Лабиринт Фавна Функе Корнелия
– Слушаю, сеньор.
Мерседес заставила себя смотреть ему в глаза.
Она не опустила взгляда, когда Видаль встал, хоть и боялась, что он увидит ненависть в ее глазах. Но отведенный взгляд он примет за признак вины и страха, а это намного опасней. Вина разбудит в нем подозрения, а почуяв страх, он войдет во вкус.
– Кофе пережженный. – Видаль всегда норовил встать к ней вплотную. – Сама попробуй!
Мерседес взяла черную жестяную кружку левой рукой – в правой она держала кроликов. Мертвые зверьки. Скоро и ты, Мерседес, будешь такой же мертвой, шепнуло сердце. Если станешь и дальше делать то, что делаешь.
Видаль наблюдал за ней.
– Мерседес, ты должна проверять такие вещи. Ты же домоправительница.
Он положил ей на плечо руку, такую гладкую и чистую. Потом повел ладонью вниз по ее рукаву. Мерседес хотелось, чтобы платье было более плотным. Сквозь заношенную ткань она чувствовала его пальцы.
– Как пожелаете, сеньор.
Видаль был охоч до женщин, хоть и не скрывал, что ни в грош их не ставит. Мерседес удивлялась, как это мама Офелии не замечает презрения в его глазах, когда он ее обнимает.
Видаль не окликнул ее, когда она выходила из комнаты, но его взгляд колол спину, будто нож приставили между лопаток.
Мерседес отнесла кроликов на кухню и сказала кухарке Мариане, что капитан пожаловался на кофе.
– Избалованный мальчишка, вот он кто! – сказала Мариана.
Другие служанки покатились со смеху. Роза, Эмилия, Валерия… У них не было причин бояться капитана – они его почти никогда не видели. И не хотели видеть, что творят капитан и его люди. Если бы Мерседес могла быть такой же слепой… Хотя, может, немолодые служанки просто навидались за свою жизнь всякого и им уже все равно.
– К обеду нужна еще курица и говядина.
Мерседес набрала два ведра горячей воды, которую заранее вскипятили служанки. Мать Офелии велела приготовить ванну.
– Еще курицу и говядину? – передразнила Мариана. – Где мы их возьмем?
Кухарка была родом из ближайшей деревни. У нее два сына служили в армии.
– Мужчины хотят воевать, – часто приговаривала она. – Такими уж они рождаются.
Им не важно, за что воевать. А женщины как же?
– Он всех пригласил, – сказала Мерседес. – Священника, генерала, доктора, мэра с женой… И всех нужно накормить.
– А они лопают, как стадо голодных свиней! – крикнула ей вслед кухарка, пока Мерседес поднималась с ведрами по лестнице.
Служанки смеялись, оттирая кроличью кровь с кухонного стола.
Они не хотели знать.
8
Принцесса
Офелия не рассказала маме про лабиринт и про Фавна. До того как прилетела фея, девочка прижималась к маме и они были как никогда близки, но теперь слова Фавна звучали у нее в ушах. Офелия забралась в теплую постель, смотрела в темноте на мамино лицо и думала – может, она вовсе и не ее дочка.
Луна… Мама…
Офелия почувствовала себя виноватой, когда бледное утреннее солнце заглянуло в пыльное окно и мама с улыбкой поцеловала ее в лоб, как будто прогоняя тревожные мысли.
Не вздумай предать ее! – сказала себе Офелия.
Мерседес вдвоем с другой служанкой наполнили ванну в соседней ванной комнате горячей водой, от которой валил пар. Она так одинока… Совсем как я. Ванна была роскошная, как будто ее привезли из богатого дома в городе. Во время войны, на которой погиб папа Офелии, много богатых домов оказалось разрушено. Офелия с подругами играли среди развалин, будто они призраки детей, живших здесь раньше.
– Офелия, вставай! Ванна не для меня, а для тебя!
Мама улыбнулась ей, но Офелия знала, что улыбка – для Волка. Мама хотела, чтобы дочка вымылась и нарядилась для него, причесалась и начистила туфли. Рядом с ним у мамы начинали блестеть глаза и на щеках появлялся румянец, хотя Волк на нее едва смотрел.
Офелии хотелось рассказать Мерседес про Фавна. Может, потому, что она предостерегала Офелию насчет лабиринта, или потому, что у Мерседес были свои секреты. В глазах Мерседес Офелия видела понимание мира, которого не находила у своей мамы.
– Офелия!
Мама в белом платье была похожа на невесту. Она снова села в инвалидное кресло, как будто Волк отобрал у нее ноги. Он ее искалечил. Раньше мама танцевала на кухне, когда готовила. Папа ею любовался. Офелия залезала к нему на колени, и они вместе смотрели, как танцует мама.
– Сегодня у твоего отца гости. Смотри, что я для тебя сделала!
Мама показала ей платье – зеленое, как лес.
– Нравится? – Мама погладила рукой шелковистую ткань. – Я в твоем возрасте чего только не отдала бы за такую красоту! К нему я сшила беленький фартучек. А на туфельки посмотри!
Туфли были черные и блестящие, как солдатские сапоги. Им не было места в лесу, так же как и платью, хоть оно и было зеленым.
– Тебе нравится? – Мамины глаза сияли.
Она как будто подлизывалась, точно маленькая наказанная девочка. Офелии стало ее жаль и стыдно за нее.
– Да, мама, – прошептала она. – Очень красиво.
Мама насторожилась. Помоги мне! – умоляли ее глаза. Помоги угодить ему. Офелию пробрал озноб, словно она опять очутилась в лабиринте и тень от мрачных стен легла ей на душу.
– Ну, иди! – Мама разочарованно опустила взгляд. – Искупайся, пока вода не остыла.
Столько стежков…
Кармен много часов шила это платье. Она не хотела видеть в глазах дочери правду: платье шилось не для Офелии, а для человека, которого Кармен велела дочери называть отцом, хотя на самом деле это звание принадлежало мертвому.
Все мы придумываем для себя сказки. «Он посмотрит на платье и полюбит мою дочь», – говорила себе Кармен Кардосо, хотя в глубине души знала, что для Видаля имеет значение только его еще не рожденный сын. Предать своего ребенка ради новой любви – страшный грех. Мамины пальцы дрожали, когда она расстегивала пуговки на платье и продолжала улыбаться, притворяясь, будто жизнь и любовь – такие, какими ей хочется их видеть.
Ванную комнату всю заволокло паром. Офелия закрыла за собой дверь, и ее тотчас окутала влажная жара. Ванна была похожа на белую фарфоровую лодку – так и хочется сесть в нее и уплыть на луну. Но Офелия торопилась остаться одна не ради купания.
Вчера ночью она спрятала книгу Фавна и мешочек за батарею в ванной, чтобы мама не нашла. Это была ее тайна. Мама не любила книги. К тому же Офелия боялась, что подарок Фавна потеряет волшебную силу, если его увидит или коснется кто-нибудь, кроме нее.
Она присела на край ванны, с трудом удерживая тяжелую книгу на коленках. Кожаный переплет на ощупь был как кора старого дерева. Страницы все такие же чистые, но Офелия откуда-то знала, что скоро они заполнятся. Все по-настоящему важное поначалу скрыто. Офелия была еще маленькая, поэтому знала.
И правда, как только Офелия коснулась чистого листа, на нем понемногу проступил коричнево-зеленый рисунок. Справа на странице появилось изображение жабы, затем возникла рука, а следом – лабиринт. По краю страницы появились цветы, а посередине – дерево, старое и корявое. Сухие ветки скрючились, как рога, а ствол треснул и был пустым внутри.
Рядом с деревом стояла на коленях девочка и смотрела на Офелию. Девочка была босая, но в зеленом платье с белым фартуком – в точности как мама сшила для Офелии. Когда рисунок на правой странице проявился до конца, левая начала заполняться темно-коричневыми буквами. Они были написаны в старинном стиле, словно невидимый писец чертил их кистью из куньего меха.
Буквы были такие красивые, что Офелия сперва не могла на них наглядеться, но потом она начала читать.
В стародавние времена, когда лес был еще молод,
там жили чудесные и удивительные создания…
– Офелия! – Мама постучала в дверь. – Поторопись! Надо примерить платье. Ты должна быть красивой, чтобы понравиться капитану.
Предательство…
Офелия подошла к зеркалу. Стекло затуманилось от пара. Офелия сбросила с левого плеча купальный халатик.
– Ты будешь как принцесса! – крикнула мама через дверь.
А Офелия не могла отвести глаз от своего отражения.
Так и есть: полумесяц с тремя звездами, такие четкие, будто их нарисовали на плече сепией – коричневыми чернилами, как буквы в книге. Фавн говорил правду.
– Принцесса, – прошептала Офелия.
Она посмотрела на свое отражение.
И улыбнулась.
9
Молоко и лекарства
Конечно, гости капитана не остались голодными. Продовольствие обеспечили солдаты, и на кухне все знали, как именно. Кто-то из местных несколько дней проведет без еды. А что скажешь, когда в дверь стучатся солдаты и требуют последнюю курицу или мешок картошки, припасенные для детей? Мерседес мучил стыд, пока она вместе с другими служанками шинковала овощи. Вот зачем женщинам ножи – готовить еду для мужчин, которые своими ножами убивают их мужей, их сыновей и дочерей.
Нож, которым она резала луковицу, был точно такой же, как у всех на кухне. Служанки хранили нож в фартуке, подвернув складку на животе: не порежешься и ножик всегда под рукой. Короткое, сантиметров семь-восемь, лезвие из дешевой стали и потертая деревянная рукоятка.
Мерседес не могла отвести взгляд от лезвия. Она все еще чувствовала пальцы капитана на своей руке. Что, если однажды он ее не отпустит? Другие служанки вряд ли догадывались, о чем она думает, пряча ножик в складку замызганного фартука. Они болтали и смеялись, чтобы забыть о солдатах во дворе и о том, что их сыновья воюют друг с другом. А может, они и правы. В жизни есть что-то и кроме войны. Есть лесная тишина, и солнечное тепло, и лунный свет. Мерседес ужасно хотелось смеяться вместе со всеми, но душа у нее так устала! Она слишком долго жила в постоянном страхе.
– Выпотрошите кур как следует, – сказала Мерседес. – И фасоль не забудьте.
Слова прозвучали резче, чем следовало, но на них все равно не обратили внимания. Все служанки с улыбкой смотрели на Офелию, а она стояла посреди кухни в новом зеленом платье с белым фартучком. И платье, и фартук Мерседес отгладила с таким же старанием, с каким их шила мама Офелии. Девочка в этом наряде была как героиня книжки, которую в детстве любила Мерседес. Мама часто приносила им с братом книги, она была учительницей, но книги не смогли ее защитить, когда солдаты сожгли деревню. Огонь сожрал и книги, и маму.
– Деточка, ты такая красавица! – заахала кухарка. – Просто чудо!
– Да! Платье чудесное! – сказала Роза с нежностью.
У нее была дочка, ровесница Офелии. Им всем девочка напоминала собственных детей и внуков – и самих себя в детстве.
– Работайте, работайте! Нечего бездельничать! – строго сказала Мерседес, хотя и у нее на душе потеплело.
Подойдя к Офелии, она бережно поправила воротник платья. Мама Офелии в самом деле была талантливая швея. Платье, сшитое ею для дочери, словно заколдовало кухню старой мельницы – и платье, и лицо девочки, сияющее радостью и красотой, как только что раскрывшийся цветок. Да, на мгновение работницы поверили, что мир снова стал целым.
– Хочешь молока с медом?
Офелия кивнула. Мерседес повела ее во двор. Там под деревом стояла рыжая корова, ее вымя раздулось от молока. Мерседес подставила ведро, и теплое белое молоко потекло по пальцам.
– Не стой слишком близко, испачкаешься, – сказала она Офелии. – Ты в этом платье прямо принцесса.
Офелия нерешительно отступила на шаг.
– Мерседес, ты веришь в фей? – спросила она, поглаживая корову по гладкому боку.
Мерседес снова потянула коровьи соски.
– Нет. Маленькая была – верила. Я тогда много во что верила.
Корова нетерпеливо замычала. Ей хотелось кормить телят, а не людей. Мерседес погладила ее, приговаривая что-то ласковое.
Офелия подошла ближе, забыв, что может испачкать платье, и тихо сказала:
– Вчера ночью ко мне прилетала фея.
– Правда? – Мерседес зачерпнула в плошку парного молока.
Офелия кивнула, глядя на нее огромными глазами.
– Да! И не одна! Три феи было! И еще Фавн!
– Фавн? – Мерседес выпрямила спину.
– Да. Такой старый… Очень высокий и худой. – Офелия руками изобразила в воздухе огромную фигуру. – И на вид старый, и пахнет от него… замшелым. Как от земли после дождя. И немножко – как от коровы.
Я хочу, чтобы ты о нем знала! – умоляли глаза девочки. Поверь мне, Мерседес, пожалуйста! Тяжело хранить тайну, если ни с кем не можешь ею поделиться. И очень трудно верить в правду, которую больше никто не хочет видеть. Мерседес-то об этом хорошо знала.
– Фавн, – повторила она. – Моя мама учила меня остерегаться фавнов. Бывают хорошие фавны, а бывают и не очень…
От этого воспоминания по ее губам скользнула улыбка. От воспоминания и от девочки. Но улыбка тотчас погасла. К ним шел капитан, а с ним – кто-то из офицеров. Мир сразу потемнел.
– Мерседес!
Девочку он словно и не заметил. Мерседес даже на миг почудилось, что Офелии здесь вовсе нет.
– Ты мне нужна. Ступай за мной к амбару!
Она пошла с ним. А как же иначе. Хотя так хотелось остаться с девочкой и теплым молоком, чувствуя на своей коже дыхание коровы.
У амбара солдаты разгружали грузовик.
Командовал ими лейтенант Медем. Увидев Видаля, он отдал честь:
– Мы все привезли, капитан! Как и обещали.
Мундир у лейтенанта был чистый и негнущийся, как у оловянного солдатика.
– Мука, соль, растительное масло, лекарства… – перечислял лейтенант, первым проходя в амбар. – Оливки, копченая свинина…
Он с гордостью показывал корзины и коробки. Пыльные полки были уставлены пакетами и консервными банками.
Видаль взял небольшой сверток, понюхал. Он любил хороший табак. И выпивку.
– Вот карточки.
Лейтенант Медем протянул Видалю пачку продуктовых карточек – огромная ценность в военное время, когда почти весь урожай уничтожен, а остатки забрали для нужд армии и крестьянам нечем кормить детей. Продуктами, которые привез отряд Медема, можно было бы накормить не одну деревню. Но Мерседес даже не взглянула на ящики с продовольствием. Она застыла возле штабеля коробок с красными крестами на этикетках. Лекарства! Хватит, чтобы излечить любые раны. В том числе и раны на ноге.
– Мерседес! – Видаль осматривал навесной замок на двери. – Ключ!
Она вынула из кармана связку ключей, отцепила один и протянула ему.
– Это единственный?
Она кивнула.
– Теперь он будет у меня.
И снова этот взгляд. Что ему известно?
– Капитан! – позвал снаружи офицер Гарсес, поджарый, как куница.
Он вечно улыбался служанкам.
Видаль словно не слышал. Он смотрел в упор на Мерседес, держа в руке ключ. С угрозой и в то же время словно поддразнивая. Играл в свою любимую игру: наводить страх.
Знает, снова подумала она. Нет, Мерседес, не знает. Он на всех так смотрит.
Наконец он отвернулся и вышел из амбара. Только тогда она перевела дух. Дыши, Мерседес!
Видаль подошел к Гарсесу. Тот стоял с биноклем, рассматривая лес.
– Капитан, может, это ничего и не значит, – услышала Мерседес, когда он передал бинокль Видалю.
Но она и так видела: над деревьями поднималась тонкая, почти невидимая струйка дыма, рисуя предательскую линию в ярко-голубом небе.
Видаль опустил бинокль.
– Нет. Это они. Я уверен.
Все мигом повскакали на коней и ринулись к лесу. Мерседес глядела им вслед. Костры разводят люди. Те самые, на которых солдаты охотятся.
Дыши, Мерседес!
Лабиринт
В стародавние времена жил-был знатный человек по имени Франсиско Аюсо. Он любил охотиться в лесу неподалеку от своего дворца. Лес был старый, очень старый, и в тени его деревьев Аюсо чувствовал себя молодым.
Однажды он со своими людьми преследовал редкостного оленя с шерстью серебристой, словно лунный свет. Охотники потеряли след оленя возле старой мельницы. Аюсо спешился, чтобы напиться воды из мельничного пруда, и увидел, что на земле среди водяного кресса и драконьих лилий спит девушка. Волосы у нее были черны как вороново крыло, а кожа бледная, как лепестки самой белой розы в дворцовом саду.
Когда он тронул ее за плечо, она проснулась и в страхе спряталась за дерево, словно олень, которого преследуют гончие. Аюсо не сразу удалось ее уверить, что он не причинит ей вреда. Казалось, она несколько дней ничего не ела. Он велел своим людям принести еды для девушки. Потом спросил, как ее зовут. Она ответила, что не помнит своего имени. Тогда один солдат сказал, что она, может, сбежала от Бледного Человека – это чудовище похищало детей из окрестных деревень и утаскивало их к себе в подземное логово.
Только двое детей сумели убежать от Бледного Человека. Они рассказали, как ужасный монстр съедает детей заживо. Даже спать не могли – боялись, что он им приснится. Но когда девушку спросили о Бледном Человеке, она только покачала головой, и лицо у нее было такое потерянное, что Аюсо не стал больше расспрашивать, чтобы не пробудить воспоминания о том, что она постаралась забыть.
Было ясно, что девушке негде жить, и Аюсо пригласил ее в свой дворец. Он поселил ее в отдельной комнате, дал новую одежду и новое имя – Альба, потому что память у нее была словно белый лист бумаги. Скоро она уже гуляла по саду и любовалась цветами. Оба они не могли насмотреться друг на друга.
Через три месяца Франсиско Аюсо попросил Альбу стать его женой. Она согласилась, потому что полюбила его так же сильно, как и он ее. Через год у них родился сын. Альба любила мальчика не меньше, чем мужа, но каждый раз, когда смотрела на него, печалилась, что не может ему рассказать, кто она и откуда. Она нигде не находила покоя и часами бродила по лесу или сидела на берегу пруда у старой мельницы.
Неподалеку от мельницы жила женщина по имени Росио. О ней говорили, что она ведьма. Жила она с дочерью и сыном в домике возле Расколотого дерева. Ходили слухи, что между его корней живет ядовитая жаба. Люди шептались, что ведьмины зелья могут даровать истинную любовь, долгую жизнь или, по желанию, смерть врага, но чаще всего женщины приходили к ней с просьбой прервать нежелательную беременность, потому что едва могли прокормить уже рожденных детей.
Однажды солдат, которому Аюсо приказал тайно следить за Альбой, чтобы с ней чего не случилось в лесу, доложил, что Альба наведывалась к Росио. Аюсо очень огорчился и потребовал у Альбы ответа. Альба уверяла, что всего лишь просила Росио помочь ей узнать, кто она. По словам Росио, ответ на этот вопрос можно получить только в полнолуние, ночью, в лабиринте, который нужно построить за мельничным прудом, а камни для этого взять из соседней деревни, откуда ушли все жители после того, как троих детей утащил Бледный Человек.
Аюсо любил Альбу больше всего на свете, поэтому он велел привести к нему ведьму и спросил, каким должен быть лабиринт. Росио отвела его на нужное место, отметила камешками четыре угла площадки и начертила на земле рисунок стен ивовой веткой. В самой середине, сказала она, нужно сделать колодец с лестницей, ведущей на дно. Аюсо не понравилось, как она на него смотрела – словно видела его самые темные желания так же ясно, как если бы его сердце было стеклянным. Она испугала его, и он презирал ее за это.
– Я сделаю, как ты сказала, – объявил Аюсо, – но, если ты меня одурачила и моя жена не найдет того, что потеряла, я прикажу утопить тебя в мельничном пруду.
Росио в ответ улыбнулась.
– Я знаю, – сказала она. – Но все мы должны сыграть свою роль, правда?
И она ушла к себе домой.
Лабиринт строили два месяца. Камень брали только из заброшенной деревни, как и велела ведьма. Стены, колодец и лестницу сделали в точности по ее словам.
Еще семь ночей Альба ждала, пока над законченным лабиринтом не поднялась полная луна – круглая, как серебряная монета. В ее лучах каменная арка у входа в лабиринт отбрасывала густую тень. Арку украшала рогатая голова языческого бога Цернунна, которому раньше поклонялись обитатели здешних лесов. По слухам, Росио до сих пор молилась ему.
Всю ночь, от заката до рассвета, Альба блуждала по извилистым дорожкам лабиринта, а ее маленький сын во дворце плакал от голода без материнского молока. Аюсо не пошел за женой, боясь, что при нем лабиринт ей не ответит. Всю ночь Аюсо ждал у арки, но, когда Альба наконец вышла из лабиринта, он понял по ее лицу, что она не получила ответов на свои вопросы.
Целый год раз в месяц, в полнолуние, Альба уходила в лабиринт, но нашла только молчание меж каменных стен. Она становилась все печальней и печальней и однажды в безлунную ноябрьскую ночь тяжело заболела. Альба умерла, не дожив до следующего полнолуния, и через час после того, как она сделала последний вдох, Аюсо отправил пятерых солдат к домику ведьмы. Они протащили Росио через лес к мельничному пруду, хотя мельник умолял их не осквернять мельницу таким ужасным делом. Трое сильных мужчин с трудом утопили Росио. Ее тело так и оставили плавать в пруду среди кувшинок, рыбам на съедение.
Пятнадцать лет спустя сын Аюсо вошел в лабиринт, надеясь отыскать свою маму. Больше его никто не видел. Еще двести двадцать лет и три года прошло, и сбылось пророчество ведьмы: лабиринт назвал истинное имя девушки, когда она вновь прошла между его древними стенами в облике девочки по имени Офелия.
10
Дерево
Офелия зашла уже далеко в лес, когда сзади раздался стук копыт. Но лошади умчались в другую сторону, и скоро снова все стихло, только слышался шелест листвы. Офелия на ходу читала слова, которые появились в книге Фавна. Среди деревьев они звучали еще более волшебно. Офелия читала снова и снова, хотя идти, держа в руках раскрытую книгу, было трудно.
В стародавние времена, когда лес был еще молод,
там жили чудесные и удивительные создания.
Офелия шагала в такт словам, как будто они прокладывали для нее невидимую тропинку.
Обитатели леса защищали друг друга.
Они спали в тени огромной смоковницы,
что росла на холме за мельницей.
Офелия подняла взгляд от книги и увидела перед собой холм. Не очень крутой, взобраться на него можно за несколько шагов, но растущее на нем дерево едва обхватили бы пятеро взрослых мужчин. Ствол был расколот, как на рисунке в книге.
А сейчас дерево умирает.
Ветви его засохли,
дряхлый ствол искорежен.
Офелия снова взглянула на дерево. От ствола отходили две могучие ветви без листьев, изогнутые, как рога Фавна.
В книге появились еще слова. Офелия шептала их, следя, как проступают на странице бледно-коричневые чернила.
Среди корней поселилась чудовищная жаба,
и дерево стало чахнуть.
Помести три волшебных камня
в рот жабы.
Офелия развязала мешочек, который получила от Фавна. Ей на ладонь упали три камешка. А в книге появились еще две строчки:
Достань у жабы из брюха золотой ключ.
Только тогда смоковница вновь расцветет.
У жабы из брюха… Офелия закрыла книгу и посмотрела на трещину в стволе дерева. Внутри была непроглядная темнота. Офелия снова положила три камешка в мешочек и шагнула к дереву. Тут она заметила, что ее новые туфельки сплошь облеплены грязью. Персонажи ее любимых сказок никогда не беспокоились из-за одежды. Офелия сняла белый фартучек и зеленое платье и повесила на ветку. Она слишком хорошо представляла, как расстроится мама, если они испачкаются. Потом она сняла и туфли. Земля холодила босые ноги, Офелия дрожала на ветру в тонкой нижней сорочке. Трещина была такая большая, что Офелия легко шагнула внутрь, но дальше проход становился уже. Пришлось встать на четвереньки.
Ветер снаружи трепал ленты на новом платье.
Берегись! – шептал ветер.
Берегись, Офелия! – пели развевающиеся ленты.
Но Офелия упрямо ползла вперед по тесному туннелю, в мокрое древесное нутро. Руки и коленки у нее измазались в жидкой грязи. Белая сорочка пропиталась грязью и стала бурой. Вокруг извивались древесные корни, впиваясь в землю, словно когти огромного деревянного зверя. По голым рукам Офелии к плечам поползли здоровенные мокрицы размером с мышь. Под ладонями хлюпала грязь, как будто земля решила проглотить Офелию.
Конца туннелю не было, но Офелия не хотела поворачивать назад. Она должна выполнить все три задания Фавна до полнолуния, если хочет доказать и ему, и себе, что она действительно Моанна, потерянная принцесса, и отец ждет ее, хотя Смерть заставила ее поверить, что его больше нет. Ведь если она не Моанна, то кто же? Дочка волка, укравшего мамино сердце? У него в глазах написано: «убийца». Офелия замерла на мгновение, прислушалась к звукам земли и отчаянному стуку собственного сердца. Потом она снова погрузила руки в жидкую грязь и поползла дальше по бесконечному туннелю.
11
Обитатели леса
Видаль и его солдаты быстро нашли догорающий костер, над которым поднимался в небо предательский дым. Хворост еще тлел. Видаль соскочил с коня, встал на колени возле кострища и, сняв перчатку, протянул вперед руку. Ладонь ощутила жар.
Еще и двадцати минут не прошло, как партизаны были здесь.
Должно быть, услышали их приближение. Конечно. Видаль смотрел на стену деревьев и жалел, что не может охотиться бесшумно, как волк. Он бы растерзал врагов одного за другим и слизал их кровь с присыпанного золою мха.
Гарсес опустился на колени рядом с капитаном. Видалю нравился его преданный взгляд. Гарсес ловил каждое его слово, как церковный служка ловит слова священника во время мессы.
– Человек десять-двенадцать, не больше.
Видаль научился искусству читать следы у своего деда. Отец научил его только одному – что самые страшные звери ходят на двух ногах.
– А это у нас что?
Он смахнул в сторону сухие листья. Между камней у костра лежал маленький пакетик. Сразу видно, что люди уходили в спешке. Три стеклянные ампулы, бережно завернутые в оберточную бумагу, показались Видалю знакомыми. Он встал и посмотрел ампулу на свет. Прозрачная жидкость блеснула в солнечных лучах. Антибиотик! Значит, кто-то из партизан ранен. Хорошо.
– Черт, смотрите! – Гарсес поднял с земли бумажку. – Они лотерейный билет потеряли!
Гарсес расхохотался.
Видаль жестом велел ему замолчать и прислушался. Партизаны все еще рядом, он их буквально чуял. Мерзавцы наблюдают за ними! Видаль шагнул к деревьям, но ничего не услышал, только шум листьев. Проклятье!
– Эй! – заорал он, подняв повыше ампулу. – Вы тут забыли! И лотерейный билет! Приходите заберите! Вдруг вам сегодня повезет?
В ответ чирикнула птица, и снова тишина.
И шелест листьев.
Лес над ним насмехается!
Снова.
Нет! Видаль отвернулся. Он не выставит себя дураком, гоняясь за партизанами по коварному лесному лабиринту. Он дождется, пока они сами к нему придут. У него – продовольствие и лекарства. А лекарства им нужны, по ампулам видно.
Видаль не ошибся.
За ним действительно наблюдали. Солдаты вскочили на коней и вслед за капитаном отправились назад, на мельницу. Деревья раскрасили их мундиры черными пятнами теней. С десяток оборванцев, прячась на холме над погасшим костром, наблюдали, как преследователи уходят. Ненадолго.
На этот раз Видаль едва их не поймал.
Он найдет их снова.
12
Жаба
Офелия уже не стряхивала мокриц с лица и рук. Она вся перемазалась в грязи. Казалось, она целую вечность ползет по внутренностям земли. Потерянная принцесса в поисках Подземной страны, если верить Фавну.
Стало трудно дышать, и впереди не видно было ничего, кроме темноты. Темнота, корни, жидкая грязь и полчища мокриц. Кому они служат? Едва этот вопрос пришел в голову Офелии, как она услышала, что позади нее что-то шевелится. Что-то большое и тяжелое.
Читать бесплатно другие книги:
