Тот, кто придет за тобой Степанова Татьяна
– К половине девятого я приехал. Честно говоря, звонка от него ждал утром – нет звонка… Ну приехал, стою у подъезда, жду – не выходит, не звонит. Я… я хотел ему позвонить, мол, тут я уже, но… не знаю, что-то кольнуло меня вот сюда, – Долдонов приложил руку к сердцу. – Поднялся я на лифте, звоню – никто не открывает. Тогда я отпер дверь своим ключом – а он… я его сразу из холла увидел… он там, в комнате, висит…
Шофер Долдонов рассказывал все это с заметным волнением, но… Катя не могла отделаться от мысли, что что-то не вязалось во всем этом искреннем рассказе. Чтобы шофер служебной машины приехал, когда его в принципе об этом и не просят… ладно, у них там, у больших начальников, всякое возможно. Но чтобы он не сдал ключ от служебной площади шефа и без всяких колебаний воспользовался им, открыв квартиру, где остался ночевать Гаврилов…
«Вроде не врет, – подумала Катя, – отчего же тогда все это так на вранье смахивает?»
– А вы что, тревожились за него? – спросил следователь Чалов – он тоже уловил странную фальшь в показаниях.
– Не то что б тревожился, а… Я не знаю, как сказать вам, порой что-то в сердце тебя толкнет – иди, мол, торопись, а то не успеешь. Вот я и не успел к нему. Такое горе, как мать теперь это переживет. Она вся больная насквозь.
– Каким Гаврилов был в последнее время? Перемен в его настроении, характере вы не заметили?
– Да он всегда сдержанный был, вежливый. Сами знаете, где работал он. Там люди дисциплинированные, закрытые. Хоть и молодых сейчас много в администрации, в Совете Федерации, а порой глянешь на них – как старики они – тихие, рассудительные такие. Замкнутый он был, о своих личных делах не распространялся, о служебных тем более.
– Значит, ничего такого вы не заметили за ним. И все же что-то вас в его поведении тревожило. Что же? – Чалов успевал задавать вопросы и очень быстро и аккуратно вел протокол.
– Не знаю я, словами это не выразить.
– Так ладно, то, что тут произошло, потребует проверки и еще раз проверки, сами знаете где – не мне вам объяснять. – Чалов оторвался от протокола. – Мне нужно, чтобы вы назвали все адреса за последнюю неделю, куда вы возили Гаврилова.
– Да что я, скрывать, что ли, буду? – шофер развел руками. – Что, я не понимаю… дело серьезней некуда, и сплетен теперь, пересудов… Повесился… я вот только две вещи никак в толк не возьму.
– Какие вещи? – спросила Катя (дала слово себе, что не станет вмешиваться, допрос свидетеля – это всегда почти интимное действо, но не выдержала!).
– Да понимаете… первое: откуда веревка тут эта поганая? – Шофер Долдонов нахмурился. – Откуда она взяться могла? Вчера, когда приехали, с собой у него ее не было. Такой моток в кармане пиджака не спрячешь, а портфель свой он на работе в сейфе оставил. И потом еще одно… чего ж это он удавился-то… такая смерть мучительная… в петле задыхаться, когда мог… ну уж если до такого дело дошло, так уж невмоготу стало… Ведь у него пистолет есть. Пулю в лоб все лучше, чем в петле-то болтаться.
– Откуда вы знаете, что у него был пистолет? – спросил Чалов.
– Да сам показывал, хвалился, и патроны боевые имелись. И на стрельбы он ездил… правда, давно – года два назад.
– Пистолет при нем не обнаружен.
– Так он, наверное, в сейфе у него – на работе, или опять же в сейфе – дома на Рублевке. Туда-то к матери с собой кончать не поехал, ясно мне теперь. Там такой дом у них… не хотел поганить, осквернять…
– Итак, адреса, пожалуйста, поездок Гаврилова за последнюю неделю.
– Старая площадь – правительство области, Краснопресненская набережная – седьмой подъезд, это там где у него кабинет рабочий. Министерство финансов, комитет по финансовой политике и кредитованию… это в здании Думы на Охотном. Потом что еще – ездили во Внуково, делегацию встречали, американцев из госдепа… Рублевское шоссе, владение 31 – это его дом, он там с матерью жил. И все, пожалуй.
– Вы уверены? – спросил Чалов.
– Ну, теперь этого уже не скроешь – дама его Наталья Литте, она на Профсоюзной живет. Красавица… Перчик он ее звал.
– Как?
– Перчик… Потому что с характером девка, тоже теперь осталась…
– Когда он у нее был в последний раз?
– В четверг они виделись – в ресторан я их возил, то есть в отель – это который «Украина», высотка.
– Они что, поссорились?
– Нет… впрочем, откуда мне знать? Их дело молодое. Если и поссорились, то теперь вот и мириться не с кем.
– Еще куда вы его возили?
– В больницу при управделами президента, но это как обычно… Он туда на процедуры какие-то ездил, потом меня еще посылал в медицинский центр на Покровку анализы отвезти – это уж без него.
– Да, насыщенная у него была неделя. Это все?
– Еще сюда приезжали.
– Сюда, в Ясногорск? Когда?
– В ту субботу. Даже и не знаю – то ли чувствовал он, то ли готовился уж туда… Приказал остановиться у похоронного бюро.
– Здесь, в Ясногорске?
– Ну да, на центральной площади особнячок такой желтый. Долго он там был. Потом вышел, сел в машину, я спросил: а теперь куда? Он сказал: я покажу. И мы поехали, я хотел навигатору маршрут задать, потому как дорога-то незнакомая… А он внезапно сказал – нет, поворачивай назад. И мы развернулись на бетонке и примерно через полкилометра въехали в дачный поселок. Домик там такой на пригорке, дачка вся в цветах. Он сказал, чтобы я остановился у калитки. Там женщина копалась в грядках, он ее окликнул: «Здравствуй, Полина!» И знаете, когда она его увидела, я бы не сказал, что обрадовалась – полная такая блондинка в большой шляпе… дачница…
– Этот поселок у озера? – спросила Катя.
– Да, в лесу.
Катя почувствовала, что они оба смотрят на нее – шофер Долдонов в ожидании нового вопроса, а следователь Чалов с напряженным удивлением. Но она пока не знала, что сказать дальше.
Глава 10
ГЛАДИОЛУСЫ И ГЕОРГИНЫ
Солнце стояло высоко над деревьями. Тень, что отбрасывал на участок маленький дом на пригорке, укоротилась до предела. На окрестные дачи в этот воскресный день приехали соседи.
И Полина Каротеева этому очень обрадовалась – голоса, смех со всех сторон, веселый гомон на озере. Не одна…
Она, как обычно, возилась на клумбе – вырывала с корнем сорняки, когда в ее калитку постучали две соседки.
– Полина, вы дома?
– Здесь я, проходите!
– Какой у вас сад замечательный, просто райский, я каждый раз со второго этажа любуюсь, когда смотрю, – щебетала завистливо та соседка, что постарше. – Столько цветов, столько цветов…
– А мы к вам как раз за ними, помните, в прошлый раз вы нам обещали? – Вторая соседка – та, что жила в новом кирпичном особняке с голым участком – после стройки там словно Мамай прошел. – Муж хотел со мной в питомник ехать за саженцами, но что я в этом понимаю? А у вас тут цветы, и вы…
– За саженцами сейчас бесполезно ехать, – усмехнулась Полина. – Или весной надо было подсуетиться, или ждите осени, сейчас все равно мало что приживется. Лучше и правда теми цветами заняться, которые ко времени.
– О, какие у вас гладиолусы! – льстиво воскликнула соседка из особняка.
Гладиолусы винно-красного и бордового цвета выстроились на клумбе под окном, как гренадеры при полном параде.
– А какие георгины, вы только посмотрите. Сразу можно на выставку.
– А я корнеклубни как раз на выставке-ярмарке в прошлом году покупала, только прошлый год они у меня что-то болели, а сейчас вот ничего, пошли, – Полина оглядела клумбу у ног своих, которую она как раз полола.
Крупные махровые георгины – оранжевые, алые и розовые – смахивали на елочные шары.
И солнце стояло высоко над деревьями, словно застыв, не трогаясь с места. Желтые солнечные пятна густо усеяли садовую дорожку и крыльцо дачки. И, может, оттого, что сад так ярко освещался, темным, подобно входу в пещеру, казался проем входной двери, широко открытой по причине жары.
– Полина, вы нам рассаду в прошлый раз обещали, – напомнила деятельная соседка из нового дома.
– Да, конечно, я сейчас. – Полина улыбнулась женщинам и направилась к крыльцу.
Она коснулась перил и… Дом, где она провела не одно лето… Старый дачный дом их семьи, что строил еще ее покойный отец… Дом, который всегда казался ей надежным убежищем…
Распахнутая настежь дверь – солнечные пятна, а дальше сумрак и темнота. Она что, задернула там внутри все шторы, опустила старенькие жалюзи из бамбука?
Несколько горшков с рассадой хранилось у нее на терраске в прохладном месте, но… вот странность – ноги Полины словно налились чугуном. Она не могла себя заставить подняться по ступенькам и войти внутрь.
Это все нервы… эти ужасные приступы паники… Столько всего накопилось за эти годы… нет, то был всего один вечер, одна ночь, годы тут ни при чем, они лишь летели мимо и…
И вот она стоит у родного порога, дрожит, трясется, как овечий хвост.
И даже словотерапия не помогла, когда она пыталась выплеснуть все это из себя – сначала на бумагу, а потом на магнитофонную ленту.
На дворе – полдень, что же будет с ней ночью?
– Знаете, я передумала, – Полина отдернула руку от перил и обернулась к соседкам, – рассада у меня совсем никудышная. Но не огорчайтесь. Я вам сейчас такое покажу, что вы непременно захотите это у себя посадить. Пойдемте со мной.
С невыразимым облегчением (прочь от дверного проема, за которым темень, и мрак, и еще, еще что-то, что страшнее всего, что, возможно, выбралось наружу и уже сторожит, подстерегает…) Полина Каротеева двинулась в глубь участка мимо клумб и кустов, мимо яблонь и слив.
Пусть говорят, что это больное извращенное воображение.
Чтобы воображать нечто подобное, надо иметь причину.
А об этой причине никому лучше не знать.
Мимо кустов, мимо цветов, мимо плодов…
– Ой, у вас клематис!
– А это как называется?
– Это же мальва? Ну конечно, это мальва, какая красота!
Женщины, шедшие за ней гуськом, как за вожаком, не уставали восклицать. Их голоса успокаивали лучше всякого лекарства. Сейчас она даст им то, что они хотят, а потом зазовет в дом пить чай… Они сядут за стол, и она постарается удержать их у себя так долго, сколько возможно, как и тех вчерашних девиц – Анфису и ее высокую длинноногую подружку…
Ей, Полине, все равно, с кем коротать дачные дни и вечера, лишь бы только не оставаться одной. А после чая, после трех рюмок домашней настойки эти дуры соседки, возможно, тоже удостоятся чести послушать ее сочинение и исполнение.
Надо выплескивать это из себя, надо делиться этим. Иначе это ее просто убьет.
– Ну вот, вот что я вам хотела показать, – сказала она, останавливаясь у грядки возле смородиновых кустов.
– Ой, какая прелесть… Что же это, такие чудесные колокольчики! – в один голос воскликнули соседки.
– Это мои дельфиниумы, – Полина Каротеева сдвинула на затылок свою соломенную шляпу, вытерла пот со лба и взяла с садовой скамейки коротенькую лопатку и тяпку. – Сейчас будете мне помогать, если хотите вот такие же, – она указала на стену белоснежных дельфиниумов, похожих на ангельские колокола. – Я как раз в августе их рассаживать хотела, самое время для них. Они размножаются делением куста. Сейчас я выкопаю пару кустов и поделю их для вас. Сегодня мы их оставим в лунках, присыплем землей и пойдем ко мне пить чай, заодно о новостях московских мне расскажете. А завтра посадим их на ваших участках, я вам помогу с этим справиться.
Женщинам ничего не оставалось, как согласиться – и верно, чем еще заняться в воскресный день на даче, как не садоводством, чаем и сплетнями.
Глава 11
ДЕНЬ СУДЬИ
Воскресенье началось для Светланы Сергеевны Дынник с похода на рынок. Впрочем, как и в понедельник, во вторник, в среду – это обычный маршрут для такой деятельной особы, как она. Пенсионерки, дико скучающей на заслуженном отдыхе, в прошлом – судьи областного суда и еще совсем недавно члена Коллегии по уголовным делам.
Светлана Сергеевна Дынник никогда не предполагала, что в свои пятьдесят семь, достигнув в судебной карьере таких высот – перекочевав из областного суда в Коллегию, она неожиданно перестанет быть судьей. Прежде в Коллегиях, в кассационных и надзорных инстанциях люди работали до гробовой доски, считалось, что с почтенным возрастом накапливается бесценный процессуальный опыт. Все он накапливается, накапливается… Но времена изменились, судебные ведомства, как и все прочие, начали то и дело трясти, постоянно проводя какие-то инновации, ротации. И, по мнению умной Светланы Сергеевны, все по одной-единственной причине – долой стариков. Слишком много желающих занять судейское кресло, слишком много понавыпускали вузы юристов.
О, эти чертовы юристы!
Когда гром – торжественные проводы на пенсию – грянул, прощальные фанфары умолкли… образовалась дыра. Первые дни Светлана Сергеевна чувствовала себя в квартире так, словно вернулась с похорон. Да, да, с собственных похорон. Сын и невестка успокаивали ее – ну, что ты, мама, это же хорошо – пенсия в твоем возрасте и в денежном выражении у судьи такая, что можно неплохо жить. Сама себе хозяйка, когда хочешь встала утром, когда хочешь легла вечером, все сериалы по телику теперь посмотришь, станешь больше гулять и нам с внуками тоже поможешь…
Это самое «нам с внуками поможешь» приводило Светлану Сергеевну Дынник в отчаяние. Все – пенсионерка, бабка… Бабка ты теперь, а не «ваша честь».
А внуки – Юленька и Фома… Она как-то еще давно кинула им, деткам, пробный камушек: детки, а зовите меня не бабушкой, а просто Светой, а? Но детки лишь противно захихикали: как это – Светой? Светка Морозова вон у нас в школе, а ты… ты же бабушка, ты старенькая, какая же ты нам Света?
Они, свинята, видели по ее лицу, как ей это неприятно, но, когда приезжали к ней с родителями, все равно нарочно льстиво и назойливо тянули тоненькими голосишками, канючили: бабушка… ну, ба-а-а-абушка…
Порой, когда Светлана Сергеевна приходила в свою старую любимую парикмахерскую у дома, к своей «всегдашней» парикмахерше, четверть века делавшей ей по утрам (еще перед работой в суде) идеальную укладку, она садилась в кресло у зеркала, и слезы, непрошеные слезы, те, что она прятала и от сына, и от невестки, и от внуков, наворачивались ей на глаза. И укладку теперь идеальную вроде как делать незачем. Бабка-пенсионерка, и день твой теперь…
Прежде каждое утро за ней заезжала машина с шофером (это когда уже она перешла в Коллегию), и пункты назначения ласкали слух – Верховный суд, Минюст – на совещание, иногда даже Общественная палата, комитет по законодательству…
А теперь маршрут каждый божий день один – рынок. И то чтобы не сдохнуть совсем со скуки в пустой трехкомнатной квартире на Академической. Может, чувствовала бы она себя легче, если бы сын жил с ней? Но эта эпопея с его женитьбой, ранней женитьбой. В девятнадцать лет на втором курсе познакомился с женщиной старше себя на пять лет, которая оказалась столь глупа или столь хитра, что тут же залетела от него… Невестка всегда умела управляться с ее сыном очень ловко. Первые три месяца они, правда, жили все вместе, но потом Светлана Сергеевна поняла, что… надо искать способы как-то приумножать жилплощадь. Та эпопея с квартирой для сына… Светлана Сергеевна не очень любила об этом вспоминать.
И потом, сколько лет прошло – тот первый внук, мальчик, родился мертвым, сын давно окончил институт, работает в офисе, детей у них уже двое, и невестка из хрупкой капризной стервы превратилась в обычную домохозяйку. И квартирой той двухкомнатной, добытой для них Светланой Сергеевной с таким трудом, уже недовольны, присматриваются исподволь к этой вот трехкомнатной на Академической. «Мама, а может, на перспективу рассмотрим такой вариант: ты переедешь к нам, а мы все переедем сюда?»
Шиш вам с маслом…
Какая же ты нам «Света», Светка Морозова вон в пятом классе, а ты бабушка, старенькая…
Каждое утро после завтрака Светлана Сергеевна тщательно красила губы, одевалась по погоде, но элегантно – никаких там спортивных костюмов, мешковатых курток, и отправлялась… и отправлялась… и отправлялась…
Рынков в округе несколько, и чтобы как-то разнообразить день – длинный, пустой, наваливавшийся как гора, – надо каждый раз выбирать другой маршрут. А то обалдеешь.
Почем сегодня огурцы?
А почем помидоры?
Вчера покупала и еще не съела, лежат в холодильнике, заразы…
Но сегодня выходной, сегодня приедут чада – сын, невестка и внуки-троглодиты, так что сегодня можно прикупить.
Почем цветная капуста?
Почем персики?
Виноград откуда? Узбекский?
А мясо… Какая хорошая баранина! Можно сделать плов – ну да, эту домашнюю орду надо ведь чем-то накормить.
В этот день в воскресенье Светлана Сергеевна вопреки заведенному порядку вернулась домой рано (даже не стала медленно обходить весь рынок целиком, глазея и прицениваясь к продуктам и вещам, которые в общем-то не были особо нужны).
И тут же встала на кухне к плите. Готовила она неплохо, вспоминала, чистя лук и морковь, моя рис, как еще работая судьей областного суда, вставала утром ни свет ни заря, чтобы до ухода в суд приготовить сыну и завтрак, и обед. Она все делала для своего ребенка, старалась, несмотря на занятость. Позволила вот жениться на втором курсе и даже сделала молодым квартиру.
Обжарив баранину, она сложила все приготовленное для плова в сотейник. По правилам нужен казан, но таких кулинарных высот она еще не достигла – сотейник сойдет, налила немного бульона и поставила плов томиться в духовой шкаф.
Села к телевизору ждать своих. Обычно в будние дни посиделки перед телевизором сопровождались звонками подругам – те, тоже уже пенсионерки (многие вышли на пенсию гораздо раньше Светланы Сергеевны), надоедали ей своими вечными проблемами – пенсия маленькая, не то что у тебя… денег не хватает… дочь бросил муж… сын на грани развода, все ругаются там в семье, вот рванули на Кипр этим летом отдыхать… а на даче крыша течет… никто ни черта делать не хочет, одна я… как белка в колесе…
Одна я…
Если бы у Светланы Сергеевны имелась дача, возможно, пенсия не казалась бы ей таким бременем, таким вечным проклятием безделья. Но увы, когда она работала судьей, какое-то время они летом имели госдачу, ну а потом все это как-то ушло… отменили…
Она и так фактически получила две квартиры – себе и сыну, другие покупали, а она сумела выбить, получить. Правда, лучше об этом не вспоминать… если бы она начала вот так «выбивать» себе еще и дачу, участок… А можно было бы попробовать там, в Ясногорске… Помнится, Ростик – адвокат Ростислав Ведищев, которого она звала просто Ростиком, намекал ей…
Семейство сына приехало точно к обеду, когда по всей квартире распространился аппетитный аромат готового плова. Тут же началась суета, детей послали мыть руки, все сели к столу, невестка начала вещать, что «Москва по выходным пуста», сын открыл бутылки с холодным пивом.
Внучков своих Светлана Сергеевна едва узнала – загорелые, как негритята (три недели вся семейная орда отдыхала в Анталии у моря – только что прилетели).
– Бабушка, я хочу помидоров!
– А я не ем помидоры…
– Давай тарелку, я тебе положу…
– Юля, не ставь локти на стол!
– Мам, мне так удобно.
– Мама, ты пиво будешь? (Это уже сын спрашивает.)
Что спрашивать, ты наливай бабке-пенсионерке!
Светлана Сергеевна выпила пивка. Ничего, и на душе вроде как полегчало. Вон подруга одна, выйдя на пенсию, пристрастилась к этому самому «пивку» – уезжает на дачу, топит там баню, моется часами, парится, потом пьет. И до такой степени, бывает, наклюкается, что…
Пропускает вечернюю электричку.
Валится спать.
Нет, пиво – это не выход. От пива лицо распухает, в зеркало себя потом не узнаешь и точно превратишься в старуху раньше времени. Нет, мы еще… мы в суде, в процессе через такие вещи проходили… кому рассказать… лучше и не стоит рассказывать… такие вещи… такие казусы, такие грехи… И чтоб это не пережить – пенсию эту чертову? Одиночество, безделье?
Вон другая подружка после выхода на пенсию и смерти мужа каждое утро включает телевизор – чтобы только кто-то… что-то в квартире вякало, чтобы не давила на мозги эта тишина… И телик гундит до ночи, а порой и на ночь не выключается.
Так, правда, и спятить недолго…
В дурдом еще загремишь…
– Мама, такой вкусный плов!
– Бабушка, положи мне еще мяса…
– Ой, только не лук!
– Он же жареный.
– Ненавижу лук.
– Мама, звонят… телефон…
– Возьми трубку, не видишь, у меня руки заняты.
– Да? Алло! Да… мама, это тебя.
Светлана Сергеевна вытерла руки полотенцем и взяла трубку. Но внуки на кухне так горланили, что она прошла в спальню и закрыла за собой дверь.
– Да, я слушаю.
– Света, здравствуй, это я.
Голос на том конце – мужской, хорошо поставленный, почти что актерский. Как давно она не слышала этот голос, но сразу же узнала… Он не звонил ей… очень давно не звонил, наверное, с тех самых пор, когда все еще не казалось столь несбыточным, нереальным, ложным, уплывшим, канувшим, упущенным и потерянным в личном плане… когда годы еще не давили таким грузом…
– Здравствуй… Ростик? Ростислав, это ты?
Она подумала о нем сегодня… надо же, вспомнила, и он…
– Как жизнь?
– Ничего. Вот внуки приехали. А ты как живешь?
– Я как прежде. Я почему позвонил… подумал, тебе надо это знать. Гаврилов умер.
– Какой Гаврилов… а… он умер?
– Я только что узнал сам. И решил тебе позвонить. Сведения точные. Он повесился.
– Ростик, я не понимаю, ты звонишь мне только потому, что…
– Я рад, что ты не одна, Света, внуки вон к тебе приехали, внуки – это хорошо, – звучный, почти актерский голос на том конце печально усмехнулся. – Хорошая новость компенсирует новость скверную, система противовесов, так уж жизнь устроена, да?
– Так уж жизнь устроена, – повторила Светлана Сергеевна.
Младший внук распахнул дверь спальни, влетев пулей.
– Бабушка, ну ты где?
– Закрой дверь! – неожиданно резко крикнула Светлана Сергеевна. – Не видишь, что я занята, по телефону разговариваю!
Глава 12
БЕЗ КОММЕНТАРИЕВ
Катя чувствовала себя польщенной: следователь Валерий Чалов проявил неслыханную лояльность – без особых упрашиваний позволил ей приехать в понедельник, с тем чтобы ознакомиться с результатами судебно-медицинской экспертизы тела Гаврилова и получить дополнительную информацию, если таковая к тому времени обозначится.
Катя тихонько восторгалась: вот это прокурорский стиль работы, вот это образование и широта мысли, глубокое понимание того, что ведомственная полицейская пресса не только не мешает ходу следствия, но и, наоборот, во многих случаях реально помогает. Отчего прокурорские это понимают, а вот опера – никогда, хоть ты тресни? Правда, следователь «при прокуратуре» – это не совсем даже прокуратура, это Следственный комитет – со своими установками, традициями и формами работы. И то, что в качестве традиции там принято вежливое уважительное обращение с коллегами из ведомственных пресс-служб, это до такой степени приятно!
Короче говоря, Катя окрылилась перспективами. Утром в понедельник она не поехала в главк, а скоренько позвонила шефу и доложила ситуацию: так и так, можно и сегодня приехать, поучаствовать и добрать интересных сведений – а вдруг возникнут? Шеф ответил, что информация о смерти Валентина Гаврилова прошла по СМИ, но с комментариями пока никто не торопит – все (в том числе и журналисты и телевидение) ждут результатов вскрытия. «Отправляйся на место и звони мне, держи меня в курсе».
И Катя взяла под козырек: есть, начальник. Тело Гаврилова отвезли во вторую кримлабораторию областного бюро судмедэкспертиз, лаборатория располагалась при ясногорской больнице. Катя тщательно собралась, оделась в деловой летний брючный костюм, заколола отросшие волосы на затылке, сунула диктофон в сумку и спустилась во двор. У соседнего дома они с Анфисой после покупки «Мерседеса» арендовали у пенсионера старенький гараж-ракушку и прятали туда свое новое сокровище.
Катя открыла гараж, села за руль и…
В общем, водили они с Анфисой одинаково… одинаково плохо и ездить старались вдвоем, страхуя друг друга, советуя, пугая, ссорясь иногда и воровски нарушая правила. Сейчас же Кате предстояло выполнить долгий маршрут самостоятельно.
Но машинка-крохотун лишь подмигнула фарами: айда, старушка, не дрейфь, когда-то надо начинать самой, ты только жми на газ, а уж моя коробка-автомат, мой бортовой компьютер и вообще все мои немецкие навороты сделают все сами за тебя. Айда, залезай, и в путь!
По дороге (из Москвы в область в девять часов утра не так уж и много машин – особенно в понедельник) Катя ловила себя на том, что слишком часто смотрит в зеркало заднего вида – не на дорогу, а на себя за рулем! И вот так мы можем перестроиться, и сяк – и с этого ряда на этот, и назад, и обогнать…
Мимо проплыл настоящий большой «мерс». «Не завидуй, – сказала сама себе Катя, – это старая модель, а у меня самая последняя, и потом, мой компактный, экономичный, юркий, пригодный для использования в городских условиях и… И потом, он просто прелесть, чудо дизайна, и даже крыша у него откидывается, маленькая крыша – а у этого черного болвана – ни фига, только стекла темные, как в сортире».
И Катя окрылилась окончательно и возгордилась ужасно. Все чаще и чаще бросала взгляды в зеркало заднего вида и практически мало следила за тем, что происходит вокруг нее на шоссе. Когда собственные серые глаза в зеркальце кажутся такими прекрасными, лукавыми, когда загар на скулах золотят солнечные лучи, заливающие салон, когда светлые волосы треплет летний ветер… ладно, хорош, долой это наглое самолюбование!
Катя водрузила на нос черные очки и… буквально через минуту свернула с магистрального шоссе в направлении второй кримлаборатории ЭКУ, прятавшейся стыдливо в глубине больничного парка у морга.
План ее выглядел просто – пройти внутрь и найти эксперта Сивакова, который и вчера и сегодня работает здесь. И, конечно же, следователя Валерия Чалова, который с утра тоже должен заехать в кримлабораторию за результатами вскрытия.
Но на пороге лаборатории Катя еще из машины узрела вчерашних недругов – личностей в бронежилетах с надписью «ФСБ». Автоматы свои они, правда, попрятали, однако вид, с каким они охраняли подступы, Кате совсем не понравился. Но, как и вчера, отступать она не собиралась. Лихо крутанув руль, Катя подъехала на своем малыше к самым ступенькам – еще бы чуть-чуть, и подавила бы этих из заградительного отряда.
Что, испугались?
– Пресс-центр ГУВД Московской области, – Катя с удостоверением наперевес…
– Не положено пропускать, – тоном «робокопа» ответствовал бронежилет.
– Я работаю вместе со следователем Чаловым, и мне необходимо видеть старшего эксперта Сивакова.
– Старший эксперт Сиваков занят. Следователя нет на месте. А вас мы пропустить не можем, у меня приказ начальника.
Какой-то там начальник чего-то приказал… Катя снова начала было злиться, но… Если Чалова и правда тут нет, а Сиваков все еще не закончил работу, то сидеть в кримлаборатории у стеклянной двери, за которой вскрывают труп… Мало радости – точно.
Катя вернулась в машину. Закрылась в салоне и включила магнитолу. Музыка, музыка… Ох и рожи у бронежилетов… Интересно, а чего это так долго вскрытие идет? Должны были ночью закончить, утром уже докладывать, а все возятся. А может, Гаврилов все же не сам? Может, это убийство? Что он там бормотал в своем «последнем слове»… Он кого-то боялся. Боялся, что этот кто-то заберется ночью в квартиру? Но почему тогда он сам пооткрывал везде окна, лоджию? И так настойчиво снимал месяц небесный на камеру телефона? Что он там бормотал… И зачем за несколько дней до смерти он ездил на ту дачу у озера к некой Полине?
Ведь это о Полине Каротеевой речь идет, о ней упоминал его шофер Долдонов.
И эта дама – она немного старше Валентина Гаврилова. Рыхлая, с красными щеками, с полными плечами, что лупятся от дачного загара… Дачка вся чисто прибрана, на терраске уют, клеенка пестрая на столе, варенье домашнее, а в саду пропасть цветов, за которыми она преданно ухаживает все лето. Анфиса говорила, она что-то там преподает в институте… балуется графоманством на досуге и воображает, что могла бы быть актрисой…
Что общего у такого человека, как Гаврилов, с этой женщиной? Она его бывшая? Отчего-то трудно в это поверить. По крайней мере сейчас.
А что, если отправиться к ней – тут недалеко. Он ведь приезжал к ней, значит, была причина! Может, правда, шофер Долдонов ошибается… Но нет, водители у чиновников такого ранга люди вышколенные. И маршруты назубок помнят. Предположить, будто там, в поселке у озера, есть другая дача на пригорке, хозяйка которой тоже Полина… Нет, это маловероятно. И потом, то, что Каротеева сочинила и продекламировала, и то, что так лихорадочно и бессвязно выплескивал на камеру телефона Гаврилов… Все же что он имел в виду? Надо бы эту запись еще раз прослушать – попросить следователя Чалова при первом же удобном случае. И, может, попросить Полину Каротееву поставить на магнитофон ту ее кассету…
Катя, очень сосредоточенная, повернула ключ в замке зажигания – еще не думая о том, как тут, во дворе у крыльца, удобнее развернуться, чтобы окончательно не задавить «людей в черном». Опасное поведение за рулем! Но машинка, казалось, сделала все сама.
И вовремя – со стороны шоссе на аллее парка показались три иномарки, следовавшие гуськом друг за другом. Обогнув мрачную пристройку городского морга, они остановились у кримлаборатории. Какое-то высокое начальство прибыло с утра пораньше узнать самолично о том, как продвигается расследование происшествия.
А Катя отправилась к озеру. Правда, по дороге сразу же заблудилась, свернула не туда, и шоссе вывело ее в какой-то совсем другой поселок – с коттеджами за высокими заборами, с узкими проулками, заросшими лопухами. Только проплутав по этому застроенному лабиринту и дважды спросив дорогу, Катя вновь выбралась на шоссе, доехала до нужного поворота, миновала синий указатель «Дачный кооператив «Сосновый бор» и увидела озеро.
А вот и пригорок, и прилепившийся к его склону участок, и маленькая голубая дачка, обшитая тесом, вся в цветах.
Катя закрыла машину и подошла к калитке. Сейчас она постучит, и что она скажет дачнице Каротеевой? «Доброе утро, а это вот снова я, мимо ехала… на меня такое сильное впечатление произвел ваш опус с декламацией…» Еще в шею тетка выгонит за такие комплименты. «Правда, правда, честное слово, мне так понравилось, как вы читали, а нельзя еще раз ту запись послушать… О чем это вы там рассказываете? Что это за история о четырех, и той женщине в колодце, и о жутком существе, что оттуда выбралось… А знаете…»
Катя постучала в калитку. Нет, такую чушь нести – себе дороже. Это просто детский лепет. А если хочешь, чтобы вопросы били в цель, то надо…
– Это кто там стучит? Сейчас открою, я на террасе. Анна Ивановна, вы за мной? Что, в магазин? Молоко привезли свежее, сейчас, сейчас, подождите, я с вами.
Из-за кустов, цветов и зарослей хозяйку дачи, восклицавшую все это оживленно и деловито, не различить.
– Полина, здравствуйте, это опять я.
– Кто, простите? – Полина Каротеева открыла калитку. – Ой, вы? Катенька? И Анфиса с вами? И сегодня купаться приехали?
Полина Каротеева, судя по сумке, откуда торчала пустая пластиковая бутыль из под кока-колы, которой на дачах по простоте нравов часто пользуются как удобной емкостью для разливного молока, точно собралась в магазин. Удивленно хлопая ресницами, она оглядела Катю, одетую не в шорты с майкой, как в прошлый раз, а в белый деловой костюм, и…
– Полина, я не купаться, я тут сегодня по делу. Я вам тогда не сказала, что работаю в ГУВД области, вот мое служебное удостоверение. Можно войти? Мне надо с вами поговорить.
– Пожалуйста, – Полина отступила, скользнув взглядом по удостоверению. – А в чем дело? Если это по поводу той кражи с участка Сутеевых, то я…
– Дело не в краже. Вы ведь знаете Валентина Гаврилова? Так вот он повесился вчера ночью.
Вот так. Так и надо работать со свидетелями – не рассусоливать вокруг да около, а сразу – в лоб и самое главное. Результат же окажется…
Полина Каротеева попятилась, судорожно сжимая в руке сумку с пустой бутылью. И на лице ее что-то изменилось, треснуло и раскрошилось в самих чертах, как в глиняной античной актерской маске… и на щеках выступили алые пятна.
– Простите, но я не знаю никакого Гаврилова. Почему ко мне… почему это меня должно касаться? Я… я ничего не знаю, простите, мне надо идти.
– Одну минуту!
Это сказала не Катя. Это кто-то громко и внушительно произнес у нее за спиной. В проеме распахнутой калитки стоял следователь Валерий Чалов. Катя не слышала ни шума подъехавшей машины, ни шагов.
– Одну минуту. Подождите. Доброе утро, Екатерина Сергеевна. – Чалов прищурился.
– Доброе утро, я… мы с Полиной знакомы, и я решила…
– Я следователь Следственного комитета при прокуратуре Чалов Валерий Викентьевич, – Чалов потеснил их в глубь сада. – Какие георгины у вас потрясающие… Я сейчас, когда ваш адрес уточнял у дачного сторожа… он так и сказал мне – дача с цветами. Полина Георгиевна, я проверяю обстоятельства, связанные со смертью Валентина Гаврилова. И хочу задать вам несколько вопросов, давайте присядем вот тут, тут как раз удобно записать ваши ответы для протокола, – он теснил их все дальше – умело, настойчиво, к садовому столу и скамейке под сливой.
Читать бесплатно другие книги:
