Светящееся пятно. Кольцо вечности Вентворт Патриция

Глава 16

Главный инспектор Лэмб допрашивал мисс Лили Эммон, машинистку и стенографистку, миниатюрную девушку со вздернутым носом и пышной копной темных кудряшек на голове. Вид у нее был такой, будто она недавно плакала, и Лэмб, у которого росли три дочери, решил отнестись к ней снисходительно. Он взял ее письменные показания и еще раз прошелся по ним вместе с ней: обед с Мэри Стоукс, встреча с Джозефом Тернберри, сцена в чайной.

— Вы хорошо ее знали?

— Да, сэр. Мы работали вместе, пока Мэри не перешла в контору к мистеру Томпсону.

— Дружили?

— Да, сэр!

Милая, приятная девушка, довольно разговорчивая. Не очень серьезная, со звонким голоском. Лэмб удивился: что у нее было общего с Мэри Стоукс?

А Лили продолжила:

— Конечно, мы не так часто виделись после того, как Мэри начала работать у мистера Томпсона. Недавно она заболела, но вскоре поправилась. Я очень обрадовалась, когда Мэри позвонила и предложила вместе пообедать. Пойти в кино, как ей хотелось, я не могла из-за своего кавалера — в половине пятого у меня было с ним свидание, — так что мы пообедали, немного походили по магазинам и, как я уже говорила, встретились с Джозефом Тернберри.

Лили перестала нервничать. С солидным мужчиной из Лондона, которого она поначалу очень испугалась, оказалось легко беседовать. Он напомнил ей дядю Берта, тот был ей вовсе не дядей, но в детстве его так все называли. Он доставал из кармана конфетки и угощал ими детвору, иногда дарил шестипенсовые монеты — добрый был человек и любил детей. Забавно, что этот огромный полицейский напоминал дядю Берта, но так оно и оказалось. Взгляды у них были похожи: дядя Берт смотрел так же, когда собирался пошутить: серьезно и важно. Вот только теперь шутками и не пахло… Бедная Мэри… Лили моргнула.

— Итак, мисс Эммон, вы утверждаете, что обедали с Мэри. Уверен, вам было о чем поговорить.

— Да.

— Мне нужно, чтобы вы как можно подробнее вспомнили вашу с ней беседу. По большей части вы просто болтали как подружки, но я хочу, чтобы вы припомнили, проскочило ли в разговоре что-нибудь, что помогло бы нам выяснить, почему Мэри убили и чьих это рук дело. Постараетесь?

— Да… — Лили вздохнула.

— Вы о чем-то подумали? — спросил Лэмб.

— Ну… не знаю…

— Так расскажите, — доброжелательно подбодрил ее Лэмб.

— Ой, сама на знаю… Мэри говорила…

— Просто расскажите все, что вам придет на ум. Не задумывайтесь, важно это или нет.

Лили серьезно посмотрела на инспектора своими карими глазами.

— Я вот ей сказала, что она просидела без работы три месяца и, наверное, очень обрадуется, когда снова сможет зарабатывать, а Мэри ответила, что это уже неважно. Я спросила, о чем это она, а у нее сделался такой вид, когда у тебя есть что сказать, если захочешь, но ты не уверена, а надо ли это говорить… — Она замолчала, поглядев на Лэмба.

— Так-так, мисс Эммон.

— Я подумала… ну, не подумала… мне стало интересно, может, Мэри замуж выходит. Поэтому спросила ее прямо — не люблю я эти тайны, — а Мэри тряхнула головой и заявила, что не торопится бесплатно ишачить, а еще — только дуры не видят ничего лучше, кроме как выйти замуж. По-моему, она намекала на нас с Эрни — мы копим деньги, чтобы пожениться, — и я ответила, что так на жизнь не смотрю.

Лэмб усмехнулся:

— А она что?

Щеки Лили вспыхнули румянцем.

— Мэри заявила, что я всю жизнь проживу дура дурой, но ей такая судьба не по вкусу. Я спрашиваю: «Ты это о чем?», а она смеется и говорит, что встречаться с мужчинами весело, однако у нее и в мыслях нет расплачиваться за совместную жизнь бесконечной готовкой и уборкой. Потом добавила: «И не хочу, чтобы мужчина меня к себе привязал — по крайней мере, таким образом». Я спросила: «Что ты такое говоришь?», а Мэри засмеялась и ответила: «Я, может, скоро разбогатею, только ты об этом не болтай».

— Вы уверены, что именно так она и сказала?

Лили кивнула:

— Да. И вид у нее какой-то странный был. Тут Мэри о чем-то еще заговорила. А я потом подумала… ну, сама не знала, что и думать. Мне стало любопытно… — Она замялась.

— Продолжайте, продолжайте.

— Ну, мне стало любопытно… может, Мэри пыталась из кого-то вытянуть деньги и…

— Вот это мы и должны выяснить. Так, мисс Эммон, Мэри вам что-нибудь рассказывала о том, что ее совсем недавно испугало?

Лили округлила глаза, словно испуганный котенок.

— Нет.

— Ничего о том, что она что-то увидела в лесу, перепугалась и в слезах прибежала в деревню?

— Нет, сэр.

— Только намекнула, что скоро может разбогатеть?

Лили кивнула и продолжила:

— Когда мы ходили по магазинам, в витрине «Симпсона» Мэри увидела шикарное пальто, дорогущее, и заявила: «Ахнуть не успеешь, как я куплю себе такое же».

— Прямо так и сказала?

— Да, сэр.

— Что-нибудь еще припоминаете?

— Да, сэр. Я еще подумала, что надо было это сообщить для протокола, но все было так ужасно… Тогда мне даже в голову не пришло, что это важно. Я так нервничала…

— Ну, теперь можете рассказать. И что же это?

Лили смахнула слезу:

— Я сделала все, чтобы Мэри уехала последним автобусом. Не помню, с чего зашел разговор, но я сказала что-то вроде этого, а она отказалась и заявила, что они с Джозефом уедут без десяти восемь. Я удивилась. Мэри рассмеялась, как-то искоса посмотрела на меня и произнесла: «Я девушка порядочная и возвращаюсь рано! Что-то для меня новенькое, а?» Я ее немного подначила насчет Джозефа Тернберри, а Мэри заявила: «Да какой там Джозеф Тернберри! Надеюсь найти себе кого-нибудь получше!» Потом у нее снова стал странный вид, и она добавила: «Домой приеду пораньше, как паинька, целовать Джозефа на прощание не стану, а потом…» Я спросила: «Что потом-то, Мэри?» А она мне: «Очень хочется знать, дорогая?» Я ответила, что да, но Мэри замолчала, и больше я эту тему не поднимала.

Лэмб подался вперед.

— Мисс Эммон, как по-вашему, что она хотела всем этим сказать: что пораньше вернется домой, что она девушка порядочная, что не поцелует на прощание Джозефа Тернберри? Какое у вас сложилось впечатление? Только честно! Что вы думаете?

Лили без малейших колебаний ответила:

— Я считаю, что у Мэри было назначено свидание с кем-то другим.

Глава 17

Главный инспектор рассказывал сержанту Эбботу о допросе Лили Эммон, когда раздался телефонный звонок. Они сидели в кабинете суперинтенданта в отделении полиции в Лентоне, и коммутатор временно соединял только с ними. Поэтому Фрэнк Эббот снял трубку, пару секунд послушал и передал ее шефу.

— Это вас, сэр. Уилтон из Скотленд-Ярда.

Стоя у стола, Фрэнк слышал в трубке голос сержанта Уилтона, негромкий, но разборчивый.

— Это вы, сэр? Уилтон у аппарата. Разыскали молодого человека, который встречался с Луизой Роджерс. Его зовут Мишель Ферран, по национальности француз. Вышли на него как-то странно. В графстве Гемпшир обнаружили брошенную машину. По номерам вычислили владельца. Он утверждает, что одолжил автомобиль миссис Роджерс в прошлую пятницу, восьмого числа. В тот самый день, когда она пропала.

Лэмб подался вперед, облокотившись на стол и прижав трубку к уху.

— Как обнаружили машину?

— Ну, ее оставили перед гаражом в Бэзингстоке вскоре после наступления темноты. В гараже говорят, что им позвонили и сказали, что заберут машину через пару дней. Ремонтники не придали этому значения и понятия не имеют, откуда им звонили.

— А марка машины?

— Старый «Остин».

— Когда ее оставили?

— В пятницу вечером. В гараж звонили примерно в половине девятого.

— А что с пальчиками на автомобиле?

— Безнадежно, сэр. Это довольно большой гараж, и машину, наверное, касались почти все механики. Сами знаете, как это случается, — автомобили переставляют с места на место. На дверцах и на руле чего только нет.

— Придется доставить этого Феррана сюда для опознания тела. Миссис Хоппер приедет в половине третьего. Пошлите кого-нибудь сопровождать их.

Лэмб говорил еще несколько минут. Повесив трубку, он обратился к Фрэнку Эбботу:

— Полагаю, вы слышали, что он рассказал. Я распорядился доставить этого парня к нам. Теперь о машине. Это объясняет, как Луиза Роджерс добралась сюда. Однако… До Бэзингстока километров тридцать. Приехавшему туда и оставившему автомобиль надо было как-то возвращаться. Вопрос — как? Если поездом до Лентона, то возьмем расписание и увидим, каким образом он это мог сделать. В котором часу эта Стоукс с криками прибежала к вам на чаепитие?

— В самом начале седьмого. Часы в церкви только-только пробили шесть. Но это было в субботу. Луизу Роджерс могли убить гораздо раньше. Нам не удалось установить никого, кто бы видел ее после ухода от миссис Хоппер в пятницу утром. Мы не знаем, что происходило между тем моментом и временем, когда Мэри Стоукс увидела ее труп. Посмотрим на все с другой стороны. Не похоже, чтобы Мэри видела само убийство. Мне представляется, что она пришла к Дому лесника на встречу с тем, с кем обычно встречалась. Вместо этого Мэри сталкивается с преступником, который тащит труп в укромное место. Нет сомнений, что она видела именно то, о чем рассказала, — слишком уж все сходится. Отпечатки ее ног доказывают, что она опрометью бежала от Дома лесника, поэтому вполне резонно предположить, что Мэри видела труп в самом доме или рядом с ним. Но это не значит, что убийство произошло незадолго до этого. Я не верю, что Луиза была еще жива, когда ее машину перегоняли в Бэзингсток, чтобы бросить там. Более вероятно, что она была уже мертва, а тело припрятали до субботнего вечера, когда все было готово, чтобы поместить ее труп в подвал. В процессе переноски тела убийца обнаружил пропажу одной весьма приметной серьги, и это, веротно, сильно его напугало. Много бы я дал, чтобы выяснить, где и как слетела эта сережка и нашел ли ее потом преступник.

Главный инспектор повернул к Фрэнку бесстрастное лицо и произнес:

— Да, говорить вас в колледже научили. Или, может, у вас так само получается. До чего вы додумались сами и что вы вычислили вместе с мисс Сильвер?

Фрэнк опустил голову. Лэмб усмехнулся:

— Спуститесь с заоблачных высот на землю и посмотрите расписание поездов, как я вам сказал! И помните — ему пришлось одолеть на «Остине» тридцать километров, причем почти наверняка в темноте. Он должен был добраться до окраины Бэзингстока, бросить машину и успеть на поезд. На какой именно?

Фрэнк быстро перелистывал страницы:

— Вот. Давайте прикинем. Женщину вряд ли убили днем. Если обозначить время убийства как пять часов вечера в пятницу, то преступнику требовалось быстро спрятать тело и отогнать машину. Если поднажать, то можно добраться до вокзала в Бэзингстоке к четверти седьмого. В этом случае он мог успеть на поезд в шесть двадцать и с одной пересадкой добраться до Лентона к половине восьмого. Из Лентона позвонить в гараж. Как вы думаете, почему он рискнул туда позвонить?

— Не хотел, чтобы они заявили об автомобиле в полицию. Ему нужно было выиграть время и замазать свои пальчики под толстым слоем чужих. Даже если он стер свои пальчики или работал в перчатках, то боялся, как бы по пальчикам не опознали женщину.

— Да, вероятно, так и было. Но это все-таки рискованно.

— Риска никакого. В гараже никого не волнует, откуда звонили. Ему хотелось, чтобы машиной не интересовались как можно дольше. Нужно выиграть время, чтобы его забыли попутчики или те, кто видел его покупающим билет. В Бэзингстоке пришлось бы изрядно повозиться, чтобы разыскать кого-то, кто видел мужчину, в спешке бравшего билет на поезд, отходящий в шесть двадцать. А здешние сотрудники могли бы заняться Лентоном.

Фрэнк вздернул брови.

— Куда там!

Лэмб кивнул:

— Тогда поиски сужаются до Дипинга, друг мой, и второе убийство должно нам помочь. Нам необходимо найти того, с кем встречалась Мэри Стоукс. Он может быть убийцей, а может и не быть, но я рассчитываю, что из него мы кое-что выжмем. Пальчики его у нас есть. А теперь скажите мне, вела ли девушка себя именно так, как нам известно, и об этом действительно никто ничего не знал?

— Похоже, никто и ничего.

— Хм! Деревенская жизнь наверняка сильно изменилась со времен моей юности!

— Можно посмотреть на это с иной точки зрения. Наверняка существовали чрезвычайно веские причины хранить все в тайне. Кто-то вел себя очень осторожно.

Лэмб кивнул.

— И кто же этот «кто-то»?

— Только не Джозеф Тернберри.

— Мы знаем, что встречалась Мэри не с Джозефом Тернберри, и свидетельством тому отпечатки пальцев. И не он переносил тело миссис Роджерс в субботу около шести часов вечера, потому что находился у себя в комнате — это подтверждает миссис Госсетт. Я полагаю, Джозеф тут совершенно ни при чем. Он не мог перегонять машину в Бэзингсток в пятницу вечером, поскольку находился на дежурстве. Сверьте еще раз график со Смитом, но, по-моему, вряд ли он мог это сделать, не говоря уже о том, что он не умеет водить машину.

— Умеет — он год или два проработал в гараже, прежде чем его призвали в армию.

— Ну, если Джозеф исключается, тогда кто же? Мэри Стоукс считала, что деревенские — это не по ней, верно? Недалеко от Рощи Мертвеца живет мистер Марк Харлоу. Как насчет него? И еще один есть, который ставит сельскохозяйственные эксперименты… как его… Хатауэй?

Лицо Фрэнка сделалось бесстрастным.

— Он женат на моей двоюродной сестре, Сисели Эббот.

— Счастливая пара? Крепкая семья?

— Нет, они живут порознь.

— Ну, тогда снимем у него пальчики и у Харлоу тоже. Один из них вполне мог встречаться с девушкой. Это можно поручить Смиту. Попутно он выяснит, чем они занимались, когда в пятницу кто-то убивал Луизу Роджерс, а ее машину перегонял в Бэзингсток. И где они находились в субботу, когда кто-то перепрятывал ее тело.

Глава 18

Миссис Хоппер, обливаясь слезами, опознала свою квартирантку и, взбодрившись крепким горячим чаем, отправилась обратно в Хэмпстед. В лентонском отделении полиции Мишель Ферран с позеленевшим от переживаний лицом давал показания. В кабинете суперинтенданта жарко горел камин, но Ферран постоянно вздрагивал — худой и тщедушный молодой человек с ранними морщинами на лице. Он также опознал тело, при этом разразившись такими же горькими рыданиями, как и миссис Хоппер. Теперь он немного успокоился и сидел у камина, пытаясь унять дрожь в руках. На беглом английском, но с сильным иностранным акцентом и странным построением фраз Ферран торопливо давал показания, которые записывал сержант Эббот.

— Вы хорошо знали миссис Роджерс? — начал допрос Лэмб.

Ферран всплеснул дрожащими руками:

— Хорошо ли я ее знал? Бог мой, наши родители дружили, мы с Луизой были как брат и сестра. Я немного моложе ее. Я обожал Луизу и всюду бегал за ней, словно собачонка… — Он вздрогнул. — Когда мы были детьми…

Лэмб вытаращил на него глаза. Эти иностранцы такие нервные! Потом сухо и строго продолжил:

— Я не спрашиваю вас о том, что было в детстве, мистер Ферран.

— Но вы же хотите, чтобы я рассказал вам все, что знаю. А как мне это сделать, если не объяснить, откуда я это знаю. Я подкрепляю свои слова фактами. Я не тот, кого у вас называют дружком или кавалером, я друг семьи. Должен заметить, что Луиза — дочь весьма респектабельных и очень богатых родителей. У ее отца по имени Этьен Боннар ювелирный магазин на Рю де ла Пэ.

— Где это?

— В Париже, — позволил себе пояснить сержант Эббот, за что удостоился ледяного взгляда Лэмба.

Ферран оживленно закивал.

— Когда я говорю про ювелирный магазин, то это, конечно же, было до войны. Мсье Боннар умер. Он не пережил крушения Франции — с ним случился удар в тот самый день, когда правительство бежало из Парижа. Его жена, англичанка, провожала мужа в последний путь и была охвачена глубокой скорбью. Немцы с каждым днем приближались. В конце концов, она немного успокоилась и подумала о дочери и о ее будущем. Она решила спасаться, взяв с собой столько драгоценностей, сколько можно незаметно унести.

— Слушайте, мистер Ферран, откуда вы все это знаете? Вы что, там были?

— Нет. Я с матерью находился на юге. Это ме Луиза рассказала, когда мы с ней встретились в Лондоне. Вероятно, мсье, вам известно, что это такое — бегство из Парижа, когда все несутся вперед, поезда не ходят и нигде нет бензина. Луиза вела машину, пока не закончилось горючее. Дороги были забиты остановившимся транспортом. Еды не хватало. Порой налетали боши и бомбили беженцев — так, удовольствия ради. Детей рожали прямо на обочинах, и там же умирали старики. Мадам Боннар оказалась одной из тех, кто вот-вот умрет. Луиза была в отчаянии. У нее в руках саквояж, полный драгоценностей: ожерелий, браслетов, брошей и колец. Но на них не купишь ни бутылки вина, ни корки хлеба, чтобы спасти жизнь матери. Луиза сидела на обочине и ждала. В сумерках начался еще один налет, а она сидела и ждала смерти. Когда стемнело, Луиза оставалась там же. А беженцы все шли и шли, толкая друг друга, ругаясь, визжа, плача и крича. И тут, представьте, Луиза услышала, как какой-то мужчина выругался по-английски. Она встала и бросилась к нему. По-моему, Луиза немного повредилась умом, потому что повидала немало ужасов. В темноте она схватила мужчину за руку и произнесла: «Вы англичанин. Моя мать тоже англичанка. Вы мне поможете?» Он ответил: «А что я смогу сделать? Я и себе-то помочь не в силах». Потом, мне кажется, Луиза окончательно потеряла рассудок. Она сказала: «Этот саквояж набит драгоценностями. Я отдам вам половину». Он в ответ: «Покажите!» Достал из кармана фонарик и включил его. Луиза открыла саквояж. Он запустил туда руку и стал перебирать драгоценности, ярко сверкавшие на свету. Потом снова темнота, а саквояж исчез. Луиза почувствовала, как у нее из рук вырвали саквояж, и он пропал вместе с мужчиной. Пропало все, что у нее было, и случайный попутчик тоже! — Ферран печально развел руками. — Вообразите ее отчаяние! Она вернулась к матери. Утром мадам Боннар скончалась. Потрясение, палящее солнце, усталость… Луиза вновь побрела вместе с беженцами. В конце концов она пришла к месту, которое знала. Там жила семья, приютившая ее. Луиза лишилась всего, кроме нитки жемчуга и ожерелья, которые были на ней. Это вещи дорогие, и она смогла их продать — не сразу, а позднее. Когда закончилась война, Луиза вышла замуж за английского офицера по фамилии Роджерс. Однако семейная жизнь у них не сложилась, и они разошлись. Он отправился в Англию, а Луиза осталась во Франции. Вскоре ей стало известно, что он умер. Она приехала в Англию, чтобы уладить формальности и вступить в наследство. Деньги у нее появились, но немного — все, что Роджерс ей оставил. Вот тут мы с ней снова встретились.

Фрэнк Эббот быстро записывал его показания. Лэмб спросил:

— Вы в то время находились в Англии? Чем вы занимались?

Пока молодой человек рассказывал, он успокоился. Ферран согрелся у камина, руки у него больше не дрожали.

— Да-да, я жил здесь, мсье. Мой отец — он отельер, владелец гостиницы. Когда мы с Луизой были совсем детьми, он служил управляющим гостиницей в Париже. Потом обзавелся собственным отелем в Амьене. У него был друг, управляющий отелем «Люкс» в Лондоне. Отец отправил меня сюда овладеть английским, набраться опыта. Ну, вы понимаете, в гостиничном бизнесе это обычная практика. Вот тут я и встретил Луизу, которую не видел десять лет.

Лэмб изумленно уставился на него:

— Вы хотите сказать, что сразу узнали ее?

— Нет-нет, мсье, я так не говорил. Однажды вечером я увидел ее: на ней было черное платье, очень элегантное. Я заметил белокурые волосы и карие глаза. По-моему, такое сочетание нечасто увидишь. Потом я подумал, что эта женщина кого-то мне напоминает, и прежде чем сообразил, кого именно, увидел те самые серьги и понял, что это Луиза.

— Те самые серьги?

Мишель Ферран возбужденно взмахнул руками.

— Да-да, мсье — те самые! Мсье Боннар, отец Луизы, заказал их ювелиру по собственным эскизам и подарил дочери, когда ей исполнилось восемнадцать лет. Из-за них в семье случилась небольшая размолвка. Мсье Боннар хотел сделать дочери сюрприз, однако мадам Боннар заявила, что та слишком молода — в таком возрасте рано носить бриллианты. А Луиза была просто очарована этими серьгами. Она плакала, рыдала, умоляла — и в конце концов добилась своего. Они, понимаете ли, совершенно уникальны. Когда я их заметил, то сразу понял, что передо мной Луиза. Я приблизился к ней и заговорил, спросив: «Не вы ли забыли Мишеля Феррана?» Она мгновенно узнала меня. Не будь мы на людях, мы обязательно бы обнялись. Луиза сказала, что ужинает одна, однако там мы никак не сможем поговорить. Мы назначили встречу, и она все мне рассказала. После этого мы стали видеться чаще. Однажды я увидел ее очень бледной и взволнованной. Луиза на несколько дней уезжала по делам в Ледлингтон, где у родителей капитана Роджерса был дом, в котором они умерли. Сам дом сдали внаем, а мебель увезли на склад. Луиза отправилась туда посмотреть, что можно продать. Она остановилась в гостинице «Бык», которой то ли триста, то ли четыреста лет. Во двор ведут арочные ворота, а гостиница выстроена полукругом, упираясь в края ворот. Окна номера Луизы выходили во двор. Вечером она переоделась в ночную рубашку, готовясь лечь спать. Было еще не поздно, начало десятого, но она очень устала. Луиза выключила свет, подошла к окну и открыла его. Вечер был восхитительный, небо усыпано звездами, и она смотрела на них. Неожиданно Луиза замерла. Прямо у нее под окном споткнулся какой-то мужчина, он что-то уронил и выругался. Мсье, Луиза клятвенно уверяла меня, что именно эти слова слышала на дороге под Парижем. Она их никогда не забудет. И мужчина под окном все ей напомнил. Тот же голос, и слова те же самые. Луиза клялась мне, что под окном стоял тот самый человек — ошибиться она не могла.

— Мистер Ферран, это же сказки какие-то, — усмехнулся Лэмб.

Тот нервно всплеснул руками:

— Это не я сочинил, я просто повторяю вам то, что рассказала мне Луиза. Она уверяла, будто и голос, и слова были те же, но это еще не все. Луиза добавила, что мужчина вытащил фонарик, включил его и стал искать то, что обронил. Это была зажигалка. Она лежала на камнях у него под ногами, он наклонился, чтобы поднять ее, и фонарик высветил его руку. В общем, не только слова и голос, но и рука оказалась той же, что и на дороге под Парижем. Мсье, наверное, помнит, что тогда мужчина включил фонарик, чтобы взглянуть на драгоценности, и в его свете запустил руку в саквояж. На руке была какая-то отметина. Не знаю, что за отметина, Луиза мне не сообщила. Но она видела ее в ту ночь, когда лишилась драгоценностей, а затем через много лет — около гостиницы «Бык». Через мгновение мужчина исчез. Луиза не могла броситься вниз по лестнице босиком и в ночной рубашке. Она второпях оделась и выбежала во двор. Темнота, вокруг тихо. Луиза попросила портье узнать, кто это был. Дала ему щедрые чайные… нет, чаевые. Тот вернулся и сказал, что недавно отъехала машина: два джентльмена зашли пропустить по рюмке, пока водитель менял колесо. Луиза спросила, как их звали, но портье ответил, что они проездом — приехали, выпили, уехали, — так что никто не спрашивал, откуда они и куда. Луиза была в отчаянии. Она спросила, не запомнил ли кто номер машины. Из-за больших чаевых портье начал выяснять, но, похоже, номера никто не заметил. Луиза развернулась и ушла. Поднялась к себе в номер и разрыдалась. Неожиданно раздался стук в дверь. Это был портье. Он сообщил, что один из джентльменов обронил в гараже конверт, который только что принесли к стойке. Конверт пустой, но… Луиза взяла его, прибавив чаевых. На конверте были имя и адрес…

Главный инспектор воскликнул:

— Ну наконец-то — хоть что-нибудь! Продолжайте, прошу вас!

Мишель Ферран всплеснул руками:

— Увы, мсье, я их не знаю. Луиза рассказала мне все остальное, однако ни имени, ни адреса не назвала.

Лэмб уставился на него, сгорая от досады.

— Не назвала?!

— Нет, мсье! — Ферран подался вперед. — Она с детства такая: что-то говорит, а о чем-то помалкивает. Самое главное всегда держит при себе. Луиза не любит, когда кто-то внушает ей: «Сделай то-то и так-то». Она что-то рассказывает мне, потому что ей одиноко, бедная Луиза ко мне привязана, однако советов от меня слышать не желает и терпеть не может, когда я говорю: «Нет, это неблагоразумно, так поступать нельзя».

Лэмб усмехнулся. Все-таки эти французы очень эмоциональны! Но счел, что молодой человек говорит правду. Затем он спросил:

— А что с машиной? Когда Луиза у вас ее одолжила, через сколько времени после поездки в Ледлингтон?

Ферран задумался.

— Первое января, так, Новый год. Тогда она мне сказала, что собирается в Ледлингтон. Там она пробыла три-четыре дня. Затем вернулась в Хэмпстед. Я виделся с ней шестого января, мы вместе поужинали, и Луиза сообщила мне то, что я передал вам. Она попросила одолжить ей автомобиль, объяснив, что уезжает. Я сказал: «Ты собираешься разыскать этого человека. Умоляю тебя, не делай этого. Предоставь это полиции». Луиза рассмеялась: «Все мужчины одинаковы — что бы женщина ни захотела, они всегда говорят «не делай этого». Я заявил ей на полном серьезе: «Луиза, умоляю тебя, подожди хотя бы до следующей недели. Я немного управлюсь с делами и смогу поехать с тобой». Она посмотрела на меня и заявила: «Вот со своими делами и управляйся, друг мой!» Потом снова рассмеялась и объяснила, что дело совсем не в розысках, мол, я поспешил с выводами. Машина ей нужна, чтобы навестить тетушку ее покойного мужа, капитана Роджерса, его единственную живую родственницу. И даже назвала ее фамилию: мисс Роджерс. По словам Луизы, проживает эта тетушка в девяти километрах от железной дороги. Затем Луиза сказала: «Если я поеду поездом, то на это уйдет целый день — там одни сплошные пересадки». Не знаю, поверил я ей до конца или нет, но машину одолжил. Такое не в первый раз. Если она чего-то захочет, то обязательно добьется своего — вот такая она, Луиза. — Ферран закрыл лицо руками и вздохнул: — Вот и все, мсье.

Глава 19

В тот же день произошло еще несколько событий. Погода испортилась, и разразился страшный ливень, начавшийся в тот момент, когда миссис Кэддл надела пальто и шляпку и закрыла за собой дверь дома пастора. Она приготовила для мисс Грэй стол к чаю и оставила ей ужин в кухонном шкафу. Первые тяжелые капли упали, когда миссис Кэддл открывала садовую калитку, а затем, не успела она пройти и двадцати метров, небеса будто разверзлись, и хлынул дождь. Несколько минут миссис Кэддл неуклюже шагала вперед. Затем физическое беспокойство сумело преодолеть оцепенелую тоску и молчаливое равнодушие, которые в последние десять дней словно отрезали ее от остального мира. У нее не было ни зонта, ни дождевика. Дождь заливал ей глаза, проникал за шиворот, пронизывающими ледяными струйками стекая вниз по шее. Миссис Кэддл развернулась и побежала обратно к дому, шлепая ногами по лужам.

Приблизительно в это же время главный инспектор Лэмб, инспектор Смит и сержант Эббот изучали отпечатки пальцев, взятые у Гранта Хатауэя и Марка Харлоу. Фрэнк Эббот испытал облегчение. С кем бы Мэри Стоукс ни встречалась в Доме лесника, но только не с Грантом Хатауэем и не с Марком Харлоу.

— От этого дело у нас не продвинется. А как насчет их перемещений?

Румяное лицо Смита, и раньше не отличавшееся подвижностью, теперь и вовсе застыло. Поездка в Дипсайд не доставила ему особого удовольствия, и необходимость о ней отчитываться радости у него не вызывала. Он жалел, что это задание не поручили кому-нибудь еще. Вот если бы надо было зайти в дом и арестовать Гранта Хатауэя — с этим бы Смит справился. Но звонить в парадную дверь и просить у джентльмена разрешения снять отпечатки пальцев — это неудобно. Неловкость сквозила в его голосе, когда он докладывал о результатах главному инспектору.

— Итак, сэр, я начал с Дипсайда, но мистера Хатауэя дома не застал. Похоже, что на выходные он куда-то уезжал.

Лэмб выпрямился и внимательно поглядел на Смита:

— На выходные?

— Да, сэр.

— Когда он уехал?

— Ну, не раньше утра воскресенья. Позавтракал в восемь часов, а в восемь тридцать укатил куда-то на машине. Примерно в то же время, когда нашли тело Мэри Стоукс.

— И что из этого следует?

— Ничего, сэр. По крайней мере, это означает, что Хатауэй не мог ничего знать о ее убийстве, если только…

— Если только сам ее не убил — вы к этому клоните?

Если бы Смит обладал выразительным лицом, то в этот момент на нем читалось бы потрясение. Он негромко произнес:

— Я не намеревался строить какие-либо предположения. Я лишь заметил, что тело Мэри Стоукс нашли только в десятом часу, а труп Луизы Роджерс обнаружили в Доме лесника в воскресенье днем. В этом случае, если мистер Хатауэй отсутствовал с половины девятого утра воскресенья до половины двенадцатого нынешнего утра, неудивительно, что он не знал о том, что здесь происходило.

Фрэнк Эббот заметил, как шеф начинает багроветь. Смит ходил вокруг да около, а Лэмб терпеть не мог подобного поведения.

— Это он сказал, что не знал?

Смит бросил на него мрачный взгляд, полный немого укора:

— Ну, дело было так. Я прибыл туда примерно в одиннадцать двадцать пять, дверь мне открыла экономка. Сообщила, что мистер Хатауэй уехал в воскресенье утром и еще не вернулся. В это время он сам подъехал к дому, и я спросил, можно ли с ним переговорить. Мистер Хатауэй проводил меня в кабинет. Вел он себя довольно резко, явно давая понять, что очень занят. «Итак, что вам угодно?» — грубовато спросил он. И вот тут-то мне показалось, что он не знает, что случилось в его отсутствие. Я решил молчать, пока он сам не заговорит, и объяснил, что мы расследуем незаконное проникновение в Дом лесника и снимаем отпечатки у всех живущих на Мэйн-стрит, а также опрашиваем их о передвижениях с целью установить, где они находились и что делали вечером в пятницу и субботу, восьмого и девятого января. Мистер Хатауэй рассмеялся и поинтересовался: «Это насчет небылиц, что насочиняла Мэри Стоукс?» Я ответил: «Да». Он заметил, что нам надо бы заняться чем-нибудь посерьезнее.

Лэмбу было не до смеха.

— Так прямо и сказал?

— Да, сэр. Потом я спросил, не возражает ли он против снятия отпечатков пальцев. Мистер Хатауэй ответил, что нет. Но когда дело дошло до его передвижений, тут все оказалось не так гладко. — Смит вытащил блокнот и прочитал вслух: — Пятница, восьмое января. Мистер Хатауэй утверждает, что вышел из дома около пяти часов вечера. По его словам, гулял и на часы не смотрел. — Он поднял голову и виновато взглянул на Лэмба. — Не знаю, стоило ли мне на него надавить. Я лишь спросил, не встретил ли кого-нибудь на Мэйн-стрит.

— Тактично и вежливо?

— Да. Позволю себе заметить, допрашивать мистера Хатауэя не так-то легко.