый раз бегать к Филиппову, срывать красноармейцев с занятий?
– Они все равно ничего не делают, – едва не выкрикнул Немиров.
– Делают или не делают, это пусть военное командование решает, а не мы, – хмыкнул я. – Но если командиры полков и батальонов уже составили собственный план, а мы срываем бойцов с занятий или каких-то внутренних работ, это будет нехорошо. Не согласны?
– Да мы-то согласны, но ты прямо скажи, чего нужно от промотдела? – вздохнул Попов.
– Нужен предварительный план работы – где собираются задействовать заключенных, в каком количестве, хотя бы на два месяца. Ладно, пусть на месяц. В идеале – на год вперед, – пожал я плечами. – Если у меня на столе окажется такой план, я уже четко начну представлять: сколько понадобится охраны, какой. Вполне возможно, что план, скажем, на год вперед, вообще позволил бы создать на базе фильтрационных лагерей некое предприятие.
– И где я вам добуду такой план? – усмехнулся Немиров. – Мы, к вашему сведению, работаем по факту.
Я не стал больше ничего говорить, просто посмотрел на Михаила Артемовича, для которого, похоже, это стало новостью, и вздохнул.
Читать бесплатно другие книги:
