Смертельный инструмент ацтеков Александрова Наталья

Кухня у Татьяны Степановны была довольно тесная. Капитан кое-как примостился за столом, хозяйка разместилась напротив него и проговорила восторженным тоном:

– Вот говорила же я вам, что он ее убил! Так по-моему и получилось. Я все тут вижу и слышу, мимо меня никто не пройдет! Даже муха, как говорится. И как ссорились они, я слышала… и даже как он к ней руку приложил… так что вы, главное, ко мне прислушайтесь! Мои слова самые надежные!

– Да? – перебил ее Лебедкин язвительно. – А как же вы не услышали, что Барсуков после этой ссоры уехал?

– Что?! – Рыжикова опешила, растерянно захлопала глазами и уставилась на капитана. – Как уехал? Куда уехал? Почему уехал? Не может такого быть!

– А вот и может! Он тем же вечером уехал в Москву в командировку. И билет у него имеется, и с московской фирмой мы уже созвонились, они его слова подтвердили. Утром приехал, все свои дела переделал и в тот же день вернулся вечерним «Сапсаном». Так что не все вы замечаете, Татьяна Степановна!

– Ох, неужели прозевала? – расстроилась хозяйка.

Чтобы загладить свой промах, она налила капитану чаю и поставила перед ним тарелку с плюшками.

Голодный Лебедкин взял одну, вонзил в нее зубы и расстроился – плюшки были черствые. И вообще невкусные, пахли несвежим маслом, и корицы в них положить явно пожалели. Вот вчера Дуся принесла выпечку! Да, не всегда богатые плачут, если такие плюшки каждый день есть можно…

– Это все потому, – продолжила Рыжикова, подперев щеку кулаком, – что племянница мне позвонила, Дарья… минут сорок мы с ней проговорили… вечно она не вовремя звонит! Про здоровье мое расспрашивала, а это – долгий разговор. Двумя словами тут не отделаешься. Так что виновата, может, и пропустила я, как он ушел. Но остальное все я точно расслышала – и как ругались они, и даже как он ей по лицу припечатал…

– Ну, это-то как вы могли расслышать? Что конкретно по лицу? Или вы, извиняюсь, подглядывали? – Лебедкин обрадовался, что можно отложить плюшку.

– Ну, мне просто обидно слышать от вас такие слова! У меня в жизни такой привычки не было, чтобы подглядывать! Если случайно что увижу – это бывает, так ведь это совсем другое дело, а чтобы подглядывать – такого никогда не было!

Лебедкин уже утомился от ее болтовни, но он все же хотел вычленить из нее какой-то смысл, поэтому продолжил:

– А если вы не подглядывали, откуда же знаете, что он ее ударил и что именно по лицу?

– Что ударил – это слышно было: она, Марьяна, вскрикнула, а потом звук такой был, как будто упало что-то. Или кто-то. А кто мог упасть, кроме нее? Или, наоборот, сперва упала, а потом вскрикнула… вот точно не могу вспомнить. А что он ее именно по лицу ударил – это я на следующий день увидела…

– Как это? – насторожился Лебедкин.

– Да как? Обыкновенно. Я на следующий день кофту хотела постирать. У меня такая кофта хорошая есть, малиновая…

– Кто бы сомневался!

– Хорошая, только линючая очень. Если ее стирать, непременно потом нужно в уксусе прополоскать, чтобы не полиняла. А я хватилась – уксуса-то в доме и нет! Ни капли! Ну, тогда и пошла к Марьяне – может, думаю, у нее есть.

– И что?

– Ну, она мне открыла – а сама лицо платком прикрывает. Но я все равно разглядела – синяк у нее под глазом. И на щеку спускается. Так что однозначно он ей накануне влепил… Я, конечно, спрашивать не стала – зачем, когда и так все ясно…

– Значит, вы точно видели в тот день Марианну Ромашкину? И она была живая?

– Ну конечно, живая. Примерно как вы. Только зря я к ней пошла – не было у нее уксуса.

– А в какое время это было? Можете сказать?

– Отчего же не сказать? Конечно, скажу. Было это в двенадцать часов, может, с минутами.

– Как вы так точно запомнили время?

– А я перед тем как раз на часы поглядела. Вот на эти. – Рыжикова показала на стенные часы с фотографией рыжего кота на циферблате. – Если бы меньше двенадцати было, я бы к ней и не сунулась. К Марьянке раньше нельзя соваться, можно на грубость напороться, потому как она раньше двенадцати не встает.

– Что, Петя, ты такой невеселый идешь? – Дуся перехватила Лебедкина у входа в отделение.

– Да вот со свидетельницей побеседовал, с Рыжиковой. До сих пор в глазах от малинового рябит…

– Да не в этом же дело… – проницательно заметила Дуся, – опять ты, Петя, сомневаешься, я уж вижу.

– Ага, – неохотно признался Лебедкин, повесив голову. И тут же, увидев, что напарница нахмурилась, упросил ее пойти вместе с ним к экспертам.

– Данилыч сказал, что только к вечеру отчет готов будет, но, если ты попросишь, он все расскажет. Дусь, наш-то сказал, что дело это будет на особом контроле!

– Точно, и Софья Павловна говорила, что сверху вожжи натянули! Ладно, идем к Данилычу!

Дуся и Лебедкин спустились в подвальный этаж и позвонили в серую металлическую дверь.

Дверь открылась с ревматическим скрипом.

Из-за нее возник сначала сложный букет запахов, а затем – судебно-медицинский эксперт Данилов.

Данилов, как обычно, был одет в несвежий, некогда белый, некогда накрахмаленный халат, заляпанный чем-то подозрительно красным.

Новичок, не знакомый с привычками Данилова, мог бы подумать, что это – результат его профессиональной деятельности, а именно – пятна крови, образовавшиеся при вскрытии трупов.

Но Лебедкин знал эксперта не первый год и не сомневался, что красные пятна – это всего лишь следы кетчупа.

Данилыч, как называли его коллеги, обладал отменным аппетитом и часто закусывал без отрыва от работы. Специфическое окружение и запахи ничуть не сказывались на его аппетите.

Вот и сейчас в его левой руке был надкушенный хот-дог, из которого выглядывала сосиска, щедро намазанная томатным соусом.

На шее у эксперта был повязан яркий галстук-бабочка в крупный горошек. Должно быть, он увидел этот стильный аксессуар у своего коллеги в каком-то зарубежном детективном фильме или сериале и решил тоже обзавестись бабочкой.

С тех пор коллеги регулярно дарили ему новый галстук на каждый день рождения, но он все равно умудрялся очень быстро заляпать его.

Последний презент Дуся сама выбирала в дорогом магазине – и вот, пожалуйста, та же история.

– Вы чего, ребята, так рано… – начал было эксперт недовольным голосом, но тут увидел Дусю, и тут же его лицо расплылось в широкой улыбке, – а, ну заходите, заходите! Я как раз чайник вскипятил… Дуся, хочешь чаю?

– Данилыч, – перебил его Лебедкин, входя в даниловскую лабораторию, ежась от холода и морщась от царящих в помещении запахов, – это только ты можешь в такой атмосфере чаи гонять…

– Да? – Эксперт потянул носом. – А что тебе не нравится? Я лично ничего такого не чувствую… ну, формалинчиком немножко отдает… наверное, я принюхался…

Лаборатория представляла собой большое холодное помещение с облицованными белым кафелем полом и стенами. Тут и там стояли металлические столы-каталки, на которых лежало нечто, закрытое простынями. Из-под одной простыни сиротливо выглядывала волосатая нога.

– Наверное, принюхался, – согласился Лебедкин с экспертом. – А мы, вообще-то, по делу… что ты можешь нам сообщить о той женщине, которую нашли в мусорном контейнере?

– Ну ты же знаешь, Петя, правила – официальный отчет будет готов часа через два…

– Данилыч, миленький, – Дуся подошла к эксперту вплотную и заботливо поправила его бабочку, – войди в наше положение! Нам некогда ждать официального отчета!

Взгляд эксперта затуманился. Он мечтательно взглянул на Дусю и проговорил, растягивая слова:

– Ну-у, если не-екогда… я, конечно, могу-у предварительно кое-что рассказать… какие-то собственные соображе-ения… но это, как говори-ится, не для протокола…

– Само собой, – согласилась Дуся.

Данилов вздохнул, неохотно отошел от Дуси, не сводя с нее взгляда, подошел к одному из столов и, не глядя на него, отдернул часть простыни, как сдергивают покрывало с памятника:

– Значит, мы имеем женский труп приблизительно тридцати – тридцати пяти лет…

– Данилыч, а ты ничего не путаешь? – осторожно перебил его Лебедкин.

– Я никогда ничего не путаю! – с апломбом проговорил Данилов. – На то я и эксперт…

– Но ты на него все же взгляни!

– Ты хотел сказать – на нее? – фыркнул Данилов.

– Да ты взгляни, взгляни!

Эксперт неохотно отвел глаза от Дуси и повернулся к столу.

Из-под простыни было видно угрюмое лицо с низким неандертальским лбом и густой рыжеватой бородой.

– Да, ошибся немножко… – признал Данилыч. – Это у нас байкер… жертва ДТП… другие двое выжили, в больнице лежат. А ваша женщина на соседнем столе.

Он перешел к соседней каталке, сдернул с нее простыню. Там действительно лежала женщина. Правда, после вскрытия и всех связанных с этим процедур эта женщина очень сильно изменилась, но Данилов уверенно зачастил:

– На теле и на лице имеются гематомы. Причем гематома на лице – прижизненная, появилась примерно за двадцать часов до смерти. Форма характерная – явно сильный удар кулаком…

– Это ее сожитель приложил. Но не эта гематома послужила причиной смерти?

– Однозначно не она. Я же говорю – эта гематома появилась почти за сутки до смерти. А вот гематомы на ее теле – посмертные. Получены, скорее всего, в результате падения на твердую поверхность. Вот примерно на такую поверхность, как здесь… – Эксперт кивнул на кафельный пол лаборатории.

– То есть эти гематомы тоже не являются причиной смерти?

– Петя, ты меня все время будешь перебивать или послушаешь для разнообразия? – нахмурился Данилов.

– Извини, извини, молчу…

– Ну так вот – я же сказал, что эти гематомы посмертные. То есть ваша женщина сперва умерла, а потом уже упала на пол и ушиблась. Ушиблась уже после смерти. Об этом говорит, в частности, само расположение гематом.

– Поясни…

– Ну, вот, Петя, упади на пол!

– Чего? – Лебедкин опасливо взглянул на эксперта. – Чего это я буду падать? Да и пол грязный…

– В качестве следственного эксперимента.

– И что – это обязательно? Сам же сказал, что пол жесткий, гематомы будут… в смысле синяки.

– Ну ладно, не хочешь – не надо, тогда поверь мне на слово. Если ты упадешь на пол, ты инстинктивно сгруппируешься, постараешься упасть так, чтобы ничего себе не сломать и по минимуму расшибиться. Это уже на уровне рефлекса.

– Ну, само собой! Я когда в школе на самбо ходил, на самом первом уроке нас учили правильно падать.

– Вот именно! А она упала, как мешок с картошкой. Как будто уже совершенно не владела своим телом. Значит, получается, она сначала потеряла сознание или умерла, а уже потом упала… Вот, посмотри, где у нее гематомы!

Данилов повернул труп и продемонстрировал синяки на спине и на боках.

– А сам характер гематом говорит о том, что в момент падения сердце уже остановилось, то есть она была уже мертва.

– Хорошо, это я понял. А что все же стало причиной смерти?

– Не для протокола?

– Само собой.

– Если не для протокола, причиной ее смерти стал геморрагический инсульт.

– Какой, какой? – переспросил Лебедкин. – Про инсульт я слышал, но какой он бывает, не знал…

– Инсульт – это нарушение мозгового кровообращения, он бывает ишемический, когда кровь не поступает в важные участки мозга, и геморрагический, когда разрывается сосуд…

– Значит, инсульт… – протянул Лебедкин. – А разве он бывает у таких молодых? Я думал, это случается только у людей в приличном возрасте. За пятьдесят, допустим…

– Все бывает, – вздохнул Данилов, – бывает и у двадцатилетних. Когда я в медицинском учился, у нас на курсе один парень был. Крепкий парень, спортсмен, и что ты думаешь – на четвертом курсе с ним случился инсульт. Раз – и все!

– Тогда, выходит, это никакое не убийство, а обычная естественная смерть…

В голосе Лебедкина помимо его воли отчетливо прозвучало разочарование.

– На первый взгляд – да…

– А на второй? – оживился Лебедкин.

– На второй – есть тут кое-какие странности. Когда я начал ее осматривать, заметил, что у нее было кровотечение из ушей. Причем из обоих.

– Кровотечение? А при инсульте такое бывает?

– В принципе, возможно. Но я внимательно обследовал ее ушные проходы и нашел повреждения барабанных перепонок. Как будто кто-то проткнул их очень тонким и очень острым инструментом. Причем этот кто-то должен быть настоящим гением хирургии – сделать такой прокол, да еще с обеих сторон, и при этом не повредив ни ушные раковины, ни проходы внутреннего уха… я бы такое не сумел сделать. Ну, я, конечно, не специалист в области ушной хирургии…

– Что вы, Леонид Васильич, вы такой специалист замечательный! – тут же вставила Дуся, она знала, когда мужчину непременно нужно похвалить.

Но Данилов на ее грубую лесть не купился. Он посмотрел на Дусю с подозрением и недоверием, что само по себе было удивительно. Обычно мужчины так на нее не смотрели.

– Интере-есно… – протянул Лебедкин, уловив этот взгляд. Раз уж Данилыч на Дусю не реагирует, стало быть, дело серьезное.

– Да, и еще одно… взгляни на ее лицо. Тебе ничего в нем не кажется странным?

Лебедкин честно вгляделся в лицо мертвой женщины. Дуся через его плечо тоже посмотрела на нее.

– Ну, вообще-то, ты ее уже здорово искромсал, но все-таки…

– Все-таки она какая-то здорово испуганная, – договорила за напарника Дуся.

– Вот, и я о том же! – подтвердил Данилов, отчего-то таинственно понизив голос. – Это сейчас, после вскрытия, сразу можно ничего не заметить, а когда я ее впервые увидел – удивился даже. У нее на лице был даже не испуг, а самый настоящий ужас! Как будто она собственную смерть увидела!

– Ничего себе! – проговорил Лебедкин и зябко поежился. – Что ее могло так напугать?

– Если бы я знал!

– А может такое быть, Данилыч, что у нее как раз от этого испуга и случился инсульт?

– Ну, как тебе сказать… теоретически это возможно. Сам я с такими случаями не сталкивался, но в медицинской литературе такое описано. Слишком сильный испуг может вызвать резкий выброс адреналина, повышение артериального давления и, как результат, смерть… но для этого нужны определенные условия…

– То есть ее кто-то испугал до смерти?

– Ну, во всяком случае, я этого не исключаю…

– Ладно, это уже какая-то мистика. А вот насчет проколов в ушах – это что-то конкретное. Что ты мне об этом можешь сказать?

– Все, что мог, – уже сказал. Но я все же не самый большой специалист в этой области…

Лебедкин взглянул на Данилова с удивлением. Он первый раз услышал такое признание от всезнающего эксперта. Данилов считал себя выдающимся специалистом во всех областях экспертизы. Во всяком случае, внушал такое представление всем сотрудникам отделения.

Дуся на всякий случай промолчала.

– Если ты, Данилыч, не специалист, то кто же в этом разбирается лучше тебя?

– Это тебе нужно обратиться к профессионалам. На твое счастье, самые лучшие специалисты в этой области работают в нашем городе, в Институте уха, горла и носа на Бронницкой улице. Ладно, ребята, у меня пока все, письменный отчет пришлю к вечеру, а пока вон тот байкер меня дожидается. Дуся, ты заходи, если что, всегда тебе рад!

– Дохлое дело, – сказал Лебедкин, поеживаясь после холодного помещения лаборатории, – получается, что этот Барсуков и правда ее не убивал. Сама посуди – соседка утверждает, что видела ее живой на следующий день в районе двенадцати. А он тогда в Москве был. А к вечеру, когда вернулся, она уже мертва была часов восемь-десять, это Данилыч говорит, а он так намного ошибаться не может. Выпускать нужно Барсукова этого, вот что.

– Подожди, – твердо сказала Дуся. – Вот придет официальный отчет, да представим его начальству – тогда и отпустим. А пока пусть посидит и о своем поведении подумает. Нечего было жену голую в мусорный контейнер выбрасывать!

До открытия магазина оставалось пятнадцать минут.

Василиса подошла к зеркалу, внимательно оглядела себя.

Вид у нее был унылый и бледный, кожа блеклая, волосы тусклые… все потому, что в этом году не удалось съездить на море. Да еще Виолетта каждый день выносит мозги…

Василиса подправила губы, взбила волосы, кокетливо наклонила голову к плечу… Да нет, все не так уж плохо, просто здесь неудачное освещение.

И тут из торгового зала донесся визгливый голос Виолетты.

Легка на помине! Вот помяни ведьму, так она сразу тут как тут!

– Василиса, ты куда запропастилась?

– Я здесь, Виолетта Романовна! – Василиса выглянула из подсобки, преданно глядя на хозяйку и пытаясь понять, чем она на этот раз провинилась.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать четыре, – удивленно ответила продавщица. – Скоро двадцать пять будет. А в чем дело?

– Вроде бы рановато для склероза!

– А что случилось?

– Я тебе говорила, что мы сейчас продвигаем в первую очередь бренд «Кавалери»?

– Да, Виолетта Романовна, говорили…

– И не один раз!

– Да, Виолетта Романовна…

– Я тебе говорила, что на манекенах в витрине должны быть вещи от «Кавалери»?

– Говорили… – Василиса наконец почувствовала под ногами твердую почву. Она отвечала за одежду на манекенах и каждый день должна была ее менять. И следила, чтобы манекены были одеты в вещи нужного бренда. То есть такого, какой сейчас считает самым важным Виолетта Романовна.

– А если говорила, почему этот манекен одет в вещи от «Лаперуза»? Мне кажется, ты не понимаешь, где работаешь! Бутик «Стрекоза» – это один из самых стильных магазинов города, и тысячи девушек хотели бы оказаться на твоем месте! А ты этого не ценишь и путаешь бренды! Я это не собираюсь терпеть!

– Да что вы, Виолетта Романовна, не может быть, я только вчера одевала его в «Кавалери»…

– Так что, я, по-твоему, ошибаюсь? Я, по-твоему, не могу отличить «Кавалери» от «Лаперуза»?

Василиса не стала спорить. Она знала, что Виолетта близорука, но тщательно это скрывает и не носит очки. И не дай бог ей на это намекнуть – вылетишь из бутика на первой космической скорости. Лучше ей поддакивать…

Она вышла в торговый зал, направилась к витрине…

И уже на полпути поняла, что с этим манекеном и правда что-то не так.

Она сама вчера, перед тем как уйти из магазина, надела на этот манекен чудный кашемировый кардиган светло-бежевого цвета от фирмы «Кавалери», а сейчас на нем было темно-красное пальто совершенно другой фирмы… ну да, Виолетта не ошиблась, это было пальто фирмы «Лаперуза», но они продали эту модель еще в прошлом месяце… Надо же – несмотря на близорукость, сразу определила бренд!

Но это было еще не все – манекен сидел не в той позе, в которой Василиса вчера его оставила…

– Быстро переодень ее! – шипела за спиной у девушки Виолетта. – Пока не появились первые покупатели… и не тормози, у тебя не больше пяти минут!

Василиса поднялась на широкий подоконник, наклонилась над плечом манекена, чтобы снять пальто…

И тут она едва не завизжала.

Перед ней сидел, откинувшись на спинку антикварного стула, вовсе не манекен.

Это была живая женщина… то есть как раз не живая. Женщина была стопроцентно мертвая. И в следующую секунду Василиса ее даже узнала. Узнала, несмотря на гримасу ужаса, которая перекосила лицо мертвой.

Было такое чувство, что женщина увидела привидение. Увидела – и умерла от ужаса.

Это была постоянная клиентка их магазина. Именно она примерно месяц назад купила у них это чудное пальто изысканного цвета свернувшейся крови…

А еще через секунду Василиса увидела на воротнике кровавое пятно – оно было почти незаметно на темно-красной ткани.

В глазах у Василисы потемнело, она почувствовала, что сейчас сама умрет от ужаса.

– Что ты там возишься?! – раздраженно выпалила Виолетта, и ее скрипучий голос моментально привел продавщицу в чувство. – Что ты там копаешься?

– Ви-ви-виолетта Романовна… – проговорила Василиса дрожащим от страха голосом. – Она ме-ме-мертвая!

– Что ты несешь? – Лицо Виолетты приобрело тот самый изысканный цвет, что и пальто на покойнице. – Ты что, сошла с ума? Через пять минут нужно открывать магазин, а ты…

– Виолетта Романовна, да вы сами посмотрите!

Широкими шагами начальница подошла к окну, и Василиса с тайным злорадством ждала, когда же она разглядит, что на стуле сидит не манекен, а мертвое тело.

– Ну! – Виолетта раздраженно схватилась за рукав пальто, и труп покачнулся. – Что такое? – Виолетта наклонилась ближе, и тут до нее наконец дошло.

Она испустила жуткий, нечеловеческий вопль и упала рядом с антикварным стулом, отчего он опрокинулся, и труп свалился прямо на Виолетту.

При виде такого зрелища Василиса полностью пришла в себя и опустила тяжелую плотную штору, чтобы витрину не видели с улицы.

Магазин она, естественно, не открыла, и полицию вызывать не стала, а прежде привела начальницу в чувство, та уж сама потом разобралась.

А Василису в результате повысили в должности и даже прибавили ей зарплату.

Бронницкая улица находится в старом районе Петербурга, неподалеку от Технологического института. Район этот прежде назывался Семенцы – по той причине, что здесь с восемнадцатого века квартировал гвардейский Семеновский полк.

Еще этот район иногда называли районом шести улиц – поскольку его образуют Рузовская, Можайская, Верейская, Подольская, Серпуховская и Бронницкая улицы.

Чтобы запомнить названия этих улиц и их порядок, местные старожилы в незапамятные времена придумали простую поговорку: «Разве можно верить пустым словам балерины».

Что это за балерина, никто не знает, да это и не важно.

Короче, капитан Лебедкин приехал на Бронницкую улицу, подошел к солидному мрачному зданию, над входом в который висела внушительная вывеска:

«Всероссийский институт болезней уха, горла и носа».

Капитан вошел в холл, подошел к окошку справочной, предъявил свое удостоверение и сказал, что ему нужна консультация профессионального отоларинголога.

Девушка в окошке с кем-то переговорила по телефону и велела Лебедкину подняться на второй этаж, в кабинет номер двести двадцать восемь.

– Вас примет Вера Васильевна Козюлина.

– Она хороший специалист? – на всякий случай уточнил дотошный капитан.

– Вера Васильевна? – девушка взглянула на него так, будто он усомнился в том, что Земля круглая. – У нас все специалисты хорошие, а Вера Васильевна – одна из самых лучших!

– Ну, если так…

Лебедкин поднялся на второй этаж, нашел нужный кабинет, постучал и вошел.

Он ожидал увидеть в кабинете суровую мужеподобную особу средних лет с решительным взглядом и суровыми манерами старшины-сверхсрочника. Но за столом сидела симпатичная молодая женщина с большими голубыми глазами и пышным облаком рыжеватых волос, окружающим голову, как нимбы у святых на картинах старых итальянских мастеров. На лбу у нее было закреплено зеркальце.

«А во лбу звезда горит!» – своевременно вспомнил капитан строчку из сказки.

Он решил, что это – медсестра, помогающая доктору Козюлиной вести прием, а сама Вера Васильевна куда-то вышла по неотложному делу. Но какая же красавица эта медсестра…

Он отчего-то смутился до такой степени, что на какое-то время утратил дар речи.

Когда этот дар к нему все же вернулся, он откашлялся и проговорил неуверенным голосом:

– А мне вообще-то нужна Вера Васильевна. Она скоро вернется?

– Это я Вера Васильевна, – ответило прелестное создание голосом, похожим на хрустальный колокольчик. – Чем я могу вам помочь?

Лебедкин смутился больше прежнего. Он снова откашлялся и произнес, не узнавая собственный голос:

– Я – лебедь Капитанов… то есть капитан Лебедев… то есть Лебедкин… из лицейского… то есть полицейского… то есть, что я говорю… я из капитанского отделения…

Он понял, что окончательно запутался, и просто протянул женщине свое удостоверение.

Та, закусив губу, чтобы не засмеяться, взяла это удостоверение и внимательно прочла.

– Вы присядьте. – Она показала капитану на стул. – И не волнуйтесь, пожалуйста. Чем я все же могу вам помочь? У вас какие-то проблемы с голосом?

Лебедкин отдышался, взял себя в руки и произнес вполне внятно и связно:

– У меня лично никаких проблем нет. По крайней мере, по вашей части. Но вот в процессе расследования одного убийства действительно возникла проблема, с которой наш эксперт не смог разобраться. Он и направил меня к вам.

С этими словами Лебедкин протянул Вере Васильевне составленный Даниловым отчет о странном повреждении ушей жертвы, а также сделанные им фотографии.

Доктор Козюлина внимательно прочла отчет, еще более внимательно изучила фотографии и вздохнула:

– Конечно, хорошо бы сделать МРТ или хотя бы рентгеновский снимок слуховых проходов…

– Ну откуда у нас такая техника? Это у вас в институте все есть, а у нас – простое отделение полиции…

– Ладно, не расстраивайтесь, попробуем разобраться с тем, что есть. Ваш эксперт прав – это очень специфические раны. Скажите мне, где было совершено это убийство?

– По адресу: улица Карусельщиков… – начал было Лебедкин, но врач прервала его:

– Адрес мне не нужен. Просто скажите, что это за место – научная лаборатория, больница или…

– Нет, эту женщину убили в обычной квартире, на кухне.

– Но тогда это просто невозможно. Раны нанесены настолько аккуратно, буквально с ювелирной точностью. Причем обе раны совершенно симметричны. Это возможно сделать только в лабораторных условиях или в идеально оборудованной операционной. Но на кухне… нет, это решительно невозможно.

– Да, ее убили на кухне. Ну, возможно, в прихожей.