Индукция страсти Мур Лина

© Л. Мур, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

Глава 1

Лондон. Что может привлекать в этом дождливом мрачном городе, наполненном эмигрантами и беженцами? Скорее всего, возможность потеряться. Навсегда. Потерять все, что имел или мог бы иметь, превратиться в ничтожного раба государства и власти. Но все стремятся попытать счастья. Смешно, не правда ли? Зависеть от удачи и везения, которых вообще не существует… Это вымысел, психологическое отклонение человеческого мозга, подталкивающее несостоявшуюся личность к неминуемому краху. Но люди предпочитают надеяться на удачу – иного не остается. Только фантазии. Бессмысленные. Губительные.

Серый город предстает перед глазами, вызывая такую скуку, что я решаю поиграть, разгадывая спутников, ведущих меня к выходу для вип-персон из аэропорта Хитроу. Картинка уже сложилась в голове. У одного расширенные поры на покрасневшем носу, потрескавшиеся губы, заметно дрожащие руки – мужчина прячет их под моим пристальным взглядом. Пристрастен к алкоголю. Скучно… Второй молод, идеально выбрит, парфюм несколько приторный, форма выглажена и не застирана – новичок. Маникюр, лукавая улыбочка… наверняка гей, чей-то любовник, и это тоже безумно скучно, как все в этом городе, как встречающий меня человек.

– С возвращением, сэр. Ваш рейс задержали…

– Оставь это для моего отца или брата. Просто делай свою скучную работу, – обрываю Декланда. Шофер, доверенное лицо семьи, служащий нам так долго, что, умей я думать нерационально, поверил бы в существование вампиров и прочей нечисти. Но инъекции ботокса, операции, вуалируемые болезнью жены и детей, сохраняют шестидесятилетнего мужчину в достаточно пригодном виде пятидесяти девяти лет.

– Ты только прилетел, а уже не в духе, Эйс. Что тебе не нравится? – Усмехаясь, Декланд поворачивается ко мне, пока машина везет нас в дождливый и унылый город.

– Что может понравиться в задержке рейса, ужасном питании и отсутствии удобств?

– Не тебе высказывать претензии – ты летел на частном самолете, для тебя приготовили специальный ужин, обед и завтрак на всякий случай. И все же недоволен?

– Недоволен, – сухо киваю и отворачиваюсь к окну, демонстрируя нежелание говорить.

– Господи, да улыбнись ты. Два года не был в Лондоне, родные скучали…

– С Молли я виделся в прошлом месяце на каком-то показе в Сиднее. Стэнли слышал чаще, чем хотелось бы. Мать звонила по нескольку раз на дню, а отец успокоился три месяца назад. Так что я не собираюсь улыбаться. Жду, когда смогу спокойно вернуться на работу и заняться делами, а не бессмысленной болтовней. К слову, улыбка – это нервное поражение лицевых мышц. Я, слава богу, контролирую разум. Поэтому подари мне спасительные минуты тишины. Вскоре придется терпеть такой шум, от которого буду вынужден поддаться такой глупой людской особенности, как разговор.

– Мда… Думал, правительственное задание и долгое отсутствие хоть немного тебя изменят, а стало еще хуже. Ты хотя бы сексом занимался?

Закатываю глаза и даже отвечать не желаю, но ведь он не отстанет.

– Секс отвлекает от мыслительного процесса и не позволяет сконцентрироваться на деле. Это развлечение для тех, кто в жизни не имеет ничего более значимого, кроме как опуститься до животных инстинктов и сношаться, – все же произношу я. Не люблю, когда последнее слово не за мной.

– Но благодаря этим инстинктам ты появился на свет, – смеется Декланд, хотя сам уже не в восторге от темы, смущающей его больше, чем хотел бы показать. Скучно.

– К сожалению. И из-за этих инстинктов мне приходится терпеть еще несколько миллиардов людей, хотя я бы предпочел изолировать низший ум от высшего, еще четче разграничив слои общества. Но меня осудили бы и обвинили в предвзятом отношении к беднякам и рабочему классу, хотя именно сословия, стоящие ниже нашего, имеют потенциал. Как подающий надежды пэр Англии я не имею права считать их за людей, а лишь хотел донести то, что зло живет не внизу, оно над нами. Если чего и бояться, то поднебесной, где совершаются самые жестокие вещи, уж я-то о них не понаслышке знаю, наслаждался последние два года. Вот это и есть мой секс, возбуждение и интерес. Теперь тебе стало понятнее, уподобился ли я считающим женщину единственным источником наслаждения?

Во взгляде собеседника сквозит абсолютное непонимание. Вот так всегда. Мой склад ума многим кажется странным, но без него я никогда бы не работал там, где решается судьба человечества, – благодаря мне и «братьям по разуму» сглаживаются международные конфликты. Нас называют по-разному: послы, секретная служба, мафия, наемники. Но все намного проще: мы – часть правительства, мы и есть поднебесная со всей ее грязью. Хотя меня это не волнует. Меня в этом мире вообще мало что волнует, кроме задач, которые ставят мне или я ставлю себе сам. Вот это не скучно.

– То есть женщины у тебя не было.

– Что? При чем здесь женщина? – недоуменно поворачиваюсь к Декланду.

– Мы разговаривали…

– Разговор закончился десять минут назад и уже неинтересен. Я не задерживаю бессмысленную информацию в голове и тебе советую делать то же самое.

– Надеюсь, ты не испортишь праздник…

Его тяжелый вздох раздражает. Так утомляет, когда люди, не получив желаемого, проявляют наигранное разочарование в своих мечтах. Меня это жутко выводит из себя.

– Праздник? – переспрашиваю, а в голове перебираю разговоры с родными за прошедшие два года. Ничего. О празднике никто не упоминал.

– Ты спекся, парень. А для чего, по-твоему, ты сейчас в Лондоне?

– Задание завершено, моя работа теперь здесь.

– И тебе никто не сказал, что Таддеус подал прошение о твоем возвращении? – искренне удивляется Декланд.

– Отец. Можно было догадаться. Ему не понравится, если я стану более значимым для страны, чем он когда-то. И все мною выпестованное он с удовольствием разрушил бы.

На секунду закрываю глаза, дабы побороть недовольство. В понимании отца это нормально: я старший, должен быть рядом с ним, сидеть у его ног комнатной собачкой, а лучше – чучелом, коих он коллекционирует. Да, особой любви я к нему не испытываю, любовь – тоже из разряда отклонений, а у меня их нет. Хотя нежные… Нет, не так: я отчасти уважаю маму и отца, однако вторжение в мою жизнь меня сильно нервирует.

– Парень…

– Мне тридцать четыре, прекрати обращаться ко мне словно к безграмотному малышу, который жизни не видел, – хмуро перебиваю его.

– Ладно, Эйс. Так лучше? – Ехидно улыбается, отчего я закатываю глаза и фыркаю. – Не злись, Таддеус всегда желал тебе только хорошего. Он ни разу не обвинил тебя в том, чем ты занимаешься и как живешь, хотя причин было достаточно. Ты одинок и полностью сосредоточен на работе, это губительно. Прекращай наговаривать на отца, будь мягче – у него юбилей, пятьдесят лет, и он желает видеть любимого сына, свою гордость и надежду, рядом с собой в кругу семьи и друзей. К тому же он впервые за последние месяцы покажется на людях.

– С каких пор отец не демонстрирует свое богатство и власть на глупых приемах?

– С тех пор как ушел в отставку.

– Что? Он не мог! Для него работа – все, это я с детства выучил. Он даже мать так не любил, как работу. И я пошел по его стопам, потому что этого хотел он, лишь выбрал другой отдел, чтобы не сталкиваться каждый день.

– Он решил отдохнуть. Поэтому тебя и вернули. Когда пролетает полжизни, понимаешь, что потерял самое ценное. Семью. Думаю, и праздник он организовал, чтобы воссоединиться и уделить больше времени вам, своим детям.

Скептически смотрю на Декланда и не верю. Видимых признаков вранья нет, но я чувствую подвох. Возможно, отец что-то задумал. Обманул друга, коим считал сидящего рядом со мной мужчину, чтобы тот не выказал ложь, ведь я легко вычисляю, говорит человек правду или нет. И сейчас Декланд совершенно искренен.

– И это должно меня тронуть? – Недоуменно изгибаю бровь, рассматривая попутчика.

– Если у тебя есть сердце, то да.

– Насколько знаю, обо мне говорят другое. Я жестокий, наглый и скучный зануда. Во мне нет ничего человеческого, как и души. Так что предпочту отправиться в свой дом, а не к отцу, который вдруг решил все бросить и уйти в отставку. Хотя это все игра на публику. Такой человек, как он, никогда не оставит пост просто так, особенно с его уровнем власти и многочисленными заслугами перед королевой.

– Откуда столько неприязни, Эйс? За что? – недоумевает Декланд.

– При чем здесь неприязнь? Отец показал мне, что одиночество – лучшее проявление сочувствия к окружающим, за это я испытываю к нему уважение. И скажи, чтобы развернули машину. Праздник завтра, насколько помню, день рождения отца третьего октября, а сегодня второе. – Я легко разгадал план Декланда, но следовать ему не желаю.

– Нет, мы едем на предпраздничный банкет в вашем загородном доме, где ты остановишься. Это приказ отца, Эйс. Прости, но тебе придется встретиться с семьей раньше. Это не обсуждается. – Декланд делает паузу, словно позволяя вставить слово, но вдруг поднимает руку и зажимает мне рот. – И даже не думай запутать меня заумными фразами. Ты едешь домой. – С силой отбрасываю его ладонь и кривлюсь, стирая чужое прикосновение. – Это была вынужденная мера. Я уже стар и не могу слушать тебя с тем же наигранным восхищением, как раньше, – добавляет Декланд, наблюдая, как я вытираю губы рукавом пальто.

– С каких пор ты стал сторонником насилия?

– С тех пор как ты не оставил мне выбора. А сейчас приготовься, мы подъезжаем.

Нет. Не хочу. Возвращение в родительский дом, в котором провел больше восемнадцати лет, подобно аду. Я избегаю увеселительных мероприятий, общения. И людей, они глупы и прозаичны. Избегаю всего, что принято любить. Не знаю, откуда во мне столько недовольства ситуацией, в которую позволил себя загнать, но… Не хочу, и точка! Да, это больше подобает избалованному малышу, коим себя не помню. Из-за сильного нежелания в моем разуме может произойти сбой, и я сотворю что-то очень жестокое и безнравственное. Хотя обычно так и делаю, но это превысит опасения Декланда.

Не могу подтвердить наличие страха как эмоциональной стороны восприятия, сужающей все до маленькой точки перевернутой призмы реальности. Но уверен в существовании отторжения происходящего, вызванного отвращением к нежелаемому, – так бы я описал насильственное принуждение быть человеком.

– Пять машин перед домом, еще несколько в гараже. Вместе с нами здесь как минимум человек сорок пять. Это не просто предпраздничный ужин. Родители никогда не пускали в поместье столько народа, – монотонно замечаю, поднимая ворот пальто. На ресницы падают капли. Хорошо. Дождь холодный, это я люблю. Хотя бы что-то мне нравится.

– За ужином будет сорок шесть человек. Мы с тобой идем как пара. – Улыбка Декланда вызывает недовольное фырканье. Я никогда не ошибаюсь. Никогда. Здесь не может быть сорока шести человек. Сорок пять.

Пять машин. В первой…

– Подожди, ты сказал, мы пара? – Когда до меня доходит смысл, поворачиваюсь к спутнику, расправившему черный зонт над нами.

– Я сегодня без супруги, она поехала в Манчестер помочь с нашим первым внуком. Ты как обычно один. Выходит, мы с тобой пара, – кивает он, считая, что это очень остроумно.

– Я не против меньшинств, но лучше быть нечетным гостем, чем парой престарелому маразматику.

– Эйс, это оскорбление, – цокает Декланд.

– Это констатация. Ты дотошен и обожаешь симметрию. Носишь два обручальных кольца, потому что одно, по твоему мнению, скучает без двойника на другом пальце. Не даришь ничего без пары, и даже эта малость – свидетельство одной из разновидностей маразма, поражающего людей, доживших до шестидесяти. Порой и раньше.

Мы останавливаемся у дверей, которые моментально распахиваются, и жуткий шум, невыносимая вонь смешавшихся ароматов еды, алкоголя, парфюмерии и спертого воздуха наполняют меня до тошноты.

– А теперь слушай меня, Эйс. Не порть вечер и отношения с семьей. Они ждали тебя, нервничают и волнуются, потому что у них много новостей. Будь хорошим параноиком, не оскорбляй людей, не анализируй, лучше вообще не думай и не показывай своего уникального восприятия этого мира. Все ясно? – Закончив тираду, он приближается ко мне. Но его роста маловато, чтобы нависнуть надо мной тенью и хотя бы немного напугать. И это вызывает лишь сочувствие. Столько усилий, чтобы я не был самим собой.

– У меня грандиозная идея. Я сейчас развернусь, сяду в машину и поеду в свой дом, где никто не жаждет разговоров со мной, и наконец-то займусь делом, – предлагаю спокойно.

– С годами ты все больше меня раздражаешь. Когда-то я защищал тебя и выгораживал, но не сегодня. Живо в зал и улыбайся. Боже, прекрати скалиться, так тебя за маньяка примут. Ладно, бог с ней, с улыбкой, просто… Эйс, будь терпим к своим родителям. Пожалуйста, ради меня. – Меня передергивает от его жалобного тона – свидетельства паники и опасения разрушить картину идеального праздника.

– Буду молчать.

– Сойдет, – соглашается он и машет рукой в сторону освещенного входа.

Дом. Что это вообще такое? Место, куда возвращаешься после работы, где тепло и уютно? Место, где ты провел детство? Не знаю. У меня нет дома, предпочитаю всегда двигаться, хотя владею недвижимостью. Но дом – для меня слишком громко сказано. Я не испытываю ни радости, ни счастья, не имею возвышенных грез, не строю планов создания семьи. Ну и зачем мне дом?

Викторианский стиль поместья, передающегося по наследству первенцам нашего рода, утомляет. Это же так скучно – из года в год, из столетия в столетие жить в одном и том же месте, ничего не изменяя и даже этим гордясь. Лестницей, которую какой-то предок строил сам, а другой на ворованные деньги украсил перламутром и золотом. Огромными люстрами, украшающими высокие расписанные потолки. Гулкими залами и спальнями на втором этаже, пыльной башней, где валяется барахло. Неужели у кого-то все это вызывает восхищение?!

– Эйс, братик! Ты прилетел!

Легкий вихрь по имени Молли обхватывает мою шею, обдавая сладким ароматом духов, от которого выступают удушливые слезы на глазах, оставляет на щеке влажный поцелуй, липкий, противный, вызывающий отвращение. Ненавижу помаду, блеск для губ и другие женские ухищрения, пачкающие кожу.

– Кажется, он обескуражен платьем, которое сейчас на тебе треснет. Привет, брат!

Не успеваю отойти от объятий младшей сестры, как моя рука оказывается в плену у другого родственника. Он притягивает меня и хлопает по спине. Да что же это такое! Я что, вещь, которую можно тягать из стороны в сторону ради телячьих нежностей? Ненавижу. Вот одна из главных причин, почему я не присутствую на праздниках.

Едва меня выпускают из рук, на всякий случай делаю шаг назад и достаю из пиджака платок, чтобы стереть след от поцелуя Молли.

– На сегодня с меня достаточно приветствий, – бубню под нос, оглядывая сестру.

Слишком много косметики, снова проблемы с кожей. Очередная инъекция в губы, для того и блеск, чтобы скрыть гематомы. Обтягивающее платье в пол синего цвета подчеркивает голубые глаза, унаследованные от матери всеми ее детьми. Светлые пшеничные волосы – покрасила недавно, чтобы походить на мать, которой доставляет удовольствие видеть свое молодое отражение в дочери. Значит, Молли хочет что-то попросить или же натворила нечто, вызвавшее приступ ярости, и теперь заглаживает вину. Высокие каблуки, скрытые подолом платья, вынуждают сестру переминаться с ноги на ногу. Неудобные, но красота требует жертв. Глупо.

– Мы не думали, что ты все же появишься, – знакомый голос раздается слева. Закатываю глаза и резко оборачиваюсь. Темно-серые глаза искрятся весельем, полноватые губы растянуты в озорной улыбке, которая не идет моему ровеснику кузену. Подсел на алкоголь, курит, ведет беспорядочный образ жизни. Так прозаично…

– Ларк, выглядишь ужасно, переходи на легкие, – отвечаю ему, слегка кивая.

– Как всегда умеешь сделать комплимент, – смехом отзывается он.

– Ни капли не изменился, да? – Молли дергает меня за рукав, желая обратить на себя внимание. Конечно, надо же продемонстрировать, что сделал с ней косметолог.

– А должен был?

– Хотя б немного. Та же форма. Качаешься? А я забросил, времени не хватает. Но ты, знаменитый Эйс Рассел, не можешь выглядеть иначе. Всегда идеален и прямолинеен. – Насмешка в голосе Стэнли явно демонстрирует зависть, ведь он набрал три фунта с того момента, как я видел его в последний раз. Две недели назад.

– Мне вот интересно, вы оба могли сообщить мне, что отец ушел в отставку, и предупредить об этом ужасном мероприятии, но не сделали этого. По какой причине? – спрашиваю брата и сестру. Они переглядываются и улыбаются мне, собираясь солгать.

– Не мы должны были говорить об этом, а папа. И как тебе Лондон? – Молли меняет тему, они явно скрывают что-то еще.

– Безумно скучно, присутствующие раздражают. Не принимайте на свой счет, вас я давно вычеркнул из списка развлечений, хотя вы не перестаете быть родственниками.

– Да ты сегодня сама вежливость, Эйс, – хмыкает Ларк, приглаживая темные волосы.

– Это его нормальное состояние. Итак, ты вернулся, задание выполнено. Чем теперь займешься? – интересуется Стэнли, пока я оглядываю гостей. Ничего не изменилось, тот же состав, те же лица, тот же напыщенный лоск.

– Моя работа никогда не закончится. Пока существует парламент, всегда найдется, чем заняться. Как долго это будет продолжаться? – Указываю на заполненный людьми зал.

– Долго, Эйс, ты попал в эпицентр личного ада, – пытается поддеть меня Ларк. Поддел бы, будь я обычным человеком с комплексами и заниженной самооценкой.

– Тогда дождусь дьявола, или как там его называют, и начну пир.

– Боже, мальчики, сегодня праздник, хватит сравнивать его с преисподней. Это же так здорово, что мы все здесь и можем, как раньше, собираться дома. Разве вы не рады? – весело произносит Молли.

– До смерти счастлив. – Мой ответ вызывает смех у брата и кузена, а сестра пытается пристыдить взглядом.

Все же она хорошая девочка, милая, яркая, и надо бы сказать, что эти губы ей не идут, но… Нет, пусть это сделает кто-то другой. Возможно, моя двадцатитрехлетняя сестра вызывает у меня более теплые чувства, чем другие. Я ее воспитывал, благодаря мне она знает алфавит и латынь. Стэнли всегда был оболтусом, увлеченным примитивным наслаждением благами жизни. Он младше меня всего на пять лет, но до сих пор живет с родителями и не работает. Прожигатель жизни, как называют подобных людей. Скучно.

– Наконец-то отец появился. Я голоден, мы ждали его дольше, чем тебя. Наверное, все никак не мог выбрать костюм, – сообщает брат, и я поворачиваю голову, расчищая взглядом толпу, окружающую моего родителя.

Что-то не так. Нет, не может быть…

– Кто эта женщина? – недовольно спрашиваю.

– Где? – удивляется Молли.

– Рядом с отцом, он держит ее за руку, и она явно не наша мать, – цежу сквозь зубы.

Гости отходят, и теперь можно рассмотреть высокую статную темноволосую незнакомку в черном классическом платье в пол с открытыми плечами. Ее смоляные волосы уложены элегантными волнами, пронзительно синие глаза сверкают подобно алмазам. Идеальное пропорциональное лицо, скорее всего благодаря пластической хирургии. Загорелая, словно она живет под солнцем. Выразительные губы, подведенные темно-вишневой помадой, чуть улыбаются, будто делая одолжение стоящим вокруг смертным. Что это, черт возьми, за женщина?

– Оу, она… – Молли кусает губу и бросает нервный взгляд на Стэнли.

– Она, она. Не заикайся. Кто она? И почему отец ее обнимает? Где мама? – Раздражение, в которое меня приводит сорок шестой человек на этом вечере, вплетает в мой голос грубые стальные ноты.

– Вы не сказали ему? – удивляется Ларк.

– Так, если вы сейчас же мне не ответите внятно, что за объект демонстрирует всем свои скудные умственные способности глубоким декольте и годится в дочери нашему отцу, я совершу кое-что ужасное, – рычу, неотрывно следя за черноволосой женщиной, грациозно кивающей кому-то из гостей.

– Это Бланш Фокс. И она… любовница отца, – выдавливает Стэнли.

Удар под дых. Всякое мог предположить, но не то, каким подонком окажется отец. Любовница. Как такое возможно? Почему я не предвидел этого? Меня срочно отправили на задание в Америку, затем были Канада, Австралия, практически все страны Европы и снова Америка. Держали подальше от дома, уверенные, что я не пожелаю возвращаться, бросать интересную работу. И все это дало возможность прикрывать интрижку отца. Я сказал «интрижку»? Нет! Это катастрофа!

– Я, кажется, ослышался, хотя это невозможно, но повтори еще раз, – шиплю, поворачиваясь к брату.

– Отец с ней встречается уже три месяца, он влюблен в нее…

– Три месяца, – повторяю, и чертов разум дает сбой. Он не в силах собрать цепочку воедино, и я задыхаюсь.

– Эйс, родители развелись и разъехались два месяца назад. Отец уволился, потому что испугался осуждения со стороны коллег. Он счастлив, как и мама. Отец ее полностью обеспечивает, купил дом в Лондоне. Мама сама тебе все расскажет, но она опаздывает. Обещала приехать вовремя, чтобы предотвратить этот разговор. Прости, но мне запретили волновать тебя и срывать с работы, – тихо бормочет Молли.

Она боится меня, я сам себя боюсь, ведь в моем понимании развода не должно было случиться. Не в моей семье, на другие плевать, но моя семья – это иное. Конечно, я знал, что родители давно не питают друг к другу нежных чувств, живут рядом больше по привычке, да и отец никогда не демонстрировал отношений на людях, но сейчас…

– Эйс, они идут к нам, и ты должен знать еще кое-что, – меня разворачивает к себе Ларк. И он был в курсе? Вот же сволочи! – Бланш Фокс – одна из самых дорогих шлюх в Британии. Мне раз двадцать отказала в услугах. Она выбирает мужчин, похожих на твоего отца, очень богатых. Говорят, она виртуозная любовница, и, чтобы добиться ее внимания, некоторые совершают неразумные поступки, двое даже покончили с собой. Она акула, безумно красивая и чувственная. Твой отец влюблен, и на сегодня он ее клиент номер один.

Я улавливаю в его тоне нервозность, панику и другие эмоции, которые излучают и брат с сестрой. Но не чувствую ничего, что творится внутри меня. Я оглох. Вода… Не могу вздохнуть, потому что ей наполнены легкие. Она заливает уши и глаза, пока перед ними мелькают картинки из прошлого, где все встает на свои места.

Меня отправили, чтобы не помешал отцу предать мать. Намеренно отстранили от семьи, позволив этой женщине разрушить единственное, что могло мне помочь. А теперь я тону и не выживу, если сейчас же что-то не предприму.

– Эйс, она хорошая. Я знаю ее, Бланш очень милая, и маме она тоже нравится. Пожалуйста, Эйс, моргни хотя бы. Они уже близко, не натвори ничего. Я сейчас расплачусь или в обморок упаду, мне так страшно, брат, очень страшно. – Молли тянет меня за рукав, и я перевожу взгляд. Ее трясет. Она на грани истерики и может лишиться чувств от переживаний. А внутри меня тишина. Сестра выглядит как в детстве, когда малышка, боявшаяся лошадей, не хотела учиться конному спорту, а ее заставляли, и Молли умоляла меня спасти. И в эту минуту происходит то же самое.

– Может быть, лучше увести его? Скажем, что у него голова разболелась, – Ларк обращается к бледному Стэнли.

– Не успеем, минута.

– Все хорошо, – хриплю я.

– Надо что-то придумать, он невменяем. Посмотри на него. В последний раз, когда он так выглядел, было плохо, очень плохо.

– Я сказал, со мной все хорошо. Мне нужно время, чтобы принять информацию, которую вы мне сообщили, утаив ранее и предав мое доверие. Мне требуется чертово время, чтобы распланировать действия и выставить за дверь эту женщину. Время. Но его нет. Три, два, один… Здравствуй, папа, выглядишь, словно тебя лошадь пережевала и выплюнула нам под ноги.

Поворачиваюсь к приблизившейся паре. Мой взгляд встречается с другим, наглым, сочным и противным.

Ну что, я жаловался на скуку, верно? Так вот, теперь мне не скучно.

Глава 2

Кто эта женщина?

В девяноста шести процентах я с первого взгляда могу угадать, кем является человек напротив. К четырем процентам относятся те, кто мне еще не попадался. Но не в этом случае. За несколько секунд, пока окружающие переваривают мою фразу и ищут способ достойно выйти из положения, я должен понять, кто эта чертова незнакомка.

Она не красит волосы, цвет натуральный, живой, а не как у пластиковой куклы. Хорошее зрение, идеальная кожа, значит, здоровье тоже на уровне. Она следит за собой: спортзал, правильное питание, никаких вредных привычек, кроме одной – проституции. Это огромный минус, хотя наш мир полон дешевых шлюх, готовых продаться даже за обещания. Поэтому это спорно, но все же я склоняюсь к минусу, поскольку она – враг. У меня не было врагов, а она им становится за считаные секунды.

Чем она занимается помимо обмена тела на деньги?

– Эйс, я рад, что ты в приподнятом настроении. Такой комплимент… – Веселый голос отца прерывает ход мыслей, но я продолжаю смотреть на женщину. Сестра смеется, нервно и странно, как обычно бывает, когда человек хочет спрятать свой стыд, а вот она… Она легко поддерживает Молли, и мягкий смех наполняет мое сознание.

Хорошие зубы, ни одной пломбы. Я это вижу, не могу объяснить как, но вижу. И все. Это ужасно. Это придает неподвластный импульс бесконтрольному интересу. И именно это может стать фатальным для многих, особенно для тех, кого не желал бы затронуть. Но я не могу больше ничего угадать, ее глаза молчаливы, слишком молчаливы, словно она не живая, и в то же время от нее исходит тепло. Обжигающее тепло.

– Милая, познакомься, это мой старший сын, Эйс Рассел, он был так любезен, что приехал прямо из аэропорта. Эйс, хочу представить тебе женщину, с которой меня связывает…

– Секс. Примитивное взаимодействие, в котором ты растерял достоинство и стал зависимым от желания получить низменное удовольствие. Наслаждение властью, купленной за деньги, превратило тебя в отвратительного пресмыкающегося раба личностного тупика собственного недовольства. Отсюда и твоя отставка. Ты возомнил себя альфа-самцом, коим никогда не был, и, познакомившись с этой женщиной, решил похудеть, заняться телом и отправиться на отдых. Хм, это было грубо, да? Прошу извинить, но другим я никогда не стану.

Замечая на лицах присутствующих полный шок, перевожу взгляд на женщину, взирающую на меня… со скукой? Она спокойна, продолжает слабо улыбаться и поглаживать руку отца, успокаивая его и как бы говоря, что мои слова не попали в цель.

Кто она такая?

– Эйс, прекрати, – шипит Стэнли, дергая меня за рукав, но я не мигая смотрю в синие глаза, сверкающие силой. Откуда она? Что знает? Явно не британка. Американка? Австралийка? Не могу понять, и это ввергает в панику. Может быть, на моем восприятии сказался перелет? Нет. Я же смог показать, что отца больше не уважаю, тогда по какой причине не в силах увидеть большего в ней?

– Он просто устал, – выгораживает меня Молли.

– Конечно, перепады давления утомляют и ужасно сказываются на самочувствии. Но я очень рада познакомиться с вами, сэр. Таддеус так много говорил о вас, и сейчас видеть подтверждение его словам просто невероятно. Вы даже красивее, чем вас описывают.

Голос странный. Да-да, именно странный, уверенный, властный и спокойный. Словно она не слышала ничего или же хорошо играет. Скорее, последнее, так и должна вести себя шлюха, сглаживая углы и не позволяя оскорблять клиента. Я выведу ее на чистую воду.

Не британка, точно. Американка, но довольно умело имитирующая нашу речь. Прожила здесь достаточно, хотя не настолько, чтобы идеально сойти за одну из нас, – у нее осталась чисто американская манера: они не могут промолчать и смиренно ожидать, пока к ним не обратятся лично. Считают нормой общение в таком стиле, тогда как англичане не утруждают себя разговором с незнакомым человеком.

– Тогда вам ничего не рассказали обо мне. К слову, с моим самочувствием все в порядке. Мне интересно другое, где вы потеряли совесть, заявившись в этот дом?

Обычно люди закипают от обиды, когда их прилюдно унижают, но… Чертовка улыбается шире, ее лицо светится радостью. Уникальная особенность. Отвратительно.

– Эйс, довольно, – грубо прерывает отец, произнося то, что я надеялся услышать от нее.

– А я только приступил к знакомству. Меня же не поставили в известность, что ты выбросил мать за порог ради этой женщины.

– Папа, не здесь. Люди смотрят. Эйс, прекрати. Обсудите все наверху, – истерично шепчет Молли.

– Почему же не здесь? Предполагаю, все курсе, что ты привел сюда недостойного гостя. Неужели сейчас ты испытываешь стыд из-за выбора спутницы на этот вечер? Но это ведь твой выбор, твои желания, ты учил никогда их не бояться. Видимо, возраст взял свое. Теперь даже смотреть на тебя противно. Надеюсь, моя спальня там же. Лучше отправлюсь туда, чем буду участвовать в вашем бессмысленном спектакле. А вы продолжайте делать вид, будто нормальные. Вот только, открою секрет, нет нормальных людей, все больны. Как же хорошо, что одно из проявлений моей особенности – честность, теперь я рад быть непохожим на вас. Хорошего вечера.

Резко кивнув, широким шагом выхожу из зала. Возможно, я все же обижен. И не хочу находиться здесь, вновь убеждаясь, что я неотъемлемая часть своей семьи. Зол ли? Нет, скорее раздражен. Меня, если честно, не особо волнует наличие у отца любовницы, больше заботит то, как все произошедшее в мое отсутствие скажется на моей работе и карьере. Вот что мне интересно, а не эта женщина, с которой нет никакого желания продолжать общение. Отец пусть и дальше развлекается, но я не позволю, чтобы его сексуальные проблемы разрушили достигнутое столькими годами моего труда. Разве не глупо, что у большинства людей близость стоит на первом месте?! Почему они так деградируют? Да и что нового может продемонстрировать, к примеру, эта женщина? Ничего. Все уже давно описано, нарисовано, показано.

Оглядываю темную спальню, слабо освещенную торшером у кровати. Мой багаж стоит по центру комнаты – прислуга знает, я не люблю, когда дотрагиваются до моих вещей.

А мысли вновь возвращаются к женщине, продолжающей улыбаться в моей голове. Прижимаю прохладные пальцы к вискам и закрываю глаза. Ее образ в черном платье кружит вокруг меня, масса вопросов не дает думать о чем-то другом. Что я о ней узнал? Лишь самые простые факты, которые угадает любой. Вероятно, именно это и не позволяет стереть воспоминания и переключиться на что-то более значимое. Я предпочитаю все доводить до идеального конца, и последнее слово остается за мной. А сейчас я упустил что-то очень важное, что могло бы помочь выстроить дальнейший ход событий.

За спиной распахивается дверь. «Шанель». Классика.

– Мадам, вы пришли, чтобы убедить в необходимости присутствия внизу? Не утруждайтесь, поберегите волосы от постоянной окраски, чтобы скрыть седину. – Обернувшись, встречаюсь с беспокойным взглядом голубых глаз.

– Эйс Ориан Рассел, ты так приветствуешь мать после двух лет отсутствия?! – Женщина складывает руки на груди, ее очи грозно сверкают недовольством.

– Если вы, мадам, считаете, что вызовете во мне смущение, покорность, яркий всплеск адреналина или что-то иное, назвав мое второе имя, то ошибаетесь. Это никак не повлияет, и я буду общаться с вами так, как посчитаю нужным.

– Твое поведение отвратительно, Эйс. Ты оскорбил отца и Бланш. Молли плачет, довел сестру до истерики! Хотя бы немного ослабил свою жесткость, ведь сегодня праздник! Я ужасно разочарована в тебе, сын. Ужасно.

Она медленно наступает, думая напугать меня. Нет. Я равнодушно смотрю на маму. Она изменилась. Стала использовать более яркие тона в одежде и в макияже, оттенок волос выбрала посветлее, глаза стали более живыми, лицо разгладилось от морщин. По всей видимости, чувствует себя превосходно.

– Я опоздала из-за пробок и не смогла первой сообщить тебе новость. Наверное, это и моя вина, что ты так отреагировал на наше решение развестись. Но это ничего не меняет, мы останемся семьей, будем собираться по праздникам, вместе отдыхать, и это никак не скажется на нашем будущем, – уже мягче добавляет мама.

– Не скажется, – повторяю ее слова.

– Нет, ни капли, обещаю. Просто пришло время нам с твоим отцом увидеть другую жизнь. Мы провели вместе долгие годы, и я никогда не чувствовала себя так, как сейчас. Мне нравится, что я свободна, понимаешь? Меня никто не выгонял, это я предложила подумать о разводе. Хотя бы на старости лет узнать, что такое чувства. Знаешь, смотрю на Таддеуса и завидую: он влюблен, глаза горят. Я желаю ощутить это тоже. Каждый по-своему, но мы счастливы, Эйс. Развод – верно принятое решение. Мы не сообщили тебе, чтобы не волновать, да и не говорят по телефону о таких вещах, тем более когда ты постоянно занят и оставляешь для разговора пару минут. Пойми, мы сделали то, что поможет каждому из нас обрести покой и радость.

Она кладет руку мне на грудь и похлопывает. Нервничает, боится моей реакции. Не нужно даже напрягаться, чтобы понять. Но если бы она присмотрелась ко мне, заметила бы – я абсолютно спокоен. Меня волнуют не причины их поступков, а последствия.

– Никто из вас не подумал, как это отразится на мне. Я не о вашем глупом желании разорвать узы брака, я говорю о другом. О ней. Эта женщина, находящаяся в поместье, имеет самую низменную и примитивную ступень развития. И вы, мадам, допустили это. Для чего? Не подумали, что за этим последует? – Отхожу на шаг, не позволяя продемонстрировать удушающую нежность. Лишнюю для меня, отвратительную и приторную, вызывающую негодование разума.

– Ты о Бланш? Боже, Эйс, сейчас каждый третий мужчина нашего круга имеет постоянную любовницу! Это даже повышает самооценку в глазах окружающих. Бланш хоть и проститутка, но очень профессиональная. Я никогда не видела, чтобы глаза твоего отца так светились от радости и удовлетворения. Он счастлив, и какая разница, платит он ей или нет? Меня это не обижает, я хочу, чтобы он был доволен. Он изменился, стал более мягким, мы даже можем вместе обедать и смеяться, как старые друзья, чего ни разу не происходило с нами в браке. Бланш помогла ему стать мужчиной, которого я не смогла открыть. Она же не собирается выходить за него замуж, просто выполняет свою работу. Тебе незачем беспокоиться, ваше наследство останется нетронутым.

– Мадам, с чего вы решили, что меня интересуют деньги Таддеуса? Нет. Моя карьера. Вы поставили ее под угрозу. Я работал столько лет, сделал себе имя, а теперь появляется эта женщина, и мой отец сходит с ума. Никто и не подумал, что будет со мной. Как это отразится на моем статусе, что скажет руководство о безнравственном поведении моего родственника, отказавшегося служить Англии? Ох, не надо упоминать об эгоизме, мадам, потому что именно вы со своим мужем поступили так. Поставили оскорбительное клеймо на все, над чем я столько лет работал. И не риск сорвать мою поездку не позволил поделиться со мной планами, а страх, что я в здравом уме дам оценку происходящему, доказав, как ничтожна ваша жизнь. Вы боитесь правды, которую я вам говорю, считая это психологическим отклонением, – заканчиваю речь и немного вздергиваю подбородок. Я так ставлю точку, когда уверен в своих словах и суждениях.

Мама обижена, глубоко уязвлена, это написано на ее лице, но я ничего не чувствую. Да, я не так эмоционально, как множество людей, воспринимаю разговор или ситуацию, но не могу измениться, потому что мой разум ничему не подвластен.

– Эйс, мне так жаль…

В глазах скапливаются слезы, она прячет взгляд. Ну да, пытается выйти из ситуации так, словно стала жертвой обстоятельств. Но меня не обмануть ни истерикой, ни мольбами. Ничем.

– Ты настолько увлечен своей работой, что забыл – вокруг тебя живые люди, такие как я и Таддеус, Молли и Стэнли. Неужели ты ничего не испытываешь к нам, раз думаешь лишь о своем статусе? Неужели тебе неважно, что мы с отцом не могли оставаться вместе даже ради тебя? Мы это делали тридцать лет, а твой отъезд позволил расслабиться, никто больше не упрекал нас, что мы живем раздельно. Постоянные опасения, что ты можешь сорваться и что-то натворить, изъедали нас, и мы терпели, пока окончательно не устали. И сейчас ты смеешь обвинять меня в том, что мы не думали о тебе? Как же ты жесток, Эйс!

Кривлюсь от ее истеричного вскрика. Мать плюется, и мне это не нравится.

– Конечно, мадам, очень легко переложить на мои плечи страхи и сожаления, ведь мне они не причиняют дискомфорта. Но мое мнение неизменно. Вы используете слезы как решающий фактор окончания спора и моей капитуляции, только вы забыли, что манипулировать мной невозможно. Поэтому заканчивайте спектакль, и перейдем к делу.

Достаю из кармана платок и протягиваю ей. В глазах матери досада и злость – ей не удалось меня смягчить. Я не воспринимаю женщину, стоящую напротив меня, как мать. Кто она такая, я знаю, но не чувствую. Просто женщина, которая меня растила и иногда разговаривала со мной, водила к психиатрам и пыталась изменить, найдя «поломку» и устранив ее. Я забыл ненужное прошлое, кроме одного дня, когда наконец-то увидел себя таким, какой есть на самом деле. Социопат. И это меня не оскорбляет, наоборот, мне нравится быть им и не уподобляться людям.

– Итак, развод состоялся, отец ушел со службы и завел любовницу. Если первые два факта меня не особо заботят, то последний не нравится. Я хочу, чтобы вы, мадам, выставили эту женщину за дверь. Заплатите ей и сообщите мне о ваших расходах, я покрою затраты. Не позволю разрушить карьеру из-за пристрастий отца и вашей глупости. Надеюсь, я понятно изъясняюсь. И далее не желаю слышать о поиске счастья в любовных делах, ибо это все миф. Вы поняли меня? – Делаю шаг к матери, ошарашенно слушающей меня, забираю платок и кладу в карман пиджака.

Ей необходимо время на осмысление, а мне пауза, чтобы перебрать в голове проблемы, позволяющие затмить новость о любовнице отца. Конечно, политические секреты и тайны, в которых я играю главную роль, и они находятся под моим руководством.

– Надо было дольше лечить тебя, Эйс. Ты так и не услышал меня, но я повторю, – зло произносит мама. – Я не собираюсь предлагать Бланш деньги за то, чтобы она оставила моего бывшего мужа. Потому что в отличие от тебя, сын, умею чувствовать и не позволю, чтобы Таддеус пострадал из-за твоего эгоизма, – добавляет, указывая на меня пальцем.

– Но…

– Да мы первый раз в жизни подумали о себе и поступили так, как захотели! Я была готова на все для тебя, а ты неблагодарный наглец! Но сейчас я не поведусь на твои требования. Хочешь, делай сам, но без моей помощи. Мне Бланш нравится. Она прекрасная и умная женщина, хоть и проститутка. Но именно она заставила Таддеуса жить, когда никого не было рядом. Спасла его от одиночества и сумасшествия, которых ты не замечал. Ты никого не замечаешь, кроме себя. И я больше не буду уговаривать тебя вернуться к нам и хоть немного побыть нашим сыном, а не бесчувственным подонком, как сейчас. Это не мой ребенок, а какой-то монстр, созданный благодаря правительству. Когда осознаешь мои слова, поговорим, а пока довольно обсуждений. Твое поведение причиняет боль. Ты никогда не любил нас и не позволял любить себя. Прости, Эйс, но я тебя не поддержу. – Мать резко захлопывает за собой дверь, оставляя меня одного, а я вообще-то хотел ей ответить.

Поджимаю губы от недовольства и неоднозначного настроения. Нет, ее слова меня не тронули, но почему она так защищает эту женщину? Не похоже на мать, она терпеть не может продажных людей. Что-то здесь не так, где-то таится подвох, особенно в ее поведении. Мать всегда была слабохарактерной, жила по указке отца, играла свою роль и всегда демонстрировала покладистость.

Что ж, раз она отказывается следовать моим требованиям, сам покажу им, каково это – заставлять меня выполнять грязную работу. Другого не остается. Никто не смеет разрушать мой статус, не позволю, чтобы на мне отразилось искаженное представление отца о счастье. Гадость. Эта женщина исчезнет из моей жизни. Использую все возможное, чтобы вычеркнуть ее из своего мира. Это будет легко.

Пришло время поближе познакомиться с Бланш Фокс. И пусть уж лучше она исчезнет, потому что ей не понравится то, что ее ожидает в моем лице.

Глава 3

– Эйс!

Задерживаюсь на ступеньках. Ко мне бежит Молли и через несколько мгновений, тяжело дыша, останавливается рядом.

– Ты как? – тихо спрашивает она.

– Хорошо. Должно быть иначе? – Поправляю манжеты рубашки и встречаюсь с ее нервным взглядом.

– Прости меня, братик, я обещала матери не говорить. Ты странно на все реагируешь, даже я опасалась твоего возвращения. Но ничего не изменилось, наоборот, стало лучше. Мать с отцом больше не требуют от меня идеального поведения и соблюдения глупых условностей, и это превосходно. Знаешь, мне даже нравится, что они развелись. – Она натянуто улыбается, а я ей сочувствую.

Бедная девочка пытается убедить, что ничего страшного не произошло, это нелепица, смешная ситуация и начало какой-то новой никчемной жизни. Но для меня-то иначе.

– Гости в северной столовой? Приемы обычно устраивают в центральной, – замечаю я и поворачиваюсь на шум. – Людей намного меньше, это хорошо. Я готов поужинать.

– Поужинать? Эйс, ужин закончился около часа назад, тебя не было более трех часов. Боже, неужели это снова произошло? – Она охает и бледнеет, выдумывая очередные глупости про меня. Ах да, влияние отца и матери, ничего нового.

– Что ты имеешь в виду под «это»?

– Ну… у тебя же были случаи, когда ты выпадал из реальности. В детстве. Ты не помнил, что делал, это было страшно. Мама говорила о подверженности паническим атакам из-за каких-то бессмысленных ситуаций, они вводили тебя в транс. Последний раз ты отпустил собаку, и она набросилась на одного из охранников, – шепчет она, приблизившись, словно раскрывая тайну.

Глупость. Меня не волнует, кто и что знает, потому что ни один человек не в силах глубоко заглянуть внутрь меня и разгадать. Даже я сам, к сожалению.

– Молли, ты слишком много смотришь телевизор. Я никуда не «выпадал» и помню, что со мной происходит. Признаю, на раздумья и осмысление ситуаций уходит довольно много времени, но ничего из тобой упомянутого со мной не случалось. Теперь тебе легче?

– О, я… просто переволновалась, – тяжело вздыхает сестра и облизывает подсохшие губы. Ужасные губы.

– Никаких инъекций больше, Молли. Они отвратительны. Не ведись на мнение тех, кто заставляет поверить, что искусственно созданная красота – лучше. Ложь. Все лгут, только настоящие краски говорят больше, чем выдуманные. Почему все собрались в северном зале? – интересуюсь я, прислушиваясь к смеху и слабым звукам музыки.

– Ты… это обидно, но…

– Молли, я задал вопрос, другое обсуждать не намерен. Только я могу сказать тебе правду, радуйся, потому что у меня в отличие от других нет причин обманывать. Так почему все не уехали? – перебиваю ее.

Да, я всегда говорю то, что у меня на языке, люди иногда оскорбляются, но родные уже привыкли. Сестра – точно, поэтому ее припухшие губы растягиваются в слабой улыбке.

– После ужина собрались пообщаться в узком кругу, перемыть друг другу косточки. Ну и в вист поиграть, ты же знаешь, как его любит отец. Так что гости развлекаются. Большинство уехали и прибудут завтра, и еще шестьдесят шесть человек, – делится она. – Это все Бланш придумала и организовала вместе с мамой. Они работали над сценарием праздника больше месяца. Это так странно, да? Бывшая жена и настоящая любовница общаются, ходят по магазинам, обедают вместе. Никогда бы не подумала, что мама сможет так… Она уже поднялась к себе, чтобы пораньше лечь. Сказала, ты ее очень расстроил и у нее разыгралась мигрень, – сестра хихикает, зная, что эти приемчики ничего не значат, лишь показывают противостояние мне.

Но меня больше волнует причастность другой женщины ко всему этому. Зачем? Деньги, это понятно. Хотя обычно представительницы ее профессии не проникают в семьи – получают оплату и тихо ожидают гонорара после очередного постельного мероприятия. А эта слишком многого хочет и влезла туда, где ей нет места. В мой мир.

– Понятно. Прими две таблетки успокоительного. Твоя головная боль не от плохой работы сосудов, а из-за эмоционального скачка после моего возвращения в этот дом.

– Как ты это понял? – шокированно шепчет она.

– До завтра, Молли, – киваю ей и спускаюсь по лестнице.

– Эйс… – Останавливаясь внизу, оборачиваюсь. – Я рада, что ты вернулся. Я правда очень скучала, мне тебя не хватало. С тобой я чувствую себя в безопасности. Доброй ночи, братик. – Она улыбается, но это не вызывает во мне ответных нежных чувств. Констатация факта, не более.

– До завтра, – повторяю, направляясь в северное крыло дома.

Итак, Бланш Фокс завладела не только кошельком отца, но и его волей. Ее цепкие пальцы вцепились в нервные окончания мужских эмоций, она манипулирует его мечтами, чтобы продлить свою роскошную жизнь. Недолго, обещаю. Но для начала мне необходимо узнать больше. Единственный человек, имеющий нужную мне информацию, – мой кузен. Именно его ищу я взглядом, входя в полуосвещенное пространство с одним большим круглым столом, за которым играют в карты отец и гости. Женщины стоят вокруг, Бланш не отходит от отца, наклоняется к нему, отчего ее черные волосы, отражающие блики света, падают ему на плечо. Она шепчет что-то, и он, улыбаясь, делает ход. На ее лице нет ни единой ненормальной эмоции. Азарт отсутствует. Интерес тоже. Только работа, она выполняет то, за что ей платят.

– Ларк, – подхожу к мужчине, сидящему в кресле с сигаретой в одной руке и с бокалом бренди в другой.

– О, Эйс, не думал, что ты еще появишься.

Его улыбка может сказать о многом. Он уже пьян, расслаблен и готов к общению. Обычно сплетницами считают женщин, но мужчины еще хуже. Их обиды незначительны, но надолго остаются в их разумах и уязвляют сильнее. Мужская примитивная особенность развита немного иначе, чем у женщин. Изощреннее, глупее и интереснее.

– Решил размяться. Ты не против? – Указываю на кресло рядом. Он кивает мне и подзывает нанятого официанта.