С первого взгляда Спаркс Николас

Их провели в смотровую, и Лекси задрала блузку, как только появилась медсестра. Та улыбнулась, но, несомненно, почувствовала напряженность ситуации и тут же взялась за дело.

На экране появился ребенок, и картинка была куда более четкой. Они могли различить его черты — носик, подбородок, веки, пальчики. Когда Джереми взглянул на Лекси, та до боли стиснула ему руку.

Антиотическая перетяжка — щупальце — нигде не примыкала. Оставалось еще десять недель.

— Ненавижу вот так ждать, — сказала Лекси. — Ждать, надеяться и не знать, что будет.

Именно об этом думал Джереми и не решался говорить в ее присутствии. Прошла неделя с тех пор, как они узнали об опасности и пережили эту новость. Больше действительно сделать было ничего нельзя. Жить дальше, надеяться и верить. Следующее обследование назначили через две недели.

— Все будет хорошо, — сказал Джереми. — Никто не утверждает, что перетяжка непременно примкнет.

— Почему именно я? Почему?

— Не знаю. Но все будет в порядке.

— Откуда тебе знать? Ты не можешь это гарантировать.

«Не могу», — подумал Джереми.

— Ты делаешь все, что нужно, — ответил он. — Ты здорова, правильно питаешься и следишь за собой. Я не устаю повторять себе, что, пока ты продолжаешь так делать, с ребенком будет полный порядок.

— Нечестно! — воскликнула Лекси. — Конечно, это глупо, но в газетах мне то и дело встречаются истории о девушках, которые беременеют, даже не догадываясь об этом. Или рожают абсолютно здоровых детей и бросают их. Или курят и пьют, но все у них в порядке. Это нечестно. А я даже не могу доносить ребенка спокойно. Просыпаюсь каждый день и мгновенно об этом вспоминаю, а если нет, то постоянно испытываю чувство тревоги. Потом — раз! До меня доходит, я все вспоминаю и думаю о том, что какая-то дрянь внутри меня может убить ребенка. Это я! Я сама его убиваю! Это делает мое тело, как бы я ни возражала. И ничего нельзя поделать.

— Ты не виновата, — повторил Джереми.

— А кто виноват? Ребенок? — огрызнулась она. — В чем моя ошибка?

Джереми впервые осознал, что Лекси не только испугана, но и чувствует вину. Ему стало больно при мысли об этом.

— Ты не сделала никакой ошибки.

— Но эта штука внутри меня…

—…еще не причинила никакого вреда, — мягко закончил он. — Полагаю, именно потому, что ты ведешь правильный образ жизни. С ребенком все нормально. Сейчас мы это знаем наверняка. Наша девочка прекрасно развивается.

Лекси прошептала — так тихо, что Джереми едва мог ее расслышать:

— Ты думаешь, все будет в порядке?

— Я в этом уверен.

Он лгал, но сказать ей правду не мог. Джереми знал, что иногда ложь — это самое правильное.

Джереми редко сталкивался со смертью. Зато она была постоянной спутницей его жены. Лекси не только потеряла родителей, но несколько лет назад еще и дедушку. Джереми выражал свое сочувствие и понимал, что в не силах полностью осознать, как тяжело это для Лекси. Он не знал ее в те годы и понятия не имел, как она реагировала. Зато не сомневался, как она отреагирует, если потеряет ребенка.

Что, если после очередного обследования все будет в порядке? Не важно, ведь перетяжка может примкнуть к пуповине. А вдруг это произойдет, когда начнутся роды? А если врачи запоздают на несколько минут? Да, они потеряют ребенка, и это будет горе. Но что станет с Лекси? Начнет ли она винить себя? Или Джереми, поскольку шансы забеременеть вторично практически равны нулю? О чем она подумает, когда войдет в детскую в новом доме? Сохранит ли мебель или распродаст? Усыновят ли они малыша?

Джереми не знал и не искал ответов.

Его мучило и еще кое-что. Синдром амниотических перетяжек редко заканчивается летальным исходом. Но уродства и аномалии — правило, а не исключение. Они не говорили об этом с Лекси, не хотели говорить. Речь между ними заходила преимущественно о смерти ребенка, но не о другом, более реалистичном варианте развития событий — что девочка может отличаться от других детей. Что у нее могут быть серьезные отклонения, что ей придется перенести многочисленные операции, что она будет страдать.

Джереми ненавидел себя за подобные мысли; он знал, что будет любить дочку, невзирая ни на что. Пусть ребенок родится со сросшимися пальцами, он будет заботиться о малышке, как и всякий другой отец. И все-таки, думая о ребенке, Джереми не мог отрицать, что рисует некий типичный образ: малышка в кружевном платье стоит посреди тюльпанов, плещется в бассейне, сидит с перепачканной шоколадом рожицей и широко улыбается… Джереми не представлял себе дочь с какими-либо уродствами — с заячьей губой, или без носа, или с недоразвитыми ушками. Перед его мысленным взором она всегда представала идеальной, ясноглазой. И он понимал, что Лекси видит ее точно так же.

Джереми знал, что у всех людей свои проблемы, что жизнь не бывает безмятежной. Но у одних ноша тяжелее, чем у других. Хотя эта мысль внушала ему отвращение к самому себе, Джереми порой гадал, не была бы смерть лучшим исходом для ребенка, нежели жизнь с тяжелой аномалией. Вдруг девочку ждет не просто отсутствие ноги, но нечто гораздо худшее. Дефект, который заставит ее мучиться до конца жизни, какой бы долгой она ни была. Он не мог представить ребенка, для которого боль и страдание так же естественны, как дыхание и биение сердца. Что, если именно такая судьба уготована его дочери? Было слишком страшно об этом думать, и Джереми старался изгнать подобные образы из сознания.

Тщетно.

Медленно текла очередная неделя. Лекси собиралась на работу, а Джереми даже не предпринимал попыток писать. Ему недоставало энергии на то, чтобы сосредоточиться, поэтому большую часть времени он проводил в новом доме. Ремонт подходил к концу, и он занимался уборкой. Вымыл окна изнутри и снаружи, вычистил лестницу, отодрал засохшую краску с кухонного стола. Монотонная, отупляющая работа помогала ненадолго позабыть о странах. Маляры выкрасили комнаты внизу, а в детской уже поклеили обои. Лекси купила большую часть обстановки; когда мебель доставили, Джереми потратил два дня на то, чтобы привести комнату в порядок. Дождавшись жену с работы, он отвез ее в новый дом, попросил закрыть глаза и привел в детскую.

— Теперь можешь посмотреть, — сказал он.

На мгновение исчезла тревога за ребенка. Перед ним стояла прежняя Лекси — Лекси, которая жаждала материнства, ласково улыбалась и надеялась навсегда запомнить то, что видела теперь.

— Ты это сделал сам? — негромко спросила она.

— Почти все. Пришлось попросить маляров, чтобы они помогли мне повесить занавески и жалюзи, но остальное — сам.

— Прекрасно, — шепнула Лекси и вошла в комнату.

На полу лежал коврик с изображениями утят, в углу стояла кроватка, с уже прикрепленными разноцветными амортизаторами, застеленная мягкими простынками и с подвеской, которую они купили давным-давно. Занавески были в тон коврику и маленьким полотенцам на комоде. В ящиках пеленального столика лежали подгузники, присыпки и салфетки. В мягком желтом свете ночника, поблескивая, медленно вращалась маленькая музыкальная карусель.

— Я подумал — раз уж мы скоро переезжаем, нужно поторопиться и привести детскую в порядок.

Лекси подошла к столу и взяла маленькую фарфоровую уточку.

— Это ты ее купил?

— Она гармонирует с ковриком и занавесками. Если тебе не нравится…

— Мне нравится. Просто я удивлена.

— Чему?

— Когда мы ходили за покупками, ты был не в восторге.

— Видимо, я наконец привык. И потом, просто несправедливо, что все удовольствие достается тебе одной. Как думаешь, девочке понравится?

Лекси подошла к окну и коснулась занавески.

— Обязательно понравится. Я в восторге.

— Я рад.

Она вернулась к кроватке и улыбнулась, увидев множество мягких игрушек, но ее улыбка быстро угасла. Лекси скрестила руки на груди, и Джереми понял, что страхи вернулись.

— Мы сможем переехать уже в выходные, — заметил он, не зная, что еще сказать. — Маляры говорят, можно перевозить вещи в любое время. Придется пока кое-что хранить в спальне, пока они не докрасят гостиную, но остальные комнаты готовы. Я подумал, что после детской нужно привести в порядок мой кабинет, а затем спальню. Но так или иначе, поскольку ты занята на работе, я сам этим займусь.

— Хорошо, — кивнула Лекси.

Джереми сунул руки в карманы.

— Я долго думал об имени для ребенка. Не беспокойся, это не Мисти.

Она взглянула на него, подняв бровь.

— Не знаю, как я раньше не додумался…

— И что за имя?

Он помедлил и вспомнил, как оно выглядело на странице тетради Дорис. И на могильном камне, рядом с надгробием отца Лекси. Джереми глубоко вздохнул и ощутил странное волнение.

— Клэр, — сказал он.

Выражение лица Лекси трудно было разгадать. На мгновение Джереми решил, что ошибся. Но потом жена шагнула к нему с легкой улыбкой на губах, обняла и прижалась к груди. Джереми заключил Лекси в объятия. Они стояли в детской, по-прежнему испуганные, но уже не одинокие.

— Моя мама, — шепнула она.

— Да, — ответил он. — И я не представляю себе, чтобы нашу дочь звали иначе.

Вечером Джереми молился впервые за много лет.

Хотя его воспитали католиком и он исправно посещал мессу на Рождество и на Пасху вместе с родными, Джереми редко задумывался о вере. Не то чтобы он сомневался в существовании Бога. Невзирая на скептицизм, на котором строилась его карьера, Джереми чувствовал, что вера в Бога не только естественна, но и разумна. Каким образом поддерживается порядок во Вселенной? Как развивается жизнь? Сколько-то лет назад он написал статью, в которой выразил свои сомнения насчет того, что где-то еще в космосе есть жизнь. Свою точку зрения Джереми подкрепил математическими данными. Он утверждал, что, несмотря на миллионы галактик и миллиарды звезд, шансы на то; что во Вселенной есть еще разумные существа, близки к нулю.

Это была одна из самых популярных его статей, на которую пришло множество откликов. Большинство читателей соглашались с тем, что Бог создал Вселенную, но некоторые возражали, ссылаясь на теорию большого взрыва. В следующей статье Джереми написал о большом взрыве с точки зрения мирянина, в основном упирая на то, что, согласно теории, вся материя некогда была сжата в маленьком пространстве размером не больше теннисного мяча. Потом произошел взрыв, создавший Вселенную. Джереми завершил статью вопросами: «Что на первый взгляд выглядит более вероятным? Существование Бога или то, что некогда вся материя во Вселенной, все атомы и молекулы были сжаты до размера теннисного мячика?»

И все-таки упование на Бога — вопрос веры. Даже для тех, кто, как Джереми, был сторонником теории большого взрыва, оставалось неясным происхождение пресловутого «мячика». Атеисты скажут, что он был всегда, верующие будут утверждать, что его создал Бог, и невозможно доказать, кто прав. Вот почему, думал Джереми, это и называется «верой».

Он не был готов поверить в то, что Бог способен активно вмешиваться в человеческую жизнь. Несмотря на католическое воспитание, Джереми не верил в чудеса и разоблачил не одного «чудотворца». Он не верил в Бога, который вслушивается в молитвы, отвечает на одни и пропускает мимо ушей другие, вне зависимости от того, достоин или недостоин проситель. Джереми предпочитал верить в Бога, который одарил всех людей задатками и способностями и поселил их в несовершенном мире: только так испытывается вера. Только так веру можно заслужить.

Его идеи не совпадали с догматами религии. Когда Джереми ходил на мессу, то помнил, что делает это ради матери. Иногда та угадывала его чувства и настаивала, чтобы он молился. Чаще всего Джереми говорил, что попытается, но никогда этого не делал. До сих пор.

Вечером, приведя в порядок детскую, Джереми встал на колени и попросил Бога сохранить ребенка живым и здоровым. Сложив руки, он молился в тишине и обещал стать идеальным отцом. Обещал ходить в церковь и сделать молитву частью своей повседневной жизни. Обещал прочесть Библию от корки до корки. Он молил о знаке, который показал бы ему, что молитва услышана. Но знака не было.

— Иногда я не знаю, что сказать или сделать, — признался Джереми.

Они с Дорис сидели в «Гербсе» на следующий день. Поскольку он ничего не рассказал родным, Дорис была единственной, с кем Джереми мог поделиться.

— Знаю, нужно быть сильным ради Лекси, и я держусь. Стараюсь не утратить оптимизма, говорю, что проблем не будет, делаю все возможное, чтобы она не нервничала. Но…

Он замолк, и Дорис договорила:

— Но это трудно, потому что ты испуган не меньше Лекси.

— Да, — сказал Джереми. — Простите. Я вовсе не хотел вас втягивать.

— Я уже втянута по уши, — напомнила Дорис. — И могу сказать лишь, что знаю, тебе тяжело, но ты действуешь правильно. Сейчас Лекси нуждается в твоей поддержке. Это — одна из причин, по которой она за тебя вышла. Она знает, что ты здесь ради нее. Она все время твердит мне, что ты очень ей помогаешь.

Сквозь стекло Джереми видел, как люди едят на веранде, ведут обычные разговоры, словно у них нет никаких забот. Но из его жизни все обычное исчезло.

— Я постоянно об этом думаю. Завтра у нас еще одно обследование, и мне страшно. То и дело представляю себе, что будет, если перетяжка примкнула. Представляю выражение лица медсестры. Сначала она замолчит, потом пригласит доктора… Мне становится плохо при одной мысли… Знаю, Лекси чувствует себя точно так же. Последние два дня она почти все время молчит. Чем ближе обследование, тем сильнее мы беспокоимся.

— Это нормально, — сказала Дорис.

— Я молился, — признался он.

Дорис вздохнула и взглянула на потолок, потом перевела взгляд на Джереми.

— Я тоже.

На следующий день он получил ответ. Ребенок растет, сердечный ритм сильный и регулярный, перетяжка не примкнула. Врач заявил, что это хорошие новости. Джереми и Лекси испытали прилив облегчения, но все тревоги вернулись, как только они сели в машину и вспомнили, что им предстоят еще две мучительные недели. И восемь — в итоге.

Через два дня они переехали. Мэр Геркин, Джед, Родни и Джереми погрузили мебель в фургон, Рейчел и Дорис перенесли коробки, а Лекси всеми командовала. Поскольку бунгало было маленьким, новый дом казался пустоватым, даже после того как мебель расставили по местам.

Лекси провела всех по дому; мэр Геркин немедленно предложил включить дом в программу экскурсии по историческим зданиям Бун-Крика, а Джед переставил чучело кабана ближе к окну, на видное место.

Наблюдая за Лекси и Рейчел, которые направились на кухню, Джереми заметил, что Родни задержался возле него. Мужчины посмотрели друг на друга.

— Я хочу извиниться, — сказал Родни.

— За что?

— Сам знаешь. — Он переступил с ноги на ногу. — А еще — поблагодарить за то, что вы оставили Рейчел подружкой невесты. Я уже давно хотел тебе сказать. Это было для нее очень важно.

— Для Лекси тоже.

Родни ухмыльнулся, потом вновь посерьезнел.

— У вас отличный дом. Я даже не представлял, что он может так выглядеть. Вы здорово постарались.

— Это все Лекси. Я здесь, в общем, ни при чем.

— Разумеется, при чем. И этот дом тебе подходит. Вашей семье в нем будет уютно.

Джереми сглотнул.

— Надеюсь.

— Поздравляю с малышом. Говорят, у вас девочка? Рейчел уже накупила для нее всяких тряпок. Не говори Лекси, но я подозреваю, что Рейчел собирается преподнести сюрприз.

— Уверен, Лекси будет в восторге. А тебя поздравляю с помолвкой. Рейчел — отличная девушка.

Родни взглянул на кухню, вслед Рейчел.

— Нам обоим повезло.

Джереми промолчал.

Он наконец сделал то, чего боялся уже давно и откладывал несколько недель, — позвонил редактору. Джереми сказал, что в этом месяце статьи не будет. Он пропустил срок сдачи впервые в жизни. Редактор был шокирован, разочарован. Джереми объяснил, что у жены проблемы. Редактор немедленно смягчился и спросил, нет ли, упаси Боже, какой-нибудь опасности. Джереми уклонился от прямого ответа и сказал, что не может вдаваться в подробности. Судя по тишине на другом конце провода, редактор представил себе худшее.

— Ничего страшного, — наконец сказал он. — Мы перепечатаем одну из твоих старых статей. Держу пари, читатели либо не помнят ее, либо вообще не читали. Хочешь выбрать сам или предоставишь мне?

Джереми помедлил, и редактор ответил за него:

— Ладно, я все улажу. Лучше займись женой. Сейчас это самое важное.

— Спасибо. — Редактор, хоть они с Джереми порой и ссорились, сочувствовал. — Я тебе очень признателен.

— Я могу еще чем-нибудь помочь?

— Нет. Я просто хотел предупредить.

Джереми услышал скрип и понял, что редактор откинулся на спинку кресла.

— Если ничего не напишешь через месяц, позвони. Мы снова опубликуем что-нибудь из старого. Хорошо?

— Обязательно позвоню, — ответил Джереми, — но надеюсь, что к тому времени у меня появится материал.

— Не падай духом. Это нелегко, но я уверен, что все будет в порядке.

— Спасибо.

— Кстати, мне чертовски хочется узнать, над чем ты сейчас работаешь. Скажешь, когда будешь готов. Я тебя не тороплю.

— О чем ты?

— О твоей следующей сенсации. Поскольку от тебя давно ни слуху ни духу, я делаю вывод, что ты подцепил крупную рыбку. Ты всегда уходишь в тень, когда находишь золотое дно. Я знаю, у тебя сейчас голова занята другим, но учти, люди впечатлены тем, что было с Клоузеном. И мы бы очень хотели видеть следующую твою статью у нас, нежели где-то еще. Я не прочь обсудить это с тобой. Мы готовы драться, когда речь заходит о том, чтобы опубликовать твой материал. Журналу будет польза. Кто знает — мы могли бы даже поместить анонс на обложку. Прости, что говорю об этом сейчас — я тебя не тороплю. Когда будешь готов, тогда и…

Джереми взглянул на экран и вздохнул:

— Конечно.

Хотя формально Джереми не соврал редактору, он не сказал и правды, а потому, повесив трубку, ощутил укол совести. Подсознательно он ожидал услышать, что они нашли другого автора на его место или просто выбросили эту рубрику. Не ожидал, что редактор проявит такое понимание. Оттого муки совести усилились.

Джереми даже хотелось перезвонить и признаться, что он не пишет, но здравый смысл победил. Редактор выказал сочувствие, потому что должен был это сделать. А что еще он мог сказать? «Да, жаль, что у тебя проблемы с женой и ребенком, но пойми меня правильно, срок есть срок, и я тебя уволю, если через пять минут ты не пришлешь мне материал»? Нет, редактор бы этого не сказал, особенно учитывая его последние слова — что журнал ждет возможности опубликовать следующую крупную статью Джереми. Ту, над которой он предположительно работает.

Джереми не хотел об этом думать. И не мог. Само по себе ужасно то, что он не в состоянии написать даже заметку. Зато он сделал то, что должен был. Выторговал себе еще месяц — может быть, полтора. Если и тогда он ничего не придумает, то скажет редактору правду. Придется так поступить. Нельзя быть писателем, если не можешь писать, и нет смысла притворяться.

Но что тогда он будет делать? Как платить по счетам? Как содержать семью?

Джереми не знал. И не хотел об этом думать. Ему хватало мыслей о Лекси и Клэр. Они были куда важнее, чем карьера, и Джереми знал: забота о близких заняла бы первое место, даже если бы он продолжал работать. А сейчас у него просто не осталось иного выбора.

Глава 18

Как описать следующие шесть недель? Возможно, впоследствии он вспомнит те выходные, когда они с Лекси обходили распродажи и антикварные магазины в поисках подходящих вещиц, чтобы закончить отделку дома. У Лекси оказался не только тонкий вкус, но и способность видеть, как та или иная вещь впишется в интерьер. А ее способность торговаться помогла им потратить куда меньше, чем он предполагал. В конце концов даже подарок Джеда стал выглядеть так, будто стоял в доме всегда.

Или он будет вспоминать, как наконец позвонил родителям и все выложил, а потом безудержно разрыдался, словно слишком долго сдерживал эмоции и лишь теперь получил возможность дать им волю, не обеспокоив Лекси?

Или он будет думать о бесконечных ночах, проведенных за компьютером в тщетных попытках писать, о гневе и отчаянии, которые посещали его, пока шел обратный отчет?

Нет, подумал Джереми, до конца дней он будет помнить то время как тревожную череду двухнедельных отрезков в промежутке между ультразвуковыми обследованиями.

Хотя страхи оставались прежними, первоначальный ужас слегка ослаб. Как будто включился некий спасительный ограничитель, который облегчил нестерпимо тяжелую ношу и успокоил вихрь эмоций. Включился не вдруг — постепенно, почти неощутимо, и лишь через несколько дней после очередного обследования Джереми понял, что провел большую часть суток, не сжимаясь от страха. То же самое испытала и Лекси. В течение этих шести недель они не раз устраивали себе романтические застолья, посмотрели несколько комедий в кино, запоем читали перед сном. Однако тревога по-прежнему посещала их без предупреждения — например, когда они видели детей в церкви или стали свидетелями начавшихся у женщины ложных схваток. Видимо, оба примирились с тем фактом, что ничего не могут изменить.

Бывали времена, когда Джереми гадал, стоит ли вообще беспокоиться. Если раньше он рисовал себе только наихудшие варианты, то теперь порой воображал, как в будущем они будут вспоминать беременность Лекси со вздохом облегчения. Они будут рассказывать о своих переживаниях знакомым и благодарить Бога за то, что все обошлось.

Но так или иначе, когда приближалось очередное обследование, оба затихали. По пути в клинику молчали, Лекси держала мужа за руку и смотрела в окно.

Обследование восьмого сентября не выявило никаких изменений. Осталось шесть недель.

Вечером они отпраздновали это, выпив холодного яблочного сока. Когда они сидели на кушетке, Джереми преподнес Лекси маленький сюрприз. Лосьон. Пока она удивленно рассматривала подарок, он предложил жене лечь и устроиться поудобнее. Забрав у нее бутылочку, он стянул с Лекси носки и начал массировать ей ступни. Они снова начали отекать. Но когда Лекси пожаловалась, Джереми сказал, что ничего не заметно.

Та недоверчиво взглянула на него.

— Ты не видишь?

— Нет, — ответил он, растирая ей пальцы.

— А мой живот? Разве он не стал больше?

— Если бы ты не сказала, я бы не заметил. Поверь, ты смотришься лучше большинства беременных.

— Я огромная. Выгляжу так, будто пытаюсь провезти контрабандой баскетбольный мяч.

Он засмеялся:

— Ты выглядишь прекрасно. Со спины невозможно сказать, что ты беременна. Только смотри, не сшиби лампу со столика, когда повернешься на бок.

Лекси расхохоталась.

— Осторожнее, — предупредила она. — Я на последнем месяце.

— Именно поэтому я и растираю тебе ноги. Мне-то легко говорить. Ведь это не я ношу Клэр.

Лекси откинулась назад и выключила лампу.

— Да, так лучше, — сказала она и снова улеглась поудобнее. — Теперь можно расслабиться.

Он молча растирал ей ноги, слушая, как она мурлычет от наслаждения. Джереми чувствовал, как ее ступни согреваются.

— У нас не осталось вишни в шоколаде? — шепотом спросила Лекси.

— А ты покупала ее вчера?

— Нет. Я подумала — может быть, ты купил.

— Зачем?

— Не знаю, — ответила она. — Мне просто хочется вишни в шоколаде. По-моему, это хорошая идея.

Джереми перестал растирать жене ступни.

— Сбегать в магазин?

— Не надо. У тебя был трудный день. И потом, мы отдыхаем. Не стоит мчаться в магазин только потому, что у меня возникло необъяснимое желание.

— Ладно, — сказал Джереми и снова принялся за дело.

— Но по-моему, вишня в шоколаде пришлась бы сейчас очень кстати.

Он засмеялся:

— Хорошо, хорошо. Я схожу.

— Ты уверен? Неохота гнать тебя на улицу.

— Никаких проблем, милая.

— А ты еще потрешь мне ноги, когда вернешься?

— Я буду делать это, пока тебе не надоест.

Лекси улыбнулась:

— Я уже говорила, как я счастлива, что мы поженились? Как мне повезло, что в моей жизни есть ты?

Он ласково поцеловал ее в лоб.

— Ты твердишь об этом каждый день.

На день рождения Лекси Джереми подарил ей элегантное черное платье для беременных и купил билеты в театр. Он заказал лимузин, они устроили романтический ужин, а потом отправились ночевать в дорогой отель.

Джереми решил, что именно это ей и нужно — шанс вырваться из города, убежать от проблем, провести какое-то время наедине с ним. Но по мере того как шло время, он понимал, что это нужно и ему самому. Во время спектакля он наблюдал за Лекси и наслаждался сменой эмоций на лице жены, ее предельной погруженностью в происходящее на сцене. Несколько раз она прислонялась к нему, иногда они одновременно поворачивались друг к другу, как будто в знак молчаливого согласия. По пути на улицу Джереми замечал, как на них смотрят. Несмотря на округлый живот, Лекси была прекрасна, и мужчины нередко оглядывались, когда она проходила мимо. То, что его жена как будто не замечала чужих взглядов, наполняло Джереми гордостью. Их брак казался ему чудом, и он задрожал от восторга, когда Лекси на выходе из театра взяла его под руку. Когда водитель открыл дверцу лимузина, выражение его лица ясно говорило о том, как Джереми повезло.

Говорят, что на поздней стадии беременности романтика исключена, но Джереми убедился: это неправда. Хотя Лекси уже достигла того состояния, когда заниматься любовью неудобно, но зато они лежали в постели в обнимку и делились детскими воспоминаниями. Они болтали несколько часов, го смеясь, то мрачнея, и когда наконец выключили свет, Джереми мысленно пожелал, чтобы утро подольше не наступало. В темноте он обнял Лекси, все еще поражаясь тому, что может это сделать; он начал засыпать и почувствовал, как она бережно перемещает его руки к себе на живот. Ребенок двигался и брыкался, и эти ощущения внушали Джереми, что все в порядке и закончится благополучно. Когда они заснули, он мечтал лишь о том, чтобы впереди их ждало еще десять тысяч таких вечеров.

Наутро Джереми и Лекси позавтракали в постели — они кормили друг друга фруктами и чувствовали себя, как во время медового месяца. Он поцеловал жену не меньше двадцати раз. Но по пути домой оба притихли, очарование последних часов развеялось. Они боялись того, что было впереди.

На следующей неделе, зная, что оставшиеся семь дней ничего не изменят, Джереми снова позвонил редактору, и тот сказал: «Никаких проблем, я понимаю, что у тебя творится». Но едва уловимый оттенок нетерпения в его голосе показывал, что оттягивать неизбежное долго не удастся. Стресс еще возрос — Джереми не спал две ночи, — но это казалось просто мелочью по сравнению с той тревогой, какую испытывали они с Лекси, пока ждали следующего обследования.

Та же палата, тот же аппарат, тот же врач, но на сей раз многое изменилось. Они пришли сюда не за тем, чтобы увидеть, как развивается ребенок. Они хотели знать, не ждет ли их девочку увечье или смерть.

Живот Лекси намазали гелем, и оба немедленно услышали биение сердца — сильное, частое и мерное. Лекси и Джереми одновременно вздохнули от облегчения.

Теперь они уже знали, на что смотреть, и Джереми впился взглядом в амниотическую перетяжку рядом с ребенком. Он пытался рассмотреть, не примыкает ли она, буквально предчувствовал, что появится на экране в следующую секунду, и прекрасно понимал, о чем думает врач. Джереми заставлял себя сохранять спокойствие, хотя ему хотелось сказать сестре, чтобы она получше поглядела там-то и там-то (она именно это и делала). Все вместе смотрели на экран, и Джереми знал, что она видит.

Ребенок вырос, заметила медсестра, как будто не обращаясь ни к кому конкретно; размеры плода мешают рассмотреть все в деталях. Она тянула время, меняя картинку за картинкой. Джереми знал, что она скажет. Что с ребенком все в порядке. Но вдруг услышал нечто неожиданное. Врач, мол, попросил сразу же сказать им, если все будет в порядке, поэтому она с радостью сообщает, что перетяжка не примкнула, но все-таки пусть лучше доктор Соммерс удостоверится сам. Она встала и пошла за врачом. Джереми и Лекси ждали целую вечность. Наконец доктор появился, он выглядел усталым и взволнованным — возможно, накануне вечером принимал роды. Но терпение и методичность его не покинули. Понаблюдав за действиями медсестры, он принялся за дело сам, а потом подтвердил:

— С ребенком все в порядке. Она отлично развивается — даже лучше, чем я ожидал. Но перетяжка как будто стала немного больше. Видимо, она растет вместе с малышкой. Хотя я не уверен.

— Может быть, сделать кесарево сечение? — спросил Джереми.

Врач кивнул, словно предвидел этот вопрос.

— У кесарева сечения свои опасности. Это серьезное хирургическое вмешательство. Хотя ребенок жизнеспособен, могут возникнуть другие проблемы. Перетяжка нигде не примыкает, плод развивается правильно, и я боюсь, что кесарево скорее повредит и Лекси, и ребенку. Мы не будем отказываться от этого варианта. Но пока давайте действовать так, как прежде.

Джереми был не в силах говорить. Еще четыре недели.

Он держал Лекси за руку, возвращаясь к машине. На лице жены отражалась та же тревога. С ребенком все в порядке, но хорошие новости — ничто по сравнению с пугающим известием о том, что перетяжка увеличивается, а кесарево сечение пока в планы врачей не входит. Пусть даже доктор Соммерс и не уверен.

Лекси обернулась к мужу, сжав губы. Она казалась усталой.

— Поедем домой, — попросила она, инстинктивно сложив руки на животе, и покраснела.

— Точно?

— Да.

Джереми уже собирался завести мотор, когда увидел, как Лекси закрыла лицо руками.

— Ненавижу! Стоит хотя бы на минуту поверить, что все будет хорошо, то сразу выясняется, что впереди только худшее! Мне так это надоело!

«Мне тоже», — подумал Джереми.

— Я знаю, — успокаивающе ответил он. Больше Джереми ничего не мог сказать. Он хотел подбодрить Лекси, помочь ей, хотя уже понял: жене всего лишь нужно, чтобы ее выслушали.

— Прости, — сказала она. — Знаю, тебе тяжело, как и мне. Ты точно так же волнуешься. Но видимо, лучше владеешь собой, чем я.

Джереми против воли засмеялся:

— Сомневаюсь. В животе все перевернулось, как только вошел доктор. Врачи начинают вызывать у меня отвращение. Прямо мурашки по коже. Клэр ни за что на свете не станет врачом. Уж я сумею настоять на своем.

— Как ты можешь шутить в такое время?

— Так я борюсь со стрессом.

Лекси улыбнулась:

— У тебя может случиться нервный срыв.

— Вряд ли. Это больше в твоем вкусе.

— Да уж, я наревелась за нас обоих. Прости.

— Тебе не за что извиняться. И потом, мы получили хорошую весть. Пока что все в порядке. Ведь именно на это мы и надеялись.

Лекси взяла его за руку.

— Ты готов ехать домой?

Страницы: «« « ... 910111213141516 » »»