Наш грешный мир Володарская Ольга

Оказалось, что Анька Железнова, рвань из коммуналки, не родная дочь своей никудышной мамаши. Ее настоящие родители – замечательные люди, а бабка, Элеонора Георгиевна, так и вовсе княжна Шаховская, последняя чистокровная аристократка в роду. Именно благодаря бабке Аня с Петром и познакомилась: она – единственная наследница, он – адвокат и душеприказчик. Получив «однушку» на окраине и садовый участок, Аня чуть от счастья не умерла. Переехать из коммуналки в отдельное жилье было пределом ее самых смелых фантазий. Но оказалось, что кроме старой квартиры и шести соток, на которых догнивал сарай, Аня унаследовала от бабки коллекцию фамильных украшений баснословной стоимости. И вот для того, чтобы драгоценности точно получила Аня, а не заграбастал сынок-бандит и его алчные детки, Элеонора Георгиевна Петра Моисеева и наняла[3].

Та история закончилась хорошо. Не для всех участников, но для Ани точно. И дело тут не в деньгах… Тьфу на них! Главное, она обрела родителей и лучшего на свете мужа. И вот он, именно он, Аню балует. Детей нет – с ними он довольно строг. Подчиненные его побаиваются. Клиенты, среди которых попадаются люди с богатым криминальным прошлым, уважают не только за профессионализм, но и за суровость. И только с Аней он размякает. Да, бывает, отчитывает, но с каждым годом все реже. В начале отношений у Моисеевых случались конфликты, а один раз Аня даже хотела уйти от мужа, заподозрив его в измене, но ей хватило ума не пороть горячку. Они сохранили семью, и в ней вскоре появилось пополнение. Элеонора и Алеша превратили Анину жизнь из прекрасной в идеальную. Даже не верилось, что так бывает…

Не в книгах или кино – в реальности.

Поэтому она так боялась за всех. А особенно за детей. Но еще и за папу. Он уже старенький, хоть и бодрый. Ане хотелось, чтоб он переехал в Москву и жил по соседству. Но Сергей Георгиевич Отрадов, бабушкин брат по отцу, не желал покидать Светлогорск. Он часто прилетал, чтобы навестить дочь и внуков, снова и снова заставляя Аню волноваться: она боялась, что разобьется самолет или папе станет плохо в полете, а на борту не окажется врача…

Ей было спокойнее, когда он жил с ее мамой Еленой. Воссоединившись после двадцати пяти лет разлуки, пожилой мужчина и зрелая женщина попытались создать семью. Но не получилось у них. Некоторое время они продолжали делать вид, что все прекрасно, не желая расстраивать новообретенную дочь. Но когда Елена не прилетела на день рождения Сергея из Баден-Бадена, где регулярно лечила желудок, Аня поняла, что отец и мама не вместе. Папа подтвердил. Объяснять ничего не стал, сказал только, что они очень разные. Елена тоже не стала с дочкой откровенничать. У них не сложились отношения. Ане казалось, будто мать ее немного побаивается. Есть такие одинокие женщины, которые сторонятся детей. Дичатся их. Елена до пятидесяти трех лет прожила с мыслью о том, что бездетна. Ее убедили в том, что ее дочь умерла, а других детей Елена, чуть не скончавшаяся при родах, завести не смогла… Да и не хотела, иначе взяла бы сироту из детдома. Она занималась политикой, вела активную жизнь, была вполне счастлива. Об умершей дочке перестала вспоминать, разве что о ее отце, любови всей своей жизни. Но и с ним Елена не желала встречаться, потому что это она его обожала, а он всего лишь позволил себе слабость и закрутил романчик с втюрившейся в него девчонкой.

Узнав о том, что дочь не умерла, а была отдана на воспитание, Елена несказанно обрадовалась. Встретившись с Аней, обнимала ее и плакала. Думала наверстать все упущенное. Мечтала о тесной дружбе с уже взрослой дочерью. Но не смогла преодолеть барьер, который сама же и возвела. Причины охлаждения чувств не мог понять никто. Они много общались первое время, говорили, смеялись, сплетничали, но все равно не сблизились. Елена не чувствовала родства душ. В отличие от Сергея, который полюбил Аню сразу и безоговорочно. И чувство оказалось взаимным. Если бы была жива проницательная Элеонора, она сразу поняла бы, что Елена ревнует. Она всю жизнь любила Сергея, ждала его, а когда судьба их вновь свела, между ними, как всегда, встала женщина. Да, дочь… Но что это меняет?

Аня так глубоко задумалась обо всем этом, что не заметила бордюр, и, запнувшись, едва не упала. Хорошо, свекровь успела подхватить ее под локоть.

– Что-то ты совсем расклеилась, – покачала головой она. – Бери себя в руки. Еще не хватало детям твою скорбную физиономию видеть. Не порть им настроение перед путешествием.

– Я стараюсь, – и растянула губы в подобии улыбки.

– На Джокера сейчас похожа.

– Может, мне взять путевку и прилететь к вам завтра-послезавтра?

– Аня, у тебя незаконченный проект, – напомнила свекровь. – Из-за него ты и не смогла никуда поехать.

И Надежда Григорьевна была права. Все из-за него – распроклятого проекта. У них было заведено на майские праздники отправляться в теплые края. В России еще довольно прохладно, а где-нибудь на средиземноморском пляже уже тепло, но не жарко. Комфортно, одним словом. Можно загорать и купаться. Еще они посвящали пляжному отдыху неделю в октябре, чтобы дети надышались морским воздухом перед долгой зимой. Они привыкли к этому. А в этом году Аня не смогла поехать вместе с детьми. Она – как успешный флорист и ландшафтный дизайнер, получила заказ на оформление паркового комплекса в гольф-клубе. От такого заказа отказался бы только дурак, вот и пришлось сообщить своим, что не сможет вырваться на отдых в мае. Все расстроились, но Петр быстро нашел решение. Дети едут на море с его мамой, а они остаются в Москве. Но если у Ани выпадет хотя бы несколько свободных дней, слетают в Париж. Вдвоем! Чего не делали ни разу после рождения близнецов. Но все планы пошли прахом. Петр был вынужден улететь в Париж по работе, а Аня остается в одиночестве.

И это ужасно!

– Мам, смотри, – закричала Лина и ткнула пальчиком куда-то за спину Ане. – Данилка!

Обернувшись, она увидела в окне их пса. Он смотрел на хозяев, вытаращив карие глаза, и стучал лапой по стеклу. Решил, что его забыли. Моисеевы всей семьей почти каждую неделю уезжали на дачу и псину всегда брали с собой.

– Прощается с нами, – засмеялся Леша и помахал Данилке рукой.

Пес задрал морду и, судя по всему, завыл. В режиме «без звука» выглядел он поистине комично. А все потому, что бедный зверь не хотел оставаться один на один с кошками. Юнона и Авось, близнецы сиамской породы с манией величия, третировали добродушного Данилку. Они воровали у него еду, прятали его резиновые косточки и мячики, играли с его хвостом и ушами. Здоровенный пес, помесь кавказской овчарки и крупной дворняги, мог бы раздавить тощих котов одной левой лапой, но он терпел их выходки, лишь иногда рыкая.

– Мам, можно нам его с собой взять? – спросила Элеонора.

Данилка был нянькой близнецов, и дети испытывали огромную к нему привязанность.

– В нашем отеле с животными нельзя, – ответил ей брат. – Я уже узнавал.

Леша был очень развит для своего возраста. Он не только отлично читал и считал, но и вполне сносно говорил по-английски. Еще он был обстоятельным и рассудительным. Тоже не по годам. Как говорила свекровь, этим пошел в отца. Логично было бы предположить, что Лина возьмет многое от мамы. Но нет, этого не случилось. Сергей Отрадов считал, что дочка точная копия прабабки Элеоноры, в честь которой ее и назвали. В том числе внешне. Необыкновенно красивая девочка привлекала внимание рекламщиков и телевизионщиков. Лину (через родителей, естественно) не раз приглашали сниматься для журналов и на телевидение – участвовать в конкурсах «Маленькая Мисс». Но Петр был категорически против. Он даже велел Ане удалить Линин аккаунт в «Инстаграм». Аня поддалась на уговоры дочки и создала ей страничку. У многих подружек Элеоноры они были. Некоторые там даже деньги зарабатывали, размещая рекламу. Понятно, что все это придумали их мамашки, но девочки очень гордились тем, что им удается попасть «в топ». Сравнивали, у кого больше подписчиков, хвалились «лайками».

– И это в шесть-семь лет! – возмущался Петр. – А что с ними в тринадцать будет? Станут девственность свою через интернет-аукционы продавать?

Аня считала, что муж перегибает палку. Ничего плохого в том, чтобы дочь имела свой аккаунт и иногда снималась в рекламе шоколада или детской косметики, она не видела.

– Зачем? Чтоб заработать? Но мы богаты. Покрасоваться? Но наша дочь и так от зеркала не отходит, а ты еще хочешь ее в телевизор пустить. Реализовать себя? Но ты же не угрохала свое наследство на то, чтобы прославиться, а пошла учиться, начала развиваться как личность.

– Я – другая! – отвечала Аня.

– И слава богу! Потому что ту, в которую превратится наша дочь, если мы ее в столь раннем возрасте отдадим на растерзание стервятникам из шоу-бизнеса, я бы не полюбил.

– Но Леше ты позволил сняться в передаче «Вундеркинды»!

– Там он бегло переводил фразы с английского на русский и занял второе место, уступив девятилетнему. Если Лину пригласят в подобное шоу, я возражать не буду.

На том и порешили. Но Лина умом блистать не собиралась. Только красотой. Оба родители надеялись, что у дочки появится тяга к знаниям, однако Аня в этом сомневалась. Ей дочка напоминала не Элеонору Георгиевну Новицкую, в девичестве Шаховскую, а ее внучку Ефросинью. Пожалуй, окажись они вместе: Лина, Аня и Фрося, именно последнюю приняли бы за мать девочки… А Аню за ее няню.

Ефросинья уродилась красавицей и, планируя будущее, именно на внешность свою надеялась. Высшее образование необходимо дурнушкам, считала она. Быть просто страшненькой все же лучше, чем страшненькой дурой. А вот умная и привлекательная – это уже перебор. Мужики таких боятся. Поэтому Ефросинья сражала наповал своей красотой и сексуальностью. Не то чтобы она была глупа, но интеллект старалась не демонстрировать. И развиваться не хотела, доверяя одним инстинктам…

Именно из-за нее супруги Моисеевы чуть не развелись. Ефросинья одолевала Петра. Атаковала, пуская в ход тяжелую артиллерию. Тот изо всех сил оборонялся. А это было трудно, ведь Ефросинья умудрилась стать его клиенткой. Они часто виделись, и она так нуждалась в помощи. Нет более желанной особы для мужчины, чем несправедливо обиженная красавица. По крайней мере, для Петра. Эту его слабость Ефросинья вычислила моментально. Принцесса, заточенная в башню злой мачехой. Как не спасти такую? Разве он не рыцарь? Потом получить от спасенной красавицы поцелуй, ускакать в закат и жить долго и счастливо. Но Петр устоял перед соблазном. По крайней мере, он в этом клялся. И Аня ему верила. У нее не было другого выбора. Она так любила Петра, что не представляла без него жизни… Да еще беременной была на тот момент. Оставить детей без отца из-за неуверенности в себе? Именно так рождается ревность и рушатся семьи. Но Аня справилась.

…Сейчас она сама себя ругала за то, что нет-нет да вспоминала ту историю. Семь лет прошло, Петр за это время ни разу с Ефросиньей не виделся… А у них, Моисеевых, так все хорошо, что даже страшно.

Таксист устал ждать и посигналил.

Аня бросилась к детям, чтобы обнять их. Леша вел себя сдержанно. Ткнулся присевшей на корточки матери в грудь, похлопал по плечу и сказал «буду скучать». Удивила Элеонора. Она повисла у Ани на шее и зашмыгала носом.

– Не плачь, – попросила она, – а то я сама разревусь.

– Мне мошка в нос попала, – пробормотала Лина и отстранилась. – Ты же без нас не пропадешь?

– Все будет хорошо.

– Если папа в ближайшие дни не вернется, зови деда.

– Маме пора привыкать к самостоятельности, – улыбнулась свекровь. – Садитесь в машину, надо ехать.

Дети забрались в салон. Лина прилипла к стеклу. Глазенки грустные. Еще две минуты назад хохотала и нетерпеливо припрыгивала, а теперь куксится. Это так на нее не похоже! Девочка была скупа в проявлении чувств. Разве что на деде висла. Но Сергей Отрадов обаял и зятя, и его мать, и внуков, и даже зловредных кошек. А Аня никак не могла поверить, что достойна любви. Поэтому ей иногда казалось, что Лина относится к ней просто с симпатией и благодарностью.

Об этом она не говорила ни мужу, ни отцу. Знала, что они ей начнут вправлять мозги. Увещевать и поругивать. Но Аня выросла в нелюбви. Приемная мать, Шурка Железнова, ее лишь терпела. И то с трудом. Закрывала в шкафу, когда приводила домой мужиков. Ревновала к ним подросшую Аню. Когда та устроилась работать на винзавод, заставляла воровать для них водку. Не заступалась, если они крыли Аню матом и выгоняли за порог. На Шурку нормальные не зарились. Дебоширы да пьяницы. В школе над Аней смеялись. Из техникума выперли. Как и с завода винного – когда попалась на краже. Кто ящиками воровал, тем ничего, а она из-за бутылки полетела со своего места. Хорошо, что без последствий.

Первым человеком, который отнесся к ней по-хорошему, оказалась бабуся Элеонора Георгиевна. И тогда Ане уже двадцать три исполнилось.

Две трети жизни она прожила в нелюбви…

И до сих пор ждала подвоха.

Такси тронулось с места. Аня помахала вслед.

Она думала, что едва машина скроется из виду, слезы хлынут из глаз. Но нет, получилось сдержаться. Присев на лавку во дворе, Аня задрала голову и нашла взглядом свое окно. Данилка таращился на нее, навострив уши. Он убедился в том, что его не бросили, но не понимал, почему держат в квартире, если можно выпустить. Но выгуливать пса Аня не собиралась. Ей хотелось забраться на диван с огромным блюдом соленого попкорна и посмотреть запись с последнего (крайнего, тут же саму себя поправила Аня) семейного отдыха. Потом позвонить мужу, услышать родной голос, а уже ближе к вечеру выйти с Данилкой на улицу.

– Вы внучка Элеоноры Георгиевны Шаховской? – услышала Аня густой бас и обернулась.

В паре метров от нее стоял импозантный мужчина. В годах, но стариком его язык бы не повернулся назвать. Пожилой господин. Только так, и никак иначе.

– Простите?

– Я ошибся?

– Моя бабушка носила фамилию Новицкая.

– У Линочки было столько мужей, что всех и не упомнишь, – отмахнулся мужчина. – Я познакомился с ней, когда она была Заславской.

– В каком же это было году?

– Еще до Великой Отечественной войны.

– Выходит вам…?

– Мне восемьдесят четыре, юная леди.

– Ни за что не дала бы! – ахнула Аня и, спохватившись, сказала: – Меня Аня зовут.

– Благодарю за комплимент, – улыбнулся пожилой господин и тоже представился: – А я Андрей Геннадьевич. Мы с вашей бабушкой были соседями. Жили на одной лестничной клетке.

– Тут, в Москве? – решила проверить его Аня.

– В Ленинграде. Она приехала в Северную столицу вместе с мужем. А я там родился. На момент знакомства мне было шесть с половиной лет. Ей… Я точно не знаю сколько. Лет двадцать пять. Она детей не особо любила. Избегала меня. Что неудивительно, я ведь все время лез к ней. Обожал ее безмерно. Хотел играть с взрослой красавицей из соседней квартиры, а не с детворой со двора. Если бы не война, мы бы не подружились.

– Извините, что прерываю… Но как вы меня нашли?

– Я не искал, – мужчина опустился на лавку рядом с ней.

– Встретили случайно и сразу поняли, что я внучка Элеоноры? – Аня была наивной, но не до такой степени.

– Нет. Я все расскажу, позвольте закончить.

– Хорошо, – смиренно проговорила она.

– Мы пережили блокаду вместе с Линой. Мой отец ушел на фронт и там погиб. Ее муж, врач, тоже. Госпиталь, где он оперировал, разбомбили. Я остался с мамой, но она умерла от голода. Как и многие в нашем доме. А мы с Линой жили. Помогали друг другу чем могли. Больше она, как взрослая. Но и я в долгу не оставался. Защищал ее. В Ленинграде тогда неспокойно было. От голода люди сходят с ума и начинают вести себя как дикари. Грабежи, нападения. А я мог постоять и за себя, и за свою даму. Дрался, как бес. Охранял продукты и Лину. Из Ленинграда меня вывезли раньше. Детей эвакуировали первыми. Ее через пару месяцев. Мы потерялись надолго. Но я искал Линочку, когда повзрослел. Долгие годы.

– До сегодняшнего дня? – предположила Аня.

– Нет, что вы. Мы встретились в шестидесятых, когда я уже отчаялся когда-либо ее увидеть. У одного художника в гостях.

– Не Кон-Невского, случаем?

– О, вы знаете о нем?

– Да. И являюсь поклонницей.

– Он был потрясающим художником. И моим другом детства. Того самого, блокадного.

– И что же Элеонора? Узнала вас?

– Не сразу. Но, когда я назвался, кинулась мне на шею. Все были в шоке. Элеонора славилась своей сдержанностью, а тут такой взрыв эмоций…

– Кем вы на тот момент работали?

– Я историк и искусствовед.

– Значит, зарабатывали немного.

– Тут вы правы, – чуть смущенно проговорил он.

– Значит, Элеонора держала вас во френд-зоне.

– Где, простите?

– Дружила с вами, и только.

– А я на другое и не претендовал, – сдержанно улыбнулся Андрей Геннадьевич. – Дело в том, что я… так сказать… имею нетрадиционную ориентацию.

– То есть вы гей?

– Никак не привыкну к тому, что современная молодежь считает это нормальным. В наше время приходилось скрывать свои наклонности. Даже жениться для виду.

– Сейчас это тоже практикуется. Но вы же были влюблены в Элеонору?

– Да. Долгие годы. Но все девушки, с которыми я знакомился, ей в подметки не годились. Я сравнивал их с Линочкой, и они переставали мне нравиться. Потом познакомился с мужчиной, в котором было много того, что я хотел видеть в предмете своей любви: аристократизм, сила духа, красота. Мы стали встречаться, потом поселились под одной крышей, стали семьей… Увы, умерли не в один день. Мой любимый погиб двадцать три года назад, а я все еще копчу небо. Тогда Линочка очень поддержала меня. Если б не она, я бы с собой покончил.

– Если Элеонора так много для вас значила, почему не навещали ее в последние годы жизни? Она была совсем одна.

– Она разорвала все свои связи, когда съехала с квартиры на Арбате.

– Ее выгнала оттуда внучка.

– Не удивлен. Фрося мне никогда не нравилась. Самовлюбленная и зловредная. Она уже в юности была настоящей стервозиной. И считала, что все должны падать к ее ногам лишь потому, что уродилась хорошенькой.

– Она красавица, – вздохнула Аня. – Вся в Элеонору.

– Ой, да перестаньте. Ничего особенного! До бабушки Фросе, как до луны.

Как Ане ни было приятно слышать нелестные отзывы о сопернице (она до сих пор воспринимала Ефросинью так и ничего не могла с собой поделать), но разговор явно затягивался. Старикам только дай волю, они часами будут вспоминать о прошлом, а Ане домой надо. Она вспомнила о том, что, собирая детей, забыла насыпать корма животным. Они там голодные, а это чревато. Пес измусолит очередные тапочки хозяйки, а кошки нагадят в их останки.

Андрей Геннадьевич заметил ее нетерпение и начал извиняться за то, что отнимает время.

– Вообще я хотел с Петром Моисеевым встретиться, – сказал он после. – Мне сказали, что его нет в офисе, и я приехал сюда, к дому.

– Откуда вы узнали, где мы живем? – напряглась Аня.

– Дал кое-кому денежку, и мне сообщили адрес.

– Кому?

– Анечка, какая разница?

– Секретарю? – У мужа была новая помощница – бессменная Катенька вышла замуж за грека и уехала жить в Салоники.

– Нет. В самой фирме со мной никто не стал разговаривать. Но возле здания есть стоянка такси, а ваш муж иногда пользуется услугами… В общем, мне не только дали адрес, но и доставили сюда.

– Понятно.

– Водитель сказал, что у Петра есть жена и детки-близнецы. Я никак не мог подумать, что его супруга – внучка Элеоноры. Для меня это было шоком.

– Но как вы узнали, что я – это я?

– Жена Петра? Я наблюдал сцену прощания с детьми и свекровью. Услышал имя Петр и догадался, что вы госпожа Моисеева.

– Нет, я хотела спросить, с чего вы взяли, что я ее внучка?

– Вы назвали дочь Линой. Элеонорой, не так ли? В честь своей бабушки? На которую вы очень похожи!

– Бросьте.

– Я вас уверяю.

– Андрей Геннадьевич, меня родила приемная дочь Элеоноры Георгиевны. Я не могу быть на нее похожей.

– Но она родила вас от Сергея Отрадова, брата Лины.

– Откуда вы знаете?

– Напоминаю, я был очень хорошим другом вашей бабушки. Я хранил много ее секретов, в том числе этот. И о «Славе» я знаю. Хранителем бриллианта она сделала не меня, а Кон-Невского, зато доверила мне другую тайну.

– Какую?

– «Слава» – наследство отца. Сокровище рода Шаховских. Но у Анненковых, а ее мать в девичестве носила эту фамилию…

– Я в курсе. Ее звали Ксенией. Вместе с родителями и крохотной дочуркой она собиралась покинуть родину, потому что ее муж, князь Шаховской, принял новую власть и даже вступил в партию. Но аристократическое семейство не выехало за границу. Всех, кроме девочки, убили в усадьбе Анненковых. Ксения успела зарыть фамильные ценности обоих родов в склепе. Под могилой своего деда. Их впоследствии нашла подросшая Элеонора, – скороговоркой выдала Аня. – Я очень хорошо знакома с этой историей. Она, можно сказать, у меня от зубов отлетает.

– Хорошо. Значит, я могу сэкономить ваше и свое время и перейти сразу к сути.

– Будьте так любезны.

– В том ларце, что княгиня Ксения зарыла в могиле предка…

– Не было никакого ларца. Это все байки. Драгоценности были завернуты в рогожу и помещены в огромную кастрюлю. В таких супы для званых обедов варили. Я прочла это в дневнике бабуси.

– Пусть так. Но в этой кастрюле было то, что может сравниться по ценности со «Славой». Пусть не по финансовой, а по исторической. И это Линочка завещала мне.

– У меня два вопроса… Нет, три. Первый: что это за ценность? Второй: при чем тут мой муж? И последний: почему вам?

– Начну с конца. Я историк, искусствовед.

– Помню-помню.

– Только я оценю по достоинству это чудо! Это не мои слова – Лины. Она говорила, «Славу» – девочкам. Пусть камень делает то, что должен, то есть приносит удачу наследницам рода Шаховских.

– А кому конкретно достанется удача, бабуля не сказала?

– Нет. Я был уверен, что бриллиант, как и все остальные драгоценности, достанется Фросе. Но раз она выгнала бабушку из собственного дома…

– А далее? По пунктам?

– Адвокат Моисеев был душеприказчиком и адвокатом Лины. С кем же мне еще беседовать, как не с ним?

– Но если бы Элеонора Георгиевна вам что-то оставила, с вами бы связались, не так ли?

– Так. Но я последние одиннадцать лет числился как пропавший без вести.

– И где же вы пропадали?

– Это очень грустная и немного фантастическая история… Вам некогда ее слушать.

Аня посмотрела на окно кухни. Данилка все еще грустно смотрел на нее. Пес был таким крупным, что, когда ставил лапы на подоконник, выглядывал чуть ли не по пояс.

– Расскажите, – попросила Аня.

– Незадолго до своей смерти мне позвонила Линочка. Сохранила мой телефонный номер, я и не чаял…

– У нее была записная книжка, с которой она не расставалась десятилетиями.

– Все та? С Жар-птицей на обложке?

– Нет, с хохломским узором.

– Так вот, она позвонила и предложила встретиться. Я обрадовался, сразу побежал за билетом до Москвы. Когда приехал в столицу, на вокзале взял такси. Вез для Линочки подарки, набралось две сумки. Плюс моя с вещами, с такой поклажей на метро с пересадками тащиться тяжело. Поэтому сел к первому попавшемуся бомбиле, не подумав о том, что тот может меня ограбить.

– Он на вас напал?

– Увы. Я хорошо одет, с кожаными сумками. Приезжий. Старый. А Лина жила у черта на рогах… – Андрей Геннадьевич вытащил из нагрудного кармана платок. Аня подумала, что мужчина собирается плакать, но нет, платок он протянул ей со словами: – У вас на щеке помада, вот тут…

Свекровь чмокнула, поняла Аня и послушно вытерла лицо.

– В общем, завез меня бомбила. По башке дал, часы, кошелек, сумки забрал, не побрезговал и пиджаком с ботинками, а меня выкинул из машины. Очнулся – ничего не помню. Вообще. Пошел милицию искать. И перед отделением увидел доску «Разыскиваются». Глянул мельком да и застыл… На одном из фото – я. И ищет меня милиция, как убийцу двоих человек. Вы можете спросить, откуда я знал, как выгляжу. Все же забыл! Но я в гаражах нашел умывальник на улице. С зеркалом, и посмотрел на себя, пока кровь смывал. Я тут же бросился бежать. Подальше от участка. Нашел укромное местечко где-то в подвале, стал думать, что делать.

– Вы так сразу поверили в то, что убийца? Подумаешь, человек на портрете на вас похож!

– Я чувствовал в себе злость. И способность к насилию. А еще у меня наколки. Как и у многих сирот, росших в послевоенные годы. И они похожи на тюремные. Все, как мне казалось, говорило о том, что разыскиваемый преступник – именно я.

– И что же вы сделали?

– Знаете, Аня, что удивительно… Я забыл ту часть своей жизни, в которой я ученый, искусствовед. А детство-юность помнил. Драки, бродяжничество, голод, все казалось знакомым и привычным. Я знал, как выжить.

– Вы стали бомжом?

Аня с недоверием посмотрела на Андрея Геннадьевича. Бездомные в сорок лет на семьдесят выглядят. Этому пожилому господину тоже можно дать лет семьдесят, но на самом деле ему восемьдесят четыре. Как он умудрился так сохраниться?

– Я не алкаш, не наркоша, – ответил на ее немой вопрос Андрей Геннадьевич. – Меня не били, не гоняли собратья, потому что считали авторитетным уркой. Вольная жизнь меня даже омолодила. Да, когда меня нашли, я был помят, грязен, не чесан, но это все исправляется за несколько дней. На то, чтобы отъесться, вставить зубные протезы, вылечить кое-какие кожные заболевания, у меня ушел месяц.

– Кто вас нашел?

– Сынок.

– Постойте… – Аня вдруг подумала, что старик может быть сумасшедшим, и напряглась. – Но вы же?..

– Гей. И что? Мы с любимым усыновили мальчика. Не официально, естественно. Да и не мальчиком он уже был, а восемнадцатилетним парнем. Мы его на улице отбили у шпаны. Те лупили педика, мы вступились. Привели домой, подлечили, да так и оставили – он приезжим был. Мы его сынком звали, он нас по именам.

– Выходит, он вас одиннадцать лет искал?

– Я предупреждал, что история немного фантастическая, поэтому не удивляйтесь тому, что я сейчас скажу: сынок не искал меня вовсе. Случайно наткнулся. На улице. Я у метро побирался, а он мимо шел. Узнал. И я его. Сразу! Хотя мы оба очень сильно изменились. Тогда ко мне память начала возвращаться, а после сеансов у психиатра стопроцентно восстановилась. Даже то, что по старости забыл, воскресил. Представляете?

– Почему сынок вас не искал?

– Мы рассорились после смерти моего любимого. Я страшно переживал и нуждался в поддержке. Но сынок собрался на другой конец страны. Я обиделся, накричал, обозвал неблагодарным… И мы потерялись. А нашлись только спустя двадцать лет. – Старик улыбнулся, сверкнув новыми протезами. – Теперь я полностью восстановился. Чувствую себя превосходно. Готов прожить еще как минимум одиннадцать лет, чтобы наверстать годы бродяжничества.

История Андрея Геннадьевича действительно была немного фантастичной, но с Аниной не сравнить. Ее – самая настоящая сказка о Золушке и прекрасном принце. Поэтому она поверила мужчине. Тем более не трудно его историю проверить. Петр, когда вернется, займется этим, если посчитает нужным.

– Лина все завещала вам, не так ли? – услышала Аня голос Андрея Геннадьевича. Она отвлеклась, вновь глянув на свое окно. Проверила Данилку. Он оставался на боевом посту, и это радовало. Значит, тапки пока живы.

– Наследников оказалось несколько, – ответила она, не сказав, что некоторым из них досталась «дырка от бублика»: Фросе-Еве коллекция конфетных фантиков, а ее брату старый зонтик. – Но среди них не было вас. Кстати, вы не назвали свою фамилию.

Последнюю фразу он как будто не услышал.

– Анечка, я говорю не о всякой ерунде, к коей могу причислить халупу, в которой Лина жила последние годы. Я о драгоценностях. Она их спрятала. И оставила указание, где искать настоящим наследникам. Я все знаю. Ваша бабушка мне и об этом рассказывала. Затейницей была страшной. Развлекала себя ребусами да шарадами. Больше составляла, чем разгадывала…

– Украшения тоже были поделены между всеми родственниками.

Это было не совсем так. Каждому члену семьи Элеонора Георгиевна разрешила выбрать один предмет. Кроме гарнитура Шаховских, который, как и остальные драгоценности, отошел Ане.

– А «Славу»? Его она вам оставила, признайтесь? – не унимался старик.

– Его не существует.

– Да, я слышал, будто он сгинул. Это правда? – Аня кивнула. – Ходило множество слухов. Искусствоведы, антиквары, коллекционеры… Многие искали камень, но в тот период я бомжевал, поэтому до меня донеслись лишь обрывки…

Он что-то еще болтал, но Аня уже не слушала. Пришло ощущение того, что ей заговаривают зубы. Не просто по-стариковски чешут языком, а, если использовать другой популярный фразеологизм, пудрят мозги.

– Так как, простите, ваша фамилия? – перебила собеседника она.

– Савельев. И если вы мне не доверяете, то совершенно зря. Хотите, я покажу вам паспорт?