Стрекоза для покойника Каури Лесса

Она взяла его руки в свои… Нет, так не пойдет! Распахнула куртку, прижалась щекой к груди. От его тепла и стука сердца в душе чуть ослабла натянувшаяся болезненная струна. Лука закрыла глаза и попыталась вновь вызвать видение – выпукло, четко, в подробностях.

Гаранин обнял ее. Она почувствовала, что он улыбается. Улыбается?

– Ты знаешь, мне все равно, правым или левым кульком ты была, – сказал он. – Главное, что мы встретились…

Она подняла на него глаза. Всегда отрешенное выражение лица изменилось, будто его коснулся живописец волшебной кистью, добавляя красок, углубляя тени, прорисовывая полутона.

– Я рад, что мы встретились, – его глаза улыбались, – поедем домой?

Домой… Поедем домой. Такие простые два слова и такие важные.

Яр никогда не оставался ночевать у Луки, и она не настаивала. Не стоит жиличке слишком испытывать терпение домовладелицы – Анфиса Павловна и так уже добра к ней без меры. Поэтому, когда Яр говорил «домой», это значило – в дом на болотах.

Она молча кивнула. Откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза. И открыла их, только когда машина зарулила на участок.

Светало. На окне горела керосиновая лампа. Огонек светил ровно – сквозняки его не беспокоили, в комнате было тепло, даже жарко. Лука прижималась щекой к голой груди Гаранина и слушала, как бьется его сердце. Яр пошевелился, чуть приподнялся на локтях, заглянул ей в лицо.

– Что ты делаешь?

– Слушаю, как твое сердце бьется, – улыбаясь, ответила она. – Это так здорово – стук сердца!

Теплые губы поцеловали ее в макушку.

– Я, когда был маленьким, тоже любил слушать мамино сердце, – вдруг признался Гаранин. – Залезал к ней на колени, обнимал и слушал. Такой мерный шум, как море… Этьенна, тогда она была для меня тетей Этьенной, как-то объяснила мне, что ребенок в животе у мамы слышит этот звук, и он его успокаивает.

– Я видела у нее дома фото – она, твоя мама и Эмма Висенте… Они дружили?

Лука приподнялась, чтобы смотреть ему в глаза.

– Очень близко. Мама не справилась бы без их помощи, когда Алуся заболела, а главное, когда выяснилось, что никто помочь ей не в силах. Эмма пробовала лечить ее сама, приглашала своих сестер по ковену, лучших целителей… – Яр коротко вздохнул, не давая вырваться боли, и Лука снова прижалась к нему щекой, обняла крепче – чем еще могла помочь? – Когда стало ясно, что ничего нельзя поделать, у мамы случилась тяжелая депрессия. Макс даже боялся за ее жизнь. Они всячески поддерживали ее, тормошили, чуть не насильно в гости вытаскивали… – Снова короткий вздох. – Собственно, из-за этих гостей они и попали в катастрофу. И оба погибли.

Лука почувствовала, как потянуло холодом, будто окно открылось. Она уже знала это чувство и научилась доверять ему – происходило что-то важное, что-то, что Сестры Равновесия называли «погрешности бытия».

– Расскажи, – попросила, судорожно вздохнув. Чуть было не добавила: «Мне нужно это знать!», но вовремя сдержалась.

– Она из больницы не выходила, Макс туда привозил продукты и все необходимое. Как ни странно, надежда оставалась только на традиционную медицину – когда лучшие из целителей ставят диагноз «неизлечимо», это значит, что магия не поможет. Поэтому он работал как проклятый. Съездит на охоту, вернется, заедет в больницу со всем необходимым и опять берет заказ. Через год их обоих было не узнать… – Голос Яра звучал глухо, но звучал, и Лука была ему благодарна за то, что делится. Лежала тихо, как мышка. Не спугнуть бы такую редкую и такую болезненную откровенность! – В конце концов Эмма уговорила их приехать к ней на выходные. Я остался Алусю навещать, чтобы не скучала. Они с Этьенной маму в баню потащили, а Макс машиной занялся – все не было возможности посмотреть, а там что-то с тормозными колодками случилось…

Гаранин замолчал. И молчал долго. Лука уже решила, что продолжения не будет. Благодарно поцеловала его в плечо, встала, накинула его же футболку и пошла на кухню, ставить чайник. Сейчас принесет ему чашку горячего кофе, и Михал Кондратьич за ужином про шоколадку в шкафу намекал… Хотя, конечно, какой ужин в четыре утра?

Лука достала из шкафчика чашки и поставила рядом с закипающим чайником. Взяла банку с растворимым кофе…

– Алусе неожиданно стало хуже, – донесся в кухню голос Яра, звучавший совсем глухо. – Настолько хуже, что мы решили – все… Надо было срочно ехать в больницу, а машина оказалась разобрана, и они поехали на машине Эммы…

Банка выпала у нее из рук и медленно полетела к полу. Так медленно, что Лука отчетливо видела, как она кружится против оси, как одна за другой высыпаются кофейные крупинки, а потом, когда банка ударяется об пол, веером разлетаются по маленькой кухне.

– Это случилось пять лет назад? – спросила она, не слыша собственного голоса, потому что уже знала ответ.

Гаранин показался на пороге, босой, с голым торсом, но в трениках. Удивленно посмотрел на банку, развернулся и направился в кладовку – за щеткой. Уже вернувшись оттуда, ответил коротко:

– Да.

Лука смотрела на него с ужасом. Калейдоскоп из событий прошлых лет начинал складываться, только, похоже, один из главных, самых темных узоров был утерян!

Яр мгновенно оказался рядом, взял ее за плечи, встряхнул.

– Лука, что с тобой?

Она потерла лоб дрожащей рукой.

– Когда… когда Этьенна разговаривала со мной об Эмме в ее доме… она… она намекнула, что это не первое покушение… Я тогда не придала этому значения. А потом капитан Арефьев рассказал, что пять лет назад в машину Эммы была заложена бомба, а по ошибке погибли ее друзья…

Гаранин сжал ее плечи с такой силой, что она вскрикнула и схватилась за его пальцы, пытаясь разжать.

– Яр, Яр, мне больно!

Похоже, он не видел и не слышал. Светлые глаза потемнели, лицо застыло, будто у неживого.

– Яр!!!

Он резко разжал и даже развел руки, словно боялся дать им волю. Развернулся, в одно мгновение оказался в комнате, нашарил телефон на тумбочке, набрал чей-то номер. Трубку на том конце взяли быстро, потому что уже через мгновение он спросил:

– Ты знал, что мама погибла не в автокатастрофе? Да? Почему не сказал мне? Почему?!

И, не дослушав, швырнул телефон в стену. Тот жалобно тренькнул. А Гаранин уже крушил все вокруг: жалобно заскрипел старый матрас, тумбочка хрустнула, как ореховая скорлупа, раздался звон разбитого стекла.

Лука, зажмурившись, стояла в кухне, среди рассыпавшегося кофе, ни жива ни мертва от страха.

– А ну-тко, стоять! Стоять, я сказал! – раздался вдруг рокочущий бас, который навел ужас еще больший, чем отчаяние ведьмака.

Засим последовали тишина и хруст оконного стекла.

– Не балуй мне тут! – Бас снизил децибелы. – Ты чего творишь, хозяин? У тебя дева на кухне мерзнет! На дворе не май месяц, а ты окно выбил!

– П… прости…

Гаранин говорил с трудом, словно стискивал зубы с такой силой, чтобы не выпустить то ли крик, то ли плач.

Однако спустя минуту он появился уже совершенно спокойный, только капельки испарины блестели на лбу да зрачки были сужены не по-человечески. Молча укутал девушку в принесенное одеяло, посадил на стул, покидал в печь поленцев, оживляя огонь. Ушел в комнату – затыкать окно подушкой. Мохнатик в сиреневом костюме горестно качал головой, споро сметая осколки с пола.

Яр вернулся, присел перед Лукой на корточки. Осторожно приспустил одеяло с ее плеч. На коже четко выделялись следы пальцев. Покачал головой.

– Прости меня…

Лука обняла ладонями его лицо, запрокинула к себе.

– Ничего… Кому ты звонил?

– Отцу.

Он встал, показывая, что говорить об этом не хочет, прошел в комнату, отобрал у домового щетку и, вернувшись в кухню, принялся подметать кофейные крошки. Михал Кондратьич, что-то буркнув ему вслед, замахал невесть откуда взявшимся у него в руках веником.

– Дай мне шоколадку, – попросила Лука.

В это мгновение она вновь ощутила себя брошенной девочкой, и так стало жалко и себя, и Яра, и Марину Доманину, и незнакомого ей Макса Бабошкина, и Алусю, и даже почему-то Михал Кондратьича, что захотелось плакать. Невыносимо захотелось!

– Где? – уточнил Яр.

– В шкафу, на верхней полке, за банкой с солью, – подсказал домовой.

– Ах ты, старый сладкоежка, – невесело усмехнулся Гаранин, – стекло-то есть у нас?

– На себя посмотри, – беззлобно ответил Михал Кондратьич. – Есть, завтра сам поменяю. Вы бы спать ложились, молодежь, уже вон петухи три раза пели!

– Сейчас чаю выпьем, – несчастным голосом отозвалась Лука.

Яр отложил уже взятую шоколадку, подхватил девушку на руки и, пересадив к себе на колени, крепко обнял:

– Никогда больше не сделаю тебе больно, слышишь?

– Слышу, – всхлипнула она и, уткнувшись в него лицом, все-таки расплакалась.

Такое волшебное чувство, когда плачешь в чьих-то объятиях, ощущая себя ребенком, которого любят и жалеют! Восхитительно острое горе…

– Эй, хозяин, – в кухню зашел Михал Кондратьич, взялся ломать шоколадку на три порции, не обращая внимания на плачущую девушку, – погремушку я тебе твою не починю, имей в виду! Мы университетов не кончали, о сотах и трафиках ничего не слышали…

– Какую погремушку? – в один голос поинтересовались Яр и всхлипывающая Лука.

– Дык телефон твой вдребезги? Вдребезги. И восстановлению не подлежит!

Гаранин нежно стер ладонями слезы со щек Луки и констатировал:

– Ну и х… с ним, с телефоном!

Форточка была распахнута настежь, но даже морозный утренний воздух не разбавлял тяжелое облако дыма, поселившееся в кабинете капитана Арефьева со вчерашнего вечера. На его столе по традиции было почти пусто, лежали лишь несколько фотографий, запечатлевших тела в страшной неподвижности, имя которой было известно. Мефодий тасовал фотографии, раскладывая то друг за другом, то крестом, то квадратом. Затем раздраженно отодвинул их в сторону, достал телефон и набрал эсэмэску.

Дверь открылась, в кабинет заглянул Слава – тот самый полненький коллега, которого Лука видела, когда посещала капитана впервые, удивленно присвистнул.

– Миф, ты с вечера, что ли, пасьянс раскладываешь? О, гляжу, тут и мои клиентки есть! Думаешь объединить дела?

Арефьев поднял на него красные глаза.

– Кофе будешь?

– У тебя еще что-то осталось? – хмыкнул коллега, выразительно поглядывая в сторону пустой банки.

Капитан молча отложил телефон, полез в стол и достал непочатую.

– Смотри, какая ерунда выходит, – сказал он, пока посетитель включал чайник и распахивал уже не форточку – окно, чтобы впустить в комнату хоть немного свежего воздуха, – у твоих клиентов четко выделяются две причины смерти, и обе выглядят как ненасильственные: инсульты или инфаркты и самоубийства. У моих – смерти насильственные и абсолютно разные. Вот, скажем, Первакова и первую Всеславскую задушили, Рацуева – утопили, в Синеокову и вторую Всеславскую стреляли, а у Рокун и Логинова – ножевые ранения.

– Логинов жив? – уточнил коллега.

– Звонил с утра в больницу – состояние улучшилось. С подобными ранениями и так быстро пойти на поправку – удивительно живучий организм! Повезло парню!

– Согласен! – Слава плеснул кипятку в чашку Арефьева, поставил рядом банку с кофе и, вернув чайник на место, сел за стол.

– Все эти люди посещали клуб «Черная кошка» в один и тот же день – это единственное, что их связывает… Никто из них не имел отношения к фонду Эммы Висенте, так же как и твои подопечные…

– А кстати, – перебил его Слава, – прости, Миф, как-то мимо меня то дело прошло. Чем он занимался, этот пресловутый фонд? Благотворительностью?

– И этим тоже. Но в основном поддержкой научной деятельности в области медицины, биологии и фармацевтики и грантами для студентов, обучающихся в том числе за рубежом. У госпожи Висенте были очень своеобразные увлечения: предприятие для производства сувениров и игрушек, загородный клуб и две элитные конюшни, несколько приютов для животных, поддержка городских хосписов…

Слава крякнул и почесал затылок.

– Разносторонняя дамочка… была!

Арефьев размешивал ложечкой сахар в кофе, раздраженно косясь на фотографии.

– Знаешь, я уже думаю, что хваленое чутье меня подводит! Ничего, никаких зацепок! Ну вот с этими, последними, суди сам – почерк при покушениях разный. Или разные люди – и кому тогда охота связываться с такой толпой наемных убийц? – или один и тот же, практикующий разнообразные способы убийства. С какой целью?

– Сбить с толку следствие! – уверенно сказал Слава.

Капитан пожал плечами.

– А если мы совсем ошибаемся?

– В смысле? – удивился коллега.

– Если твои подопечные – жертвы плохой экологии и неустойчивой психики, и только? А мои – обыкновенного маньяка, помешанного на различных способах совершения преступления?

Слава снова почесал в затылке.

– Пусть, – наконец покладисто согласился он, – но если так, какого черта тогда ты маешься тут ночами, портишь здоровье лошадиными каплями никотина и литрами кофе?

Мефодий вскочил и заходил по маленькому кабинету, как загнанный в клетку зверь. Затем остановился, постучал себя в грудь кулаком:

– Потому что вот здесь мне что-то подсказывает, что есть в этих событиях общий стержень, и он, этот стержень, основной! А еще, – он помрачнел сильнее, – чутье мне подсказывает, что наш не определившийся с любимым способом убийства друг на этом не остановится!

– Думаешь, таки маньяк? – покачал головой Слава.

– Думаю… Да ничего я не думаю! – вспылил капитан. – Мы все время что-то упускаем из виду – раз, нам не хватает информации и показаний свидетелей – два! Расколоть можно кого угодно – но эти, заметь, все как один молчат или говорят то, что мы уже знаем. Или – третий вариант – они говорят все верно, но мы понимаем их неправильно…

– Это как? – вытаращился собеседник.

– Вот и я хотел бы знать – как! – вздохнул капитан, вновь садясь за стол и вороша фотографии. Затем взглянул на коллегу: – Прости, я тебя заговорил! Ты зачем пришел-то?

– У меня для тебя подарок, – заговорщически улыбнулся тот. – Точнее, для меня, но раз ты моим делом тоже интересуешься…

Арефьев подался вперед, его глаза заблестели. Словно и не было бессонных ночей, литров кофе и выматывающей усталости.

– Выкладывай!

– Вот, – Слава достал телефон, – фотка из телефона погибшей Богуславовой. Опросили ее друзей – никто этого парня не узнал. А вот страничка «ВКонтакте» другой погибшей, некоей Вилковой Алены… узнаешь?

– Мне кажется, я видел этого парня входящим в клуб, – прищурился капитан. – Качок, однако!

Слава засмеялся:

– Ничего, мы и с качками работаем!

Утром Яр завез Луку домой – покормить и приласкать кота, показаться на глаза Анфисе Павловне, а затем они поехали в больницу. С ребятами договорились встретиться в десять, чтобы навестить Саню. Едва войдя в вестибюль, Лука заметила в углу ту самую ведьмочку, что уходила с Логиновым из клуба, и подошла к ней.

– Здравствуйте, вы к Сане?

– Тебе какое дело? – огрызнулась та, высовывая нос из мехового воротника шубки.

Лицо ненакрашенное, глаза припухшие.

– Хотела узнать, почему вчера, уходя с тобой, он был здоров, а потом попал в больницу, – пожала плечами Лука, перенимая стиль общения собеседницы.

Рыжая вскочила, ее волосы разметались по воротнику. Оттеняемые темно-коричневым мехом, они показались еще красивее, а лицо – в противовес – бледнее.

– Ты что же, думаешь, я виновата в том, что случилось? Да я ему жизнь спасла, если хочешь знать!

– Это как же? – вежливо поинтересовался Гаранин из-за спины Луки.

Рыжая окинула его оценивающим взглядом и сникла.

– Он у меня телефон забыл, я побежала за ним и нашла у подъезда истекающим кровью, – неохотно пояснила она. – Вызвала «Скорую»…

– Хочешь его навестить? – уточнила Лука. – Тогда давай с нами!

– Вас не пустят… Никого не пускают, – проворчала рыжая. – Я тут с шести утра сижу.

– Тебя как звать?

Лука посмотрела улицу – к вестибюлю шли Муня с Витом и Димыч.

– Маргарита.

– Я – Лука, это Яр, мой парень. А вон идут наши друзья.

Гаранин спокойно положил руку ей на плечо, будто подтверждая, что да, «ее парень». Лука ощутила гордость. Здорово как говорить такие простые два слова!

– Привет! – ребята подошли к ним.

– Я созвонилась с родителями Сани, они сейчас у него, – чмокнув Луку в щеку и косясь на рыжую, сообщила Муня. – Ему уже гораздо лучше, опасность миновала. Как только переведут в обычную палату, мы сможем к нему подняться.

– Так быстро опасность миновала? – удивилась Лука.

– Так у Сани оба предка – целители, – улыбнулся Димыч, – два целителя, да еще для родной крови – сила!

– Что ж… Подождем! – вздохнула Муня и села на банкетку.

– Я все-таки пойду, переставлю машину, – сказал Вит, – вон и место освободилось.

Муня рассеянно махнула ему рукой – смотрела в телефон, который только что звякнул. Смотрела и улыбалась.

Луке не стоило никаких усилий вызвать картинку с экрана в собственном сознании: «Доброе утро, Мунечка!»

Доброе утро, вот, значит, как? Судя по выражению лица той, которой было адресовано сообщение, Виталию Алейнику грозило скорое одиночество.

В вестибюле ребята прождали около часа. В основном молчали, иногда лениво переговаривались. Лука привалилась спиной к груди Яра и дремала: ночью поспать толком не удалось.

Маргарита в разговорах участия не принимала, но терпеливо ждала, не уходила. Встрепенулась, когда из коридора, где были расположены лифты, вышли мужчина и женщина и направились к ним.

– Ну как он, Виолетта Сергеевна? – взволнованно спросила Муня. – Можно к нему?

– Идите, пока не уснул, мы с лечащим врачом договорились, – улыбнулась та. – Мы сделали что смогли, теперь ему восстанавливаться надо, а это только сон, сама знаешь.

– Нам халаты! – радостно сообщил Димыч старушке, сидящей на месте давешнего сурового Степаныча. – И бахилы! Всем!

– Оглашенные… – ворчала та, выдавая спецодежду.

Лука, волнуясь, поглядывала на Гаранина – помнит ли Саня ее поцелуй? И если помнит, не выкинет ли какой-нибудь фортель?

Логинов, лежащий в одиночной палате, был бледен, однако не так страшно, как ночью. К вене на его запястье тянулась капельница, кардиомонитор в изголовье кровати по-прежнему пиликал, но гораздо более бодро.

– Ребята, как хорошо жить! – воскликнул Саня, встречая друзей улыбкой. – Вы не представляете!

– И слава богу… – пробурчал Алейник.

Муня опасливо осмотрела плотно забинтованную грудь Логинова, коснулась бинтов пальцем:

– Сань, очень больно?

– Ерунда! – отмахнулся тот и вдруг увидел замершую в дверях палаты Маргариту.

– Рита? – удивился он. – Ты зачем здесь?

Рыжая прошла вперед, наклонилась и подарила ему поцелуй. Шикарный поцелуй, с учетом состояния больного. Куда Луке было до нее! Понимая, что вот она-то точно тут лишняя, тихонько отступила в коридор. Гаранин чуть повернул голову – маневр заметил, но в палате задержался.

А Лука едва не налетела на… Костю Медведева!

Узнала его не сразу в махровом халате, спортивках и пластиковых тапках на босу ногу.

– Костя? – удивилась она. – А вы что здесь делаете?

– Да вот, – усмехнулся тот, прижимая ладонь к правому боку, – бандитская пуля настигла!

– Какой ужас! – испугалась Лука.

Медведев неожиданно захохотал.

– Шуткую я, девушка! Меня ночью привезли с приступом аппендицита. Вырезали вот…

– После операции лежать надо, а не ходить, – раздался недружелюбный голос.

Гаранин встал рядом с Лукой. Ведьмаки смерили друг друга оценивающими взглядами. Костя явно был в более тяжелом весе.

– Да ладно тебе, коллега, я витамины пью! – ответил тот, на миг вытаскивая из кармана флакон темного стекла. – Кому охота в больнице валяться? Скучно тут, в мужском отделении…

– А ты девушек любишь? – поинтересовался Яр.

– Люблю! – охотно кивнул Медведев. – Черных, белых, красных, разных и разнообразных…

– Ну люби, – непонятным тоном ответил Гаранин, беря Луку за руку и утягивая в сторону выхода из отделения, – бывай!

– Бывай! – улыбнулся тот.

У дверей Лука оглянулась. Костя пристально смотрел им вслед, на его грубо вылепленном лице улыбки как не бывало.

– А с Саней попрощаться? – опомнилась Лука, когда они с Яром оказались на улице.

– С ним там есть кому, – пожал плечами Гаранин. – Я тебя сейчас домой отвезу – мне по делам надо уехать. А вечером встречу, хорошо?

Лука кивнула. Анфиса Павловна, скорее всего, прочитает ей нотацию за то, что пропустила пару занятий. Ну ладно! Заслужила. А коту она купит вкусняшек. Вот прямо сейчас около дома и купит!

Стемнело. Скоро на работу, но пока время позволяло выпить кофе и приласкать заскучавшего кота. Лука стояла у окна, держа Вольдемара на руках, смотрела на улицу и иногда делала глоток из чашки. Кот обнимал ее лапами за шею и громко мурчал в ухо, так громко, что она периодически пыталась отодрать его от себя и спустить на пол. Впрочем, безрезультатно. У сиамской твари явно был свой взгляд на жизнь и умение отстаивать свою позицию.

Глядя на отсветы автомобильных фар на стенах домов, Лука думала об Эмме Висенте. До сего момента не позволяла себе анализировать увиденное в памяти водителя «Скорой» – и страшно было, и слишком много стремительно происходящих событий. А сейчас вот решилась.

Вызвала видение двух кульков, лежащих на пеленальном столике, серых папок, упавших на пол…

Увиденное означало, что тайна происхождения Луки так и не будет раскрыта, ведь водитель не помнил, в каком порядке положил документы обратно. Занятый своими мыслями, он даже не обратил внимания на то, что мог их перепутать. Этот момент просто не остался в памяти – так машинально закрываешь дверь в квартиру, а потом не помнишь – на ключ закрыл или просто захлопнул?

Тихонько выругавшись, Лука попыталась в очередной раз отцепить кота. Тот держался намертво, терся об ее подбородок ушами, совал нос в ухо и мурчал, мурчал, мурчал… Сдавшись, она перехватила его поудобнее и поцеловала в теплый лоб. Тоже сиротинушка. Ведь у него никого, кроме нее, нет. Интересно, как Яр относится к котам? Когда ведьмак бывал у нее в гостях, Вольдемар нарочно лез к нему то на колени, то на плечи, ходил вокруг, мешал зашнуровывать берцы. При этом он не выпрашивал ласки или внимания, а словно испытывал выдержку и терпение Гаранина.

– Мне на работу пора, – пожаловалась Лука, снова пытаясь отцепить кота. – Слышишь, ушастый гад? На ра-бо-ту!

«Гад» упорствовал. Лука, вздохнув, вышла на кухню, где Анфиса Павловна, сияя свежим маникюром, кушала кофей.

– Ты не опоздаешь, иллюминация? – спросила она, взглянув на часы.

– Не отпускает, – пожала плечами та, – соскучился сильно.

– Соскучишься тут, – хмыкнула домохозяйка, – когда владелица то там, то тут проживать изволит. Съехать не надумала еще?

– Куда? – удивилась Лука.

Анфиса Павловна лукаво улыбнулась. На ее щеках появились трогательные ямочки.

– Известно куда. К милому своему. У него же вроде есть где жить?

– Да мы как-то… – совсем растерялась Лука.

Ей даже и в голову такое не приходило! Жила сегодняшним днем, наслаждалась тем, что есть, каждодневными встречами, теплом прижавшихся друг к другу тел, даже расставаниями, после которых обязательно следовала новая встреча. Все, кажущееся незыблемым и постоянным, рухнуло в тот миг, когда она услышала о том, что неродная дочь, и с тех пор Лука в это, незыблемое и постоянное, не верила. Наверное, повзрослела…

– Иди-ка сюда, мой хороший! – все еще улыбаясь, Анфиса Павловна отодрала Вольдемара от Луки и, переложив себе на колени, серебряной ложечкой зачерпнула масло из масленки. – Иди, собирайся! А я его подкупать буду!

На пороге Лука оглянулась. Кот вылизывал ложку, но ухо держал повернутым в сторону хозяйки. Длинный черный хвост раздраженно бил старушку по коленке, несмотря на то что она старательно гладила кошачью спину.

– Иди-иди, – замахала рукой Анфиса Павловна, – справлюсь я с твоим пиратом. Сейчас вот минтая нажарю…

Блеклые голубые глаза, лучащиеся добром, аккуратный подбородок, седые волосы на пробор, прихваченные черепаховой гребенкой… И когда эта маленькая пожилая дама успела стать такой родной?

Сглотнув ком в горле, Лука вышла в коридор. Жизненные истины оказались сродни кошкам – гуляли сами по себе, захаживая в гости лишь по собственному желанию!

Поздно вечером пошел снег. Да такой, что забелил все вокруг, будто простыни развесил вдоль улиц и между зданиями. Посетители «Черной кошки» поспешили разойтись, пока до дома еще можно было добраться. Лука проглядывала чеки за день и искоса посматривала на дверь – должен был приехать Яр. И действительно, скоро увидела его входящим, правда, не одного, а с Димой Хотьковым. Оба смеялись, стряхивая снег с капюшонов курток и плеч. Она поспешила им навстречу.

– Ну и погодка! – чмокнув ее в щеку, сообщил Димыч. – Сейчас бы гулять и гулять в этом снежном царстве. Жаль, что завтра на работу.

– Жаль, что другое… – коротко сказал Гаранин, без стеснения привлекая и целуя Луку.

Хотьков мгновенно помрачнел.

Лука поняла, что имел в виду Яр – неуловимого убийцу, который мог поджидать за каждым углом.

– Закончила? – уточнил Гаранин.

– Закончила, закончила, – улыбаясь, закричал Макс из-за стойки бара, – пущай идет на все четыре стороны!

– Блин, в одну бы правильно дойти! – глядя в окно, пробормотал Хотьков.

За окном было белым-бело.

– Мы тебя до машины проводим, – сказал ему Яр, – а потом к своей вернемся.

Димыч кивнул с благодарностью.

Лука сбегала в подсобку, стянула фартук, скинула мягкие туфли, залезла в сапоги и куртку, укуталась шарфом. Наступало самое чудесное время суток – время рядом с Гараниным. Она никогда не загадывала – отвезет он ее к себе или домой – и уедет. И разочарований по этому поводу не испытывала.

Они вышли на улицу. Ветер бесновался выше, трепал им же самим сотканные снежные полотнища, придавая ночному пейзажу совершенно нереальный вид. У земли было относительно тихо, однако густой снегопад перекрывал видимость.

Перейдя дорогу, направились в ту сторону, где Хотьков оставил машину. Вокруг царили пустота и тишина, лишь снежные крупинки шуршали, царапая куртки. Гаранин вдруг остановился… Как-то задумчиво натянул на плечо вторую лямку рюкзака – до этого нес на одном плече, – и вдруг… сделав Димычу подсечку, швырнул его на землю.

Все произошло за долю секунды…

Лука изумленно смотрела, как Яр, будто в замедленной съемке, идет к ней – вкрадчивый, чужой и смертельно опасный, как крутит в пальцах непонятно откуда взявшийся нож. Гаранин, оказавшись рядом, взглянул на девушку страшными суженными зрачками на нечеловечески бледном лице и хрипло произнес: