Сидни Шелдон. После полуночи Бэгшоу Тилли

Глава 7

Все, что последовало за исчезновением Ленни, смешалось в памяти Грейс в длинный непрекращающийся кошмар. Часы перетекали в дни, дни – в недели. Все казалось нереальным, происходило словно не с ней. Она жила в трансе, в ужасающем полусне, от которого ее мог пробудить только один человек. И этот человек исчез навсегда.

Через три дня служба морских спасателей прекратила поиски. Заголовки газет всего мира вопили:

ЛЕОНАРД БРУКШТАЙН ПРОПАЛ БЕЗ ВЕСТИ!

ГЕНИЙ-ФИНАНСИСТ ЗАТЕРЯН В МОРЕ!

САМЫЙ БОГАТЫЙ В НЬЮ-ЙОРКЕ ЧЕЛОВЕК, ВОЗМОЖНО, УТОНУЛ!

Грейс боялась читать это. Скажи кто-то, что впереди ее ждут еще худшие времена, она бы не поверила. Что может быть страшнее жизни без Ленни?

Домой в Нью-Йорк ее привез Джон Мерривейл. Сестры и их мужья вернулись в город, когда поиски прекратились, но Грейс не могла заставить себя покинуть Нантакет.

– Не можешь же ты похоронить себя на этом острове, Грейси! Все твои друзья – в городе. И р-родные тоже. Тебе нужна их поддержка, – уговаривал Джон.

– Но я не могу оставить Ленни. Это все равно что бросить его.

– Дорогая Грейс, я знаю, как это трудно, ужасно т-трудно. Но Ленни ушел. Никто не смог бы и двух часов выдержать в воде при таком шторме. А ведь прошло уже две недели.

Здравый смысл подсказывал, что Джон прав. Вот только можно ли убедить сердце? Ленни не ушел. Нет и нет! Пока она собственными глазами не увидит тела Ленни, надежда не потеряна.

Чудеса случаются. И не так уж редко. А если его спасла другая яхта? Может, иностранная? Простые люди, не знающие, кто он такой? А вдруг Ленни потерял память? Или каким-то образом выплыл к другому острову?

Все это, разумеется, полный вздор. Голоса в голове… Но в самые первые дни Грейс цеплялась за эти голоса как утопающий – за соломинку. Это было все, что осталось у нее от Ленни, и она не была готова отказаться от них. Пока еще нет.

Вернувшись в дом на Парк-авеню, Грейс увидела сотни букетов, присланных в знак соболезнования. Если бы она захотела, могла бы нагромоздить гору карточек до самого потолка.

– Видишь? – заметил Джон. – Все т-тебя любят, Грейси. Все х-хотят помочь.

Но карточки и цветы, эти навязчивые напоминания о том, что мир считает Ленни мертвым, не помогли.

В трех милях от ее дома, в нью-йоркской штаб-квартире ФБР на Федерал-Плаза, 26, в одном из кабинетов совещались трое.

Питер Финч, представитель Комиссии по ценным бумагам и биржам, добродушный коротышка совершенно лысый, если не считать редких рыжих волос, окружавших лысину, обычно был известен своей невозмутимостью и чувством юмора. Но не сегодня.

– Мы видим только верхушку айсберга, – мрачно объявил он.

– Чертовски большого гребаного айсберга.

Гарри Бейн, помощник директора нью-йоркского отделения ФБР, изумленно покачал головой.

В свои сорок два он считался одним из лучших специалистов самого высокого класса. Интересный обаятельный мужчина с гарвардским образованием, угольно-черными волосами и пронизывающим взглядом зеленых глаз, Бейн сумел раскрыть два самых серьезных террористических заговора, готовящихся в США. Каждый мог привести к необратимым последствиям. Но если Питер Финч прав, грядет настоящая катастрофа.

– О какой сумме идет речь? Точные цифры? – спросил Гэвин Уильямс, еще один агент ФБР, подчиненный Гарри. Сам в недавнем прошлом сотрудник комиссии, Уильямс ушел, не в силах сдержать брезгливого гнева после падения Берни Мэдоффа. Блестящий математик с высокими степенями в программировании и анализе, он в юности тоже мечтал стать инвестиционным банкиром и, окончив Уортон, записался на программу тренинга Джей-Пи Моргана. Но ничего не получилось. У него полностью отсутствовал присущий каждому талантливому коммерсанту киллерский инстинкт, необходимый для того, чтобы подняться на самый верх. Равно как и умение раскусить сидящего перед ним собеседника, присущее опытным политикам и помогавшее куда менее интеллектуально одаренным сокурсникам сколотить миллионные состояния. Высокий жилистый с коротко остриженными волосами и военной выправкой, Уильямс был одиночкой, столь же непоколебимым и бесстрастным, как статуя. Несмотря на поразительный интеллект, убогий мирок Уолл-стрит не желал иметь с ним ничего общего.

Глубоко раненный таким отношением, Гэвин решил остаток жизни посвятить преследованию тех, кому удалось подняться на самый верх. И с тех пор с безумным рвением вытаскивал на свет божий махинации финансистов. Вначале работа в комиссии позволяла ему ощущать себя всесильным. Давала цель в жизни.

Но после краха пирамиды Мэдоффа все изменилось. Промахи комиссии в истории с аферой были катастрофичны. Гэвин сам работал по этому делу, но ощущал на себе клеймо коллективного позора. Всех ослепила обычная пирамида! Мысль об этом по-прежнему не давала Гэвину спать по ночам, даже сейчас, на его новой работе в ФБР в качестве руководителя группы по экономическим преступлениям.

– Еще не все ясно, – продолжал Финч. – На первый взгляд все бумаги выглядели безупречно, но после исчезновения Брукштайна инвесторы «Кворума» захотели получить свои деньги обратно. Когда начались выплаты, внезапно открылась черная дыра, которая с каждым днем все больше растет.

– Там должны были пропасть миллиарды долларов!

Гарри почесал в затылке.

– Как могла испариться такая сумма?

– Не могла. Вероятно, мы имеем дело с растратой. Или деньги были вложены в неприбыльные частные предприятия, контролируемые Брукштайном и его подельниками. Но скорее всего Брукштайн их где-то спрятал. Именно это нам и предстоит обнаружить.

– Что ж…

Гарри ненадолго задумался.

– Сколько времени потребуется, прежде чем это просочится в прессу?

– Не много. – Финч пожал плечами. – Несколько дней, самое большее – неделя. Как только инвесторы откроют рты, все выйдет наружу. Сами понимаете, как это повлияет на экономику. «Кворум» был больше «Дженерал моторс». Почти таким же, как «Эй-ай-джи». Ни одно предприятие подобного рода не защищено от слухов. Пенсионеры. Семьи служащих…

– Я сам отберу лучших людей для работы над этим делом, – объявил Бейн. – Как только поступит новая информация, передайте ее Гэвину. Гэвин, докладываешь лично мне. И чтобы ни одно слово не вышло за пределы этой комнаты. Понятно? Я хочу как можно дольше держать прессу в неведении. Нью-Йоркский департамент полиции – тоже. Не хватало еще, чтобы эти идиоты вмешались и все испортили!

Питер кивнул. Гэвин словно окаменел. Ничего не выражающее, непроницаемое лицо.

«Чувствую себя как Джим Кирк, работающий вместе со Споком»[10], – подумал Гарри, чувствуя знакомый взрыв адреналина в крови при мысли о такой сложной операции. Если он найдет эти деньги, то станет национальным героем. И даже сможет претендовать на должность директора!

Гарри вдруг подумал о своей жене Лайзе. Как она будет им гордиться!

Конечно, если он провалится…

Но Гарри Бейн не провалится.

Он еще ни разу в жизни не потерпел неудачу.

– Грейс, в следующем месяце, двадцать шестого, состоится собрание попечителей фонда. Тебе очень важно быть там. Если, конечно, хватит сил.

Прошло две недели после возвращения Грейс на Манхэттен, и чета Мерривейл пригласила ее на ужин. Когда она отказалась, Кэролайн сама приехала к ней и силой запихнула в ожидавшее такси.

– Не мог бы ты сам поехать, Джон? – морщась, пробормотала Грейс. – Я все равно ни слова не пойму. Этими делами всегда занимался Ленни.

– Ты должна ехать, Грейс, – поддержала мужа Кэролайн. – Джон будет рядом. Но ты единственная наследница всего имущества Ленни. Есть вопросы, которые без тебя не решить.

– Я? Единственная наследница?

Кэролайн коротко, с презрением усмехнулась:

– Разумеется, дорогая. Ведь ты его жена.

Она по-прежнему его жена. Никто не знает, мертв ли Ленни. По крайней мере точно не знает.

У нее не было энергии возражать. Грейс не могла не заметить, что Кэролайн последнее время ведет себя пренебрежительно, свысока цедит слова. И это началось с того времени, когда Ленни… после несчастного случая. Вот Джон говорил с ней твердо, но почтительно: «Не могла бы ты… Попробуй сделать то-то и то-то…»

Кэролайн же коротко бросала: «Сделай это!», «Скажи то».

Все же, возможно, именно в этом и нуждалась Грейс? Богу известно, сама она не способна принимать решения.

Грейс согласилась поехать на заседание.

Очень трудно было точно определить, когда начались перемены. Как все подобные вещи, сначала они были почти неуловимы. Сначала прекратился поток букетов. Потом замолчал телефон. Приглашений на ленч или обед становилось все меньше.

Однажды, когда Грейс попыталась сделать над собой усилие и выползти из дома – отправиться выпить кофе в теннисный клуб, – вдруг обнаружила, что многие приятельницы явно ее избегают. Тэмми Рис метнулась в сторону, столкнувшись с Грейс в туалете. И, едва успев пробормотать: «Как поживаешь?», – вылетела за дверь.

Грейс пыталась обсудить происходящее с сестрами. Но и Онор, и Конни держались холодно и отчужденно. Ни у одной не нашлось времени поболтать. Грейс даже позвонила матери. Наверное, в порыве отчаяния…

Это было ошибкой.

– Тебе скорее всего просто кажется, дорогая. Почему бы тебе не отправиться в какой-нибудь интересный круиз? Помнишь, я встретила Роберто в круизе? Никто не знает, когда Купидон выпустит свою стрелу.

В круиз? Да пока она жива, ноги ее не будет ни на одном судне.

На следующий день ее платиновая карта «Американ экспресс» оказалась заблокированной. Грейс, стоявшая у кассы «Бергдорф гудман», залилась краской, когда женщины в очереди уставились на нее.

– Должно быть, произошла ошибка, – пробормотала она. – У меня неограниченный кредит.

Продавщица любезно улыбнулась:

– Уверена, тут какая-то путаница, миссис Брукштайн. Но вам лучше выяснить это с «Американ экспресс». Я отложу ваши покупки.

Не нужны ей дурацкие покупки! Она и пришла только для того, чтобы немного отвлечься. Забыть о Ленни! Можно подумать, такое возможно.

– Спасибо, все в порядке. Я поеду домой… и все проверю.

Грейс позвонила в «Американ экспресс». Бесстрастный голос уведомил ее, что счет Ленни «ликвидирован».

– То есть как «ликвидирован»? Кем? Я ничего не ликвидировала!

– Простите, мэм. Ничем не могу помочь. Счет вашего мужа закрыт.

Худшее ожидало ее впереди. Начали прибывать горы счетов за неоплаченные услуги. Потом позвонил какой-то неприятный человек и сообщил, что платежи по закладным за дом просрочены на пять месяцев.

– Простите, сэр, но, думаю, вы с кем-то меня перепутали. Наш дом не заложен.

– Миссис Брукштайн? Я говорю с миссис Брукштайн?

– Да.

– Оставшиеся выплаты по закладной – шестнадцать миллионов семьсот шестьдесят два доллара четырнадцать центов. Закладная взята на оба имени: ваше и мужа. Хотите, чтобы я переслал вам подтверждение?

И лишь когда Кончита, преданная горничная Грейс, уволилась из-за невыплаченного жалованья («Простите, миссис Брукштайн, но муж не позволяет мне приходить, пока не заплатите»), Грейс наконец преодолела стыд и призналась Джону в финансовых затруднениях.

– Это безумие, – всхлипывала она в телефонную трубку. – Ленни стоил миллиарды, а я вдруг стала получать все эти счета! Нигде не принимают мои карточки. Ничего не понимаю!

На другом конце долго молчали.

– Джон! Ты слушаешь?

– Да, Грейси. Думаю, тебе лучше приехать.

Джон Мерривейл не находил себе места. Он нервничал даже больше обычного. Грейс заметила, что он постоянно почесывает шею и избегает встречаться с ней глазами.

Они уселись на диван в его кабинете, и он стал объяснять:

– П-по городу ходят слухи, Грейси. На Уолл-стрит и среди наших инвесторов. После того, что случилось с Ленни, нами заинтересовалось ФБР.

– ФБР? – ахнула Грейс. – Но почему? Что за слухи?

– Ленни был гением. Блестящий ум. Поразительно талантливый инвестор. Одной из причин успеха «Кворума» было то, что он ни с кем не делился своей стратегией. Как в большинстве лучших страховых фондов, его модель была строго секретной.

Грейс кивнула.

– Он как-то говорил, что это все равно как унаследовать от бабушки рецепт соуса к спагетти. Все, кто этот соус ест, пытаются разгадать, как его готовить, но наверняка ничего сказать не могут.

– Совершенно верно, – улыбнулся Джон. И подумал – она и впрямь совсем ребенок.

– Моей работой было добывание средств для «Кворума». Обязанностью Ленни было вложение этих средств. Никому, даже мне, неизвестно, во что он их вкладывал. До его исчезновения это особого значения не имело.

– А после?

– Несмотря на размеры и огромный успех, «Кворум», фигурально говоря, оставался театром одного актера. После исчезновения Ленни люди захотели забрать свои капиталы. Много людей. Одновременно.

– В этом и состоит проблема?

– Да, – вздохнул Джон. – Огромная сумма… видишь ли, мы не знаем, куда девались деньги. Никаких документов. Все так запутано.

– Понятно.

Грейс немного подумала.

– При чем тут ФБР? Они пытаются выяснить, где деньги?

Джон яростно поскреб шею.

– В некотором смысле – да. Но боюсь, тут имеются свои неприятные стороны. Деньги – десятки миллиардов – неизвестно где, и полиция считает, что похитил их Ленни.

– Что за абсурд! Ленни никогда бы не прикоснулся к чужим деньгам! И зачем ему обкрадывать собственный фонд?

– Я в это не в-верю, Грейси. И хочу, чтобы ты это знала.

Джон сжал ее руку.

– Но другие верят. ФБР, инвесторы, газеты… все делают преждевременные выводы. Считают, что, как только Комиссия по ценным бумагам и биржам начала расследование, Ленни понял, что «Кворум» рухнет и его изобличат. Г-Грейс, говорят, что Ленни покончил с собой.

Грейс стало дурно.

«Самоубийство? Ленни? Нет. Никогда. Даже если бы он и украл какие-то деньги, никогда бы не покинул меня. Не ушел бы из жизни добровольно!»

Усилием воли она удержалась от крика.

– Что бы ни случилось на той яхте, Джон, это несчастный случай. Ленни был счастлив, когда уходил от меня тем утром. Почему кто-нибудь из ФБР не поговорил со мной? Я бы все им сказала!

– Уверен, рано или поздно они захотят поговорить с тобой. К-как только выдадут свидетельство о смерти, начнется расследование. Но сейчас главная цель – найти пропавшие деньги. Пока этого не случится, все счета «Кворума», как и твои личные, будут заморожены.

Грейс, примостившаяся на краю дивана, выглядела жалким маленьким воробушком. Будь Джон менее застенчив, наверняка обнял бы ее, но он только сказал:

– Попытайся не волноваться. Представляю, как все это тяжело. Мы оба знаем, что Ленни не был вором. И правда обязательно выйдет на свет. Все будет хорошо.

«Уже не будет. Без Ленни ничего не будет. Никогда».

Буря разразилась на следующее утро. Обозленные инвесторы ворвались в отделения «Кворума», требуя свои денежки. Си-эн-эн показал сюжет, больше похожий на восстание, разгоняемое конной полицией. За какие-то несколько часов все то, что отныне называлось «Аферой “Кворума”», стало предметом обсуждений во всем мире и лакомой темой для СМИ.

Шокированная Грейс не отходила от телевизора.

«Леонард Брукштайн, когда-то один из любимых и известных нью-йоркских филантропов, американский идол, сегодня объявлен величайшим вором за всю историю страны. Разъяренные инвесторы страхового фонда «Кворум» сжигали чучела пятидесятивосьмилетнего финансиста, считавшегося погибшим во время инсценированной трагедии в море, у дверей его бывших отделений».

Зазвонил телефон. Это был Джон. Грейс снова разрыдалась.

– О, Джон! Ты слышал, что говорят о Ленни? Новости… не могу смотреть…

– Грейс, пос-слушай меня. Ты в оп-пасности. Я еду за тобой.

– Но это безумие. Почему кто-то вдруг захочет причинить мне зло?

– Люди обозлены, Грейс. Ленни здесь нет. Зло сорвут на тебе.

– Но, Джон…

– Никаких «но». Ты должна пожить с нами. Сложи все необходимое. Я буду ч-через десять минут.

Через десять минут Грейс сидела на заднем сиденье бронированного автомобиля. Когда она покидала дом, небольшая группа зевак успела собраться у дверей. Вслед Грейс полетели свистки и выкрики:

– Где деньги, Грейс?

– Куда Ленни их запрятал?

– В твоем чемоданчике семьдесят пять миллиардов, беби? Или ты просто рада нас видеть?

К тому времени как Джон запихнул ее в машину, Грейс задыхалась.

Больше она не переступила порога своего дома.

– Я не продам его. Не могу.

Грейс сидела в зале заседаний адвокатской фирмы «Картер Хохштайн». Вокруг стола расположились шестеро мрачных мужчин в темных костюмах. Джон Мерривейл представил их как попечителей, людей, ответственных за управление имуществом Ленни.

– Боюсь, у вас нет выбора. Откровенно говоря, миссис Брукштайн, у вас просто нет денег, чтобы платить по закладной. Нам придется выставить на продажу все ваши активы. Дело в том, что ваш супруг с самого начала брал крупные суммы денег под заклад своей доли в «Кворуме». Пора отдавать долги, а у вас нет средств.

Грейс в полном недоумении взглянула на Мерривейла.

– Но как такое может быть? Господи, не знаю, продайте какие-нибудь акции или что-то в этом роде.

Джон болезненно поморщился:

– Дело в том, Грейс, что, пока вся эта история не прояснится, мне запрещено что-либо продавать.

– Миссис Брукштайн!

Кеннет Гревилл, самый старший партнер, наконец потерял терпение и прямо сказал:

– Вы должны понять! Через «Кворум» без всяких документов проходили огромные суммы! Сотни тысяч инвесторов вашего мужа разорены. Эти люди потеряли все.

«А я разве нет?» – подумала Грейс.

– Пока ваш муж намерен оставаться мертвым в глазах всего света и пока не проведено расследование, мы не можем прийти к какому-то определенному заключению. Но уже сейчас ясно, что мистер Брукштайн до какой-то степени замешан в мошенничестве самого серьезного характера. Украденные суммы…

– Нет.

Грейс встала.

– Простите, но я не стану сидеть и слушать все это. Мой муж в жизни ни цента не украл. Ленни не вор! Он хороший человек и создавал «Кворум» с нуля. Скажи им, Джон!

«Она все еще говорит о нем в настоящем времени, – подумал Кеннет Гревилл. – Бедный ребенок!»

– Ваша преданность достойна всяческих похвал, миссис Брукштайн. Но моей неприятной обязанностью является уведомить вас, что в связи с вашими нынешними и, возможно, будущими финансовыми обстоятельствами вы больше не сможете жить на Парк-авеню. Мне очень жаль.

По щекам Грейс покатились слезы. Чувство было такое, будто ее прицепили наручниками к мчащемуся на всем ходу поезду. Ее жизнь рушилась, и она ничего не могла сделать.

За ужином Грейс почти не ела. Не разговаривала. Тупо смотрела в стену. Она выглядела худой и осунувшейся.

– Ешь, Грейс, – велела Кэролайн. – В нашем доме правило – ничего не оставлять в тарелке. Правда, Джон?

Джон заметил, с каким злобным торжеством Кэролайн глядит на Грейс. Кажется, жена наслаждалась страданиями бедняги. Наконец-то она получила возможность отомстить! Кэролайн напоминала кошку, играющую с пойманной мышью, перед тем как вонзить в нее когти.

– Кэролайн права. Ты должна поддерживать силы, – пробормотал он.

Грейс поднесла к губам ложку. Суп оказался холодным, и она едва подавила рвотный спазм.

– Простите, я неважно себя чувствую. Если не возражаете, пойду к себе.

Чем скорее закончится сегодняшний день, тем лучше. После встречи с адвокатами она чувствовала себя еще хуже, чем в тот день, когда береговая охрана сообщила ужасные новости. Весь свет только и говорит, что об этих идиотских деньгах! Можно подумать, ее интересуют эти деньги! Все, что ей нужно, – увидеть, как в дверь входит Ленни.

Но в дверях появилась горничная.

– Простите, что помешала, миссис Мерривейл. Пришел полисмен. Говорит, что у него срочное дело к миссис Брукштайн.

– Нет! Пусть уходит! – запаниковала Грейс. – Пусть придет утром.

– Не будь глупенькой, Грейс! – усмехнулась Кэролайн. – Это полиция, а не светский визит! Иди и поговори с ним.

– Кэролайн, пожалуйста! Я не могу!

Но хозяйка дома была неумолима:

– Мелисса, пригласите офицера. Передайте, что миссис Брукштайн сейчас придет.

Через несколько минут Грейс нерешительно вышла в коридор, ожидая увидеть агрессивно настроенного агента ФБР. Вместо этого ее приветствовал застенчивый молодой человек в мундире. При виде Грейс он вежливо снял шляпу. Грейс расправила плечи, почувствовав, как отпускает напряжение.

– Добрый вечер, офицер. Вы хотели меня видеть?

– Да, миссис Брукштайн. Я… э… принес новости. Это насчет вашего мужа. Наверное, вам лучше присесть…

Грейс задохнулась от счастья.

«Он жив! Ленни жив! Его нашли! Слава Богу! Ленни вернется, и все будет по-прежнему! Мы вернем свой дом и деньги, и никто больше не станет нас ненавидеть…»

– Миссис Брукштайн?

– О, все в порядке. Спасибо. Я целый день сидела. Вы говорили о каких-то новостях?

– Да, мэм.

Молодой человек опустил глаза.

– Простите, я обязан сказать это… сегодня днем на побережье Массачусетса сотрудник береговой охраны обнаружил тело. Нам кажется, что это останки вашего мужа, Леонарда Брукштайна.

Глава 8

Донна Санчес любила свою работу в городском морге, чего никак не могли понять друзья и родственники.

– Все эти покойники… Неужели у тебя мурашки по коже не бегут?

Донна только улыбалась.

Грузная пуэрториканка с жирными пальцами-сосисками и круглым тестообразным лицом, Донна выросла в большой шумной семье. Вне работы саундтреком к ее жизни служили детские вопли, звон бьющейся посуды, воющие автомобильные клаксоны, орущие телевизоры. Донна хорошо относилась к мертвецам, потому что они молчали. Городской морг на Кларксон-авеню в Бруклине был белым, чистым и аккуратным, что способствовало умиротворению.

Конечно, бывали у нее и скверные дни. Даже после восьми лет службы безжизненные тела детей вызывали у Донны подобие сердечных спазмов. Некоторые жертвы аварий выглядели чудовищно. И самоубийцы тоже. Увидев впервые «прыгуна», Донна едва не упала в обморок. Потом несколько недель ей снились кошмары: кости, прорвавшие кожу изуродованного трупа, расколотый, как сгнивший арбуз, череп… Обычно, легче всего было смотреть на утопленников. Холодная вода, похоже, замедляла разложение. Кроме того, выражение их лиц было блаженным, почти счастливым.