Возвращение Хислоп Виктория

Глава восьмая

Сегодня у них был последний урок. После недели занятий бессонные ночи давали о себе знать. Недосыпание сказывалось на способности учеников выполнять наставления.

Соня с Мэгги не были исключением, ноги, точно налитые свинцом, пытались повторить движения, которые разучивали в этот раз. Соне неоднократно пришлось извиниться перед партнером, а обычно спокойный парень, которого поставили в пару с Мэгги, громко вскрикивал от боли. Терпению Корасон пришел конец.

— Vamos, chicos![28] Все, танцуем! — повторяла она, пытаясь хоть как-то расшевелить класс. Потом она одобрительно вскрикивала, когда им удавалось повторить нечто, хотя бы отдаленно похожее на вращение, которое она демонстрировала. — Eso es! Eso es! Вот так! Вот так!

Даже наемные танцоры в тот день были сонными как мухи, и становилось ясно, что, если бы не деньги, они уж точно находились бы не здесь. Казалось, энергия и веселье этого жизнерадостного танца рассеялись, и, несмотря на все усилия Фелипе и Корасон, расшевелить класс так и не удалось. Наконец они сдались.

— Vale, vale[29], — сказала Корасон. — Попробуем кое-что новенькое. Передохните, потом мы покажем новый танец, который по силам станцевать даже вашим бабушкам.

Из динамиков полилась совершенно другая музыка.

— Меренге! — воскликнула Корасон, хватая Фелипе. — Если вы в состоянии сосчитать до двух, тогда вам по плечу и этот танец.

Она оказалась права: это был простейший из танцев, а заводной — «раз-два, раз-два» — ритм не требовал от пары ничего, кроме готовности прильнуть друг к другу и раскачиваться из стороны в сторону. Меренге — банальный в своей простоте — расшевелил класс. Прошло минут десять, и к покачиванию добавились простые развороты, атмосфера в танцклассе изменилась. На лицах заиграли улыбки.

— Меренге, — тяжело дыша, призналась Мэгги, — настолько интимный, насколько это возможно в танце без раздевания!

— Забавно, что это вообще назвали танцем, — согласилась Соня, смеясь.

Подружки зашлись смехом. Настроение меренге очень сильно отличалось от тревожных мотивов фламенко.

И этот танец незамедлительно дал результат, ему было можно научиться за одно занятие, а не тратить на него всю жизнь. Меренге требовал от партнеров чуть ли не дьявольского единства душ, в то время как фламенко вынуждал к предельному самоанализу и эгоцентричности. Меренге являлся диаметральной противоположностью цыганскому танцу, и редким людям удавалось остаться невосприимчивыми к его бьющему очарованию и энергии. В нем не было ничего от мрачности фламенко, однако не было и его глубины.

Пришло время прощаться, от души расцеловать друг друга в обе щеки, как будто они стали закадычными друзьями, обменяться номерами мобильных телефонов, пообещать еще встретиться в сальса-клубах и приехать друг к другу в гости. Корасон заверила их, что они были удивительными учениками и она надеется, что они когда-нибудь вернутся, чтобы еще позаниматься сальсой. Фелипе позволил жене говорить от имени их обоих, а сам стоял в стороне, улыбаясь в знак согласия.

Оказавшись на улице, Соня взяла Мэгги под руку — настроение и вовсе поднялось от осознания того, что занятиям конец.

— Пойдем отметим начало нашей новой танцевальной карьеры, — нараспев предложила Мэгги.

— Отличная идея. Куда?

Праздный вопрос. Вокруг залитого солнечным светом участка на тротуаре, где они стояли, на расстоянии нескольких шагов находилось по меньшей мере сто одно кафе.

— Давай будем просто прогуливаться, пока не увидим что-нибудь интересное.

Они шли минут десять. Магазины были до сих пор закрыты, на улицах — мало людей. Две пожилые пары, невысокие, седовласые, нарядно одетые, вышли на послеобеденную прогулку, чтобы поразмять ноги, терзаемые артритом, по пути остановившись выпить кофе с коньяком. Соня с Мэгги свернули на главную улицу.

Они чуть не прошли мимо «Каса Энрике». Кафе было зажато между двумя магазинами. Снаружи никакой вывески, лишь на тротуаре стояла старая бочка, которая теперь играла роль стола, загораживая вход. Двое безупречно одетых мужчин, один в оливковом пиджаке, второй в темном костюме, вели оживленную беседу в лучах послеобеденного солнца, с бокалом красного вина в одной руке и толстой коротенькой сигарой в другой. Они являли собой воплощение респектабельности и достатка жителей Гранады.

Мэгги затащила Соню в полутемное кафе и улыбнулась, проходя мимо двух испанцев. Бар скорее напоминал коридор, для посетителей едва ли оставался метр свободного пространства. Подруги заказали вино и тапас. Меню было написано на доске над входом.

— Ну, — начала Мэгги, чокаясь с Соней, — хорошо провела время?

— Чудесно! — призналась Соня. — Мне очень понравилось танцевать.

— Да, — согласилась Мэгги, с трудом сдерживая радость. — Я тоже отлично провела время.

— И не только благодаря танцам, — поддразнила подругу Соня.

— Нет, не только…

Они допили вино и вышли на улицу. Проходя мимо, Мэгги встретилась взглядом с одним из мужчин, тот тронул ее за руку.

— Сеньора…

Она замедлила шаг.

— Мэгги, пошли… — Соня обняла Мэгги и настойчиво увела ее прочь. Впервые она почувствовала, что Мэгги следует быть более осторожной с неразборчивыми самоуверенными испанцами.

Подругам необходимо было хоть немного поспать. Вернувшись в гостиницу, они разделись и залезли под одеяло. Соня подумала, заводя будильник на одиннадцать вечера, что их поездка в Испанию напоминает работу в ночную смену. Сегодня был их последний вечер в Гранаде, и они не хотели его проспать.

На танцполе в ту ночь Соня не чувствовала под собой ног: казалось, они даже не касаются земли. Все, чему она научилась за эту неделю, встало на свои места. Какая-то часть Сони всегда восставала против мнения, что женщине в жизни отведена полностью зависимая роль. Но сегодня этот парадокс стал понятен: быть пассивной — не значит быть зависимой. Ее сила была в том, насколько четко она отвечала партнеру. В этом не было никакого раболепства. В этом и заключалось мастерство, и на мгновение она вспомнила о Джеймсе, представила, как тяжело ему было бы ее понять.

Она всю ночь носилась, кружилась и вертелась как юла. В четыре часа утра она была уже больше не в силах танцевать, однако, когда Соня благодарила своего последнего партнера за танец, ее лицо сияло от удовольствия. Она ни разу не наступила ему на ногу, ни разу не споткнулась; от возбуждения кружилась голова.

Для Мэгги вечер оказался не таким приятным. Пако так и не пришел, и впервые за всю неделю она вернулась в гостиницу вместе с Соней.

Когда они вышли из ночного клуба, на улицах кипела жизнь: в коридорах обнимались парочки, молодежь тайком обменивала деньги на наркотики. Мэгги, выпившая много дешевого коньяка, тяжело оперлась на руку подруги, пока они шли, пошатываясь, по мощеным улицам. Соне пришлось напрячь все силы, чтобы удержать подругу в вертикальном положении. Она была значительно ниже ростом, чем Мэгги, и несколько раз они чуть не упали. И снова Соне вспомнилась юность, то, как недалеко они от нее ушли.

Ей удалось уложить подругу на кровать, затем она подоткнула одеяло и поставила стакан с водой на прикроватный столик. Мэгги проснется от мучительной жажды.

На следующее утро больная голова стала наименьшей из неприятностей Мэгги. Она была безутешна оттого, что Пако оказался таким же ненадежным, как и остальные мужчины, которых она встречала.

— В любом случае мы сегодня улетаем домой, — попыталась урезонить ее Соня.

— Дело совсем не в этом, — гнусаво ответила Мэгги. — Мы так и не попрощались.

По пути в аэропорт Мэгги молчала, отчасти потому, что находилась под воздействием спиртного из мини-бара, в пользу которого она отказалась от более питательного завтрака. Соня попыталась спасти ее от безысходности.

— Ты совершенно не изменилась, такая же, как и в шестнадцать! — мягко поддразнила она подругу.

— Знаю. — Мэгги тихонько плакала в промокший от слез носовой платок, продолжая глазеть в окно автомобиля. Время от времени она издавала оглушительный звук, глотая рыдания.

Соня положила руку подруге на плечо в качестве утешения, с иронией размышляя о веселом праздновании дня рождения, которое началось ее собственными слезами, а закончилось слезами Мэгги. Вероятно, женщин хлебом не корми — дай поплакать.

Такси неслось по автобану с ужасающей скоростью, лавируя между машинами и огромными фургонами, перевозившими дары испанских плодородных земель на рынки Северной Европы. Следующие полчаса обе женщины молчали; наконец рыдания Мэгги от горя и жалости к себе начали утихать. Она сама себя измучила.

— Нужно прекратить увлекаться мужчинами, — в конечном итоге призналась она, а на глаза вновь навернулись слезы. — Но смогу ли я?

— Это непросто, — утешила ее Соня, — очень непросто.

Их чартерный рейс с посадкой в аэропорту Станстед задержали на четыре часа, и, когда они приземлились в Лондоне, было уже восемь часов вечера. Они взяли такси от Ливерпуль-стрит до Клапама, и, прежде чем вышла Мэгги, подруги горячо обнялись.

— Береги себя, Мэгги, — выкрикнула Соня в окно.

— Ты тоже. Я позвоню.

Когда такси тронулось, Соня взглянула в заднее стекло и увидела, как Мэгги ищет в сумочке ключ. В водосточных канавах кружились мусор и листья. Неподалеку околачивались два подозрительных типа с капюшонами на головах. Плохо освещенная улица Клапама казалась совершенно заброшенной.

Сонина аккуратная улочка с подстриженными живыми изгородями, идеально вымощенными дорожками и начищенными до блеска дверными ручками, всего в пяти минутах езды отсюда, была словно из другого мира по сравнению с улицей, где жила Мэгги, где каждый дом был украшен целым рядом дверных звонков, а дворики — завалены контейнерами с мусором.

Несмотря на страдания Мэгги, которые, как Соня знала по опыту, продлятся недолго, сама она была не намерена утрачивать чувство благополучия, которое не покидало ее прошедшие несколько дней. Она позвонила в блестящий дверной звонок, но никто не открыл. Соня изумилась, поскольку машина Джеймса была припаркована у ворот. Подождав еще несколько секунд, не теряя надежды увидеть неясный силуэт за витражным стеклом филенчатых дверей, она начала искать ключ.

Оказавшись внутри, Соня бросила чемоданы на пол и ногой закрыла дверь. Усиленный резкой акустикой высоких потолков в коридоре и гладкой плиткой, звук захлопнувшейся двери прозвучал как выстрел. Соня вздрогнула. Подобные звуки Джеймс ненавидел.

— Привет! — крикнула она. — Я вернулась.

Через приоткрытую дверь Соня видела, что Джеймс сидит в кресле в гостиной. Он дождался, пока она войдет, потом ответил.

— Привет, — проворчал он, как будто она только что вернулась с работы, а не после недельного отсутствия.

Его холодный тон говорил лишь о том, что он не намерен поддерживать беседу. Сухой односложный ответ не вселял энтузиазма. Муж не собирался ничего добавлять. Соня эхом повторила за ним:

— Привет. — И, поколебавшись, добавила: — Как тут дела?

— Отлично, спасибо. Просто отлично.

Газета, которую он на секунду опустил, теперь опять скрыла его лицо, как ширма. Соня видела лишь его сверкающую, только-только начинающую лысеть макушку.

В его отрывистом ответе явно сквозило раздражение, газетные страницы зашелестели, когда Джеймс развернул их и продолжил внимательное чтение новостей прошедшего дня. Соня повернулась, чтобы уйти, — ей очень захотелось пить, — когда услышала, как Джеймс с сарказмом крикнул ей в удаляющуюся спину:

— Об ужине не беспокойся. Я плотно пообедал.

От этих слов настроение Сони тут же упало. Вновь, как в гостиничном номере всего несколько дней назад, на нее нахлынуло чувство безысходности. Казалось, что Гранада так же далеко, как и солнце.

Она подумала, что и не собиралась ни о чем беспокоиться, когда отправилась на кухню.

— Ладно, — был ее ответ, — посмотрим, что можно быстренько приготовить.

Джеймс, пока ее не было, явно каждый вечер обедал вне дома. В холодильнике все осталось нетронутым: сыр заплесневел, помидоры пожухли. В углу завалялись банка копченого лосося с просроченной датой — муж точно не отравится — и пара яиц. Достаточно, чтобы приготовить ужин на скорую руку.

Соня находилась на своей кухне, которая так и блестела от стерильной чистоты, окутавшей ее, словно влажная простыня. Возле раковины стоял пустой стакан — единственный диссонанс в этом идеальном порядке на рабочей поверхности. Кухонный дубовый сервант со стеклянными вставками представлял собой попытку сымитировать старый деревенский стиль, но этот буфет не нес отпечатка старины. В уголках молдингов даже не скапливался характерный налет пыли, настолько тщательно протирали его мягкой, чуть влажной тряпкой.

Когда они поженились, дом уже принадлежал Джеймсу, и Соня продолжала считать его домом мужа. До ее появления он был уже полностью обставлен и декорирован, и даже мысли о том, чтобы что-либо перестроить на Сонин вкус, не возникало.

В этот момент Джеймс появился на кухне и бросил беглый взгляд на продукты, разложенные на кухонном столе.

— Я не хочу есть, — заявил он. — Пойду лягу спать. Завтра рано утром деловая встреча. Спокойной ночи.

Не успела Соня и рта раскрыть, как он пошел наверх. Она спускала воду из крана до тех пор, пока та не стала ледяной, потом наполнила стакан, выпила воду одним долгим глотком, откинув голову назад и глядя в потолок. Одна лампочка перегорела. Мгновение все Сонино внимание было приковано к маленькой черной дырочке на потолке.

Раньше она тут же подошла бы к буфету под лестницей, перегоревшая лампочка была бы извлечена из патрона, а на ее место ввернута новая. Но не сейчас. Казалось, подобные мелочи больше не имеют значения.

Иногда она, стоя на кухне, задавалась одним, на самом деле очень важным вопросом: «А нужно ли?» Сегодня она была в этом совсем не уверена.

Джеймс продолжал относиться к Соне с прохладцей. Он допоздна задерживался на работе, впрочем, как и она, пытаясь ликвидировать завалы, образовавшиеся за время ее отсутствия.

Прошла почти неделя, прежде чем им удалось сесть и поужинать вместе. За столом завязался разговор. О чем им было говорить? Соня прекрасно знала, что Джеймса не интересует подробный рассказ о том, чем она занималась в Гранаде. И, разумеется, ему совершенно неинтересно знать, что Мэгги влюбилась.

Беседа состояла из общих фраз, пока Джеймс не прикончил половину второй бутылки вина.

— Пока тебя не было, я взял одну из твоих книг, — сказал он.

— Правда? — удивилась Соня. — Какую?

— «Конец романа», — резко заявил он. — Некого Грэма…

— Грина, — подсказала Соня. — Неужели не помнишь, мы смотрели фильм, снятый по этому роману?

Джеймс в ответ лишь что-то пробурчал.

— Понравилось? — спросила Соня.

— Я не читал. Не всю, во всяком случае.

— Хотя бы начал?

— Я прочел только то, что было подчеркнуто. Очень интересные мысли.

Соня никак не могла избавиться от школьной привычки делать пометки на полях своих книг.

— Они многое о тебе рассказали.

— Что ты имеешь в виду? — Соню немного покоробило то, что Джеймс пристально изучал ее пометки на полях. Была в этом какая-то мания. — А почему ты не прочел всю книгу?

— Потому что хотел прочесть лишь те места, которые ты отметила особо. Так быстрее.

Тон Джеймса стал агрессивным, Соня понимала, что надвигается скандал. Пять-шесть бокалов вина, которые он выпил за ужином, стали лишь дополнением к обильным возлияниям за обедом. Соня почувствовала — ссоры не избежать. Ее сердце глухо заколотилось в груди. Губы Джеймса побагровели, и впервые она заметила, какие черные у него зубы, как будто он ел чернику.

— Книга заставила меня задуматься: а не завела ли ты сама романчик? Тебя явно заинтересовало, как эта женщина, Сара Майлз, обделывает свои делишки.

— Джеймс! Это просто возмутительно! Ты делаешь такие выводы на основе лишь пары подчеркнутых абзацев в книге?

— Да, это объясняет, почему ты каждую неделю ускользаешь на свои так называемые занятия танцами и где ты была на прошлой неделе!

— Мы были с Мэгги в Испании — отмечали ее тридцатипятилетие! — запротестовала Соня.

— Да, я знаю, что ты была в солнечной Испании, — заметил он с сарказмом. — Тебе прислал открытку какой-то грязный даго[30].

С этими словами Джеймс встал, нетвердой походкой направился к кухонному буфету, где они обычно складывали почту, и достал открытку. На ней была изображена Альгамбра.

— «Дорогая Соня, — прочел он вслух, — я получил большое наслаждение от наших бесед. Если вы когда-нибудь будете в Гранаде, заходите в гости. Мигель».

Открытка была отправлена на адрес гостиницы, где они останавливались, а оттуда ее переслали Соне домой. Милый прощальный жест старика. Она удивилась: откуда он узнал, как ее зовут?

Джеймс передал открытку Соне, как будто она жгла ему пальцы.

— Думаю, это от официанта, с которым я несколько раз беседовала, — объяснила она. — Вероятно, его зовут Мигель.

— Предполагаю, что именно Мигель, — насмешливо фыркнул Джеймс.

— Я ходила каждое утро к нему в кафе. Он рассказал мне об истории Гранады, — выступила в свою защиту Соня.

— Понятно, — сказал Джеймс, откидываясь на спинку стула и выплескивая остатки вина себе в стакан, а затем презрительно добавил: — Значит, официант.

— Разумеется, тебе не стоит ревновать. Он древний старик, Джеймс!

— И ты рассчитываешь, что я в это поверю? Ради бога, Соня, не принимай меня за идиота.

Он наклонился к ней и выкрикнул последние слова прямо ей в лицо. Она почувствовала на губах брызги слюны и красного вина — какая мерзость! Соня не желала этой ссоры, но хотела оставить последнее слово за собой.

— Не думаю, что у меня получится, — ответила она, разворачиваясь на каблуках, чтобы уйти. На столе остался недоеденный ужин.

Той ночью и все последующие они спали в разных комнатах. Как обычно, Джеймс ни свет ни заря уходил на работу, а когда он возвращался, Соня уже спала. Соня осознала, что, как это ни удивительно, очень легко жить в одном доме с человеком и никогда с ним не встречаться. Интересно, сколько это может продолжаться?

Даже если в отношениях с мужем стычек было не избежать, то она и представить себе не могла, что толчком к ним послужит прихрамывающий старик, живущий в тысячах километров от них. Это-то Соню и поразило больше всего.

Глава девятая

Во вторник Соня вернулась к занятиям танцами в Клапаме. После возвращения из Испании она пару раз созванивалась с Мэгги и была уверена, что встретит подругу на занятиях.

После танцевальной школы в Гранаде с ее шестью танцклассами и коридором, украшенным памятными вещами, школа в Южном Лондоне казалась совершенно блеклой. Однако было нечто общее: сильный запах сырости и затхлого воздуха. Несмотря на это, некоторая нерешительность охватывала большинство людей, переступавших порог обеих школ. У их руководителей были задачи поважнее, чем покраска стен и ремонт электропроводки. На первом месте у них всегда стоял танец.

Соня была несколько удивлена, когда ее подруга не появилась на занятии, но вскоре она увлеклась танцем. После минувшей напряженной недели ее мастерство заметно выросло, и в конце занятия Хуан Карлос сказал, что она уже слишком хорошо танцует, чтобы заниматься с новичками. Может, ей стоит перейти в группу продвинутых танцоров?

— С удовольствием, — ответила она. — А когда они занимаются?

— Каждую пятницу в восемь, — ответил он.

Она была польщена, но потом с тревогой осознала, что это будет для Джеймса последней каплей. Соня тяжело вздохнула и кивнула.

— Тогда до пятницы, — улыбнулся ей учитель танцев.

Вот уже несколько дней Соня с Джеймсом не разговаривали. Она была не настолько наивна, чтобы ожидать от него извинений, особенно если он считал, что с отправителем открытки у его жены был курортный роман. Но Соня отчаянно надеялась, что в воздухе запахнет оттепелью. В его нежелании принимать какую-либо точку зрения, кроме своей собственной, в его упрямой самоуверенности не было ничего нового, однако раньше Соня всегда сама делала первый шаг к примирению. Она понимала, что брак — это умение идти на компромисс, но ее ужасно злило недоверие Джеймса, и эта злость придавала ей сил. Впервые она задумалась над перспективой остаться без мужчины, который подавлял ее вот уже семь лет.

Она отдавала себе отчет, что посещение танцкласса по пятницам вряд ли будет способствовать разрядке ситуации. Пятница была главным днем в их общественной жизни, поскольку Джеймсу не нужно было на следующее утро вставать ни свет ни заря, да и на выходные пока никто не разъехался. Обычно в пятницу вечером устраивались приемы, хотя в настоящий момент было трудно представить, что они смогут и дальше изображать счастливую супружескую пару, есть с лучших сервизов и обсуждать цены на недвижимость в юго-западном районе.

Удобный момент поговорить с Джеймсом так и не наступил. Соня уже давно спала, когда он явился домой.

На следующий день она позвонила Мэгги.

— Почему ты вчера не пришла на занятия? — спросила она.

— Позже расскажу, когда встретимся за бокальчиком вина, — загадочно ответила подруга. — В половине девятого в «Винограднике»?

Тем вечером Мэгги желала говорить только на одну тему, и Соня сразу, как только вошла в двери бара, догадалась о чем. Мэгги так и светилась от удовольствия. Во время их последней встречи подруга захлебывалась слезами. Сегодня она сияла от счастья.

— Ну, и что случилось? — ожидая ответа, спросила Соня.

Она уже купила бутылочку вина и теперь наливала вино в бокал Мэгги, которая тут же схватила его и чокнулась с Соней.

— Ну… В субботу звонил Пако. Как оказалось, в тот вечер у него сломалась машина, и он не смог приехать в клуб… И по мобильному позвонить не мог. Он очень, очень сожалел. Правда.

— Прекрасно. Так и должно быть, принимая во внимание то, как сильно ты из-за него расстроилась.

— Но это еще не все. Он хочет, чтобы я снова приехала — и на этот раз остановилась у него.

Соня медлила. Хотя она отлично знала, что при принятии решений Мэгги никогда не берет в расчет здравый смысл, но чувствовала, что порой роль третейского судьи отводится именно ей, Соне.

— Ты на самом деле считаешь, что это хорошая мысль?

Мэгги вопросительно посмотрела на подругу.

— Я не могу придумать вескую причину, почему мне не следует ехать, — объяснила она. — По правде говоря, я подумываю над тем, чтобы все бросить и уехать жить в Испанию. Я так давно об этом мечтала.

— А как же Кэнди?

— Кэнди хочет переехать, чтобы жить с подружками из художественной школы. Она не слишком-то будет без меня скучать.

— А твоя работа?

— Я свободный художник. Завтра же все могу бросить. А в Испании все необычайно дешево. Я кое-что подкопила.

— Как по мне, все происходит слишком быстро.

— Да, но давай посмотрим правде в глаза, Соня! Что я теряю?

Мэгги была права. Границы ее жизни были размыты. Если Соне действительно было что терять, Мэгги мало что здесь держало. Ее дочь была вполне самостоятельной и не нуждалась в финансовой поддержке.

— Даже если с Пако ничего не выгорит, — добавила Мэгги, поигрывая вином в бокале, — по крайней мере я буду жить в стране, которую люблю.

Что касалось Сони, у нее было две причины для того, чтобы отговорить Мэгги от поездки: во-первых, она будет скучать по подруге, а во-вторых, она сомневалась в искренности испанца.

Но она промолчала. Позже выяснилось, что Мэгги уже забронировала билет на самолет, лишний раз подтвердив то, что и так подозревала Соня: ее мнения никто не спрашивает.

Мэгги переполняли наполеоновские планы, так что Соня смогла вернуться к рассказу о собственных проблемах лишь к концу вечера.

— Значит, вы поссорились, как только ты вернулась домой? Из-за пометок в романе? И он решил, что ты завела интрижку с официантом?

— Можно и так сказать, — робко призналась Соня.

— Но это просто смешно! Извини, но он полный идиот!

— Извиняю. Ты говоришь это уже не в первый раз, — засмеялась Соня.

— Как ты собираешься теперь поступить с танцами по пятницам? — поинтересовалась Мэгги, как будто только это ее волновало.

— Боюсь ему об этом даже сказать! Но я должна заниматься. Я просто не могу бросить, согласна?

— Нет, не можешь. Я обязательно позвоню тебе на следующей неделе и надеюсь услышать, что ты приняла правильное решение.

Они прикончили бутылку вина, доели оливки, которые заказали, чтобы вновь почувствовать себя так, словно они в Испании.

На тротуаре они обнялись.

— Мэгги, береги себя, — напутствовала подругу Соня. — Не пропадай, договорились?

— Разумеется, не пропаду. Ты приедешь ко мне в гости. Если не приедешь сама, я вернусь и увезу тебя силой.

Спустя десять дней судьба заставила Мэгги уехать, чтобы с головой окунуться в безумство страсти.

Глава десятая

Соня подсчитала, сколько же они не виделись с отцом. Почти два месяца прошло после ее последнего визита к Джеку. Ее пронзило неразделенное чувство вины, которое испытывает единственный ребенок.

Жаль, что он живет так далеко. Но Джек постоянно заверял ее, что совершенно счастлив, что не хочет покидать насиженные места, где родился и прожил всю сознательную жизнь. Время от времени Соня задавалась вопросом, что она будет делать, если он станет совсем беспомощным. Она попыталась представить, как он переедет жить к ним с Джеймсом. Такое даже невозможно было вообразить. Когда тенистые улицы Уондзуорта остались позади и Соня пересекла Балхам, Тутинг и Норвуд, она уже убедила себя, что не стоит волновать отца и выплескивать на него свои проблемы с Джеймсом.

Кройдон. Если и существовала полная противоположность Гранаде, то это был серый пригород — Кройдон. Соня подумала, что ему не хватает романтизма, загадки и красоты западного мира. До боли обидно ехать по его серым улицам. Соня дивилась: интересно, архитекторы середины шестидесятых прошлого века когда-нибудь приезжали сюда, чтобы посмотреть, во что с годами превратилась их работа? Разве могли они себе представить серый бетон в размытых грязных пятнах краски или огромные оконные стекла черными от копоти и пыли? Однако это место любил ее отец, и, несмотря на то что оно изменилось до неузнаваемости, он видел лишь его былую красоту. Здесь осталось его сердце.

Они придерживались заведенного ритуала. В тот субботний день Джек Хайнс угощал ее французским печеньем на тарелке, украшенной уже выцветшим цветочным рисунком.

— Как успехи в танцах? — поинтересовался он.

— Все просто отлично, — улыбнулась Соня. — Мне очень нравится.

— Это хорошо. Жаль, что я больше не могу танцевать, — хихикнул он. — Я бы научил тебя парочке наших фирменных шагов. Хотя, подозреваю, ты решила бы, что они слишком старомодны.

— Уверена, ты ошибаешься, — мягко возразила Соня. — Танец остается танцем, согласен?

— Ну, не знаю. Но в любом случае — я так рад, что ты продолжаешь танцевать.

— Не представляю, как бы я бросила!

— А что Испания? — спросил он. — Я получил твою открытку. Как отпраздновали день рождения Мэгги?

Соня позвонила отцу перед отъездом, чтобы сообщить, куда отправляется со своей старой школьной подругой.

— Просто сказочно, — призналась Соня, делая маленький глоток из чашки тончайшего фарфора. — Мы взяли несколько уроков танцев, пока были там.