Дракон Дашков Андрей
Недавно Крошка Алекс переступил черту. Две недели назад он застрелил полицейского, и до сих пор его одолевал зуд. Это было как невидимая проказа; зуд раздирал мозг и внутренности. Алекс просто стал очередной жертвой эпидемии. Ему хотелось убивать снова. Он вступил в клуб убийц, из которого начинался путь к смертельной инъекции или в газовую камеру. Крошка Алекс предпочел бы умереть на улице от руки такого же бандита, как он.
Его сны были наполнены ледяным черным ветром, который выл в пустоте, будто сирены патрульных машин. Снова и внова из мглы проступало лицо здоровенного типа в форменной одежде и с пушкой в руке. Громила собирался нажать на спуск, но мгновением раньше рявкала пушка в руке Алекса.
В сновидении пуля была огромной и летела медленно; она напоминала серебристый катер, оставляющий в океане воздуха кильватерный след. Потом она врезалась в белый, словно выточенный из слоновой кости лоб – и распускался багровый цветок, выплескивая отвратительные лепестки, а вой сирен достигал болевого порога…
Крошка Алекс должен был убивать наяву, чтобы убить свой сон.
Оба его приятеля теперь казались ему сопляками. На их руках тоже осталась чужая кровь, но они еще никого не забили до смерти. Пропасть разделяла убийц и всех прочих. Обратного пути не было.
Алекс не чувствовал ни малейшего раскаяния. Только жажду. В его больном мозгу пылал костер, который можно было погасить разве что новой кровью.
На какое-то время он стал королем улицы. Его маленькое королевство принадлежало ему только по ночам. Он знал, что просуществует оно недолго, и ощущение зыбкости лишь делало Крошку Алекса еще более опасным. Он ни во что не ставил чужие жизни, но ему было плевать и на свою собственную. Комплекс неполноценности превратил прыщавого недоноска в чудовище, а пистолет уравнял его с теми, кого он ненавидел за физическое превосходство над собой. Понятно, что таких было подавляющее большинство. Свою роль сыграла и тщательно скрываемая гомосексуальная наклонность. Педераст, бандит, шакал в одном флаконе, от которого разило отнюдь не духами. Содержимое перебродило в гремучую смесь.
Жизнь уже давно казалась Крошке чем-то вроде компьютерной игры: устройство непостижимо, программы написаны каким-то умненьким говнюком по заказу жирных королей, владеющих всем миром – и не только по ночам. Что же оставалось Алексу? Ведь он начинал с одного из самых нижних уровней, пройти который полностью и подняться на следующий было так же трудно, как отсосать собственный член. Слишком много препятствий, врагов и ловушек; слишком мало денег и мозгов. Но, несмотря на свою ограниченность, Крошка понимал, что все предопределено заранее – дальше его просто не пустят. В этой проклятой игре были установлены ограничители, отсекавшие путь наверх всякому отребью вроде него. Он был сырьем цивилизации – и одновременно ее отбросами. Она пожирала собственное дерьмо, чтобы продолжать существование и поддерживать иллюзию прогресса. Крошка Алекс, к его огромному сожалению, был слишком ничтожен даже для того, чтобы непереваренной костью застрять у нее в кишках. И все-таки он пытался.
Крошка почти обрадовался, когда до отвращения предсказуемая игра совершила неожиданный поворот. Такое случалось редко, но зато сулило возможность поразвлечься. Он увидел придурка, на котором была самая настоящая звериная шкура, запачканная кровью.
Существо не попадало ни в одну из известных Алексу категорий. Оно казалось порождением чьей-то больной фантазии и явно прибыло издалека – возможно, прямиком из наркотического бреда. Однако при всем том оно не выглядело нелепым, словно какой-нибудь дурацкий монстр из комиксов.
Волосатый карлик наверняка не мылся уже много суток. Видимые части лица были гладкими, как у ребенка, и красными, как у запойного пьяницы. Одна рука находилась в неестественном положении. Но Крошка Алекс ни на секунду не принял его за бездомного калеку из тех, что роются в мусорных баках, собирая объедки. Бродяг он не трогал, считая это ниже своего достоинства. Уродец держался вызывающе прямо. Он уступал Алексу в росте, зато был шире в плечах. И смотрел он как-то странно. Под действием этого взгляда у Крошки вскоре возникли проблемы. Серьезные проблемы.
Мор понимал, что эти трое хотят напасть на него не потому, что испытывают голод. В их действиях не было никакой рациональной необходимости. И в пустых глазах вожака он увидел подтверждение этой бессмыслицы. Подобным образом вели себя дегро. У Мора не осталось сомнений – с дегро Кен всегда поступал одинаково.
Это была его вторая настоящая схватка, и установить контроль оказалось намного проще, чем в первый раз. Но на саму атаку он потратил энергию, источник которой сделался недоступным, как только Дубль разделился.
В какой-то момент Алекс начал видеть то, чего не должен был видеть. Затем к зрительным образам добавились звуки и запахи, а некоторое время спустя он уже осязал чью-то вывернутую наизнанку липкую кожу и ощущал дьявола внутри себя. Что-то проникло в его плоть, стало его новой плотью, непривычной, будто он втиснулся в резиновый мешок для перевозки трупов. А его плоть в результате подмены была отдана на растерзание невидимому палачу.
На стенах переулка, на грязных мусорных контейнерах, на крышках канализационных люков, на заплеванном асфальте, в мутных лужах и даже в небесах появились изображения. Они непрерывно менялись, перетекая друг в друга и создавая пространственный лабиринт, в котором очень скоро увязал взгляд. Наступал паралич внимания. Этих изображений – но не совсем изображений! – были десятки, сотни, тысячи. За ними скрылся силуэт маленького волосатого говнюка.
Крошке Алексу показалось, что он под кайфом угодил в какое-то дурацкое компьютерное кафе, только не испытывал от этого ни малейшего удовольствия. Он почувствовал себя так, словно его мозг был краном в огромной цистерне с дерьмом и теперь кран прорвало. Вовне выплеснулось то, что хранилось прежде в искалеченной памяти Алекса, – наглухо запертое, запечатанное болью, залитое алкоголем, замаскированное наркотиками, уже почти забытое и спрятанное от самого себя. Но сейчас ЭТО возвращалось.
Тошнотворные переливающиеся «картинки», которые воспроизводили с чересчур изощренными подробностями различные эпизоды поганой жизни Алекса, окружали его; ненавистные голоса вползали в уши, запахи вливались в ноздри и хватали за желудок. Он сделался податливым, как презерватив. И что-то – чужая неумолимая воля – натягивала его, пустого и прозрачного, на чудовищно искаженную материализацию воспоминаний и грязных фантазий. Хуже всего было то, что он не мог остаться пассивным зрителем извращенного шоу, где демонстрировалось содержимое его вывернутой наизнанку душонки. Пока помои удерживались внутри, импульсы безумия были направлены вовне, на разрушение несправедливо устроенного мира; сейчас все стало наоборот: Крошка поневоле занялся самоуничтожением. К этому его принуждало несметное количество двойников, корчившихся в глюках, – псы, озверевшие от многолетнего голода и раздиравшие хозяина на куски после того, как им удалось выбраться из вольера.
Алекс даже не думал о том, кто открыл вольер. Ему было не до этого. Наручные часы отсчитали всего несколько секунд. Их хватило, чтобы он свихнулся окончательно. По бедрам сползало что-то теплое. Анальный сфинктер подвел Крошку впервые за последние пятнадцать лет его жизни. Он обделался, но это был сущий пустяк в сравнении со всем остальным.
Реальность рассыпалась на тысячи фрагментов. Соответственно, Крошка Алекс развалился на тысячи человекоподобных существ, проживавших заново худшие моменты своих гнусных жизней. Концентрация мерзости превышала все мыслимые и немыслимые пределы.
Он насиловал свою мать, и дружки помогали ему… Его самого насиловал папаша, у которого смердило изо рта и которого он не помнил, но точно знал, что не ошибся… Он вскрывал себе вены ржавым тупым ножом… Он отрезал кошке голову… Задыхался в гигантской давильне и слышал, как трещит его грудная клетка… Он стал кастратом и пел в церковном хоре… Злейший враг кончал ему в рот… Убитый полицейский с дырой в груди, улыбаясь, подходил к нему, хватал его за уши, целовал взасос, а затем откусывал Крошке губы и язык… Совсем еще маленький Алекс изучал с помощью опасной бритвы анатомию девочек… Он лежал с распоротым животом, и крысы пожирали его кишки… Он заживо переваривался в чьем-то желудке… Ему забивали гвозди в череп, превращая в пародию на сенобита…
И это была только ничтожная доля того, что зафиксировало его рассыпавшееся на песчинки сознание. А было еще и то, для чего в ограниченном лексиконе бедняги Алекса не нашлось слов. Стертый в порошок жерновами внезапного ада, он так и не успел понять, что к этому причастен волосатый карлик. Алекс утратил связь с реальностью и не знал, что происходит с двумя его дружками.
Тех тоже поджидало безумие, превратившее их в легкую добычу.
Трое дегро были полностью дезориентированы, но Мору это дорого обошлось. Он впервые использовал ПОТОК и столкнулся с тем, что Кен, обучая его, называл отдачей. Здесь просматривалась лишь отдаленная аналогия с огнестрельным оружием. Всякое воздействие на чужое сознание в случае неподготовленной атаки было чревато опасными последствиями для самого атакующего. Отраженное влияние стирало грань между объектом и субъектом.
Соединившись с Тенями дегро, растворившись в них, поднимая их из потаенных глубин на уровень физической реальности, он испытывал то, что можно было сравнить только с заражением смертоносным вирусом. Он ощущал ЭТО как возникновение и развитие посторонней агрессивной формы жизни внутри себя – жизни примитивной и абсолютно чуждой. Но примитивные формы в конечном итоге всегда одерживали верх над более сложными, которые рано или поздно погибали. От такой контратаки у Мора не было защиты. Изменения на уровне структуры разрушали его сознание.
ПОТОК в качестве оружия оказался для него слишком мощным. То, что хлынуло из открытых им шлюзов, поглотило Мора целиком и унесло с собой, высасывая разум. Лишенный ориентиров, он погрузился в хаотическое нагромождение иллюзий. Он кружился в воронке безумия – несмотря на сдвиг во времени, ее все сильнее раскручивали трое обреченных существ из погибшего мира. Эти трое, превращенные ПОТОКОМ в трансляторы, плодили кошмары, реактивная сила которых увлекала слившиеся воедино Тени в их же бездонное нутро – и шансов вырваться оттуда у Мора было столько же, сколько в том случае, если бы он попал в гравитационное поле черной дыры. И нечто сулило продолжение существования измененного сознания, устремившегося по запретному пути к вечности, после смерти и распада тела.
Он не мог прекратить это по своей воле; у него не осталось энергии, чтобы ликвидировать пролом в защитном коконе, образовавшийся в результате отдачи. Он никогда еще не был так близок к смерти – и вдруг сквозь бесконечно отвратительные образы агонизирующей жизни увидел ЕЕ – не Ту, Что Приходит Сама По Себе, а Последнего Утешителя, появление которого предсказывала и обещала Книга Мертвых Супраменталов. (Записанную частично на металлической фольге, а частично на человеческой коже Книгу Кен нашел там, где только ее и можно было найти, – на теле мертвеца, принадлежавшего к Братству Обители.)
Это означало, что Мор сам вызвал Утешителя, смирившись с неизбежностью, и ставило под сомнение его естество, его суперанимализм, но ему уже было все равно – Утешитель, фигура которого излучала слепящий свет, приближался к нему, как медленно двигающийся разряд молнии. В этом свете все казалось ничтожным, в том числе утраченная жизнь. Стиралась грань между бытием и небытием. Сквозь пелену, созданную органами чувств, проступал иной облик мира – именно облик, будто мир был поглощен Утешителем, а Мор спасен от исчезновения ценой растворения тела.
Нечто отдаленно похожее он испытывал, когда Кен посылал в странствие Тени Дубля, однако сейчас Мор претерпевал радикальное изменение. Прежде неизвестное ему существо вырвало его из лап смерти и отправило туда, где не было разницы между мгновением и вечностью.
Сознание стало осью, на которую были нанизаны все уровни и вокруг которой вращалась вселенная. Эта полая ось, заключавшая внутри себя сознание, словно костный мозг, представляла собой коридор сквозь время. Длина его измерялась бесконечностью. И каким-то непостижимым образом «ось» замыкалась в «кольцо», что делало абсурдной саму идею прошлого и будущего.
Мор почувствовал, что значит полностью оказаться в чужой власти. Сам он не мог ничего. Он был ничтожным сгустком восприятия, захваченным врасплох подлинным и необратимым превращением, абсолютным дикарем в беспредельности, открытой ему… кем?
Он вдруг узнал. Не лицо, нет – существо меняло маски с такой же легкостью, с какой стирало следы своего пребывания не только на сменявших друг друга с невообразимой быстротой планетах, но и в пророческих снах очередных жертв, – Мор узнал эманации, которые впервые уловил, стоя в душной тьме железобетонной ловушки за смехотворным препятствием в виде стальной двери и ощущая страх матери каждой клеткой тела. Страх сочился из нее, как пот, как кровь, как сдавленное дыхание.
Мор сделал еще одно открытие: изначальная агрессия, пройдя сквозь живые фильтры, оборачивалась страхом. И это была не самая впечатляющая трансформация. Мору предстояло принять то, чего не мог вместить его разум: нового бога в мире без богов. Бога в облике отца, убивающего мать, ломающего ей хребет. Дающего жизнь, отбирающего жизнь. А выбор был сделан без участия ныне живущих – несколько поколений назад, при зарождении безликого чудовища, называемого абстрактным словом «Программа» и требующего нескончаемых жертвоприношений. Жестокость? Это было что-то из рабского языка митов. Целесообразность? О да, теперь Мор если не увидел цель, то по крайней мере познакомился с аргументами, опрокинувшими его жалкие щенячьи представления о пути суперанимала.
И осталась только одна причина для сомнений: он по-прежнему не принадлежал самому себе.
30. Самоубийца
Вблизи Башня Света представляла собой мощный каменный бастион, воздвигнутый на вершине скалы. К ней вели ступени, вырубленные в ледяном склоне. Ее подножие облизывали застывшие языки холодного пламени.
Выйдя из луча, Барс мог рассмотреть Башню во всех подробностях. Он понял, что это древний маяк, бессмысленное устройство с точки зрения супера, однако для всех остальных оно означало нечто большее, чем ориентир, сделавшись символом выживания. Маяки заменяли древним путеводные звезды и предупреждали об опасности. А в мире, где звезд никто не видел…
Барс рассмеялся. Он смеялся прежде всего над собой, но также и над митами с их наивными упованиями. Ну вот они здесь – и что дальше? Отсюда только один путь – в темноту, которая теперь покажется этим полуживотным еще страшнее.
Улыбка примерзла к его лицу, когда он осознал, что происходит. Свет! Как всегда, свою роль сыграл проклятый свет, проникавший во все закоулки памяти. Барс невольно вспомнил, как Дракон проник в его идеальное убежище, и оно сразу же перестало быть идеальным. С чего все началось? С реанимации мертвых механизмов. Кабины лифтов двигались в шахтах. Лампы светились в обесточенных сетях… Кое-кто снова овладевал чудовищной энергией, на которую намекали только молнии, сверкавшие в небесах без Бога. Но теперь не нужны были и посредники между сознанием и материей.
Барс бросил взгляд на митов, которых он все еще удерживал в зоне своего влияния. Они молились, опустившись на колени. Жалкие рабы оставались рабами независимо от того, где находился и кем был их истинный хозяин. Однако Барс утратил власть над ними. Он не мог презирать этих обреченных, потому что сам был обречен. И в отличие от них он испытывал абсолютное, законченное, непоколебимое одиночество.
Миты обрели то, чего он лишился навеки, – Церковь, Веру, Утешение. Не имело значение, что церковь – всего лишь древний маяк, чудом уцелевший на берегу замерзшего моря. Церковь стояла там, где и положено: на краю черной бездны, накрытой ледяной плитой, на краю смерти, бессмыслицы и пустоты. Рядом, будто воплощая зловещую иронию, находилось кладбище суперанималов – трофеи вместо могил иерархов. А за мучениками дело не станет – Барс был уверен в этом. Церковь означала возрождение старой цивилизации. Она посылала свет тем, кто блуждал, затерянный в темноте. Она ждала возвращения своих разбежавшихся овец…
Барс должен был ее разрушить. Он сделал бы это, даже если бы вдруг осознал себя слепым орудием Дракона. Но маскировка Z-1 была безупречна. И поэтому состарившийся суперанимал думал, что это ЕГО схватка. Дуэль без права Передачи.
Святой спускался к нему в окружении роящихся фантомов. Огненный фронт, феерия света, стая танцующих ангелов, а на другом уровне реальности – ложные Тени. Барс ни разу не видел настоящего облика своего врага, но узнал его сразу в тысяче масок, ни одна из которых не давала представления о том, что скрыто за нею. Этим Святой напоминал ускользающего от ответов Бога суггесторов и митов.
Барс не стал вытаскивать бесполезное оружие. Он также подавил в себе внезапное желание потрогать четыре глубоких параллельных шрама на лице, протянувшиеся от правого виска до скулы. В отличие от других, полученных раньше или позже, эти шрамы сохранились до сих пор и были достаточно хорошо ощутимы. Он оставил их как напоминание, как нестираемое клеймо. Единственная рана, нанесенная им самому себе. Он изуродовал свое лицо собственными когтями, когда пытался содрать с него несуществующую Маску Зверя. Ему казалось, что плоть обугливается от жара, а оба глаза превратились в лужицы расплавленного свинца. Заметавшись, он ронял капли, подпалившие шерсть и до кости прожигавшие мясо…
В ту кошмарную минуту его рука не принадлежала ему – как и огромная часть сознания, которой завладел супраментал. И продемонстрировал Барсу, что есть оружие пострашнее огнестрельного. Почему он не убил его? Потому, что Барс проделывал с ним нечто подобное. И должны были остаться шрамы, если только Святой не свел их и не нарастил новую плоть. Шрамы от ожогов и зубов.
…Барс услышал голоса огненных ангелов. Вернее, это был один голос, издаваемый множеством глоток.
– Я посылал за тобой троих, – сказал Святой. – Хотя бы один должен был дойти.
– Я получил вызов, – ответил Барс, в любой момент ожидая атаки с любого направления, с жутким бессилием осознавая, что бескровная схватка уже началась, и с опозданием прозревая неумолимую логику событий и конец собственного пути. «Если хочешь остановить меня, покажи мне место, где я погибну…» Барс с горечью подумал, что это, наверное, и есть безумие – разговаривать с отражениями в разлетающихся осколках разбитой реальности, слышать голоса, звучащие отовсюду.
– Это не то, что ты думаешь. – В тоне Святого звучало явное превосходство. – Мое послание – не вызов. Дуэли не будет. Если только ты не захочешь умереть. Добро пожаловать в Обитель!
Барс решил, что над ним просто смеются. Его не принимали всерьез. Он больше не представлял собой угрозы – в противном случае не стал бы супером, которому предложили присоединиться к стаду обращенных.
Он стойко перенес это чудовищное унижение. Оно тоже было частью противостояния, в котором он не имел шансов. Все происходящее подталкивало его к прежде немыслимому выходу – убить себя.
Луч света, посылаемого прожектором маяка, медленно перемещался, разрезая мрак. И Барсу вдруг почудилось, что это черное вспоротое брюхо уже дохлого зверя ночи сейчас раскроется и оттуда выплеснется зловонное месиво из миллионов полупереваренных мертвецов. Смерть. Все насквозь пропахло смертью.
– Мы покажем тебе свет… – обещали голоса. – Ты станешь одним из нас…
Барс оскалил зубы в ухмылке. Он знал, что этого никогда не будет.
Его оскал был приговором самому себе. Чем-то вроде улыбки черепа, вмороженного в лед могилы. Воплощенным сарказмом природы. Барс одержал последнюю бессмысленную победу, отказавшись от всего, что еще мог предложить ему Святой взамен пути суперанимала.
Самым надежным способом была остановка сердца. Если не получится, он пустит в ход когти. На крайний случай у него были стволы и нож.
– …Понимаем, ты ведь явился сюда не за этим, – вкрадчиво шептали голоса, создавая иллюзорную множественность и опережая его в короткой гонке к быстрой и легкой смерти. – Ты пришел за второй головой, не так ли?
Барс сразу понял, о чем идет речь. Ему показалось, что чья-то лапа схватила его не успевшее остановиться сердце и ритмично сжимается, прокачивая кровь против воли самоубийцы. Это была пытка и спасение одновременно.
Наведенный Драконом кошмар внезапно снова обрел силу реальности. Барс перенесся в замкнутое пространство своего бетонного логова. Здесь был мрак, и здесь был свет, не имевший права на существование. Здесь были машины, работавшие на энергии сознания. Барс видел шлейфы Дракона – дрожащие миражи в тех местах, где разогретый воздух заполнял каверны…
Из пустой кабины лифта выкатилась голова его сына. Тук, тук, тук… Звук, который преследовал Барса, как незатухающее эхо в лабиринте мозга…
И появился еще один Поднятый – может быть, послание, запоздавшее навсегда, – супер, убитый больше полутора десятка лет назад. Он держался за спиной Барса, будто тень, отбрасываемая им самим же в луче ослепительного света предсмертного откровения, и повторял без конца: «Найди свою голову. Найди свою голову. Найди…»
Кошмар тек сквозь него, словно наваждение и реальность поменялись местами, а Барс превратился в призрака. Зловонный, липкий, густой поток, утащивший за собой плоть – с вершин ледяного покоя в долину отчаяния и дальше, затягивая в трясину небытия. Поток нес тех, кто уже утратил силу сопротивляться. Здесь они были лишены индивидуальности, представляя собой лишь различные комбинации отмеченных клеймом жертв. Здесь они обменивались своим страданием, не приносящим очищения.
На какой-то неопределенный промежуток времени Барс сам сделался существом, посаженным на цепь в медвежью яму. Он испытал убийственное унижение, пережил постепенное превращение в животное; он был раздавлен, его личность – стерта; он стал бесполезным куском мяса, заложником, за которого так и не был заплачен выкуп.
И тогда его убили. Святой сумел показать ему это, будто принял эстафету палача от Дракона, продолжая транслировать кошмар из другого источника. Все, что касалось Передачи кода, попадало в сферу его особого интереса. Недаром кладбище суперанималов находилось поблизости, поставляя обширный материал.
Труп несколько лет держали во льду, словно замороженное мясо. Убитый и был мясом. Его похоронили так, как хоронят убитых на дуэли, – в этом тоже заключалась ловушка, которая должна была сработать лишь спустя годы. Рядом с ним лежали суперанималы, выполнившие свое предназначение.
А потом настал момент, когда свет Святого растопил лед и мертвец отправился в путь. Его сопровождали двое. Они двигались по направлению к Приюту Ангелов. Один из Поднятых, которому Барс отрезал голову, был его сыном.
Супер наконец понял это, и в тот же миг кошмар схлынул. В наступившей леденящей пустоте, обретая прозрачную ясность рассудка, Барс действовал наверняка. Он не хотел больше принадлежать никому. Даже самому себе.
Игра закончилась. Он был пешкой, забытой на дальней клетке, – пешкой, от которой уже ничего не зависело. Абсолютно ничего.
Он вытащил пистолет и приставил ствол к голове. Рука не подвела – в отличие от сердца и мозга. И после того как он нажал на спуск, его кровь забрызгала стену маяка, будто надпись, сделанная с намерением осквернить святыню, но так и оставшаяся не понятой никем.
За семьсот километров от того места Дракон мгновенно проснулся и открыл глаза. Он ощутил, как оборвалась нить, связывавшая его с одной из кукол. Обрыв нити означал смерть. Дракон все еще мог манипулировать Тенью Барса, но потеря контроля хотя бы на одном уровне была плохим признаком.
Причиной происходящего, безусловно, явилась Обитель. Святоши, чересчур много болтавшие о любви и мире, на самом деле ни на миг не прекращали беспощадной войны против суперанималов. Они защищали себя, свое стадо и свой способ существования – Дракон понимал, что в этом смысле у них не было иного выхода. Им не оставили выбора.
И он был причастен к этому; более того, менталы считали его врагом номер один. Он возглавлял список категории Z. Дракон, конечно, знал о классификации, принятой в Обители, – ведь он выкачал информацию из десятков уничтоженных им супраменталов и суггесторов. Количество убитых митов исчислялось сотнями. Миты были мясом и, как ни парадоксально, главной ставкой в этой войне. Тот, кто контролировал митов, контролировал будущее.
Дракону не составило бы труда подыскать замену испорченной кукле, но для этого требовалось время, не говоря уже о затратах энергии. Фактор времени мог сыграть решающую роль теперь, когда эта тупая сука Накса увязла в лабиринте. Кроме того, кукла гораздо слабее хозяина, и потому всегда существует опасность перехвата контроля.
Мысль о возможном взаимодействии с другими суперами Дракон отмел сразу же. Никто из Свободных уровня Ящера или Ханны не стал бы помогать ему. Они негласно разделили сферы влияния, и пока на планете им всем хватало места. И еды. Однако Дракон знал, что это состояние хрупкого равновесия не может быть долгим. Неизбежна новая тотальная война.
Дракон владел оружейной маткой с Кейвана. Это давало ему некоторое преимущество, но он был уверен, что подобные ему тоже эволюционировали в соответствии с Программой и готовились к решающей схватке. Самореализация неизбежно подводила их к апофеозу существования вида.
Война охватит все доступные уровни и станет чем-то трудновообразимым для суггесторов и митов. Это будет поистине космическая битва, которая даже демонам покажется смертоносным кошмаром. Матка была совсем не лишней, однако о своем главном оружии – причем немыслимой мощи – Дракон позаботился заранее. Его козырем в игре были два щенка, объединенные в Дубль, которые пока едва ли подозревали о собственной силе и предназначении.
Но теперь, после смерти Барса, Дракону стало ясно, что он недостаточно хорошо охранял их. Z-11, находившегося поблизости, он не принимал всерьез. С этим куском дерьма он разберется мгновенно. Однако не стоило забывать о биологическом отце Дубля. Тот мог по глупости и по неведению испортить все.
Имелась веская причина, по которой Дракон не убил его возле Пещеры, а также в любом другом месте, и возможно, в этом было куда больше тайного смысла, чем казалось раньше. Если только Обитель сделает правильный ответный ход. Сделает то, чего он ожидал.
31. Приглашение
После того как ему в первый раз приснились погибшие города прошлого, он понял, что Обитель Полуночного Солнца навсегда соединилась с ним. Она вошла в его плоть и кровь, приняла под свое покровительство того, кто, возможно, был хуже, чем еретик.
Но нуждался ли ОН в Обители? Была ли она способна защитить его? Стоило ли чего-то ее тайное оружие? Кен ничего не знал об этом. Со времен его щенячьего возраста супраменталов становилось все меньше, а их влияние ослабевало. Получалось, что Обитель терпела поражение, растянувшееся на десятилетия. Старый мир, существовавший на протяжении многих веков – пусть даже полный страха, смерти, боли и чудовищных страданий, – все же оставлял людям какую-то надежду, какие-то шансы. То, что теперь приходило ему на смену по мере реализации Программы суперанималов, окончательно делало планету непригодной для жизни ее прежних обитателей, а само бытие смещалось в запредельные сферы. Перерождение, равнозначное глобальной катастрофе, грозило необратимым изменением внешней среды и материализацией ранее неведомых сил на поле боя, где будут сражаться за жизненное пространство те, кто сумел стать хозяином собственных кошмаров и превратить их в оружие.
Ожидание этого витало в снах. Новая иррациональная и расщепленная реальность словно сигнализировала о своем приближении, искажая все, что прежде было понятным, неоспоримым, запечатленным в генетической памяти. Кену снились мегаполисы, вмещавшие и пожиравшие миллионы душ. Залитые светом города казались красивыми только издали. Их сновидческая красота вызывала глубиннейшую тоску. Они были чрезвычайно далеки от того, что составляло суть его жизни, но все же ближе, чем бесконечный хаос, в котором обитали существа вроде Дракона, растворявшего свое тело и сознание в многослойной вселенной, внедрявшегося в ее структуру, претендовавшего на…
Бессмысленное слово «бог» всплыло в сознании, как обломок древней примитивной цивилизации, которая уповала на высшую силу. Убить бога. Заодно уничтожить его творение. Так ли далеко все зашло, что смерть Дракона нарушит зыбкое равновесие новой Земли? Или он уже проник в запретные области и пересек границу, за которой обрел бессмертие?
Вопросы, заданные наяву, были лишь бледными тенями того, что осаждало мозг Кена. На сознательном уровне он установил непреодолимый барьер, но ЭТО накатывало волнами, порождавшими сны. Он возвращался снова в сохраненную супраменталами историю; он решил, что Обитель входит в него своими освященными образами прошлого. Но прошлое отнюдь не было потерянным раем: голод, войны, постепенное умерщвление планеты. Прежде он знал одну сторону ада – ледяную, безжизненную, застывшую; теперь он узнавал другую – бешено вертящиеся колеса судьбы, атомная западня, перенаселение, нехватка ресурсов, миллиарды сознаний в сетях виртуального дьявола, а в конце всего – раскаленная лава тотальной войны…
Старая жрица не ошиблась, когда говорила, что в постурбане с волками могут возникнуть проблемы. Кен понимал это, но не собирался облегчать жизнь своим врагам. Чтобы проблем было поменьше, он приказал Рою и Барби держаться поближе к нему при пересечении внешнего кордона – на тот случай, если какой-нибудь слабонервный сугг откроет огонь, приняв четвероногих за авангард дикой стаи.
…Сначала появилось мерцание среди черно-синих торосов. Затем над ними поднялся изломанный контур – будто гигантская челюсть торчала изо льда, вонзив в небо неровные ряды зубов. Россыпи огней напоминали светящуюся радиоактивную пыль, гонимую ветрами вечности с места на место. То, что ее занесло сюда, представлялось совершеннейшей случайностью.
Сейчас больше чем когда-либо постурбан казался Кену частью чужой и абсолютно ненужной ему планеты. Он пришел сюда лишь затем, чтобы вернуть похищенных щенков. Однако сигналы детенышей с некоторых пор сделались неразличимо слабыми. Кто-то поставил непроницаемый экран.
К тому времени все запасы кончились, и тащить нарты не было никакой необходимости. Женщину забрал Безликий. Возможно, теперь она присоединилась к Обители и обрела новую жизнь.
Волки и Кен шли налегке – если не считать веса оружия и тяжести понесенной утраты. Физически супер находился в отличной форме. Встреча со Святым не прошла даром. Кен осознавал это, несмотря на то что меньше всего ему хотелось бы оказаться в роли наемника или хуже того – куклы. Но СИЛА была безлика, нейтральна и не принадлежала никому – вода жизни, вовлеченная в круговорот, частью которого на какое-то время становились и смертные тела.
Святой был одним из мощнейших концентраторов и проводников СИЛЫ. Благодаря этому он перемещался в тахионных туннелях – были случаи, когда его видели в нескольких местах одновременно, что порождало новые легенды. Эта способность не имела ничего общего с постановкой фантомов и означала как минимум третий уровень – то есть Святой был едва ли не единственным супраменталом, который мог противостоять Дракону в личной схватке.
Но Кен ни на секунду не поддался искушению заполучить в союзники мастера Обители Полуночного Солнца. Он пытался удержаться за пределами порочного треугольника: превосходство – неравенство – рабство. Его путь пролегал по размытой границе света и тьмы.
Здесь не было ничего постоянного и законченного, все могло обернуться собственной противоположностью. Здесь обличья менялись в зависимости от освещения, и маски мелькали с быстротой, которая не оставляла шансов истине. Здесь иногда молились своим убийцам и проклинали спасителей. Здесь ложь сделалась продолжением правды, и наоборот. Здесь СИЛА была только пятой стихией, о разрушительной способности которой подозревали лишь очень немногие из блуждавших вслепую. Здесь пытались выжить. И никто не искал справедливости.
Стрелков на обоих кордонах – внешнем и внутреннем, разделенных извивающейся бетонной кишкой, – оказалось гораздо больше, чем того требовал здравый смысл. Появление волков вызывало неизбежный страх, но никто не пытался помешать Кену войти. За супером и его мутантами следили с почти нескрываемой ненавистью. В какой-то момент ему даже показалось, что сугги готовы открыть огонь из всех стволов, а для многих из них это было бы равносильно самоубийству.
Но ничего не произошло. Это подтверждало то, о чем он уже догадывался. В постурбане находились другие супера, и сугги не знали, поддерживает ли он связь с ними. Суггесторы боялись, потому что предчувствовали войну, в которой им останется только умирать.
Что ж, по крайней мере, он не напрасно проделал трудный и долгий путь. Шесть недель под безумными небесами. Больше тысячи километров сплошных льдов. Биметаллический термометр показывал температуру не выше минус тридцати, но нередко она опускалась до минус пятидесяти. Бури, наметавшие за ночь шестиметровые сугробы. Ветры, сбивающие с ног. Естественные преграды и, что гораздо хуже, неестественные помехи. Миражи. Магнитные аномалии, наваждения. Искажения невидимых звездных сфер. Стаи волков, которые вели себя как смертники – все, включая доминантов. Кену пришлось истратить на них значительную часть боезапаса. И ни разу не удалось перехватить контроль.
Сражаясь со своими сородичами, Рой получил серьезное ранение: у него был разодран живот и порваны грудные мышцы. Он потерял много крови. Кен вылечил волка, затратив витальную энергию, эквивалентную нескольким десяткам килограммов живого веса. Но тогда он уже овладел способностью проводить СИЛУ сквозь себя и не потерял ничего, кроме времени. Это задержало его на двое суток.
И тем не менее у него было ясное понимание того, что самое трудное впереди. Все только начиналось – и закончиться могло очень плохо. Ему не нравились постурбаны вообще и этот в частности. Он не знал, где родился, но вырос в Пещере, среди нескольких десятков митов – а после прихода Мортимера их осталось гораздо меньше. Сколько Кен себя помнил, его окружала пустыня. Мертвый город. Одиночество. Безлюдье. Чистый эфир, в котором лишь изредка звучали голоса призраков – и еще реже можно было услышать призывы живых. То был мир, где еще существовали бесконечность времени и пространство, не ограниченное теснотой лабиринтов.
Здесь Кен чувствовал себя так, словно его окружал липкий туман. Дело было в количестве людей. Они создавали вокруг себя изматывающий хаос – вдобавок к тому, который царил в их умах. Они барахтались в бурлящей трясине излучений, где всегда доминировали страдание и страх.
Но место последней схватки не выбирают. Одно из главных правил игры: смерть встречает в худшем месте, в худшее время. Кен давно был готов к этому. В постурбане, носившем нелепое название Северная Столица, обитали тысячи митов. Дракон уже успел населить своими пугающими тенями их кошмары – а наяву им осталось ожидание, едва ли не худшее, чем кошмар. Вампир, Накса – эти тоже питались человеческим мясом и собирали ежедневную дань.
В результате на Кена смотрели как на ангела смерти. Он шел по стремительно пустеющим улицам в сопровождении своих волков, каждый из которых достигал в холке роста взрослого мита, – этих воплотившихся в зверей демонов ледяной преисподней. Все трое казались оборотнями, понимавшими друг друга без слов. От них шарахались ездовые собаки. Ни одна шавка не посмела залаять.
Кен слишком хорошо помнил, какое впечатление произвело на него самого появление Локи. Но тот пришел один. И Локи всего лишь хотел сделать Пещеру своей фермой. Ему не нужно было беспокоиться о Передаче кода.
Сигналы детенышей по-прежнему оставались надежно экранированными. Кен допускал, что его заманивали в ловушку. Но Дубль не мог быть только приманкой – щенки слишком ценны сами по себе. Кто-то умело двигал живыми фигурами, не оставляя им выбора и маскируясь под руку судьбы. Взаимное уничтожение Свободных – для Обители это была бы победа, однако манипулировать суперами из первой десятки не сумел бы даже Святой.
Кен двигался вполне целенаправленно и вскоре оказался в оружейном квартале. Сугги успели прикрыть большую часть лавок. Он обошел остальные и только в четвертой подобрал то, что нужно. За патроны он заплатил свинцовыми слитками и прозрачными ограненными камнями, на которые так падки самки суггесторов. Подобного мусора в мертвом городе было полно.
За качество товара хозяин лавки отвечал головой. Кен расстрелял десяток патронов в маленьком тире, находившемся тут же, в подвале, и остался доволен. Огнестрельное оружие выглядело совершенно бесполезным и даже смехотворным против Z-1, но у Дракона наверняка имелись рабы, готовые защищать хозяина ценой собственных жизней.
Теперь Кен должен был утолить свой голод. Запах привел его к заведению, которое называлось «Медвежий капкан». Возле дверей торчало потрепанное чучело медведя. Рядом висел стальной лист с надписью – стандартная просьба оставлять мутантов снаружи, которой Кен пренебрег.
Он вошел и оглядел длинное помещение с низким потолком и тремя колоннами. В пасти огромного камина, сделанного в виде капкана, пылал огонь. На столах горели свечи, вставленные внутрь закопченных стеклянных цилиндров. Вдоль короткой стены тянулась металлическая стойка, за которой тускло мерцали зеркала и бутылки. Кроме мяса, пахло потом, алкоголем и дурманом.
Кен насчитал в зале одиннадцать человек. Еще четверо находились на кухне. Все они избегали встречаться с ним взглядом и не представляли никакой угрозы. Хозяин заведения держался на почтительном расстоянии. Этот хорошо откормленный жирненький сугг выразил готовность удовлетворить любые желания супера. ЛЮБЫЕ желания. Кен знал, что так оно и будет.
Он сам выбрал стол. Рой расположился неподалеку от входа. Барби отправилась к задней двери. На тот случай, если придется держать оборону, они действовали быстро, слаженно и бесшумно.
В меню было только мясо. Человеческое стоило гораздо дешевле любого другого. Кен взял три огромные порции сырого медвежьего. Сугги завороженно смотрели, как едят голодные волки. Это было извращенное развлечение, щекотавшее нервы. В отличие от собачьих боев тут каждый из зрителей мог в любой момент стать жертвой.
Пока Кен ел свой обед, его побеспокоили трижды – весть о приходе супера распространялась быстрее, чем ему хотелось бы. Один из суггесторов предлагал «лучших на Севере» женщин, другой – водку и собачью упряжку на выбор. Третий ничего не предлагал. На нем тоже стояло незримое клеймо. Он был обречен, хотя пока не знал об этом. Еще одна бессмысленная и бесполезная жертва.
– Два супера – это слишком много для нашего города. А чего ждать, если их четверо? – Человек будто раговаривал с самим собой. Кен понял, что тот отчаянно рискует. Может быть, блефует? Для этого нужно иметь веские причины. В любом случае от живого сугга он узнает больше, чем от трупа.
– Расскажи мне о них, – приказал он, изучая тускло освещенное кострами ущелье улицы. – И не жди ничего хорошего. Так легче жить. И легче умирать.
– Шестнадцать месяцев назад люди выбрали меня мэром, – произнес суггестор. Он говорил глухо, сквозь зубы. Видно было, что этот разговор дается ему нелегко. Он избегал встречаться с супером взглядом.
Кен не поверил своим ушам. В последний раз он слышал слово «мэр» еще до того, как умер дядя Рой. Печальный и скучный дядя Рой, чей дух был сломлен. Приход Локи изменил жизнь в Пещере. От Кена не ускользнуло то обстоятельство, что сейчас все выглядит в точности наоборот: он был чужаком, бедствием, монстром, убийцей, который мог утопить постурбан в крови.
– Шестнадцать месяцев – большой срок, – заметил он таким тоном, что нельзя было понять, сколько издевки содержится в этих словах.
– Я обязан поддерживать закон и порядок в своем городе, – продолжал незнакомец с завидной для сугга твердостью. И добавил: – Любыми средствами.
Кен подумал, что, окажись на его месте, например, Мортимер, Отмеряющий Смерть, «мэр» был бы уже мертв. Окончательно и бесповоротно. Эта фраза – «в своем городе» – стоила бы суггестору жизни. «Закон, порядок». Еще два пустых слова. Какой смысл произносить их, если ты не можешь защитить даже самого себя?
Волки одновременно вскочили, уловив беззвучный сигнал.
Рука Кена метнулась к горлу сидевшего напротив человека. Тот заметил это лишь тогда, когда когти вонзились в его кожу. Но неглубоко. Кажется, до сугга дошло, что он мог быть убит прежде, чем понял бы, с какой стороны нанесен удар.
Поэтому он заговорил иначе – но не раньше, чем Кен разрешил ему говорить.
– Нам не нужна война. Мы заплатим выкуп. Отдадим все, что у нас есть.
«Что ты станешь делать, несчастный, если я скажу, что возьму твоих детей?» – с горечью подумал Кен. Он краем уха слушал «мэра» – тот монотонно и медленно, словно Поднятый, рассказывал о «женщине с седой шерстью» – и думал, кто и на что хотел спровоцировать его, подослав этого человечка. На убийство? Но убийство сугга супером было обычным делом. Внезапно Кен понял: его просто пытались задержать. И уже становился лишним вопрос, откуда суггестор узнал о двоих суперах из четверых им упомянутых.
Вскоре он рассматривал мрачное сооружение, превращенное в крепость, которое местные уже успели назвать Домом Дракона. Оно было погружено в темноту и, несмотря на теплящиеся СЛЕДЫ суперов, казалось пустым, покинутым даже Тенями. Но возможно, только казалось. Тот, кто поставил экран, наглухо отгородивший Кена от детенышей, мог проделать подобный фокус и здесь.
Кен понимал, что рано или поздно ему придется войти и обыскать дом. Понимал он и то, как мало у него шансов против троих противников. Хватило бы и одного Дракона. Но он не видел смысла в ловушке, из которой исчезает приманка. Это его вдвойне настораживало. Он очутился в тупике.
Хотя от дома его отделяло расстояние в несколько сотен шагов, Кен мог оценить масштабы приготовлений. Восстановленные участки стен отличались от старых оттенком и качеством кладки; бойницы были расположены со знанием дела. Святой не ошибся, когда говорил: «Он ждет тебя». Но означало ли это обещание неизбежной схватки? Слишком просто…
Кен замкнул кольцо, изучая дальние подходы к укрытию. Серый снег, наметенный за время недавней бури, оставался нетронутым. Сугги и миты благоразумно убрались из стоявших поблизости уцелевших зданий. Вокруг Дома Дракона образовалась мертвая зона радиусом с полкилометра. Молнии, почти непрерывно сверкавшие на на востоке, выхватывали из темноты фасад, чем-то похожий на звериную морду. Зверь спал и грезил о Тенях, которые разбудят его.
Внезапно Кен заметил красноватый свет, мелькавший внутри дома. Его источник перемещался от бойницы к бойнице – сначала на втором этаже, а затем и на первом. Пропал ненадолго и снова появился справа от угловой башни – очевидно, там, где находился один из замаскированных выходов.
Вскоре Кен различил темную фигуру, двигавшуюся вместе со светящимся пятном. Тот, кто вышел из дома, нес мертвую голову, из глазниц и открытого рта которой били лучи света, – общепринятый среди суперов предупреждающий знак, Красная Лампа. Иногда такие вывешивались на окраинах захваченных станов во избежание «лишнего» кровопролития – маяки безумия на берегах смерти.
Кен выжидал, сканируя мертвеца. Спустя несколько секунд он узнал Поднятого. Локи, навеки проклятый посланник неведомого ада, шел медленно, пробираясь через сугробы и утопая в них по пояс, вспахивая ногами снежную целину. В одной руке он держал свою Лампу, а в другой – оружие, которого Кен прежде никогда не видел.
Приблизившись, Локи бросил оружие в снег. Оно упало в трех шагах от Кена. Странные обводы, незнакомый принцип действия, неизвестный материал – что-то вроде сверхпрочной керамики. Непостижимым образом ЖИВОЕ. Во всяком случае, обладающее способностью к воспроизводству. Кроме того, оружие явно предназначалось для существа, имевшего гигантскую трехпалую кисть. Чужой убийца без запаха. Еще не побывавший в Алтарной Норе…
Локи спросил со смехом:
– Ты нашел свою голову, сынок? – И поставил Лампу рядом с оружием. – Если нет, возьми эту и отнеси ему СВЕТ.
Почти сразу же вокруг мертвой светящейся головы начал таять снег.
Она была «подключена» к мощному и практически неисчерпаемому источнику энергии, находившемуся на громадном расстоянии. Это впечатляло. В каком-то смысле Лампа тоже была оружием – возможно, наиболее смертоносным из всех. Кен оказался перед выбором, но по-прежнему мало что понимал в затеянной с ним безумной игре.
Тем не менее он выбрал. Наступило время действовать. Покончить со всеми играми, если уж нельзя победить.
Кен поднял оружие трехпалых. Направил ствол на Дом Дракона и потянул спусковой крючок размером с коготь дегро.
Отдачи не было. Если бы не эффект, последовавший немедленно, Кен решил бы, что убийца мертв. Но дом беззвучно исчез в ослепительной вспышке света. Звук пришел чуть позже – когда начали рушиться уцелевшие стены, будто подрезанные ножом. Ударная волна была направлена от Кена к развалинам – даже не волна, а шквал, утащивший за собой длинный снежный язык в невидимую пропасть.
Облако заполнило опустевшее пространство. Едва оно начало рассеиваться, стало ясно, что Дома Дракона больше не существует. Не существовало и всего того, что находилось на линии выстрела. Черный коридор протянулся до самого горизонта, а там, где земля соединялась с небом, возникло странное атмосферное явление – клубящиеся тучи устремлялись со всех сторон в одну точку, словно втягиваемые в гигантскую глотку…
До Кена дошло, как легко он мог умереть. В этот же миг ему открылось и многое другое – например, то, что он был не единственным, кого позвал Дракон и кого позвала Обитель. Испытание светом оказалось еще более тяжелым, чем испытание тьмой. И он до последней секунды не узнает, выдержал ли его.
Судя по всему, и Святой, и Дракон, устраивая эту гонку с природой, позаботились о запасных вариантах. Слишком велика была цена ошибки. И если для осуществления замысла достаточно одного «избранного», другие рано или поздно неминуемо становятся лишними. Значит, кто-то не явится в назначенное место; не выдержавшим мучительное и, вероятно, бесконечно жестокое испытание была уготована смерть. Щенкам это не угрожало; в каком-то смысле Кен находился в гораздо худшем положении, чем они. Хотя их тоже сунули в мясорубку, в которой мало кому удавалось уцелеть, а среди выживших никто не оставался прежним.
Он мысленно перебирал все живые и мертвые элементы, которые некий мастер церемонии подбрасывал ему на пути. Существа, атрибуты, память, Тени, сны. Белый призрак, Безликий, жрица, Поднятый Локи, оружие, Лампа. Лампа и оружие. Источник света и источник смерти. Иногда – одно и то же.
Это было приглашение. Что-то изменилось. Кен подозревал, что причина кроется в нем самом. И если чего-то не хватало в хаотическом кружении осколков, то, значит, он сам был недостающим элементом.
«Отнеси ему СВЕТ».
Местом встречи должен был стать не дом в этом постурбане – одном из многих. Дракон ждал его в Алтарной Норе.
Чтобы наконец сложить мозаику.
32. Охота
Один из детенышей исчез. Перед его исчезновением Накса не ощутила предсмертного всплеска сигнала. Она не хотела даже думать о том, что щенок мог погибнуть. Его гибель означала бы, что Накса не выполнила приказ Дракона. В таком случае ей лучше было бы сунуть себе в рот ствол Обрезанного Иуды и нажать на спуск. Потому что Дракон скорее всего сохранил бы ей жизнь. Он превратил бы ее в искалеченное отверженное полуживотное и отдал бы в рабство суггесторам. Он умел выбирать из двух зол худшее.
Кстати, о Драконе. Мгновенное и тихое исчезновение Мора чертовски напоминало Наксе почерк Дракона. Тот перемещался, не оставляя эфирного следа. Накса слишком хорошо изучила эту особенность, чтобы ошибаться. Высылать на поиски Тень было бессмысленно.
У нее возникло два предположения. Либо Дракон появился в лабиринте с неизвестной целью и затем забрал с собой детеныша (но почему одного?), либо… щенок умел проделывать подобные фокусы самостоятельно. При мысли об этом Накса испытывала прежде незнакомое ей чувство неполноценности. Заканчивалась эпоха таких, как она. Наступало время подлинных хозяев пространства. Темный холодный мир уже не принадлежал ей, и навеки останется чужим и непознанным бесконечное многообразие миров света…
Она вдруг увидела миллиарды жизней, роившихся в вечном мраке подобно черному снегу, – жизней бессмысленных, проходящих мимолетно, не оставляющих памяти о себе.
Ее жизнь была одной из них.
Наксе не оставалось ничего другого, кроме как продолжать поиски и попытаться спасти хотя бы половину Дубля. Это стало совершенно необходимым с той секунды, когда она обнаружила присутствие в лабиринте еще одного супера. Появление чужака имело смысл только в единственном случае: он охотился по-настоящему.
Она хотела устроить щенкам испытание? Что ж, игра превратилась в последнее и самое трудное испытание для самой Наксы, совершившей роковую ошибку.
Все обернулось против нее – она ощущала враждебность темного застывшего хаоса, в котором проблески жизни были исключением из правил, а разумная жизнь бросала вызов собственному, уже однажды разрушенному порождению, нарушала мертвое равновесие, действовала вопреки закону возрастания энтропии и потому обрекала себя на противостояние с умирающей природой, которая корчилась в предсмертных судорогах.
Выбравшись из железобетонных пещер, Накса оказалась на краю гигантского амфитеатра. В облаках сверкали молнии, и вспышки мутного багрово-серого света вырывали из власти темноты ни на что не похожий пейзаж.
Дно кратера представляло собой ледяное поле, на поверхности которого ветры гнали снежные волны. Ближе к краю наносы приобретали зазубренный рисунок и текли, формируя недолговечные дюны. По мере удаления от эпицентра развалины поднимались все выше, как легион окаменевших демонов, чье субъективное время остановилось при падении в черную дыру…
Это была даже не смерть – для сознания наступила бесконечная пытка неподвижностью. Мысли сделались подобными камню. И хотя тело Наксы все еще сопротивлялось надвигающемуся окоченению, она ощущала, как ее постепенно сковывает остывающее стекло пространственной ловушки.
Торчащий под углом к горизонту обрубок трубы в отсутствие четкой перспективы выглядел то как обломанный коготь, то как недоступная черная башня, стоящая на краю вселенной. Накса вдруг поняла, почему столько суперов нашли здесь свою смерть. Лабиринт растворял в себе их дух, переваривал стержень, на который Программа нанизывала поколения, убивал саму потребность в противостоянии. Он таил в себе искушение испробовать СИЛУ, одновременно воплощая напоминание о тщете. Он заставлял разум в конце концов признать свое поражение. Может быть, спасением здесь стало бы безумие.
Накса отключила рассудок. Она просто прогнала его от себя: некая отделенная ее часть – рациональное «я» – теперь вращалось где-то во тьме подобно раскрученной над головой праще или астероиду, захваченному тяготением, но летящему слишком быстро, чтобы столкнуться с планетой и уничтожить ее…
И снова было сошествие в ад. Стальные церберы пытались прикончить ее. Это были церберы-мутанты, одно– или многоголовые – в зависимости от того, сколько заживо сгоревших мертвецов избежали окончательного разложения в их обледеневших желудках. На территории полигона смертельным врагом становилось собственное воображение, дыхание, малейший звук. Здесь шепот обрушивал десятки тонн камней, зыбучие снега образовывали блуждающие топи, шорох возвращался звенящим эхом, многократно усиленным стеклоподобными оплавленными параболоидами, колодцы и пропасти поджидали тех, кто не чуял каверн под предательски тонким слоем льда.
И вдобавок ко всему появился суперанимал, который сам по себе представлял смертельную угрозу. Накса была совершенно уверена, что прежде никогда не встречалась с ним, ибо излучения были индивидуальны, как отпечатки пальцев. Впрочем, она слышала о супере, имя которого оставалось неизвестным. Его называли просто Тенью – он умел воспроизводить чужой СЛЕД. Не исключено, что так «развлекался» кто-нибудь из первой десятки.
Было крайне трудно, практически невозможно определить потенциал противника до решающего момента схватки. В любом случае Накса не собиралась его недооценивать. Она должна была найти уцелевшего детеныша, причем опередить супера-убийцу, и это вынуждало ее рисковать, нарушая одно из основных правил охоты: «Жертва двигается; охотник встречает в точке смерти».
Когда в результате сближения углов треугольника расстояние между ними сократилось до нескольких десятков метров, Накса выпустила фантомов. Она не расходовала избыточной энергии на поддержание формы, и потому это были очень грубые подобия двуногого существа, но зато она наделила их своим запахом. Она не обольщалась: подобный трюк не мог дезориентировать супера высокого уровня.
Чтобы защитить себя от контрвыпадов, Накса вывесила Летающий Глаз, однако уже через четыре секунды Глаз был сбит Черным Бумерангом. Проследив его траекторию, Накса поняла, что противник поставил ложный маяк – и, возможно, не один.
Тем временем Фео сместилась, используя Замурованный Коридор, и Накса в который раз констатировала, что прежде не имела понятия о скрытых способностях детеныша. Для супера-убийцы это, очевидно, тоже явилось неожиданностью. Сложнейший рельеф полигона вынуждал всех троих двигаться крайне запутанными маршрутами, и Наксе было трудно определить, кого неизвестный супер избрал в качестве первой цели.
Ситуация становилась критической. Накса намеревалась послать Дракону сигнал тревоги, но не смогла обнаружить своего покровителя ни на одном из доступных ей уровней. Если он отправился в очередное странствие, то выбрал для этого исключительно неподходящее время. Впрочем, она не могла судить о его выборе. То, что он, возможно, мертв, даже не приходило ей в голову…
Без всякой видимой причины внезапно рухнуло перекрытие и едва не похоронило Наксу под обломками. Это вызвало сход лавины, полностью засыпавшей нижний ярус. Но вряд ли незнакомец стал жертвой собственной атаки. Облако снега и пыли накрыло развалины и вскоре достигло десятиметровой высоты. Наксе пришлось на некоторое время остановить дыхание.
Она не сомневалась, что обрушение вызвано направленным воздействием инфразвуковой волны. Накса могла противопоставить этому разве что Вакуумную Стену, уничтожавшую любые движения воздушной среды. Но удерживать Стену дольше нескольких секунд удавалось только Ханне.
Схватка, отбиравшая громадное количество витальной энергии, происходила в почти полной тишине – стрелять среди руин было равносильно самоубийству. И все же Накса готовилась умереть. Любая минута годилась как для смерти, так и для жизни. И любая минута могла стать последней, поэтому заслуживала того, чтобы отнестись к ней с уважением.
Накса не могла не признать: время для нападения было выбрано идеально. Она тащила за собой свою вину, понимая, что прощения не будет. Она потеряла щенков, план Дракона провалился, и Накса явилась непосредственной причиной этого. Инстинкт впервые подвел ее. И потому она встречала врага не в надежном, специально подготовленном к обороне убежище, а здесь, в гигантской ловушке. То есть в таком месте, хуже которого только бетонная яма, пропахшая экскрементами, где доживают свой век посаженные на цепь суперанималы.
…Мимо ее головы пронеслась Комета, обдав скулу раскаленным ветром. За Кометой тянулось нечто похожее на мерцающий хвост, который состоял из нескольких десятков струй горячего газа. Каждая струя заканчивалась мощным концентратором энергии.
Накса впервые видела в действии подобное оружие, хотя слышала, что другие супера называли концентраторы Зубами Вампира. Своей видимой формой они действительно напоминали зубы, однако для них не была помехой и стена метровой толщины.
В первое мгновение Накса решила, что охотник промахнулся. Но затем ее дернуло так, что она едва не выпустила из рук Обрезанного Иуду. Два Зуба все-таки зацепили ее – один засел под нижним ребром, другой вонзился в бедро чуть ниже ягодицы. Зубы выпустили отростки, и началась обвязка костей. Газовые струи стали затвердевать, минуя жидкое состояние.
Накса рванулась, прикладывая отчаянные усилия к тому, чтобы не превратиться в оплетенный проволокой скелет, с которого будет содрана ВСЯ плоть. Боль была чудовищной. Самке казалось, что ее сухожилия уже отделяются от костей, а на самих костях сомкнулись стальные челюсти капканов.
Теперь ей пришлось сражаться против двух врагов – внешнего и внутреннего. Внутренним стало собственное, беззвучно вопящее под пыткой сознание. И при этом Накса не могла быть уверена, что Фео удовольствовалась ролью пассивной жертвы и не пытается спастись собственными силами. Спастись или… напасть? Как показали последние события, даже по одиночке щенки были способны на многое. Накса ожидала неприятностей и с этой стороны. И не ошиблась.
Она справилась с тем врагом, который был в ее власти, всего за несколько секунд. Боль превратилась в холодное пламя, бушевавшее в теле, но не затрагивавшее волю. За это время внешний враг успел подготовить новую атаку.
Последнее, что она увидела в своей жизни, были тысячи пламенеющих клинков, которые летели, покрыв огромную площадь, так что ей некуда было деваться, а между каждой парой не поместился бы и кулак. Они напоминали фрагменты разбитой ледяной стены. Только один или два были настоящими. Кто-то сыграл с Наксой плохую шутку, и она догадывалась, на чьей стороне оказалась маленькая сучка Фео…
Оптический обман. Преломление света в толще кристаллов. Но откуда взялся свет? Защитное зеркало, делавшее Наксу невидимой для противника, превратилось в осколки, посылавшие ложные отражения… Сверкающие лезвия ножей… В какой-то момент ей представилось нечто другое: блестящие белые камни, составлявшие безупречные своды двух арок – нависающей и опрокинутой.
Теперь это были НАСТОЯЩИЕ зубы Вампира. Или зубы Дракона? Этого она не узнала. Надвинулся черный силуэт. С вырванным горлом Накса протянула недолго. Но достаточно, чтобы нанести ответный удар. Стиснутая в холодных объятиях, выдавливаемая из плоти сомкнувшимися челюстями земли и неба, она сумела лишь пошевелить пальцем.
Обрезанный Иуда на этот раз не подвел. Дробовик с грохотом отрыгнул – из обеих стальных пастей вырвалась свинцово-пороховая блевотина.
Заряды ушли в темноту, не встретив на своем пути ничего более теплого, чем замерзшая вода. Но зато после выстрела поверх вибрирующего эха раздался вкрадчивый звук, которого Накса уже не слышала. Звук нарастал, давая возможность оставшимся в живых осознать неотвратимое.
Спустя несколько секунд тринадцать тысяч тонн снега, льда и камней погребли под собой Вампира и его жертву.
33. Алтарная нора
Он прошел сквозь стену, которая была законом, управлявшим всем – от галактик до пыли и человеческих жизней. Он уже почувствовал Тень Фео на вполне определенном расстоянии от себя. Он возвращался в ледяную пустыню, которая уже никогда не будет для него прежней – ведь он увидел, что нет никаких пустынь, кроме каверн в собственном сознании. Преподанный ему урок заключался в том, что нет и никаких законов. Следовательно, равно преодолимы галактики, время, смерть. Он знал это, но еще не был хозяином своей судьбы. Хозяином был бог. Одно из имен бога было Дракон.
Бог привел его в свое святилище, к алтарям, на которых когда-то были принесены в жертву миллионы жизней, хотя мало кто знал об этом. Мор теперь знал.
Образы приходили к нему нагими, лишенными словесных лохмотьев.
Знание вливалось в него подобно струе свежей крови. Источник энергии, собранной в фокусе темных зеркал сводов, был неисчерпаем.
Величие этого места подавляло бы суггестора или мита, если бы им каким-то чудом довелось оказаться здесь, но суперанимала оно возвышало. Громадная пещера, из которой был только один выход на поверхность, заключала в себе бесконечность космоса, идею всех земных храмов и тайну внеземных. Ее естественное или искусственное происхождение не имело значения, тем более что землетрясение когда-то неузнаваемо изменило первоначальный замысел создателей укрытия, которые намеревались избежать приближавшейся гибели. Чем-то пещера напоминала пирамиды старого мира: фараоны, снабженные всем необходимым для загробной жизни, были необратимо мертвы, однако то, что оставалось в их гробницах, не утратило способности убивать и тысячелетия спустя…
Мор заново ощутил свое тело, которое претерпело трансформацию в результате временного скачка. Оно потяжелело, увеличилось в размерах. Оно принадлежало суперу, который был на несколько лет старше. Шерсть и когти удлинились, кожа загрубела, мышцы затвердели. Мор чувствовал себя так, словно все предшествовавшее существование было только прелюдией к жизни, сном в утробе иного мира. Бог щедро поделился с ним энергией, не считаясь с потерями, – ведь теперь Мор знал и о том, чего стоило Дракону перемещение.
Совершив скачок, он лишился одежды и оружия, но приобрел нечто большее. В терминах суггесторов-жрецов это было причащение. Он вкусил божественной плоти и крови, которые сделались ЕГО плотью и кровью. Слияние означало и автоматическую Передачу кода.
В северной части Алтарной Норы свод огромного подземного зала нависал над пропастью. Она уходила на километры в глубину. Возможно, в этом месте когда-то раскололась земная кора, но Мор догадывался: тут было что-то другое. Чья-то могила. Или… КОЛЫБЕЛЬ.
Дракон привел его к самому краю. Теперь Бог стоял рядом – темный, нагой, словно Сатана древности на высочайшей скале ада, озиравший бесконечно мрачное царство проклятых и похищенных душ. И готовый покинуть обитель мрака навсегда.
Мор вдруг понял, что было целью. Возвращение к свету.
ВОЗВРАЩЕНИЕ К СВЕТУ!
Преображение. Магия будущего. Магия, которой еще не существовало.
Она рождалась сейчас, у него на глазах.
Для этого Дракон собирал Триаду. Он сам. Дубль Мор-Фео, который считался единым существом, невзирая на разделенные тела. Кто третий?
Третий как раз входил в Алтарную Нору. Кен, прошедший путь последнего испытания. Кен, измененный светом. Кен, несущий в себе дух Обители Полуночного Солнца. Преемник Безликого. Недостающее звено, которое должно было соединить супраменталов и суперанималов.
Упали маски, под которыми эволюция скрывала до поры свои намерения. Вероятно, митам эти «намерения» показались бы чудовищными. Мору оставалось только пожалеть их. Он уже чуял истинную свободу. Он уже видел невообразимые миры света, пространства, закрытые для воплощенных. Все и было затеяно во имя окончательного разоблачения обмана, замаскированного под законы природы, во власти которого пребывали тысячи поколений и миллиарды созданий, возникавших из тьмы, блуждавших во тьме и бесследно канувших во тьму.
Кен приближался. Энергия, преобразующая Триаду, достигла максимальной концентрации. Фигуры излучали свет. Все становилось светом.
«Отнеси ему СВЕТ»…
Читать бесплатно другие книги:
