На обочине мира Уэлфорд Росс
– Нет, нету! О чём ты говоришь вообще? Прекрати вести себя так, будто всё нормально. Мэнни, я… я… пожалуйста, скажи мне, что это сон, Мэнни. Верни меня домой, или разбуди, или что там надо сделать. Я хочу вернуться к себе в постель, а потом снова проснуться, и чтобы всё было как раньше. Ты видел эти летающие штуки? Я только что встретила женщину, которой сто четыре года. Мне даже не нравится лаймово-зелёный. И там на крыше трава… – Я несу какую-то чушь, но никак не могу остановиться.
Мэнни отбрасывает с глаз волосы и смотрит на меня успокаивающе.
– Но это не сон, ведь так, Уилла? Ты тоже это знаешь, сердцем и головой.
Я думаю об этом и понимаю: он прав. Я знаю, что это не сон.
– Эй, посмотри вон на тот автобус: хотя бы у него есть колёса! – продолжает Мэнни. – Произошло что-то офигенное, Уилла. Давай, вводи код.
Словно в тумане, я нажимаю кнопки на ящике, напоминающем парковочный автомат, раздаётся щелчок, и защёлка одного из трёхколёсников открывается. Я выкатываю его и неловко усаживаюсь.
– Осторожно с педалями. Это что-то вроде электровелосипедов, только в миллион раз мощнее. Жми совсем слабенько.
Я кучу раз ездила на электровелосипедах: у нас в парке их шесть, за ними следит Моди. Но это что-то совершенно другое. Стоит мне надавить на педаль, как трайк резко дёргается с места, и мне приходится тут же притормозить.
– Понимаешь, о чём я? – говорит Мэнни, уносясь вперёд и вливаясь в транспортный поток. – Просто невероятно.
– О, правда? – с сарказмом кидаю я ему в спину. – Без шуток. Определённо невероятно. Летающие сигары. Всё раскрашено, как фигова радуга. У моего отца нет бороды. А татуировки-то – я только что поняла! Татуировки все пропали. Мэнни, притормози. Я ничего не понимаю и мне страшно.
– …и я тоже не всё понимаю. Только то, что я проснулся сегодня с ужасной головной болью, а мир вокруг стал другой.
– Да, я тоже. Но я не… это всё, я не… Мэнни, тебя это вообще не волнует? Тебе нормально? Мы попали в мир фиговых летающих машин, Мэнни!
– Знаю! Но просто я уже сбился со счёта, сколько раз просыпался в незнакомой кровати, в новой спальне, в новой временной семье. А это… Ну, просто чуть более впечатляющая версия. Разве не офигенно?
Он что, серьёзно?
– Нет! Вообще нет! Даже ни капли не «офигенно». Почему ты такой спокойный? Это же жуть! Я в ужасе.
Я равняюсь с ним и пристально на него смотрю – очень пристально, вглядываюсь в его яркие глаза, которые прямо-таки сияют.
– Это всё кобака, Уилла. Она привела нас сюда, я уверен!
Кобака! Не то чтобы я напрочь забыла про ко-баку, но…
– Так что произошло? Мы пошли за этой зверюгой в пещеру. Это правда было, так? Спасибо, что затащил туда, кстати. А потом… что?
– Я не совсем уверен.
– Ты же сказал, что объяснишь.
Мэнни не отвечает. Мы на побережье, и я пытаюсь всё внимательно разглядеть, но смотреть особо не на что. Не считая странных автомобилей, бесшумно проносящихся мимо нас с счастливого вида пассажирами, кругом царит буйство красок. Я словно оказалась в детской книжке с картинками. По тротуару нам навстречу бежит группа бегунов – сплошное мельтешение разных оттенков красного, жёлтого, фиолетового, розового. По сути, единственное, что не режет взгляд, – это их светлые волосы, хотя у одной пожилой леди они выкрашены в синий.
На Поле, длинной полосе травы между дорогой и пляжем, люди возводят какие-то столбы; там стоит сцена с подсветкой и ряд громадных багровых шатров, будто на носу большой праздник. Я сворачиваю наперерез Мэнни и останавливаюсь, вынуждая его резко притормозить.
– Мэнни. Скажи мне, что происходит.
Он пожимает плечами и снова начинает крутить педали.
– Наверное, со временем узнаем. Я не думаю, что мы можем что-то изменить, а ты? Так зачем волноваться? Скорее всего, всё как-нибудь образуется. А пока что мы можем… наслаждаться этим, наверное. Или у тебя есть идеи получше?
Мне трудно поверить, что его всё устраивает. Мы свернули от побережья направо и оказались у школы, и Мэнни продолжает, пока мы спешиваемся:
– …но скоро мы выясним побольше.
Я пристально смотрю на своего друга, и меня снова охватывает чувство, что Мэнни чем-то отличается от других. Он улыбается, и мне кажется, что он отчего-то стал выше и уже не сутулится. Раньше я никогда не видела, чтобы Мэнни стоял полностью прямо. Он всегда немного горбится, будто пытаясь защититься.
Он указывает на свой трайк.
– Вот это фрирайд. Бонни в доме имени Уинстона Черчилля мне всё объяснила. Расстроилась немного. Подумала, что я просто корчу из себя тупого.
– Значит… ты тоже проснулся в своей обычной кровати?
– Ага. В голове было совсем паршиво. Всё кажется каким-то неправильным.
– Да! Ох, ну слава богу. Я думала, только у меня так. Но почему, Мэнни, почему? И что всё это значит?
Я смотрю на фасад школы, на котором обычно висят большие буквы, складывающиеся в «СРЕДНЯЯ ШКОЛА УИТЛИ». Теперь же там написано «АКАДЕМИЯ ФРАЙ».
Потом, сквозь гомон других детей, до нас доносится знакомый голос.
– Доброе утро, Вильгемина, доброе утро, Эмануэль. Вижу, вы пришли как раз вовремя.
– Миссис Поттс! – восклицаю я и чувствую такое облегчение, что бегу к ней, раскинув руки. Когда я стискиваю её в объятьях, она коченеет, как манекен в магазине. Я отпускаю её, и мне вдруг становится ужасно неловко. В её взгляде читается позабавленное неодобрение.
– Прошу прощения, Вильгемина? Думаю, ты хотела сказать «Клэр», не так ли?
Я на миг задумываюсь, и Мэнни, судя по выражению его лица, тоже. Миссис К. Поттс. Не знала, что её зовут Клэр.
– Эм… да! Клэр?
Миссис Поттс улыбается: всё нормально.
– Спасибо, Вильгемина. Как твоя учительница по миротворчеству, я не совсем готова, чтобы ко мне обращались официальным именем. А теперь входите поскорее.
Честно говоря, больше всего мне хочется пойти домой. Но пока я думаю об этом, меня вроде как вносит в школу волной людей в разноцветной одежде.
Глава 13
Я решаю, что буду держаться как можно ближе к Мэнни. Как бы странно я себя ни чувствовала, с ним становится полегче.
– Миротворчество? Это ещё что? – спрашиваю я его по дороге в класс. Я узнаю некоторых ребят (но не всех) и здороваюсь, но чувствую себя так, будто плыву под водой: всё кажется замедленным и приглушённым.
Вокруг двигаются люди – плавно и быстро, но не шумно. По крайней мере, все улыбаются. Кое-кто говорит мне «Привет, Мина!», и я пытаюсь ответить с улыбкой – когда вспоминаю, что это вообще-то ко мне обращаются. Я не только не привыкла к этому имени, но и не припомню, чтобы мне часто говорили в школе «Привет, Уилла!» Видимо, вот она какая – популярность.
Прямо за дверью нашего класса висит полочка, на которую все должны сложить телефоны, и я начинаю искать свой, пока не вспоминаю, что у меня его нет. А потом замечаю, что и полочки тоже нет, зато есть что-то гораздо странное.
Я пихаю Мэнни и говорю:
– Ты заметил? Ни у кого с собой нет телефонов.
– Мне кажется, тут вообще их нет, – отвечает он. – Ты видела, чтобы кто-нибудь пользовался телефоном?
Как только мы садимся за парту, я внимательнее разглядываю все новые лица и штуки, висящие на стенах. Я говорю Мэнни:
– Смотри, кажется, наш постер сняли.
Раньше он висел прямо рядом с доской. Мы с Мэнни сделали этот (довольно крутой, как по мне) постер на уроке личного, социального и медицинского просвещения, и он настолько понравился миссис Поттс – простите, Клэр, – что она повесила его на стену. На нём написано:
А мы говорим: дайте миру шанс!
Это строчка из старой-престарой песни Джона Леннона, написанная крупными буквами. И мы распечатали на школьном принтере кучу фоток разных миролюбивых людей. Там был сам Леннон, Мартин Лютер Кинг-младший, Иисус, Нельсон Мандела, мать Тереза Калькуттская, М. К. Ганди и много кто ещё. Из серебряной фольги мы вырезали слёзы, которые падали из глаз этих людей на изображение земли, объятой пламенем.
Дина Малик тогда стала насмехаться и сделала вид, что не поняла, а потом вообще подняла руку и заявила, что это «оксюморон», но ей, скорее всего, было просто завидно. Миссис Поттс сказала, что ей самой постер понравился, и мне этого было достаточно.
В общем, теперь на его месте висит другая картинка, и я подаюсь вперёд, чтобы рассмотреть повнимательнее. На ней изображена земля, круглая и синяя – по крайней мере это сходится. На земле стоят целые толпы людей с самыми разными оттенками кожи, причёсками и одеждой, и все они улыбаются, смеются и машут, а над ними разноцветными буквами написано:
У НАС ПОЛУЧИЛОСЬ!
Что это у них – у нас – получилось, интересно?
А внизу подпись чуть мельче:
50-летняя годовщина
ВВВ
Что всё это значит?
А потом я вспоминаю, что папа тоже говорил что-то про ВВВ, когда выставлял меня за дверь с утра. Что бы это могло быть? Кроме Всемирной паутины в голову ничего не приходит.
«Мне нужны ответы», – думаю я, когда в класс входит миссис Поттс. Но на каждый ответ у меня возникает миллиард новых вопросов. К тому же не так-то легко задавать вопросы, когда каждый раз, открывая рот, говоришь какую-то чушь.
Я просто не могу сдержаться и помолчать. Например, на перемене всем – не только младшеклассникам – дают на выбор фрукт или бумажный пакетик с орехами, и я говорю:
– Яблоко? Офигенно! – и все, кто меня слышал, начинают смеяться, но как-то не по-злому.
– Это же просто обычное, нафлинт, яблоко, – улыбаясь, говорит Олли Б. – Что в нём такого?
Я пропускаю мимо ушей «нафлинт» – может, это личное словечко Олли, откуда мне знать – и спрашиваю:
– С каких это пор нам дают на перемене перекус?
Только начав говорить, я немедленно осознаю, что это ещё одно отличие, так что тут же пытаюсь выкрутиться.
– Ну то есть, типа, давно и каждый день, да, каждый день нам дают вкусный перекус, и я думаю, это просто офигенно, учитывая, сколько людей в мире голодает. Ну разве нам не повезло? Ха-ха! Яблоки.
О нет. Меня внутренне корёжит, не успеваю я даже договорить. Я говорю как чокнутая. А что хуже всего, все вокруг как-то попритихли, прислушиваясь к моей нелепой болтовне. Следует продолжительная пауза, прерываемая только моим похрустыванием. Потом Олли спрашивает:
– Кто голодает, Мина? Нигде в мире нет голода уже, типа, много десятилетий. И что стало с твоими зубами?
С моими зубами? Как грубо! Ну да, зубы у меня немного кривоватые. Ну ладно, очень сильно кривоватые. Но вообще-то в следующем месяце я иду на приём к ортодонту.
А дальше Олли интересуется, вполне искренне, как мне кажется:
– С тобой всё в порядке, Мина?
– Я в норме! – говорю я так бодро, как только могу. Я улыбаюсь, но быстро перестаю, потому что теперь все смотрят на мои зубы. – Классное яблоко! – Я максимально непринуждённо удаляюсь и краем глаза замечаю, что Олли крутит пальцем у виска.
У меня ещё никогда не было такого ужасного дня. Пару минут спустя я случайно слышу, как кто-то (какая-то новая одноклассница, которую я знать не знаю) спрашивает:
– Что случилось с бедной Миной? – будто она от души за меня переживает.
– Вот бы знать! Она меня спросила, что такое ВВВ!
Все смеются.
– Это офлинтеть как странно! Эй, Мина! – зовёт меня эта девочка. – Как ты там сказала, что значит ВВВ? Какая там паутина?
Я ничего не отвечаю и только сердито смотрю на неё.
Она говорит:
– Она как будто в другой мир попала.
Ну, можно и так сказать.
Дальше хуже. Это мелочи, но они накапливаются.
Например, доска в классе не белая, а чёрная, и миссис Поттс пишет на ней кусочками мела. У неё на столе нет компьютера, чтобы показывать нам всякие картинки, фильмы и так далее. И я снова забыла называть её по имени, так что теперь она думает, что я специально грублю. («Мина, – твёрдо сказала она, – мы уже не в двадцатом веке, знаешь ли!», отчего все, кроме Мэнни, рассмеялись, а я покраснела.)
В очереди за ланчем я оказываюсь рядом с Данте – обычно он не очень-то со мной вежлив. Он говорит:
– Куриные пироги почти все расхватали, Мина. Хочешь взять последний?
А я отвечаю:
– Нет, спасибо, Данте. Я не ем мяса. – Он смотрит на меня так, будто я сказала «Нет, спасибо, Данте. Я людоедка».
– С каких это пор? Почему?
– Ну, знаешь…
О нет, я снова ляпнула какую-то тупость, но мне опять придётся как-то выкручиваться.
– …потому что я против убийства животных. – Кажется, раньше мне никогда не приходилось этого объяснять. Куча ребят в нашей школе не едят мяса. Однако Данте просто отходит, недоумённо качая головой.
Я сажусь рядом с Мэнни – он слышал этот разговор и ухмыляется.
– Что смешного? – рявкаю я. – Я только что в миллионный раз выставила себя дурой. – Я кошусь на Данте – он уже подсел к каким-то ребятам, и я просто знаю, что разговаривают они обо мне. Опять.
– Всё мясо выращивается лабораторно, Уилла. Я спрашивал методиста. Он подумал, что я тупой, но мне без разницы. Оно никогда не было живым, так что и убивать никого не пришлось! Вот, попробуй – это вкусно! – Он суёт мне вилку с наколотым кусочком курицы в соусе. Меня это всё равно не соблазняет, и я откусываю свой бобовый бургер.
Читать бесплатно другие книги:
