Катарсис. Северная Башня Храмов Виталий
– Зачем? – спросил строго Клем у меня.
– Что легко пришло, легко должно уйти, – пожал я плечами. – Иначе беду накликает. Да и нравится мне делать подарки. Особенно красивым девочкам.
Клем покачал головой:
– Теперь спать с топором надо. С женой – приятнее.
– А ты не говори никому.
– У баб язык что помело, – буркнул Горн.
– Чья бы корова мычала, а ты бы молчал, – ответил я. Горн опустил глаза.
Клем выбрал кольцо с круглым камнем тёплого цвета, засунул за пояс, остальное спрятал в мешок, пошёл ныкать в схрон.
– Клем, – спросил я, когда тот вернулся, – меня в темницу посадят или отпустят?
Он пожал плечами:
– Властитель ко мне неплохо относится. Но время сейчас тяжелое. Соседи наглеют. Легче же прийти и отобрать, чем потеть самому. Власть императора совсем ослабла, распоясались властители и князья. Друг дружку режут, кровь как водичка стала. Нервный Красная Гора. Потому не знаю, чем обернётся.
– А как бы его умолить? Может, ему подарок какой? За прописку на его земле. У нас так принято. Не подмажешь – не поедешь.
– И у нас так же. Но Гора гордый. Благородный. Ещё и осерчает.
– А давай ему меч лича подарим. Сам же сказал, хорошая сталь. Пока я научусь мастерству меча, сколько времени пройдёт. Если вообще дойдёт до обучения.
– Хм, а это мысль! Меч взят с боя, с легендой. Не умалит его чести, наоборот!
Клем кинулся в кузню, притащил чёрный от угля свёрток, бросил в телегу. А я – щит, копьё и шлем туда же. Тащить на себе ещё!
– Надо только ножны подобрать, – говорит кузнец.
– Не надо. Легенда должна быть достоверной. И сломанный артефакт тащи. Ружьё моё. Как будем обосновывать победу над тварью?
– Нет. Ты не дурак, я понял. Ты придуриваешься.
– А то! С дурака взятки гладки.
Выехали. И сразу же увидели разгадку причины скверного запаха на улицах без наличия источника запаха – вонючая бочка на колёсиках, два быка в упряжи и трое «узбеков», собирающих мусор с улиц в бочку. Круто! Имеется понятие гигиены.
Оказалось, не совсем так. Когда покинули стены города и внешнего вала, уткнулись в длинную вонючую компостную кучу. Понятно. Удобрения. Не говно это, а ценный стратегический ресурс для выживания. Почвы бесплодные. Вон, кругом голая степь. Травы стоят бедные, блеклые, редкие. Деревца как в тундре – маленькие, перевитые, слабенькие, больные. Ничего само не растёт. Прежде чем полопать, надо хорошенько потопать.
Вот и видимый результат слева от дороги – квадрат леса. Идёт по следу компостной кучи. Ещё дальше – уже вырубка. Сонные лесорубы разбредаются по рабочим местам под охраной воинов. Как конвой. Еду в Магадан! Вот откуда древесина появляется. Ещё дальше – справа от дороги – чисто лагерь римских легионеров: квадрат со стороной в километр, образованный рвом и валом. На углу схода валов стоят три рубленые башни. Четвёртая в процессе. Блестит свежей древесиной. Уже визжат пилы и стучат топоры. Правильно, светило встало – арбайтен, шнеллер, швайне! Ассоциации не верные, но периметр, деревянные вышки, работяги и охрана. Не хватает мотоцикла БМВ с МГ-34 в коляске и эсэсовцев в горшках на головах, с закатанными рукавами и МП-40, и горжета фельджандармерии на шее. В детстве столько фильмов пересмотрено «про немцев»!
У дороги, руки в боки, стоят двое – один явно стражник, ибо в броне, второй мастеровой, одет как Клем. Останавливаемся, приветствия. Видя интерес, Клем представляет меня. Ну, угадал. Один начальник стражи этого БАМа – село Рассветное (на восток от Медвила), он же директор и главный администратор, второй – мастер-строитель. Прораб. У воина медная цепь с вилами, у строителя – знак масонов на железной цепи. Такой вот вольный каменщик. Усмехнулся – и тут они! Прямо масонским заговором завоняло. А, не, это Лохматка. Вносит посильный вклад в плодородие этой дороги.
Клем перетёр с масоном какие-то производственные вопросы – что-то про рукоятки и древки для оружия. Дружески поматерились, торгуясь, подкалывали друг друга. Один сетовал, что Клем ограбил всю Зелёную башню, а всё цены жмет, другой отбрехивался, что масон получил олигархическую должность и пилит государственный пирог госзаказа, а цену ломит – за бесплатные отходы лесопереработки. На том и порешили – что отпускные цены не изменятся.
А стража перетирала своё. Хмурились, шушукались. Вот руку даю на отсечение – не вопросы правопорядка. У нас в Афгане ротный с начштабом полка так же шушукались. Оказалось, в баках задних дверей брони вместо топлива была заправлена брага. Пока везли, взбалтывали, да на жаре по блокпостам развезли отличные антидепрессанты. И такие вот спецоперации иной раз проводила наша бравая разведрота.
Зато позавтракали из котла строителей коммунизма – тьфу, строителей населённого пункта, он же блок-пост Рассветное.
Двинулись дальше. Как мы удачно едем! Прямо вижу вживую весь техпроцесс освоения целины. За Рассветным опять возня. Охрана, мужики – быками выкорчёвывают пни. Думаете, сжигают? Сжигают. Но в городе. В домашних печах. Это дрова. Бережно отбивают землю, корни рубят, тащат в кучи. Камни – в другие кучи.
Ещё дальше появляются лесополосы вдоль низеньких каменных стен. Вот куда пошли выбранные из земли камни! Деревья пока молодые. Меж лесополос поля. Маленькие лоскутки. Ну, тут комбайнов нет. Это сухопутным кораблям простор нужен, а тут быки и лошадки. Более манёвренные, но менее производительные.
Кстати, привык, что хлеба у нас растут, как моря. Ветер гонит желтые волны. Тут злаковые – хиленькие, колос жиденький, зерно меленькое. М-да, борьба за существование. Земля бедная. Так ещё и твари разные достают. Мы уже встретили за наш короткий путь под сотню здоровых мужиков с оружием. Они не пашут и не сеют. Они защищают. А их тоже кормить надо. И коней их. И семьи. Понятно, почему свиной окорок – праздничное блюдо. Тут или сам зерно ешь, или скотину кормишь. Или траву для скотины выращиваешь, или зерно для хлеба себе.
Поля сменились полосой лесонасаждений. Теперь по обе стороны дороги. Ух ты, ульи! Пасека! Мед! А, ну да, сахарный тростник – это там. А тут сладкое – мед да патока. Да слова льстивые и лживые – в уши. Диабет не страшен. Тут, скорее, рахит. Вон сколько их, с явными признаками рахита. Даже среди стражи.
Опять вырубка, корчёвка. Зачем-то сняли плодородный слой и засыпали всё белым порошком. Известь, мел, гипс? Не знаю. И зачем сыпят этот белый толчёный минерал под слой плодородной почвы, тоже не знаю. Ни хрена себе севооборот! Поле под паром на тридцать лет! Вместо клевера – деревья. А трудозатрат сколько! Умопомрачительное тут сельское хозяйство. А говорили, у нас в СССР Минсельхоз – чёрная дыра. Их бы сюда, говорунов! Птичек-петухов, отличающихся умом и сообразительностью. Быстро бы поняли, что здесь им не тут!
Но восточнее урожайность явно лучше. Прямо волна идёт по полю. Нарастили плодородный слой? Или белые удобрения так сработали? Не знаю. Не почвовед я. И не агроном. И не сын Агропрома. Я – детдомовец. Отец мой Хаос, мать – Война. Как убивать и умирать, я знаю. Как выживать в бою – знаю. Как прокормить себя в таких вот условиях – понятия не имею! Те навыки выживания, которым нас учили, тут слабоприменимы. За пределами этих тщательно возделанных и охраняемых клочков – пустыня. Одному тут не выжить. Надо налаживать коммуникации с аборигенами.
Глава 10
К вечеру открылся с возвышенности ещё городок. На воротах тоже красные вилы на стягах, полощущихся на порывах ветра. Это Ямы. Почему ямы? Потому что земля несколько раз проваливалась в округе. Почему проваливалась, Клем не знает. Село уже старое. С него и начались землевладения бывшего сотника наёмников по прозвищу Медные Вилы.
– Он же не рыжий. Почему Медные Вилы?
– Зато Гора рыжий. Спас ему жизнь Вилы. И на земле помог удержаться. Только всех своих людей потерял. Тогда и стал Медными Вилами. Не Кровавым же Вилом его называть?
– Ну, не всех же. Мы-то с тобой живы, – вставил десятник. Как его там – Крап? А где берет твой краповый?
– Получил Вилли наш надел земли, приставку в имя. Теперь он знать. Ему бы ещё наследственный титул получить, чтобы дети его прямо дворянами рождались, – продолжил рассказ Клем. Так вот причина таких неформальных отношений аристократа и кузнеца! Аристократ-то свежеиспечённый. А вчера – простой рубака.
– Ну, не все! – смеётся Крап. – Я знаю по крайней мере одну его дочь, что дворянкой не станет. Никак.
Клем стеганул его плёткой, но не попал. Ловкий этот Крап. Отъехал, ржёт. Весь его десяток – тоже.
– Это он про кого?
– Росинка.
– Да ты чё? А ты? – удивился я. – Вот это поворот!
Клем косо посмотрел на меня, вздохнул, пожевал усы, начал неуверенно:
– Не знаю, как у вас, а у нас тут апокалипсис случился. Людей погибло столько, что ещё тыщу лет будут вылезать бродяги – не перебить. Людей выжило очень мало. Меж поселениями связь… ну, какая связь? Друг о друге и не знали порой. Знаешь такое – вырождение крови?
– Знаю. Понял тебя.
– Это сейчас стало полегче. Вишь, полдня едем – ни одного бродяги. А раньше из-за стены нос не высунуть было. Ничего нет, жрать нечего, одарённые рождаются – научить их некому. Любая свежая кровь – выживание рода. Право первой брачной ночи. Дворянами обычно становятся не самые слабые. Ребёнок от такого – радость в дом. Это сейчас стало как-то неловко от этого всего. Дремучими обычаями стали называть. Вот и Горн не понимает. Ну, прижила мне моя зазноба двух деток. Так и я раскидал семя своё. Понимаешь? Или осуждаешь?
– Не осуждаю. Понимаю. Любишь её, не осерчал на неё – это главное. Твоя жизнь, твоя жена. Свою… Не знаю. Погоди, ты сказал двое. Горн?
– В том-то и дело, Горн и Молот – мои. И народится – мой.
– Пламя? – удивился я. – Чья?
– Увидишь, – усмехнулся Клем. – Да ты, кстати, тоже свежая кровь. Если не найдёшь себе пару, будут сложности. Бабы они такие змеюки, такого тебе наворочают, замучаешься к чистильщику бегать.
– Во как!
– И мужья их тоже. Кому не захочется такую башню в семью?
– Икать колотить! Вот я попал!
– Ещё как! Будь готов, что бабы вокруг тебя начнут хороводы крутить. А ты думал, я для чего тебя к Сластёне водил? Обо всём договорился.
– Так вы разговаривали? – разочаровался я.
– Одно другому не помеха. А с ней бабьё боится связываться. Проклянёт – матка отсохнет.
– И стоять не будет.
– А ты за языком следи. Вот, взял и обидел её. Ладно, платок ей красивый в Медной Горе купишь – оттает.
– Понял. Слушай, ещё вопрос. Вот сотник Вилли стал дворянином…
– Да, знаменосцем Медной Горы.
– Что это значит?
– Если Гора поднимет знамя, ну, воевать кого соберётся али отбиваться от кого – Медвил выставит войско под знамёна Красной Горы. А Гора – знаменосец Гороха. А Горох – знаменосец Волков.
– А Волки?
– Волки – великие князья. Кровь великого дома.
– Император – Волк?
– Сейчас император – Лебедь. Прошлый был Сокол, – и смотрит так хитро на меня.
– Понял. А до Сокола?
– А до Сокола были Драконы.
– Драконы – это герб? Или реально – драконы?
– Герб. Но говорят, что до апокалипсиса драконы им были кровной роднёй.
– Всё, приплыли… Хорош, голова лопнет. Смешались в кучу кони, люди. Пожрать бы.
– В Ямах трактир неплохой. Плохо, что единственный в округе. Пива выпьем, – Клем мечтательно закатил глаза.
– Дорого, наверное.
– Не дороже денег.
– Слушай, только коротко – дворяне только те, у кого земля?
– Нет. Совсем нет. Есть личное дворянство. Правда, не наследственное. И «ал» не приставляется. Но цепь серебряную носить можно, – характерно посмотрел на меня. Ё! Александр. Ал-экс-андр. И цепь серебряная. Бывший властитель Андр. Так переводит дефектный дешифратор моё же имя моим же языком. Надмозг хренов! Устроил мне игру слов, сука! Так, завязали представляться полным именем!
– За личную достойность могут произвести, – продолжал кузнец. – От властителя и выше родом имеют право производить в дворянское достоинство. Правда, те, кого произвел властитель, дворянами считаются только при его же дворе. А вот князья производят в дворяне без оговорок. Да, маги, закончившие Университет и защитившие звание мастера на выпускном испытании, получают полное личное дворянство. То же касается мастеров света и чистоты и мастеров-охотников за тьмой.
– Так. Стало хуже. Голова щас лопнет. Но первое – что будет с самозванцем?
Клем усмехнулся:
– Разоблачение и очищение светом. Костёр.
– Не забалуешь. Цепь придётся снять.
– Не обязательно. Поверх одежды не носи – тогда это твоё личное дело. А вот когда поверх одежды, то ты этим требуешь к себе соответственного обращения. А это должно быть обоснованно.
– Второе – что за охотники?
– Одна из гильдий. Была одной из гильдий наёмников, но потом стала заниматься только тварями, нечистью, нежитью и скверной. За заслуги перед императором в очистке мира от порождений хаоса имеет особое положение.
– Они только всяких тварей изводят?
– Ага. Там такие воины – мрак! Маги через одного. Благо, в дела мирские не влезают. Договоры обычных наёмников не берут. Они вне войн людей с людьми, людей с иными светлыми разумными и вообще – светлыми меж собой. Они только тьму изводят. Но не бесплатно. И услуги их стоят очень дорого.
– Сколько?
– За Зелёную башню они бы запросили тысяч пятнадцать золотом.
– Это много?
– Ну, как тебе сказать. Очень много, но насколько много? Вот смотри. Переночевать в трактире Ям, номер на двоих – медяков двадцать. Самый лучший номер. Наесться до отвала и напиться пива – ещё столько же. Жалованье стражника в Медвиле – серебрушка в месяц. Это шестдесят медяшек. Считай, двенадцать – ну, пятнадцать серебрушек в год, если смотритель одарит за усердие. Золотой – шестьдесят серебрушек. Вон, Крап получает золотой в год. Жалование полусотника. За прежнюю доблесть. Глак с меня запросил двести пятьдесят золотых. Но он лучший учитель боя. У него дар – передавать навык. Учит очень хорошо и быстро. Он – редкость. Для меня этих денег не поднять. Бы…
– Ничего себе аппетиты у охотников!
– Так и делают они всё быстро. Вычищают скверну, как метлой. Там такие бойцы! Но тоже гибнут частенько. Да и мало их. Мастеров чуть не поимённо знает весь мир. Их мало, скверны – много.
– Понятно. А без них?
– А без них – долго, нудно, годы, десятилетия, сотни погибших. Ну, ты видел лича. Наконец-то! Пива попьём!
Ямы был несравненно богаче и крупнее Рассветного, размером с Медвил. Но Медвил крепость, а Ямы – укреплённое селение. Замка нет. Вместо замка – деревянный детинец в центре. Да и детинец этот – просто Старые Ямы, старые укрепления более древнего района города, с которого тот и начался. У площади. Напротив детинца, через площадь – каменный (не много, не мало!) храм, другие стороны площади образует управа, и напротив – таверна. Странно, чтобы остановиться на постой, надо пересечь половину города.
– Тут и заночуем. А завтра будем уже в Медной Горе, – сказал Клем, бросая поводья мальчишке, что выскочил навстречу. Кони стражников десятка Крапа уже были рассёдланы и стояли носом в кормушки. А сам Крап со своими людьми вовсю набивали животы. Ага, нам оставили место за столом. И даже уже всё заказали.
– Ну, приступим, помолясь! – потёр я руки и накинулся на еду.
Тушённая с печенью капуста. Или что-то другое, но по вкусу – капуста. Никогда не любил. А тут на ура пошла. Пиво было густым, но невкусным. Но тоже легло хорошо.
И стало – хорошо. Даже официантка преобразилась в довольно милую особу. Тьфу, да от неё же тухлой селёдкой несёт. Блин! А эти кони стоялые ржут, видя, как у меня резко упал… интерес.
Клем тоже ржёт. Намекаю ему, что поспать бы совсем не мешало. Неплохо бы и в номера. Удивляется:
– Зачем платить? У меня тут кума недалеко. Дом большой, вдовствует уже несколько лет. Детей переженила, замуж отдала. Разлетелись. Места – вдоволь. Обидится, что на постоялом дворе остался. Идём. Нет, Крап, знаю я тебя! Полночи гудеть будете! Тут буяньте. А кума у меня – праведная.
Ответом на эти слова дружный ржач.
Идти, правда, недалеко. Открыли быстро. Радостные приветствия и объятия. А кума вполне себе. Да ещё так прижимается! Закудахтала, налетели какие-то люди, двое мужиков – старик и парень. И две девки.
Проводили в баню. Не остыла ещё. Класс! Смыл дорожную пыль и пот. Выхожу – одежды нет. Клем смеётся:
– Завтра чистое будет. Ничего не пропадёт, не переживай. Кума праведная, я же говорил. Примеряй. Вот, подошло. Ничего, что коротко. Переночевать хватит. Не надо стесняться. Некого. Кума дворню отошлёт.
А в доме стол накрыт. Из-за стола да за стол. За столом – кума и девушка, что суетилась, подавала, накрывала, стеснялась. По словам кумы Клема, её дочь. Замуж выскочила, месяц замужней побыла, да пропал муженёк её. Ушёл с товаром купец, да полгода уже и не слыхать. Бывает. Мир жесток.
Я ещё плотнее утрамбовал пищу в и без того сытый желудок, затопил всё настойкой. Да так мне похорошело! Кумовья уже не стесняясь, похихикивали, щупают друг друга.
Видя, что клюю носом, хозяйка велела дочери проводить меня. Да не пьяный я! Сытым таким давно не был.
Какой кайф! На перине да на постельном белье! На хрен все эти рубахи-портки. Блин, трусы тут не предусмотрены. Ну и…! Раскинулся.
Шаги. Под одеяло – нырь! Прижалась тёплым боком.
– Эй, ты чего, девонька! У меня же бабы давно не было! Не сдержусь я! – возмущаюсь.
Рука сразу – хвать за нужное место. Прыг она на меня – поздно. Уже не сдержался. Прижалась вся, будто впаяться хочет в меня, шепчет горячо:
– Хорошо! Хорошо! Ещё! Ещё! У тебя не было, а у меня? Этот, старый, своротил да пропал, туда ему и дорога! Хрыч немощный, сморчок плюгавый! А-а-а!
Упала на меня, целует щетину, трётся лицом, уткнулась под мышку, глубоко вдыхает:
– Мужиком пахнет! – говорит восторженно.
Вот тебя проняло, девонька!
– Понесёшь, а муж вернётся?
– Вернётся или нет – то не ведомо, – отвечает. Села обратно на меня, гладит. – А ребёночка знаешь как хочется? А если будет такой же, как ты – великан? Это же радость! Матушка так и сказала: «Иди и понеси от него!» Так что не уйду, пока не выдою тебя досуха!
Впилась поцелуем.
– Ну, тогда приступай, – давлю ей на плечи. Быстро поняла, что требуется. – Вот так. Старайся, девонька. Ночь вся твоя. Ого, молодец! Теперь – я!
Переворачиваю. Как там? Нефритовый стержень в какую-то пещеру? Или в раковину?
– Тише ты! – шепчу. – Весь дом поднимешь на ноги!
– Плевать! Ещё!
Ну, вот! А обещала – всю ночь. Ловлю губами локон спящей любовницы. Вдыхаю её аромат полной грудью. Мне нравится её запах. Значит, генетическая совместимость. Ребёнок должен прижиться. А оно мне надо? Не особо. Ей надо? Её проблемы – как-то не по-мужски. Да о чём я? Может, и не вернусь я с этой долбаной Медной Горы! И вся недолга. Нет человека – нет проблемы.
И так как в сказке. Одни плюшки – заботятся обо мне. Кругом – друзья-товарищи. Носятся со мной, как с принцем крови. Хотя принц-то как раз и скрывается.
Одно плохо. Я уже долго живу. Вторая жизнь пошла. Неплохо так пошла. Но знаю, чем лучше тебе было, тем сильнее будет похмелье. Вот это и тревожит. А-а, пох! Мы, пофигисты, народ пречистый. Нас не заманишь… не помню, чем. Как там говорила одна особа: «Я подумаю об этом завтра!» Надо поспать.
Глава 11
Надо же! Утро красит. Молодое сочное тело под боком в утреннем свете! Ещё как красит. Тёплая, распаренная со сна, мягкая такая. Вскрикнула со сна:
– Какой же ты большой!
А вот ты – такая сладко узкая! Как девочка. Аж зарычал, как зверь.
Завтракаем. Морды у всех, бл…, довольные, заё… заспанные. Глаза сияют. Девонька глаз не сводит с меня. Смотрит на мать, смущается. А хозяйка тоже хороша – так и тра… имеет меня в виду глазами своими, бл…, жадными. Клем посмеивается в усы. Довольный, что тот самый кот, у которого усы в сметане.
Экипируемся в выстиранную, высушенную и, казалось, выглаженную (как?) одежду, в вычищенную броню и обувь.
Провожают до сеней. Девонька обнимает меня страстно, я её – нежно, бережно. Вся она такая – нежная, мягкая. Явно маменькина дочка. И это в средневековье-то? Где у женщин мускулатура крепче, чем у моих современников в пиджаках и штанах! Раздавить её о броник?
Удивила кума. Тоже залезла на шею, всего расцеловала, шепнула, что ждёт в гости, и даже за пах меня цапнула и сжала. Я оху… ох, и удивился. Кошусь на Клема – вот котяра, посмеивается.
Но это только цветочки. Ягодки были в виде одиннадцати страдающих с похмелья бойцов, с их солдатскими подколками. Я их вежливо и недвусмысленно послал. И даже так подробно описал маршрут, что навигатор не нужен. Одна беда:
– Красиво ругаешься, – восхитился Клем, – только ничего не понятно!
Да, велик и могуч русский мат. И язык – тоже. Непереводим. Тоже странно. Почему дешифратор мат не переводит? Идёт прямым текстом.
Мне сегодня пейзажи сельских пасторалей и суровых реалий борьбы за существование – ниже пояса. Ещё ниже. Ещё. Вот. Тут. Падаю спиной в телегу, головой к спине Клема, что сегодня за водилу этого пылесоса, прям на груз, укрытый дерюгой – а бронежилет мне на что? Ноги, с колен, свешиваются, болтаю берцами, как в детстве.
Я уже много прожил и знаю, что вся жизнь наша состоит из сплошного дерьма. И если не уметь насладиться кратким мигом, лишь мигом одним, когда тебе хорошо – вся жизнь так и будет в стиле нуар. Потому я заголосил:
- Хорошо гулять по свету
- С карамелькой за щекою!
Согласен, песенка детская, но уж какая в голову пришла. Тем более всем – до лампочки. Пою-то я по-русски. Поэзию, песни особенно, попробуй, переведи. Да чтобы и в лад, и смысл сохранить.
- Наш ковёр – цветочная поляна,
- Наши стены – сосны великаны,
- Наша крыша – небо голубое,
- Наше счастье – жить такой судьбою!
– Хорошо поёшь! – говорит Клем.
– Ну, повезло, есть такое, – отвечаю, – я ещё на гитаре играю. И вышивать могу. Крестиком. И на машинке – тоже.
– У тебя так каждый раз?
– Что?
– После этого.
– Нет. Обычно в сон клонит.
– А сейчас что?
– Жить – хорошо, глубокоуважаемый мастер Клем.
– Это так! – хмыкает кузнец, отворачиваясь.
– А хорошо жить – ещё лучше!
– И не поспоришь! – воскликнул он. – А давай вместе что-нибудь споём?
– А давай! Давай про наших спутников. Попробую перевести. Не знаю, как получится.
- Наша служба и опасна и трудна.
- И на первый взгляд как будто не видна…
Клем сначала кашлял. Всё кашлял и кашлял. Простыл? Поперхнулся? Или подумал, что песня – намёк? Но на следующей песне кашель прошёл. И он тянул басом:
Читать бесплатно другие книги:
