Десять ударов в гонг Андреева Наталья

…Утром первого июля она уже знала, что это все, конец. «С вещами на выход». Дождалась! Самыми долгими из этих десяти лет, проведенных в неволе, были первый день и последний, который показался Вере Алмазовой вечностью. За сизым дымом лесных пожаров и огромным облаком пепла, висящим в воздухе, совсем не видно было солнца, и потому непонятно, утро или вечер? Рассвет или уже закат? Вера нетерпеливо смотрела на небо и гадала: сколько еще осталось? В промежутке между первым и последним много чего случилось, бывало, и нервы сдавали, душа, как в ад, погружалась в отчаяние, а однажды даже Веру, полуживую, вынимали из петли, подружка закадычная Татьяна спасала, царствие ей небесное! Отстояла, смерти не отдала, а сама…

Вера торопливо отогнала мысли о Тане, о том, что должна для нее сделать. Долги надо отдавать, этому Вера Алмазова давно научилась. Но это потом. Таня подождет, она уже никуда не торопится. Иной раз приснится, улыбнется молча, кивнет: живи, мол, радуйся каждому дню, а как нарадуешься, так и до меня черед дойдет. Таня терпеливая. Потому что мертвая. Мертвые минуты не считают, им торопиться некуда. Поэтому Таня подождет. А вот Никита…

Где он, что с ним? Вера тайно надеялась, что бывшего мужа жизнь уже наказала: фирма, которую Алмазова оставила Никите «в наследство», разорилась, сам он спился, уехал обратно в провинцию, к маме под бочок. Лежит себе на диване с бутылкой пива, обрюзгший, пузатый, заросший щетиной, никому не нужный…

Именно этот образ любимого когда-то мужчины Вера и лелеяла все эти долгие десять лет. Не может быть, чтобы человек, проложивший путь наверх в буквальном смысле по трупам и подставивший вместо себя женщину, жену, спрятавшийся за ее спину, жил после этого припеваючи и процветал. Есть же на свете справедливость? Вера очень на это надеялась, потому что только надежда у нее и оставалась. Все остальное отобрали. А любовь… Любовь умерла. И не только любовь. Смерть взяла кровавый след, словно собака-ищейка, и шла теперь за Верой Алмазовой по пятам. Вера даже чувствовала ее дыхание и боялась обернуться на свое прошлое, вспомнить о нем лишний раз, подумать о совершенных ошибках. Главная ошибка – Никита. Это и так понятно.

Три года назад умерла мама, которая следила за принадлежащей дочери московской квартирой, исправно за нее платила, присылала весточки с воли, баловала передачами. Мамы не стало – и ничего не стало. Братьев-сестер у Веры не было, детьми не обзавелась, а дальняя родня вычеркнула уголовницу из списка живых сразу после вынесения приговора. Осталась только мама, которую на все десять лет не хватило. Умерла она тихо и почти неделю лежала в своей норе-хрущобе, пока соседи не почувствовали трупный запах и не вызвали участкового. Слава богу, к тому времени Вера обзавелась на зоне подружками. Ее собственный статус был достаточно высок теперь, чтобы оказывать покровительство, а люди за решетку попадают и весьма состоятельные. Дружить с нужными людьми и быть им полезной Вера научилась, еще когда с остервенением делала карьеру, лет двадцать назад. И черт ее дернул связаться с Никитой! По уму надо было замуж выходить, а не по сердцу. И уж конечно, не из принципа: я своего все равно добьюсь!

Добилась. И себя добила.

– Алмазова! С вещами на выход!

Она вздрогнула: задумалась. Точнее, замечталась. Никиту она все равно накажет, но одно дело добить лежачего, и совсем другое пешему нападать на верхового, да еще и вооруженного до зубов врага. А у самой в активе что? Узелок с жалкими пожитками и справка об освобождении после десяти лет отсидки? А статья-то какая! Убийство! Чудо, что удалось десяткой отделаться! На это ушли все Верины сбережения: на дорогих адвокатов и взятки. Да на то, чтобы на зоне иметь хоть какие-нибудь поблажки.

Когда-то она в запале бросила Никите:

– Я вернусь! Я обязательно вернусь! Ты преподал мне урок, но я окажусь способной ученицей!

Теперь она улыбалась собственной наивности. Такой «учебы» и заклятому врагу не пожелаешь. Вера даже не знала, как приступить к делу. Кое-какие наметки были, и первое: деньги. Жилье и деньги. Но сначала надо добраться до Москвы.

Выйдя за ворота, она какое-то время стояла, собираясь с мыслями. Потом достала из пачки сигарету, не спеша прикурила и глубоко затянулась. Раньше у нее вредных привычек не было. Не пила, не курила, из койки в койку не прыгала, вела здоровый образ жизни, высокоморальный, сгорала на работе. Или, как еще говорят, душой болела за дело. Она горько улыбнулась.

Раньше… В другой жизни. А теперь надо начинать все с нуля. Вера, прищурившись, посмотрела на сигарету, прикидывая: курить, что ли, бросить? Раз остальное пока недоступно. С чего-то же надо начинать. Зарабатывать очки, чтобы выйти из нуля. Если нельзя приобрести полезную вещь, то от бесполезной можно избавиться всегда. И таким образом оказаться в плюсе.

Она отшвырнула сигарету, докуренную почти до фильтра, и широко, по-мужски, зашагала в сторону вокзала.

Кассирша, продавшая Вере билет на поезд, отсчитывала сдачу дрожащими руками. Алмазова невольно усмехнулась: оно и понятно. Здесь на таких насмотрелись. Со справкой вместо паспорта. Кто знает, чего от них ждать? Даром, что на вокзале круглосуточная охрана. Они же все безбашенные, те, что со справками.

Вера и в самом деле чувствовала, что способна теперь на все. Воздух свободы пьянил, а страха не было уже давно. Самое ценное, что есть у человека, это жизнь, а если он умер, так у него, выходит, и отнять нечего. Вера уже устала умирать. И только мысль о Никите оставалась той самой тоненькой ниточкой, которая еще привязывала ее к жизни. Узнать, что с ним. Есть ли на свете справедливость? Отомщена ли она, Вера?

А еще Татьяна. Надо выполнить ее последнюю просьбу. Одно доброе дело, и одно дело злое. Но справедливое. Хотя Вера была готова отказаться от мысли отомстить Никите, если дела у того совсем уж плохи. За десять лет много воды утекло, всякое могло случиться. Иная жизнь хуже смерти. Насладившись видом страданий бывшего мужа, Вера могла бы его и простить.

Стоя на перроне в ожидании поезда, она машинально достала из пачки сигарету. Было жарко и душно, отвратительно пахло гарью. В начале века климат стал вдруг резко меняться, как из мешка посыпались природные катаклизмы. Причем «мины» рвались в разных точках земного шара – где цунами, где наводнение, а где небывалая засуха. Теперь лето в Сибири стало жарче, чем в Москве, которую засыпало снегом и заливало дождями. К этому Вере предстояло еще привыкнуть. Она не была в столице долгие десять лет.

Над горящей тайгой кружил вертолет: высматривал очаги пожаров. Наконец объявили посадку. Вера торопливо шагнула в вагон. Ехать предстояло долго, но это ее не тяготило. Надо собраться с мыслями. Прежде чем завалиться на верхнюю полку, Вера хотела умыться, избавиться от запаха гари и отвратительных хлопьев сажи, облепивших подбородок и щеки, поэтому терпеливо ждала, когда хмурая проводница откроет туалет. То ли из-за жары, то ли от безнадежности и предстоящей им утомительной долгой дороги все пассажиры, садящиеся в московский поезд, были такими же хмурыми и неразговорчивыми, как проводница. Поездка в столицу никого почему-то не радовала. Москву давно уже перестали воспринимать как праздник, скорее как обязанность, а иногда – как наказание.

Вера же возвращалась домой. Но откровенничать ни с кем не стала, молча вошла в купе, молча переоделась, отрицательно и все так же молча покачала головой, когда молодой симпатичный мужчина предложил поменяться полками. Он великодушно предлагал даме нижнюю, но Вера отказалась. Мужчина был чем-то похож на Никиту, уже повод для неприязни. И второй повод – он мужчина. А от них она не намерена принимать никаких подарков. Героев среди них давно уже нет, и кто знает, что у него на уме? В ответ на любезность придется общаться, а этого ей не хочется. Она оставила симпатичного попутчика в купе стелить белье и пошла в туалет.

Из мутного зеркала на Веру смотрела старуха с коротко остриженными волосами, наполовину седыми, с усталыми глазами неопределенного цвета и скорбными морщинами в углах вялого рта. Кожа серая, сухая, щеки впалые. За десять лет Вера не прибавила в весе и оставалась сухощавой, только теперь худоба эта выглядела болезненной. Сорок пять лет. Всего-то. Иные, вон, детей рожают! И выглядят как вишенки на торте, все такие аппетитные, светящиеся изнутри, пропитанные сладким сиропом. От хорошей жизни чего ж не выглядеть? Когда всего вдоволь, а любимый мужчина платит той же монетой, то есть любовью, не как некоторые.

Вера невольно затосковала. Жизнь кончилась, едва начавшись. Жалкая неудачница, вот кто такая она, Вера Алмазова. Она покосилась на плохо вымытый унитаз и поморщилась. Проводница – лентяйка. Туалетной бумаги и мыла не дождешься, а кипятка для чая придется просить не единожды. Занавески на окнах грязные, на сером постельном белье зияют дыры и видны следы штопки. Воруют везде, где только можно. Россия, мать ее!

Вера торопливо начала плескать в лицо вонючей водой из-под крана. Только не предаваться отчаянию! Держать себя в руках! Надеяться на лучшее!

Уф! Она перевела дух и снова посмотрела в зеркало. Лицо немного посвежело. Ручка на двери дернулась, но Вера не спешила выходить. Подождут. Торопиться некуда. Долгий путь еще только начался.

Где ты, Никита? Что с тобой? Как ты?

«Будем надеяться, что плохо», – подумала Вера, щелкнув замком. В коридоре стоял тот самый симпатичный блондин из ее купе, напомнивший Никиту. И вновь ее мысли вернулись к бывшему мужу.

Как он там?

Утром первого июля он проснулся в отличном настроении. Впрочем, как всегда. Вот уже много лет Никита Намин, открыв глаза, радовался новому дню. Жизнь удалась! Он сладко потянулся и со счастливой улыбкой принюхался к запаху свежеиспеченных булочек с корицей, восхитительный аромат которых чувствовался и в спальне на втором этаже. Домработница уже встала, а за окном (Никита был в этом уверен) суетится садовник, оглядывая фронт работ и срезая увядшие цветы в розарии. Косить газоны и производить прочий шум ему запрещено, пока молодая хозяйка не спустится к завтраку.

Никита улыбнулся еще шире. Да, кому-то везет по-крупному! Вот он, баловень судьбы, нежится на шелковых простынях, предвкушая восхитительный завтрак. Рядом сладко спит жена; он встал, стараясь не шуметь, чтобы ее не разбудить. Таша проспит до полудня, если только няня ее не разбудит. Четырехлетняя Даша порой просится к маме «почмокаться».

Никита улыбнулся, вспомнив дочку. Еще одна радость. Да, жизнь удалась!

Погода была прекрасная, соответственно настроению. Это лето в Москве выдалось очень ровным. Где-то полыхали пожары и стояла небывалая жара, а иных залило. Москву же нынче природные катаклизмы обходили стороной, июль обещали теплым, но не жарким, август сухим и таким же теплым, поэтому решено было провести лето в загородном доме, а в Европу поехать осенью, в сентябре. Дату назначать не стали, Никита Борисович Намин сам себе хозяин и отпуск возьмет, когда захочет. Впрочем, управлять компанией он может из любой точки земного шара, хвала инету, этому верховному богу двадцать первого века! Просто в Москве сейчас погода комфортнее, чем где бы то ни было. В трехэтажном особняке есть все необходимое, в том числе и закрытый плавательный бассейн.

Так живут богатые. К тридцати шести годам Никита Борисович обзавелся всеми положенными атрибутами простого человеческого счастья. У него крупная фирма, торгующая компьютерами и оргтехникой и приносящая неплохой доход, солидный банковский счет, просторный загородный дом и шикарная квартира в Москве, а также небольшая уютная вилла в Испании – это из недвижимого имущества. Что же касается движимого…

Никита счастливо вздохнул. Дорогая машина, катер для прогулок по реке, наручные часы за пару сотен тысяч евро, новомодные гаджеты… Все это у него есть. Это так, пустяки. Игрушки. Не это главное. Главное, что у него красавица жена! С Ташей ему откровенно повезло. Девочка из хорошей семьи, воспитанная, образованная, коренная москвичка, интеллигентка бог знает в каком поколении. Родители – профессора московских университетов, папа технического, мама гуманитарного. В семнадцать лет их умница и красавица дочка начала карьеру модели, но все пристойно. Никаких связей с криминалом, никаких взяток за призовые места на всевозможных конкурсах. Упаси боже переспать с кем-нибудь из членов жюри! Ташу нельзя купить, только завоевать!

Есть такие незаменимые люди: вечно вторые, зато чистенькие, как стеклышко. Лучшие куски, понятно, достаются другим, тем, кто хорошо платит за это, деньгами ли, своим телом, неважно. Но для достоверности и солидности нужен кто-то, не вызывающий сомнений. «Как это мы короны продаем?! Да что вы такое говорите?!»

И тут на первый план выдвигается Таша, бесспорная красавица, с которой можно говорить хоть о Сартре с Камю, хоть о творчестве постмодернистов, хоть о законах высшей математики. А если какой-нибудь болван журналист поинтересуется, сколько планет в Солнечной системе, то ему презрительно назовут самый крупный спутник Юпитера, и в какой именно галактике находится эта самая система. Хотите, даже на английском или на французском разъяснят. Да так, что он зальется краской до ушей. Потому что у Таши университетское образование плюс музыкальная школа, разряд по теннису и бесконечное количество спецкурсов. Она все время чему-то учится – то оксфордскому акценту с носителем языка, то искусству чайной церемонии у настоящей гейши, то итальянской кухне под руководством повара, отмеченного парой мишленовских звезд. Получая сертификат на одних курсах, Таша Намина тут же записывается на другие. Она постоянно занимается самосовершенствованием, хотя, на взгляд Никиты, да и всех остальных мужчин, эта женщина и без того – совершенство!

Никита женился на ней пять лет назад и искренне считал, что судьба его осчастливила. Ради него Таша оставила карьеру модели и ни разу его в этом не упрекнула. Вот что значит воспитание! Никита знал, что его жена – настоящее сокровище. Стоило подождать, не связывать себя по рукам и ногам, пока не составится столь блестящая партия. Такая жена – половина успеха. Благодаря ей он вошел в круг научной элиты и может теперь блеснуть умными мыслями на любом саммите, не стушеваться в любой компании, даже самой звездной.

Он на цыпочках вышел из спальни и направился в душ. Ванная комната была огромная, половину ее занимала джакузи. Таша обожала нежиться в душистой пене. Никита снял халат и посмотрел в огромное зеркало. Черт возьми, как же он себе нравился! Хотя на талии наметился жирок, а лицо заметно округлилось, Никита был все еще хорош собой, и дорогой костюм до сих пор сидел на нем отлично, скрывая небольшие недостатки фигуры. Таша моложе на девять лет, она еще в том возрасте, когда можно есть все, что вздумается, и при этом не полнеть. Он и сам когда-то был таким. А теперь приходится следить за весом. Как и жена, Никита регулярно заглядывал в спортзал, находящийся в цокольном этаже, но, честно сказать, ленился. Жизнь была полна приятностей, больших и маленьких, хотелось нежиться в ней, как нежится Таша в душистой пене, а не истязать себя физическими упражнениями.

Поэтому он с аппетитом съел пару булочек с корицей, выпил две чашки кофе и направился в гардеробную выбирать костюм на сегодняшний день. Ничего важного не намечалось, первое июля, середина лета, многие сейчас в отпусках. Лето для бизнеса – мертвый сезон. Во всяком случае, для того бизнеса, которым занимается он, Никита. Вот к сентябрю зашуршат. Скоро народ потянется с дач и из теплых краев, накупавшись в море, зарядившись солнечной энергией. Вот тогда и начнется…

День как день. Никита даже забыл, почему обвел его в настольном календаре красным кружком, да еще и поставил рядом три восклицательных знака. Или не он? Намин, как ни старался, не мог припомнить, когда он это сделал и зачем? Поэтому вызвал секретаршу.

Она была похожа на оловянного солдатика – маленькая, прямая, как палка, всегда одетая в темный костюм. На взгляд Никиты, у нее было только одно бесценное качество: исполнительность. Ира никогда ничего не забывала. Вот и сейчас, когда он ткнул пальцем в календарь и спросил: «Что это?» – секретарша испуганно моргнула и прошептала:

– Ну, как же? Это для вас очень важно, как вы объяснили.

– Я забыл, – сердито сказал Никита.

И секретарша с готовностью открыла свой блокнот:

– Первого июля этого года выходит из заключения Вера Александровна Алмазова, – прочитала она.

– Из какого заключения? – наморщил он лоб.

– Из колонии, – пролепетала Ира. – Вы просили напомнить, когда заканчивается срок ее заключения.

– Вера Ал… Ах да! – хлопнул он себя по лбу. – Начальника службы безопасности ко мне позови! Срочно!

– Сию минуту, – и Ира исчезла.

Он встал и взволнованно прошелся по кабинету. Кабинет был огромен, окна выходили на оживленный проспект, но благодаря тройным стеклопакетам почти не пропускали звук. Никите нравилось наблюдать, как внизу сплошным потоком едут машины, так он чувствовал себя в гуще событий, в центре бурлящего котла московской жизни, а не на ее обочине.

Вера… Не то чтобы он забеспокоился. За десять лет много воды утекло. Если он и вспоминал бывшую жену, то сломленной, с потухшим взглядом, сутулой спиной и поникшими плечами, какой она была в зале суда после вынесения приговора. Почти год тянулось следствие, и все это время Вера томилась в ожидании. Когда она услышала, что проведет за решеткой еще десять лет, глаза ее вспыхнули, Никите даже показалось, что у жены сейчас начнется приступ буйства. Но нет, Вера сдержалась. Посмотрела на него со странной усмешкой, так, что он поспешил отвернуться. Тогда они виделись в последний раз. На свидания в колонию Никита не приезжал, а через пару лет подал на развод. И эта история с Верой закончилась. Кажется, бывшая жена грозилась его наказать.

Он подошел к окну, посмотрел вниз на бесконечный поток машин и усмехнулся:

– Ну, попробуй.

Он не хотел знать, как она там и что с ней случилось. Как Вера прожила эти десять лет. Только одно волновало Никиту: угрожает ли ему опасность с ее стороны? Собирается ли она мстить? Если так, то неплохо бы ее снова упрятать за решетку. Он сумел подставить Веру, когда еще был никем. Чего уж говорить о теперешнем господине Намине, защищенном и государством, и собственной службой безопасности, располагающем огромными деньгами и целым штатом профессионалов, дело которых охранять своего господина! Потому что Никита хорошо им платит.

Особенно этому, который вошел неслышно и, дожидаясь, пока хозяин обратит на него внимание, застыл, вытянувшись в струнку. Никита почувствовал присутствие в кабинете постороннего и обернулся:

– А… Юрий Васильевич… Ты уже здесь… Напомни-ка мне, что сегодня за день, – небрежно сказал он.

– Вера Алмазова выходит из заключения. Ваша бывшая же…

– Она мне никто, – жестко оборвал его Никита. – Запомни. Это был фиктивный брак. По-настоящему женой она мне никогда не была. Это упертая баба, напрочь лишенная женственности, с какими-то своими тараканами в голове. И я хочу знать, вылечилась она от этой болезни или все еще хочет меня наказать. И, соответственно, собираюсь принять меры.

– Я понял, – кивнул Белов, начальник службы безопасности. – Проследить от самых ворот колонии, где она отбывала срок, а когда приедет в Москву, контролировать каждый ее шаг.

– Доложишь мне, как там и что. Усиль на всякий случай меры безопасности, особенно охрану моей жены и дочери.

– Сделаем, – кивнул Юрий Васильевич.

– Пока это все. Через недельку жду тебя с докладом. Да, и присмотрись к ней. В каком она настроении? Насколько опасна? Ты же профессионал! Я ее не боюсь, но, как говорится, береженого бог бережет.

– Понял. Разрешите идти?

– Иди.

Никита и в самом деле чувствовал себя абсолютно спокойно. Все под контролем. У Веры нет ни единого шанса, даже если она попытается что-нибудь против него предпринять. Жаль, что он не вспоминал о ней вплоть до сегодняшнего дня. Надо было сделать так, чтобы она вообще не вышла из тюрьмы. Но это ведь никогда не поздно исправить.

На этот раз белыми играет он, и именно он сделал первый ход. Она еще даже не вышла на свободу, а он уже принял меры. Выставил впереди себя надежную защиту, броню, которую бывшей жене ни за что не пробить.

Ах, Вера, Вера… Для тебя было бы лучше, если бы ты там, на зоне, умерла…

На перрон она шагнула последней и какое-то время стояла в раздумье. Куда теперь? Город, который она когда-то завоевала, показался ей чужим и неласковым. Веру здесь никто не ждал, подруги давно уже перестали с ней общаться, кроме дородной доброй Василисы, которая в сорок лет второй раз выскочила замуж, познакомившись со своим избранником по инету, и уехала жить в деревню. Василиса была бы Вере искренне рада, а вот ее муж велел игнорировать уголовницу. Это, мол, плохо повлияет на его детей. Их у него трое, от первой жены, покойной, и Василиса только успевала крутиться, о своих же детях даже не мечтала. Приглашения от нее Вера так и не дождалась.

– Дамочка, носильщик не требуется?

Она очнулась. Домой, куда же еще!

– Нет, спасибо.

– Недорого возьму.

– Отвали, – грубо сказала она и посмотрела так, что навязчивый мужичонка мгновенно испарился. Вера прекрасно знала, какой у нее теперь взгляд. Только савана не хватает и косы в руках. А так, чем не Смерть? Худющая, щеки ввалились, на месте глаз – бездонные провалы. Да, зона никого не красит.

– Компанию не составите? – подмигнул симпатичный попутчик. Как заметила Вера, он тоже никуда не спешил.

– В смысле?

– Можем скинуться на такси.

– Нам в разные концы Москвы, – сухо сказала она.

– Вы так думаете? – он улыбнулся. – У меня гостиница заказана.

– И что?

– Если негде переночевать…

– Спасибо, я домой. – Она демонстративно отвернулась и зашагала к вокзалу, отмахнувшись от надоедливых носильщиков и таксистов. Вещей у нее не было.

Попутчик наконец отвязался. Веру его общество уже стало тяготить. У нее создалось впечатление, что всю дорогу он пытался установить с ней контакт, словно действуя по чьему-то указанию. Потому что «блондинчик», как презрительно окрестила его Вера, делал это весьма профессионально, используя разные способы, и тут же отступал, если она раздражалась.

Сначала он великодушно предложил Вере нижнюю полку, потом достал из кейса бутылку дорогого коньяка, а когда она отказалась от выпивки, тут же сказал, что и сам спиртное не жалует. Так, время скоротать. Но лучше чайку.

Когда и чай их не сблизил, в ход пошла колода карт, потом вдруг выяснилось, что он тоже курит. Вера поспешила сказать, что с сегодняшнего дня бросает.

– И правильно! – с энтузиазмом подхватил попутчик. – Что хорошего в курении? Лично я за здоровый образ жизни, – подмигнул он.

Будь Вера помоложе и поглупее, она бы решила, что мужик ее клеит. Но она ясно видела свое отражение в зеркале и видела его. Кто она и кто он? Нет, как женщина она его вряд ли интересует. Тогда что? Неужели карточный шулер?

Но карты были забыты, едва она сказала, что хочет спать, и завалилась на верхнюю полку. Он тоже никуда не ушел, лег и, как показалось Вере, чего-то ждал. Она действительно уснула, а когда вышла ночью в коридор размяться, симпатичный попутчик попытался ее разговорить. Начал вдруг откровенничать, рассказывать, как его бросила жена, как он вынужден теперь мотаться по командировкам, чтобы выплачивать алименты и ипотечный кредит. Вера молча кивала. Потом не выдержала:

– В последнем купе едут симпатичные молоденькие подружки. Думаю, они вам лучшая компания, чем я.

– Они чем-то похожи на мою жену, – поморщился «блондинчик». – Такие же молодые и глупые.

– А вы слишком похожи на моего бывшего мужа. Такой же… – Она не договорила, резко развернулась и ушла.

– Вы что, обиделись? – спросил он, приоткрыв дверь в купе. И тут же вошел, не дожидаясь ее ответа. Уселся напротив, доверительно сказал: – Я и сам мечтаю наказать свою бывшую.

– Кто вам сказал, что я жажду мести? – усмехнулась Вера. – Что было, то прошло. Сама во всем виновата.

– И что вы теперь собираетесь делать? – осторожно спросил он.

– Жить, – пожала она плечами. – Просто жить.

Видимо, ответ его удовлетворил. Но в купе к подружкам он не пошел, хотя девицы то и дело сновали мимо, хихикая, когда Вера со своим соседом стояли у окна в коридоре. И, как показалось Алмазовой, та, что посимпатичнее, намеренно покачнулась и прижалась к красавчику налитой девичьей грудью:

– Ой, извините!

Он тут же отстранился и сделал безразличное лицо:

– Ничего, бывает.

Вера не стала задумываться о причине его монашества. Может, и в самом деле обет дал после скандального развода? Ей было о чем подумать. В Москве ее никто не ждал. Но у нее в столице есть дела, и требовалось собраться с мыслями, прежде чем приступить к активной деятельности. Отделавшись от навязчивого попутчика, она спустилась в метро и на всякий случай пару раз обернулась. За ней никто не шел.

«Показалось», – подумала она и тут же забыла о своем соседе по купе. Вере надо было заново привыкать к этому огромному суетливому городу. За десять лет в нем стало гораздо теснее, хотя сам он сделался намного больше. Москва росла, как раковая опухоль, и, казалось, старалась выпить из страны все соки. Сюда шли денежные потоки, здесь распределялись бюджетные средства, именно здесь молодежь мечтала поймать за хвост увертливую птицу удачи, поэтому поток свежего людского мяса в столицу не иссякал. Ежедневно двери московских вокзалов и аэропортов выплевывали на улицу толпы искателей счастья, которые растворялись в огромном городе, словно жалкие крупинки сахара в бассейне чая, который от этого ни на йоту не становился слаще. Приезжих легко можно было узнать по ошалевшим глазам и детскому любопытству, с которым они озирались по сторонам. Москвичей же отличало полное безразличие абсолютно ко всему.

– И сколько тут у вас теперь стоит билетик на метро? – спросил у Веры седеющий мужчина в отвратительном костюме. – Эх, целый год в столице не был!

Костюм его был мятым, видимо, владелец переоделся в поезде, чтобы не казаться хуже других. Утру, мол, нос этим москвачам! Эти его старания привели к тому, что за версту видно было провинциала. Вера заметила, как «модником» заинтересовалась парочка аферистов: мужчина и женщина с бегающими лживыми глазами. Сейчас будут разводить «на бабки».

Вера решила не вмешиваться.

– Не знаю, не местная, – сухо сказала она и шагнула к турникету. Каждый сам за себя.

«Лиц кавказской национальности», как заметила Вера, стало гораздо больше, и если раньше почти все гастарбайтеры были заняты работой, то теперь они праздно шатались по улицам, заполонили метро и вели себя как хозяева. В ближайшем Подмосковье выросли новые микрорайоны, которые тут же слились со столицей, на узких магистралях, не предусмотренных для такого случая, образовывались огромные пробки. Людей и машин стало так много, что теснота повсюду была ужасающая. Когда-то и Вера мечтала покорить этот город, теперь же чувствовала себя здесь некомфортно.

«Я же москвичка», – вспомнила она. Ключей от квартиры у нее не было, она собиралась вызвать слесаря, чтобы взломать дверь. Можно, конечно, поехать сначала к маме, поискать там ключи и квитанции об оплате, но Вера боялась того, что там увидит. Хоронили маму родственники, они, наверное, хорошо похозяйничали в ее квартире.

«Зайду в ЖЭК, они должны меня помнить. Я все еще числюсь среди жильцов», – подумала Алмазова, подходя к знакомому дому. Пришлось ждать, когда кто-нибудь выйдет из подъезда, ключа от кодового замка у Веры тоже не было. За одиннадцать лет его, само собой, сменили.

Перед дверью ее квартиры был постелен незнакомый полосатый коврик. На лестничной клетке пахло жареной картошкой. Вера протянула руку и нажала на кнопку электрического звонка. Звонок был старый, его купила Вера, когда въезжала в эту квартиру. За дверью раздались неторопливые шаги.

– Кто там? – раздался грудной женский голос.

– Хозяйка, – сказала она, волнуясь. Кто бы это мог быть? Кто живет в ее квартире?

Женщина, открывшая дверь, была Вере незнакома. Невысокая, грудастая, с длинными темными волосами и глазами, похожими на блестящие черные бусины.

– Вы кто? – спросила она, явно не собираясь впускать Веру в квартиру.

– Хозяйка, я же сказала.

– Шутите? Хозяйку я знаю. А вас вижу в первый раз!

– Аналогично. Тем не менее хозяйка этой квартиры я. А вы что, ее снимаете?

– Да. Но я же видела документы! Мы подписывали договор в агентстве!

– И какова фамилия владелицы? Той, что сдала вам жилье внаем?

– Монахова Юлия Борисовна, – растерянно сказала женщина.

– Шутите? – настал Верин черед удивиться. Юля Монахова была ее двоюродной сестрой. Последний раз они виделись четверть века назад.

– Если вы не уйдете, я полицию позову!

Вера невольно усмехнулась. Все меняется. Раньше была милиция, теперь полиция. Но суть вещей от этого не меняется. У нее, у Веры, даже паспорта нет. Только справка об освобождении из колонии строгого режима. И что теперь делать?

– Вы не дадите мне телефон моей родственницы?

– Юлия ваша родственница? – удивилась женщина.

– Двоюродная сестра.

– Вы так не похожи, – засомневалась квартиросъемщица, но потом сжалилась: – Ну, хорошо. Я продиктую вам номер телефона, звоните.

Мобильником Вера разжиться уже успела. Грудастая женщина сочувственно смотрела на дешевенький аппарат и была права: Вера купила его с рук. Телефон наверняка был ворованный, а симка кривая. Разумеется, Вера купила ее без паспорта, тоже с рук. Скоро в трубке раздался визгливый женский голос:

– Алло?

– Юля, это ты?

– С кем я говорю?

– Это Вера.

– Какая Вера?

– Вера Алмазова, твоя двоюродная сестра. Я сейчас стою у двери в свою квартиру и не могу туда войти. Ты можешь мне объяснить, что происходит?

– Что происходит? – двоюродная сестра на мгновенье растерялась, а потом заговорила так агрессивно, что Вера ушам своим не поверила: – А что ты хотела?! Кто ж знал, что ты вернешься из тюрьмы?!

– Но мне же не пожизненное дали!

– Да мы все были уверены, что ты там, на зоне, сдохнешь!

– Как ты оказалась владелицей моей квартиры?

– Не твое дело!

– Как это не мое?!

– Все законно! – продолжала кричать двоюродная сестра. – Ты уголовница, а я порядочная женщина! Законопослушная гражданка!

– А где я, по-твоему, должна жить?

– А мне какое дело?

– Мамину квартиру тоже сдали?

– Продали!

– Что?!

– Что слышала! Все законно!

– Но как тебе удалось оформить на себя наследство?

– Я ближайшая родственница!

– А я тогда кто?

– Ты никто!

– Могу я взглянуть на документы?

– Какие еще документы?! – взвизгнула сестра.

– Я буду с тобой судиться.

– Что ты будешь делать?! – Юля расхохоталась.

– Ладно, увидимся еще, – сквозь зубы сказала Вера и дала отбой.

Брюнетка слушала их разговор с интересом.

– Но я видела документы на квартиру, – сказала она словно оправдываясь. – Я деньги заплатила. И комиссионные агентству.

– Вы здесь ни при чем, – с досадой произнесла Вера.

– Извините, но я не могу вас впустить. И переночевать предложить не могу. У меня дети, муж. Он скоро вернется с работы.

– Понимаю.

– Я вас совсем не знаю. – Женщина все никак не могла решиться закрыть дверь.

Вера молча развернулась и пошла к лифту. Ее никто не окликнул и не остановил. Что ж, это Москва. Каждый сам за себя.

«Что теперь?» – думала она, стоя у подъезда и доставая из пачки сигарету. Бросить курить не получалось. Вера посмотрела на часы. В гостиницу вряд ли пустят. С ее-то «документами»? Друзей нет, родственники поспешили приватизировать Верино имущество, понадеявшись, что с зоны она не вернется. Черных риелторов и ушлых нотариусов, стряпающих поддельные доверенности, в Москве полным-полно. Веру наверняка уже вычеркнули из списка живых. «Что теперь?» – вновь подумала она.

Ночевать ей пришлось на вокзале.

– Я жду электричку, – сказала она патрулю.

– И куда путь держим? – важно спросил сероглазый парнишка в новенькой форме, возвращая Вере помятую справку.

– В Шаховскую. К знакомым.

– И чем планируем там заняться?

– Это я скажу участковому, когда приду вставать на учет.

– Только не забудьте доложиться, гражданочка, – с усмешкой сказал парнишка и, прежде чем уйти, добавил: – И учтите, я вас запомнил.

Итак, на вокзале пожить хоть какое-то время, пока все не разъяснится с квартирой, не удастся. Если внешность у Веры и неприметная, то справочка что надо. А парнишка, похоже, неплохо знает Уголовный кодекс. Что ж, стоит попытать удачу у Таниной мамы. Вера не стала тянуть. Едва дождавшись утра, она села на первую же электричку до Шаховской, благо путь был долгим: три часа в вагоне, под конец почти пустом. Вера ехала в неизвестность. Как-то ее встретят? И что она будет делать, если Танина мама окажется выжившей из ума старухой?

Алмазова так и подумала, когда за дверью раздались шаркающие шаги. Вера, волнуясь, замерла…

Город оказался маленьким, бедным, но чистеньким и уютным. С одной стороны прижатый к железной дороге, с другой – к федеральной трассе, он вытянулся, словно стойкий оловянный солдатик, вдоль этих двух главных артерий, питающих его и дающих полноценную жизнь. На главной площади даже бил фонтан! Пока здесь было пусто, но Вера была уверена, что это излюбленное место для прогулок у местных жителей, особенно мамочек с детишками.

В летнее время здесь наблюдался наплыв дачников, что позволяло местным неплохо заработать. Благодаря этому жизнь в городе кипела, особенно в выходные, когда по главной улице раскатывали шикарные иномарки, а цены на местном рынке кусались. Летом в Москве можно дешевле прожить, чем в пригороде, который весь застроен дачными поселками. Даже так далеко от столицы, на самой окраине области, желающих провести лето на природе было полно. Вера подумала, что осенью жизнь в городке замирает, становится уныло и пусто, особенно когда зарядят дожди. Но развивать эту печальную мысль не хотелось. Когда еще наступит осень? И где тогда будет она, Вера?

Она шла по центральной улице вдоль железнодорожного полотна, выспрашивая прохожих: как пройти туда-то? Местные оказались словоохотливыми и не такими пугливыми и подозрительными, как в столице. Какая-то женщина с понимающей улыбкой показала: налево! Вера свернула на указанную улочку, где в тени деревьев прятались дома, в основном пятиэтажки. В уютных двориках на лавочках томились пенсионеры, стараясь спрятаться в густой тени, в песочницах ковырялись дети. Нужный дом Вера нашла без труда. Заблудиться тут было трудно.

Танина мама на лавочке не сидела. Соседи и их сплетни ее, похоже, не интересовали. Клавдия Ивановна Афанасьева смотрела на стоящую на пороге ее квартиры женщину молча, видимо, ждала, когда гостья сама представится.

«Сумасшедшая, – с тоской подумала Вера. – И немудрено! После всего, что она пережила! И как же мне выполнить данное Танечке обещание? Сейчас меня, скорее всего, пошлют».

Но она все же сказала:

– Я от Германа.

– Заходите, – неожиданно услышала Вера, хотя на лице у пожилой женщины не отразилось никаких эмоций.

Вера поколебалась немного и вошла. Выбора у нее не было.

– На перрон она шагнула последней, – докладывал боссу начальник службы безопасности. – Похоже, в Москве ее никто не ждал.

– Как она? – настороженно спросил Никита.

– Что именно вас интересует?

– Как выглядит?

Юрий Васильевич молча выложил на стол пачку фотографий. Никита нетерпеливо схватил их и стал перебирать.

– Это Вера? – удивленно спросил он, задержав взгляд на последнем снимке. Бывшая жена стояла на платформе и курила.

– А что вас удивляет? – Белов не проявил никак эмоций.

– Она выглядит как… – Никита запнулся.

– Как женщина, проведшая больше десяти лет в заключении.

– Но она же старуха! – Никита вновь принялся перебирать снимки. – И она не курит.

– Теперь курит, – все так же ровно сказал Юрий Васильевич.

– Она и раньше не была красавицей, а теперь… Бомжиха какая-то. И старуха, – повторил Никита. – Хорошо, а каково ее настроение? Собирается она мне мстить?

– Всю дорогу с ней ехал мой сотрудник, – принялся докладывать начальник службы безопасности. – Я намеренно выбрал парня, внешне похожего на вас. Нам удалось достать билет в то же купе и сделать так, чтобы туда никого не подселили. Правда, обошлось это в копеечку…

– Представишь отчет в бухгалтерию, – нетерпеливо перебил Никита. – Я все оплачу. Плюс командировочные твоему сотруднику. Как Вера?

– Я внимательно прослушал записи их разговоров. И не один раз. Береженого бог бережет, правильно вы сказали. Поэтому я старался не пропустить ни слова. Паша весьма профессионально пытался ее раскрутить. Использовал все способы: спиртное, комплименты, доверительные разговоры, даже карты. Что-нибудь должно было ее пробить, поскольку дорога дальняя. Она не прореагировала. Никак. Ни на что. Хотя, повторяю, он очень на вас похож. Женщинам, как правило, всю жизнь нравится один тип мужчины. Если Вера Алмазова когда-то запала на вас…

– То и на него, по-твоему, должна была запасть, – усмехнулся Никита. – И он бы с ней переспал?

– Если это надо для дела… – пожал плечами Юрий Васильевич. – Но мужчины ее, похоже, больше не интересуют.

– Хочешь сказать, что там, в колонии, она стала лесбиянкой?

– Этого я пока не знаю.

– Хорошо, продолжай. О чем они говорили?

– Понемногу обо всем. Ваша бывшая же… Вера Александровна была не очень разговорчивой. Он пробовал по-всякому. Она держалась ровно, на откровенность не шла, на жизнь не жаловалась, хотя вид у нее был измученный и усталый.