Конец сказки Рудазов Александр

Глава 7

Из бояр в светлице сегодня был только мудрый Бречислав. Из воевод – только старый Самсон. Князь Глеб созвал на совет только самых ближних и доверенных. Тех, насчет кого полностью уверен был – Кащею не служат и служить не станут, златом его поганым не соблазнятся.

Девять человек только и сидело за столом. Кроме самого князя, боярина Бречислава и воеводы Самсона были святой отец Онуфрий и старший волхв Всегнев, были Илья Муромец и Овдотья Кузьминишна, младшая баба-яга.

И Иван с Яромиром, конечно. Это они ведь яйцо-то каменное добыли. Они в Тиборск Кащееву смерть привезли.

Оное яйцо утвердилось в самой середке стола. Тускло серело под светом лучины. Окна Глеб распорядился прикрыть ставнями. И для секретности, и так просто – чтоб глаза не слепило.

Князь с утра мучился головной болью, был зол и раздражен.

– Вот ты какое, значит, – мрачно сказал он, постукивая пальцами. – Маленькое. Невзрачное. Совсем куриное, только из камня.

– Утиное уж скорее, – хмыкнул Яромир. – Утка его снесла.

– Так. Утка. Вот что, дружка, расскажи-ка ты нам для начала обо всем по порядку. Вчера недосуг было, а сегодня мы вот все собрались – слушаем.

Яромир заговорил. Неспешно, с расстановкой он изложил все, что с ними этой зимой приключилось.

Когда дошел до битвы в капище, Муромец мерно закивал. Не с самого начала, но там он тоже был, видел. Помог разогнать навьев и расправиться со злонравным человеком-козлом.

Про Очокочи никто тут раньше слыхом не слыхивал. И никому про него интересно не оказалось.

А вот о коте Баюне выслушали со вниманием. Особенно – Всегнев Радонежич. Особенно – о том, как Иван случайно обернул его котенком.

– Молодильная колбаса, говоришь?.. – выпучил глаза волхв. – В жизни такой дурнины не слыхивал. Сам додумался, али подсказал кто?

– Сам… – потупил очи княжич.

– И что, вправду подействовало?

– Ага. Котенком стал.

– Эвона как, – подивился Всегнев. – Но это, наверное, только на кошек действует. Проверю потом. Живой воды-то я немного поднакопил, пока вас не было.

– Я тут подумал… – почесал в затылке Иван. – Может, если водицы-то не только в колбасу натолкать, но и хлеб на ней замесить… а потом вместе сложить… может, так оно еще крепче подействует?

– Молодильный ботербород ладишь? – осклабился Яромир. – Ты, Филин, его слушай, запоминай. Иванушка-то у нас, как оказалось, ведун посильней тебя.

– Недюжинного ума парнище, – согласился Муромец. – А по виду и не скажешь.

Иван, приняв похвалу за чистую монету, аж засиял от гордости. А вот Глеб недовольно поджал губы. Не понравилось ему, что над братом глумятся. Хлопнув по столу, он сказал:

– Поняли про кота. Дальше рассказывай, дружка.

Яромир поведал об остальной части путешествия. Теперь слушали его уж не перебивая, пока речь не зашла о Буяне-острове, да о чудесных травах, что на нем росли. Раскрыв котому, Яромир стал доставать пучок за пучком, выкладывать их, да нахваливать, точно бабка на базаре.

Задержал руку только дойдя до самого дна – там лежали остатки одолень-травы. К ней оборотень даже прикоснуться не мог – пуще огня бы обожгло.

Так что одолень вытащил Иван и тут же похвастался, как лихо зарубил с ее помощью Косаря, дивия-великана.

Даже в лицах изобразил.

– Полезная трава, – согласился Глеб. – Много ее привезли?

– Ну так… Пару раз еще пожевать.

– А что так мало-то?

– Ну уж сколько нарвали… – развел руками Яромир. – Мы, княже, не за травами ездили все-таки.

– А вот шире надо мыслить-то, дружка, – укоризненно сказал Глеб. – С охапкой такой травы моя дружина Кащея бы шапками закидала.

– Да где там взять-то было охапку? Это тебе не лопух все-таки. Одолень даже на Буяне редко рос – так что и за это спасибо скажи.

– Скажу, – кивнул Глеб, прибирая себе ровно половину. – Поделимся по-братски. Одну часть вы себе оставьте, а вторую… слышь, волхв, а ты ее расплодить не сумеешь? Как капусту.

– Попробовать-то можно, – с сомнением взял пучок Всегнев. – Только одолень-трава – она водяная, в реках растет. И капризная зело. К тому же тут листья только, да черешки – а нужно-то семечко. Хоть одно. Вы семян-то не привезли, конечно, хитники?

– Извини, Филин, – мотнул головой Яромир. – Не подумали.

– Это вот дюже плохо, что не подумали, – укорил его Глеб. – Ванька-то ладно, с него спрос небольшой, но ты-то мог бы дальновидность проявить. Ох. Ладно. Прочие травки тоже годные. Колюка вот… полезное растеньице. В самом деле работает?

– То ли нет? – подбоченился Иван, тут же поведав, как метко бил уток на лету.

Воевода Самсон выслушал со всем вниманием и тут же наложил на колюку руки. Благо был стрелковой травки целый кисет – не одну тысячу стрел окурить хватит.

– Просто сжечь ее, значит? – уточнил он, перебирая листочки. – Ну это мы могём.

Ну а адамову голову и трын-траву Яромир передал Овдотье Кузьминишне. Баба-яга обнюхала волшебные растения и сказала, что сварит из них отвары. Из стеблей адамовой головы – защищающий от нечисти, а из трын-травы – придающий храбрости.

– Я трын-траву крушиной разбавлю и ревенем, – сказала баба-яга. – Они отвар смягчат – чтобы страха лишал, но голову не туманил. А то обратятся княжьи гридни в урманских берсеркиеров – так не порадуетесь.

– Это правильно, – одобрил Глеб. – А плохого с этих добавок ничего не будет?

– Да не, что плохого-то? Травы добрые, ласковые, худа с них не будет. Прослабить разве что может… но может и не прослабить.

Когда разобрали подарочки с Буяна, зашла речь и о самом Буяне. Всегнев Радонежич и Овдотья Кузьминишна аж рты разинули, услышав о том, что с ним стряслось.

– Ты… ты что наделал, головушка бедовая?.. – ахнула старуха. – Я… я не ослышалась ли?..

– Да мне-то откуда знать, бабусь? – заморгал Иван. – Ты скажи вначале, что именно услышала, а там уж я и скажу, ослышалась ты или нет.

– Ты… ты Алатырь-камень выворотил?! – закричала на него баба-яга. – На самом деле?! Ты… ты… ты совсем дурак?!

– Да я же как лучше хотел, – насупился Иван. – Меня кот обманул.

– Ивана у нас даже кот обманет, – развел руками Яромир.

– Да и леший с ним, с островом этим, – изрек отец Онуфрий. – Не было на ем ничего доброго, туда ему и дорога.

– Вот так и гибнут земные чудеса, – тяжко вздохнул Всегнев. – С одобрения и под рукоплескания. Тебе, долгополому, легко говорить – туда ему и дорога. А ты понимаешь ли, что то не просто остров был, а плита вековечная под камнем Алатырем?

– Который всем камням земным отец! – добавила баба-яга.

Архиерей только фыркнул. Глеб же смерил волхва и вещунью пристальным взглядом и спросил:

– А что это значит для нас, простых смертных? Что-то изменится?

– Да для нас ничего это не значит, княже, – подал голос Бречислав. – Алатырь-камень – он средоточие невидимых сил. Его исчезновение на тех скажется, кто в потаенном мире живет. Но нам до них дело десятое.

– Интересное дело, – задумчиво молвил Глеб. – А на Кащее это скажется? На войске его нечистом?

– Кащей, касатик, свою смертушку не по пустой прихоти на Буяне схоронил, – поведала баба-яга. – Он таким образом из камня Алатыря силу черпал. Теперь, когда тот на дне морском, сил у него должно поубавиться.

– Вот это радует! – аж просветлел князь. – Может, тогда сразу и напасть на него?

– Не спеши, яхонтовый, коней не гони, – мотнула головой Овдотья Кузьминишна. – Поубавиться-то сил у него поубавилось, я чаю, да только не в сто раз. Не в десять даже. Не знаю уж, насколько он слабее стал, но на хромой козе ты его и сейчас не объедешь.

– Да и войска-то у него не поубавилось, – добавил Самсон.

– И войска не поубавилось, – кивнула баба-яга. – И сам он по-прежнему Бессмертный. Просто силищи в ручищах чуток помене будет, да из мертвых восставать, быть может, подольше станет. Но и только-то. Убить вы его все равно не убьете, докуда иголка его проклятая цела.

– А если его вот взять – и точно пополам разрубить? – спросил Иван. Ему все не давала покоя эта мысль. – Ну вот прямо ровно-преровно, как по ниточке. Что будет?

– Да ничего не будет, – ответила баба-яга. – Просто восстановится из той половины, в которой сердца большая половина. И башку тебе снесет, как куренку. Чтоб с Кащеем покончить, нужно иглу его сломать.

– А иглу не сломать, пока не разобьем яйцо, – подытожил Глеб. – Неужели настолько уж прочное?

– Да сам попробуй, – обиженно сказал Иван. – Мы с Яромиром уже все перепробовали. Не бьется оно.

– Попробуем, – решительно взялся за яйцо Глеб. – Илья Иваныч, сделай милость, покажи силушку богатырскую.

– Это можно, – снял с пояса палицу Муромец.

Палицу его обычный человек не сумел бы и поднять. Три пуда чистого железа, с рукоятью целиком отлито. Такой как ударишь – по пояс в землю вколотишь. А старый порубежник держал ее одной рукой, да еще и помахивал, точно веточкой.

Крякнул Илья Муромец. Размахнулся. Да и шарахнул по яйцу во всю Святогорову мощь.

Стол раздробило в щепу. Пол пробило насквозь. А на яичке – ни трещинки, ни щербинки. Ровно по солнечному зайчику били.

– Гм, – смущенно произнес богатырь. – Ну…

– Я кладенцом рубил, – сказал Иван. – И разрыв-травой пробовали. Хотя она камень и не берет.

– Не поможет против бесовской пагубы ни булатная сталь, ни языческое колдовство, – заявил отец Онуфрий, поднимаясь со стула. – Тут без Господней помощи не управиться.

Волхв презрительно хмыкнул. Остальные тоже глянули с сомнением, но спорить не стали. Архиерей подступил к каменному яйцу и принялся читать молитвы – то тихо, почти не слышно, то переходя на крик. Святой водой его покропил, освященной свечой подкоптил.

Никакого толку.

– Да покарай его Господь… – наконец выдохнул отец Онуфрий. – Вот незадача-то.

– Эх, нам бы сюда ту мышку… – размечтался Иван.

– Какую еще мышку? – не понял Глеб.

– Да ту, которая хвостиком махнула и золотое яйцо разбила.

– Какое еще золотое яйцо?

– Которое символ мироздания. Семя, заключающее в себе жизнь и вселенную.

– Вань, ты бы помолчал, а? – поморщился князь. – Я тебя люблю, конечно, но ты меня бесишь иногда.

Собравшиеся мрачно уставились на яйцо. Вот она, Кащеева смерть, прямо в руках. А проку от нее ровно столько же, как если б она все еще была на Буяне.

– Еще есть что предложить, други? – обвел глазами присутствующих Глеб.

– Может, и не колотить его тогда? – наморщив лоб, сказал Самсон. – Главное, что есть оно у нас. Давайте о том и объявим Кащею. И скажем, что коли он нос из своего терема высунет, хоть одного русича пальцем тронет – мы ему тут же и упокой споем.

– Ага, вон оно что удумал… – медленно протянул Глеб. – Ишь какая стратагема-то…

– А то больше! – оживился воевода. – Велим ему дань нам платить за жизнь и спокойствие! Златом и серебром! А то даже прикажем за нас стоять, помогать в случае нужды! Кащей со своим войском – это же ух какая силища! Нападут на нас те же суздальцы или рязанцы – а мы р-раз… и Кащея на них натравим! Заместо пса цепного у нас будет!

– Интересная мыслишка… – заулыбался князь. – Брата я Кащею, конечно, не прощу никогда, но раз уж одолеть его по-прежнему не можно, то по рукам и ногам сковать, а там, быть может, и на пользу себе обратить…

– Не выйдет, княже, – вздохнул Бречислав. – Кащей мыслит иначе, чем мы, но уж глупцом его точно не назовешь. Это же он это яйцо создал. Он в него свою иголку заточил. Ему лучше всех известно, что на нем за чары, и как их разрушить. И он всяко поймет, что грозим мы ему смертию только потому, что воплотить угрозу не в силах.

– Догадается, думаешь? – поморщился Глеб.

– Обязательно догадается. Более того – точно будет знать, что яйцо его у нас, но мы его до сих пор не вскрыли. Лучше уж помалкивать – тогда, быть может, он и не прознает еще, куда оно делось.

– Значит, прежде всего нужно все-таки яйцо расколотить, – решил Глеб. – А там уж будем размышлять – сразу ли Кащея убивать или заставить его вначале людям послужить. Искупить прегрешения, так сказать.

– Сразу, – решительно грохнул по столу отец Онуфрий. – Ты, княже, прости меня, если грубые слова скажу, но коли ты с врагом рода человеческого в торги вступишь – от церкви отлучу. Негоже так.

– Вот удивительное дело, но я сейчас с этим долгополым полностью согласен, – добавил Всегнев Радонежич. – Никогда не думал, что так случится.

– Хватит, святые отцы, довольно, – отмахнулся Глеб. – Еще вы меня тут учить будете, как верно княжеством править. Поскольку яйцо все едино непрошибаемо, говорить пока что тут и не о чем. А вот нет ли у кого еще мыслей о том, как бы его раскокать?

Воцарилось молчание. Супротив каменного яйца применили уже все средства.

– Может, в Рипеи сходить, в гору огнистую его кинуть? – предложил Иван.

– Да не горит оно в огне, пробовали уж, – ответил Яромир. – Ты его сам в костре целую ночь продержал.

– То в обычном огне. А тут гора огнистая. Вдруг сработает?

– А коли нет? Коли и там цело останется? Из такой горы мы яйцо уже никаким манером не извлечем. Так и будет лежать веки вечные, Кащею на радость, нам на погибель.

– Оно верно, – вздохнул Глеб. – Только что делать-то тогда еще?

– Богов вопросить можно, – подал голос Всегнев Радонежич. – Старых. Они, конечно, на нас обижены крепко, но если жертву им принести побогаче – могут помочь.

– Человечьи жертвы идолищам приносить не дам! – рявкнул отец Онуфрий.

– Что сразу человечьи-то?! – возмутился волхв. – Не едят наши боги людей, сто раз уже говорил! Быка им надо в жертву. Черного. Тогда смилостивятся.

– И быка нечего на требищах ваших смрадных резать! – вызверился архиерей.

– Тихо, тихо, отче, – поморщился Глеб. – Не обеднеет княжество с одного быка.

– Да не в быке дело – а в бесчестии! Кощунство это, княже, языческое и богопротивное!

– Тихо, – повторил князь. – Ничего. Не черти все-таки какие, а боги пращуров наших.

– Да не боги они!..

– Ты, святой отец, не гоноши, – недобро глянул Глеб. – Нишкни. У нас тут, сам знаешь, что с восхода приближается. Чтобы Кащея одолеть, я с кем угодно ряду заключу, у кого угодно помощи попрошу. Даже у врага заклятого.

Отец Онуфрий аж покраснел от гнева, но дальше спорить не стал. Уселся и уставился на волхва, словно тот ему в кашу плюнул.

– Быка дадим тебе, Всегнев Радонежич, – пообещал Глеб. – Только… черных вроде как нету. Поищем, конечно, но вообще у нас тут белые только и бурые. Как-то так сложилось уж.

– Ну давай белого, – согласился волхв. – Али бурого. Любого давай, лишь бы пожирнее.

– Завтра доставят его тебе, – кивнул князь. – Подскажут что боги старые – то и ладно. Но все-таки хотелось бы и понадежней чего… а то я, так уж вышло, тридцать два года уже землю топчу, шестой год уже Тиборском правлю, а только от богов помощи ни разу еще не видал. Все на себя надеяться приходится, да на людей верных. Есть еще у кого мысли, как оное яйцо расколоть?

– У сестры моей спросить совета надобно, – предложила Овдотья Кузьминишна. – Не серчай, Глебушка, я ж в семье-то младшенькая, мне о Кащее не так и много ведомо. А вот сестрица моя наистаршая… она помудрей меня, ей многие тайны известны. Чаю, сумеет что-нибудь подсказать.

Все задумчиво покивали. Что баба-яга на свете не одна, а три – то сидящие за столом знали. Овдотья Кузьминишна – старушка добрая, много кому помогла и ведовством, и советом. Ее и князю Глебу есть за что поблагодарить, и воеводе Самсону, и самому Илье Муромцу. Братья Волховичи с ней и вовсе в дальнем родстве состоят, хотя об этом здесь знали уже не все.

Другое совсем дело – баба-яга середульняя, Яга Ягишна. Выжившая из ума карга, злобная людоедка, в жизни никому не помогавшая, а только вредившая. Эта верно служит Кащею, ибо ненавидит людей всем сердцем.

Но есть и третья. Самая старшая, мудрая и могущественная. О ней все тоже слышали, но и только-то. Где живет, как звать – неизвестно.

О том бабушку Овдотью и спросили. Та покряхтела и неохотно сказала:

– Звать нашу большуху – Буря-яга. А живет она на полуночи, на краю Кащеева Царства, у реки Мезени, в землях навьев.

– Неблизкий путь, – молвил Бречислав. – Но если она знает, как яйцо открыть… надо к ней наведаться.

– Может знать, – поправила баба-яга. – А может и не знать. Я с ней давненько уж не видалась. Большуха наша сейчас уж не в себе – стара шибко, с головой непорядок. Наведайтесь к ней, да будьте осторожней – она коли с левой ноги встанет, так и зашибить может.

– Ладно, бабусь, наведаемся к ней, – сказал Яромир. – Нам с Иваном не привыкать землю ногами мерить. Только как нам ее сыскать-то? Я в тех местах не бывал, дороги не знаю.

– Завтра дам вам для того средство, касатик, – успокоила баба-яга. – Ложитесь спать и не волнуйтесь. Утро вечера мудренее.

Глава 8

Спать-то никто не лег, конечно. Обеденное еще только время. Разошлись все по делам повседневным. Князь во двор вышел, судить и рядить по справедливости. Воевода в гридницу отправился, детских да отроков гонять. Баба-яга в избушку свою вернулась, отвары варить да снедь гонцам в дорогу собирать. Илья Муромец с Иваном-Дураком в корчму двинулись, да на торги еще потом.

А вот Яромир с Бречиславом вышли из кремля, свернули за угол и зашагали по пустынной улочке. Там их уже поджидал меньшой самобрат – Финист Ясный Сокол.

– Ну что, проследил за ним? – спросил Бречислав.

– Сверху приглядывал, – ответил фалколак. – Только заприметил он меня, видимо. Под крышей схоронился, вон в той хибаре. Я уж ждал его, ждал – не выходит. Обернулся, внутрь вошел – а его там нету уже. В подполе лаз оказался, он огородами скрылся.

– Ну, значит, мой черед, – молвил Яромир. – Ты, братка, тогда дальше приглядывай, чтоб нас не заметили. А мы уж по следу пойдем.

Финист кивнул, ударился оземь и вспорхнул небывало крупным соколом. Поднявшись в воздух – повис там, точно к небу прибитый.

А Бречислав и Яромир вошли в хибару, оказавшуюся пустой и очень грязной. Там и верно нашелся лаз, который вывел аж на соседнюю улицу, почти к самой крепостной стене.

Здесь Яромир кувыркнулся через голову, становясь волком, принюхался к утоптанному снегу и засеменил на восход. За ним поспешал Бречислав.

Запах, что искал Яромир, был хорошо ему знаком. Лучше любого другого. И привел он к небольшой избе на отшибе – с темными окнами, запертой изнутри дверью.

Она недолго оставалась запертой. Бречислав обернулся вокруг себя на одной пятке, стал полным тавролаком и саданул рогатой башкой. В проход громадный человек-бык протиснуться не мог, поэтому вернулся в прежний вид.

Тут же рядом приземлился и Финист. Братья-оборотни кивнули друг другу и шагнули в сени. Там громоздилась всякая рухлядь – старые вожжи, тележные колеса, рваные валенки. Было темно и пыльно.

Так же оказалось и в избе. Печь не топилась, холод стоял почти тот же, что и снаружи. На полках выстроились ряды кувшинов и жбанов, в сундуках лежала ветхая одежда. На столе – одинокая миска с водой.

Бречислав заглянул туда и отпрянул. Вода дрожала, словно рядом кто-то топал, и отражался в ней хоть и потолок, но явно не этой избы.

– Не смотрите в миску, – одними губами произнес боярин. – Чуешь что, Яромир?

Волколак принюхивался. Он слышал искомый запах, но не мог понять, откуда. Тот струился по избе, доносился не то из какого сундука, не то из печи, не то…

– А нет ли здесь подклети? – спросил Яромир.

Подклеть нашлась. Лаз был почти не виден, сливался с половицами. Бречислав сунул пальцы в едва заметные пазы, понатужился и вырвал крышку с мясом. Та была заперта изнутри.

Бречислав, Яромир и Финист по очереди спрыгнули вниз и оказались в просторном, освещенном дюжиной свечей погребе. Тут было чисто, прибрано, на столе стояли плошки и чарки.

А к стене прижимался перепуганный человек в черной манатье. Княжеский лекарь, лучший рудомет Тиборска.

Именно руда и была во всех плошках и чарках. Кровь человеческая. Князей, бояр, воевод – всех, кого этот лекарь пользовал.

И наособицу – кровь оборотня. Яромира Серого Волка.

Это на ее запах он сюда шел.

– Ну здравствуй, друже, – подошел к хозяину избы Бречислав. – Недурную ты коллекцию собрал. Но моей-то нет у тебя?

– Нету, – скрипнул зубами лекарь. – Сам знаешь. Ты потому и отказывался всегда, боярин? Знал, верно?

– Не знал, – ответил Бречислав. – Кабы знал – давно б уже тебя под микитки взял. Просто меня еще батюшка учил, что коли кто тебе кровь пустить хочет – такого человека стерегись. Добра тебе он точно не желает.

– Мне сии телесные жидкости для изучения потребны! – сделал тщетную попытку лекарь. – По цвету их, по запаху, по вкусу я болезни определяю и методы лечения!

– Ты перед нами-то не распинайся, – хмыкнул Яромир. – Мы ж поняли уже все, кто ты есть. Ты это дело князю затирать будешь – может, и поверит.

Лекарь нахохлился и замолк. И то, братья Волховичи отнюдь не глупы, колдовской скарб сразу распознали. У обычных рудометов не висят на стенах волосяные наузы, не плещется в бадье вода, которой умершего обмывали, не лежит в черном круге куколка с иголками во лбу и чреве.

Финист поднял эту куколку и аж присвистнул. Была та проста, бесхитростна, но имела явное сходство с князем Глебом.

– То-то светлый князь в последнее время животом мается и на головную боль жалуется, – молвил фалколак. – Порчу наводишь, вымесок?

– А ты меня не виновать, рыло скобленое! – зашипел лекарь. – Бога славь, что я с вами, полулюдьми, разобраться не успел! А то бы ходили вы у меня до ветру через каждый час, да кишки собственные через пасть выблевывали!

– Ну, то еще не смертельно, – рассудительно сказал Яромир, выплескивая из кувшинца свою кровь. – Колдун ты, я погляжу, слабехонький, раз на большее не способен.

– Но ответ перед князем держать все едино будешь, – добавил Бречислав, изучая плошки. – Тем более, что тут и его «телесные жидкости» присутствуют. Чаю, не обрадуется он такой новости. Все свои хождения до ветру тебе припомнит.

– Иголки-то из его куколки извлеки, братка, – сказал Яромир Финисту. – И глянь там в углу – нет ли еще чьих образов?

Нашлись и другие. Все те же бояре, воеводы. Архиерей был. Волхв Всегнев. Илья Муромец. Все три Волховича. И даже иноземные князья, начиная с Всеволода Большое Гнездо.

Его крови, правда, в плошках не обнаружилось. Не успел, видать, ее лекарь заполучить, руки коротки оказались. Про запас куколку сделал, на будущее.

– А Ивана нет, – заметил Яромир. – И кровь ты у него брать не стал. Что так?

– Да от Ваньки-то Дурака легко избавиться, – ответил лекарь. – Да и вреда от него нет. А вот вы у бессмертного царя уже в печенках сидите, перевертыши. После Глебки-князя вы у меня первые были на очереди.

– Ну прости тогда, что слишком рано пришли, – осклабился Финист. – Обидно тебе, наверное?

– Да черт бы с вами, – равнодушно откликнулся лекарь. – Все едино бессмертный царь от вас места мокрого не оставит. Трепыхайтесь, пока можете.

– Ты почто вообще Кащею-то служишь, голова ученая? – спросил Бречислав. – Ты же не лембой. Не нелюдь. За злато продался?

– Злато мне ваше даром не нужно, – ответил лекарь. – По зову сердца я ему служу. Прав Кащей.

– Прав?.. – вскинул брови Финист. – А тебе ведомо вообще, что он людей замыслил извести? Всех до единого.

– А вот вовсе и не всех до единого. Своих подданных Кащей пальцем не тронет – хоть людь ты будь, хоть нелюдь. Кто ему присягнул – тот жив будет и богат.

– Ну-ну, – изогнул уголки рта Бречислав. – Свежо предание, да верится с трудом.

– Зря тебе не верится-то, перевертыш. Коли б у вас ума хватило, то и вы бы давно Кащею присягнули, да и жили бы себе спокойно. И все родные ваши, все друзья. Коли и они тоже присягнули бы, конечно.

– Погоди, – поднял руку Яромир. – А если – ну вот представим такое на минуту – все люди на свете Кащею присягнут. Тогда что?

– Ну… тогда… тогда, наверное, Кащей никого и не тронет, – с легким сомнением ответил лекарь.

– Э-э, да ему, выходит, просто власть нужна, – усмехнулся волколак. – Жадный он просто. Любит, чтоб кланялись ему. А разговоров-то было, разговоров…

– Да не ради власти! – возмутился лекарь. – Не ради власти! Вот вы, перевертыши, гнусные все-таки твари! Все наизнанку вывернули!

– Это да, мы такие, – согласился Бречислав. – Все наизнанку выворачиваем, на то и перевертыши. Добро у нас в зло превращается, а зло – в добро.

– Тебя мы тоже наизнанку вывернем, – пообещал Яромир. – Берите его под локотки, самобратья.

Сопротивляться лекарь даже не пытался. Пожилой, хилый телом, да супротив трех оборотней? Любой из них и в одиночку бы его скрутил.

Вытащили Яромир с Финистом старика наверх, поволокли. Бречислав позади нес куклу князя, наузы, скляницы с кровью и прочее добро. Прихватил и всякого из запасов его травных – ромашки толченой, душицы, зверобоя, молочай-травы.

Запаслив был боярин, любую дрянь в дело пускал.

Перед всеми лекаря срамить не стали. Дождались, покуда князь закончит ежедневный правеж, тогда уж и перетолковали с глазу на глаз. И надо было видеть, как менялось лицо Глеба по мере того, как он слушал. Возмущенный поначалу и разъяренный даже тем, что боярин с братьями самовольно схватили его личного лекаря, он то краснел, то бледнел, то раскрывал рот в немом ужасе.

А уж когда ему показали сделанную по его подобию куклу с дырками от игл…

– В острог!.. – только и выговорил князь. – В острог его!..

Дар речи вернулся к нему только когда лекаря уже увели. Вот тогда-то князь затопал, стиснул кулаки, да гневно возопил:

– Ах ты ж облуд суемудрый! Вот ты мне как отплатил?! Как сыр ведь у меня в масле катался, а!..

Разозлившийся князь стал размышлять, как ему этак удавить лекаря, чтобы тот подольше мучился, но государственные думы прервал гонец. Весь в мыле, он с порога закричал, что город в осаде, да не людьми, а зверем лесным!..

– Иди ты, – недоверчиво сказал Глеб, натягивая шапку.

Не соврал гонец. Покуда князь с дружинными скакали по торгу, навстречу бежали все новые люди. А подлетев к воротам, Глеб нашел их запертыми. Гридни, отроки и детские стояли на вежах с луками да самострелами.

Поднялся туда и сам князь. Поспешно вскарабкался по лестнице, глянул вниз – и ахнул.

Волки. Сотни волков бродили вокруг посада, скреблись в избы смердов. То тут, то там виднелись трупы – и клыкастые пасти покрылись кровью. На тех, кто отбивался, набрасывались по двое и по трое, рвали глотки.

Князь и присные смотрели на это с оторопью. Всякого они ждали, ко всему были готовы, но такого не предвидели.

С людьми воевать – оно привычно. А вот со зверьем лесным… нет, ну тоже привычно, конечно. Князь Глеб на охоту хоть и не каждый день, но ездил.

Но чтоб лесное зверье само из леса к людям вышло, да такой толпой, да словно войско организованное…

– Полисун, – чуть слышно произнес Яромир на ухо Бречиславу.

– Без него не обошлось, – согласился старший брат.

И то. Как еще это можно объяснить? Кровавая плеть Волчьего Пастыря – единственное, что может вот так управлять волками. Похоже, из всех леших он проснулся самым первым и теперь гонит на прокорм целые стаи. А те оголодали за лютую зиму, так что повинуются охотно.

– Что делать будем, княже? – пробасил Самсон. – Охоту устроим?

– Придется, – угрюмо ответил Глеб. – Седлай коней, воевода, бери собак, созывай дружину. Илью Иваныча кликни, да этих, новгородских гостей… Бову с Васькой. Башкир с поляницами дожидать не станем, а то зверье мне всех данников поест.

Сборы подзатянулись. Все-таки одно дело – просто волчья охота, забава молодецкая, и совсем другое – вот это все. Эти серые, сразу видно, улепетывать от стрел не станут, гиков и улюлюканья не испугаются.