Сирены Амая Ободников Николай

1. Наказание Аннели

Марьятту пошатывало от усталости. Временами перед глазами вставал образ двух зеленых холмов, способных накормить стада овец, а потом с неба начинало изливаться пламя и холмы вскипали. Затем они проваливались, и на их месте возникала огненная шахта, уводившая в недра земли.

В груди вспыхнули два очага боли, и Марьятта застонала. Действие обезболивающего заканчивалось. В голове пронеслась безумная, но правдивая мысль: Красный Амай следит за ней тысячами глаз, прислушивается к ее дыханию. К счастью, глаза, которые могли бы обнаружить ее грех слабости, были обращены в другую сторону.

На небольшом деревянном помосте кричала Аннели, одна из немногих в общине, чье лицо было ровным, как крылья бабочки. Ее прерывистый вопль, походивший на стон рожавшего в муках животного, разрывал ночные звуки тайги и, отражаясь от камней, уходил в звездное небо.

В отблесках факелов было видно, как Аннели, голую и безгрудую, удерживают две фигуры в черных рясах. Секунда-другая, и девушку поднимут на плечи, ее похоронное ложе.

«Камни – ваши матери! Они же вас и прихлопнут!» Марьятта едва сдерживала себя, но это не мешало ей кричать в своем внутреннем мире. В глазах все расплывалось, и она быстро протерла их ладонью.

За помостом и под ним сгущалась тьма. Марьятта знала, что там находится огромная дыра в скальном массиве, ведущая прямиком в живот их бога. Дыра так и называлась – Глотка Амая. Да и могла ли по-другому называться пасть, не ведавшая никакого насыщения?

Крики несчастной Аннели сменились захлебывающейся отрыжкой, и ее стошнило кровью. Такое нередко случалось, когда желудок был заполнен пищей. В таких случаях бусины, прежде чем обжечь внутренности и прикипеть к ним, выталкивали наружу все лишнее. Как правило, вместе с кровью.

Джакко и Димитрий зашептались, вытягивая шеи, и Марьятта ощутила злорадство. Ей было жаль Аннели, но она хотела, чтобы все пошло не по плану. И если уж земля не провалится, чтобы сожрать всех, то пускай хотя бы это крошечное отклонение досадит остальным. Одна из фигур присела и принялась шарить пальцами по крови, исторгнутой Аннели. Наконец показала, что все в порядке.

Люди, казавшиеся призраками в оранжевой тьме, оживились. Марьятта не видела лиц, не желала смотреть на них, но догадывалась, что сумасшедшая радость превращала улыбки в оскалы, а глаза – в горящие угли. Даже дети напоминали крошечных истуканов, впавших в ночной безумный раж.

Справа колыхнулись черные ленты широкополой шляпы, и Марьятта беззвучно ахнула. Вирпи, одна из страшнейших женщин общины, стояла совсем рядом. Навеваемый ею страх происходил от осознания того, чем именно она занималась в сарайчике со странным и бессмысленным названием.

Вирпи запрокинула голову и тяжело задышала; глаза выкатились, губы задрожали, выталкивая бессвязные слова благодарности. Это состояние исступления, будто по цепи, передалось остальным, и вскоре Марьятта, едва не съеживаясь от ужаса, очутилась в центре бормочущей толпы. Ритуал впервые вызывал у нее такое отвращение.

Аннели испустила крик, который с уверенностью можно было назвать воплем яростной обиды.

– Я просто хотела другой жизни! – прорыдала она.

Ее голос, словно длинная игла, уколол мозг прямо сквозь череп. По крайней мере, такое ощущение возникло у Марьятты. Но куда важнее было то, что она распознала в этом рыдании. Ересь. Слабость, облеченную в слова. А еще мечту, которую убивали на глазах нескольких десятков человек.

От группки фигур в рясах, обособленно стоявшей у помоста, отделилась самая высокая. Антеро. Если кто-то и должен был ответить вероотступнице, так это старейшина.

– А ты попроси о другой жизни лично, – посоветовал он, обращаясь к Аннели. – Только говори громче, экотаон: чтобы Он тебя услышал. А еще лучше – вопи об этом.

В груди Марьятты все замерло, кровь будто смерзлась от страха. Из дыры выползало тяжелое и мощное дыхание.

А потом оттуда рванул рев.

Сперва он напоминал протяжный выдох, несший в себе простейший звук, который мог исторгнуть даже новорожденный. Затем звук трансформировался в нечто визгливое и настолько глубокое, что оно могло принадлежать только древнему существу, выражавшему ярость где-то глубоко под тоннами земли.

Несколько рук встряхнули Аннели, на мгновение приглушив ее рыдания, и подняли. Марьятта, единственная, кто не запрокинул голову в экстазе, в последний раз посмотрела на эту маленькую девушку, лишенную даже права называться женщиной.

Тени от факелов вздрогнули, когда те же руки сбросили жертву в ревущую глотку земли.

Истошный и безобразный крик Аннели, в котором не было ни красоты, ни благородства, лишь животный страх смерти, парализовал Марьятту. Она замотала головой, размазывая ладонями по лицу слезы.

Вопль Аннели сменился звуком, какой обычно бывает, если резко приложиться грудью о препятствие, а потом и вовсе стих. Амай не церемонился с отступниками. Подземный рев стихал, говоря об удовлетворении его обладателя.

Члены общины один за другим расходились, исчезали в ночной тайге. Но едва ли кто-либо из них осознавал собственную ничтожность или уродство. Огни факелов разбрасывали острые тени. Где-то на западе завыла дыра поменьше. Нет, бог на сегодня сыт. Он просто напоминал о себе – этим жутким воем в ночи.

Побрела со всеми и Марьятта, спотыкаясь в темноте. В груди двумя змейками, свернувшимися в клубок, пульсировала боль. У нее еще оставался кеторол. Последний блистер с убийцами боли. Но что будет, когда и он закончится? Да ничего нового. Придется опять посмотреть в глаза той, что продолжала резать и резать, несмотря на все крики и увещевания.

Ладони сами собой сжались в кулаки, и Марьятта тихо, сквозь слезы, рассмеялась.

2. Находка Пикуля

Вид пса, с лаем носившегося за чайками, мог вызвать улыбку у кого угодно, но только не у человека, собиравшегося позвать собаку по имени, которое сложно было назвать собачьим. Спрятав нос в воротник стеганой куртки, Антон Юрченко, больше известный на работе как Юрч, еще раз огляделся. Коттеджи и многоэтажки Пираостровска, оставшиеся вдалеке и ставшие добычей утренней хмари, утверждали, что никто ничего не услышит. Прибой также клялся в том, что звук будет погашен в радиусе двадцати-тридцати метров.

Море, редкие острова и небо напоминали монохромную картинку, и только по каменистому берегу сновало яркое тигровое пятнышко. Пес породы басенджи напоминал точку от исполинской лазерной указки, которой забавлялся какой-то шутник, сидевший на черно-серых облаках.

– Господи, ну за что мне это? – Юрч покачал головой, проклиная собственную мягкотелость.

Пес объявился в его жизни около пяти месяцев назад – возник вместе с датой календаря, утверждавшей, что не худо бы девочке на свое десятилетие получить стоящий подарок. Бог – свидетель, Юрч любил дочь и потому купился на все эти уговоры, гарантировавшие, что собака будет бременем юной леди с косичками.

– Ну и кто теперь идиот? – пробормотал он. Еще раз удостоверился, что на берегу только он, пес да сумасшедшие чайки, затеявшие склоку чуть впереди. – Пикуль! Пикуль, черт возьми! Ко мне, полосатая ты труба на ножках!

Пес поднял голову, гавкнул и продолжил распугивать птиц.

Чертыхнувшись, Юрч сунул озябшие руки под мышки и побрел к собаке. Пикуль. До чего же нелепое имечко для собаки. Особенно для кобеля! Лишь по этой причине Юрч вот уже второй месяц выгуливал пса на берегу Белого моря.

Много ли можно вытерпеть снисходительных улыбок, так и говоривших, что кличку придумал именно он, Антон Юрченко, а не его дочь? Что вы говорите? Десятилетняя крошка наградила питомца таким прозвищем? Ну что вы. Оно больше походит на мечту выпивохи… коим Юрч себя, конечно же, не считал, хоть и признавал достоинства маринованной закуски.

О писателе по фамилии Пикуль, авторе исторических и военных книг советских времен, он, на беду, не знал. Как и не знал о том, что пикули, они же – маринованная закуска, пишутся исключительно во множественном числе.

Как бы то ни было, факт оставался фактом. Дочь дала псу кличку, а отдуваться и краснеть за нее приходилось Юрчу.

– Пикуль! – взревел он. Раздражение поднималось к горлу кислой пеной, и кислота в глотке начала жечь с утроенной силой.

Басенджи наконец-то распугал всех чаек и теперь с удивлением смотрел, как голова и левая рука объекта, пробудившего интерес птиц, полощется в темной волне.

Голова трупа качнулась, челюсть приоткрылась, и пес с повизгиванием бросился к хозяину.

Возможно, в другой момент Юрч и оценил бы то, что пес ищет у него защиты, но сейчас всем его вниманием завладела мертвая девушка. На какой-то миг этот сорокалетний мужчина, резко постаревший, застыл, а потом подхватил скулившего пса на руки и осторожными шагами направился к мертвецу.

– Тише, Пикуль, успокойся. Да уймись же ты, ради бога! Мы просто убедимся, что тетя не может встать сама, хорошо?

В следующую секунду Юрч засомневался в правдивости собственных слов. Мертвец будто бы пытался ввести стороннего наблюдателя в заблуждение относительно своего пола: короткая стрижка, наполовину зарубцевавшиеся раны в области груди, в лобковых волосах – все казалось сжатым и перекрученным.

Но это была девушка. Об этом говорило все: от широких бедер до типично женского расположения жирка – на талии, ляжках и, вероятно, ягодицах. Вдобавок нагую и юную покойницу покрывали раны столь глубокие, что они походили на следы от ударов штыковой лопатой. Многие участки кожи на животе благодаря холодной воде превратились в тонкие красные кружева.

Но даже эти повреждения не могли скрыть явного уродства неизвестной. Юрч вдруг понял, что если он сейчас же не отведет глаз, то навсегда запомнит эти чудовищные ступни и приветливое помахивание левой рукой. «Привет-привет, я приду к тебе в кошмарах, Антоша! Там мы помашем друг другу ручкой, а потом я откушу от тебя маленький кусочек».

– Господи, нет! – Юрч резко отвернулся.

Еще до того, как вызвать полицию, он внимательно посмотрел на время и дату календаря на смартфоне. Их стоило запомнить хотя бы потому, что сегодня, двадцать шестого апреля, в половине девятого, он нашел свой первый в жизни труп.

3. История шокирующего расследования (стр. 4)

«Память мира – все равно что глина.

Незначительные события, вроде пожаров, обрушения домов или авиакатастроф, оставляют на глине едва заметный след. Проходит мгновение – перст судьбы смазывает их, и на глину памяти вписывается нечто посущественнее. Безусловно, войны и вооруженные конфликты навсегда оставят в глине глубокий след, но есть вещи, которые будут лишь на ее поверхности.

Например, история того же Чикатило, жестокого серийного убийцы, лишившего жизни свыше пятидесяти человек на почве собственных сексуальных расстройств, способная вызвать омерзение практически у любого здравоыслящего человека. Загадочное появление пары десятков кроссовок с человеческой ступней внутри каждой, обнаруженных в 2007 году на побережье моря Селиш, также останутся на глине памяти.

К слову, отмечу, что в последнем случае виновными оказались не пришельцы или картавые маньяки из глубинки, а обыкновенные креветки, питавшиеся утопленниками. Кто бы знал, что ракообразные в восторге от вкуса наших тел! Цинично, правда?

Следов на глине – множество, и некоторые из них поистине шокирующие. И обстоятельства, в которых оказалась следственно-оперативная группа „Архипелаг“, можно смело отнести к таковым – шокирующим и, без сомнения, чудовищным.

Эта книга представляет собой наиболее полную версию событий, случившихся 27 апреля 2023 года на Сиренах Амая, одном из островов Онежской губы. И события эти настолько ужасающие и невероятные, что поверить в них практически невозможно. Только благодаря неоспоримым доказательствам, коими, как ни прискорбно, выступают тела жертв, можно принудить разум уверовать в подобные злодеяния.

Здесь читатель найдет абсолютно все об этом деле: от сомнительной истории одного из специалистов Корпуса военных топографов, случившейся в 1920 году, до настоящего времени, когда 26 апреля 2023-го Белое море, близ поселка Пираостровск, вытолкнуло из холодных недр труп неизвестной.

Именно загадки обнаруженного тела привели к событиям, вследствие которых погибли 153 человека, включая пятерых членов следственно-оперативной группы, а один из двух выживших „Архипелага“ попал под прицелы судебной и правоохранительной систем.

Речь пойдет не только об организованных и чрезвычайно жестоких убийствах, совершенных на религиозной почве, но и о том, что осталось за кулисами событий, произошедших на острове Сирены Амая. И, конечно же, читатель получит ответ на главный вопрос.

Каким богом будет человек, оказавшийся на грани смерти?»

4. Холодный пляж

Волны вдалеке казались свинцовыми и твердыми; нырни в такую – и раскроишь себе череп. Солнце, походившее на линзу мутного прожектора, едва грело, и Симо пожалел, что не сумел подъехать ближе. Комфортная «Хендэ Крета» осталась позади, вместе с прочим служебным транспортом, который не сумел преодолеть каменистый ландшафт дикого пляжа.

От мысли о прокуренном салоне брошенной машины во рту Симо пересохло, и он сунул в рот никотиновую жвачку, ненавидя каждого, кто мог курить без кашля. Идти по скользким камням было неудобно, поскольку приходилось смотреть не только под ноги, чтобы не поскользнуться, но и по сторонам в поисках улик. Но что, скажите на милость, можно найти на пустынном берегу, от которого, казалось, отворачивалось даже солнце?

Тем не менее Симо не оставлял попыток обнаружить хоть что-нибудь. Это была полезная привычка, в отличие от того же курения, и отказ от нее означал бы отказ от сути профессии – расследовать. Когда до берега, покрытого камешками и пеной, осталось не более тридцати метров, Симо испытал мрачное удовлетворение, увидев работавшую следственно-оперативную группу.

Слева участковый уполномоченный Владислав Терехов опрашивал какого-то мужичка с забавной собачонкой на руках. Бледный участковый хмурился, записывал что-то в блокнотик и зачем-то смотрел на пса. Сам хозяин собаки выглядел опустошенным и испуганным.

Прямо по курсу, присев на корточки у самой воды, над трупом корпела Лина Щурова, серьезный эксперт-криминалист, в присутствии которого даже камни могли ощутить себя весельчаками. Но к ней покамест идти не стоило, если, конечно, не не терпелось взяться за бумажную работу.

По правую руку от места происшествия торчал Назар Евсеев. К нему-то Симо и направился. Он не исключал, что свою роль в выборе собеседника сыграл огонек сигареты. Вот они на пару и покурят. Назар – свой «Винстон», а Симо – свою жвачку.

Старший оперуполномоченный курил, кутаясь в легкую куртку. Лицо и кожа на шее пошли красными пятнами от холода. Левая нога нетерпеливо постукивала. Только острый взгляд был ветру не по зубам.

– Что, бодрит? – спросил Симо, протягивая руку.

– До синевы. – Назар ответил на рукопожатие и чуть дольше, чем следовало бы, подержал руку следователя в своей руке, наслаждаясь ее теплом. В который раз пожалел, что поставил мобильность выше собственного здоровья. – Что с головой?

Рука Симо метнулась к крошечному порезу. Для своих сорока одного у него еще оставалось прилично волос, чтобы он каждый третий день сбривал редкие волоски, оповещавшие о том, что полное облысение не за горами. И так же часто он резался, если спешил. Как сегодня.

Не дождавшись ответа, Назар произнес:

– Я бы предпочел, чтобы эту недодевку прибило к финской бане. Желательно прямиком в сауну.

– «Недодевку»?

– Да. Господи, и не надо на меня так таращиться. Лучше сам взгляни. – Назар поднес сигарету ко рту, но рука дрожала и траектория сигареты вышла кривой. Губы едва успели подхватить ее.

Оставив Назара докуривать, Симо зашагал к кромке воды, направляясь к Лине. Рядом с ней, на вполне удобном, хоть и мокром камне лежал открытый криминалистический чемоданчик. Профессиональный цифровой фотоаппарат, который криминалист достала из кейса, зажужжал, когда женщина включила его.

– Привет, Лина. – Симо вынул изо рта никотиновую жвачку и понял, что не может ее выкинуть на месте преступления, иначе может сделать из нее ненароком улику.

Заметив его замешательство, Лина полезла в чемоданчик и подала пустой пластиковый пакетик, куда обычно помещали всякие крохотные частицы, такие как волосы или лоскутки кожи. Симо кивнул и, сплюнув жвачку в пакетик, убрал ее в боковой карман твидового пальто.

– Время – семь минут десятого, – сказала Лина, мельком взглянув на наручные часы. – Температура воды – один градус; температура воздуха – плюс четыре.

– Погоди-погоди. – Симо вынул из-под мышки папку и достал из нее пустой протокол осмотра места происшествия. Приготовил авторучку. – Ну, давай, пришпоривай.

Лина терпеливо повторила сказанное, добавив к этому скорость течения, и сделала первый снимок. Эту плотную сорокатрехлетнюю женщину в теплой синей курточке с надписью «Криминалистический отдел ОМВД России по Кемскому району» Симо уважал едва ли не больше остальных. Да, Лина имела скверный характер, отрицавший такие вещи, как юмор и жизнерадостность, но тем не менее она была настоящим профессионалом.

Немного поразмыслив, Симо пришел к выводу, что он и сам не без странностей.

Например, он так и не взглянул на труп, хотя тот маячил прямо перед глазами. Некая жилка вынуждала следователя отсрочить момент знакомства с мертвецом. Оказавшись на месте преступления, Симо первым делом изучал эмоции окружавших людей, в том числе коллег. Потому что улику можно скрыть или подбросить, но настоящую эмоцию, пока ее не замяли, – никогда.

– Труп – молодой женщины, – продолжила Лина, делая еще несколько снимков. – Лет пятнадцати-шестнадцати. Лицом вверх. Левая рука и голова находятся в водоеме.

На этот раз Симо обратил внимание на тело и едва не выронил авторучку.

На зыбкой границе берега и моря лежала девочка-подросток с лицом цвета подгнившего лимона. Тело покрывали глубокие раны; с правого бока свисал особо крупный бледно-розовый ломоть. Кожу бедер и рук покрывали красноватые буквы, похожие на те, что оставляют с помощью ножа на деревьях и скамейках влюбленные.

Но не это привело Симо в состояние шока. Его разум выхватил три детали.

Первая – груди девушки были начисто срезаны. Рубцы напоминали плохо стянувшиеся кратеры.

Вторая – из промежности неизвестной торчала нитка, напоминая крошечную антенку. Не прилипла, а именно торчала – Симо сразу это понял.

И третья деталь – ноги девушки заканчивались ступнями, не имевшими сразу трех пальцев на каждой. К ужасу Симо, это уродство явно было генетическим. Девушка словно одолжила ноги у страуса.

– Господи боже! – прошептал Симо.

Это объясняло странную молчаливость Назара, который зачастую путался у всех под ногами, требуя немедленных действий, и бледные лица Терехова и мужичка в стеганой куртке. Нормальными выглядели только собака и Лина. Да еще медики, тащившие от дороги носилки и черный пластиковый мешок, пребывали в блаженном неведении.

Кое-как уняв волнение, Симо перевел взгляд на протокол и вывел: «Предметы, удерживающие тело на плаву и/или способствующие погружению, – отсутствуют. Одежда и обувь – отсутствуют».

Вернув фотоаппарат в чемоданчик, Лина надела белые латексные перчатки. Затем она отвела правую руку трупа в сторону и заглянула в подмышечную впадину, потом подвергла осмотру короткие черные волосы девушки. Запустила пальцы в пушок на лобке.

– При поверхностном обследовании наслоений, вызванных длительным пребыванием в водоеме, не обнаружено. Паразиты человека также не обнаружены.

Демонстрируя прилежание, Симо записал вывод криминалиста и в который раз подумал, что сказать «вошь» не так уж и сложно.

– Под ногтями чисто. Кожные покровы преимущественно бледно-фиолетовые. Мелкая мацерация ороговевших участков кожи. Молочные железы отсутствуют. Многочисленные раны в области рук, живота и ног. В отверстиях носа и рта мелкопузырчатая белая пена.

– Что за пена? – спросил Симо.

Оставив вопрос без ответа, Лина села у ног трупа и бесстыдно заглянула между ними. Прошлась пальцами, затянутыми в латекс, по вульве. Симо уже знал, что сейчас сообщит криминалист.

– Внешние половые губы сшиты шовной нитью. Стежки аккуратные, хирургические. Чуть разошлись. – Лина перевела взгляд ниже. – Имеется дефект ступней. Деф… деф…

– Ты в порядке?

Во взгляде Лины сверкнуло и погасло нечто похожее на алчность, будто при виде горшочка с золотом. Но это случилось слишком быстро, чтобы Симо успел проанализировать хоть что-либо. Поэтому он просто повторил вопрос:

– Лина, ты в порядке? Заметила еще что-то?

– Нет. Ерунда. Показалось. – Она распрямилась и потянулась к чемоданчику за пустой пол-литровой банкой с каучуковой пробкой, чтобы взять воду для анализа. – Предварительное время пребывания трупа в воде – не больше суток. Точнее скажет только вскрытие.

За время работы Симо повидал всякого, даже десятилетнюю девочку, смеявшуюся после того, как она натерла лицо спящей матери бензином и подожгла. Утопленников на открытых водоемах встречать еще не доводилось. Самоубийцы в ванных были не в счет. Эти кретины попросту сводили счеты с жизнью максимально комфортным способом. Только знать об этом никому не полагалось, верно? Но кое в чем Симо был твердо уверен: тело, вынутое из воды, быстро разлагалось.

Словно подтверждая этот факт, те немногие участки кожи девушки, которые еще оставались белыми, прямо на глазах обретали нежный зеленоватый оттенок, навсегда отбивая охоту к свежей зелени.

– Лина, заканчивай здесь и отправь тело Харинову, пока оно не превратилось в газовую бомбу.

Та кивнула. Ее рассеянный взгляд опять отыскал эти удивительные ступни и, затухая, заскользил по ним.

Не обратив внимания на эту странность в поведении криминалиста, Симо направился к участковому и мужичку с псом. Буквально на третьем шаге его правая нога съехала на камне, и он, едва не растянувшись, уткнулся носом в незаконченный протокол. Из состояния раздражения его вырвал резкий окрик.

Назар, позабыв о холоде, хищно вглядывался в северную сторону каменистого пляжа.

– Эй, пацан! Пацан! Стой!

Повернув голову, Симо увидел, как прочь несется мальчик в яркой курточке салатового цвета. Бежал так, что, не будь камни влажными, могли вспыхнуть пятки.

Перехватив вопросительный взгляд Назара, Симо кивнул.

Оперуполномоченный рванул за ребенком. И сделал это с облегчением, какое обычно испытывает замерзший человек, получивший наконец-то возможность хорошенько разогреться.

– Стой, кому сказал!

– Только попусту не пали, Назар! – с улыбкой бросил Симо вдогонку, и оперуполномоченный отмахнулся.

Пока Назар наслаждался ролью гончей, Симо подошел к участковому и пожал ему и мужчине руки. Погладил задремавшего пса. Между тем медики наконец дотащили свою ношу до трупа и Лины. Лицо медика помоложе позеленело. Симо мысленно усмехнулся выражению лица парня, которое как бы говорило: «И ты такого не видал, да?»

Но мысль проскользнула и ушла, потому что Симо анализировал рукопожатия, делая это на почти что бессознательном уровне.

Он не имел предубеждений относительно того, кому стоит жать руку. Он с равным холодным интересом приветствовал каждого, будь то коллега, женщина или кретин, который час назад вышиб дух из собственной жены с помощью гитары. Умей мертвецы хотя бы вздрагивать в такие моменты, Симо жал бы руки и им. В этом плане рукопожатие не уступало мимике. Влажность, твердость, наклон – все имело значение для того, кто полагался не только на глаза.

Рукопожатие Терехова было твердым и быстрым – рукопожатие того, кто ставит работу выше личной неприязни. А в том, что участковый испытывал к Симо необъяснимую неприязнь, сомневаться не приходилось. Иногда люди просто не нравятся друг другу. Их раздражают в человеке запахи, улыбка, габариты, служебное положение и многое другое.

А вот рукопожатие мужичка с собакой было иным. Оно напоминало горячечную встряску больного, встречавшего диагноз о выздоровлении. Никакого страха или жестокости – лишь надежда на то, что унылый пляж с трупом вскоре останется в прошлом. Явно не убийца. Собачонка, надо полагать, тоже.

– Симо Ильвес, Кемский межрайонный следственный отдел.

Мужчина сглотнул. Хоть финские имена и фамилии не были редкостью в Карелии, собаковод из услышанного понял лишь то, что разговаривает со следователем.

– Антон Юрченко, бедолага, вышедший на прогулку.

– Насколько я понимаю, тело обнаружил пес. Как зовут следопыта?

Хмурое лицо Терехова озарила улыбка, а Юрченко словно оказался в тени внезапно наплывшей тучи. Глядя на их столь непохожие эмоции, Симо понял, что кличка животного, которую он сейчас услышит, станет еще одной деталью, благодаря которой он хорошенько запомнит это холодное утро.

Тело обнаружил басенджи по кличке Пикуль.

5. Зыбкий след

Холодный воздух от бега превратился в пронизывающий ветер, и Назар обругал себя за привычку легко одеваться. Синие джинсы, в состав которых входил эластан, гарантировали преодоление препятствий без разрыва ткани, а спортивные черные ботинки – безопасное приземление даже на кирпичные осколки. Еще на нем была надета серая водолазка, этакий отличительный признак сотрудников уголовного розыска, и легкая кожаная куртка.

И куртку пришлось расстегнуть. В этом действии, грозившем воспалением легких, не было никакой необходимости. Просто сработала еще одна привычка: рука должна без помех дотягиваться до наплечной кобуры. От подобных мелочей зависело очень многое, иногда – чья-то жизнь. А чья жизнь дороже, чем собственная?

В какой-то момент до Назара дошло, что он преследует обычного пацана и пистолет совершенно ни к чему. А еще он был уверен, что сорванец услышал крик о том, что Назар из полиции. И все же предпочел сбежать от него.

Мальчик мчался в сторону Красной Нерки, рыбацкой деревушки, располагавшейся в двух километрах к северу от Пираостровска. Бежал вприпрыжку, поминутно оглядываясь. От его ядовито-салатовой курточки рябило в глазах, и Назар, усиленно моргая, отвернулся к морю. Вид тяжело перекатывавшихся волн свинцового цвета окончательно испортил настроение.

Наконец запыхавшийся мальчик остановился. Назар, тяжело дыша, сбавил шаг и с раздражением отметил, что они добежали до окраины Красной Нерки.

Здесь берег покрывал темный песок. Набегавшие волны пытались добраться до пяти весельных лодок и катера с облупившейся лазурной краской, находившихся на берегу. На жердях, установленных на земле, сохли сети. Домики с заборчиками, расселившиеся на склоне, напоминали узколобых идолов.

– Куда бежал? Ты что, оглох, а? Полиция! – выдал Назар на одном выдохе, так и не найдя сил для должной гневной отповеди. В правом боку кололо. Казалось, там работала швейная машинка, строчившая прямо сквозь плоть. Что и говорить, бег по камням и песку дался нелегко.

Лицо мальчика отражало крайнюю степень настороженности. На вид ему было немногим больше двенадцати. Светлые волосы. Широко посаженные глаза, почти рыбьи. Поджатые губы.

– Все-все, успокойся. Уголовный розыск. – Назар потянулся было за служебным удостоверением, но вместо этого откинул полу куртки. Посчитал, что пистолет в кобуре впечатлит пацана куда сильнее, нежели какая-то книжица с фотографией. – Чего убегал-то?

– Я слышал, как тот, в пальто, сказал, чтобы вы не палили.

«Господи, Симо! Что на тебя вообще нашло? Надо ж было такое ляпнуть!» – мысленно простонал Назар. Не без удовольствия представив, как выскажет Симо за дурацкую выходку, он застегнул куртку.

– Как видишь, я и не палю. Это была крайне неудачная шутка. А чего остановился?

– Ну, вряд ли вы станете стрелять при чужих. – Сказав так, мальчик сделал неопределенный жест, обводя деревню.

– А ты умен не по годам, верно? Как тебя зовут?

– Матвей.

– Знаешь, что случилось там, на берегу, Матвей?

Мальчик понизил голос:

– Там кого-то убили, да?

– Этого мы не знаем. Иногда люди сами умирают. – Назар выдержал паузу. – А почему ты решил, что там кого-то убили?

Матвей пожал плечами:

– Слишком много людей. К моей бабке в прошлом году только медики приехали, когда она умерла, да и то сказали, чтобы отец сам ее в морг тащил.

Налетел порыв ветра, и Назар ощутил, что дрожит всем телом. Все-таки бежать нараспашку было не лучшей идеей.

– Хорошо, да, на берегу нашли кое-кого, и здоровье этого человека, скажем так, опустилось до нуля не самым естественным образом. Видел что-нибудь странное? Каких-нибудь подозрительных или страшных людей? Может, кто-то громко кричал? Или стонал?

Лицо Матвея исказило задумчивое выражение, сделав его некрасивым. И почти сразу он просиял:

– Вам нужно на Сирены Амая.

– Сирены Амая?

В памяти оперуполномоченного всплыла позабытая информация о том, что так назывался один из островов Онежской губы. Остров считался пустым и неприступным. Таким он был и в детстве Назара, таким оставался и сейчас. Ничего интересного для обычного человека или того же рыбака. Если ты, конечно, не из тех, кто проворачивает делишки там, где потемнее. А после таких… да, после таких личностей частенько остаются трупы. Хоть и не столь жуткие.

Назар посмотрел на море, выискивая среди далеких синеватых громадин искомый кусок суши.

– И что там, на этих Сиренах?

Матвей огляделся, словно собираясь выдать тайну, и поманил Назара к себе. Тот послушно наклонился.

– Оттуда по ночам приплывают страшные люди, – прошептал мальчик. Его широко раскрытые глаза говорили о том, что он не шутит.

– Для чего? Для чего приплывают эти страшные люди?

Матвей открыл было рот, чтобы ответить, но с его обветренных губ сорвался вскрик.

На голову мальчику легла чья-то грязная пятерня и, собравшись в горсть вместе с волосами, откинула его назад.

Назар распрямился. Над всхлипывавшим Матвеем возвышалась фигура. Типичный обитатель прибрежной деревни. Красное лицо. Высокие резиновые сапоги. Пятнистые штаны. Теплая фланелевая рубашка. Фуфайка со следами песка на левом рукаве.

– Это кто? – быстро спросил Назар у мальчика, хотя и догадывался, что услышит в ответ. Подобным скотским образом мог вести себя только родственник.

– Этот кто – его отец, – холодно произнес мужчина. Ничего больше не говоря, он потащил Матвея за шкирку к дому, на крыше которого чайка клевала рыбий хребет. Через три шага мужчина обернулся: – Ты – стой здесь.

Назар никогда не считал себя импульсивным человеком. Но сейчас ему пришлось обуздать все свои желания. А хотелось многого. Например, схватить этого кретина за лицо и сдавить так, чтобы лопнула кожа. Или просто вышибить его из собственных хлябающих сапог. Да, последний вариант был наиболее реалистичным, но и к нему он не мог прибегнуть, потому что любое действие, умаляющее авторитет отца в глазах сына, выйдет ребенку боком.

Назар знал, что где-то по Красной Нерке рыскали ребята из уголовного розыска или той же патрульно-постовой службы – наводили справки о найденной девушке. Один звонок, и озябший коллега, готовый разогреться, отдубасив деревенского дурачка, примчится без лишних вопросов. Однако Назар предпочел не будить лихо. Так что он остался на месте, пронизываемый холодным ветром.

Не успела дверь дома закрыться за вошедшими, как опять показался отец мальчика, а следом выскочил и сам Матвей. Его левая щека горела румянцем, красноречиво свидетельствуя о контакте с жесткой ладонью родителя. Матвей, не оборачиваясь, помчался вглубь деревни и вскоре исчез за заборчиками.

«Ясно, эта экзекуция была только для своих», – со злостью подумал Назар.

Мужчина тем временем вернулся к оперуполномоченному. Белокурые волосы вспыхивали на ветру. Глаза сверкали гневом. Через мгновение он буквально выплюнул:

– Хочешь что-то вызнать – спрашивай у меня.

– Я тебя понял, здоровяк.

Назар опустил голову, пряча оскал. Он прикидывал, как лучше поступить. Мысль о том, что любое действие может навлечь на Матвея гнев отца, вытеснила заботы о мертвой девушке. Ему не хотелось, чтобы позднее, наедине, этот кретин выместил обиду на пацане.

Наконец соломоново решение было найдено, и Назар полез за бумажником. На свет божий появились четыре однотысячные бумажки. Секундой позже они легли на мозолистую ладонь рыбака.

– Это тебе – чтобы ты не трогал пацана. – Злость неожиданно взяла верх, и Назар, расстегнув куртку, вот уже второй раз за утро показал кобуру. – А если узнаю, что ты продолжаешь распускать руки, отстрелю тебе яйца, понял? Ну так что? Деньги и яйца – хочешь их себе оставить?

Купюры, будто по волшебству, исчезли, говоря о том, что их новый владелец желал оставить себе все.

Мужчина мрачно улыбнулся:

– Что мелкий гаденыш наплел?

– Кто живет на Сиренах Амая? – вместо ответа спросил Назар.

Краснота с лица мужчины схлынула.

– Кто живет… Там обитают уроды. В смысле – настоящие, а не какие-то придурки. Хотя, может, они и такие. Приплывают только по ночам. Наверное, стыдятся себя. Ну, своих рож и тел. Как по мне, стыдиться нечего, ежели на раздаче достался маленький член или горб.

Перед мысленным взором Назара возникла мертвая девушка. Он со стыдом подумал, что ее ноги, пожалуй, действительно уродливы. Да и от срезанных грудей в дрожь бросало. Размышляя над этим, оперуполномоченный закурил.

– Можно? – Мужчина взглядом указал на сигареты.

– На берегу нашли труп девушки. Некоторые раны – чуть ли не до костей. – Назар затянулся и убрал в карман сигареты, обманув ожидания рыбака покурить на халяву. – Знаешь про это что-нибудь?

– Нет.

– Что этим уродам от вас нужно?

– Ну, пенициллин, обезболивающее, иногда одежда или туристическая мелочевка вроде непромокаемых спичек. Торгаши они, понимаешь? Расплачиваются украшениями, которые сами же и лепят из какого-то местного камня. Эту дрянь на рынке в Кеми с руками отрывают.

А вот это уже было интересно, и Назар подобрался.

– Откуда вы знаете, что им понадобится в следующий раз?

Мужчина вздохнул и зашагал обратно к дому. Бросил через плечо:

– Стой здесь.

Усмехнувшись, Назар двинулся следом. Когда до влажного заборчика осталось не больше пяти метров, со двора донеся хриплый лай, и оперуполномоченному волей-неволей пришлось замереть. Судя по злобному голосу, где-то на цепи прыгала настоящая зверюга.

Едва Назар выбросил окурок, как из дверей, пригнувшись, вышел рыбак. Протянул руку. На ладони, насквозь провонявшей рыбой, лежал пожелтевший, смятый листок блокнота. В центре бумаги покоилась бусина – черная и пористая. Размерами она чуть не дотягивала до ногтя большого пальца мужчины.

Назар взял бумагу и шарик, перевел недоумевающий взгляд на рыбака:

– Что это?

– То, что ты купил за свои четыре тысячи, полицейский. Люди с острова всегда оставляют список – чтобы мы наперед знали, что им потребуется.

Вглядевшись в водянистые глаза мужчины, Назар увидел в них страх. Рыбак боялся. И не того, что его лишат странного заработка, нет. Этот страх был сродни тому, что испытывает человек, который не способен самостоятельноостановить нечто для себя неотвратимое. Вроде удаления желчного пузыря или падающего лезвия гильотины.

– И когда они планируют вас проведать? – поинтересовался Назар.