Обыкновенная война Цеханович Борис

– Вы что с гражданки пришли в армию?

– Нет. До армии служил в милиции. Капитан, был участковым в Каменске-Уральском. Но по некоторым обстоятельствам уволился и перешёл в армию.

– Ну, хорошо, об ваших обстоятельствах поговорим попозже, главное чтобы вы были не запойным. – Я поднял руку и остановил, запротестовавшего было Пономарёва, – сейчас найдём одного подполковника и вы примите у него расположение нашей батареи: завтра уже прибывают солдаты.

Мы начали медленно продвигаться по фойе клуба и через пару минут нашли подполковника Саенко.

– Григорий Иванович, вот мой старшина, прапорщик Пономарёв. Ведите его в расположение и передайте имущество и помещение. – Я повернулся к старшине, – всё принять по акту и внимательно, потому что через пару недель всё это придётся передавать обратно. Я попозже подойду туда уже с офицерами.

Отправив старшину с командиром противотанкового дивизиона, сразу же ринулся к столу технарей, где, как видел, сидел знакомый мне офицер, для того чтобы выбить себе нормального техника. Только протиснулся к столу и поздоровался с ним, он махнул рукой на зал: – Боря, иди в зал, там сидит резерв, оттуда и подбери себе техника. Потом подведёшь его ко мне, чтобы я отметил, что он к тебе пошёл.

На галёрке зрительного зала дисциплинированно сидело около пятидесяти офицеров и прапорщиков – так называемый резерв, которые выжидающе уставились на меня, когда остановился по середине прохода и повернулся к ним.

– Я командир противотанковой батареи. Мне нужен техник батареи. На вооружении стоят тринадцать БРДМ-2 и будет ещё два автомобиля – какие не знаю. Желающие есть идти ко мне? Также мне нужны и командиры взводов, – теперь я уже выжидающе смотрел на притихший резерв.

Через минуту молчания, когда я уже решил было не тратить время на эту аморфную массу, из кресел поднялись два лейтенанта, следом за ними ко мне подошёл и прапорщик. Все представились. Прапорщик Карпук Игорь: прибыл с артиллерийского училища. Хочет быть техником батареи. Лейтенанты Жидилёв и Коровин: закончили Челябинский сельскохозяйственный институт и на военной кафедре изучали именно противотанковую установку 9П148. Командирам взводов сразу же задал несколько контрольных вопросов по противотанковой установке, и обрадованный обстоятельными ответами, повёл их к столу артиллеристов, где меня ждал третий командир взвода – лейтенант Мишкин с Шадринского гарнизона. Записав у автомобилистов и Карпука, я всех, в том числе и более-менее протрезвевшего замполита повёл в расположение батареи. Противотанкисты потрудились на славу, всё было готово к приёму личного состава. Старшина по передаточной ведомости принял имущество и помещения, которую мы тут же подписали. Быстро решил с Григорием Ивановичем, что наряд по расположению будет стоять его, после чего Саенко ушёл, а я собрал офицеров и прапорщиков в комнате, которую определил под их проживание. Обвёл взглядом притихших офицеров, которые ждали, что скажет уже их командир батареи. И начал ставить задачи.

– Завтра прибывают из Забайкальского округа солдаты. Сразу же хочу сказать, что если вы думаете, что оттуда придут нормальные и подготовленные бойцы, то вы капитально ошибаетесь. Сейчас в Забайкальском военном округе лихорадочно собирают всех, кто им не нужен – хулиганов, пьяниц, наркоманов, лохов, оленей, дебилов и всех их скопом спокойненько спихнут к нам. Поэтому, из этого вытекает следующая задача: солдат загрузить работой и задачами так, чтобы у них была только одна мысль – СПАТЬ! СПАТЬ! И ещё раз СПАТЬ! Больше у них других мыслей не должно быть. Изучить личный состав. Выявить среди них слабых, за которыми нужен контроль, и сильных, на кого можно опереться, и которых тоже надо будет контролировать. И каждые пять минут вбивать им в голову, что они едут на войну и от каждого из них может зависеть жизнь другого или других солдат и офицеров. Остальные задачи будем выполнять по мере их поступления.

Дальше обрисовал состояние техники батареи в настоящее время. И примерно, какие мероприятия нас ждут. Заканчивая постановку задачи, сказал: – У вас сегодня ещё есть время до прибытия солдат. Разрешаю его употребить на решение своих личных проблем и до завтрашнего обеда я вас не трогаю. Но сразу же предупреждаю: в батарее на время боевого слаживания – сухой закон. Разрешаю сегодня вечером посидеть за бутылочкой и перезнакомится, но такого как сегодня, Алексей Иванович, не должно повторится. Кстати, я сейчас ухожу на совещание, ты как мой зам – здесь старший.

– Товарищ капитан, больше такого не повторится. Я ведь вообще-то не пью, может, поэтому так и напился сегодня. – Виновато доложился замполит.

На совещании каждый доложил командиру полка о получении в подразделения офицеров. В принципе, командным составом полк укомплектовали. Осталось принять личный состав.

4 января мы с утра опять собрались в клубе арт. полка и начали ждать первого самолёта, который уже был на подходе к Екатеринбургу. Какие подразделения летели первым бортом, никто не знал. А через два часа после приземления на плац арт. полка въехала автомобильная колонна с первой группой – четыреста солдат. Их быстро разгрузили и завели в клуб. Оказалось, что прибыл первый батальон и стало известно, какие подразделения, каким бортом идут. Моя противотанковая батарея должна была прибыть последним самолётом. Отправив своих офицеров на технику, я остался с замполитом наблюдать за приёмом личного состава других подразделений, чтобы избежать каких-либо ошибок при приёме противотанковой батареи.

Целый день, слоняясь по фойе клуба, наблюдал, как проходило комплектование подразделений. А моего самолёта всё не было и не было. Наступил вечер, и лишь тогда стало известно, что личный состав батареи прибудет где-то в районе трёх часов ночи. Так оно и получилось. В три часа я и остальные офицеры и прапорщики батареи стояли напротив рядов кресел, где смирно сидели наши будущие подчинённые с вещмешками на коленях. Проверил их по списку, который мне дал прибывший с ними офицер ЗабВо. Спросил, есть ли вопросы у солдат по укомплектованности их вещевым имуществом. Вопросов не было и претензий к передающей стороне тоже и я тут же подписал офицеру акт о передачи личного состава. Представился сам, представил офицеров и прапорщиков батареи. В последующие двадцать минут разбил их повзводно и по отделениям. После чего дал время командирам взводов переписать свой личный состав. Как бы не старался ускорить приём личного состава, чтобы дать им и себе хоть немного поспать, но спать их положить сумел лишь без пятнадцати шесть. А через пятнадцать минут командой «Батарея Подъём!!!» их поднял, начиная претворять в жизнь свой план, заколебать их только до одной единственной мысли – СПАТЬ! СПАТЬ! И ещё раз СПАТЬ!

В течение часа, приведя их в порядок и на построении выяснив, что солдаты практически все знают песню «Не плачь девчонка», повёл батарею с залихватской песней в столовую 276 полка, чем немало удивил командование не только полка, но и дивизии, которое присутствовало на приёме пищи. После завтрака на общем построении полка прибывшим солдатам и сержантам было представлено командование полка и как это водится, выступил с речью сам командир. После чего все были распущены и предоставлены командирам подразделений для окончательного формирования.

Построил батарею в коридоре казармы и оглядел замерших в строю солдат и офицеров. Вот они стоят передо мной, разные по характеру, возрасту, воспитанию и подготовке. Каждый из них имеет своё мнение о мире, в котором он живёт и в соответствие со своим видением и пониманием этого мира каждый в нём устраивался по-своему. И отношение у них ко всему, что происходит вокруг них тоже разное. Кто уже испытал любовь к женщине, а кто-то нет. Кто-то верит нам офицерам, даже новым и незнакомым, а кто-то смотрит на нас волком. Вот стоит рядовой Чудинов – я уже знаю, что до армии он отсидел в тюрьме, и сейчас смотрит на меня с вызовом, потому что для него все офицеры – «западло». В строю второго взвода стоит сержант Кабаков – по кличке «Малыш». Он действительно, по внешнему виду смотрится лет на четырнадцать, а ведь он командир противотанковой установки. Можно ли на него в бою опереться или он спасует? Или водитель БРДМ в третьем взводе рядовой Снытко: сразу видно, что это – Бестолочь. Как уже успел узнать вечно грязный и неряшливый, к тому же и бестолковый. И все эти люди волею судьбы и приказом командования собраны в одно подразделения для решения боевых задач и как они поведут себя там – в бою, во многом будет зависеть от меня – командира противотанковой батареи. Я ещё раз пробежал взглядом по строю, уже зная, что скажу своим подчинённым.

– Товарищи солдаты, пришло время рассказать вам о себе. Рассказать вам о том, чего хочу добиться от вас и каким путём буду это делать.

Родился я в 1955 году. В 1973 году был призван в Советскую Армию. Так что мой ДМБ был в 1975 году. Служил срочную в Германии. На дембель не пошёл, а пошёл в школу прапорщиков. После неё до 1982 года служил там же в ГДР. В 1982 году по замене попал сюда служить: в артиллерийский полк. Так как я закончил артиллерийское училище экстерном, мне в 1984 году было присвоено воинское звание лейтенант. В 1986 году был направлен для службы в Республику Куба, где служил в должности начальника разведки одного из учебных центров. Там служил до 1989 года. Потом вернулся сюда обратно и вот уже почти пять лет я командир противотанковой батареи. Свою биографию вам рассказал для того, чтобы показать, что я далеко не новичок в армии. Имею достаточный опыт и прошёл хорошую военную школу. Постоянно командовал солдатами и солдатскую службу, солдатскую жизнь знаю не понаслышке. И если у кого-то появятся лихие мысли и совсем уж непродуманные желания «гнуть тут пальцы», хитрить и увиливать от службы, от выполнения своих обязанностей то как «рога ломать», причём медленно и уверенно, тоже знаю и хорошо умею, – я повернулся к Чудинову и ткнул в него пальцем, – Тебе ясно солдат? А то ты тут уже пытаешься мутить воду. Откуда пришёл – туда и уйдёшь.

Чудинов заюлили глазами, но промолчал.

– Продолжаю дальше. Лёгкой жизни вам не обещаю, по крайней мере сейчас, на период боевого слаживания. От того, как мы подготовим технику и себя, так мы там и будем воевать. Особое внимание обращаю водителей на подготовку машин. От вас будет во многом зависеть выполнение боевой задачи, но и командиры отделений от подготовки машины не должны самоустраняться, считая, что это дело только водителя. Помните, что если что-то случиться, то в этой железной банке вы будете умирать вместе. А для меня командира батареи важно будет выполнение боевой задачи, и если кто-то по своей нерадивости сломается в ходе выполнения этой задачи, то я не буду нянчиться с этим экипажем, а брошу его, ради того чтобы выполнить приказ командования. – Конечно, это было жёсткое заявление, но я был вынужден так грубо и прямо говорить. Сразу вбить им в головы, что едем мы не на учения, а на войну – где не жалеют, а убивают.

– Я требую безоговорочного подчинения и выполнения любого моего приказа, и приказов командиров взводов. Я, как командир подразделения, несу за вас и ваши жизни полную ответственность, как перед государством, так и перед вашими родителями. Порой за нерадивость буду спрашивать жёстко и очень жестоко. Так как мой лозунг, на время войны – «Вместе уехали и вместе приехали оттуда» – и этим лозунгом мы все должны жить.

– Сейчас в течение двух часов всем записаться в штатную книгу. Я обращаю на важность этого мероприятия всех: и солдат, и офицеров. В 276 полку уже имеются случаи: убит солдат, а в штатной книге неправильный адрес, или что ещё хуже – вообще нет его. И куда этот труп отправлять никто не знает. Так что обращаю на это внимание. После этого мероприятия все идём в парк, где показываю каждому его технику. У меня всё. Алексей Иванович приступайте к заполнению штатной книги.

Замполит вышел из строя, за ним шустро выскочил сержант Торбан – санинструктор батареи. Его Алексей Иванович за красивый подчерк выбрал в писаря. Командиры взводов из Ленинской комнаты вынесли столы и солдаты поодиночке стали подходить к ним и заполнять свои данные. Я же ринулся в штаб полка, чтобы уточнить графики получения имущества и вооружения на батарею.

Через два часа мы были в парке противотанкового дивизиона. Глянув на машины батареи глазами вновь прибывших солдат и офицеров, мне стало несколько неудобно за технику и себя. Если командирские БРДМ-2 были после капитального ремонта покрашены и стояли сейчас в строю машин ровно и гляделись боевыми машинами, готовыми к бою. То остальные противотанковые установки, на фоне забора из ржавой колючей проволоки, выглядели обшарпанными, половина из них похилились в разные стороны на спущенных колёсах и гляделись они убого и сиротливо. Преодолев мгновенное замешательство, начал энергично распределять экипажи по машинам, а потом приказал их завести. Было тепло и машины завелись с полуоборота, что окончательно прибавило мне уверенности и оптимизма. А когда через пять минут мы открыли краны на колёсах и подкачали их, то я даже повеселел. Зажужжали по моей команде электромоторы, начали с гулким стуком откидываться крышки боевых люков и на свет выскочили пусковые установки, которые пронзительно повизгивая сервомоторами стали рыскать по сторонам. Это командиры машин, они же операторы, проверяли работу механизмов вертикальной и горизонтальной наводки. По моей команде, закончив проверку, личный состав построился напротив боевых машин. Сейчас, когда машинам подкачали колёса и они выровнялись, с поднятыми в боевое положение пусковыми установками – это было боевое подразделение, которое скоро будет готово выполнить боевую задачу.

Оставив солдат с командиром первого взвода, я с остальными убыл в свой бокс, чтобы показать другие, «убитые» противотанковые установки и попытаться их завести. И закрутилась, и завертелась работа. Уже к концу дня было получено оружие и принадлежности к нему. Полностью за оружие и пулемёты на командирские БРДМы отвечал Кирьянов. К вечеру старшина получил часть вещевого и продовольственного имущества и комната офицеров, превращённая в кладовую, наполовину была им заполнена.

К концу следующего дня стало ясно, что противотанковые установки, которые мы пытались реанимировать, восстановить не сумеем и пришлось в срочном порядке получать установки с 276 и 105 полков. Так что к концу шестого января в парке противотанкового дивизиона стояли все противотанковые установки. Не хватало только двух автомобилей и ещё одного водителя на противотанковую установку. На каждом совещании я ставил этот вопрос, но водителя так и не давали.

Вечером, на совещании, командир полка поставил задачу: завтра в торжественной обстановке вручить солдатам оружие и технику с соответствующими записями в формулярах и списках закрепления.

…Утром, в десять часов, всё было готово к вручению. Личный состав чистый, побритый и более-менее выспавшись, выстроился напротив столов, на которых были разложены автоматы и гранатомёты, а также формуляры боевой техники и списки закрепления оружия. Я ещё раз придирчиво осмотрел солдат, технику, оружие на столах и остался доволен, решив начать процедуру вручение, но увидел вошедшего на территорию парка полковника Шпанагель, который стремительным и нервным шагом направлялся к строю батареи.

– Батарея, Равняйсь, Смирно! Равнение направо! – Повернулся и, печатая шаг, насколько это было возможно по снегу, направился с докладом в сторону начальника.

– Товарищ полковник, – начал докладывать, – противотанковая батарея, для вручения оружия и техники построена. Командир противотанковой батареи капитан Копытов. – Сделал чётко шаг влево и повернулся, пропуская полковника вперёд. Вместе с Шпанагелем обошёл строй и вернулись на середину строя.

– Вольно! – Подал команду полковник.

– Вольно! – Продублировал команду. Строй слегка шевельнулся и опять замер. Я повернулся к начальнику, – разрешите встать в строй.

После того, как встал в строй, Шпанагель вновь, но уже медленно и самолично прошёлся вдоль строя, пристально разглядывая солдат. И также молча вернулся на место перед строем. Видно было, что он не в настроение и готов выплеснуть своё раздражение на первого попавшего, но пока сдерживался.

– Командир батареи, выйти из строя. – Прозвучала команда. Я вышел на положенное количество шагов, повернулся и замер.

Шпанагель ещё раз окинул мрачным взглядом строй солдат и технику за строем.

– А вы знаете, кто Ваш командир батареи? – Прозвучал неожиданный вопрос начальника ракетных войск и артиллерии округа.

У меня в голове, как у «Терминатора» из известного фильма, сразу же прокрутилось несколько вариантов ответа. Их и не могло быть больше. Что можно было сказать солдатам про их командира перед отправкой на войну: «Отличный командир – отец солдату»…, «Слушайтесь его и вернётесь живыми домой» и так далее. Но у Шпанагеля был совершенно другой вариант и довольно неожиданный, он выдержал эффектную паузу и взорвался криком, вывалив на остолбеневший строй целый водопад матерного словоблудия:

– Это сволочь…, это скотина…, какой я ещё не видел. Да ему не батареей командовать, а гавно черпать….

Дальше последовали выражения и словосочетания, которые в приличной литературе не употребляются, а заменяются многоточием, целью которых, было опустить меня ниже городской канализации. Я был ошеломлён – Почему…? За что….? Зачем…? Меня так открыто, да ещё такими словами, ещё никто в жизни не оскорблял. И главное, я не понимал – За что? От бешенства у меня помутилось в голове и первым побуждением было развернуться и со всего размаха ударить полковника в челюсть и наплевать на все последствия.

Вторая мысль была уже более трезвой: – Боря, тихо…. Тихо. Разворачивайся, Боря, и уходи. На хер тебе всё это нужно. Пусть эта сволочь, сама едет и воюет – раз я такое гавно….

Через несколько секунд я взял себя в руки и у меня уже появилось вполне «здоровое» любопытство: – Спокойно, Боря. Спокойно, интересно из-за чего он так возбудился?

Я видел ошеломлённые лица офицеров и солдат, но молчал, ничего не предпринимая. А через пару минут Шпанагель, «выпустив пар», успокоился.

– Продолжайте вручение, – сквозь зубы буркнул, не глядя на меня, и барственно удалился.

– Товарищи солдаты, не обращайте внимания, – спокойно, как будто ничего не произошло, сказал я, – наверно, у него что-то не получается и поэтому он сорвался.

Я вручал оружие, технику. Поздравлял солдат и сержантов, пожимал каждому руки. Отвечал улыбкой на их улыбки, но в душе после такого «отеческого» напутствия было муторно и пакостно, но виду не подавал. Это было ни к чему. Подчинённый должен видеть своего командира всегда бодрым, уверенным в своих силах и действиях.

Вручение оружия и вооружения было закончено, громко скомандовал – «Смирно»! – и поздравил солдат с вручением. В ответ прозвучало нестройное и тихое «Ура».

– Не понял, товарищи солдаты. Повторим ещё раз, – в моём голосе прозвучало явное неудовольствие. Второй раз троекратное «Ура» прозвучало более слитно и громче.

– Уже лучше, но и в следующий раз, когда я вас буду поздравлять или обращаться к вам, вы должны отвечать с большим энтузиазмом. Товарищи солдаты, с этого момента вы стали противотанкистами. Я не знаю, кем вы были до прихода сюда и чем занимались на службе, но хочу чтобы вы стали настоящими противотанкистами и впоследствии гордились, что служили в противотанковой батареи. С гордостью говорили, что вы служите или служили в ПТБ, и всю жизнь помнили эти три большие буквы. Я не знаю, при каких обстоятельствах, и в каких условиях пройдёт наш первый бой, но я уверен, что мы его выиграем – Мы победим.

Вот сейчас у нас в полку чуть больше тысячи мотострелков, где-то человек сто пятьдесят танкистов, около двухсот артиллеристов, есть разведывательная рота, сапёры, семь человек взвода химической защиты. Но только ПТБ, согласна Боевого Устава, только мы – тридцать пять человек являемся резервом командира полка, который он обязан бросить на самое опасное направление. Вы должны этим гордится. Немного истории: вы наверно помните, лет пять тому назад, когда ещё носили советскую форму, и офицеры ходили в фуражках с чёрными околышами. Их носили артиллеристы, танкисты, сапёры и другие. Самым шиком считалось носить фуражку с чёрным бархатным околышем. А ведь никто не задумывался, что есть фуражки с чёрным суконным околышем, а есть фуражки с чёрным бархатным околышем. Так вот, специальным приказом Верховного Главнокомандующего – товарищем Сталиным – за мужество и героизм, проявленные в боях с фашистскими танками, была установлена специальная форма для противотанковой артиллерии – чёрная гимнастёрка и фуражка с чёрным бархатным околышем. Шёл в такой форме военнослужащий по улице, и все знали, что это идёт противотанкист. Тогда на вооружении были сорокопятки, и с этими маленькими пушчонками наши деды выходили против фашистских танков, гибли, но и уничтожали их. По сути дела они были смертниками, но они выходили и ценой своей жизни останавливали лавину танков. И вы должны помнить это и гордится – званием противотанкиста.

– Кто из вас смотрел фильм «Живые и мёртвые», подымите руки. – Человек двадцать подняло руки. – Остальным, кто не смотрел этого фильма, тоже расскажите. В первой серии фильма есть эпизод, когда пять противотанкистов от Бреста, четыреста километров тащили на себе сорокапятку с двумя снарядами и не бросили её. Я хочу, чтобы вы помнили об этом. Но не хочу, чтобы вы, там, в Чечне толкали семитонную противотанковую установку, или погибали около неё из-за собственной лени или безалаберности. Поэтому день сегодня, и не только сегодня, но и следующие употребить на подготовку техники к маршу, тем более что завтра мы на своей технике совершаем марш на учебный центр для пристрелки оружия и метания гранат.

После такой содержательной речи я распустил строй и подозвал к себе офицеров, прапорщиков и поставил каждому задачу. А задач, в связи с завтрашним выходом, было не просто много, а море, в котором можно было запросто утонуть. Весь день прошёл в бесконечной суете: в дополучение имущества и подготовке техники. Пришла колонна с автомобильной техникой из Чебаркуля и мне повезло. Вместо ЗИЛов, которые мне шли по штату, батарея получила два новеньких дизельных УРАЛа. Но радость от этого сменилась тревогой, так как во второй половине дня стала портится погода и температура начала стремительно падать и когда я пришёл на совещание в тактический класс арт. полка в 21:00, на градуснике было минус двадцать градусов.

Рядом со мной сидел командир артиллерийского дивизиона Андрей Князев и делился своими проблемами, которые были точно такими же что и у меня. Пообщавшись с Андрюхой, повернулся назад и окинул взглядом остальных офицеров, которые расслаблено сидели в разных позах и эти короткие минуты перед совещанием банально отдыхали от беготни и суеты. На всех лицах лежала одна, объединяющая нас печать – печать усталости и бессонницы, которая проглядывала в красных от недосыпа глазах и осунувшихся лицах. Я повернулся обратно и стал с нетерпением поглядывать на часы. Неизвестно на сколько затянется совещание, а ведь многое не сделано. Тревожило меня и то обстоятельство, что завтра мы вполне возможно не сможем из-за мороза завестись: так как ни разу ещё не запускались котлы подогревателя. Не выкроил и времени в течение дня, чтобы водителей посадить на машину и проехать по маршруту движения на полигон. Сейчас получалось, что только я знал дорогу на полигон и о том, что и в эту ночь не придётся спать, я просто не задумывался. Используя передышку перед совещанием, мозг усиленно работал, выискивая пути выхода из создавшейся ситуации, ход которых был прерван громким стуком распахнувшейся двери: в тактический класс ураганом ворвался полковник Шпанагель. То что он был, мягко говоря, не в себе, было заметно каждому. Подбежав к небольшой фанерной трибуне, он крепко ухватился за неё руками и «огненным» взглядом оглядел нас. Без всякого вступления и передышки хрипло заорал: – Сволочи, п…..сы, х….сы! Я вам всем покажу… – Что он хотел показать, осталось неизвестно. Внезапно он поднял лёгкую трибуну и, запустив ею в гущу сидящих офицеров, пулей выскочил из класса. Все сидели какое-то время ошеломлённые, после чего класс взорвался гулом возмущённых голосов. В течение нескольких минут кипели страсти и негодование, а немного поостыв, решили – если он ещё раз позволит себе подобную выходку – все пишут рапорт об увольнении.

После совещания в арт. полку помчался уже на полковое совещание и успел к его началу. Всё остаётся без изменения. Завтра на полигоне пристрелка автоматов и метание гранат.

Когда вернулся в подразделение, Алексей Иванович заканчивал построение, на котором довыдавал бронежилеты и другое имущество. А чтобы не строить больше батарею, решил сразу довести необходимую информацию до солдат, чтобы они в какой-то мере ориентировались в обстановке.

– Завтра, после завтрака, выдвигаемся на полигон. Выходит вся техника – 100% . В связи с тем, что я не смог сегодня организовать изучение маршрута с вами, скорость движения на марше будет минимальной. Форма одежды: полевая, полностью всё снаряжение – что положено. Бронежилет и плюс вещмешок с котелком и кружкой. Сразу всех хочу предупредить. Бронежилеты одевают все, в том числе: офицеры и прапорщики. Я тоже одену. Будем привыкать к этой необходимой тяжести.

Главная завтра задача: пристрелять оружие, метнуть гранаты, ну и естественно проверить на ходу машины. Сейчас командир полка доводил нам информацию по Чечне. Конкретный случай: совершает марш подразделение. Во время марша на подразделение нападают боевики. Начинается бой, который продолжается в течение пары часов, пока не прибыла подмога к нашим. Итог боя: у нас половина подразделения убиты или ранены. У боевиков никого не убили и лишь несколько человек ранено. Начинают наши разбираться: выпустили около пяти боекомплектов и такие минимальные результаты. Оказывается, в подразделении ни одна единица оружия не была пристрелена. Так что, мотайте себе на ус.

Одеться потеплее, так как температура на улице уже минус двадцать градусов. В связи с этим с сегодняшнего дня устанавливаем собственную охрану батареи. Заодно и подогревать сегодня заводкой все двигатели. Первым дежурит первый взвод, во главе с командиром взвода. Завтра второй. И так далее. Сейчас подготовить экипировку, подогнать бронежилеты. Офицерам после построения подойти ко мне.

В комнате ещё раз довёл необходимую информацию до офицеров и поставил каждому

задачу на вечер и часть ночи. Конечно, и самому себе нарезал большой кусок работы. И только в два часа ночи сумел вырваться домой, чтобы поспать хотя бы два часа.

А в шесть часов утра был уже в расположении. Командир первого взвода и техник батареи не подвели меня и техника в парке была прогрета и готова к маршу. После завтрака быстро экипировались и в семь часов утра по радиостанции получил разрешение от командира полка на начало движения. Хотя я и двигался медленно, проблемы начались с первого километра. За железнодорожным переездом, перед въездом в совхоз закипели две установки и они сразу же начали растягивать колонну. В следствие чего, колонна разорвалась и вперёд вырвались четыре машины во главе со мной. Связь со взводами была отвратительная, а временами пропадала совсем. Я продолжал медленно вести батарею и перед полигоном меня догнали остальные машины, за исключением закипевших. Но я надеялся, что они быстро найдут нас – теряться на учебном центре, в принципе, было негде. Остановил батарею на левом войсковом стрельбище и выстроил технику на автомобильной стоянке стрельбища. Всю дорогу от полка ехал на верху своего БРДМа и во время даже такого непродолжительного марша сильно промёрз, а когда спрыгнул на землю, то совсем не почувствовал ног и по инерции, на «деревянных» ногах, пробежал вперёд, упав в снег, но тут же снова вскочил на ноги. Точно также неуклюже спрыгивали с машин и остальные солдаты. Отчего мигом возникла мысль – надо было их срочно согреть.

– Строиться! – Азартно заорал я и подчинённые быстро выстроились перед машинами.

– Батарея, Кругом! – Строй повернулся на 180 градусов и снова замер. Я сорвал с плеча автомат и ткнул стволом в сторону ближайшей опушки леса, – Батарея в атаку, Вперёд!

Солдаты и офицеры, рассыпавшись в цепь, с энтузиазмом рванули по глубокому снегу в учебную атаку и через три минуты опушка успешно была нами взята. Я тут же развернул подразделение обратно и также бегом, по снегу, мы вернулись на автомобильную площадку, где снова построились. Теперь на строй можно было приятно смотреть. Все стояли разгорячённые, румянец в пол лица. Я также, пробежавшись, согрелся.

Пока мы бегали по снегу подтянулись и закипевшие машины, они также развернулись и встали в строй. Солдаты быстро выскочили из машин и заняли свои места.

– Так, теперь подведём итоги марша. Марш выявил следующие недостатки: машины в техническом плане к маршу не готовы. Во-первых – закипели машины. Отсюда вытекает задача: технику и водителям разобраться, в чём причина кипения. Во-вторых: не работают обогреватели на противотанковых установках. Очень холодно, проехали всего 7 километров, а все промёрзли до костей. В-третьих: мы так и не знаем, работают у нас на машинах котлы-подогреватели или нет? Прапорщик Карпук, вот вам и водителям фронт работы: в течение сегодня и завтра разобраться с этими недостатками. Если нужны запчасти, быстро всё поменять на той технике что стоит в боксе. Или если нужно, то получить их на складе.

Следующее: отсутствует дисциплина марша. Несмотря на то, что ехали с небольшой и постоянной скоростью, батарея то растягивалась как гармошка, то сжималась до предела. Это уже вина, как водителей, так и старших машин. Управлять на марше машинами и взводами я не мог. Непонятно: то ли радиостанции не работали, то ли на них командиры не умеют работать. Командирам взводов разобраться со средствами связи, вечером доложите о результатах. Если необходимо – проведём занятия по подготовке и работе на радиостанциях.

Я ещё раз обращаю внимание на то, что ваша жизнь на 80% будет зависеть от вас самих. От того, как вы будете подготовлены, как будет вами подготовлена техника. И лишь на 20% ваша жизнь будет зависеть от того, как я буду командовать батареей…

Подведение итогов было прервано шумом подъехавшего УАЗика, который остановился за моей спиной. Когда я обернулся, передняя дверь машины открылась, откуда выглянул Шпанагель и молча поманил меня к себе пальчиком.

Внутренне сжавшись, я подошёл к передней дверце автомобиля, где кроме Шпанагеля сидел генерал-майор Фролов. Остановился в двух шагах и доложился.

– Товарищ полковник, капитан Копытов, по вашему приказанию прибыл.

Шпанагель медленно и с презрением осмотрел меня с головы до ног и его взгляд остановился на кобуре с пистолетом: – Товарищ капитан, у вас пистолет в кобуре есть?

– Так точно. А зачем он вам? – Настороженно спросил я, про себя решив, что если он опять начнёт херню пороть, матом ругаться и обзывать меня непотребными словами, дам ему отповедь и к чёртовой матери ухожу. Пусть он сам батареей командует, и пусть сам едет с ней в Чечню.

Шпанагель язвительно улыбаясь, ласковым голосом стал мне объяснять: – Я сейчас ехал за вашей батареей и наблюдал это позорище – как вы бестолково организовали и провели марш. Растеряли батарею, ещё не начав боя. Поэтому я хочу взять у тебя пистолет, отъехать в сторону и застрелиться, чтобы больше не видеть этого бардака.

От возмущения у меня даже потемнело в глазах. Ведь он прекрасно знает о том, что техника у меня старая, три года ждёт отправки в капитальный ремонт. Он прекрасно это знает, но воевать на ней меня всё-таки посылает. Он прекрасно знает, что не было у меня времени на изучение с водителями и офицерами маршрута движения. Да и ведь все доехали. Я ведь сделал со своими офицерами и солдатами всё, чтобы сюда всё-таки выехать. Вчера он меня дважды оскорбил и сейчас вместо того чтобы поддержать меня, что-то посоветовать, он готов меня перед подчинёнными опять оскорблять.

Набрал в грудь воздуха, а была – не была. И тоже ласковым тоном начал говорить, не обращая внимания, что перешёл на «Ты»: – А у тебя, полковник, есть свой пистолет?

– Да есть, – насторожился начальник, а генерал Фролов нагнул голову и удивлённо посмотрел

на меня из глубины кабины.

– Так вот, разворачивайся, езжай в свой штаб округа, подымись в свой кабинет, достань из сейфа свой пистолет и застрелись на хер там….

Перевёл дух и заорал, чуть ли не на весь полигон: – А теперь, вон с моей батареи. Пошёл на хер… Ты должен молится на нас, что мы едем исправлять ошибки тупоголового руководства. Ты должен мне спасибо сказать зато, что я пенсионер еду туда, а ты меня вчера оскорбил перед батареей. А вечером ты оскорбил ещё и всех офицеров…. Да, вот так пришла колонна. Да…, вот так мы совершили свой первый марш. Первый, ты понял, что он первый. Что три дня назад они ещё в самолёте летели. Пошёл вон с моей батареи… Ты мне мешаешь работать.

Шпанагель и генерал Фролов молчали, растерявшись от такого смелого напора.

– Копытов…, Копытов…, тихо, тихо, – забормотал растеряно, опомнившись Шпанагель, – ты чего разорался? Тихо. Ну-ка, садись в машину и мы сейчас спокойно всё обсудим.

– Сейчас, – зловеще пообещал я, – сейчас, отдам приказания, сяду в машину и тогда, более вплотную поговорим.

Развернулся и направился к батарее, которая всё слышала и испуганно наблюдала за происходящим. Вызвал к себе офицеров и стал определять порядок пристрелки автоматов и метания гранат. Пока ставил задачу, за моей спиной громко хлопнула дверца машины и УАЗик унёсся в сторону центральной вышки. Моя вспышка гнева скинула напряжение и я даже был рад, что Шпанагель уехал, а то в горячке мог наделать глупостей.

Развернув батарею налево, мы направились в стрелковый тир. И привёл её туда, как раз когда подошла очередь батареи пристреливать автоматы. В принципе, нам осталось только пострелять и убедится, что всё оружие пристреляно. Только один автомат стрелял мимо. Я опять запустил солдата на огневой рубеж. Опять мимо. Сам взял автомат прицелился и произвёл три выстрела. Все три пули попали в цель. Выдал солдату ещё три патрона и пошёл с ним на огневой рубеж. Присел и стал наблюдать. Всё стало ясно: солдат при стрельбе закрывал глаза.

– Акуловский, ты чего? В чём дело солдат? – Стал напирать на своего подчинённого.

– А мне всё равно, пристрелян он или нет, товарищ капитан.

– Знаешь что, сынок, – я еле сдержался, чтобы не ударить его, – мне не всё равно, что отвечать твоей матери, если ты погибнешь. Мне не всё равно, если из-за твоих закрытых глаз во время боя погибнет кто-то другой….

В бешенстве ткнул ему десять патронов. – На. Иди, стреляй, – и добился того, что он стрелял с открытыми глазами.

На пристрелку автоматов и пистолетов у меня ушло где-то около часа, после чего начал вытягивать батарею на другую учебную точку, чтобы уже провести выполнение первого упражнения учебных стрельб и в этот момент проходил мимо огневой позиции миномётной батареи. Всё там выглядело убого: миномёты стояли криво, на разных интервалах, экипировки расчётов не было вообще, солдаты замёрзли и приняли «зимнюю стойку». Командиры миномётов, также замёрзшие до «зелёных соплей», еле держа в таких же замерзших пальцах огрызки карандашей, пытались вести записи в измятых и порванных тетрадях, изображавшие блокноты командиров миномётов. А мимо проходила колонна противотанковой батареи: и контраст был очень разительный. Разогревшиеся, розовощёкие солдаты, полностью экипированные, бодрым шагом проходили мимо огневой позиции миномётной батареи – видно, что идёт нормальное подразделение. На этот контраст и обратил внимание полковник Шпанагель, который в этот момент находился на огневой позиции миномётчиков и закатил гневный разнос офицерам батареи, за эту убогость и нищету. А эта, бросающаяся разница между противотанковой батареей и миномёткой вообще, привёл его в бешенство.

– Товарищ капитан, ко мне, – я подошёл молча и остановился перед ним. – Объясните мне, почему вы сами, ваши офицеры, солдаты в касках, с оружием, в бронежилетах и с противогазами?

– Решил с самого начала приучать всех в подразделении, в том числе и себя носить экипировку. Там зато, наверно, проще и легче будет носить всё это.

Шпанагель удовлетворённо выслушал меня и уже спокойным голосом сказал, обращаясь к миномётчикам: – Вот видите, балбесы, есть офицеры, которые думают о том, чтобы жизни своих подчинённых уберечь. Спасибо, товарищ капитан, идите, занимайтесь дальше.

Я молча козырнул, развернулся и через две минуты догнал батарею, где ко мне тут же подошли Кирьянов и Карпук.

– Мы уж с Игорем начали переживать, думали: опять на комбата будет наезжать, а комбат сейчас плюнет на всё и уйдёт «к чёрту» домой. – Облегчённо заявил замполит, подойдя ко мне.

Я засмеялся: – Не дождётесь ребята, воевать поедем вместе.

Оставшаяся часть дня прошла нормально. Откидали гранаты, занялись опять двигателями, а попутно выверили прицельные приспособления на противотанковых установках.

В 17:00, выполнив задачу дня, я отправился на центральную вышку, чтобы спросить у командира полка разрешение на убытие в полк. Около винтовочно-артиллерийского полигона на дороге задумчиво выхаживал, заложив руки за спину, полковник Шпанагель. Отдал молча полковнику воинское приветствие и решил, что также молча мы и разойдёмся, но Шпанагель подозвал меня к себе.

– Копытов, не пойму – начал он, – да и не могу вспомнить, когда я тебя оскорбил? Да ещё и офицеров, вот ей богу не помню. – Полковник вопросительно посмотрел на меня.

– Вчера, товарищ полковник, вы меня перед всей батареей назвали скотиной, сволочью и другими оскорбительными словами. Главное, я не понял – За что? – Я сделал паузу и продолжил, – первым желанием у меня было хорошо вам врезать по зубам за это, а потом уйти. «Трахайтесь» с батареей сами….

Шпанагель удивлённо приподнял брови, потом приосанился и значительно пошевелил плечами: – Копытов, посмотри на меня. Я ведь тоже не хилый, так бы тебе в ответ врезал, что наверняка челюсть вылетела. – Начальник грозно сверкнул глазами.

– Товарищ полковник, ну я бы вас первым ударил. Поверьте мне: зуба два бы вам точно вышиб. – Отпарировал в ответ.

– Ну, ладно, ладно….. Хорош ерепениться…. А офицеров когда оскорбил?

Тут я ему в цветах и красках рассказал, что он сделал и что сказал, и как швырнул в нас трибуну. Полковник сначала с досадой крякнул, потом озадаченно хмыкнул. Прошёлся задумчиво туда-сюда по дороге и остановился передо мной.

– Копытов, ну пойми меня правильно. Я ведь тоже человек и у меня, как и у вас всех есть нервы. Вы ведь тоже не подарки. Ну, сорвался, что ж теперь поделать?

– Всё равно, товарищ полковник, не понимаю вашего поведения. Может быть, мы и не подарки, но и мы всё-таки не в лагеря едем, поэтому вам и соответственно относиться надо к нам. Может, где-то и сдержаться надо было. – Я замолчал, считая, что и так достаточно сказал, чтобы он задумался над моими словами. Потом приложил руку к головному убору, – Разрешите, товарищ полковник, к командиру убыть? – Шпанагель задумчиво махнул рукой, отпуская меня.

Получив разрешение, вытянул колонну и ушёл в часть. В парк мы прибыли в разнобой, так как колонна опять растянулась, а потом снова разорвалась. Но и на этом день не закончился. Нужно было дополучать вещевое имущество, чистить оружие, а тут приехали артисты с шефским концертом и надо было вести солдат в клуб. Построил батарею в расположении, чтобы задать только один вопрос: – Ну, что мужики: идём сначала на концерт, потом чистим оружие и спать? Или чистим оружие, на концерт не идём, а после чистки спать?

Батарея заволновалась: – «Конечно, чистим оружие и спать. Ну, его к чёрту этот концерт…». – Так и поступили.

Последующие три дня были наполнены суетливой рутиной, опять подготовка техники, получение остального имущества, вооружения и боеприпасов. Командир полка, исходя из своего афганского опыта, поставил задачу получить пять боекомплектов боеприпасов на каждого солдата.

Шпанагель в свою очередь договорился с артиллерийским училищем, чтобы в течение 3х дней, на базе их противотанкового класса и тренажёра, обучить командиров взводов и командиров машин-операторов навыкам производства пусков ракет. Каждое утро они под руководством полковника с училища ездили на занятия туда, вечером возвращались и я им устраивал жёсткий спрос: что они усвоили за день. Также начальник артиллерии округа прикомандировал к батарее, с Шадринского гарнизона, капитана Шевченко, который вплотную занялся средствами связи и не только подготовил, и проверил их, но и со всеми солдатами, сержантами и командирами взводов провёл несколько занятий по правилам работы на радиостанциях Р-123, Р-174 и Р-159. Вообще он здорово помог мне в этом вопросе. А вот в пехоте в это время со средствами связи внезапно образовалась большая проблема. Вдруг выяснилось, что в ходе боевого слаживания вышло из строя почти восемьдесят радиостанций на БМП. Причины выхода их из строя понять никто не мог. Подключили особый отдел и тот рьяно стал «копать», разрабатывая версию саботажа, либо диверсии, но тоже до причин и виновников не докопались. Лишь после того, как пригнали окружную радиомастерскую, всё выяснилось. Оказывается, пехота заводила свои БМП без прогрева двигателя – дёргая с места тросом или пихая их в корму другой БМП. И не выключенные радиостанции сгорали от резкого импульса тока в момент заводки двигателя таким способом. Конечно, все сгоревшие радиостанции заменили, но шуму и ругани было достаточно.

Примечательный случай и достаточно неожиданный для меня произошёл в эти дни.

На следующий день после выхода на учебный центр я пошёл с солдатами на склад РАВ получать пулемёты. КПВТ и ПКТ на БРДМы, получение затянулось и я не попал на совещание, которое проводил Командующий округом. Доставив оружие в казарму, помчался в штаб полка, но уже на полковое совещание и успел. Перед кабинетом командира толпились командиры подразделений в ожидание приглашения зайти в кабинет, а увидев меня, товарищи обступили и стали, дурашливо смеясь и похлопывая по плечу, поздравлять и пожимать мне руку. Я в недоумение вертел головой, ничего не понимая, а на хохот и шум в коридор выглянул командир полка и, увидев меня, тоже заулыбался и позвал в кабинет. Сели к столу.

– Ну, Копытов, не ожидал я, что ты сумеешь взнуздать начальника ракетных войск и артиллерии округа – никому это ещё не удавалось, а сегодня на совещании тот встал и, нисколько не сомневаясь, заявил Командующему округа, что на сегодняшний день ты лучший офицер – лучший артиллерист округа. Ну, ты и даёшь! – Мне только и пришлось развести руками и попросил командира рассказать обо всём поподробнее. Оказывается, Командующий округом в ходе совещания стал подымать командиров подразделений и офицеров округа, которые курировали эти подразделения. У них Греков спрашивал их мнения о работе данного офицера и об обстановке внутри подразделения. Когда очередь дошла до меня, а меня – нет, то Командующий поднял полковника Шпанагель и спросил его мнение обо мне. На что мой начальник дал такую, лестную мне, характеристику.

Я был офигенно удивлён, но в тоже время очень насторожился: в армии если начальство хвалит: то в большинстве случаев надо ждать подлянку. Тем более, что Шпанагель не ограничивался проверкой занятий по проведению боевого слаживания, а ходил ещё по расположениям подразделений и проверял как они живут и какой там порядок. Естественно, на вечернем совещании он жёстко спрашивал за непорядок с залетевших ему «на карандаш» командиров. Я каждый день ожидал его прихода ко мне. Тем более, что спросить с меня за бардак можно было. Каждый день указывал старшине на беспорядок в расположении, на плохую заправку коек, на то что в спальном расположении много лишнего имущества, но навести порядок старшина не мог, у меня же не доходили руки. Мне всё больше и больше переставал нравиться стиль работы прапорщика Пономарёва. Он всё время «бил себя в грудь копытом», обещая навести порядок, «закрутить гайки», но ничего не менялось. Кроме того, стал замечать, что старшина всё больше и больше стал заваливать работой одних и тех же безответных солдат, которые не могли постоять за себя. Потом уже понял, что старшина банально боялся бойцов, которые могли запросто отказать ему или даже послать, прочувствовав его слабохарактерность, потому и не мог спросить с них. Но, а пока над душой зудел командир противотанкового дивизиона, боясь посещения начальника нашего расположения, боялся что именно его спросят за бардак. Но ни разу Шпанагель не посетил меня: ну и слава богу. Вообще, при каждом удобном случаи он меня хвалил и ставил другим в пример, оказывая большую поддержку и помощь в решении различных вопросов. По большому счёту начальник ракетных войск и артиллерии округа здорово помог мне в превращении моего подразделения в боевую единицу, и несмотря на то, что он потом не раз, по какому-то своему недомыслию ставил мне палки в колёса, я ему был очень благодарен за ту помощь, которую он нам оказал.

Вообще, эти три дня стали переломными и для полка. Пришли в Чебаркуль первые одиннадцать гробов. Из них половина – офицеры. Нарастало психологическое напряжение. Многие офицеры, прапорщики и солдаты ещё в полной мере не осознавали, что едут они на войну, а не на учения. Вдобавок пошла информация, что 276 полк ведёт тяжёлые уличные бои в Грозном. А гробы, которые пришли в Чебаркуль, это первые из многих. Нарастала и чисто физическая усталость среди офицеров и прапорщиков. Назревал неизбежный срыв. И он произошёл.

Совещание, которое собрал Командующий округом в малом зале клуба артиллерийского полка, не предвещало неожиданностей и было вполне рядовым. На нём присутствовали ведущие офицеры округа, управление дивизии и полка, командиры подразделений. Мы сидели в расслабленных позах в креслах, наслаждаясь этим временным покоем и наблюдали, как совещание шло своим накатанным путём: когда решались вопросы доукомплектования подразделений полка, получения имущества, вооружения и боеприпасов, вопросы проведения боевого слаживания. Оно шло нормально, пока кто-то из офицеров округа не стал докладывать о недостатках 2х дневного выхода разведывательной роты полка для проведения стрельб на Адуйском учебном центре. В принципе недостатки были тоже обычными и неизбежными в этих условиях, когда всё делалось в спешке: плохо отстрелялись, организованы стрельбы не на том уровне, который мог быть при нормальной боевой подготовке. Но проверяющий преподнёс это Командующему так, как будто начальник разведки полка, капитан Предёха, по своим деловым качествам: не смог организовать стрельбу и боевое слаживание полковой разведки. Да и что самое главное – не хотел. И что отрицательные показатели стрельбы тоже чуть ли не результат деятельности данного офицера.

Командующий был явно не в духе от каких-то своих нерешённых проблем. Поэтому он мгновенно потемнел лицом и поднял капитана. Мучительно долго смотрел на него, а потом в резкой форме отчитал начальника разведки и попытка Предёхи оправдаться, лишь ещё больше разъярило генерал-полковника Грекова. В повышенном тоне он приказал на следующий день снова выйти на Адуйский учебный центр и всё повторить, после чего выгнал начальника разведки с совещания. Атмосфера в зале сгустилась и Командующий высказал своё недовольство командованием и офицерами полка, после чего резко закончил совещание и распустил нас.

Придя в штаб, мы попытались как-то успокоить начальника разведки, но он под сильными эмоциями уже принял окончательное решение и через тридцать минут рапорт об увольнении из армии лежал на столе у командира полка. Об этом стало известно всем офицерам полка и в последующие несколько часов офицеры и прапорщики впервые задумались над тем, куда они едут и что вполне возможно оттуда могут не вернуться. Особенно это проявилось в управлении полка, среди тех, кто, в принципе, рискует меньше всех. Начались тихие перешёптывания, все вдруг начали суетливо бегать из кабинета в кабинет, зондируя почву и спрашивать друг друга – А может стоит отказаться ехать? Может быть лучше уволиться…?

На дороге между парком и штабом меня встретил заместитель командира полка по вооружению подполковник Арсентьев.

– Боря, управление полка решило увольняться и все теперь пишут рапорта. Я тоже написал. А как ты на это смотришь? Ты-то сам будешь писать рапорт об увольнении? – Засыпал меня вопросами зам. по вооружению.

Конечно, если бы я был только просто командиром противотанковой батареи, то заместитель командира полка не спрашивал бы моего мнения о происходящей смуте в управлении. Но я был секретарём офицерского собрания полка и занимал во многих полковых вопросах активную позицию. Имел достаточный вес и авторитет среди полковых офицеров, чтобы проигнорировать моё мнение в таком достаточно скользком вопросе. Также Арсентьев знал, что я могу встать и, смело глядя в глаза любому начальству, да и не только ему, прямо высказать свою точку зрения, отличную от их.

Его неожиданный вопрос о рапорте лишь на несколько секунд «выбил из колеи». Я слегка замешкался подбирая слова и тональность ответа, понимая – ответить нужно было достаточно жёстко и прямолинейно. Конечно, по своей линии он был для меня начальником, но я подполковника Арсентьева никогда не уважал из-за его деловых качеств и да человеческих тоже.

– Товарищ подполковник, я офицер. Я не для того надел погоны, чтобы при первой опасности снять их и сбежать. Мне плевать, что президент, который меня туда посылает – пьяница, а государство не совсем нормальное. Мне до лампочки, что вы там с лёгкостью рапорта об увольнении клепаете. И в отличие от вас еду туда для того для чего, я как офицер, предназначен – защищать государственные интересы. И русских, которых там убивают, насилуют и грабят. А во вторых: я хочу служить и этой службой, в отличие от вас и других – дорожу.

Арсентьев загорячился, оправдываясь, что я его неправильно понял и начал меня убеждать, напирая на то, что я пенсионер и всё уже имею. Мне пришлось резко его оборвать.

– Товарищ подполковник! Вы, что не поняли меня что ли? Я своё решение принял, когда в Армию шёл и менять его не собираюсь. Мне, вообще, неприятен этот разговор, тем более с вами. И с этого момента, вы для меня просто перестали существовать, как офицер. Идите своей дорогой, а я пойду своей. Честь имею. – Приложил руку к головному убору и ушёл от разобиженного Арсентьева, который продолжал что-то кричать мне вслед.

Через несколько часов стало известно, что около 80% офицеров управления полка написали рапорта на увольнение. Помимо начальника разведки были тут же уволены: начальник инженерной службы майор Ханевский, начальник службы РАВ майор Коняхин, начальник вещевой службы полка капитан Конончук, начальник службы ГСМ и многие другие, причём весьма неплохие офицеры.

В 18 часов мы начали собираться у кабинета командира полка на совещание. Нас, командиров подразделений, было почти сто процентов в отличие от офицеров управления полка, которых собралось очень мало. Перед кабинетом командира мрачный и в подавленном состояние угрюмо расхаживал начальник штаба полка подполковник Фильчуков. Подождав, когда собрались все командиры подразделений, Фильчуков построил нас и зашёл в кабинет доложить командиру полка, через минуту вышел обратно, откашлялся. Видно было, что он был сильно подавлен и мы все насторожились, ожидая каких-либо неприятных для нас новостей.

– Товарищи офицеры, я построил вас в последний раз. Несколько часов тому назад написал рапорт на увольнение и приказом Командующего я уже уволен, – голос подполковника пресёкся, но он справился с собой, – спасибо за совместную службу. До свидания.

Фильчуков резко развернулся и быстро ушёл, оставив нас ошарашенными. Никто не ожидал такого поворота событий. Впоследствии, я узнал о содержании рапорта начальника штаба, в котором он выражал своё несогласие с «войной против народа».

Ну, а кто был согласен с ней? Ему было бы лучше написать, что в Грозном у него проживает вся родня и он поэтому не может ехать туда воевать. Но всё-таки это был сильный удар, так как Фильчуков пользовался высоким авторитетом среди офицерского состава.

Мы зашли в кабинет и расселись по своим местам. Впервые командир полка выглядел несколько растерянным. Он рассказал о сложившийся обстановке среди офицерского состава и выразил сожаление по данному факту, при этом он испытующе смотрел на нас, как бы задавая самому себе вопрос. – Кто следующий?

На следующий день – новый неприятный удар. Из Чебаркульского гарнизона приехало около десятка жён офицеров и прапорщиков. Было обидно и стыдно смотреть, как они подходили к строю, брали как пацанов за руки своих мужей и со словами: «Всё.., поиграли в войну и хватит. Поехали домой…» – выводили из строя, стыдливо прячущих глаза офицеров и увозили их домой. Приехала также и жена нашего замполита, нашла его в расположении батареи и сказала: – Алёша, поехали….

Смутившийся Алексей Иванович быстро завёл её в комнату отдыха офицеров. Сквозь щель в двери было видно, как Кирьянов взволнованно ходил перед сидящей женой и в чём-то горячо убеждал её, после чего она вышла из комнаты, едва сдерживая слёзы. Но всё-таки не выдержала, заплакала и уехала в Чебаркуль.

Подошедший Кирьянов отвёл меня в сторону: – Борис Геннадьевич, не беспокойтесь – я не сбегу. Солдаты поверили нам, и пойдут туда, куда мы их поведём. После этого уходить просто нельзя, иначе это будет предательство по отношению к ним. Открою вам секрет, меня к себе хотел забрать замполит полка, но я отказался. Мне нравится в нашей батарее и хочу именно в ней воевать.

Ничего не стал ему говорить, лишь молча, с благодарностью пожал руку старшему лейтенанту. За эти несколько дней я понял, что практически почти во всём могу положиться на Алексея Ивановича. И если бы он ушёл с батареи, мне было бы гораздо тяжелее работать в подразделение.

Началась чехарда с офицерами управления полка. На совещании вечером у командира, нам были представлены новые офицеры, взамен отказников. Так вместо подполковника Фильчукова начальником штаба полка был назначен командир третьего батальона подполковник Колесов, как мы его между собой звали – «Колесо». В свою очередь командиром третьего батальона был назначен, по его настоятельной просьбе, подполковник Мишин с Забайкальского военного округа, который сопровождал солдат оттуда. Были представлены и другие офицеры управления полка.

Но на следующем совещании, на местах этих офицеров управления сидели незнакомые нам офицеры. Командир полка с удивлением поднял самого крайнего.

– Кто вы такой, товарищ капитан?

– Товарищ полковник, я капитан Семёнов, назначен начальником химической службы полка.

– Не понял, – удивился КП, – а где тот, который вчера представлялся?

– Он сегодня был уволен приказом Командующего. Написал рапорт на увольнение. Назначили вместо него меня.

Командир тяжело вздохнул. Мы же только закрутили головами от удивления. Точно в такой же манере представились и другие офицеры, но такая чехарда продолжалась практически до самой отправки. Сегодня к нам присылают офицера, а завтра он пишет рапорт на увольнение. И тогда, ночью в каком-то отдалённом гарнизоне бежит солдат-посыльный к офицеру: через несколько часов офицер с вещами убывает в 324 полк. И неизвестно, сколько из-за этого произошло семейных ссор и драм.

Да, не совсем порядочно поступали офицеры, которые отказывались ехать в Чечню. Я понимаю так: сам не напрашивайся, но раз тебе выпал этот жребий – езжай. А то, как должности получать, или ехать служить в престижное и денежное место: локтями оттирают и обижаются, если не их посылают. Сталкивался я с такими случаями. А как что-то потяжелее, сразу в кусты. Правильно говорил в фильме «Офицеры» один из героев: – «Офицер – это героическая профессия»

Во время совещания, командиру дивизиона, уже новый начальник штаба полка делает замечание за то, что дивизион не подал какие-то списки. Я наклонился к Андрею Князеву, когда он сел на своё место: – Чего Бондарь, списки вовремя не подал, не справляется что ли?

Андрей досадливо поморщился, но потом, опасливо кося глазом в сторону командира полка, зашептал: – Да, помимо того, что он как начальник штаба слабоват, а тут уже три дня его на службе нет. Послал к нему посыльного, вернулся солдат: говорит – больной.

А буквально через час, после совещания, я неожиданно столкнулся с капитаном Бондаренко за клубом арт. полка.

– Серёга, – обрадовался я, – ты что выздоровел? Тут твоего командира дивизиона сегодня на совещании драли за твою работу. Ну, теперь Князеву легче будет, а то он совсем разрывается.

Бондаренко суматошно и протестующе замахал рукой и деланно закашлял: – Боря, болею я…, здорово болею. Видишь, как кашляю. – Сергей опять показушно закашлял и даже слегка согнулся.

– И на Шпанагеля так кашлял, когда он меня вызвал. Мне надо минимум неделю чтобы выздороветь. – Бондарь опять озабоченно и показушно закашлял.

– Серёга, какая неделя? Мы через три дня грузимся. – Удивился я

– Боря, да куда мне ехать таким больным? Ты чего…, надо выздороветь.

Мне стало всё понятно и даже не интересно было слушать его дальнейшие оправдания.

– Сергей, ну чего ты юлишь передо мной? Ну, сказал бы ты мне: ну его на хрен всё, боюсь ехать в Чечню. Ты знаешь, я бы тебя понял и даже зауважал, что ты открыто и честно сказал об этом.

– Боря, да точно я больной. Не боюсь – болею. Ты гляди, какой у меня мокрый кашель. – Сергей попытался изобразить мокрый кашель, но у него ничего не получилось, а я лишь с досадой махнул рукой и пошёл по своим делам.

А дел было очень много, и они меня уже совсем вымотали. Я просто физически устал от постоянного напряжения и недосыпа. На следующий день, как обычно сидел на совещание в кабинете командира полка и пытался вникнуть в то, что он говорил. Но не мог: в тепле меня окончательно развезло и начало клонить в предательскую дремоту. Я откровенно «клевал носом» и добросовестно боролся изо всех сил с подкатывающейся дремой ещё и от того, что на месте командира полка сидел Командующий округом и самолично вёл совещание. Поставил локоть на стол, опёрся лбом в ладонь и ею же закрыл глаза, вторую руку с ручкой положил на блокнот. Со стороны казалось, что слушаю выступающего и готов всё записать в блокнот. Но на самом деле, я уже спал. От неосторожного движения соседа моя голова соскользнула с руки и с грохотом упала лбом на крышку стола. Я испуганно вскинул голову и увидел обращённые на меня взгляды, а недовольный Командующий повернулся к командиру полка: – Поставьте капитана, чтобы он не спал, когда Командующий округа говорит.

По команде Петрова вскочил, встряхнулся. Ну, думаю, теперь то стоя не засну. Не тут то было. Через две минуты закачался и заснул стоя. Меня повело и с шумом вновь обрушился на стол.

– Посадите его, – досадливо рявкнул Командующий, – он же разобьётся.

Командир свирепо посмотрел на меня и посадил.

– Чёрт побери, Боря, ну-ка, не спать, – приказал я себе. Встряхнулся и начал старательно таращить глаза на начальство. И так старался, что не заметил, как снова заснул и головой снова добросовестно стукнулся о стол.

– Встать! – Я вскочил, как ужаленный, а Командующий с бешенством смотрел на меня.

– Сейчас будет не просто разнос, а звиздец, – промелькнуло в голове и в кабинете повисла зловещая тишина. Генерал-полковник Греков некоторое время со злостью смотрел на меня, и по его лицу видно было, как ему хотелось здорово отругать меня. Но он сумел пересилить себя.

– Сколько спал, капитан?

– За эти трое суток, если наберётся часов шесть – то хорошо, товарищ Командующий.

Командующий помолчал, глядя на меня, и уже нормальным тоном сказал: – Товарищ капитан, пусть у вас там, в парке техника горит, солдаты с батареи разбегаются, как тараканы в разные стороны, но вы сейчас идёте домой и спите до шести часов утра. Это мой приказ. Идите, я вас отпускаю.

Я шёл к дверям, провожаемый завистливыми глазами сослуживцев, которых ожидала ещё одна бессонная ночь.

12 января мы ещё один раз вышли на полигон. Необходимо было произвести пристрелку пулемётов, а также нам дали 15 ПТУРов и нужно было, чтобы каждый оператор, командир взвода и я сделали пуски ракетами. Марш мы совершили нормально. Опять расположились на том же месте, что и в первый раз. В бинокль обшарил полигон и на опушке леса увидел полуразбитый корпус БМП. Он и будет нашей целью. Тем более и дальность позволяла –1100 метров. Определились с ориентирами, довёл ещё раз меры безопасности, а через несколько минут подъехал Шпанагель.

– Копытов, готов к стрельбе?

– Так точно, товарищ полковник.

– Отлично. Начинай, я посмотрю, чему вы научились.

– Первый расчёт по местам, – не без внутреннего волнения скомандовал я, подождав ещё пару минут, подал следующую команду – Вперёд.

Противотанковая установка, переваливаясь с борта на борт на ухабах, достаточно быстро вышла на огневой рубеж. Зажужжали электромоторы, открылась крышка люка и из него поднялась пусковая установка с ракетой.

– Цель – БМП. Ориентир 12, вправо 10, выше 3. Уничтожить! – передал по радиостанции целеуказание командиру машины. Опять заработали электромоторы пусковой установки. Она

чуть довернула вправо и выше, замерла, найдя цель.

– Выстрел! – Послышалось из наушников. Щелчок: открылись крышки контейнера с ракетой. Оглушительно сработал стартовый двигатель, который сорвал ракету с направляющей. Ракета рванулась вперёд, впереди противотанковой установки чуть просела вниз и уверенно пошла красной точкой в сторону цели. Ещё пять секунд полётного времени и на месте БМП появился огненный шар. Цель. Я облегчённо перевёл дух. По-моему, облегчение испытал даже Шпанагель, наблюдая за стрельбой в бинокль.

– Давай следующего, – скомандовал начальник.

И у следующего был такой же результат. Цель.

– Ну, Копытов, я доволен. Молодцы. Давай, так же продолжай. – Полковник сел в УАЗик и довольный уехал в сторону центральной вышки.

Дальше всё пошло, как по накатанной колее. Команда: расчёт занимает места в машине. БРДМ выходит на огневой рубеж. Поиск цели – выстрел. Попадание в цель, машина отходит назад и я выслушиваю доклад счастливого командира машины о выполнение задачи. Потом пропустил командиров взводов – тот же результат. Залез в машину сам. Навёл визир в цель, выстрел – промах. Ракета прошла чуть-чуть выше цели. Делаю второй пуск – опять мимо. И только с третьего раза поразил цель. Осталась ещё одна ракета. Бойцы вынесли переносную противотанковую установку и установили её на бугорке. С неё определил стреляющим сержанта Кабакова. Он долго наводил, потом выстрелил, но промахнулся. Но всё равно я остался довольный стрельбой. Построил батарею, вывел стрелявших и объявил всем благодарность. С юмором рассказал, как сам промазал, а бойцы меня сразу же подкололи. Все были довольны, но больше всех, наверное, я. После построения экипажи противотанковых установок начали заниматься своими машинами, а замполит по одной командирской машине выгонял на огневой рубеж и пристреливал пулемёты ПКТ и КПВТ. Начал пристрелку с моей машины и сразу же отстрелил на ней фару «Луна». Но это ерунда. Я же рядом начал проводить стрельбу из гранатомёта для гранатомётчиков и остальных желающих.

Уже несколько дней, рядом с гранатомётчиками, на этом направлении была развёрнута учебная точка для стрельбы из огнемёта «Шмель». Когда появилась у них пауза в стрельбе, я попросил пропустить несколько моих солдат. Конечно, первым стрелял я и мне очень не понравилось. Как и при выстреле из гранатомёта: здорово глушит, но самое неприятное, сразу же после выстрела из ствола выкатывается, так называемый, стакан и падает под ноги. Мне каждый раз казалось, что под ноги падает сам снаряд. Но очень мощное оружие. Рассказывают, что когда снаряд огнемёта взрывается, то в радиусе двадцать пять метров выжигается весь кислород и у человека внутри лопаются все внутренние органы.

Вечером, когда появился на центральной вышке, командир полка тоже похвалил меня за подготовку противотанковой батареи. Оказывается, он видел, как мы стреляли, да и потом приехал Шпанагель, расхваливая меня.

Возвращаясь в полк, частенько оглядывался назад и видел всю колонну. Машины в этот раз шли друг за другом на одинаковых интервалах и никто не отставал. Я сидел на холодной броне, встречный ледяной ветер выжимал слёзы из глаз и выдувал остатки тепла из-под одежды, но я был доволен. В принципе, этой стрельбой заканчивался этап боевого слаживания. Все мероприятия были выполнены, имущество получено. Завтра и послезавтра мне придётся решать лишь мелкие вопросы, надо было ещё до сдать лейтенанту Матвиенко остатки батареи, и что не маловажно – сегодня могу пораньше прийти домой и нормально поспать.

Впервые за десять дней, после полкового совещания мне не пришлось ставить батарее задач на ночь. И видя уставших солдат, быстро подвёл итог выхода на полигон, отметил отличившихся военнослужащих и положил их пораньше спать. Сам тоже ушёл домой. По дороге мне попалось несколько офицеров с артиллерийского дивизиона. Были они уже изрядно выпивши и торопились в город в ресторан. Меня это очень неприятно скребануло в душе. В отличие от моей батареи, где офицеры, прапорщики и солдаты работали на износ, не позволяли себе хотя бы несколько минут посидеть спокойно, во многих подразделениях офицеры не только выпивали, но и позволяли себе по несколько дней не выходить на службу. Несмотря на оцепление вокруг городка, много солдат болталось в городе, проносилось в казармы спиртное и наркотики. Особенно этим отличались мотострелковые подразделения, где многое было пущено на самотёк.

….Резкий звук телефонного звонка вырвал меня из сна. Звонил дежурный по полку и требовал срочно прибыть на службу. Сонный, ничего не соображая, я быстро оделся и бездумно, всё ещё окончательно не проснувшись, ринулся в полк по обычному маршруту: дырка в заборе около санчасти, плац 105 полка, плац арт. полка и штаб. Но когда бежал уже вдоль стены санчасти, откуда-то выскочили несколько офицеров и остановили меня: – Куда ты? Назад. Ты что не видишь?

Я уже более внимательно огляделся вокруг и увидел кругом себя, в отдалении офицеров, одетых в бронежилеты и вооруженные автоматами, затаившиеся в различных укрытиях. На пространстве: от казармы 105 полка и до казарм 276 полка творилось что-то странное. У казарм 276 полка от укрытия к укрытию перебегали вооружённые люди, постепенно продвигаясь в сторону казарм 105 полка, где перед четырёх этажными зданиями шла какая-то непонятная возня, слышались крики, постукивали одиночные выстрелы и периодически доносился звон разбитого стекла.

– Ты что не знаешь, что 3ий батальон вашего полка восстал? Солдаты разбили оружейные комнаты, захватили оружие, боеприпасы и заняли оборону в казарме.

Пришлось выразить полнейшее недоумение и незнание обстановки. Стороной обошёл расположение 105 полка и прибежал в штаб, где меня встретил дежурный по полку и передал приказ командира полка: вооружить офицеров и охранять оружейную комнату своей батареи, ожидая дальнейшие приказы.

В расположении батареи офицеры и прапорщики были уже вооружены и под командованием Кирьянова охраняли комнату для хранения оружия. Солдаты спали глубоким сном и не знали, что происходит недалеко. Временами из спального расположения выходили сонные бойцы и шли в туалет, а увидев нас, полностью экипированными, проявляли лишь вялое удивление. Но сон брал своё и когда он брёл из туалета обратно, то был рад, что это не он стоит с оружием рядом с нами. Примерно в четыре часа утра пришло сообщение, что мятежники разоружены, 250 человек арестовано и отправлено на гарнизонную гауптвахту для проведения следственных действий.

Домой я возвращался уже через 105 полк. Вокруг казармы суетилось много людей. Солдаты, остатки третьего батальона, кто не примкнул к мятежникам, наводили порядок как внутри помещения, так и снаружи. Было много битого стекла. Истоптанный и грязный снег снеговыми лопатами убирали с дорожек. Офицеры: в основном это были прокурорские, что-то фотографировали, рисовали схемы и опрашивали всех, кто владел какой-либо информацией. Перед левым подъездом, около белых «Жигулей» удручённо крутился начальник штаба третьего батальона Генка Караменов (мы его звали «Каракум»). Корпус легковой машины был изрешечён пулями и у неё не осталось ни одного целого стекла.

– Гена, ни фига себе, сколько в неё всадили. Чья это машина? – Я остановился рядом с Караменовым, который горестно покачивал головой.

– Боря, сорок семь пулевых отверстий. Я её только вчера купил и на ночь поставил около казармы, а они сволочи – что сделали…

Мне стало жалко Генку, и чтобы хоть чуть-чуть отвлечь спросил его: – Что тут у вас произошло?

А произошло то, что и должно было произойти. Большинство солдат из-за того, что многие офицеры батальона отказались ехать, были предоставлены сами себе. Началось пьянство, употребление наркотиков. После отбоя в расположении батальона, на почве пьянства и употребления наркотиков, начались беспорядки. По приказу кого-то из полкового начальства для наведения порядка в батальон была направлена разведывательная рота, которая быстро и

жёстко прекратила бардак, после чего построила батальон в расположении. Достаточно было разогнать всех пьяных и обкуренных по койкам и на этом всё бы закончилось тихо, но тут разведчики перегнули палку. Когда они на виду у всего батальона стали избивать зачинщиков, большинство пьяных и не соображающих солдат кинулось в драку с разведчиками, и так как их было большинство, выкинули тех из расположения. Кто-то под воздействием паров алкоголя кинул клич – разбить оружейные комнаты и вооружиться. Что и было быстро сделано. На свою беду в этот момент в расположении появился командир роты, который тоже завтра решил подать рапорт на увольнение. Он попытался прекратить беспорядки, но выстрелом из автомата был ранен в ногу и выключен из происходящего. Восставшие попытались с ходу захватить офицеров батальона, которые находились в другом помещении, но те успели закрыть за собой железную дверь. Тогда мятежники заняли оборону по всей казарме. Кто был менее пьян и понимал серьёзность происходящего, кто не хотел примыкать к основной массе, стали бить окна и выпрыгивать на улицу. По ним открыли огонь и ещё несколько человек были ранены. По тревоге подняли и вооружили офицеров частей и подразделений военного городка. Солдат решили к подавлению мятежа не привлекать, после чего офицеры быстро окружили казарму и не дали разбежаться вооружённым мятежникам. Начались переговоры командования полка, дивизии с солдатами. Но это не помогло. И только после длительных переговоров, угроз применить газы и штурмом взять казарму солдаты всё-таки сложили оружие.

Немного отошёл в сторону от Генки, давая ему возможность спокойно и в одиночестве переживать насчёт расстрелянной машины и решать вопрос – Что теперь с ней делать? Остановился около бойца, старательно гребущего большой снеговой лопатой дорожку.

– Ты с третьего батальона? – Кивнул на казарму.

– Так точно, товарищ капитан. Со взвода обеспечения батальона. – Солдат облокотился на лопату, явно ожидая вопросов незнакомого офицера, а потом добавил. – Командир первого отделения сержант Корчагин…

– Ну и что тут у вас произошло?

– А вы, товарищ капитан, Кто? Из прокуратуры?

– Не ссы сержант, можешь рассказывать откровенно. Я командир противотанковой батареи.

– А…, ну тогда…. Наш взвод на четвёртом этаже живёт, – сержант задрал голову и махнул вверх рукой на разбитые окна, – командир взвода, наш прапорщик, что-то нарезался вечером ну и заснул у нас на спальниках. А тут замкомвзвод Фролов из седьмой роты прибежал сильно датый и орёт – Парни, седьмая рота со спецами сцепилась – Пойдём им поможем… Ну, мы кинулись туда смотреть, а там уже спецов выгнали и ружейку ломают. Под шумок и мы тоже кое-что из оружия похватали и к себе на этаж. Там-то внизу все датые, а мы трезвые, кроме Фрола. А он снизу опять прибегает и говорит, что казарму офицерня окружает. Хватает СВДэшку – Сейчас я им покажу, как охотиться надо – и снова уматывает. Заявляется минут через тридцать, хвастается – Я какого-то начальника вальнул… – и опять умотал. А мы тут репу зачесали. Нам эта бодяга на хрен не нужна. Быстро посовещались и решили спуститься по простыням с четвёртого этажа, потому что нас так просто с казармы не выпустили бы, и в караулку сдаться. Так и сделали, но перед этим закидали спальниками взводного, чтобы его никто не обнаружил – скрутили простыни и стали по очереди спускаться. Все кроме Кольки Паршутина нормально спустились, а он сорвался… Но ничего, не разбился. Стучимся 29 человек в караулку и сдаёмся. Так до утра мы там и лежали на полу с руками на затылке. Фрола мы больше не видели – его сразу же арестовали. Ну, а нас отпустили. Мы были трезвые и ни в чём не участвовали…