Пух и прах Макбейн Эд

Сорвав трубку, он позвонил по номеру Фредерик 7-8024 и попросил к телефону лейтенанта Питера Бернса.

В то утро Питеру Бернсу хватало неприятностей и без начальника полиции. Во-первых, Карелла загремел в больницу с ожогами обеих рук второй степени, а во-вторых, маляры добрались до его кабинета, где и принялись свинячить, стоя на стремянках и размахивая кистями, и одновременно рассказывать друг другу анекдоты. Бернс не питал особо нежных чувств к начальнику полиции – эту шишку в погонах перевели сюда из другого города, где уровень преступности, по мнению Питера, был еще выше. Начальник полиции отвчал лейтенанту взаимностью. Словоохотливый ирландец Бернс не раз и не два во время слетов полицейских профсоюзных организаций и заседаний «Изумрудного общества»[5], не стесняясь в выражениях, при всем честном народе высказывал все, что он думает о новом назначенце. Именно поэтому в то утро голос начальника полиции, звучавший из трубки телефона в забрызганном краской кабинете Бернса, мягко говоря, не сочился патокой.

– Что все это значит, Бернс? – осведомился начальник полиции.

– Видите ли, сэр, – промолвил лейтенант, подумав, что предыдущий начальник обращался к нему по имени, – вчера нам действительно поступило несколько телефонных звонков с угрозами от неустановленного лица, о чем я поставил в известность лично распорядителя садово-паркового хозяйства Каупера.

– А какие меры вы приняли в связи с этими звонками? А, Бернс?

– Установили слежку за местом, куда должны были принести выкуп, и задержали человека, который за ним пришел.

– Что дальше? – отрывисто произнес начальник полиции.

– Мы его допросили и отпустили.

– Почему?

– Недостаточно оснований для задержания, – честно ответил Питер. – Потом его снова допросили – уже после убийства мистера Каупера. Арестовывать его не за что. Этот человек все еще на свободе, но сегодня утром мы поставили на прослушку его телефон. Будем действовать сразу, как только удастся засечь что-нибудь подозрительное.

– Почему Кауперу не предоставили охрану?

– Я ему предложил, сэр, но он отказался.

– Почему за подозреваемым сразу же не установили наружное наблюдение? – сердито осведомился начальник полиции.

– У меня все заняты, сэр. Я связался со сто пятнадцатым участком в Риверхеде, где проживает подозреваемый, но у них тоже не нашлось ни одного свободного человека. Кроме того, как я вам уже сказал, мистер Каупер сам отказался от охраны. Он решил, что мы имеем дело с психом. Должен вам сказать, что я разделял его мнение. Вплоть до недавних событий, доказавших обратное.

– Почему еще не нашли его квартиру?

– Какую квартиру, сэр? – не понял Бернс.

– Квартиру, из которой стреляли в Каупера.

– Простите, сэр, но убийство совершили за пределами нашей зоны ответственности. Филармония находится на территории пятьдесят третьего участка. Нисколько не сомневаюсь, что вам как начальнику полиции известно: расследование ведется силами детективов того участка, на территории которого было совершено убийство.

– Значит, так, Бернс, перестаньте мне вешать лапшу на уши.

– У нас в городе такие правила, – несколько растерянно проговорил Питер.

– Поручаю дело вам! – отрезал шеф. – Вы меня хорошо поняли, Бернс?

– Как скажете, сэр. Если это приказ…

– Да, это приказ. Отправьте людей на место преступления и найдите эту чертову квартиру.

– Есть, сэр.

– Потом доложите мне.

– Есть, сэр, – повторил Бернс и повесил трубку.

– Чего, обругали вас? – поинтересовался первый маляр.

– Крепко пропесочили? – подал голос второй маляр.

Они стояли на стремянках и скалились. На пол с кистей капала зеленая краска.

– А ну пошли к чертовой матери из моего кабинета! – заорал Бернс.

– Мы не закончили, – возразил первый маляр.

– Вот закончим, тогда уйдем, – добавил его коллега.

– У нас такие правила, – пояснил первый маляр.

– Между прочим, мы вообще вам не подчиняемся. Мы работаем не в полиции.

– К вашему сведению, мы работаем в отделе коммунального хозяйства.

– Ремонтно-эксплуатационного управления.

– И никогда не бросаем работу недоделанной.

– Хватит капать краской на пол, черт бы вас побрал! – заорал Бернс и вылетел из кабинета. – Хоуз! – рявкнул он. – Клинг! Уиллис! Браун! Едрена мать, куда все подевались?

Из туалета, застегивая ширинку, показался Мейер.

– Что случилось, командир? – спросил он.

– Ты где был? – взъярился на него лейтенант.

– Отливал. А в чем дело? Что стряслось-то?

– Отправь кого-нибудь на место преступления! – рявкнул Бернс.

– Какое еще место преступления?

– Такое! Ну, где грохнули этого сраного распорядителя парков!

– Ладно, не вопрос, – пожал плечами Мейер. – Но зачем? Мы же не ведем это дело.

– Уже ведем.

– Да ну?

– Кто дежурит в следственном отделе? – мрачно спросил Бернс.

– Я.

– Где Клинг?

– У него выходной.

– А Браун?

– Он занимается прослушкой.

– Уиллис?

– Поехал в больницу проведать Стива, – спокойно ответил Мейер.

– А Хоуз?

– Пошел купить себе чего-нибудь перекусить.

– У меня здесь что, участок или горнолыжный курорт?

– Видите ли, сэр…

Питер не желал ничего слышать:

– Как только появится Хоуз, сию же секунду отправишь его на место преступления! Сам свяжись с экспертами по баллистике, выясни, что им удалось накопать. Позвони судмедэкспертам, добудь у них протокол с результатами вскрытия тела. Давай, Мейер, не стой, за дело!

– Слушаюсь, сэр! – рявкнул Мейер и тут же кинулся к телефону.

– У меня так скоро крыша съедет, – проворчал Бернс и быстрым шагом направился в кабинет.

Неожиданно вспомнив о продолжающих там свинячить развеселых малярах, он резко развернулся и двинулся в канцелярию.

– Мисколо, ты когда наведешь у себя порядок?! – заорал он с порога. – Почему у тебя папки с делами валяются как попало? Чем ты тут целыми днями занимаешься? Кофе варишь?

– Сэр? – только и промолвил Мисколо, будучи застигнутым как раз за приготовлением кофе.

Берт Клинг был влюблен.

Март не самый подходящий месяц для романтических чувств. Лучше всего влюбляться, когда уже распускаются цветы, с реки дует ласковый ветерок, а домашние питомцы подходят к тебе и лижут руку. Если ты влюбился в марте, в этом есть лишь один плюс. Как сказал поэт, лучше уж влюбляться в марте, чем вообще не знать любви.

Берт был влюблен до беспамятства.

Он был влюблен до беспамятства в девушку двадцати трех лет – полногрудую, крутобедрую, с васильковыми глазами и ниспадавшими до середины спины медового цвета волосами, которые она иногда укладывала в узел на затылке. По любым меркам девушка считалась высокой, и все равно, даже на каблуках, едва доставала Берту до подбородка. Он был влюблен до безумия в девушку, тянувшуюся к знаниям, – она училась на вечернем в университете, чтобы получить магистерский диплом по психологии, а днем работала в отделе кадров одной компании в центре города на Шеферд-стрит – проводила собеседования с соискателями. Берт влюбился в девушку серьезную, ведь она собиралась защитить кандидатскую, получить разрешение на медицинскую практику и стать психологом. Девушка была с безуминкой – в прошлом месяце на День святого Валентина она прислала в участок вырезанное из фанеры красное сердце высотой метр восемьдесят, на котором написала желтой краской: «Синтия Форрест любит детектива третьего разряда Бертрама Клинга – что, теперь это преступление?» Из-за того случая коллеги до сих пор подтрунивали над Бертом, не уставая упражняться в остроумии. Синди была девушкой впечатлительной, способной разрыдаться, увидев на улице слепого музыканта, играющего на аккордеоне. Однажды она, не проронив ни слова, беззвучно положила ему в шляпу пять долларов и долго плакала, уткнувшись в плечо Клинга. Синди была девушкой страстной, вжимавшейся в Берта по ночам, словно безумная. Она могла разбудить его в шесть утра со словами: «Слышь, легавый, мне через пару часов на работу, как будем убивать свободное время?» На это Клинг неизменно отвечал: «Вообще-то меня секс совершенно не интересует», потом начинал целовать ее, пока она не забывала обо всем на свете… А после он сидел напротив Синди за кухонным столом и пожирал ее глазами, восхищаясь красотой девушки. Однажды Берт заставил ее покраснеть, сказав: «На Мейсон-авеню есть одна торговка из Пуэрто-Рико. Ее зовут Илуминада. Это имя куда больше подходит тебе, Синди. От тебя в комнате становится светлее».

Боже, как же он был влюблен.

Однако на дворе по-прежнему стоял март, на улицах возвышались сугробы снега, выпавшего еще в феврале, а ветра завывали подобно волкам, преследующим своих жертв. Было по-зимнему холодно, и казалось, что этому холоду никогда не придет конец, разве что в августе, когда, возможно, да-да, возможно, в этом нет уверенности, снег растает и распустятся цветы. И чем заняться в такую паскудную погоду? Поговорить с любимой о делах на работе в полиции? Чем заняться, когда бежишь по скованной холодом улице во время обеденного перерыва Синди, прижимая ее к себе? Рассказать ей, перекрикивая вой ветра, о странных обстоятельствах, окружающих гибель распорядителя садово-паркового хозяйства Каупера?

– Да, все это очень странно, – согласилась Синди и, вытащив руку из кармана, придержала платок, который ветер силился сорвать у нее с головы. – Слушай, Берт, я страшно устала от этой зимы. А ты?

– Ага, – кивнул Клинг. – Знаешь, Синди, я надеюсь, что это все-таки не он.

– Ты о ком?

– Про мужика, который нам звонил в участок, – вздохнул Берт, – который убил Каупера. Знаешь, на кого я думаю? Не дай Бог, конечно…

– На кого?

– На Глухого.

– Какого Глухого? – не поняла девушка.

– Несколько лет назад – может, семь, а может, и все восемь – мы шли по следу одного преступника. Он пытался ограбить банк. Весь город на уши поставил. Умный был, зараза, с такими башковитыми мы никогда не имели дела.

– Кто?

– Да этот Глухой.

– Я поняла, а звали-то его как?

– Мы не знаем, – сокрушенно произнес Клинг. – Нам так и не удалось его изловить. Он прыгнул в реку, и мы решили, что он утонул. Вдруг это он вернулся? Как Франкенштейн.

– Ты хочешь сказать, как чудовище Франкенштейна? – уточнила Синди.

– Да, оно самое. Помнишь, этот монстр должен был погибнуть при пожаре, а он взял и выжил.

– Помню.

– Жуткое кино, – покачал головой Клинг.

– Я чуть не описалась от страха, когда его смотрела, – призналась Синди, – между прочим, по телевизору!

– Ты описалась по телевизору? – переспросил Берт. – Перед аудиторией в сорок миллионов человек?

– Чуть не описалась! – расплылась в улыбке Синди и ткнула Клинга локтем в бок. – А «Франкенштейна» я по телевизору смотрела.

– Глухой, – промолвил Клинг. – Надеюсь, что это все-таки не он.

Берт оказался первым детективом во всем следственном отделе участка, который вслух допустил возможность, что убийцей Каупера является человек, несколько лет назад доставивший полицейским массу хлопот. Да, Берт Клинг был достаточно молод и не был семи пядей во лбу, но даже он догадался, что дело дрянь. Их старый знакомец, однажды подписавший свое послание «Л. Сордо» («эль-сордо» по-испански значит «глухой», очень остроумно), был способен с компьютерной точностью воплощать хитроумные планы в жизнь, умел с виртуозной ловкостью использовать тот шанс, который подкидывала ему фортуна. Он с легкостью сеял хаос в четко выстроенной работе участка, выставляя стражей закона героями комедии эпохи немого черно-белого кино. И вот если Каупера действительно убил он, значит, это только начало. Представив, что может сотворить Глухой, Клинг невольно содрогнулся. Он прекрасно понимал, что ежится сейчас совсем не от холода.

– Надеюсь, это все-таки не он, – промолвил Берт, но его слова унес прочь ветер.

– Поцелуй меня, – вдруг попросила Синди, – а потом, жадюга, угости горячим шоколадом.

Пареньку, явившемуся в участок в среду, было лет двенадцать.

Синяя куртка, доставшаяся, наверное, от старшего брата, была на три размера больше, чем нужно, и висела на пареньке мешком. Капюшон, наброшенный на голову и стянутый тесемками, был слишком велик и постоянно спадал. Когда мальчишка зашел в участок, одной рукой он сражался с ненавистным капюшоном, а второй пытался вытереть текущие из носа сопли и сжимал конверт. На ногах у него были кроссовки с высоким голеностопом, вроде тех, что, несмотря на возражения врачей, круглый год носят все юные обитатели трущоб. Подпрыгивающей походкой он приблизился к стойке, на которой стоял диспетчерский пульт, в очередной раз поправил капюшон, еще раз вытер хлюпающий нос, поднял взгляд на сержанта Марчисона и спросил:

– Это вы дежурный сержант?

– Я дежурный сержант, – отозвался Марчисон, не отрываясь от личных карточек отсутствующих полицейских, которые он заполнял, сверяясь с общим списком, составленным еще утром.

Часы показывали десять минут третьего, через полтора часа придет новая смена патрульных – придется составлять еще один список отсутствующих, потом на каждого заводить личную карточку… Бесконечная мышиная возня. Сизифов труд. Лучше б он пошел в пожарные. Или, скажем, в почтальоны.

– Мне сказали отдать вам вот это. – Паренек протянул Марчисону запечатанный конверт.

– Спасибо, – отозвался сержант.

Он взял конверт, даже не посмотрев на мальчишку. Вдруг Марчисон замер и поднял на паренька взгляд:

– А ну-ка погоди.

– Чего годить-то? В чем дело?

– Просто постой тут секундочку, только и всего, – ответил Марчисон и открыл конверт. Развернув аккуратно сложенный листок бумаги, он прочитал написанное на нем, посмотрел на мальчугана и спросил: «Где ты это взял?»

– Там… – Паренек махнул в сторону входной двери, что вела на улицу.

– Где там?

– Ну, там… – Мальчишка пожал плечами. – Мужик какой-то дал.

– Какой еще мужик? – прищурился сержант.

– Высокий. На улице.

– Какой улице?

– Рядом с парком.

– Он тебе дал это? – кивнул на конверт Марчисон.

– Ага.

– И что сказал?

– Сказал отнести в участок и передать дежурному сержанту.

– Ты этого человека знаешь?

– Нет, – пацан мотнул головой, – но он мне дал за работу пять баксов.

– Как он выглядел?

– Высокий, волосы светлые такие. И еще у него была такая фигня в ухе…

– Какая фигня?

– Ну, ее глухие носят, чтоб лучше слышать, – пояснил паренек и в очередной раз вытер нос рукой.

Послание на листке, сложенное из вырезанных газетных букв, гласило:

«Следующий – заместитель мэра Скэнлон!»

Детективы тщательно изучили записку, постаравшись не насажать на нее отпечатков пальцев вдобавок к тем, что уже успел оставить сержант Марчисон. Затем они обступили сопливого двенадцатилетнего мальчишку в огромной синей куртке и принялись так осыпать его вопросами, словно перед ними стоял сам Джек-потрошитель, приехавший в отпуск из Лондона.

Допрос мальчишки ничего им не дал – разве что насморк.

Паренек повторил сыщикам то, что уже рассказал сержанту Марчисону: высокий блондин с фигней в ухе (говори ясней, малыш, ты имеешь в виду слуховой аппарат?), ага, с такой вот фигней в ухе, остановил его неподалеку от участка и предложил пять баксов – для этого всего-то нужно было отнести конверт дежурному сержанту. Ну, хорошо, отнесет он конверт сержанту – что в этом плохого? Вот он его и отнес. Он даже толком не знает, что это был за мужик с фигней в ухе (пацан, эта фигня называется слуховым аппаратом!), ага, короче, он даже не знает, что это за мужик, никогда его раньше в районе не видел, поэтому можно пойти домой, а то еще надо заскочить в бутик «У Линды» забрать платья – его сестра шьет на дому для миссис Монтаны. (Значит, у него был в ухе слуховой аппарат?) Ага, такая вот фигня в ухе.

Детективы отпустили мальчишку в половине третьего, даже не угостив его мороженым или леденцами. Посидев в следственном отделе и вдоволь насмотревшись на записку, которую они держали с помощью пинцета, детективы наконец решили отправить ее в лабораторию лейтенанту Сэму Гроссману на экспертизу. Вдруг на бумаге обнаружатся какие-нибудь еще отпечатки, кроме тех, что успел оставить на ней сержант Марчисон?

Ни один из сыщиков не заикнулся о Глухом.

Кому охота говорить о привидениях?

Или даже думать о них.

– Привет, Бернис, – проговорил в телефонную трубку Мейер. – Начальник на месте? Да не вопрос, я подожду.

Набравшись терпения, он принялся ждать, постукивая по столу карандашом. Наконец в трубке раздался веселый бодрый голос:

– Помощник окружного прокурора Рауль Шабрие слушает.

– Привет, Ролли, это Мейер Мейер из восемьдесят седьмого участка, – представился детектив. – Ну и как у вас там дела на Челси-стрит? Идут помаленьку?

– Дела у нас идут просто прекрасно, – отозвался Шабрие. – Ну а ты с чем звонишь? Чем порадуешь? Небось очередным маленьким, очаровательным убийством?

– Упаси Бог, Ролли, – с чувством ответил Мейер.

– Что, неужели на этот раз никого не зарубили топором?

– Да нет же… – Сыщик немного замялся. – Я по личному поводу.

– Ну и ну! – хохотнул Шабрие.

– Да. – Мейер чуть закусил губу. – Слушай, Ролли, что делать, если кто-то использовал твою фамилию?