Дневник Паланик Чак

26 августа

Просто для сведения: ты все такой же мерзавец, каких поискать. Эгоистичный, ленивый, никчемный, бесхребетный кусок дерьма. Да, ты собирался спасти свою жену, но ты собирался бросить ее. Глупый безмозглый мудила. Милый мой недоумок.

Но теперь Мисти знает, что ты чувствовал.

Сегодня твой 157-й день в качестве овоща. И ее первый день.

Сегодня Мисти три часа провела за рулем, чтобы приехать к тебе в больницу и посидеть рядом с тобой.

Просто для сведения: Мисти спрашивает тебя:

— Это нормально — убивать чужаков, чтобы сохранить привычный уклад для людей, которых ты любишь?

Ну, или думаешь, что любишь.

Да, с каждым годом на остров приезжает все больше и больше туристов, это значит, что с каждым годом на острове все больше мусора. Запасы питьевой воды сокращаются. Но невозможно препятствовать росту. Это не по-американски. Эгоизм. Тирания. Зло. Каждый ребенок имеет право на жизнь. Каждый человек имеет право жить там, где ему позволяют средства. У нас есть право искать свое счастье везде, куда мы можем уехать, улететь, уплыть. Везде, куда заведет нас погоня за лучшей долей. Да, если слишком много людей одновременно устремляется в одно и то же место, они неизбежно его разрушают — но это система сдержек и противовесов, основа рыночной саморегуляции.

Таким образом, единственный способ спасти свой дом — это собственноручно его разрушить. Сделать так, чтобы мир ужаснулся и обходил его стороной.

Нет никакого ОСС. Есть только люди, которые хотят спасти свой мир от вмешательства извне.

В душе Мисти и сама ненавидит этих людей, этих захватчиков, этих агрессоров, наводняющих остров, чтобы разрушить привычный ей уклад жизни, чтобы испоганить детство ее ребенку. Все эти праздные туристы с их неудачными браками и приемными детьми, с их пристрастием к наркотикам, сомнительной моралью и дутыми статусными атрибутами — Мисти не хочет таких друзей своему ребенку.

Твоему ребенку.

Их ребенку.

Чтобы спасти Табби, Мисти может позволить случиться тому, что случается каждый раз. Пусть оно случится опять. Выставка картин. Что бы ни произошло на открытии выставки, пусть островная легенда сбывается снова. И может быть, Уэйтенси будет спасен.

«Мы убьем всех детей Божьих, чтобы спасти своих собственных».

А может быть, они смогут дать Табби что-то получше, чем спокойное будущее, без трудностей и испытаний, безоблачное и надежное.

И теперь, сидя у твоей койки, Мисти наклоняется и целует твой отекший покрасневший лоб.

Это не страшно, что ты никогда не любил ее, Питер. Мисти любила тебя.

Хотя бы за то, что ты верил в нее. Верил в то, что она может стать великой художницей и спасительницей. Кем-то большим, чем обычный технический иллюстратор или рекламный рисовальщик. Кем-то большим, чем человек — даже так. Мисти любит тебя за это.

Ты что-нибудь чувствуешь?

Просто для сведения: ей очень жаль Энджела Делапорта. Ей очень жаль, что ты вырос внутри этой мудацкой легенды. Ей очень жаль, что она встретила тебя.

27 августа — Новолуние

Грейс крутит рукой в воздухе между ними, ее ногти — желтые и рифленые под прозрачным лаком, она крутит рукой и говорит:

— Мисти, милочка, повернись. Я хочу посмотреть, как сидит спина.

Когда Мисти в первый раз сталкивается с Грейс в день открытия выставки, первое, что говорит ей Грейс:

— Я знала, что это платье очень тебе подойдет.

Все это происходит в старом доме Уилмотов на Березовой улице. Дверной проем прежней спальни Мисти запечатан прозрачной пленкой и желтой полицейской лентой. Капсула времени. Дар будущему. Сквозь пластик видно, что матрас забрали. С лампы на тумбочке сняли абажур. На обоях над изголовьем — какие-то темные пятна. Почерк брызнувшей крови. На подоконнике и дверном косяке белая краска испачкана черным дактилоскопическим порошком. Ковер искрещен глубокими свежими дорожками от пылесоса. Невидимую пыль мертвой кожи Энджела Делапорта, ее всю собрали для анализа ДНК.

Твоя прежняя спальня.

На стене над пустой кроватью — рисунок Мисти, ее антикварное кресло. Которое Мисти нарисовала с закрытыми глазами на мысе Уэйтенси. Когда статуя из галлюцинации приходила ее убить. Рисунок забрызган кровью.

Сейчас, в другой спальне, в спальне Грейс на другой стороне коридора, Мисти говорит, давайте без глупостей. У дома стоит полицейская патрульная машина с материка. Если Мисти не выйдет к ним через десять минут, они войдут в дом с пистолетами наголо.

Грейс сидит на мягком розовом табурете у туалетного столика, на стеклянной столешнице разбросаны драгоценности и флаконы духов. Ее серебряное ручное зеркало и расчески.

Сувениры богатства.

Грейс говорит:

— Tu es ravissante ce soir.

Она говорит:

— Сегодня вечером ты замечательно выглядишь.

Теперь у Мисти есть скулы. Теперь у нее есть ключицы. Ее костлявые белые плечи, как жесткая вешалка, выпирают из платья, которое было свадебным платьем в ее прошлой жизни. Платье спадает с плеча, белый атлас собирается в складки, уже еле держится, хотя Грейс снимала с нее мерки всего-то несколько дней назад. Или недель. Все ее лифчики и трусы стали так велики, что Мисти их даже и не надевает. Она почти такая же тощая, как ее муж, иссохший скелет, сквозь который машины прокачивают воздух и витамины.

Почти такая же тощая, как ты.

Ее волосы отросли, теперь они длиннее, чем были до случая с коленом. Кожа бледная и обесцвеченная из-за того, что она слишком долго сидела взаперти. У Мисти появилась талия, ввалились щеки. Теперь у нее только один подбородок, шея кажется длинной и жилистой.

От истощения ее глаза и зубы стали просто огромными.

Сегодня открытие ее выставки, и Мисти уже позвонила в полицию. Не только детективу Стилтону, но и в полицию штата, и в ФБР. Мисти сказала, что ОСС готовит теракт на открытии выставки ее картин, сегодня вечером, в отеле на острове Уэйтенси. Потом она позвонила в пожарную часть. Сказала, что сегодня, в семь вечера или в семь тридцать, на острове случится беда. Присылайте пожарных и «Скорую помощь», сказала она. Потом позвонила на телевидение, в отдел новостей, и сказала, чтобы они присылали съемочную группу с самым большим, самым мощным ретранслятором, какой у них есть. Мисти обзвонила все крупные радиостанции. Она позвонила всем, кроме бойскаутов.

В спальне Грейс Уилмот, в этом доме с наследием имен и возрастов, написанных на внутренней стороне парадной двери, Мисти говорит Грейс, что ее план на вечер разрушен. Пожарные и полиция. Телекамеры. Мисти пригласила весь мир, и весь мир будет здесь на открытии выставки.

И вдевая сережку в ухо, Грейс смотрит на отражение Мисти в зеркале и говорит:

— Да, ты всех пригласила, но это было в последний раз.

Мисти говорит, что значит «в последний раз»?

— Но лучше бы ты так не делала, — говорит Грейс.

Приглаживая волосы своими скрюченными руками, она говорит:

— Из-за тебя общее число жертв станет больше, чем необходимо.

Мисти говорит, что никаких жертв не будет. Мисти говорит, что она украла дневник.

Чей-то голос у нее за спиной говорит:

— Мисти, милая, нельзя украсть то, что уже твое.

Голос у нее за спиной. Мужской голос. Это Харроу. Гарри. Отец Питера.

Твой отец.

Он одет в смокинг, его белые волосы зачесаны валиком над квадратным лицом. Большой острый нос, острый же подбородок, выдвинутый вперед. Мужчина, которым со временем должен был стать Питер. Все тот же запах у него изо рта. Руки, которые зарезали Энджела Делапорта в ее постели. Руки, которые сожгли дома, где Питер оставил свои сообщения, предупреждая людей, что от острова лучше держаться подальше.

Человек, который пытался убить Питера. Убить тебя. Собственного сына.

Он стоит в коридоре, держит за руку Табби. Твою дочь.

Просто для сведения: кажется, что прошла целая жизнь с тех пор, как Табби бросила Мисти. Вырвалась из ее рук, чтобы схватиться за холодную руку человека, которого Мисти поначалу приняла за убийцу. Статуя в лесу. На старом кладбище, на мысе Уэйтенси.

Грейс подняла локти вверх, завела руки за шею. Она застегивает жемчужные бусы и говорит:

— Мисти, милочка, ты же помнишь своего свекра?

Харроу наклоняется и целует Грейс в щеку. Выпрямляясь, он говорит:

— Конечно, она меня помнит.

Этот запах у него изо рта.

Грейс вытягивает руку, мнет пальцами воздух и говорит:

— Табби, иди поцелуй меня. Взрослым пора отправляться на вечеринку.

Сначала Табби. Потом Харроу. В художке не учат, что говорить людям, восставшим из мертвых.

Обращаясь к Харроу, Мисти говорит:

— Разве вас не должны были кремировать?

И Харроу смотрит на часы у себя на руке и говорит:

— Не раньше, чем через четыре часа.

Он подтягивает манжету, чтобы спрятать часы, и говорит:

— Сегодня вечером мы бы хотели представить тебя публике. Мы надеемся, ты скажешь несколько слов.

Мисти говорит, что он же знает, что она скажет. Бегите. Уезжайте с этого острова и больше не возвращайтесь. Она скажет им все, что пытался сказать Питер. Мисти скажет, что один человек мертв, а другой лежит в коме из-за какого-то бредового островного проклятия. В ту секунду, когда ее выпустят на сцену, она крикнет: «Пожар!» Она сделает все, чтобы они очистили помещение.

Табби встает рядом с Грейс, сидящей за туалетным столиком. И Грейс говорит:

— Мы были бы безмерно счастливы.

Харроу говорит:

— Мисти, милая, поцелуй свою свекровь.

Он говорит:

— И пожалуйста, прости нас. После сегодняшнего вечера мы тебя больше не побеспокоим.

27 августа… с половиной

Харроу все ей рассказал. Он объяснил Мисти островную легенду, из которой явствует, что Мисти просто не может не стать знаменитой художницей.

Она обречена на успех. Проклята талантом. Вновь и вновь, в каждой жизни.

Она была Джотто ди Бондоне, потом Микеланджело, потом Яном Вермеером.

Или Яном Ван Эйком, Леонардо да Винчи и Диего Веласкесом.

Потом Морой Кинкейд и Констанс Бертон.

Теперь она Мисти Мэри Уилмот, но меняет только имя. Она всегда была художницей. И всегда будет художницей.

В художке не учат, что жизнь дается тебе для того, чтобы узнать, кто ты такая.

Просто для сведения: так говорит Харроу Уилмот. Сумасшедший убийца, отец Питера. Тот самый Гарри Уилмот, который начал скрываться еще до того, как Питер с Мисти поженились. До того, как родилась Табби.

Твой сумасшедший отец.

Если верить Гарри Уилмоту, Мисти — все величайшие художники всех времен.

Двести лет назад Мисти была Морой Кинкейд. Сто лет назад она была Констанс Бертон. В той, прошлой жизни Констанс увидела украшение на одном парне с острова, когда он путешествовал по Европе. Это было кольцо, раньше принадлежавшее Море. Так, совершенно случайно, этот парень нашел ее и привез обратно на остров. После смерти Констанс люди увидели, что ее дневник почти в точности повторял дневник Моры. Их жизни были тождественны, и Констанс спасла остров точно так же, как его спасла Мора.

Ее тогдашний дневник почти в точности повторял ее прежний дневник. И каждый из ее последующих дневников будет всегда повторять предыдущий. Мисти всегда будет спасать остров. Своим искусством. Такова островная легенда, если верить Харроу. Все ее рук дело.

Сто лет спустя — когда на острове снова закончились деньги — островные семейства отрядили своих сыновей ее разыскать. Вновь и вновь они привозили ее обратно и заставляли ее повторять собственную предыдущую жизнь. Они использовали бижутерию как приманку, которую Мисти непременно узнает. И полюбит, сама не зная почему.

Весь музей восковых фигур острова Уэйтенси, они знали, что она станет великой художницей. Если ее как следует помучить. Как всегда говорил Питер, лучшее искусство рождается из страданий. Как говорит доктор Туше, через боль мы подключаемся к некоему вселенскому вдохновению.

Бедняжка Мисти Мэри Клейнман, величайший художник всех времен и народов, их спасительница. Их рабыня. Мисти, их кармическая дойная корова.

Харроу рассказал, как они используют дневник предыдущей художницы, чтобы сформировать по нему жизнь следующей. Ее муж должен умереть в том же возрасте, потом — один из ее детей. Они могут инсценировать смерть, как это было с Табби, но Питер… что ж, Питер не оставил им выбора.

Просто для сведения: Мисти рассказывает все это детективу Стилтону, пока они едут в его машине к отелю «Уэйтенси».

В крови Питера — снотворное, которое он не принимал. Несуществующее свидетельство о смерти Харроу Уилмота. Мисти говорит:

— Видимо, это последствие близкородственных браков. Эти люди, они все больные на голову.

— Хорошо, что ты все забываешь, — сказал ей Харроу.

С каждой своей смертью Мисти забывает, кем она была — но островитяне передают это знание из поколения в поколение. Они помнят, чтобы потом разыскать ее и привезти обратно. До скончания вечности, каждое четвертое поколение, когда кончаются деньги… Когда мир грозит захватить остров, они привозят ее обратно, и она спасает их будущее.

— Как это было всегда, и как будет всегда, — сказал Харроу.

Мисти Мэри Уилмот, царица рабов.

Промышленная революция вкупе с ангелом-хранителем.

Бедняжка Мисти, конвейер для сборки чудес. На веки вечные.

Из грязи в князи и снова в грязь, просто для сведения.

Харроу сказал:

— Ты всегда ведешь дневник. В каждом своем воплощении. Так мы можем предугадать все твои настроения и реакции. Мы знаем каждый твой шаг.

Харроу застегнул жемчужный браслет на запястье Грейс и сказал:

— Да, нам нужно, чтобы ты возвращалась и запускала процесс, но мы не хотим, чтобы ты завершила свой кармический цикл.

Потому что иначе они убьют курицу, несущую золотые яйца. Да, ее душа отправится навстречу другим приключениям, но через три поколения остров вновь обеднеет. И его снова заполнят богатенькие чужаки.

В художке не учат, как спасти свою душу от использования по новой.

Периодическое возрождение. Ее собственное доморощенное бессмертие.

— На самом деле, — сказал Харроу, — дневник, который ты ведешь сейчас, сослужит хорошую службу праправнукам Табби, когда ты вернешься в следующий раз.

Прапраправнукам Мисти.

Они используют ее дневник. Этот самый дневник.

— О, я помню, — сказала Грейс. — Когда я была совсем маленькой. Ты была Констанс Бертон, и я так любила, когда мы с тобой запускали бумажного змея.

Харроу сказал:

— Под одним именем или другим, ты — мать для всех нас.

Грейс сказала:

— Ты любила всех нас.

Мисти сказала Харроу: Пожалуйста. Просто скажите мне, что произойдет. Картины взорвутся? Отель обрушится в океан? Что? Как она всех спасет?

Грейс встряхнула рукой с жемчужным браслетом и сказала:

— Никак.

Большинство крупных состояний, говорит Харроу, нажито страданиями и смертями многих тысяч людей или животных. Чтобы закрома были полны, надо собрать урожай. Он дает Грейс что-то маленькое, блестящее и золотое и выставляет вперед одну руку, подтянув вверх рукав пиджака.

Грейс скрепляет его манжету запонкой и говорит:

— А мы нашли способ, как собирать урожай с богатеев.

27 августа… и три четверти

Кареты «Скорой помощи» уже стоят наготове у отеля «Уэйтенси». Съемочная группа теленовостей водружает тарелку-антенну на крышу фургона. Две полицейские машины припаркованы вплотную к крыльцу у главного входа.

Летние люди протискиваются между машинами на стоянке. Кожаные штаны и маленькие черные платья. Темные очки и шелковые рубашки. Золотые украшения. Над ними — корпоративные вывески и логотипы.

Граффити Питера: «…ваша кровь — наше золото…»

Между Мисти и толпой телерепортер стоит перед камерой. Люди топчутся у него за спиной, поднимаются на крыльцо, заходят в отель. Репортер говорит:

— Мы в эфире?

Он прижимает к уху два пальца. Не глядя в камеру, он говорит:

— Я готов.

Детектив Стилтон сидит за рулем в своей машине, Мисти сидит рядом с ним. Они наблюдают, как Грейс и Харроу Уилмот поднимаются на крыльцо. Одной рукой Грейс приподнимает подол своего длинного платья. Другой рукой опирается о руку Харроу.

Мисти наблюдает за ними. Камеры наблюдают за ними.

Детектив Стилтон говорит:

— Теперь они ничего не сделают. При таком-то скоплении репортеров.

Старшее поколение всех островных семей, Бертоны, Хайленды и Петерсены, вся аристократия острова Уэйтенси, они входят в отель вместе с летними отдыхающими, высоко держа головы.

Предупреждение Питера: «…мы убьем всех детей Божьих, чтобы спасти своих собственных».

Репортер перед камерой, он подносит ко рту микрофон и говорит:

— Полиция и власти округа одобрили сегодняшнее мероприятие на острове.

Толпа исчезает в сумрачном бархатисто-зеленом пейзаже гостиничного вестибюля, растекается по лесным просекам среди лакированных стволов-колонн. Плотные лучи света пронзают сумрак, тяжелые, словно хрустальные люстры. Диваны точно поросшие мхом валуны. Камин как костер в чаще леса.

Детектив Стилтон говорит:

— Хотите пойти посмотреть?

Мисти говорит ему, нет. Это небезопасно. Она не станет повторять ту же ошибку, которую совершает всегда. В чем бы эта ошибка ни состояла.

Если верить Харроу Уилмоту.

Репортер говорит:

— Сегодня здесь собрался весь цвет общества.

И вдруг в толпе появляется девочка. Незнакомая девочка. Чей-то ребенок с короткими темными волосами поднимается на крыльцо. Вспышка кольца с хризолитом у нее на руке. Чаевые Мисти.

Это Табби. Конечно же, это Табби. Мистин дар будущему. Питеров способ удерживать жену на острове. Приманка, чтобы завлечь Мисти в ловушку. Краткий миг, зеленая вспышка, и Табби заходит в отель.

27 августа… и семь восьмых

Сегодня в темноте, в бархатисто зеленом пейзаже, на сумрачной лесной поляне в вестибюле отеля включается пожарная сигнализация. Долгий звонок надрывается, рвется наружу из распахнутой двери парадного входа, такой громкий, что репортеру приходится кричать:

— Похоже, у нас неприятности.

Летние люди, волосы у всех мужчин зачесаны назад, темные и жесткие от средств для укладки. Женщины все, как одна, блондинки. Они кричат, чтобы слышать друг друга сквозь неутихающий звон пожарной сигнализации.

Мисти Уилмот, величайший художник за всю историю, пробирается сквозь толпу к сцене в Орехово-золотом зале. Хватаясь за локти и тазовые кости этих тощих людей. Стена за сценой закрыта занавесом и готова к торжественному открытию. Фреска Мисти, она еще скрыта от глаз. Засекречена. Ее дар будущему. Ее бомба замедленного действия.

Ее миллион мазков краски, расположенных в нужном порядке. Моча коров, которых кормят листьями манго. Чернильные мешки каракатиц. Вся эта химия и биология.

Ее ребенок — где-то в этой толпе. Табби.

Звонок все звенит и звенит. Мисти встает на стул. Она забирается на шестой столик, на котором лежала мертвая Табби, за которым Мисти узнала, что Энджела Делапорта зарезали прямо в постели. Мисти стоит над толпой в белом атласном платье, люди смотрят на нее снизу вверх, летние мужчины ухмыляются. Ну, еще бы. Мисти не надела трусы.

Заткнув свое вновь рожденное свадебное платье между костлявыми бедрами, Мисти кричит:

— Пожар!

К ней оборачиваются. Глядя на нее снизу вверх. В дверях столовой появляется детектив Стилтон и ныряет в толпу.

Мисти кричит:

— Бегите! Спасайтесь!

Мисти кричит:

— Если вы не уйдете, случится что-то ужасное!

Предупреждения Питера. Мисти выкрикивает их над толпой.

«Мы убьем всех детей Божьих, чтобы спасти своих собственных».

Занавес у нее за спиной закрывает всю стену, ее собственный автопортрет, в котором — все то, что Мисти о себе не знает. И не хочет знать.

Летние люди глядят на нее, их мышцы, сморщивающие бровь, напряжены, брови нахмурены. Их губы сжаты в тонкие линии и оттянуты вниз мышцами, опускающими угол рта.

Пожарная сигнализация умолкает, и на миг между вдохом и выдохом становится слышно, как плещут и бьются о берег океанские волны снаружи.

Мисти кричит, чтобы все заткнулись и выслушали ее. Мисти кричит, она знает, о чем говорит. Она — величайшая художница всех времен. Новое воплощение Томаса Гейнсборо, Клода Моне и Мэри Кэссетт. Она кричит, ее душа жила в Микеланджело, Да Винчи и Рембрандте.

И какая-то женщина вдруг кричит:

— Это она, художница. Это Мисти Уилмот.

Какой-то мужчина кричит:

— Мисти, душенька, прекращай свой спектакль.

Женщина кричит:

— Раздвигайте занавес, и давайте уже закончим.

Мужчина и женщина, это Харроу и Грейс. Между ними — Табби, они держат ее за руки. Глаза Табби заклеены скотчем.

— Эти люди, — кричит Мисти, указывая на Грейс и Харроу.

Волосы падают ей на лицо, Мисти кричит:

— Эти злые люди, они использовали своего сына, чтобы я забеременела!

Мисти кричит:

— Они держат моего ребенка!

Она кричит:

— Не ждите, когда откроется занавес. Когда он откроется, будет поздно!