Скорая помощь. Душевные истории Звонков Андрей
– Но мы же не педиатры?
– Для таких вызовов педиатр не нужен. Гиршпрунг[17] обнаруживается намного раньше, до года их успевают прооперировать, – объяснила Нина уже в машине. Ящик можно не брать. Термометр если только да валерианку для мамашки. Подозреваю, что это отягощенный вариант.
– В каком смысле? – уточнила Женя.
– В прямом. Весь день наслаждалась воплями, а ближе ко сну решила позвать врача. Время кормления, заметила?
– Ну да, – согласилась Женя. – Нам объясняли, что в двенадцать, потом ночное пропускают, и только под утро часов в пять следующее. Это в год.
– Верно.
На вызове их встретили тишина и молодая мама в прихожей, которая предложила тапочки, а затем повлекла за собой в кухню.
– Я должна осмотреть ребенка, – удивилась Нина, – где он?
– Тише! – зашипела мамаша. – Лапусик спит. Подудонькал хорошо и только что уснул.
Нина уменьшила голос на тон и тоже прошипела:
– А при чем тут больной живот?
– Я сейчас все объясню. – Мамаша подождала, пока Женя тоже зайдет в кухню, и прикрыла дверь.
Женщина принялась что-то доставать и выкладывать на стол.
Один, два, три… на кухонном столе лежали тридцать использованных и подписанных подгузников.
– Это все за один день? – пошутила Женя, а Нина строго на нее посмотрела.
– Что вы?! – мамаша разогнулась и принялась разворачивать кульки фекалиями наружу, – я две недели это собирала! Я не сразу сообразила их сохранять. Муж выбрасывал. Мы даже поругались с ним. Он такой грубый. Это какашули моего лапусечки! – женщина умильно поглядела на свертки с дерьмом, выложенные на стол. – Он после прикорма стал тугосеря. Я намаялась с ним. А сейчас покакушки идут хорошо. Полной попой какает!
– Нас-то вы для чего вызвали? – осведомилась доктор.
– Понимаете, – женщина принялась обнюхивать экскременты своего лапусечки. – Вот эти на прошлой неделе пахли как всегда, немного молочком, немного кашкой или овощами, а вот эти уже по-другому пахнут. А я ему ничего не меняла. Он ведь еще сисю дудонит.
Женькины глаза стали как плошки. Нина не подавала вида, хотя еле сдерживала смех. Но женщина все эти «сладкие слюни» выдавала вполне серьезно, видимо даже не замечая, что коверкает слова. Поэтому любое хи-хи обязательно воспримет как оскорбление. Доктор сохраняла серьезный вид.
– Вы говорите, что он на грудном вскармливании?
– Конечно! – мама гордо показала на свои груди. – Я – дойная коровка! Буду его кормить…
– Пока в школу не пойдет? – не удержалась Женя.
– Да хоть в институт! – Женщина явно гордилась этим. – Мои вкусносиси он предпочитает больше всяких каш.
– Так что вам не нравится в его стуле? – Нина старалась вернуть разговор в нужное русло. – Ходит без боли? Спазмов нет? Зловония не было?
– Что вы?! – женщина чуть не упала в обморок. – Какое зловоние?
– Обычное, если гниение преобладает над брожением. – Нина бегло осмотрела вывернутые памперсы. – Обычные детские фекалии. Что вам не нравится? – повторила она вопрос.
Женщина взяла один из памперсов и осмотрела его там, где стояла дата события, нанесенная черным фломастером.
– Вот это на прошлой неделе, когда я стала давать ему фруктово-овощные пюрешки, а вот это, – она первый памперс поднесла к лицу доктора, и если бы Нина не отшатнулась, тот непременно приклеился бы к ее носу. – Вот это он какашил вчера, чувствуете, пахнет уже кислятинкой. Я очень переживаю!
Женщина обнюхивала каждый подгузник, и Женя подумала, что та, кажется, получает какое-то неведомое, схожее с наркотическим наслаждение от этого процесса.
– Вы всегда их так обнюхиваете? – спросила она на всякий случай. Хотя сомнений уже не было.
– Конечно! Я же обожаю моего лапусечку, мою кровинку. Он такая прелесть! Я совершенно не брезгую его какашулями!
– Скажите, что вы их пробуете? – Женя пожала плечами, а в голосе проскочил сарказм. – Ну какашки как какашки. Нормальные.
– Что вы говорите?! – взвилась женщина. – Они уникальные! Это же какашулечки моего сынулечки! Пробую – да!
Она чуть не объявила: «И горжусь этим!», во всяком случае, и Нине и Жене показалось, что она это произнесла.
Нина уже не смеялась. Она неплохо знала этот тип женщин, готовых уморить свое чадо самолечением. Эта хоть вызвала «Скорую», когда в чем-то засомневалась, правда, с какашками.
– Я должна осмотреть ребенка. – Нина направилась в коридор, но мамаша, змеей извернувшись, встала между дверью в детскую и доктором.
– Ни в коем случае! Лапусик спит! Не трогайте его! Я не дам! Вы ходите по всяким засранным квартирам и носите с собой инфекцию! Вы не стерильны!
– Мы – «Скорая помощь», – устало ответила доктор Нина. – И мы должны осматривать всех пациентов, к которым нас вызывают, иначе я оформлю ложный вызов.
– Вот напугали меня! Оформляйте!
Мамаша продолжала морской звездой загораживать дверь.
Нина сдалась. В конце концов, ребенок спит. Ну, ложный вызов, что теперь? Времени жалко, потраченного на осмотр фекалий лапусечки. Как объяснять теперь, куда они дели почти двадцать минут? Написать – «к ребенку не пустили»?
Нина вернулась в кухню.
Женщина дождалась, пока и Женя присоединится к доктору, только тогда следом зашла и, прикрыв снова дверь, заслонила ее своим телом, чтобы коварные черствые люди, именующие себя медиками, не прорвались к ее лапусику и не заразили его страшными болезнями!
Нина достала блокнот.
– Расскажите о ребенке и о себе. Это первая беременность?
– Нам не сразу удалось запузыриться.
Женька чуть не хихикнула, но зажала себе рот. Нина слушала. Женщина продолжала, а глаза ее покрылись поволокой умильных воспоминаний.
– А потом появился мой пузожитель, мой любимый эмбриошка.
Нина привыкла, что родители и бабушки-дедушки сюсюкаются с ребенком, имея предмет слащавости перед глазами, а заочно говорят нормально, но тут, видимо, что-то уже перестроилось в мозгу женщины. Слюнявость ее не отпускала.
– Беременность протекала нормально? Токсикозы были?
– Все было. – Женщина вздохнула. – Отекашки-тошняшки, мне стимуляшку делали. Но лапусик родился хорошо. Не было ничего страшного. И крикушки были хорошие и вкусносисю взял хорошо.
Нина подумала: «А неужели она сама не замечает, насколько неестественно звучит ее речь? Видимо, не замечает».
Нина делала пометки в блокноте. «Гестозы первой и второй половин, роды первые срочные, стимуляция. Роды прошли без осложнений. Закричал сразу, по шкале 9 баллов, грудь взял сразу».
– Прикорм ввели с шести месяцев?
– Да, все по графику.
К ребенку их так и не пустили.
Нина сдвинула коллекцию подгузников с какашками к стене, освободив место на столе.
– Вы можете это не хранить больше. Нормальные фекалии. – Она положила карту и принялась описывать ее, периодически задавая уточняющие вопросы: – Рост, вес, пол?
Женщина на вопрос о поле гордо сказала:
– Мы прогрессивные европейские люди – пол мой лапусик выберет себе сам, когда вырастет!
– Я как-то не сомневаюсь, – Нина не стала спорить, – но мы живем в дикой стране, и мне в карту надо занести пол ребенка, назначенный ему природой.
– Ну, у него есть гудочек! – любовно сказала мамаша.
– И вы в него гудите? – не удержалась Женька.
К счастью, в этот момент Нина встала, и шум отодвигаемой табуретки заглушил Женькино хамство.
– Мне нужно позвонить, где у вас телефон?
– В прихожей. Только умоляю! Тише!!! Лапусик только что уснул!
Женщина вышла первой и снова загородила дверь в комнату к ребенку своим телом, пропуская медиков на выход.
На лестнице Женька возбужденно прыгала вокруг Нины и чуть не орала:
– Нина! Она какашки ест! У нее есть вкусносися! А сексом они занимались – чтобы запузыриться!
Нина ее одергивала:
– Не кричи, ночь уже, люди спят!
Женька немного успокоилась.
– Слушай! Если я забеременею, я тоже стану такая дура? И ты?
– Сомневаюсь. – Нина покачала головой. – Как меня не вырвало на эти ее какашули? Все-таки хорошо, что такие мамашки большая редкость. Я начинаю понимать нашего педиатра, он-то их видит намного чаще. Я бы с ума сошла от подобного ежедневного общения.
На подстанции Женька написала в свой блокнотик:
«Словарь придурошных мамаш».
И занесла в него все услышанные на вызове слова: какашули, запузырить, стимуляшки, вкусносися, дудонить сисю, гудочек, крикушки, пузожитель, эмбриошка. Потом она вспомнила и добавила: тошняшки-отекашки.
Она непременно хотела выдать это за столом, когда соберутся ребята, и в теплом коллективе можно будет попить чаю.
Женя проявила чудеса выдержки, не раскрывая своей тайны. Она только позволяла себе хохмить в присутствии Нины, употребляя словечки мамашки.
– Гудочек надо катетеризировать? Мочулечку спускашить будем?
Наконец свершилось, Женя застала в кухне подстанции не только спецов, но и врача-педиатра. Она торжественно достала блокнот, рассказала о вызове, где им предлагали продегустировать какашули, и выдала обновленный «словарь мамашкинского языка». Медики дружно ржали. Кроме… педиатра. Тот выслушал Женькино повествование и сказал:
– Дописывай! Тугосеря – частые запоры, срёньк-срёньк – дефекация, стул, овуляшка – беременная женщина, сопельки – выделения из носа, козюли – засохшие зеленые сопли, кормяшка – грудь для кормления; годовасик, крохотулька – ребенок; моторчик – сердце; пропукивать – давать настои трав для устранения метеоризма, запузячить – то же, что и запузырить, потягушки – растяжки от беременности на животе, пихульки – толкания и шевеления ребенка во время беременности, масик – ребенок, месики – месячные. Хватит или еще?
Женька сквозь слезы еле выговорила:
– Хватит!
– Хорошо. – Педиатр вздохнул. – Тебе еще смешно, а у меня от этих вывертов извращенной и ненормированной любви с коверканием русского языка «тошняшки» уже самые реальные. Уши в трубочку сворачиваются.
Мальчики кончились
Кто смотрел порнофильмы и немного в теме, тот знает, что очень популярны сюжеты, когда скучающая дама вызывает накачанного сервисмена в рабочем комбинезоне (сантехника, газонокосильщика, чистильщика бассейна, электрика – на выбор) и с ним предается отчаянному разврату, выкрикивая «Я, я!» и «Дас ист фантастишь!».
В сознании гражданок этот стереотип закрепился. И доказательством тому реальный случай с Женей и доктором Ниной.
Весь день они почти без перерыва катались по городу с вызова на вызов. Где-то попроще, где-то посложнее. Усталость копится, несмотря на общий позитивный настрой и неизменную благожелательную реакцию пациентов и родственников. Девушки не сдавались.
Они держали осанку, сохраняли блеск в глазах и улыбки на лице.
Наступил вечер. Близился пересменок, и в начале десятого им дают «крайний» за день вызов. «Женщина 30, боли в сердце».
Нина устала и не вчиталась в повод, а Женька по неопытности все принимает за чистую монету. Сели, поехали!
Девушки преодолели четыре этажа без лифта. Отдышались и нажали кнопку звонка. Никто не задавал вопроса «Кто там?». Дверь распахнулась. На пороге возникла дама в прозрачном пеньюаре с двумя полными бокалами. Судя по пузырькам, возможно, с лимонадом. От неожиданности, увидав двух соперниц, она чуть не выронила бокалы. И задала самый странный в истории «Скорой помощи» вопрос:
– А что, мальчиков уже не присылают?
Женька хлопала глазами, оторопев и наблюдая обнаженное тело женщины под прозрачной тканью. А доктор Нина, поняв все сразу, усмехнулась и сказала:
– Кончились мальчики, прислали девочек. Брать будете? Я с нагрузкой! – Нина показала на Женьку, которая слова сказать не могла. Ей на подобные вызовы приезжать еще не доводилось.
Дама вышла из ступора и выпила залпом шампанское. Отрыгнулась.
Нина оформила ложный вызов, добавив в примечании: «Кто-то пошутил».
Женщина удивилась:
– А почему – ложный? Я ведь правда вызывала.
Она уже не спеша принялась за второй бокал.
– А потому, – объяснила Нина, – чтобы, если захотите еще раз сыграть в эту лотерею и вызовете опять, к вам не прислали снова нас. Ведь на повторные вызовы посылают тех, кто уже там был. А так, может быть, повезет, и вам действительно пришлют мальчиков. А если не повезет, то дедушку. Если в милицию позвоните, то там точно мальчики будут.
Женька не вмешивалась в разговор, она все поняла и стояла красная, не зная, то ли возмущаться, то ли смеяться.
В подъезде, пока спускались, и в машине девчонки хохотали от души. По пути они уговорились никому не рассказывать об этом необычном вызове.
– Есть Бог на свете, – сказала Нина, – всю усталость как рукой сняло!
Нападение
Служебные романы в медицинской среде, мне кажется, случаются чаще, чем в других сферах различных профессий.
Ведь не секрет, что в некоторых компаниях внеслужебные отношения запрещены внутренним распорядком. Тогда как в медицине, а особенно на «Скорой», такого правила не было никогда, нет и, даст бог, не будет еще долго.
Медики, работающие в экстремальных условиях, проходят проверку на взаимопонимание и выручку, поддержку и доверие очень быстро. Наверное, только в армии люди опережают медиков, но женщины там, если говорить об армии России, стали широко появляться совсем недавно.
На «Скорой помощи» время течет в десятки раз быстрее, чем где бы то ни было. Каждый вызов – событие. Постоянное движение съедает временное пространство и отсчитывается взмахами ресниц. Морг – выехали с подстанции, морг – приехали на адрес, морг – поехали в больницу… морг – в морг.
Динамика бытия определяет динамику мыслей, принятия решений, скорость действий. Скоропомощники обычно люди решительные и находчивые, но иногда действие опережает мысль.
А что поделаешь – работа такая. Главная заповедь работника «Скорой»: «Не знаешь, что делать, – вспомни инструкцию, не помнишь инструкцию – позвони тому, кто помнит!»
Человек, который помнит инструкцию, на подстанции всегда есть. Вообще, таких людей не мало, но чтобы не ломать голову, кто сейчас в пределах досягаемости, то лучше позвонить старшему врачу подстанции. Он почти всегда на месте и подскажет, как поступить, если не знаешь, что делать.
В тот год произошло несколько важных событий в жизни и работе Жени Соболевой.
Во-первых, она перешла из звания «негр» в почетное звание «санитар», то есть отработала два года и начала третий. По этому поводу был выезд на пикник небольшой дружной компанией.
Во-вторых, ее постоянная напарница, наставница и подруга врач Нина Симонова, которую Женька про себя называла «доктор Львенок» за оптимизм и рыжую гриву, вышла замуж, забеременела и ушла на легкий труд.
В-третьих, бывший старший врач получил назначение на другую подстанцию заведующим, и его сменил новый молодой врач Владимир Анатольевич Барышев. По данным женской разведки – неженатый, но, по слухам, то ли нетрадиционный в смысле ориентации, то ли с разбитым сердцем. С женщинами общаться не любит, а иногда не скрывает явной неприязни. Что самое ужасное, эти непроверенные данные не помешали Женьке врезаться в Барышева весьма серьезно. Она боялась об этом думать, но он упорно снился, а она даже во сне млела под его взглядом и не знала, что сказать. Лица Барышева в своих снах она не видела, но точно знала – это он. И он ей не грубил, не выговаривал. Он делал. От осознания, что все пережитое во сне лишь сон, Женька ревела. На работу она шла как на казнь, но подать заявление о переводе смелости не хватало, а еще ей становилось больно от мысли, что она его не увидит на пятиминутке и не услышит его голос.
Правда, старший врач ничего не хотел замечать. Мало того, Женька была уверена, что сам Барышев ее ненавидит, как всех женщин, и мечтает сбагрить куда-нибудь с подстанции.
Почему она так решила? Просто потому, что он к ней все время придирался. Заставлял карты переписывать, требовал халат менять, с модненького и приталенного на стандартный бесформенный накрахмаленный балахон, и, что самое ужасное, он требовал надевать медицинский колпак и прятать под него чудесные вьющиеся Женькины локоны. За ногтями Женька сама очень старательно следила, и к этому Барышев претензий не имел.
Он выговаривал ей, не ругался, но постоянно делал замечания, не публично, а у себя в кабинете, так часто, что на подстанции уже ходила шутка: «Соболева, пройдите в мой кабинет!»
– Фельдшер Соболева, – раздавалось на каждом Женькином дежурстве по всей подстанции через громкоговорители, – пройдите в кабинет старшего врача!
Женька приходила, смотрела в пол и кивала, не имея решимости ничего возразить, она послушно переписывала и шла к сестре-хозяйке за халатом с плавленными пуговицами и жесткими складками, который, правда, сразу же меняла на свой моднючий с молнией или кнопками, как только Барышев в пять вечера уезжал домой.
Однажды, навестив дома Нину, которая на последнем месяце готовилась к родам и регулярно моталась в женскую консультацию сдавать анализы, Женька обмолвилась, что старший врач ее затерроризировал. Она не пожаловалась, просто рассказала, что он ко всем строг, но к ней почему-то особенно.
Нина пошутила:
– Наверное, он в тебя влюбился, а признаться боится. – Но заметив, что Женька покраснела, догадалась. – Да ты, подруга тоже к нему неравнодушна?
Слов не потребовалось. Женька захлюпала носом. Она скорее умрет, чем первая признается. И версию, что Барышев в нее тоже влюблен, отвергла.
– Он злой. Он никого не любит. Мне говорили, что он вообще…
– Что вообще? – не поняла Нина.
– Ну, из этих… женоненавистник. Конкуренток не любит, – через силу, краснея, произнесла Женя.
Нина засомневалась. Но на споры времени не было, со дня на день ребенок решит выходить из своего убежища, и тратить на споры возможность просто поговорить, посмотреть друг на друга и зарядиться позитивом было жалко. Тем более что после Женькиного ухода доктор Львенок позвонила другим медикам-приятельницам с подстанции, и те версию нетрадиционной ориентации подтвердили, мол, Барышев к женщинам абсолютно равнодушен, красив, зараза, как Ален Делон и Василий Лановой одновременно.
Окончательно в том, что старший врач Женьку ненавидит, ее убедил случай с отправкой в оперотдел, чтобы сидеть до конца суток диспетчером взамен заболевшей женщины диспетчера.
Ладно, если бы действительно некого было послать. Абаев, не любивший выездную работу и использовавший любой предлог, чтобы сидеть в диспетчерской или уехать на Центр в оперотдел, уже собрал вещички и только ждал Женькину бригаду, чтобы та отвезла его.
Надо же, именно в этот момент Барышев приперся в диспетчерскую, увидел Абаева, расстелившего на чайном столике свои животы и подбородки, Женьку, которая сдала карты выполненных вызовов и которая радостно уже доложила, что готова отвезти Сашку, а тот вальяжно просил: «Остынь, сейчас я чай допью и поедем!»
Барышев все понял в одну секунду и распорядился:
– Абаев принимает бригаду у Соболевой, и та едет на подмену.
Сашка спорить со старшим врачом не решился, а Женька убежала в туалет – прореветься, потому что она терпеть не могла сидеть в душном и шумном зале с полусотней диспетчеров других направлений. И ее, в отличие от Абаева, совершенно не радовал факт возможности законно проспать полночи.
Абаев на распоряжение Барышева только скрипнул зубами.
Он потом, уже в машине, высказал все, что думает об этом пи…се Барышеве и таком самодуре, и «чтобы ему пусто было, чтоб ему никогда партнера не иметь».
Женька с Абаевым не соглашалась, никакой Барышев не пи…ас и совсем даже не надо ему искать себе мужика всю жизнь, но и спорить не решалась. Она тихо точила слезу в салоне «рафика» и повторяла про себя:
– За что он так? Ну, чего я ему сделала?
Однако сутки пролетели и забылись. Что такое в масштабе режима сутки-через-двое – одно дежурство в оперотделе на телефоне? Так – короткий эпизод. Отмучился – забыл. Ничего особенного. Намного важнее отношение Барышева к ней. Женька была убеждена, что старший врач мечтает избавить от нее подстанцию.
Сколько месяцев или даже лет Женьке пришлось бы мучиться? Чем бы все закончилось? Наверное, ничем хорошим. Она бы перегорела, возненавидела бы старшего врача в ответ и, в конце концов, произошла бы какая-нибудь фатальная неприятность или скандал.
Но Его величество «случай» правит нами в этом мире. А на «Скорой помощи» однозначно – его царство. Здесь предсказать что-либо или предвидеть невозможно. Этим многих и привлекает такая работа.
Соболева на третий год стажа решила поступать в институт, благо в Москве два из трех предоставляли возможность для средних медиков до четвертого курса учиться вечерами. Завалив профилирующую химию, честная Женя не догуливала, как многие ее знакомые, учебный отпуск, а вышла на дежурство.
Дура? Может быть, дура, но честная и работящая. Так воспитали ее семья и школа. Красота не оправдывает подлости натуры и лень. Тем более что ее подруга Нина Симонова тоже относилась к категории ответственных трудоголиков и поступок Жени никогда бы не осудила. Мысль, что она в мире не одна такая, согревала и поддерживала.
В июле-августе, во время вступительных экзаменов и отпусков все работают по одному, и врачи, и фельдшера. Бывало, что бригады оставались не закрытыми, и пустые машины уезжали на соседние подстанции, где находились медики, чтобы вывести на линию дополнительную бригаду.
Думаете, кто-нибудь из начальства сказал Жене спасибо?
Увидев ее в восемь утра среди остальных работников, старший фельдшер мигом вписал Соболеву в пустую бригаду, и уже в 8.30 она укатила на вызов «Мужчина 55 – плохо с сердцем».
Барышев закончил конференцию и возвращался к себе в кабинет, как его остановил залипший в диспетчерской после суток Абаев. Залипание – особенность отдежуривших, которые никак не уйдут домой, а мотаются по территории подстанции, борясь со сном.
– Владимир Анатольевич! – Абаев зевнул. – Соболева звонила.
– Что с того? – буркнул старший, не останавливаясь. – Мне отдать честь и встать по стойке «смирно»? Что ей нужно?
– Да я не понял, орала, будто на нее напали, и потом отключилась. Ментам позвонить, может? Пусть съездят, проверят! – Абаев отодвинулся, пропуская диспетчеров, вернувшихся из кухни после завтрака.
– Ты можешь толком объяснить? – Барышев насторожился. – Где она?
Абаев назвал адрес и добавил:
– Там мужику сердцем заплохело, ничего особенного.
– Она с кем?
– С водителем, – сказал Сашка. – Так нет же никого. Все по одному.
Барышев, отпихнув Абаева, ворвался в диспетчерскую следом за новой сменой.
– Быстро мне адрес Соболевой напишите и звоните туда!
Ему записали адрес, телефон. Диспетчера, которым Сашка не успел ничего рассказать, молча выполняли приказы старшего врача и ждали объяснений.
Барышев послушал длинные гудки. На квартире, где была Соболева, никто не брал трубку.
Он приказал:
– Одна звонит в милицию, вызывайте на тот адрес наряд, вторая пытается прозвониться туда. Если Соболева ответит – выясните, что с ней и вообще как. Я к бригадирам, поеду сам.
Абаев пожал плечами. Диспетчера потребовали объяснений. Абаев ответил:
– Вы жрать пошли. Вдруг звонит эта куколка и визжит в трубку, что на нее кидается мужик, а потом гудки. И чего мне делать?
– Домой иди! – сказала старший диспетчер. – Попроси дурака посидеть на телефоне…
А Барышев летел через две ступеньки к бригадиру водителей. Там он коротко объяснил, в чем дело, и с мигалками помчались на адрес, с которого звонила Соболева. В бригадирской машине рация работала, и тот объявил:
– Нападение на сотрудника «Скорой», кто ближе всех к адресу – подтягивайтесь!
Медики и водители с разных подстанций докладывали, что сообщение принято.
Когда Женька взяла карту с вызовом, она не придала значения некоторым странностям. Вообще-то ничего особенного в них не было. Возраст пятьдесят пять, мужчина жалуется на сердце, утром вызывает сам. До сих пор на этом адресе Жене бывать не приходилось. Дом – хрущевская пятиэтажка. Мало ли людей в таких живет?
Не насторожила ее и обшарпанная дверь с разбитым косяком и оторванной кнопкой звонка.
Запах многолетней грязи, пота, водочного перегара, табачного дыма смешивался с вонью из мусорного ведра с пищевыми отходами, которое не выносили несколько дней.
Женька чистюля и очень брезглива, она боялась тараканов, которые толпами носились по стенам и полу. Но все неприятные впечатления она подавляла главным – поводом к вызову. «Плохо с сердцем».
Надо разобраться. Потом уже принимать меры. Может быть, придется вызвать другую бригаду. А пока она поискала стул, постелила на него газетку с рекламой, чтобы не испачкать отутюженный халат, и достала тонометр с фонендоскопом из ящика.
Мужчина – кожа да кости, грязный до невероятности, с сальными длинными волосами, тер грудь, что-то бормотал себе под нос. Женька обратила внимание на батарею пустых бутылок вдоль стены.
Она стала измерять давление. Мужчина будто бы не замечал ее действий. Он что-то стряхивал с груди, присматривался к потолку. Потом вдруг перевернулся на живот, чуть не оторвав грушу от тонометра. Женька невольно выпустила ее. И, отворотив подушку как крышку какого-то люка, мужчина вдруг прокричал:
– Перекрывай! Перекрывай! Они уже с потолка падают!
– Кто падает? – машинально спросила Женька.
Мужчина так же машинально, не оборачиваясь к ней, ответил:
– Ящерки, гекконы. – Он вдруг повернулся к ней. – Да вы отойдите от стены! Она сейчас упадет. Слизь… слизь… – он схватил из-под кровати палку от швабры и принялся, перегнувшись, шерудить там. На открытое пространство полетели клубки пыли.
До сих пор Женька дважды уже встречалась с алкогольным делирием, но оба раза она приезжала с кем-то из мужчин. И тревоги не почувствовала. Ее вообще развеселили дядькино бормотание и галлюцинации. Она думала о том, что ей говорила Нина: «Инфаркт случается и в делирии». Давление измерить не получалось, и она решила построже вести себя с больным.
– Ну, хватит! – прикрикнула она. – Ложитесь ровно и дайте вас осмотреть!
Мужчина послушно лег на спину.
Женька поправила манжету тонометра и снова стала ее накачивать, приложив фонендоскоп к локтю.
Дядька вдруг крепко хлопнул ее по колену. Потом так же крепко хлопнул ладонями, растирая что-то невидимое.
– Они уже везде. Везде… ящерки. – И он снова попытался хлопнуть ладонью уже по голове Жени. – Я сейчас их раздавлю. Он сел на кровати, мутно уставившись на Женьку.
И вот тут ей стало страшно, она успела увернуться от удара по голове. Дядька посидел с минутку и вдруг полез под кровать, бормоча:
– Сейчас… я их всех передавлю! Закройте люк!!! – орал он под кроватью.
Женька попятилась к двери из комнаты. Диалога с больным не получалось. Она хотела захватить и ящик, но ее волновал тонометр, так и висящий на руке больного.
Она попыталась дотянуться до манжеты, не вышло.
Больной в пыли вылез из-под кровати с кухонным топориком-молотком для отбивки мяса. Вид его был страшен. Всклокоченные волосы, мутные глаза, взгляд которых он ни на чем не мог остановить. Он крутанулся вокруг себя, уставился на Женьку.
– Это ты мне ящерок подкидываешь?! Вот я их сейчас всех передавлю.
Он замахнулся топориком на Женьку, она дико завизжала и выскочила из комнаты.
Визг смутил и остановил больного. Он зажал уши. Это дало Женьке несколько секунд, чтобы вылететь в коридор, захлопнув дверь в комнату. Она подскочила к старому треснувшему телефону и принялась крутить диск, набирая номер на подстанцию диспетчерам. Почему? Зачем? Она не смогла бы объяснить. Куда проще было бы набрать «ноль три» и сообщить номер подстанции и бригады и сказать: «На меня напали!» Этого было бы достаточно. Но Женька впала в ступор. Единственный номер, который она в тот момент вспомнила, – номер диспетчерской. Трубку снял Абаев, и в этом момент дверь прогнулась под страшным ударом, а через шпон выскочило лезвие топорика. Женька заорала.
В трубку:
– Это Соболева! На меня напали! – Она схватила аппарат и потащила его в кухню, потому что дверь в совмещенный санузел висела на одной петле. Там спрятаться невозможно. Она продолжала голосить, и вдруг рывок и тишина в трубке. Оказалось, что провод короткий, и она вырвала его с мясом из телефонной розетки.
Женька бросила аппарат, заскочила в кухню в тот самый момент, когда дядька выбил дверь и вывалился в коридор, отрезая ей путь к входной двери. На кухне попыталась дверь заблокировать холодильником, но сил не хватило. Она протерла тряпкой и придвинула стол, и только тут сообразила, что в двери стеклянная вставка, а ей хватит одного удара молотком. Она придвинула стол к двери и залезла под него, чтобы псих ее не видел. Так есть шанс, что он утомится и забудет про Женьку.
Она вдруг подумала, что дядька сейчас разобьет ее ящик, и придется платить из своей зарплаты. Хорошо, что она не сунула туда коробочку с наркотиками. Ей стало себя жалко и страшно, и она заревела, но тихо, чтобы псих не услышал.
Дядька метался в коридоре, круша двери и стены своим топориком, и вдруг взревел:
Читать бесплатно другие книги:
