Немец Костин Юрий
Пришла боль. С ней проснулось осознание необходимости действовать, принимать решения. Ральф принял решение жить. Для начала жить ради жизни. Потом уже ради того, чтобы попасть к своим. Не к этим, а к «настоящим» своим, рассказать им все, что он тут видел. Ну, а уж после можно будет смело мечтать и о Ландсхуте, и о соседке Анне… Хотя сначала, конечно, о колбасках, жареных баварских колбасках с солеными претцелями.
«Мы обязательно закажем сразу двадцать. Зигфрид — известный обжора, так что лучше уж быть запасливей. Зигфрид! Зигфрид не знает, что здесь произошло!»
В висках стучала кровь, боль под ребрами становилась сильней.
«Я не успею, — думал Мюллер, — надо стрелять… Где автомат? Черт! Как больно… Они забрали автомат, выданный ему накануне Грубером. Зигфрид… Их там двое с капитаном, если только капитан не с этими заодно…»
Ральф робко попытался встать на ноги, и это, как ни странно, ему удалось. Определив, в какой стороне должен находиться бронетранспортер, он двинулся туда и сразу понял, что не успеет.
Со стороны поля раздался выстрел. А потом стало тихо. Ральфа мутило. Он присел на поваленное дерево, расстегнул шинель, пытаясь нащупать рану. Похоже, его старая привычка подолгу таскать в карманах всякое барахло в этот раз сослужила ему добрую службу. Колода карт, две зажигалки, письма из дома, наконец, плотный свитер смягчили удар, взяли на себя часть длины острия клинка. Но кровь все равно продолжала сочиться из раны, а прямо перед глазами уже плыли достаточно плотные серые облака.
Ральф достал из правого кармана кителя маленькую серебряную фляжку с изображением легкомысленной арийки, полил рану, взвыл от боли, а потом залпом выпил остатки содержимого. Фляжку положил обратно в карман. Они с Зигфридом прибыли в лес в полном снаряжении, так что у него имелись медикаменты и бинты. Пытаясь кое-как перевязать рану, Ральф услышал несколько пистолетных выстрелов и крики. После небольшого перерыва, длившегося секунд десять, выстрелы возобновились. Он поднялся и снова пошел в сторону поля, так быстро, как только мог.
Выстрелы вскоре смолкли. Ральф уже видел край леса. Со стороны деревни послышался нарастающий гул. Над горизонтом заполыхали зарницы. Фронт ожил. Скорее всего, он был уже рядом с Мосальском. Не исключено, что русские части подошли совсем близко, ведь недаром же «эти» так торопились сделать свою странную работу. И Мюллер, обессиленный, растерянный, истекающий кровью, понял, что из этого леса нет выхода. Избежав чудесным образом внезапной смерти всего-то пятнадцать минут назад, он обречен медленно умирать здесь, под окоченевшими деревьями, на краю старого русского кладбища.
Словно в подтверждение мыслей, в километрах двух от места, где он сейчас находился, там, где притулилась деревушка Хизна, бывшая ему вынужденным домом несколько месяцев, началась беспорядочная стрельба. Судя по всему, в деревне завязался бой. Пригибаясь, Мюллер вышел к полю. Метрах в трехстах он увидел бронетранспортер, огибающий небольшую рощицу. Он ехал в сторону, противоположную той, где находилась деревня и откуда доносилась отчаянная пальба. Вдруг Ральф заметил человека, уткнувшегося лицом в снег. Грубер. Слава богу, капитан к этой шайке отношения не имеет. Или «не имел». Похоже, Грубер мертв. Нет! Дышит…
На секунду-другую он приоткрыл глаза и прохрипел:
— Ты? Долго жить будешь. Живой… Живи.
Ральф склонился над своим начальником, расстегнул шинель и китель, сорвал жетон, отыскал документы, вытащил из кобуры пистолет, не забыв прихватить две запасные обоймы. Ефрейтора мутило все сильней. Шнапсу бы сейчас, но фляжка пуста. Водка была у Зигфрида… Где Зигфрид? Надо срочно выяснить, что с ним.
Мюллер бросил взгляд на капитана и побрел к снежной колее, где совсем недавно стоял бронетранспортер. Там лежал Зигфрид. Мертвый. Дрожащей от холода и страха рукой Ральф закрыл ему глаза.
Хотелось кричать, но, глотнув ледяного воздуха, он лишь прохрипел чуть слышно:
— Что же я буду теперь делать, черт вас побери, Зигфрид, гауптман Грубер?!
…Ральф побрел обратно в лес. Рана хоть и не тяжелая, но силы забрала — идти было чудовищно трудно. Но Ральф твердо решил: надо запомнить место. Вдруг удастся когда-нибудь вернуться и понять, что же, черт возьми, было в ящике, который штатские и эсэсовцы так тщательно запрятали под землей у Богом забытой деревни и из-за которого погиб его друг Зигфрид и потомственный вояка гауптман Грубер.
По дороге к месту, где его пытались зарезать, Ральф остановился у тела капитана, кое-как присыпал его снегом, а после присел рядом, совсем ненадолго, чтобы отдохнуть. Он отпил немного водки из фляжки Зигфрида и вдруг понял, что… плачет. Слезы текли из глаз и тут же замерзали, превращаясь на щеках в тоненькие сосульки.
Мюллер сожалел о гибели Грубера. Ему было до боли жалко Зигфрида. Но сильнее всего он жалел себя, растерянного, раненого, одинокого, плачущего посреди безразличной и безжалостной русской зимы. Ральф конечно же не думал сейчас о том, что ни этот лес, ни это поле, ни та деревня за рощей, откуда все еще доносились выстрелы, ни населяющие ее жители не приглашали сюда ни его, ни Грубера, ни Зигфрида. Он не осознавал, что для хозяев этой земли мечтающий о баварских колбасках простой ефрейтор артиллерии был таким же непрошеным гостем, таким же чужаком, таким же лютым врагом, как и отдельные, озверевшие от собственных преступлений эсэсовцы и коллаборационисты, заживо сжигавшие жителей русских сел.
Ральф вернулся к месту, где был спрятан ящик. Яму глубиной около двух метров они рыли два с половиной часа; когда преодолели верхний, промерзший слой земли, копать стало легче. Затем он и солдат СС тщательно все закопали, утрамбовали и засыпали снегом. Мюллер отметил про себя, что место для «захоронения» выбрали странное, необычное. Очевидно было одно: выйти на след тайника случайно практически нереально. Разве что когда-нибудь, через триста лет, на этом самом месте пройдет линия какого-нибудь метро, что соединит будущие немецкие города, построенные в этой глуши…
Действительно, ящик спрятали метрах в пятистах от кладбища, в молодом березняке, который никто не станет вырубать еще лет двадцать. До проселочной дороги, лежащей под толстым слоем снега, от кромки леса нужно было пройти шагов сто пятьдесят. Место вроде как не отмечено естественными ориентирами, то есть найти его можно, только имея точные координаты либо строго по памяти.
Место Ральф запомнил, равно как и все то, что сопровождало ритуал опускания ящика в яму. Да-да, иначе как ритуалом происходившее на глазах у Мюллера назвать было нельзя.
Стоя в стороне от того самого места, Ральф видел, как гражданские почти синхронно совершили странные, резкие движения руками. Потом, придвинув с помощью майора ящик к краю ямы, обвязали его с двух сторон веревками и начали медленно опускать, что-то бурча себе под нос. Что они говорили, Ральф не мог разобрать, но готов был поклясться: это был либо очень плохой немецкий, либо иностранный язык. На торце ящика он различил надпись Ahnenerbe, Weisenfeld, а также табличку с незнакомыми знаками, которая выглядела примерно так:
А еще выше Мюллер увидел крест. Правда, несколько необычной формы: перекладина его была довольно резко скошена вправо. В надписи тоже присутствовал знак, похожий на этот крест, но там он скорее смахивал на букву «т».
Ничего подобного в своей жизни баварцу наблюдать раньше не доводилось. Он даже приоткрыл рот от удивления.
«Может, они просто хоронят важного чина из СС», — подумал было Ральф, но тут же отогнал эту догадку как бредовую.
С другой стороны, происходящее и так смахивало на сон нездорового человека. Полчаса спустя он получил возможность еще сильней засомневаться в том, что бодрствует.
Через несколько минут майор приказал ему и солдату засыпать яму землей, что они и сделали; причем солдат, похоже, знал, что происходит. И как раз в ту самую минуту, когда Ральф набрался смелости и решил заговорить с эсэсовцем, тот ударил его штыком.
И вот теперь Ральф сидел прямо на снегу, у места, где зарыт ящик. Он вспомнил изображение креста, слово Вайшенфельд, в котором угадал название баварского города, незнакомое слово «Аненербе» и еще еле различимые знаки вперемешку с буквами, из которых была составлена главная надпись на ящике, что-то вроде «FHTMRMNM» или «HFIMMBRM», где некоторые буквы заменяли символы.
«Понятно, что они торопились и долго-то не думали, где спрятать ящик, — рассуждал про себя Ральф. — Русские уже на подходе… Но почему тогда они не повезли его дальше, к нашим? А, ну да, еще неизвестно, кто тут для них наши, а кто — враги. Они же застрелили всех, кто был не с ними, всех, кого Грубер позвал штатским помогать и этому майору. Да и самого Грубера».
Между тем стрельба в Хизне не прекращалась. Ральф понимал, что надо двигаться, но слабость накатывалась волнами — одна ощутимей другой. К тому же, казалось, идти уже некуда.
Если русские начали наступление и в деревне идет бой, шансов, что их остановят несколько десятков артиллеристов, почти нет.
«Что делать? Что мне делать?»
Становилось очень и очень холодно. Мысль о сдаче в плен… вдруг подарила Ральфу надежду. В конце концов, это может быть единственный выход в безвыходном положении. С первого дня, когда Мюллер оказался на Восточном фронте, он перестал чувствовать себя героем, бравым солдатом, отправившимся добывать себе славу, да еще и готовым сложить голову за родину. Казалось, нескончаемая рутина казарменной, а потом уже оккупационной жизни, полной страха и раздражения, ненависти и непонимания со стороны местного населения, ограничили некогда пестрый набор желаний ефрейтора до двух: остаться в живых и поскорей вернуться домой.
«Стоп. Но куда поехал бронетранспортер? Очевидно, что на юго-запад, где стоят наши танковые части. В пяти километрах отсюда еще вчера был глубокий тыл…»
…Ральфа разбудил яркий солнечный свет. Он пробивался через десяток окон большой комнаты, судя по ряду признаков, до войны использовавшейся в качестве гимнастического зала, а ныне превращенной в военный госпиталь. Вспоминая то, что случилось в русском лесу, Ральф уснул и спокойно проспал всю ночь. Похоже, дела его шли на поправку.
За дверью палаты послышались шаги. Ральф слегка приоткрыл глаза, притворяясь все еще спящим, и увидел, как в комнату вошли двое. Один из них врач, вероятно, сделавший ему операцию. Другой, в офицерской форме, подошел к кровати Мюллера. Склонился над ним и, повернувшись к врачу, громко произнес:
— Это он, тот самый.
Ральф узнал майора из леса.
Глава пятая
В номере «19» московской гостиницы «Ист-Вест» мягкий свет торшера падал на стол у окна, где были разложены книги, тетради, карта Москвы. Тут же лежало несколько конвертов и экземпляр газеты «Мюнхен репорт».
За столом сидел турист из Германии Ральф Мюллер и изучал карту города. Сегодняшнее посещение монастыря поселило в его душе тревогу, от которой он вот уже несколько часов не мог избавиться. Много лет прошло с того дня, когда Ральф принял твердое решение обязательно посетить это место. Он десятки раз представлял себе этот трепетный момент, лишь догадываясь о том, какие чувства ему доведется испытать за стенами древнего русского замка.
Странное дело: когда Ральф наконец-то оказался в том самом месте, он не почувствовал особого волнения. Но вот теперь, наедине со своими мыслями и воспоминаниями, он с трудом сдерживал настойчивое желание вернуться в монастырь и еще раз все осмотреть.
В свои сорок Ральф уже не совершал необдуманных или, скорее, спонтанных поступков. Его жизнь в прелестном городке Ландсхут была размеренной, в меру интересной. Хорошая работа, крепкая семья, членство в местном фитнес-клубе «О Синитри»… Годы расписаны по месяцам и даже дням, отпуск запланирован задолго вперед. Было тут и обязательное посещение двух-трех фестивалей, поездка на горнолыжный курорт и уик-энд на озере Кимзее. Но, оказавшись в России с определенной миссией, Мюллер считал, что не должен терять время и дожидаться следующего дня. Он встал, набросил пиджак, прихватил со стола карту, одну из тетрадей и вышел из комнаты.
Внизу у гостиничной стойки его поприветствовал консьерж, кивнул на просьбу вызвать такси и стал набирать номер телефона. Мюллер посмотрел в окно. На улице еще было достаточно светло.
Сев в машину, Ральф показал водителю на карте Донской монастырь. Тот кивнул и, не включая счетчик, резво тронул с места, чтобы тут же упереться в затор напротив большого здания театра из коричневого камня.
Это была одна из самых известных московских пробок, которую уличные «коммерсанты» использовали для реализации, пожалуй, самого странного в мире набора товара. Здесь продавали подделки наручных часов известных марок, записанные на компакт-диски базы данных Налоговой инспекции, МВД, ГАИ и других государственных учреждений, обложки для удостоверений с золотой аббревиатурой «ФСБ», краденые или самодельные зарядные устройства для мобильных телефонов, а также мимозы, ландыши и сирень.
Рядом с торговцами сновали попрошайки всех рангов и мастей, «нищие», девушки с завернутыми в тряпье младенцами. Здесь же, в строго определенном квадрате, уныло бродила скромно, но очень опрятно одетая бабуля в платочке, а прямо между застрявшими на перекрестке машинами передвигался калека на костылях, у которого левая нога была в три раза тоньше правой.
Ральфу казалось, что он попал в иной мир, где жизнь российской столицы представала вывернутой наизнанку. Ему было жалко бабушку, калеку и завернутых в занавески детей, но росло недоумение, отчего местные власти терпят эту «выставку достижений».
«Видимо, Россия все-таки более свободная страна, чем принято считать у нас», — подумал Ральф.
Наконец такси повернуло на Тверскую улицу, доехало до гостиницы «Националь», где вдоль кремлевских стен ушло налево, на Охотный ряд. Пересекая Лубянскую площадь, Ральф заинтересовался зданием КГБ. Почти любого туриста почему-то привлекают официальные места расположения спецслужб и разведок, будь то штаб-квартира британской МИ-6 на берегу Темзы или гуверовский дом ФБР в Вашингтоне.
Через Варварку такси выехало к Покровскому собору. Ральф залюбовался восхитительным архитектурным творением. Увидев пробку на набережной, водитель въехал на мост, дав Ральфу возможность еще раз посмотреть на собор времен Ivan The Terrible — единственного широко известного на Западе русского царя. Машина промчалась по Ордынке, Люсиновской улице и после, какими-то дворами и переулками, вывезла Мюллера к Донскому монастырю.
Ральф хотел попросить таксиста подождать его, но тот, видимо, не понял туриста, сказал два слова — «триста рублей», взял деньги и уехал, оставив пассажира у обитых еще сверкающей медью внушительных монастырских ворот.
Сюда уже не пускали посетителей, но Мюллер сумел материально заинтересовать сторожа (в то время Донской монастырь еще не охранялся как стратегически значимый объект), и тот с легкостью рассудил, что ничего страшного не случится, если ненормальный иностранец погуляет вечером по старому кладбищу.
Ральф ступил на выложенную каменными плитами дорожку и пошел вниз, к северной стене Донской обители — мимо изящного храма преподобного Александра Свирского, вдоль выкрашенной в черное железной ограды, мимо могил монастырского некрополя, которые стали казаться зловещими в наступающих сумерках.
Горельеф, изображающий встречу Давида, победившего Голиафа… Посещение Дмитрием Донским Сергия Радонежского… Изображение Мариам, воспевающей победу над врагами… И, наконец, Девора, призывающая к борьбе с поработителями.
Именно здесь, напротив этого горельефа, должны расти огромные столетние тополя. Ральф оглянулся, бросил взгляд на стену, после чего посмотрел себе под ноги и увидел… три огромных пня, прячущихся в некошеной траве.
Слева, сразу за скульптурой Деворы, высился трехметровый, выкрашенный в зеленое дощатый забор. Забор преграждал путь в северо-западную часть монастырской территории. Ральф огляделся, быстро подошел к забору и отогнул одну из слабо прилегающих к этой древнейшей на земле конструкции досок.
Пространство за забором скорее напоминало заброшенный луг, чем территорию действующего монастыря. Здесь все заросло лопухами и крапивой, кое-где валялись полусгнившие поленья.
«Отец не ошибся, это определенно здесь», — размышлял Мюллер, продолжая отгибать легко поддающиеся доски.
Наконец в заборе образовалась дыра, через которую Ральф легко, но не без волнения проник на запретную территорию.
Между тем в Москве темнело, и надо было торопиться. Ральф почти убедил себя, что нашел именно то место, куда однажды обязан был прийти, исполняя свой человеческий долг, отдавая дань памяти, выполняя обещание, данное отцу.
Слева, на небольшом отдалении, Мюллер заметил что-то белое и невольно содрогнулся. Приглядевшись, понял, что его испугал старый монумент или обелиск, резко выделяющийся среди темнозеленых листьев, травы и серых стволов хаотично растущих деревьев.
Казалось, вечер поглотил все звуки. Ральф стоял по пояс в траве, подавленный от нахлынувших чувств и от собственного авантюрного поступка.
Неожиданно темноту прорезал свет фонаря, и тишину нарушило строгое указание:
— Так… Давай вылезай оттуда. Вылезай, вылезай!
Ральф повернулся на свет, исходящий со стороны проделанного им лаза, и увидел человека в форме русской полиции с автоматом через плечо.
Мюллера отвели за ворота монастыря и без особых церемоний затолкали в маленький джип. Все здесь было железным, даже неудобная и узкая скамейка. В джипе пахло казармой. Ральф, правда, не знал, как на самом деле должно пахнуть в казарме, он не отслужил в бундесвере, но для себя решил, что именно так, как пахнет в машине русских полицейских.
Стражи порядка совещались на улице.
«Так, — размышлял Ральф, — личность мою скорее всего установили, я все документы отдал еще при задержании. Теперь, видимо, предстоит объяснить, с какой целью гражданин Германии обследовал закрытую для доступа часть территории московского монастыря».
Дверь джипа приоткрылась, и человек в фуражке, видимо, офицер, что-то резко спросил у Мюллера. Ральф попытался объяснить, что не понимает, о чем речь. Тогда владелец фуражки перешел на английский:
— Ю гоу ту зе полис стэйшн. Ю андестенд ми?
— Yes, I understand, — ответил Мюллер, соображая, что решительно не знает, что делать.
«Не звонить же консулу Германии! Как объяснить ему цель моей вечерней прогулки по Москве?»
— Ю вонт ту колл зе консул? — офицер продолжал задавать вопросы.
— No, thank you. I…
— Ду ю вонт ту гоу ту зе полис стэйшн?
Мюллер был озадачен. Зачем спрашивать, желает ли он ехать в участок, если он задержанный? Тем более что задержали его вечером, в лопухах, после проникновения туда через дырку в заборе…
Если Мюллер был озадачен, то командир милицейской подвижной группы был раздражен непониманием иностранца. Возиться с ним ему не хотелось. Заявлять о нем в более компетентные органы — тоже. Достанут потом вопросами, затаскают по кабинетам в качестве свидетеля и все такое прочее. Бесспорно, с нашими проще. Потому что живут с милицией в одном культурном пространстве, объединенные универсальными законами взаимовыручки на фоне стабильного непонимания властями того, что размер заработной платы патрульного милиционера — это индульгенция за активно провоцируемую не слишком законопослушными гражданами коррупцию.
Ральф вспомнил про Антона, русского парня, которого встретил сегодня днем и даже договорился завтра поужинать.
«Так, Ральф, у тебя в Москве, кроме консула, Греты из агентства и Антона, никого нет. Грете звонить бесполезно, консулу… консула беспокоить пока рано. Надо позвонить Антону».
— Officer, excuse me, — Ральф обратился к офицеру. — May I make a call? Telephone, please…
Коротко посовещавшись, милиционеры отдали Мюллеру его мобильный телефон.
— Ван колл, окей? — офицер посмотрел на Ральфа сердито и остался стоять рядом с открытой задней дверцей машины.
…Как ни странно, Антон согласился приехать. Потом он попросил Ральфа передать трубку главному начальнику полицейского патруля. После короткого разговора офицер кивнул, одарил Ральфа более доброжелательным взглядом, но по окончании разговора телефон не вернул.
Ждали Антона достаточно долго. Но уже через пять минут после его приезда Ральфа выпустили, вернув документы, бумажник и мобильный телефон. Офицер и Антон как старые приятели пожали друг другу руки, и полицейский джип укатил в сторону сверкающего огнями большого проспекта.
Садясь в машину к Антону, Ральф поинтересовался:
— Вы что, знакомы с этим полицейским?
— Нет, с какой стати? Просто мы с ним, как у нас говорят, «решили вопрос» и расстались по-хорошему.
— А… так он просто хотел денег, взятку?
— Ну да, только вам он как это объяснит? Постеснялся отчего-то прямым текстом попросить денег.
Некоторое время они ехали молча. Ральф вновь нарушил молчание первым:
— Спасибо, Антон, я вам очень благодарен, вы меня спасли.
— Не стоит благодарности, Ральф.
Русский водитель гнал немецкую машину со скоростью сто сорок километров в час по Ленинскому проспекту в сторону Октябрьской площади. Ральф думал о том, что Антон совершенно нелюбопытен — иной давно бы уже задал самый главный вопрос, который уместен в данной ситуации.
— Кстати, — подал голос Антон, — слева очень красивый парк. Его называют Нескучный сад. Если будет время, погуляйте. Там славно и есть выход к Москве-реке. Да, Ральф, хотите перекусить или выпить? Думаю, мы можем нашу завтрашнюю встречу перенести на сегодня.
— Хорошо, нет проблем, поехали. В какой ресторан?
— В испанский, к моим друзьям. Только предупреждаю: вечером там бывает шумно.
Через двадцать минут они были на Трубной улице, у дома номер 20. Ральфу показалось, что в ресторане Антона знают все. Он поздоровался с охранником за руку (так, наверное, принято у русских), обнялся с метрдотелем, двумя официантами, барменом, который тут же налил им по рюмке виски.
В этом очень милом, со вкусом оформленном трехэтажном заведении дым стоял коромыслом. Но Ральфа и Антона провели на второй этаж в отдельный кабинет с камином и, что самое неожиданное, с большой библиотекой. Официант в белом форменном пиджаке подмигнул Антону и удалился.
Через две минуты в кабинет вошли… нет, скорее, вломились три типа. Один плотного телосложения, громогласный, с открытым, незлым лицом. Другой темноволосый, с пышными усами и взглядом с хитрецой. Очень похож на пирата. Третий — худой совсем, значительно моложе двух других, несколько хулиганского вида, в майке с надписью Fuck The Police. Все трое — очень пьяные, но прекрасно держатся на ногах. Они (ну, разумеется!) обнялись с Антоном. Тот им что-то быстро сказал, указывая на Ральфа. Ральф инстинктивно съежился.
Худой взглянул на Мюллера, широко улыбнулся, подошел к нему и, выставив ладонь для рукопожатия, продекламировал на неплохом английском:
— Здравствуйте! Как дела? Добро пожаловать в наше заведение! Надеемся, вам у нас понравится. — Затем повернулся к Антону и добавил уже по-русски: — Значит, сегодня фрица сюда притащил? Ну-ну. Что пить будете? Русише водка? Пиво? Или может, травки принести, грибов голландских? Заказывай, и мы пошли. Мешать не будем. По твоей физиономии видно, что мы тебе сегодня на хрен не нужны.
Антон добродушно похлопал худого по плечу, что-то, видимо, попросил принести и, когда троица удалилась, сказал:
— Отличные ребята. Двое из них хозяева ресторана. Они уже сто лет вместе. Ну, я с ними тоже вместе, в каком-то смысле. Я заказал водки, если вы не против. Хорошей водки. И кое-что из закусок по своему выбору, чтобы время не терять.
— Спасибо, Антон, здесь очень здорово. Мне очень нравится этот кабинет.
Принесли водку. Антон и Ральф «хлопнули» по рюмке, запили томатным соком, закусили салатом с утиной грудкой. Ральф чувствовал, как приятное тепло разливается по телу. Они разговорились.
Наверное, многие замечали, что при первой встрече у вас с новым знакомым обнаруживается много общего. Это неудивительно, ведь встречаются не представители разных планет. И все равно, когда вы узнаете, что, к примеру, собеседник тоже подметил, что в любой авиакомпании никогда не заканчиваются булочки, которые проводники упорно суют пассажирам, но всегда в дефиците хороший алкоголь и что вашего собеседника это так же раздражает или веселит, вы радуетесь, словно младенец. Вам кажется, что вы повстречали родственную душу.
У Ральфа и Антона оказалось много общего. Оба много путешествовали, оба работали на радио, оба не знали, как подойти к тому главному, что мешало полностью расслабиться.
Наконец, после изрядного количества водки, Ральф не выдержал:
— Антон, а почему ты не спрашиваешь, что я делал поздно вечером в полицейской машине у монастыря?
Антон оторвался от закусок, посмотрел на Ральфа, разлил водку по рюмкам:
— Потому что я ждал, когда ты сам про это заговоришь. Может, у тебя секреты какие… Хотя, если честно, очень хочется узнать, что ты там искал. Опять к горельефам ходил?
— Нет, не за этим, — Ральф вздохнул, подумав, что в его деле без помощника не обойтись. — Я специально приехал в Москву, чтобы кое-что найти в монастыре. И, похоже, нашел.
Глава шестая
Майор Дитрих фон Заукер был рад, что удача на сей раз повернулась к его группе лицом. Проскользни этот парень незаметно, расскажи, кому не надо, о том, что видел в лесу, их миссия оказалась бы под угрозой. Оценить уровень потенциальной опасности крайне затруднительно. Во-первых, ефрейтор мог рассказать, что люди в форме германской армии ни с того ни с сего застрелили гауптмана и солдата, а также пытались убить его самого. Уже этих сведений достаточно для серьезных неприятностей. А во-вторых, чего ни при каких обстоятельствах нельзя было допустить, живучий ефрейтор мог показать место, где спрятан ящик…
Немцы отступили из этого района, но и регулярные части русских еще не успели глубоко вклиниться за новую линию фронта. Так что группе «штаба Валли», специальному подразделению военной разведки абвер, которое и создавалось для действий в русском тылу, ничего не стоило проникнуть в лес и отыскать спрятанное. Тогда все было бы потеряно.
Но слух о раненом ефрейторе артиллерии, единственном немце, которому удалось уцелеть после занятия русскими деревень Хизна, Победа и Крисаново-Пятница, находящихся в нескольких километрах от фронта, быстро распространился в расположении частей 2-й танковой армии, в том числе в окрестностях Жиздры, где также дислоцировался полк «Великая Германия». А именно к нему был временно приписан майор Заукер.
Он нашел ефрейтора довольно быстро. Теперь дело за малым — вытащить так некстати выжившего артиллериста из лазарета и «по-тихому» свернуть ему шею.
Майор сообщил врачам, что раненого необходимо срочно допросить. Однако врачи наотрез отказались выписывать ефрейтора, сославшись на его тяжелое состояние. Заукер предъявил врачу имеющееся для таких случаев удостоверение СД, но это не произвело эффекта. Медицинский чин прекрасно знал свое дело — он заботился о раненых, и ему были абсолютно безразличны все провинности подопечного, из-за которых тот попал в сферу интересов политической разведки. Заукер не стал упорствовать. Зачем провоцировать лишние разговоры? Он лишь попросил встречи с больным. Это ему было тут же позволено. Правда, доктор вызвался лично сопровождать офицера.
Ефрейтор, которого звали Ральф Мюллер, похоже, был без сознания или просто спал. Заукер подумал, что теперь-то уж бедолага никуда не денется. Поблагодарив врача, он вышел из лазарета.
И все же терять время не следует. Нужно, чтобы Вальтер и Пауль сегодня же ночью проникли в лазарет. Надо прописать ефрейтору правильную инъекцию. Врач может заподозрить неладное, но вряд ли станет разбираться. Не до того сейчас, когда с фронта прибывает все больше и больше раненых.
«Надо доделать эту работу и приступить к новой», — размышлял Заукер, направляясь к деревянному строению, где временно разместились его товарищи и люди из Вайшенфельда. Там топилась печь, а значит, было тепло и уютно. Майор возвращался к своим с хорошими новостями, так что теперь не грех выпить и закусить.
Глава седьмая
Ефрейтор Мюллер понимал, что рано или поздно эти люди до него доберутся. Ему захотелось поведать врачу о своих похождениях в хизненском лесу, но в свои двадцать с небольшим Ральф уже был достаточно сметлив, чтобы понимать: в такой ситуации скорее поверят майору, чем ему.
Оставалась последняя надежда: тайно выбраться отсюда, попасть к представителям военной разведки, чей штаб наверняка должен быть в центре города, и все рассказать. Ему, скорее всего, сразу не поверят, но могут заинтересоваться таинственным ящиком и отправить в лес специальную группу. В худшем случае до выяснения посадят под замок в тюрьму абвера. А это в его положении лучше сохранит ему жизнь, чем стены обычного полевого лазарета.
«Но когда уходить? Смогу ли я выбраться отсюда, не потеряв сознание в неподходящий момент? И где раздобыть форму?» — думая так, Ральф вновь уснул. Уснул крепко, не обращая внимания на яркое зимнее солнце.
…Память вновь вернула его в недалекое прошлое. Он вспомнил, как брел по следам бронемашины, чуть ли не поминутно останавливаясь, чтобы передохнуть, глотнуть из фляги и, собравшись с силами, продолжить путь. Снег скрипел под галошами русских валенок — лучшей обуви для зимы, когда-либо изобретенной человечеством. Ножевая рана отдавала острой болью. Во время очередного привала Ральф впал в забытье. А может, просто уснул. И наверняка замерз бы прямо тут, у дороги, не случись с ним очередного непредвиденного события.
Мюллер очнулся то ли от ощущения опасности, то ли от доносящихся со стороны леса криков. Он увидел группу людей, человек семь. Они перемещались в сторону дороги. Причем только двое были вооружены, остальные походили на пленных. Ральф приподнялся и тут же получил пулю куда-то в бок, слева от живота.
Над ним стоял человек с винтовкой. Ральф узнал мальчика из деревни, которого Грубер велел ему расстрелять.
— Давай, фриц, вставай, пойдем-ка с нами.
Парень говорил на своем языке, отчего-то называя Ральфа Фрицем. Ясно было, надо вставать и идти. Мюллер заметил, что его обыскали, отобрав все, в том числе оружие и фляжку с остатками шнапса.
«Интересно, узнал он меня? — думал Ральф, пытаясь встать на ноги, превозмогая шок и слабость. — Забыл… как его имя?»
Он сумел подняться и тут же, невесть откуда, налетел конный казачий разъезд. Всадники в овечьих полушубках и аккуратных круглых шапочках, отороченных каракулем, окружили их, и старший, обращаясь к парню, прохрипел:
— Эй, пацан, это кудэ же ты ентих цуциков ведешь?
— В плен взял. В деревню веду, в штаб, на допрос.
— Да ладно тебе. Кому они там нужны, в штабе-то? Ну-ка, отойди, мы лучше свои шашки на них проверим.
Не надо было знать русский язык, чтобы понять — дело вновь приняло дурной оборот. Мальчик и его спутник отошли в сторону, а вокруг сгрудившихся пленных, среди которых Ральф узнал румына из первого взвода, образовалась смертельная пустота. Всадники, взяв несчастных в полукруг, порубили одного за другим.
Ральф сидел на снегу, ожидая гибели. За сегодняшний вечер это было уже в третий раз. Его тошнило.
— Один остался. Парень, подними гада.
«Коля! его зовут Коля», — вспомнил Ральф, и тут же произнес вслух:
— Колья…
И неясно, узнал его парень или просто решил довести до своих хотя бы часть добычи, но он встал между пленным и всадниками и сказал непонятную для Ральфа фразу:
— Дядь, ну хватит тебе, а? Мне ж надо хоть одного немца до штаба довести… Тебе жалко, что ли, а?
— А вот я тебе сейчас покажу, жалко! Ишь ты, раскомандовался, чертенок! А ну-ка посторонись…
Старший замахнулся на Колю окровавленной шашкой. Вдруг загремели выстрелы. Со стороны, куда уехал бронетранспортер, показалась неровная цепь солдат. Всадники пришпорили коней и умчались, поднимая снежную пыль, а Коля и его напарник, пригибаясь, побежали в лес.
Ефрейтор Мюллер остался лежать, уткнувшись лицом в снег. Его, потерявшего сознание, подобрали свои, из мотострелковой роты, получившие приказ провести разведку боем.
Так Ральф оказался в лазарете.
И вот теперь здесь, в тылу, ему вновь грозила смертельная опасность. Он сосредоточился, пытаясь оценить свое физическое состояние. Раны ныли, но все они, по счастливой случайности, оказались по меркам военного времени достаточно легкими. Ральф потерял много крови, но в лазарете его подлечили, он уже начал, что называется, возвращаться к жизни. Последний «подарок» в тот злополучный вечер он, «за компанию» с русскими кавалеристами, получил от своих — пуля слегка задела левое плечо. Эта рана была совсем не опасна, но причиняла неудобства.
Ральф приподнялся на койке и огляделся. Кроме него в лазарете было еще трое тяжелораненых. Несколько выздоравливающих солдат, наверное, отправились покурить на крыльцо. Рядом с кроватью одного из них были сложены какие-то вещи. Ральф медленно встал, осторожно подошел ближе и обнаружил полный комплект формы обер-шарфюрера СС. На спинке кровати висела длинная темно-зеленая шинель.
Мюллер подошел к окну. На улице смеркалось. По дороге проехал легкий бронеавтомобиль, пробежал посыльный. У дома напротив сидела собака и, казалось, смотрела прямо на Ральфа. На крыльце лазарета никого не было.
Ральф принял решение действовать. Он облачился в форму обершарфюрера, которая лишь немного его стесняла. Трудней пришлось с сапогами — они оказались катастрофически малы, размера на два. Но деваться некуда, и он с огромным трудом, доведя себя до полуобморочного состояния, натянул-таки сапоги на ноги.
Посидев полминуты на краю кровати, Ральф, преодолевая пробившую его дрожь, открыл дверь и вышел из лазарета. Обогнув дом справа, он увидел пост охраны, выставленный как раз со стороны окна, через которое он рассматривал окрестности, а пост почему-то не заметил. Впредь следует быть осторожней. Двигаясь неторопливо, Мюллер пошел мимо поста. Два солдата с пятизарядными карабинами Маузер образца 1898 года на плечах грелись у железной бочки с тлеющим углем. Они проводили Мюллера внимательными взглядами, но не остановили.
Теперь надо как можно скорее отыскать штаб армейской разведки. На перекрестке Ральф увидел указатели: налево значился город с «любимым» названием Ральфа — Zhizdra, направо — населенный пункт Zikejevo.
Сотрудники абвера могут находиться повсюду, но, скорее всего, надо попасть в Жиздру, там ведь, он помнил, располагался штаб армии.
На дороге показалась колонна грузовиков. Впереди ехал бронетранспортер фирмы «Ганомаг». Номерной знак со сдвоенной руной «зиг» и пятизначным регистрационным номером говорил о принадлежности колонны к СС. Ральф расстегнул шинель, быстро взглянул на манжетную ленту, на которой серебряными нитками было вышито слово Das Reich. Это означало, что владелец формы служил в элитной дивизии «Рейх», временно приданной танковой группе Гейнца Вильгельма Гудериана. Тут же был вышит номер части. Запомнив все это, Ральф пропустил бронетранспортер и еще несколько автомашин и только тогда поднял руку вверх. Притормозил фургон, водитель вопросительно взглянул на Ральфа.
— Камерад, если вы едете в Жиздру, подвезите меня, пожалуйста, у меня срочное донесение. Касается военной разведки.
Ральф не мог не знать, что в войсках СС в ходу было обращение «товарищ» вместо привычного для германской армии «господин». К тому же в СС, в отличие от других частей рейха, не существовало столь ярко выраженной пропасти между офицерами и солдатами, так как любой боевой офицер СС вначале обязательно проходил службу солдатом. Тем более такие «вольности» были свойственны для отношений между сержантами и рядовыми.
— Хорошо, садитесь, только быстро, пожалуйста.
Теплая и уютная кабина грузовика — как раз то, что нужно. Правда, здесь как-то странно пахло, чем-то кисло-сладким. Запах был еле слышен.
— Мы едем не совсем в Жиздру, но вы сойдете неподалеку от города, — водитель умело сохранял дистанцию в колонне.
— Отлично, спасибо. Там я разберусь.
— Вы уже бывали в Жиздре?
— Нет, не приходилось. Но мне хорошо объяснили дорогу.
— Вчера город бомбили русские самолеты. Они теперь прилетают чуть ли не каждый день.
— Да, кто бы мог подумать. Ну, ничего, думаю, все скоро изменится.
— Обершарфюрер, вы можете не бояться говорить откровенно со своим товарищем. Вы же слышали, что сказал в выступлении по радио рейхсфюрер? Он сказал, что «ложь и укрывательство правды о нашем положении не даст нам выиграть войну».
— Я согласен, но не всем понятно, почему мы отступаем… Тут важно не паниковать.
— Точно! Ну, к тому же всяких паникеров можно засунуть к евреям и другим животным в наши газвагены.
Тут Ральф понял, откуда неприятный, необычный запах. Это могли быть продукты выхлопных газов и еще что-то… Мюллер слышал про эти автомобили, но, как и многому другому, что рассказывали про СС, особого значения не придавал. И вот теперь он ехал в том самом автомобиле-душегубке, который чей-то воспаленный ум изобрел для уничтожения людей.
Эти машины были специально разработаны для казней «в полевых условиях» по заданию Управления имперской безопасности в начале войны с Советским Союзом. Газваген представлял собой герметично закрытый фургон, куда подавался невидимый яд — углемоноксид. В кузов загружалось несколько десятков человек, машина трогалась, и максимум через пятнадцать минут все несчастные умирали от удушья и отравления…
— Там кто-нибудь есть? — Ральф ткнул пальцем на фургон.
— Нет пока. Здесь, по правде говоря, маловато евреев, а красные комиссары все разбежались. Русские трусливы и на самом деле совсем не преданны своему Сталину. Многие сразу решили служить нам.
Ральф хотел было спросить, как так получилось, что трусливые русские смогли отбросить войска рейха от Москвы, когда немецкие солдаты уже видели в бинокли кремлевские башни, но не стал. Он не знал, принято ли в СС быть объективным и откровенным. По крайней мере, в девизе СС «твоя честь — твоя верность» понятие «откровенность» не присутствовало.
Но водитель сам решил пооткровенничать:
— В Жиздру пришли трое молодых русских солдат, дезертиров. Сказали, что не хотят служить большевикам, потому что их родителей перед войной расстреляли за полкило зерна. Они зерно это утащили с элеватора. А перед тем как расстрелять, пытали зверски. Парни сказали, что до войны в их деревне жили все впроголодь, а как война пришла, всех забрали на фронт. А за что воевать, они не знали, вот и пришли к нам. Большевики — звери. Они свой собственный народ за скотину держат. Вот вы спрашиваете про газвагены… Ладно, вы хоть и штабной, я вижу, но свой, я вам расскажу. Когда мы сажаем в машину наших врагов, они не знают, что могила для них уже выкопана. Я два раза наблюдал, как из фургона выгружали трупы. Лица не были искажены! Вы понимаете?! Значит, смерть наступала без конвульсий. Это легкая, гуманная смерть.
Водитель грузовика многозначительно посмотрел на Ральфа. В его взгляде было что-то торжественное. Мюллер вежливо кивнул, хотя и не понимал восторга. Он еще никогда так близко не общался с членом айнзацкоманды. Общение большого удовольствия не доставило, и он подумал: «Да, старик, прав был Зигфрид: ты — неженка».
Через полчаса грузовик притормозил у развилки, Ральф на ходу поблагодарил водителя и побрел в сторону города. Только сейчас он понял, что ему, возможно, предстоит преодолеть не один пост на въезде в Жиздру.
Какое-то время спустя внимание Ральфа привлек нарастающий гул. Он обернулся. На дорогу пикировали русские штурмовики. Ральф упал на снег и через минуту услышал десятки разрывов. Неизвестно, сколько пролежал Ральф на земле, но, когда вдруг стало тихо и он открыл глаза, от колонны газвагенов не осталось ничего, кроме горящего, искореженного черного месива.
«Как божья кара с небес», — неожиданно для себя заключил Ральф, удивляясь, что не испытывает сострадания к тем, кому советские «ИЛ-2» устроили на своей земле такие пышные похороны.
Он, конечно, не мог знать, что благодаря русским пилотам его судьба вновь круто изменилась.
Глава восьмая
Антон вопросительно посмотрел на Мюллера.
— Интересно.
— Да, интересней быть не может. Даже не знаю, с чего и начать…
— Ральф, как говорила моя учительница английского языка Галина Аркадьевна… или не Галина Аркадьевна… Забыл. Но это еще в школе было. О чем это я говорю?
— Your teacher. Your English teacher at school, she would always say something…
— Да, она говорила, эта учительница, что надо начинать с самого начала. Так и говорила: begin from the beginning. Английский она знала очень плохо.
— Как же она преподавала в школе?
— Так вот и преподавала, впрочем, не важно. Ральф, рассказывай.
— Если кратко, то я приехал в Москву…
— Погоди, давай еще закажем водки и… сок.
Из общего зала ресторана доносился мотив популярной баллады «Hasta Siempre, Comandante», или «Прощай навсегда, команданте», про Эрнесто Че Гевару. В Москве песня звучала поначалу как-то экзотично, но ее красивая мелодия постепенно завораживала любого — прослушивание вызывало привыкание. Под «Че Гевару» с удовольствием напивались и отдыхающие бизнесмены, и рантье, и пресловутая «тусовка», и даже враги кубинской революции — американские империалисты, живущие и работающие в столице России.
— Итак, — Антон поднял рюмку, жестом приглашая Ральфа присоединиться, — ты приехал в Москву…
— Я приехал в Москву, чтобы отыскать могилу своего дяди.
Антон от неожиданности поставил рюмку на стол.
— Вот так дела… Как это?
— В общем, долгая история, но я попробую кратко. Выпьем?
— Выпьем. Только кратко уже не получится.
— Окей. Мой дядя воевал в России. Семья получила от него последнее письмо в 1943 году. Потом уже его дальнейшую судьбу восстанавливали по рассказам тех, кто вернулся. Дядя попал в плен, затем его отправили в Москву. Один из тех, кто был с ним, солдат, тоже родом из наших мест, слышал, что дядя некоторое время работал в Москве на стройке, пока его и всех, кто с ним работал, не казнили… У меня в тетради записано место, где была стройка… Сейчас, минуту.
Ральф достал из кармана пиджака небольшой блокнот, пролистал и, найдя нужную страницу, медленно прочел:
Читать бесплатно другие книги:
