Магнус Чейз и боги Асгарда. Книга 3. Корабль мертвецов Риордан Рик

Глава XXXVII

Алекс ест меня живьем

Мне довелось испытать на себе множество болезненных способов умереть. Меня протыкали насквозь, мне отрубали голову, я тонул, меня давили в лепешку и сбрасывали с террасы 103-го этажа.

Но я вам так скажу: смерть от переохлаждения, на мой вкус, куда хуже.

Всего через несколько минут легкие закололо так, словно я дышал битым стеклом. Мы высвистали всех наверх – еще одно морское выражение, смысл которого запоздало дошел до меня, – чтобы придумать, как быть с этим обледенением, но ничего толком не надумали. Я отправил Джека крошить лед впереди, а Хафборн и Ти Джей принялись работать боевыми топорами, чтобы высвободить борта. Сэм полетела вперед с канатом в руках, пытаясь тащить нас на буксире, а Алекс превратилась в моржиху и стала подталкивать корабль сзади. Я же так замерз, что не отпустил ни единой шуточки насчет того, как ей идут клыки, усы и ласты.

Хэртстоун вытащил незнакомую мне руну:

Он объяснил, что это Кеназ и означает она факел, огонь жизни. Вместо того чтобы исчезнуть во вспышке, как большинство рун, эта продолжала гореть в воздухе над баком этакой огненной загогулиной, и лед на палубе и такелаже вокруг постепенно таял. Кеназ не дала нам мгновенно замерзнуть до смерти, но Блитц переживал, что Хэрт, поддерживая магию руны, сожжет все свои силы. Еще несколько месяцев назад он бы умер, потратив сразу столько энергии. С тех пор он стал сильнее. Но я, как и Блитцен, все равно волновался за него.

Я нашел в багаже бинокль и внимательно оглядел горизонт в поисках хотя бы намека на укрытие или бухту. Однако увидел только отвесные голые скалы.

Я и не замечал, что мои пальцы стали синеть, пока Блитцен не сказал. Тогда я направил в них немного силы Фрея, но от этого у меня закружилась голова. Призывать силу лета в этом мире было все равно, что пытаться припомнить в подробностях свой первый день в школе. То есть в теории я знал, что лето бывает, но оно казалось таким далеким, что воспоминания о нем упорно ускользали.

– А т-тебе к-как будто все нип-почем, Б-блитц, – заметил я.

Он отряхнул лед с бороды:

– Гномы неплохо переносят холод. Мы с тобой будем последними, кто замерзнет до смерти. Но это не особенно утешает.

Мэллори, Блитцен и я взяли весла и стали отталкивать лед от бортов, пока Хафборн и Ти Джей скалывали его топорами. Время от времени мы менялись и по двое, по трое спускались вниз, чтобы согреться, хотя там было ненамного теплее, чем на палубе. Можно было бы сэкономить время, просто спрыгнув за борт и отправившись дальше пешком по льду, но моржиха Алекс предупредила, что лед местами очень тонкий. Кроме того, на льду было бы негде спрятаться, а на корабле у нас, по крайней мере, был запас продуктов и вещей и укрытие от ветра.

Я уже почти не чувствовал рук. Меня так трясло от холода, что я не понимал – то ли снег пошел, то ли перед глазами все стало расплываться от дрожи. Только огненная руна и спасала нас от гибели, но ее свет и жар постепенно ослабевали. Хэртстоун сидел под руной, скрестив ноги и закрыв глаза, в глубокой сосредоточенности. Капли пота скатывались у него по лбу и замерзали, едва коснувшись палубы.

Спустя какое-то время даже Джек приуныл – перестал петь нам серенады и отпускать шуточки о работе ледоруба.

– И это еще курорт по меркам Нифльхейма, – ворчал он. – Вы здешних холодных краев не видели!

Не знаю точно, сколько времени так прошло. Казалось, это продолжалось всю нашу жизнь – мы кололи и отпихивали лед, дрожа от озноба и медленно угасая.

А потом Мэллори, стоявшая на носу корабля, вдруг крикнула:

– Эй! Глядите!

Прямо по курсу снежные вихри чуть поредели. Всего в нескольких ярдах впереди проступил скалистый полуостров. Он торчал из береговой линии утесов, словно изъеденное ржавчиной лезвие топора. У подножия скал виднелась узкая полоска черной гальки. А ближе к вершине… неужели это мерцающие огни?

Мы развернули корабль в том направлении, но далеко не продвинулись – льды спаялись вокруг корпуса намертво. Руна Кеназ над головой Хэртстоуна беспомощно затухала. Мы собрались на палубе, мрачные и молчаливые, кутаясь во всю одежду и одеяла, что нашлись на борту.

– Ид-дем пешком, – предложил Блитц. Даже он уже начал стучать зубами. – Разделимся на пары для тепла. Пойдем по льду к берегу. Может, найдем укрытие.

Это походило не столько на путь к спасению, сколько на способ умереть не там, где мы теперь, но мы угрюмо принялись за работу. Мы взвалили на плечи все, без чего точно не могли обойтись, – немного еды и воды, фляжку с медом Квасира, оружие. Потом спустились на лед, и я превратил «Большой банан» в носовой платок, поскольку нам не хотелось волочить корабль за собой, ну… волоком.

Джек вызвался лететь впереди и проверять лед на прочность. У меня были сомнения насчет того, что это сделает наш путь безопаснее, а не наоборот, но Джек отказывался превращаться обратно в кулон, поскольку тогда мне пришлось бы расплатиться за все приложенные им усилия и это убило бы меня. (Джек, он по-своему заботливый.)

Мы разделились на пары, и чья-то рука обняла меня за талию. Алекс Фьерро прижалась ко мне, укутав наши головы и плечи одним одеялом. Я удивленно уставился на нее. Она замотала лицо и голову розовым шерстяным шарфом, так что видны были только ее разноцветные глаза и несколько прядей зеленых волос.

– М-молчи, Магнус, – выговорила она. – Т-ты т-теплый и л-летний.

Джек вел нас через торосы. За ним шел Блитцен, из последних сил поддерживая Хэртстоуна. Руна Кеназ по-прежнему горела у эльфа над головой, но уже больше походила на свечу, чем на большой костер.

За ними брели Сэм и Мэллори, потом Хафборн и Ти Джей, а последними мы. Мы ковыляли по замерзшему морю к скальному выступу, но наша цель, казалось, с каждым шагом делалась все дальше. А что, если этот утес – просто мираж? А что, если расстояния здесь, на границе Нильфхейма и Йотунхейма, изменчивы? Однажды, в кегельбане Утгарда-Локи, мы с Алекс докатили шар аж до самых Белых гор в Нью-Гемпшире, так что все возможно.

Я уже не чувствовал собственное лицо. Ноги превратились в ведра с мягким мороженым. Я думал о том, как же обидно будет одолеть столько трудностей, богов и великанов, только ради того, чтобы замерзнуть насмерть в ледяной глуши.

Я покрепче прижался к Алекс. Она покрепче прижалась ко мне. Дышала она хрипло. Лучше бы она оставалась жирной моржихой – в человеческом обличье она была кожа да кости. Мне хотелось силой заталкивать в нее еду: «Ешь, ешь! От тебя уже почти ничего не осталось…»

Хотя мне было приятно чувствовать ее тепло. В иных обстоятельствах она бы убила меня, если б я попробовал так к ней прижаться. С другой стороны, я и сам от себя обалдел. Я считал своим большим достижением, что научился время от времени обнимать друзей, а так-то я не любитель тесных контактов. Но сейчас, оттого что нам нужно было согреться, и может быть, потому что это была именно Алекс, а не кто-то еще, казалось вполне нормальным быть рядом. Я сосредоточился на ее запахе, от нее пахло вроде как цитрусовыми, и это навевало мысли об апельсиновых рощах в Мексике. Не то чтобы я когда-нибудь там бывал, но запах был приятный.

– Г-гуавовый сок, – прокаркала Алекс.

– Ч-что? – не понял я.

– К-крыша, – сказала она. – Б-бэк-Бэй. Б-было зд-дорово.

Она цепляется за приятные воспоминания, понял я. Пытается поддерживать в себе жизнь.

– Ага, – согласился я.

– Йорк, – сказала она. – Мистер Рыб-бник. Ты н-не знал, что такое «к-кулинария».

– Вредина, – отозвался я. – Г-говори еще.

Ее смех больше походил на кашель курильщика.

– К-когда ты вернулся из Альфхейма. Ну и… ну и рожа у т-тебя была, к-когда я забрала свои розовые очки.

– Н-но ты ведь б-была рад-да меня видеть?

– Ага. С т-тобой не с-соскучишься. За это и ц-ценю.

Я живо представил, как мы с Алекс выглядим со стороны – идем в обнимку, голова к голове. Ни дать ни взять, глиняный воин, двуединое существо. Эта мысль успокаивала.

До утеса оставалось ярдов пятьдесят, когда руна Кеназ погасла. Хэрт повис на Блитцене. Похолодало еще больше, хотя я не думал, что это возможно. Последнее тепло покинуло мои легкие на выдохе. Когда я попытался вдохнуть, это оказалось больно.

– Не останавливайтесь! – хрипло крикнул нам Блитцен. – Я не собираюсь умирать одетым, как чучело!

Мы послушно побрели дальше, к узкому галечному пляжу, обещавшему возможность хотя бы сдохнуть на твердой земле.

Блитц и Хэрт почти добрались до берега, когда Алекс вдруг резко остановилась.

У меня самого почти не осталось сил, но я решил попробовать подбодрить ее.

– Н-надо идти… – промямлил я и посмотрел на нее.

Мы стояли нос к носу, укрывшись одеялом. Ее глаза, янтарный и темно-карий, блестели. Шарф сполз, открыв лицо. Ее дыхание пахло лаймом.

А потом, прежде чем я успел что-то понять, она поцеловала меня. Даже если бы она попыталась съесть меня живьем, я бы удивился меньше. Ее губы были сухими и потрескавшимися от мороза. Ее нос удобно разместился рядом с моим. Наши лица прижались друг к другу, наше дыхание смешалось. Потом она отстранилась.

– Не хотела умирать, не сделав этого, – сказала Алекс.

Как выяснилось, мир ледяных торосов высосал из меня еще не все тепло, потому что теперь в моей груди разгорелось жаркое пламя.

– Ну и?.. – нахмурилась Алекс. – Хватит уже глазами хлопать, идем.

И мы побрели к берегу. От холода мысли у меня еле ворочались. Я все думал: Алекс поцеловала меня, чтобы придать силы идти дальше или чтобы отвлечь от мыслей о неминуемой гибели? Что она сделала это, потому что на самом деле хотела поцеловать меня, мне не верилось. Как бы там ни было, только благодаря этому поцелую мне удалось добраться до берега.

Наши друзья были уже там, сгрудились у скалы. Похоже, никто не заметил, как мы целовались. Всем было не до того – каждый был занят тем, что умирал от холода.

– У м-меня есть п-порох, – проговорил Ти Джей. – Р-развести к-костер.

Увы, нам нечего было жечь, кроме одежды, а одежда была нам нужна.

Блитц с несчастным видом посмотрел на скалу – отвесную и неумолимую.

– Я попробую поработать с камнем, – сказал он. – Может, смогу сделать нам пещеру.

Я видел, как Блитцен плавит камни, но это требовало огромных усилий и сосредоточенности. И даже тогда ему удалось сделать всего лишь упоры для рук. Вряд ли он теперь выплавит целую пещеру. И вряд ли это нас спасет. Но я был благодарен Блитцену за его упрямый оптимизм.

Только он зарылся в камень кончиками пальцев, как весь утес содрогнулся. На скале появилась сверкающая полоса света в форме двери. А потом эта дверь, футов двадцать площадью, с рокотом отворилась внутрь.

На пороге стояла великанша, устрашающая и прекрасная, как пейзаж Нифльхейма. Ростом она была футов десять, одета в белые и серые меха, холодные карие глаза ее горели гневом, черные волосы падали на плечи многочисленными косицами, похожими на хвосты плети.

– Кто посмел плавить мою парадную дверь? – спросила она.

Блитц нервно сглотнул:

– Э-э, я…

– Почему бы мне не убить вас всех? – прогромыхала великанша. – Хотя, раз вы и так полумертвые, может, лучше просто закрыть дверь и оставить вас замерзать?

– П-погодите! – прокаркал я. – Скад-ди? В-вы же Скади, верно?

«О боги Асгарда, – мысленно взмолился я. – Пожалуйста, пусть это окажется Скади, а не просто какая-нибудь случайная великанша по имени Гертруда Неприветливая!»

– Я-я Магнус Чейз, – продолжал я. – Внук Ньёрд-да. Он послал меня разыскать вас!

Череда чувств промелькнула на лице Скади: досада, возмущение и, возможно, легкое любопытство.

– Ладно, мерзляк, – сказала она. – Ты заслужил право войти. Сначала оттайте и объяснитесь, а там уж я решу, стоит ли использовать вас как мишени для стрел.

Глава XXXVIII

Скади все знает и бьет без промаха

Я не хотел отцепляться от Алекс. А может, просто физически не мог.

Двоим слугам-йотунам Скади пришлось в буквальном смысле втаскивать нас внутрь. Один из них отнес меня наверх по извилистой лестнице, а я все еще не мог выпрямиться, так и болтался у него под мышкой в позе согбенного старца.

По сравнению с тем, что творилось снаружи, в замке Скади было тепло, как в сауне, хотя термометр вряд ли показал бы сильно больше нуля. Меня несли по коридорам с высокими сводчатыми потолками, которые напомнили мне большие старые церкви в Бэк-Бэе. (В них всегда можно зайти погреться, если на дворе зима, а ты бездомный.) Время от времени по коридорам эхом разносилось громкое «ба-бах!», как будто где-то далеко стреляли из пушки. Скади отрывисто приказала слугам, чтобы нас разнесли по отдельным комнатам и привели в порядок.

Йотун-слуга уложил меня в горяченную ванну – я аж взвизгнул, причем на такой высокой ноте, какие не мог взять класса с четвертого. Пока я отмокал, он дал мне выпить какой-то мерзкий травяной отвар, который обжег мне глотку и заставил скрючиться в спазме пальцы на руках и ногах. Потом слуга вытащил меня из ванны, и к тому времени, когда он помог мне надеть белую шерстяную рубаху и штаны, я вынужден был признать, что чувствую себя просто отлично, даже при том, что Джек уже висел у меня на шее в виде кулона. Мои пальцы снова приобрели нормальный розовый цвет. К лицу вернулась чувствительность. Нос не норовил отвалиться, как сосулька, и губы оказались на месте, именно там, где Алекс их оставила.

– Жить будешь, – буркнул слуга таким тоном, будто считал это крупной недоработкой со своей стороны.

Выдав мне удобные меховые чуни и теплый плащ, он отвел меня в главный зал, где уже ждали мои друзья.

Зал мало чем отличался от стандартной викингской трапезной: застеленный соломой пол из грубо обтесанных каменных плит, потолок из копий и щитов и три стола, поставленные подковой вокруг очага в центре. Только в очаге Скади пламя было бело-голубое и как будто вообще не грело.

В одной стене зала были прорублены огромные, как в соборе, окна, за которыми открывался едва различимый сквозь вьюгу пейзаж. Стекол в окнах мне разглядеть не удалось, но ни снег, ни холод внутрь не проникали.

Во главе стола восседала Скади на тисовом троне, застеленном мехами. Слуги суетились вокруг, расставляя блюда со свежевыпеченным хлебом и жареным мясом и кружки с напитком, испускающим аромат… горячего шоколада? Я резко проникся к Скади глубокой симпатией.

Все мои друзья щеголяли в таких же белых нарядах, как я, так что мы смахивали на тайное общество очень чистых монахов – этакое братство Святого Отбеливателя. Признаюсь, первым делом я отыскал глазами Алекс в надежде сесть рядом с ней, но она уже сидела между Мэллори и Хафборном, а на краю их скамьи устроился Ти Джей.

Алекс поймала мой взгляд и скорчила рожу, передразнивая меня: мол, чего уставился?

Ясно, значит, все снова как всегда. Один поцелуй не на жизнь, а на смерть, и вот мы опять вернулись к дежурным насмешкам. Супер.

Я сел на лавку с Блитценом, Хэртстоуном и Сэм, что меня вполне устраивало.

Мы все накинулись на еду – кроме Сэм. Она не принимала ванну, поскольку мытье до заката тоже запрещено Рамаданом, но переоделась. Ее хиджаб стал белым под стать остальному наряду. Каким-то образом Сэм умудрялась не смотреть с завистью на то, как мы едим, что лишний раз убедило меня: выдержка у нее нечеловеческая.

Скади развалилась на троне, ее косы-плети рассыпались по плечам, а меховой плащ заставлял ее казаться еще больше, чем на самом деле. В руке она вертела стрелу. Стена позади великанши была увешана снаряжением: лыжами, луками, колчанами стрел. Должно быть, Скади была фанаткой биатлона с луком и стрелами.

– Добро пожаловать в Трюмхейм, путники, – провозгласила наша хозяйка. – На вашем языке это имя означает Жилище Шума.

И тут же, легок на помине, по залу раскатился рокот – тот самый «ба-бах», который я слышал в глубине крепости. Теперь я понял, что это – зимний гром. Его иногда можно услышать и в Бостоне, когда случается зимняя гроза. Звучит, словно фейерверк под подушкой, только в тысячу раз громче.

– Жилище Шума, – с серьезным видом кивнул Хафборн. – Хорошее имя, учитывая, ну…

Тут снова загремел гром, и блюда на столе задребезжали.

Мэллори вежливо обратилась к Алекс:

– Мне не достать, не могла бы ты передать Гундерсону от меня подзатыльник?

Несмотря на гигантские размеры зала, слышимость тут была абсолютная. Я различал каждый шепот. Интересно, это Скади все так устроила?

Великанша так и не притронулась к еде. Оптимистичный сценарий: она блюдет Рамадан. Пессимистичный сценарий: она ждет, когда мы разжиреем, чтобы приготовить из нас главное блюдо.

Она внимательно разглядывала меня, похлопывая стрелой по колену.

– Так ты – один из отпрысков Ньёрда, а? – задумчиво спросила она. – Сын Фрея, должно быть.

– Да, э-э, мэм.

Кто ее знает, как к ней положено обращаться – леди? Мисс? Или, может, Большая Страхолюдина? Но раз Скади не убила меня на месте, должно быть, я не оскорбил ее. Пока что.

– Это заметно, вы похожи. – Скади наморщила нос, словно семейное сходство говорило не в мою пользу. – Ньёрд был не самым плохим мужем. Он добрый. И ноги у него красивые.

– Просто великолепные! – поддакнул Блитцен, для пущей убедительности воздев к потолку свиное ребро.

– Но мы не смогли ужиться вместе, – продолжала Скади. – Слишком уж мы разные. Ему не нравился мой замок, можете себе представить?

Хэртстоун показал:

– У вас красивый замок.

«Красивый» на языке жестов будет так: очертить в воздухе круг перед собственным лицом, как бы овал лица, и резко растопырить пальцы. Когда Хэрт впервые мне это показал, я подумал, это означает: «От этой штуки у тебя лицо взорвется».

– Спасибо, эльф, – поблагодарила Скади (видите ли, лучшие из йотунов знают язык жестов). – Разумеется, Жилище Шума лучше, чем Ньёрдов дворец на берегу моря. Там же все время орут чайки – я не могла жить в таком гвалте.

По залу снова прокатился рокот.

– Да, – сказала Алекс. – То ли дело здесь, где так мирно и тихо.

– Вот именно, – подхватила Скади. – Эту твердыню построил мой отец, да упокоится его душа с Имиром, первым из великанов. Теперь Трюмхейм принадлежит мне, и я не собираюсь покидать его. Довольно с меня этих асов! – Она наклонилась вперед, по-прежнему держа в руке зловещую стрелу с зазубренным наконечником. – А теперь скажи мне, Магнус Чейз, зачем Ньёрд прислал тебя ко мне? Только не говори, будто он все еще тешит себя надеждой, что мы сможем снова быть вместе.

Ну почему всегда я?

Скади вроде была нормальная тетка. Мне уже довелось познакомиться с разными великанами, и я понимал, что не все они плохие, точно так же, как и боги не все добрые. Но если Скади зареклась дружить с асами, то не факт, что она обрадуется нашему походу против Локи, известного врага асов. И уж точно у меня не было желания сообщать ей, что мой дедушка, бог морского педикюра, до сих пор по ней чахнет.

С другой стороны, некое чутье подсказывало мне, что Скади почувствует любую ложь или недоговорку точно так же, как она слышит каждый шепот в этом зале. Трюмхейм не то место, где можно хранить тайны.

– Ньёрд хотел, чтобы я спросил вас о ваших чувствах к нему, – признался я.

Она вздохнула:

– Поверить не могу. Надеюсь, он не просил тебя передать мне цветы? Я же просила его прекратить слать букеты!

– Никаких цветов, – заверил я, мысленно оплакав судьбу всех ни в чем не повинных курьеров, добравшихся до Нифльхейма с цветами и, вероятно, павших от стрел Скади. – И чувства Ньёрда для нас не главное. Мы пришли сюда, потому что хотим остановить Локи.

Слуги, сновавшие по залу, остолбенели. Они уставились сперва на меня, потом на свою хозяйку, потом снова на меня, и на лицах их читалось: «Так-так, интересненько…» Друзья тоже смотрели на меня, и их взгляды говорили разное, от «Молодец!» (Блитцен) до «Прошу тебя, только не облажайся так же круто, как обычно» (Алекс).

Темные глаза Скади блеснули.

– Продолжай, – проговорила она.

– Локи готовит к отплытию корабль Нагльфар, – сказал я. – Мы хотим остановить Локи, захватить в плен и отдать асам, чтобы Рагнарек не настал, ну, типа уже завтра.

Новый раскат грома тряхнул гору.

Лицо великанши было совершенно непроницаемым. Мне представилось, как она возьмет и метнет свою стрелу через весь зал, и стрела вонзится мне в грудь, как та стрела из омелы.

Но вместо этого Скади запрокинула голову и расхохоталась:

– Так вот зачем вам мед Квасира! Ты решил вызвать Локи на перебранку?

Я сглотнул:

– Э… ну да. А как вы узнали про мед Квасира?

На самом деле я хотел спросить: «Вы собираетесь отобрать его у нас?»

Великанша подалась вперед:

– Я знаю обо всем, что происходит в моем замке, Магнус Чейз, и обо всех, кто переступает его порог. Я могу перечислить ваше оружие, ваши пожитки, ваши способности, ваши шрамы. – Она обвела нас глазами, задержавшись взглядом на каждом – не так, как если бы мы ей нравились, а скорее так, будто выбирала мишень для стрельбы. – Я узнала бы, и если бы ты решил мне солгать. Твое счастье, что ты был честен. Так скажите мне: почему я должна позволить вам продолжить ваше начинание? Назовите причину, по которой мне стоит оставить вас в живых.

Хафборн Гундерсон пригладил бороду:

– Прежде всего, госпожа Скади, убить нас не так-то просто. Если вам известно все о наших способностях, то вы уже знаете, что мы превосходные воины. Если вы решите сразиться с нами…

Стрела вонзилась в столешницу рядом с рукой Хафборна. Я даже не заметил, как она прилетела. Обернувшись на Скади, я увидел, что в руках у нее откуда-то взялся лук и на тетиве уже лежит вторая стрела.

Хафборн и глазом не моргнул. Как ни в чем не бывало поставил на стол кружку с горячим шоколадом и сыто рыгнул:

– Удачный выстрел.

– Ха! – Скади опустила лук, и мое сердце снова принялось качать кровь. – Вижу, храбрости вам не занимать. Или, по меньшей мере, безрассудства. Что еще вы можете сказать мне?

– Что мы не в дружбе с Локи, – вызвалась Самира. – Как и вы.

Скади вскинула бровь:

– С чего ты так решила?

– Если бы вы были другом Локи, мы были бы уже мертвы. – Сэм показала на окна. – Гавань, где стоит Нагльфар, отсюда недалеко, верно? Я чувствую, что мой отец где-то поблизости. И вам не нравится, что Локи собирает армию у вашего порога. Позвольте нам отправиться дальше к нашей цели, и мы выведем Локи из игры.

Алекс кивнула: