Мы поем глухим Андреева Наталья
– Да, как обычно.
– Ну так я вас навещу в вашей ложе. И еще: если вы станете принимать цветы от меня, это вас ни к чему не обязывает. Это просто знак моего восхищения вашей красотой.
Александра заколебалась. Папаша Базиль уже ее обманул. Зачем засылать шпиона в дом барона Редлиха, если она все может узнать у самого барона Редлиха?
– Хорошо, – кивнула она. – Найдите мне Веру.
– Простите?…
– Вера, Confiance – так зовут мою пропавшую камеристку.
– Да. Крайне неподходящее имя для воровки.
– Еще не доказано, что она воровка, – сердито сказала Александра и направилась к своей карете.
На этот раз барон ее не остановил. Он стоял на пустынной улице, задумчиво играя тростью, и словно бы не замечал холода.
Когда подъехал его экипаж, барон рассеянно взглянул на герб, украшавший дверцы кареты, и вслух сказал:
– Все ж это лучше, чем ничего.
Тремя днями позже мадемуазель Бокаж, самая красивая женщина в Париже, как говорили все, рыдала на груди у толстухи Атенаис.
Дельфина уже приехала в слезах, и Атенаис подумала было, что подружка опять задумала жаловаться на барона, и приготовилась ее утешать. Неизвестно, кто получал от этой дружбы больше выгоды, красавица или ее дуэнья. Дельфина была еще совсем молода, следовательно, транжира. Она спускала все, нисколько не заботясь о завтрашнем дне. Толстуха же Гаспар, умудренная жизненным опытом, только делала вид, что у нее долги. Атенаис постоянно всем жаловалась на жизнь, но векселя, которые она выписывала, все были поддельные. Деньги, выплаченные любовниками по ее мнимым долгам, все возвращались в кубышку Атенаис, благодаря нехитрым, но весьма ловким махинациям. У нее был свой банкир, тот еще прощелыга, который за умеренный процент и за толику любви, на которую толстуха была щедра, ловко устраивал дела мадемуазель Гаспар. Уйдя на «пенсию», Атенаис планировала заняться ростовщичеством.
«Вот увидишь, я тебе еще пригожусь», – ворчала Атенаис, когда легкомысленная Дельфина долго не появлялась у нее в доме. Мадемуазель Гаспар уже смотрела на красотку, как на свою собственность. Еще один капитал, с которого Атенаис рассчитывала иметь солидные проценты.
Толстуха терпеливо поджидала, когда Фефина наскучит барону и тот ее бросит. Паучиха плела свою паутину, ожидая, когда в нее попадется медоносная пчела. Подталкивая Дельфину к разрыву, ее подруга сама источала медовую лесть:
– Крошка моя, у тебя такое доброе сердечко! Мой толстячок принят у барона Редлиха! Теперь он уехал в провинцию, по каким-то своим коммивояжерским делам, но, бог ты мой, как же он собой гордится! Сам барон Редлих счел его шутку удачной! Об этом говорит весь свет! Авось и мои дела поправятся! Ай, спасибо тебе!
– Барон меня скоро бросит, – рыдая, сказала Дельфина. – Если раньше он был ко мне просто равнодушен, то теперь у меня такое чувство, что он еле сдерживается! Наис, он меня ненавидит!
– Ненавидеть такую-то красоту! – втайне ликуя, мадемуазель Гаспар всплеснула руками и, схватив с туалетного столика зеркало, стала совать его под нос рыдающей подруге, словно в подтверждение своих слов. – Да ты только погляди! У кого еще есть такие густые кудри? А кожа? А глаза? А ножка? Да где в одном месте барон еще отыщет столько сокровищ! – нахваливала она, одновременно прикидывая цену живого товара.
– Ему не это нужно! Я говорю – он молчит. Наис, он совсем меня не слушает! Раньше он хоть изредка у меня ночевал, теперь нет. Разве я стара или уродлива?
– Да что ты, милочка! Любой мужчина был бы счастлив побывать в твоей спальне!
– Но только не Эрвин!
– А ты бы спросила: чего он хочет?
– Да я разве не спрашивала? Разве я не пыталась его развеселить? Все, что он на это сказал: «Как вы глупы». Ты бы слышала, каким тоном он это сказал! Будто красивой женщине надо еще иметь и ум, чтобы нравиться мужчине!
– Ты поэтому и плачешь? – сочувственно спросила Атенаис.
– Нет. Я плачу от счастья.
– Господи ты боже мой! Что с тобой случилось-то?!
– Хорошо, я тебя расскажу…
Дельфина села рядом с подругой и, расправив пышные юбки со множеством воланов, заговорила:
– Три недели назад я, как обычно, поехала прогуляться в Пале-Рояль. Мне было скучно, Эрвин был мрачен и неразговорчив, и я поехала прикупить себе какую-нибудь безделушку или заказать новую шляпку. Я бродила по галереям, разглядывая сверкающие витрины, и откровенно скучала. И вдруг, о ужас, Наис! Я поняла, что ничего не хочу! Барон заразил меня своей холодностью! Все чувства во мне словно умерли! А ведь мне только двадцать два года! Господи, что он со мной сделал?! – Дельфина опять чуть не разрыдалась.
– И что же было дальше? Ведь это не все?
– Нет. Далеко не все. Я брела, пытаясь хоть чего-нибудь захотеть, да хоть бы чашку кофе, и вдруг из сто тринадцатого зала вышел молодой мужчина…
– Постой! Да ведь это, кажись, игорный зал!
– Да. Там играют. И он вышел оттуда. Мы чуть не столкнулись, но он ничего не замечал. Он смотрел на меня словно помешанный! Я сразу поняла, что он все проиграл. Он был красив как демон! А глаза… Глаза безумные… Синие-синие… На нем был отличный сюртук, сидящий как влитой на статной фигуре, жилет, который, наверное, стоил ему безумных денег, щегольские сапоги… Манеры выдавали аристократа. Но в кармане у него не было ни су. Я сразу это поняла, Наис! Зато лицо… В нем одном было столько чувств, сколько во всем моем салоне, когда он до отказа забит гостями! Эти ходячие мертвецы превращают мой дом в склеп, а меня самое – в мумию! В старуху! И вдруг – он… Меня словно молния пронзила! – Дельфина сжала руку своей подруги так сильно, что мадемуазель Гаспар вскрикнула. – Я испугалась, что он покончит с собой. Я хотела его увести, но он не дался. Его руки были словно из железа, он смахнул меня с дороги, как пушинку. И хотел уйти. И тут я выхватила из муфты свой кошелек. В нем было золото, много золота. Все, что я взяла с собой в Пале-Рояль. Я стала совать кошелек ему. Он посмотрел на меня невидящим взглядом, но деньги взял. «Сударь, идите домой», – сказала я ему. Он рассмеялся и вернулся обратно в игорный зал.
– Фефина, ты меня пугаешь!
– Ты сначала дослушай. Через день он пришел ко мне в гримерную. Барон был занят, мне показалось, он поджидал кого-то в фойе, в гримерной, заваленной букетами, я была совершенно одна. Он вошел, тоже держа в руке роскошный букет. Извинился, что пришел так поздно, под самый конец спектакля, и не смог в полной мере насладиться моей игрой. Теперь у него было совсем другое лицо. Мне даже показалось, что ко мне в гримерную влетел ангел! «Мадемуазель, – с улыбкой сказал он, – у вас легкая рука. Я вчера крупно выиграл. А сегодня выиграл еще. Вот ваш букет, и вот мой долг…» Ах, не говори ничего! Я знаю, что мне надо было сделать! Взять деньги и забыть об этом! А вместо этого я сказала: «Сударь, позвольте пригласить вас на завтрак. Вам подадут свежайшие устрицы и отличное шампанское». Он рассмеялся и сказал, что с удовольствием принимает мое предложение.
– Фефина! – всплеснула руками толстуха. – Но барон!
– Барон у меня так редко завтракает, что я уже забыла, когда это было в последний раз, – грустно улыбнулась Дельфина. – И потом: этот русский князь не стал спрашивать, свободна ли я? Его, похоже, не интересует, принадлежит ли кому-нибудь женщина, которую он хочет. Меня это так поразило, что я растерялась. Никто из моих гостей не посмел бы оказывать знаки внимания любовнице барона Редлиха! Он сел и небрежно сказал, что совсем недавно приехал в Париж и почти никого здесь не знает. Все лето и осень он прожил в Италии, у одной герцогини, с которой в мае познакомился на водах в Дьеппе. Герцогиня замужем, и ее супруга поначалу устраивал этот брак втроем. Но потом они разругались. Мой князь не привык, когда им помыкают, а герцогиня вздумала выдвигать какие-то условия. И еще он сказал, что в Италии скучно.
– Но почему у этого русского князя нет денег? Говорят, все русские богаты.
– Там, в России, он сделал что-то ужасное. Если он вернется на родину, его закуют в кандалы. Так я поняла. А еще я догадалась, что это из-за женщины. На его прекрасном теле есть шрам от пули. Отвратительный шрам. Почти у самого сердца. Когда я ласкаю моего князя, я едва дотрагиваюсь до этого безобразного рубца. Хотя он смеется и говорит, что ему не больно. Но ты бы видела при этом его глаза! Я бы ее задушила, эту женщину! – горячо сказала Дельфина. – Это наверняка какая-нибудь чопорная аристократка, худая, как жердь. Ну почему бы ему не полюбить меня?
– Но барон? – повторила Атенаис.
– Что мне барон? – беззаботно рассмеялась вдруг Дельфина. – Я влюблена, и на мои ласки горячо отвечают. Одна ночь такой любви не слишком большая плата за все те ночи, когда я пыталась оживить ледяную статую. Теперь я наконец счастлива! Я тайно продала кое-какие драгоценности, из тех, что мне подарил барон.
– Дельфина!
– Эрвин ничего не узнает. Он им уже счет потерял, этим подаркам. Я сняла для моего князя небольшую прелестную квартирку на улице Сен-Лазар, обставила ее по своему вкусу и почти каждый день бываю там. какое-то время я просто наслаждалась своим счастьем… Но Серж попросил представить его барону, мой князь хочет войти в мой дом и бывать там. Ведь он игрок, – беззаботно сказала Дельфина. – А золото в моем доме льется рекой… Ах, Наис! Я ни в чем не могу ему отказать!
– Барон Редлих никогда этого не позволит! Обедать за одним столом с твоим любовником?! Ты с ума сошла!
– Эрвин ничего не будет знать. Я хотела это сделать еще две недели назад, представить Сержа барону, но ты упросила меня ввести в общество своего Индюка. Я не рискнула пригласить на раут сразу обоих: красавца и чудовище. Это было бы слишком… Насколько один уродлив, настолько же другой прекрасен. Что поделать, Наис, женщины любят красавцев! Особенно если эти красавцы знают толк в любви! Теперь я ищу подходящего случая. Надо снова устроить большой прием, – задумчиво сказала Дельфина.
– Что ж… – толстуха попыталась скрыть свое ликование.
Бедная Дельфина сама угодила в капкан. У куртизанки не должно быть сердца. Если уж она позволила себе влюбиться, то ей нельзя больше оставаться куртизанкой. Атенаис, у которой на подругу были виды, не стала ее отговаривать. Напротив, решила поощрить.
– Если барон так холоден, не грех его обманывать! – горячо сказала мадемуазель Гаспар. – Главное, держать все в тайне.
– Ты нам поможешь? – просительно сказала Дельфина. – Я для того все тебе и рассказала, чтобы ты заезжала к моему князю, когда я этого сделать не могу. Передавала бы ему деньги и записочки от меня.
Глаза у Атенаис жадно сверкнули. Она сразу поняла цену одной такой записочки. Да попади она в руки к барону Редлиху – Дельфине конец!
– Скажи, душка Эрвин уже переписал на тебя особняк, в котором ты живешь? – как можно безразличней спросила мадемуазель Гаспар.
– Нет, я его об этом не просила.
– Ну а рента? Обеспечил он тебе ренту? Может быть, он купил тебе поместье?
– Разве я так стара и так дурна, что мне надо думать о будущем? – беззаботно улыбнулась Дельфина.
– Ты права, моя крошка. Ни к чему думать о том, что будет завтра. Не беспокойся: мне ты можешь доверять. Уж я о вас, голубки, позабочусь.
Когда Дельфина уехала, толстуха Гаспар достала припрятанную для торжественного случая бутылочку отличного вина и налила себе полный бокал. Она пила за удачу. А удача ей, кажется, улыбнулась. Дельфина – на грани разрыва с бароном Редлихом. Атенаис никогда не ревновала к красоте своей юной подруги, не завидовала роскоши, в которой та жила, хотя очень любила деньги. Пожалуй, Атенаис любила деньги больше всего на свете, потому что прекрасно знала им цену. Уж она-то настрадалась!
Она ясно видела, как в темном углу роскошного будуара красавицы Дельфины скалит гнилые зубы нищета, поджидая удобного случая. Все будет спущено за пару месяцев, как только барон Редлих навсегда покинет этот будуар. И его хозяйка мигом скатится на самое дно, в парижские трущобы. Только железная воля барона держала этот роскошный фрегат, дом мадемуазель Бокаж, и саму Дельфину на плаву. А без барона всему конец, налетит ураган кредиторов, и все это великолепие мигом потонет. И грех не воспользоваться самым большим мешком с золотом, когда оно пойдет ко дну.
Глава 4
Когда месье Дидон вернулся в Париж из коммерческого вояжа в провинцию (по его собственным словам), Атенаис попыталась подсунуть любовнику очередной поддельный вексель.
– Котик, я опять наделала долгов, – ласкаясь, сказала она. – Ты ведь заработал немного денежек для своей крошки?
– А ты хитра! – рассмеялся вдруг месье Дидон, внимательно разглядывая вексель. – Проделывал и я когда-то такие штуки!
– Ты это, котик, о чем?
– О том ловкаче, который это состряпал. Платить-то выйдет дорого, – хитро сказал Индюк, трогая свой огромный красный нос. – Отправляйся-ка ты лучше в долговую тюрьму. А уж я тебя оттуда вытащу, и задешево.
– Как так: в тюрьму? – заныла Атенаис. – Да ведь я там умру!
– Ничего с тобой не будет, – усмехнулся месье Дидон. И вдруг грубо сказал: – Ты здорова, как лошадь, и хитра, как лиса. Запомни: не вздумай водить за нос папашу Базиля.
Толстуха вдруг испугалась. «Да тот ли он, за кого себя выдает?» – холодея от ужаса, подумала она. Чутье подсказывало ей, что главное занятие месье Дидона лежит весьма далеко от коммерции. И если его «крошка» вдруг даст понять, что обо всем догадалась, и примется об этом болтать, язык ей быстренько подрежут. Как бы вообще не расстаться с жизнью! Поскольку у толстухи Гаспар имелись кое-какие сбережения, позволяющие ей безбедно встретить старость, жизнью своей она дорожила. Поэтому тут же сменила тон:
– Да я же пошутила, котик! Довольно мне того, что ты мне даешь! Зачем платить долги?
– То-то, – удовлетворенно кивнул папаша Базиль. – Ну а теперь рассказывай: приезжал к тебе этот попугай?
– Какой попугай?
– Твоя подружка, разряженная в пух и прах. Та, что живет с бароном Редлихом.
– А как же! Приезжала! – оживилась Атенаис. – Плохи ее дела. Барон ее скоро бросит.
– Вот как? – Толстухе показалось, что месье Дидон обрадовался.
– Так она, дурочка, влюбилась без памяти! – затрещала мадемуазель Гаспар, как сорока. – Совсем голову потеряла, наивная! Того и гляди, барон обо всем узнает! А дом-то на него записан, не на нее! Я всегда говорила: прежде чем заводить красивых молодых любовников, надобно позаботиться о ренте!
Довольная улыбка мигом сошла с лица ее собственного любовника. Папаша Базиль нахмурился:
– Это в кого еще она влюбилась?
– Представь себе, она чуть не столкнулась с ним, когда он выходил из игорного зала! какой-то русский князь, как она говорит, прекрасный словно греческий бог!
– А как он выглядит? Приметы какие-нибудь есть?
– Фефина говорит, что у него синие глаза. Манеры аристократа, строен, прекрасно одет. Еще он игрок. Кажется, его зовут Серж. Он хочет быть принятым в доме у Дельфины, чтобы иметь возможность играть в карты с богатыми гостями барона. Вроде бы красавчик на мели. А в салоне у Фефины, всем известно, по маленькой не играют! «Они Все-таки встретились, – пробормотал под нос папаша Базиль. – Как некстати».
– Что ты сказал, котик?
– Ничего. Дельфина его любовница?
– Станет она ходить, облизываясь, вокруг такой огромной миски со сметаной! Само собой, крошка не устояла! Да и кто бы устоял? И я бы не вздумала ломаться, когда бы ко мне подбивал клинья такой красавчик!
– А платить за это должен урод вроде меня, – усмехнулся месье Дидон. – Ох, и шкуры же вы, бабы!
– Не расстраивайся, котик. Мужчину делает красивым толстый кошелек. По мне, так ты и есть Аполлон! – сказала толстуха Гаспар, не моргнув глазом.
– Где он живет, этот русский князь?
– На улице Сен-Лазар. Дельфина поведала мне по большому секрету, что сняла там уютную квартирку, чтобы встречаться со своим красавчиком.
– Гм-мм… Улица Сен-Лазар…
«Как же я его прозевал? – раздраженно подумал папаша Базиль. – Должно быть, он в Париже недавно. И сразу – в игорный зал. Там он и подцепил красотку Фефину. И вот уже она сняла уютную квартирку на улице Сен-Лазар. Видать, у него нюх на баб. Сразу нашел, кто будет платить его карточные долги! Графиня Ланина была права!»
– Сегодня я устал… – зевнул месье Дидон и вынул из кармана золотые, похожие на луковицу часы. Атенаис жадно взглянула на новое приобретение своего котика. Непонятно, куда именно тот отлучался, но поездка была в коммерческом плане весьма успешной. – Э-э-э… Пора домой… Будет тебе завтра подарочек, – подмигнул месье Дидон своей любовнице. – Папаша Базиль не скупится, когда с ним ведут честную игру…
Второй удар ждал месье Дидона у графини Ланиной. Его немедленно приняли. Едва войдя в гостиную, папаша Базиль догадался, что дамочка на него сердита.
– Как вы объясните, что вот уже месяц за мной следят шпионы, нанятые бароном Редлихом, а вы ничего не заметили? – требовательно спросила Александра. – Да агент ли вы на самом деле? Может, пирожник? Или башмачник? Как я могу вам и дальше доверять?
«Опять я промахнулся! – папаша Базиль принял простецкий вид. – Надо как-то выкручиваться. А то она выставит за дверь и меня и Терезу. И плакали тогда наши денежки».
– Уж как я не хотел расстраивать мадам, а все вдруг и раскрылось! – он притворно нахмурился и тяжело вздохнул. – Я подумал: барон помается месяцок, а поскольку ответа нет, он и успокоится. Мало ли в Париже красоток? А мадам, коли узнает, потеряет сон. Какой влюбленной женщине понравится, когда ее пожелают отбить? Да еще мужчина, который ей противен! Барон ведь вам противен? – спросил он, подумав: «Вот я и узнаю, что она на самом деле к нему чувствует?»
– Барон – приятный человек, – холодно сказала графиня. – Но мне он безразличен. Я люблю другого, и вы это знаете. Да, мне было неприятно, когда я узнала, что шпионы ходят за мной по пятам.
– А я что говорю! Но ведь вы его отшили?
– У меня пропала камеристка. А вместе с ней и дорогие серьги, которые барон прислал мне с букетом. Я чувствую себя обязанной. Мне надо либо вернуть камеристку вместе с пропажей, либо возместить стоимость серег. И пока все не разъяснится, я вынуждена поддерживать отношения с бароном Редлихом, как бы меня это ни тяготило.
«А я что говорил? Вот они – порядочные господа! – тайно усмехнулся папаша Базиль. – Как же легко вами вертеть, коли сам ты непорядочен!»
– Я тоже ее поищу, если вы мне прикажете, мадам, – вкрадчиво сказал он. А сам подумал: «Как же! Найдешь ты свою Веру на дне Сены! И никто не найдет».
– Да. Мне бы этого хотелось, – кивнула графиня. – Я не хочу оставаться у барона в долгу. Он тоже ведет поиски, а я поручаю это вам.
– Как вам будет угодно, – папаша Базиль почтительно поклонился.
– А что господин Соболинский? – требовательно спросила вдруг графиня. – Вы его нашли?
– Видимо, его нет в Париже, – не моргнув глазом, соврал месье Дидон. – Но я землю носом рою, клянусь!
– Хорошо, – кивнула Александра. – Продолжайте поиски.
Перед тем как Тереза закрыла за ним дверь, папаша Базиль, сжав ее руку в своих тисках, называемых пальцами, шепнул:
– Дело на мази. Осталось избавить барона от счастливого соперника.
…Париж времен Июльской монархии был уже совсем не тот, что раньше. В нем стало гораздо больше золота, но на столько же меньше порядка. Он приобрел тот особый шик, который приобретает любой город, куда полноводной рекой льются деньги, но при этом утратил свое благородство. Словно девушка из хорошей семьи, выданная замуж за разбогатевшего лавочника, Париж широко открыл свои двери для людей, которые раньше и близко боялись к нему подойти. Теперь они сидели в парадной гостиной и цинично рассуждали о том, за какую именно сумму хозяйка готова отдаться.
Дворянство постепенно теряло цену, в правительство проникли люди совсем не благородного происхождения, на самый верх социальной лестницы выбились преуспевающие буржуа, лавочники и биржевые спекулянты, а улицы заполонил всякий сброд. Был выдвинут лозунг: «Золота любой ценой! Enrichissezvous! Обогащайтесь!»
Бандиты быстро смекнули, что при таком короле проще побросать свои дубинки и перебраться из лесных хижин в удобные парижские кон-торы, чтобы безнаказанно грабить народ среди бела дня и уже на основании закона. Надо лишь придумать такие законы, чтобы делать это безнаказанно. И все очень быстро устроилось: одни оказались во дворцах, а большинство в трущобах. Во дворцах пировали и устраивали грандиозные балы, в трущобах же голодали и ненавидели. И уже начинали вспоминать о том, что верховная власть не от Бога, а от Учредительного собрания, которое своим решением может и королю отрубить голову, если эта голова перестала думать о простом народе.
В ответ начались репрессии. На парижские газеты посыпались иски за клевету, отчего эти газеты начали плодиться с неимоверной силой, словно на них брызнули святой водой. Чем сильнее было давление на демократию, тем больше находилось способов досадить монархии. Под конец политические митинги стали проходить под видом банкетов, ибо первые были запрещены, а вторые разрешены. Можно сказать, что монархию съели, словно куропатку, сначала зажарили, а потом воткнули в нее нож и разрезали на куски. Из выплюнутых костей потом образовался остов Второй империи, но поскольку мяса на них не осталось, она рухнула, едва подул ветерок посильнее, и, упав, рассыпалась уже в прах.
Базиль Дидон когда-то был влиятельным человеком, просто он не успевал за переменами. Да и никто не успевал, настолько они были стремительными. Бывало, что вчерашние кумиры и властители судеб поутру ложились на плаху, и очередная корона, звеня, катилась по окровавленным ступеням эшафота в толпу. Выбор стоял между верховной властью на час, а потом судом и в лучшем случае тюремным заключением, и спокойной жизнью до глубокой старости. Блеснуть, навсегда оставшись в истории и тут же умереть, или жить, не высовываясь, долго и относительно счастливо, но так, чтобы потом и имени твоего никто не вспомнил.
Искушение было слишком велико. Власть напоминала перезревшее яблоко, которое упадет, стоит лишь посильнее потрясти ветку, поэтому к нему потянулось множество рук. В многочисленных парижских кафе, на бульварах и в салонах обсуждали теперь только политику, политикой грезили все, даже изнеженные светские дамочки. Каждая из них воображала себя новой Жанной д’Арк.
Папаша Базиль пережил бурную молодость. Он прекрасно понимал, что должен уступить. Его время прошло, и он вынужден был теперь промышлять продажей чужих секретов и воровством. А то и откровенным шантажом. Ему пора уже было на покой, да и свою внебрачную дочку, Терезу, не мешало бы пристроить. Месье Дидон отыскал ее в одном из парижских притонов, там же, где обитала когда-то и ее мать. Несчастную женщину пристрелили в пьяной драке, Терезу же вырастила хозяйка борделя и, когда пришел срок, выгодно продала несчастную девочку одному разбогатевшему буржуа, раза в четыре старше нее самой. Потом Тереза пошла по рукам, а года через три ее отыскал родной отец, вышедший в отставку и нуждающийся теперь в живом существе, которое скрасило бы грядущую старость. Прошлое девушки папашу Базиля не смутило, он и сам был не ангел. Что с того, если дочка оступилась? Не по своей же вине. С деньгами любая девка – принцесса! Вот почему месье Дидон так ухватился за шанс, предоставленный ему самой судьбой.
Появление соперника спутало ему все карты. Он прекрасно понимал, что русская графиня ни в коем случае не должна встретиться со своим синеглазым демоном. Видимо, этот красавчик имел на женщин поистине магнетическое влияние, раз они все в него влюблялись. Барон получал шанс, только если женщина, которую он так добивался, была свободна. Папаша Базиль уже понял, что эта русская графиня – та еще штучка! И уж точно, она не такая, как все другие дамы из высшего общества. У нее уже был богатый муж, и во второй раз она ни за что не позволит себя продать. Женщина, пережившая все неудобства брака по расчету, будет всю оставшуюся жизнь хотеть любви и только любви. Либо испытает страшное разочарование в ней и превратится в живого мертвеца, позволив делать с собой все, что угодно.
Месье Дидон на это и рассчитывал. Узнав, что ее любимый умер, графиня Ланина примет любовь барона как утешение.
Поэтому в сумерках сыщик отправился на улицу Сен-Лазар…
План его был прост: этот русский должен исчезнуть. Графиня сказала, что он игрок и к тому же якшается со всяким сбродом. А этого сброда на парижских улицах теперь хватает. Неудивительно, если счастливчика прирежут после того, как случится крупный выигрыш. Надо только инсценировать ограбление.
«Теперь все приходится делать самому», – ворчал папаша Базиль, пряча нож в кармане длиннополого сюртука. Да, Индюк был толст, но очень силен. Его неуклюжесть была обманчивой. При желании папаша Базиль очень ловко управлял своим огромным телом, и ноги, и руки у него были сильные, словно у атлета, который легко играет на арене цирка пудовыми гирями, забавляя публику. Поэтому месье Дидон и не сомневался в успехе. Эти аристократишки все как один изнеженные, словно женщины. Они даже одеться не могут без помощи лакея! Этому русскому можно было бы просто свернуть шею, словно цыпленку, но лучше, если в его квартирке найдут окровавленный нож.
какое-то время папаша Базиль под видом коммивояжера расспрашивал доверчивую хозяйку бакалейной лавки на улице Сен-Лазар. Втираться в доверие к женщинам этот великий мастер маскировки давно уже научился. Русская графиня до сих пор не заподозрила, что ее водят за нос. Ничего не заподозрила и хозяйка лавки, мгновенно выдавшая папаше Базилю все тайны улицы Сен-Лазар. Молодой мужчина, который три недели назад въехал в особняк неподалеку от бакалейной лавки, был очень хорош собой и не мог остаться незамеченным. Что касается красотки, которая к нему приезжала, то ее наряды затмевали все, что видела до сих пор простодушная бакалейщица в простом полотняном чепце и скромном домашнем платье.
Вскоре папаша Базиль уже знал, что Серж Соболинский занимает несколько комнат на третьем, «благородном», этаже. Из слуг у него только лакей, для поездок в город русский пользуется наемным экипажем или каретой, которую иногда предоставляет ему мадемуазель Дельфина. Чаще всего месье Соболинский приходит под утро, а уходит уже в темноте. Разряженная в пух и прах черноволосая красотка навещает его днем, с четырех до семи, и никогда не остается ночевать. Сыщик смекнул, что Дельфина всем говорит, будто отправилась гулять в Булонский лес, а сама едет на улицу Сен-Лазар. Понятно, какие «прогулки» она совершает с двух до семи!
Щедро наградив женщину за полученную информацию, месье Дидон отправился к особняку, где свила уютное гнездышко любовь мадемуазель Дельфины. какое-то время он отирался подле, пока не увидел, как из подъезда вышел лакей. Папаша Базиль тут же направился к нему и по-приятельски спросил:
– А что, твой хозяин дома?
Судя по всему, угадал он верно, потому что лакей важно сказал:
– Мой господин, русский князь, ничего не покупает, сударь.
Видимо, папашу Базиля приняли за очередного навязчивого торговца.
– Ну, так ты не знаешь, что именно за товар я хочу ему предложить! – подмигнул Индюк лакею.
– Уж этот-то товар моего хозяина точно не интересует, – презрительно сказал лакей, прекрасно поняв намек. Торговец-то не просто торговец, а сутенер! – У него женщин, что грязи, тебе такие красотки и во сне не снились! Да и нет его дома, так что не тратьте времени даром, сударь.
Это «сударь» было сказано таким презрительным тоном, что папаша Базиль попятился, бормоча извинения. Он узнал все, что хотел. Оставалось дождаться, пока лакей отойдет подальше от дома.
Побродив для виду по улице Сен-Лазар еще минут десять, сыщик проскользнул в тот самый подъезд, из которого недавно вышел лакей Соболинского, и поднялся на третий этаж. Дверь в квартиру русского была не заперта. Видимо, скоро должен был вернуться сам хозяин.
– Ну что ж… Посмотрим… – пробормотал сыщик, заходя в покои тайного любовника мадемуазель Дельфины.
Надо сказать, красавица постаралась на славу. Деньги барона Редлиха лились рекой. Все здесь дышало любовью и негой, особенно в уютной маленькой спальне, где повсюду были разбросаны изящные безделушки. Надушенные перчатки, элегантная трость с набалдашником из слоновой кости, сплошь изукрашенный драгоценными камнями чубук от кальяна, карманный несессер на золотой цепочке, все содержимое которого тоже было из чистого золота. Папаша Базиль причмокнул от жадности и еле удержался, чтобы не засунуть несессер в карман. Подле кровати лежал коврик из какого-то диковинного меха, подбитый черным атласом. На нем в ожидании своего часа дремали бархатные домашние женские туфельки, настоящее произведение искусства. С резной спинки огромной кровати свисал почти невесомый шарф из розового газа. Это был будуар куртизанки, которая заботится только о теле, и ничуть о душе. Здесь Дельфина вовсю наслаждалась жизнью, компенсируя тем самым холодность барона Редлиха.
– Хорошо же вы тут устроились, голубки, – сквозь зубы сказал папаша Базиль и вдруг насторожился.
На лестнице раздались шаги. Слух у месье Дидона был, как у собаки-ищейки, настолько же чуткий, как и нюх, который еще ни разу его не подводил. Русский возвращался то ли с прогулки, то ли из своего очередного набега на парижские казино. Сыщик поспешно спрятался за портьерой и затаился. Его рука сжимала нож так, что пальцы одеревенели.
Он услышал, как Соболинский вошел в квартиру, крикнул лакея и, не услышав ответа, выругался на языке, который был папаше Базилю не знаком. Но то, что это были ругательства, он понял по тону русского. какое-то время тот взволнованно ходил по гостиной, потом направился в спальню. Сквозь щель в портьерах месье Дидон видел, как Соболинский, насвистывая, вошел и какое-то время мерил шагами крохотную спальню, потом поднес к лицу газовый шарф, висящий на спинке кровати, потянул его на себя и тут же с досадой отбросил.
После этого русский развалился в кресле и о чем-то задумался.
«Пора!» – решил папаша Базиль.
Вынув из кармана нож, он набросился на сидящего в кресле Соболинского. Нападавший опоздал буквально на секунду: лезвие ножа полоснуло шелковую обивку кресла. И тут же сыщик почувствовал у себя на шее железные пальцы.
Русский оказался изворотлив и чрезвычайно силен. Заметив опасность, он проворно вскочил и, подставив вместо себя кресло, прыгнул своему противнику на спину. Папаша Базиль захрипел и попытался освободиться. Они упали на пол. Хрипя и ругаясь, они катались по крохотной спальне, то и дело задевая мебель. Сыщик был огромен, и теснота помещения сковывала его движения. Он не мог воспользоваться своей мощью. Он не ожидал от русского такой ловкости и того, что это тело, такое изнеженное на вид, окажется тренированным и сильным. С грохотом рухнуло кресло, чуть ли не к самой двери отлетел изящный столик, с которого посыпались на пол драгоценные безделушки: несессер, чубук, шкатулка с перчатками… Упала и вдребезги разбилась ваза с цветами, обрызгав обоих мужчин водой.
Папаша Базиль все пытался высвободить руку и ударить своего противника ножом. Русский же, навалившись всем телом на эту чрезвычайно опасную для него руку, прижимал ее к полу, одновременно ища что-то, чтобы защититься. Вдруг в глазах у сыщика потемнело: в пылу борьбы ему на шею набросили тот самый газовый шарф. Русскому удалось обернуть его вокруг бычьей шеи своего противника, и теперь Соболинский намотал тончайшую материю на кулак и потянул…
Когда папаша Базиль очнулся, он увидел, что русский сидит в кресле, небрежно поигрывая ножом. Тогда-то месье Дидону и удалось, наконец, рассмотреть это красивое лицо, так сводившее с ума женщин. Еще лет пять назад в нем не нашлось бы ни одного изъяна, но Соболинский вел тот образ жизни, который быстро накладывает свой отпечаток на самые безупречные черты. Веки отяжелели, овал лица немного, но обрюзг, волосы успели поредеть, губы утратили очаровательную припухлость, а щеки – юношескую свежесть. Но у Соболинского был высокий лоб, который не портила даже залегшая между бровей глубокая складка, безупречный нос и глаза того изумительного синего цвета, который встречается в природе чрезвычайно редко. Папаша Базиль вынужден был признать, что слухи нисколько не преувеличены. Если женщины так умирают по красавцам, то в лице этого мужчины они нашли свой идеал.
Тут папаша Базиль вспомнил и о железных пальцах Соболинского и застонал. Тот пнул его в бок носком щегольского сапога и почти что ласково сказал:
– А… Очнулся… И что мне с тобой теперь делать?
Месье Дидон ощутил ужас, что с ним не часто случалось. На него в упор смотрели ледяные синие глаза. Как будто он провалился под лед и из смертельной проруби видит бездонное и безжалостное синее небо. Которое все дальше и дальше…
«Ведь он убийца, – невольно вспомнил сыщик. – Теперь я в это верю…»
– Что молчишь? Ты кто? Откуда? Как тебя зовут?
Папаша Базиль хотел что-то сказать, но из горла вырвался лишь невнятный хрип. Шея горела огнем, у сыщика создалось ощущение, что его только что гильотинировали, а потом хирург приставил голову обратно и наспех ее пришил. Но когда пройдет боль, и пройдет ли она вообще, непонятно.
– Что? Говорить не можешь? Ну, так я тебе скажу. – Соболинский поднялся из кресла и навис над папашей Базилем. – Ты ошибся, приятель. Ты думал, это кроличья нора, а это логово леопарда. Кто тебя подослал?
Папаша Базиль замычал и замотал головой, давая понять, что он, мол, сам, один.
– Так ты хотел меня ограбить? – сыщик, держась обеими руками за шею, энергично закивал. – А я-то думал, это барон узнал о проделках своей любовницы, – усмехнулся Соболинский. – Девка хороша, что и говорить, но я вовсе не намерен лишаться из-за нее жизни. Я что-то подобное предполагал…
Соболинский прошелся взад-вперед по комнате. Папаша Базиль все еще не решался подняться с пола. В руках у русского по-прежнему был нож. Небрежность, с которой Соболинский держал оружие, была обманчива. Русский внимательно следил за папашей Базилем и при малейшей опасности метнул бы в него нож. Поэтому сыщик замер, стараясь не делать резких движений, что могло быть истолковано, как опасность. Расставаться с жизнью ему не хотелось. Вдруг Соболинский остановился и, глядя на своего противника, лежащего на полу, протяжно, с хрипотцой, рассмеялся:
– Боишься меня? Правильно. Я мог бы тебя убить… что-то мне подсказывает, что ты опасен. Но я тебя отпускаю. Видишь ли, мне не нужны проблемы с полицией. Если ты просто вор, то передай другим ворам, что при необходимости я без колебаний пускаю в ход оружие.
Соболинский подошел к бюро, положил на него нож, потом выдвинул один из ящиков и показал папаше Базилю дуэльный пистолет.
– Я хорошо умею с этим обращаться, – небрежно сказал Соболинский. Но в этой небрежности таилась такая опасность, что месье Дидону опять стало дурно. Шея заныла. Он понял, что этот русский никого и ничего не боится, и эта тайная сила куда опасней, чем демонстрация силы.
«Мне еще повезло! – подумал он. – Случись это где-нибудь в темном переулке, он бы без всяких колебаний меня пристрелил! Это сам дьявол!»
– Если же ты подослан бароном Редлихом… Впрочем, он прав: стреляться из-за девки – много чести. Мы могли бы договориться полюбовно. Я не претендую на имущество барона, она сама мне навязалась. А я не устоял против соблазна, каюсь. – Соболинский притворно вздохнул. – Но если барону его крошка так дорога, я готов ему ее уступить. Само собой, я потребую компенсацию. Меня вполне устроят наличные. А вообще, мой ему совет: пусть женится и перестанет увиваться за актрисами. Потому что все они будут наставлять ему рога. В постели, как поведала мне очаровательная Дельфина, когда я ее как следует разогрел, барон со всем его золотом не стоит ни гроша. Пусть подыщет себе верную жену, из порядочных.
«Если бы ты знал, насколько близок к истине! – подумал папаша Базиль. – Да только выбор барона тебе вряд ли понравится».
– А теперь ступай, – все так же небрежно сказал Соболинский. – Скоро, я надеюсь, вернется мой лакей, ты ведь не хочешь, приятель, чтобы в довершение всего тебя спустили с лестницы?
Месье Дидон проворно вскочил. Беспрестанно кланяясь, он попятился к двери, боясь повернуться к русскому спиной. Он все еще опасался, что Соболинский передумает. Пистолет, который тот держал в руке, был заряжен, и ничто не мешало русскому пустить его в ход. Ведь квартиру попытались ограбить, а ее хозяина убить.
«Черт возьми! Как же мне повезло! – обливаясь потом, подумал папаша Базиль, когда вновь очутился на улице Сен-Лазар. – Несчастный барон Редлих! Если он и в самом деле без памяти влюблен в эту русскую графиню, плохи его дела! Тут никакие деньги не помогут. И что теперь делать мне?…»
Читать бесплатно другие книги:
