Лебединая песнь Маккаммон Роберт

Глава 13

Еще не три

– Дом завалился, мама! – вопил Джош Хатчинс, с трудом выбираясь из грязи, щебня и обломков досок, придавивших ему спину. – Смерч уже ушел!

Мать не отвечала, но он слышал, как она плачет.

– Все в порядке, мама! Мы сделаем…

Воспоминание об алабамском торнадо, который загнал семилетнего Джоша, его сестру и мать в подвал, внезапно оборвалось и разлетелось на части. Видение кукурузного поля, огненных копий и смерча огня возвратилось к нему с ужасающей четкостью, и он догадался, что плачет мать маленькой девочки.

Было темно. Джош наконец стряхнул со спины мусор, состоявший большей частью из земли и древесных обломков. Он сел. Тело пульсировало тупой болью.

Лицо показалось ему странным: такое стянутое, будто готово лопнуть. Джош коснулся пальцами лба. От этого дюжина волдырей лопнула, и жидкость из них потекла по лицу. Другие пузырики стали лопаться на щеках и подбородке. Он ощупал кожу около глаз и почувствовал, что те заплыли, остались только щелки. Боль усилилась. Спина, казалось, была обварена кипятком.

«Сожжена, – понял он. – Сожжена так, как могут сжечь только в аду».

Он почувствовал запах жареного бекона, отчего его едва не стошнило, но он слишком хотел узнать, каковы же его раны. Боль в правом ухе была иного рода. Он осторожно потрогал его. Пальцы нащупали только обрубок и запекшуюся кровь вместо уха. Джош вспомнил взрыв бензоколонки и решил, что кусок металла, пролетая, срезал большую часть ушной раковины.

«Я прекрасно выгляжу, – оценил он себя и едва не рассмеялся вслух. – Готов сразиться со всем миром!»

Он подумал: если ему придется еще когда-либо выйти на ринг, то уже не понадобится маска Черного Франкенштейна, чтобы выглядеть чудовищем.

Затем его все-таки вырвало. Тело обмякло и затряслось, в ноздри ударил сильный запах жареной ветчины. Когда тошнота отступила, он отполз подальше. Под руками хлюпала грязь, попадались доски, битое стекло, смятые банки и солома.

Джош услышал мужской стон, вспомнил сожженные глаза Поу-Поу и решил, что тот лежит где-то справа от него, хотя уха с этой стороны у него не было. Судя по всхлипываниям, женщина находилась в нескольких футах прямо перед ним. Маленькая девочка, если и была жива, не издавала ни звука. Воздух был все еще горяч, но, по крайней мере, пригоден для дыхания. Пальцы Джоша наткнулись на деревянную палку, оказавшуюся черенком садовой мотыги. Раскапывая вокруг себя землю, он находил массу всяких вещей: банку за банкой – некоторые оказались помяты и протекали, несколько расплавленных предметов, которые могли быть прежде пластмассовыми бутылками из-под молока, молоток, обгоревшие журналы и пачки сигарет. Над подвалом обрушился весь бакалейный магазин, все, что находилось на обвалившихся полках Поу-Поу.

«Наверняка все это хранилось там не случайно, – раздумывал Джош. – Подземные парни должны были знать, что когда-нибудь запасы понадобятся старику».

Он попытался встать, но, прежде чем поднялся с корточек, ударился обо что-то головой. Это был крепко спрессованный потолок из земли, досок и, наверное, тысяч соломин, сдавленных в одно целое на высоте четырех с половиной футов от пола.

«Бог ты мой! – подумал Джош. – Прямо над головой – тонны земли». И решил, что у них нет воздуха, кроме как в объеме их ямы, а когда он закончится…

– Перестаньте плакать, леди, – сказал он. – Старик пострадал куда больше, чем вы.

Женщина ахнула, как будто не ожидала, что кто-нибудь еще остался в живых.

– А где девочка? Что с ней? – Волдыри на губе Джоша лопнули.

– Сван! – крикнула Дарлин и пошарила по земле, ища дочь. – Я не вижу ее. Где мой ребенок? Где ты, Сван?

Тут ее рука наткнулась на маленькую ручку. Она была теплой.

– Вот она! О боже, ее засыпало!

Дарлин кинулась копать. Джош подполз к ней сбоку и вытащил ребенка. Засыпало только ее руки и ноги, лицо же оставалось свободным, и девочка дышала. Джош отряхнул землю, а женщина обняла дочь.

– Сван! Что с тобой? Скажи что-нибудь, Сью Ванда! Ну же, давай! Поговори с мамой! – Она тормошила ее, пока девочка не подняла руку и не отстранила ее.

– Ну не надо, – невнятно сказала Сван. – Я хочу поспать… пока мы не приедем…

Джош пополз на стон мужчины. Наполовину засыпанный Поу-Поу свернулся калачиком. Джош осторожно откопал его. Поу-Поу ухватился за рубашку борца и пробормотал что-то, чего Джош не понял.

– Что? – спросил гигант и наклонился поближе.

– Солнце, – повторил Поу-Поу. – Господи… Я видел, как взорвалось солнце.

И снова стал что-то бредить о тапочках в спальне.

Джош понял, что старик долго не протянет, и вернулся к Дарлин и Сван.

Девочка тихо плакала.

– Ш-ш-ш, – утешала ее мать, – ш-ш-ш, родная. Нас ищут. Не бойся. Нас вытащат.

Она еще не совсем поняла, что произошло. С того момента, когда Сван показала на щит с надписью «Поу-Поу» на межштатном шоссе и заявила, что лопнет, если не сходит в туалет, все было непонятным и суматошным.

– Я ничего не вижу, мама, – еле слышно сказала девочка.

– Все будет в порядке, родная. Нас ищут, правда…

Дарлин протянула руку, чтобы погладить дочь по голове, и отдернула, словно ошпарившись. Пальцы нащупали щетину вместо локонов.

– Боже мой! О Сван, дочка!.. – прошептала она.

Боясь коснуться собственных волос и лица, она чувствовала только боль, как после умеренного солнечного ожога.

«Со мной все в порядке, – сказала она себе. – И со Сван тоже все в порядке. Лишь немного волос пропало, ну и что. Все будет в полном порядке».

– А где Поу-Поу? – спросила Сван. – Где великан?

У нее болело все тело, и она ощущала запах готовящегося завтрака.

– Я тут, рядом, – ответил Джош. – Старик недалеко от тебя. Мы в подвале, а его заведение развалилось и засыпало нас…

– Мы выберемся! – прервала его Дарлин. – Нас скоро найдут.

– Леди, может быть, это случится не так скоро. Нам нужно успокоиться и экономить воздух.

– Экономить воздух? – Паника вновь овладела Дарлин. – Но мы дышим нормально.

– Сейчас – да. Я не знаю, сколько у нас воздуха, но думаю, что скоро его будет не хватать. Возможно, нам придется пробыть здесь долго, – решился сказать он.

– Вы с ума сошли! Не слушай его, родная! Бьюсь об заклад, нас уже сейчас идут откапывать. – Она стала укачивать Сван, как маленькую.

– Нет, леди. – Скрывать правду было бессмысленно. – Не думаю, что кто-нибудь собирается нас откапывать. То, что вылетало из поля, были ракеты. Ядерные ракеты. Я не знаю, взорвалась ли одна из них или что-то другое, но есть только одна причина, почему они вылетали. Вполне возможно, что сейчас весь мир пускает ракеты.

Женщина захохотала, она была на грани истерики.

– У вас ума не больше, чем у муравья. Кто-то же видел пожар! Помощь пришлют! Мы должны добраться в Блейкмен!

– Ну да, – сказал Джош.

Он устал от разговора, к тому же тратил драгоценный воздух, поэтому отполз на несколько футов и подыскал себе местечко. Джош испытывал сильную жажду, но в то же время ему требовалось облегчиться.

«Потом, – подумал он, – сейчас я слишком устал, чтобы двигаться».

Боль вновь стала усиливаться. Мысли уносили его из подвала Поу-Поу к сожженному кукурузному полю, к тому, что могло остаться от всего мира там, наверху, и, в частности, вокруг них – если, конечно, началась Третья мировая война. К этому времени она уже, наверное, закончилась. Русские вторглись в Америку или американцы заняли Россию. Он подумал о Рози и мальчиках – они живы или мертвы? Он может никогда не узнать об этом.

– О боже! – прошептал Джош и, свернувшись калачиком, уставился в темноту.

– Ух, ух, ух… – задыхаясь, принялся икать Поу-Поу. Потом громко сказал: – Суслик в норе! Эми! Где мои тапочки?

Девочка издала еще один болезненный стон, и Джош стиснул зубы, чтобы удержать крик ярости.

«Такое чудесное дитя, – подумал он. – А теперь умирает, как все мы. Мы уже в могиле. Все готово, осталось только подождать».

У него было чувство, что его положил на лопатки соперник, с которым он не собирался бороться. Он почти слышал, как судья ведет счет, хлопая по ковру: один… два…

Плечи Джоша дрогнули. Еще не три. Скоро, но не сейчас. И он провалился в мучительный сон, в котором душу его преследовали всхлипы, издаваемые ребенком.

Глава 14

Человек долга

«Дисциплина и контроль! – Голос Солдата-Тени звучал подобно удару ремня по заду мальчишки. – Вот что делает мужчину мужчиной. Помни… помни…»

Полковник Маклин съежился в грязной яме. В двадцати футах над его головой, в щель между землей и краем исковерканного люка, накрывшего яму, пробивалась единственная полоска света. Через эту щель прилетали мухи, кружились над лицом человека и садились на вонючие кучи вокруг него. Он не помнил, сколько времени пролежал тут, но вычислил, что поскольку вьетконговцы появлялись раз в день, то, значит, он провел в яме тридцать девять дней. Но может быть, они появлялись два раза в день, тогда его расчеты были неправильны. А может, они пропустили день-другой. Может, они появлялись три раза на дню и пропускали следующий день. Все может быть.

«Дисциплина и контроль, Джимбо. – Солдат-Тень сидел со скрещенными ногами у стенки ямы, примерно в пяти футах от Маклина. Он был в камуфляжной форме, а на его бледном лице с неясными чертами темнели зеленые и черные маскировочные пятна. – Возьми себя в руки, солдат».

– Да, – сказал Маклин, – беру себя в руки.

Он поднял тощую ладонь и отогнал мух.

А потом начался стук, и Маклин застонал и вжался в стену. Чарли стучали по люку прутьями и палками. Эхо в яме удваивало и утраивало шум, пока Маклин не зажал уши руками. Стук продолжался, все громче и громче, и Маклин чувствовал, что вот-вот закричит.

«Нельзя! – сказал Солдат-Тень с глазами, как лунные кратеры. – Нельзя, чтобы они слышали твои крики».

Маклин набрал пригоршню земли и засунул ее в рот. Солдат-Тень был прав. Солдат-Тень всегда был прав.

Стук прекратился, и крышку оттащили в сторону. Пронзительный солнечный свет ослепил Маклина, и он увидел их, с ухмылкой перегнувшихся через край.

– Эй, полкаш! – позвал один. – Жрать хочешь, полкаш Макрин?

Рот Маклина был полон грязи и дерьма. Полковник кивнул и сел, как собака, готовая почесаться.

«Осторожно, – прошептал ему на ухо Солдат-Тень. – Осторожно».

– Жрать хочешь, полкаш Макрин?

– Пожалуйста. – Изо рта Маклина вываливалась грязь. Он протянул к свету ослабшие руки.

– Лови, полкаш Макрин!

Что-то упало в грязь в нескольких футах от разлагавшегося трупа пехотинца по имени Рэгсдейл. Маклин подполз к нему, перебрался через труп и схватил это что-то, оказавшееся жаренной на масле рисовой лепешкой. Он стал жадно запихивать ее в рот, к глазам подступили слезы радости. Чарли над ним захохотали. Маклин переполз через останки капитана ВВС, которого прозвали Миссисипи за густой бас. Теперь от Миссисипи осталась кучка тряпья и костей. В дальнем углу лежало третье тело: еще один пехотинец, парень из Оклахомы по фамилии Макги. Маклин присел над Макги, жуя рис и чуть не плача от радости.

– Эй, полкаш Макрин. Ты грязнуля. Пора принимать ванну.

Маклин всхлипнул и вздрогнул, прикрыл голову руками, потому что знал, что это означает.

Один из чарли перевернул в яму ведро с человеческим дерьмом, и оно полилось на Маклина, растекаясь по голове, спине и плечам. Чарли зашлись от хохота, но полковник устремил все внимание на рисовую лепешку. Брызги фекалий попали на нее, и он вытер их лохмотьями своей летной куртки.

– Вот так! – крикнул вниз чарли, выливший ведро. – Теперь ты чистый парень!

Мухи замельтешили над головой Маклина.

«Хороший у меня сегодня обед, – подумал Маклин. – Это поддержит жизнь».

Пока он разжевывал лепешку, Солдат-Тень сказал: «Правильно делаешь, Джимбо. Разжуй каждый кусочек до последней крошки».

– Ты теперь стал чистым! – снова крикнул чарли, и металлическую крышку вернули на место, отрезав солнечный свет.

«Дисциплина и контроль. – Солдат-Тень подполз к нему ближе. – Это делает мужчину мужчиной».

– Да, сэр, – ответил Маклин.

Солдат-Тень смотрел на него глазами, горящими, как напалм в ночи.

– Полковник!

Его звал далекий голос. Этот голос трудно было уловить, потому что по телу разливалась боль. На Маклине, почти ломая его позвоночник, лежало что-то очень тяжелое.

«Мешок картошки, – подумал он. – Нет, не то. Что-то тяжелее».

– Полковник Маклин, – настаивал голос.

«Идите к черту, – мысленно огрызнулся он. – Пожалуйста, уйдите».

Он попытался поднять правую руку, чтобы согнать мух с лица, но, когда пошевелил ею, от кисти к плечу его пронзила оглушающая боль и отозвалась в позвоночнике. Маклин застонал.

– Полковник! Это Тедди Уорнер. Вы меня слышите?

Уорнер. Мишка Тедди.

– Да, – проговорил Маклин.

Боль ножом ударила его под ребра. Он знал, что сказал недостаточно громко, поэтому попробовал еще:

– Да, я слышу вас.

– Слава богу! У меня есть фонарь, полковник!

Луч попал Маклину на веки, и полковник попытался открыть глаза. Свет пробивался с высоты примерно в десяти футах над головой Маклина. Каменная пыль и дым все еще не развеялись, но полковник смог разобрать, что лежит на дне ямы. Медленно повернув голову, отчего боль чуть не швырнула его в беспамятство, он увидел: дыра над ним недостаточно широка, чтобы в нее мог пролезть человек. Как он оказался зажатым в таком пространстве, полковник не знал. Ноги его были поджаты, спина скрючилась под тяжестью не мешка с картошкой, а человеческого тела. Под тяжестью мертвеца – кого именно, Маклин не мог сказать. Над ними висели рваные кабели и переломанные трубы. Полковник попытался высвободить ноги из-под страшной тяжести, но жгучая боль снова пронзила его правую руку. Он повернул голову в противоположную сторону и при слабом свете фонарика, пробивавшемся сверху, увидел то, что стало сейчас его главной проблемой.

Его правая рука уходила в трещину в стене. Трещина была примерно в дюйм шириной, а на скале блестели струйки крови.

«Моя рука», – тупо подумал он.

Ему вспомнились оторванные пальцы Беккера. Он решил, что рука могла попасть в щель, когда он падал, а потом скала переместилась опять…

Он не чувствовал ничего, кроме терзающей боли в запястье, как от затянутого наручника. Кисть и пальцы онемели.

«Придется научиться быть левшой, – решил он. И вдруг его словно ударило: – Мой палец для спускового крючка пропал».

– Наверху со мной капрал Прадос, полковник! – крикнул вниз Уорнер. – У него сломана нога, но в остальном он в порядке. У других состояние хуже, многие мертвы.

– А как ваше? – спросил Маклин.

– Спину чертовски крутит. – Голос звучал глухо, будто Уорнеру было трудно дышать. – Чувствую себя так, словно разваливаюсь на части и суставы меня не держат. Плюю кровью.

– Кто-нибудь занимается составлением сводки потерь?

– Переговорная линия вышла из строя. Из вентиляции валит дым. Я слышу, что где-то кричат люди, значит кто-то из них выжил. Боже мой, полковник! Должно быть, гора сдвинулась!

– Мне нужно выбраться отсюда, – сказал Маклин. – У меня рука зажата в скале, Тедди. – Мысль о размолоченной кисти вернула ему боль, и он с усилием стиснул зубы, пережидая ее. – Вы можете помочь мне?

– Как? Я не смогу пролезть к вам, а если рука у вас зажата…

– Мне раздробило руку, – спокойно сказал ему Маклин, чувствуя, что теряет сознание: все плыло и казалось нереальным. – Достаньте мне нож. Самый острый, какой удастся найти.

– Что? Нож? Зачем?

Маклин свирепо усмехнулся:

– Не важно. Достаньте. Потом разожгите костер и дайте мне головню. – Странно, но он до конца не осознавал, что то, о чем он говорит, касается его самого, как будто речь шла о другом человеке. – Головня должна быть раскаленной докрасна, Тедди. Такой, чтобы можно было прижечь обрубок.

– Обрубок? – Уорнер запнулся. Теперь он начинал понимать. – Может, возможно вытащить вас как-нибудь по-другому?

– По-другому нельзя. – Чтобы вырваться из этой ямы, он должен расстаться с рукой. «Назовем ее фунтом мяса», – подумал он. – Вы меня понимаете?

– Да, сэр, – ответил всегда послушный Уорнер.

Маклин отвернулся от света.

Уорнер пополз через край дыры, проломанной в полу командного пункта. Пол вздыбился под углом около тридцати градусов, поэтому ему пришлось карабкаться вверх, через изломанное оборудование, груды камней и тел. Луч фонарика высветил капрала Прадоса, сидевшего напротив треснувшей и покосившейся стены. Лицо его было искажено болью, из бедра, влажно поблескивая, торчала кость. Уорнер продолжал двигаться по тому, что осталось от коридора. В потолке и стенах зияли огромные дыры, на мешанину камней и труб сверху капала вода. Он все еще слышал далекие крики. Он хотел найти кого-нибудь, кто помог бы ему освободить полковника Маклина, потому что без его руководства им всем придет конец. Уорнер с его поврежденной спиной никак не мог влезть в ту дыру, где в ловушке сидел полковник. Нет, ему нужно найти кого-нибудь еще – кого-нибудь, кто оказался бы поменьше его и смог бы проникнуть туда, но достаточно сильного духом, чтобы проделать такую работу. Он стремился попасть на первый уровень, и одному богу было известно, что он мог там увидеть.

Полковник полагался на него, и Уорнер не мог его подвести.

Он выбирал среди обломков, как пробраться наверх, и медленно, с огромным трудом карабкался туда, где слышались крики и стоны.

Глава 15

Священная секира

Роланд Кронингер сидел, съежившись, на вздыбленном полу того, что было кафетерием «Дома Земли», и сквозь вопли и крики прислушивался к мрачному внутреннему голосу, говорившему: «Рыцарь Короля… Рыцарь Короля… Рыцарь Короля… никогда не плачет».

Все было погружено во тьму, только время от времени там, где находилась кухня, вспыхивали языки пламени, выхватывая из тьмы свалившиеся камни, разбитые столы и стулья, раздавленные останки. То тут, то там кто-нибудь шатался в полумраке, как грешник в аду, и дергались искалеченные тела, придавленные массивными валунами, которые пробили потолок.

Сначала, когда погас свет, среди людей, сидевших за столиками, возникло легкое волнение, но тут же включилось аварийное освещение. Потом Роланд оказался на полу, а завтрак – у него на рубашке. Рядом барахтались мать и отец. Вместе с ними завтракали около сорока человек. Некоторые взывали о помощи, но большинство переживали молча. Мать смотрела на Роланда. С ее лица и волос капал апельсиновый сок, и она сказала:

– В следующем году мы поедем на море.

Роланду стало смешно, и отец тоже засмеялся, а потом расхохоталась и мать; на мгновение смех объединил их.

Филу удалось выговорить:

– Слава богу, не я страховал это место! А то мне пришлось бы подать иск к своей собственной…

Внезапно голос его потонул в чудовищном реве и грохоте разламывающейся скалы, потолок вздыбился и бешено задрожал с такой силой, что Роланда отшвырнуло от родителей и бросило на других людей. Груда камней и плит перекрытия рухнула посреди кафетерия, и что-то ударило мальчика по голове.

Сейчас он сидел, поджав колени к подбородку. Он поднял руку к волосам и нащупал запекшуюся кровь. Нижняя губа была разбита и тоже кровоточила, а внутри у него все болело, будто его тело сначала растянули, точно резиновый жгут, а потом сильно сжали. Он не знал, сколько продолжалось землетрясение и как получилось, что он теперь сидел съежившись, а его родители пропали. Ему хотелось плакать. На глазах уже выступили слезы, но Рыцарь Короля никогда не плачет, сказал он себе. Так было написано в его уставе: одно из правил поведения солдата – Рыцарь Короля никогда не плачет, он всегда сохраняет спокойствие.

Что-то хрустнуло у него в кулаке, и он разжал пальцы. Его очки! Левое стекло треснуло, а правое пропало. Роланд помнил, что снимал их, когда лежал под столом, чтобы стереть с них молоко. Он надел их и попытался встать, но ему потребовалось время, чтобы заставить ноги слушаться. Когда он все-таки встал, то ударился головой о просевший потолок, который до этого был по меньшей мере на семь футов выше. Теперь ему пришлось пригибаться, чтобы не наткнуться на провисшие кабели и трубы и торчавшие стержни арматуры.

– Мама! Папа! – позвал он, но среди стонов и криков раненых не услышал ответа.

Разыскивая родителей, Роланд споткнулся о какие-то обломки и наступил на что-то, похожее на мокрую губку. Ему показалось, что эта штука напоминала морскую звезду, зажатую между каменными плитами. Тело ничем даже отдаленно не напоминало человеческое, за исключением окровавленных лохмотьев, оставшихся от рубашки.

Мальчик переступал через тела. Он видел трупы на картинках в отцовских журналах о наемниках, но те трупы были другими. Эти были раздавлены и не имели ни пола, ни других человеческих признаков, кроме изодранной в клочья одежды. Но среди них не было ни его отца, ни матери. Роланд решил, что родители живы и находятся где-то здесь. Он знал, что они живы, и продолжал искать. Он чуть было не провалился в широкую щель, разделившую кафетерий надвое. Когда он заглянул туда, то не увидел дна.

– Мама! Папа! – крикнул он в другую половину кафетерия, но опять не получил ответа.

Роланд стоял на краю щели, дрожа всем телом. Одна часть его «я» сжималась от страха, другая, более глубоко запрятанная, казалось, становилась только сильнее, всплывала на поверхность, вздрагивая не от страха, а от ясного холодного возбуждения. В окружении смерти он остро ощущал биение жизни в своем теле и от этого чувствовал себя одновременно просветленным и опьяненным.

«Я жив, – подумал он. – Я жив».

Внезапно крушение кафетерия в «Доме Земли» представилось ему в другом свете, преобразилось: он находился посреди поля битвы, усеянного мертвыми телами, а вдалеке из горящей неприятельской крепости вырывались языки пламени.

Он держал в руках измятый щит и окровавленный меч, он почти испугался, но все еще стоял и все еще был жив после жестокой сечи. Он привел на это вздыбленное поле легион всадников, а сейчас был один, потому что остался последним живым рыцарем в королевстве.

Один из израненных воинов приподнялся и тронул его за ногу.

– Прошу, – открылся окровавленный рот. – Пожалуйста, помогите…

Роланд заморгал, ошеломленный. Он увидел женщину средних лет, нижнюю часть ее тела зажало между каменными плитами.

– Пожалуйста, помогите мне! – молила она. – Мои ноги… о… Мои ноги…

«Женщинам не полагается быть на поле боя, – подумал Роланд. – О нет!»

Но, поглядев вокруг и вспомнив, где находится, он заставил себя тронуться с места и двинулся прочь от края щели.

Он продолжил поиски, но найти отца и мать не удавалось. Может, их завалило, решил он, или, может, они провалились в расщелину, в этот мрак внизу. Может быть, он видел их тела, но не узнал их.

– Мама! Папа! – завопил он. – Где вы?