Зеленая гелевая ручка Морено Элой

Я продолжал изводить себя вопросами: когда наступил тот самый момент, когда она приняла это решение? Неужели мы так сильно любили друг друга, что исчерпали свою любовь? Неужели мы так мало любили друг друга? Была ли это ее вина? Была ли это моя вина?

Прыжок.

Всего один прыжок, и все кончено.

Я прикинул – довольно глубоко: достаточно для того, чтобы уже не выбраться обратно.

Прыжок.

Никто бы не услышал, как я упал, никто бы не услышал, как я закричал, а я закричал бы точно.

Прыжок.

Всего один прыжок, и все кончено. Но я бы закричал.

Прыжок.

Почему, даже когда мы тонем, мы продолжаем цепляться за жизнь?

Прыжок.

Но я не прыгнул.

Не знаю, было это проявлением огромной трусости или огромной смелости.

Я сдался там, на цементной дорожке, в какой-то затерянной точке моей жизни, где каждая мысль отражала мое поражение, где каждое воспоминание было пронизано болью.

Приникнув к забору, я уснул. Может, это был единственный способ забыть о прошлом.

Но все-таки невозможный.

Воскресенье, 28 апреля 2002, 7:15

Мы проснулись вместе.

Мы так давно этого не делали. В то утро впервые за столько времени мы посмотрели друг на друга.

Оно осушило мои слезы, укутало своим теплом, прогнало прочь всякие воспоминания.

Оно открыло предо мной непривычную картину: гигантские горы, шум воды, доносящийся от прекрасного водопада, берущего начало где-то высоко-высоко и упирающегося прямо в плотину. С одной стороны была вода, с другой – многометровый обрыв. Смерть здесь была бы легкой.

Мы так давно этого не делали, и вот теперь проснулись вместе и вместе утонули в рассвете: солнце и я.

Легкий шум заставил меня вздрогнуть. Я повернул голову в сторону постройки: чья-то фигура мелькнула в окне. Люди начали потихоньку просыпаться. Первой вышла молодая пара, обнимаясь и целуясь, как это бывает со всеми, кто открывает свое сердце и в один прекрасный день начинает познавать друг друга.

Я продолжал сидеть там, наблюдая за чужими жизнями, на этот раз даже не роясь в ящиках. Прошло несколько минут, и из дома вышел пожилой седовласый мужчина с грустным лицом. Неторопливым шагом он обогнул озеро и сел на удаленный камень. Наблюдая за всем вокруг, он остановил взгляд на мне. Какое-то время мы смотрели друг на друга, и, в конце концов, я первый отвел глаза.

По телу пробежал холодок. Я снова вспомнил все, что хотел забыть. До этого момента я пытался запереть это воспоминание в шкафу своего сознания, отдельно от всего, где-то очень глубоко, куда нельзя было просто заглянуть. И вдруг этот человек, глядя мне прямо в глаза, пробудил опасения и самые худшие страхи.

Этот взгляд напомнил мне о том, что я сбежал, разрушив перед этим две жизни. Он напомнил мне о том, что дон Рафаэль, с его тщеславием, с его деньгами, с его властью, был способен на все, даже на то, чтобы уничтожить меня.

Кто-то преследовал меня?

Я опустил голову, боясь быть узнанным.

Незнакомец продолжал смотреть на меня, не скрывая взгляда. Довольно долго он не отводил от меня своих прозрачных глаз, как будто наполненных яростью. Я представил себя под его прицелом. Но как он меня отыскал?

Когда он вернулся в дом, я почувствовал некоторое облегчение.

Люди начали постепенно расходиться, блуждая по окрестностям. Мне всего лишь хотелось остаться там и, опершись о забор плотины, наблюдать, как протекает день, наслаждаться падением водопада. Проблема заключалась лишь в том, что я неизбежно оказывался в центре внимания всех, кто выходил из дома. И это заставляло меня чувствовать себя некомфортно.

Я отказался от пути, который в то ранее утро едва не привел меня к бесповоротному решению. Грусть следовала за мной, словно тень, ложась на мои плечи тяжелым грузом, который я уже не мог с себя сбросить. В течение последних нескольких часов я плакал больше, чем могли выдержать мои глаза, но грусть не желала отступать от меня ни на шаг.

Возможно, сегодняшний, а вовсе не предыдущий день стал самым печальным днем в моей жизни. Вчера было переполнено непредвиденными, неожиданными, необдуманными решениями, принятыми в порыве растерянности и безответственности и навсегда похоронившими печаль под обвалом смешанных чувств и эмоций.

Воскресенье, 28 апреля 2002, 7:25

Я вернулся в дом и едва узнал то место, откуда сбежал босиком в полутьме в первую ночь своей новой жизни. Скрипнувшая дверь – теперь настежь распахнутая – служила порталом для людей в их странствиях между кроватями и ванной, ванной и кроватями, кроватями и внешним миром.

Я попытался отыскать свою кровать.

– Доброе утро, – поприветствовал меня седовласый мужчина, направляясь с полотенцем на руке и маленьким красным рюкзаком к общим раковинам.

– Доброе утро, – ответил я, содрогаясь всем телом от страха. Я был уверен, что он следил за мной, что он появился, чтобы расправиться со мной. «В конце концов, за все приходится платить», – подумал я.

Я нашел свою кровать, расположенную наверху, под самой крышей, которая ранним утром едва не упала на меня. Рядом спала молодая пара, раскрывшись, свернувшись калачиком, обнимаясь, как когда-то, много лет назад, мы обнимали друг друга. Внизу спал кто-то еще, накрывшись с головой одеялом и не желая никак просыпаться, как это делала Реби.

Боль всегда заставляет цепляться за любую надежду, какой бы нелепой она ни была, какой бы необъяснимой ни казалась. Но нет, в то утро меня никто не разбудил, никто не ждал, пока я встану, на самом деле меня никто нигде не ждал. И, безусловно, под этим одеялом была точно не Реби – я не осмелился заглянуть.

Там, в сотнях километров от дома, стрелки часов были всего лишь зрителями спектакля под названием жизнь. Мне стало интересно, сколько из тех, кто был там – я насчитал человек двадцать – так же, как и я, заблудились на своем пути.

Группа из пяти человек терпеливо ждала своей очереди, чтобы войти в ванную. Я присоединился к очереди, которая двигалась намного быстрее, чем те минуты ожидания, из-за которых мы спорили с Реби каждое утро.

Я отказался от любых попыток дождаться, пока пойдет горячая вода, к которой привыкла кожа, и что-то почти ледяное обдало мое лицо. От первого соприкосновения меня буквально парализовало, от второго… второго не последовало. И все же это ощущение было намного приятнее того, которое я испытывал дома, умываясь горячей водой.

На верхнем этаже уже подавали завтрак: кувшин с кипящим кофе, еще один кувшин с еще более горячим молоком, корзинка с тостами и несколько маленьких тарелок с вареньем и сливочным маслом.

Я завтракал, не глядя на время, забыв о той спешке, которая покончила с моей жизнью, с нашей жизнью. Вокруг меня люди завтракали, беседуя, смеясь, обсуждая погоду, маршруты, события предыдущего дня. И только седовласый мужчина в противоположном конце зала завтракал один, как и я.

Я чувствовал, что за мной наблюдают. И мне стало все равно. Я положил конец игре воображения.

Намазывая второй тост маслом, я начал думать о прежней жизни: сейчас бы рассвело, я разбудил бы Реби и Карлито – я предпринял огромное усилие, чтобы снова не заплакать, – мы побежали бы наперегонки в ванную, позавтракали, она выпила бы кофе с молоком и тремя ложечками сахара. Потом я взял бы ключи и получил тот первый поцелуй за день, который для меня тогда так мало значил и за который сейчас я отдал бы целую жизнь.

Все пошло не так, как я хотел. Мой план провалился.

Я убежал, как и планировал. Я сделал этот трудный, немыслимый шаг, я проявил храбрость, но только теперь на жизненном пути осталась лишь треть участников – остальных не было рядом. В действительности мне не удалось изменить жизнь, я просто сбежал от нее. Я знал, что грусть станет татуировкой, которую я не хотел бы сделать в реальной жизни.

В этой путанице ощущений я вдруг почувствовал, как меня окружило то, что я давно списал со счетов: неопределенность. С этого момента она надежно заменила однообразие и предсказуемость. И все же, намереваясь принять ее в качестве дорогого гостя, я тут же предавал ее, потому что все еще тосковал по своей привычной, повторяющейся изо дня в день жизни.

Я потерял их обоих.

Я сидел с пустой чашкой в руках, глядя в окно на горы. Дымка все еще не позволяла разглядеть во всей красе вершины, но они представлялись мне огромными. Сквозь туман просматривались большие белые пятна: снег.

Я боялся закрыть глаза.

Я сидел там, застыв с чашкой в руках, всматриваясь в пейзаж, совершенно не похожий на тот, к которому я привык.

Время бежало, но я не обращал на него никакого внимания.

Все уже давно ушли, я остался совсем один и не знал об этом.

– Хочешь еще кофе? – женский голос вдруг выдернул меня из забытья.

Во всем зале была только она: молодая девушка с двумя кувшинами в руках, которая подошла к моему столу. Несмотря на свой возраст, она обратилась ко мне на «ты», и мне это понравилось. Рыжеволосую девушку с двумя косичками, торчащими из головы, с пятью серебряными колечками, пронзившими каждое ухо, с жемчужиной в носу, с глазами, похожими на бронзовые облака, повсюду сопровождала карликовая собачка, не прекращающая кусать ноги в ярких радужных носках.

– Да-да, спасибо, – пролепетал я.

Пока она наливала мне кофе, я рассматривал ее. Вдруг вспомнилось, что в мире есть и другой вид одежды, помимо пиджака, строгих ботинок и галстука. Ее голос застал меня врасплох: сладкий, взрослый и одновременно какой-то детский, но главное – в отличие от моего – счастливый.

– Холодно, да? – сказала она, заметив, что я не перестаю греть руки о чашку.

– Да, – ответил я, по-прежнему не выпуская чашку из рук.

– Да, это первое, что всегда удивляет горожан. Люди думают, что, поскольку приближается лето… – сказала она мне, насмешливо улыбаясь, приняв меня за одного из тех туристов, который решил просто сменить обстановку и отдохнуть от головокружительной жизни большого города.

Мы оба замолчали.

Не спрашивая разрешения – наверняка и не нуждаясь в нем, – она села рядом со мной, тогда как собака продолжала заниматься своим делом. Одной рукой, украшенной сразу четырьмя кольцами, она указала мне на самую высокую гору.

– Там появляются первые лучи солнца… те, что ты видел сегодня утром.

Я снова ощутил озноб. Я начал дрожать всем телом, вспомнив о своем секрете и опасаясь угрозы со стороны еще одной камеры безопасности. Оставил ли я какие-то следы? В голове снова понеслись галопом мысли и воспоминания.

Она что-то почувствовала, замолчала, думаю, в ожидании моей реакции: то ли я встану и уйду, то ли, наоборот, позволю ей и дальше находиться рядом со мной.

На самом деле это мне хотелось остаться рядом с ней.

Вскоре беседа возобновилась.

– Знаешь, мало есть в жизни вещей, от которых ты никогда не устаешь. Одна из таких – восход солнца.

Я снова расслабился.

– Ты тоже его видела?

– Конечно, я вижу его каждый день, поскольку просыпаюсь слишком рано. Я здесь работаю, ну скорее, скажем так, я тут живу, так что каждый день я встаю возле окна и наблюдаю, как рождается новый рассвет. Каждый день уникален, и каждый надо проживать так, как будто он последний, – она посмотрела на солнце. – Сегодня утром я видела, как вышли вы оба, – сказала она мне с улыбкой, как у Реби в детстве, – ты и солнце.

И тут она рассмеялась, и этот смех заставил меня улыбнуться впервые за последние дни.

– Ну, конечно, я не всегда шпионю за гостями, – сказала она, подмигнув. – Иногда я помогаю готовить завтрак, убирать, собирать вещи… в общем, делаю все, что необходимо.

Она взяла одну из чистых чашек, стоявших на столе вверх дном. Налила молока, добавив к нему немного кофе. Положила ложечку сахара, вторую, третью…

– Просто мне нравится очень сладкий, – оправдалась она, заметив мой взгляд.

Я отвернулся в сторону гор.

Небо снова увидело, как я заплакал.

Несколько секунд мы оба молчали.

Я слушал, не сводя глаз с окна, как она пьет маленькими глоточками.

Молчание.

– Эй, ты в порядке?

Я не пошевелился, продолжив смотреть в никуда.

– Извини, если я тебя побеспокоила… – по ее движениям я понял, что она начала вставать, чтобы уйти, чтобы я снова остался в одиночестве.

Я повернулся к ней весь в слезах, стекающих по лицу, без колебаний, зная, что в зале больше никого не осталось.

– Нет, пожалуйста, не уходи…

Мы посмотрели друг на друга, ничего не зная друг о друге. Она снова села рядом со мной и пальцами с раскрашенными во всем цвета радуги ногтями стерла росу с моих щек.

Она не удивилась, не показала своего смущения, не заставила меня почувствовать себя неловко.

– Не уходи, расскажи мне об этом месте, расскажи мне, что там, за его пределами, расскажи мне что угодно, только не уходи…

И эта маленькая девчушка, совсем не испугавшись, не бросив меня одного, начала рассказывать тысячу историй о горах, об этом приюте, о зиме и о лете, о своей собаке и о своей жизни…

Больше часа мы болтали о разных вещах… ее и моих.

За один день она узнала обо мне больше, чем Реби за последние несколько месяцев.

После многих-многих минут беседы, после еще одного кофе с тостами, после взглядов и улыбок, которыми мы обменялись, она попрощалась, сказав «до встречи», и ушла на кухню.

Настоящее «до встречи», не одно из тех, что обычно говорят друг другу, даже если «встреча» так никогда и не происходит. Эта встреча была потом и до того, как я покинул это место.

Она уходила, и за ней следовали звон привязанной к одежде погремушки и маленький пес, настолько крохотный, что едва доходил до щиколотки.

Я подумал о феях.

Я настолько привык к крикам, спорам, спешке, шуму, попыткам скрыть свои чувства, к нервам… что эта маленькая собака и девушка в разноцветных носках показались мне нереальными.

Я допил кофе в одиночестве.

Окно предательски показало мне, как большинство людей начинает другой день: большие рюкзаки за спинами, телескопические палки, шерстяные шапки и все необходимое, чтобы продолжить путь.

Какой из них был моим?

Я спустился за своими вещами. Убогий багаж, состоящий лишь из ботинок, рюкзака, копия которого осталась в кладовке нашего дома, телескопической палки последней модели и пустоты, обосновавшейся в моих карманах.

Еле волоча ноги, я направился к двери.

Там я остановился, пытаясь решить, в каком направлении мне идти дальше.

Кто-то подошел ко мне сзади.

Я даже не успел обернуться. Она – фея с крохотной собачкой – заговорила раньше.

– Куда теперь направляешься? – она застала меня врасплох вопросом, на который у меня не было ответа.

– Не знаю, лишь бы куда.

– Понимаю, – сказала она. Да разве могла она понять меня? – Ну примерно в семи-восьми часах отсюда есть еще один дом, где можно провести ночь. Дорога туда прекрасная, возможно, по пути найдешь то, что ищешь.

Семь-восемь часов! Должно быть, она заметила, как у меня подкосились ноги от одной только мысли об этом. Должно быть, она увидела на моем лице тоску, скорбь и беспомощность или все сразу. Невольно она посмотрела на мой живот, и я заметил сожаление на ее лице.

– Я постараюсь добраться туда, – сказал я с храбростью и оптимизмом в голосе.

– В любом случае, – сказала она, безусловно, поняв мои сомнения, – через три часа будет еще один домик, где тоже можно остановиться отдохнуть. Помни, что ориентироваться нужно на желтые столбики, в крайнем случае на камни, которые есть на протяжении всего пути.

– Камни? – переспросил я, представляя горные завалы.

– Небольшие пирамидки, выложенные из камней, которые указывают путь. И еще запомни, что, увидев одну пирамидку, ты должен всегда видеть вдалеке следующую, в противном случае это означает, что ты сбился с маршрута и тебе нужно вернуться.

Я поблагодарил ее за все.

В начале одиннадцатого, пожелав мне удачи и поцеловав два раза в щеки, поднявшись при этом на цыпочки, Пеппи Длинныйчулок попрощалась со мной.

Это было теплое прощание с человеком, которого я едва знал, с которым судьба свела меня всего лишь на несколько часов, а затем развела навсегда.

Пока я шел вдаль по указанной тропе, несколько раз оборачивался, чтобы посмотреть, как она машет мне, опираясь на ограду, с которой еще сегодня утром я хотел спрыгнуть вниз. Непрерывным жестом своей маленькой руки, словно играя с ветром, она прощалась со мной. Я провел с ней всего несколько минут, а уже чувствовал, что она стала частью моей жизни.

Есть особые отношения с людьми, а есть отношения с особыми людьми. Между ними нет существенных различий, потому что и те и другие оставляют след в душе, оставляют память о себе на всю жизнь.

И есть обычные повседневные отношения, которые мы переживаем и поддерживаем изо дня в день. Забавно, что зачастую именно они остаются где-то там, на самом дне колодца наших воспоминаний. «Я никогда тебя не забуду, маленькая фея», – подумал я про себя. И теперь, шесть лет спустя, я могу сказать, что до сих пор помню ее.

Когда домик превратился в едва заметное пятно среди гор, я задумался о себе. Как получилось так, что человек, у которого была в собственности квартира, машина, используемая только для того, чтобы добраться на работу, несколько дорогих костюмов, несколько счетов в различных банках, красивая жена, ну или бывшая жена, и маленький очаровательный ребенок, как такой человек не смог сохранить все это? И на фоне всего этого я видел лишь счастливую девушку с привязанной к одежде погремушкой и собачкой, следовавшей повсюду за ее разноцветными носками, которые то и дело спотыкались о крохотное тельце животного.

Первые часы пути прошли быстрее, чем я ожидал. Мне помогала, безусловно, сама природа. На каждом шагу она предлагала мне новые открытия. В свои почти сорок лет я чувствовал себя полным невеждой, существом, загнанным в темный угол своего крохотного мира.

Мне потребовалось время, чтобы привыкнуть к весу рюкзака. Путешествие не вызвало трудностей, оставив лишь небольшое сожаление о том, насколько сильно я себя запустил. Какое-то время ушло на то, чтобы отрегулировать ремни, правильно разложить вещи в рюкзаке, чтобы они не впивались в спину. Когда мне удалось пройти несколько шагов, не теряя при этом ритма и равновесия, когда я научился ускоряться на спусках и слегка наклоняться вперед на подъемах, рюкзак вовсе перестал быть проблемой.

Я шел один.

Одинокий, крошечный отрезок жизни, едва заметный среди горных вершин.

Я шел вперед и не оглядывался.

Я шел и поначалу не думал о том, что мне предстояло преодолеть, это казалось легко.

Добрался до холма, до самой высокой его точки. Остановился.

Посмотрел вперед: длинная гряда гор, совершенно мокрые долины, деревья, расположившиеся у подножий, поближе к воде, еще деревья, которым повезло меньше, поскольку довелось родиться выше и приходилось цепляться за скалы, пока сила притяжения тянула их вниз, в самую пропасть.

Снова двинулся в путь.

Я шел не торопясь, как обычно идут уже старые люди, не желающие спешить навстречу тому, что их ждет. Я шел, чтобы только не сидеть на месте, – дорога помогала мне отвлечься от прошлого. Час, может быть, два я мог не вспоминать ни о чем, хотя знал, что воспоминания нагрянут неизбежно: рана еще свежа, а события произошли совсем недавно.

Карлито… и я ощутил его поцелуй на своей щеке, я вообразил, как катаю его на спине. Мысленно смотрел на него и представлял плескающимся в воде.

Реби… и я вспомнил три ее поцелуя, почувствовал, как она кладет голову мне на грудь. Я мысленно смотрел на нее и представлял в объятиях другого.

Я шел вперед и не мог оставить все это позади. В каждом взгляде, в каждом воспоминании, в каждом чувстве была она – боль.

Я шел.

И, несмотря на мою печаль, на солнце деревья выглядели зеленее, реки прозрачнее, а камни белее. Я шел и не мог не думать о них, о всех троих.

Я представлял их вместе, обнявшимися в постели, как мы с Реби уже давно не обнимались. Я представлял, как они прижимают друг друга, как переплетаются их тела, как соединяются их губы, как соприкасается его кожа с ее кожей, которая была так близко от меня, а я даже не захотел протянуть руку.

Странно, но я вдруг понял, что мне не больно думать о том, как они обмениваются дыханием и ласками, как стонут оба на кровати, которая не была моей, нашей кроватью. Нет, это не было болью, которая меня терзала.

В тот момент, сбившись с пути, я осознал смысл той боли, которая с каждым шагом становилась все невыносимее. Именно он покажет ей все то, что я не успел показать, именно с ним она будет ходить по горным тропам, именно он расскажет ей, что когда-то давно, еще в детстве, он заблудился в похожем месте. Именно он будет обнимать ее под деревом, освещенным ярким светом полной луны, именно он будет целовать ее под июльским дождем, и именно он подарит ей первую каплю росы. Вот что убивало меня, и секс вообще не имел значения.

Прошло три часа, а я так и не добрался до первого, по словам Пеппи, домика для отдыха.

Я пошел дальше. Возможно, подумал я, время в горах воспринимается по-другому. Меня иногда догоняли люди. Они здоровались, а затем исчезали где-то впереди. Один их час не был равен одному моему часу.

Я продолжал идти.

Вскоре далеко впереди стал различим небольшой дом с черной крышей, маленькими окнами и развевавшимися флагами. Я ускорил шаг.

Еще тридцать минут, и я был на месте. Четыре часа.

Снова посмотрел на часы: два часа дня.

Бросив рюкзак снаружи, я выпил воды, вытер пот со лба и понял, что сильно проголодался. Я вошел и попросил сэндвич.

Пройдя несколько метров вперед, я устроился рядом с небольшим лугом: сэндвич с ветчиной и бутылка воды – вне всяких сомнений, лучшая еда в жизни. Порывы ветра усмиряли жар разгулявшегося солнца, от травы веяло прохладой, как на рассвете, и мир вокруг выглядел как-то совершенно по-другому.

Но даже здесь счастье отвернулось от меня: я снова думал о них.

Закончив перекус, засомневался: стоит идти дальше или лучше остаться на ночлег.

Остаться означало прервать свой путь, усесться на траве и думать только о них, о том, что она не со мной. Так я разочаровал бы Пеппи.

Идти дальше означало продолжать двигаться, по крайней мере, часов пять. Пять часов, чтобы стряхнуть с себя воспоминания и сделать то, зачем я сюда приехал: сбежать от прошлого.

Усилившийся ветер позвал меня в дорогу, как будто подтолкнув вперед.

И я пошел. Пошел, думая, что этот путь будет немногим сложнее уже проделанного.

Я ошибся.

Воскресенье, 28 апреля 2002, 15:10

Прошло около получаса с того момента, как я покинул домик для отдыха, и я увидел вдалеке группу людей: маленьких разноцветных муравьев, дружно устремившихся к белоснежной вершине огромной горы. Я подумал, что это не та тропа, по которой я должен идти, что в какой-то момент я отклонился от своего маршрута.

Но нет. Мой путь упрямо вел прямо к горе, на которую совсем не хотелось забираться.

Я засомневался.

Вернуться было проще всего: это было то, что я умел делать. Вернуться на прежнее место, к известности, к определенности, повторить то, что уже пережил: блаженная привычка. Я подумал о Пеппи.

Опершись об один из гигантских камней, я заглянул в карту, которую носил в кармане. Да, дорога уходила вверх, прямо через перевал Колладо-де-Контреч, 2745 метров.

Я снова посмотрел на вершину, то прищуривая, то приоткрывая глаза, не зная, что выбрать. Я сомневался. Сделал шаг и заколебался. Еще один, и снова остановился. Еще один, еще, еще, еще, еще. И так, не поднимая головы, устремился вперед.

Тропа начала подниматься вверх. Шаги становились все короче и тяжелее.

Спустя час подъема при помощи палки, служившей мне третьей ногой, я остановился, не отрывая глаз от земли. Дорога расплывалась, терялась среди гигантских камней. Шаги больше напоминали прыжки и выпады. Я задействовал руки, опираясь о каменные коридоры, образовавшиеся вокруг меня. И хотя мне казалось, что я едва продвигался вперед, что жизнь моя ускользала от меня на каждом метре, что я уже не видел разницы между смертью в озере и смертью среди скал, все же продолжал карабкаться дальше.

Тропа полностью растворилась.

Именно тогда я заметил небольшие аккуратно сложенные пирамидки – придорожные камни.

Волна усталости смывала остатки энтузиазма, храбрости и иллюзий. С каждой минутой я все больше отдыхал и все меньше продвигался вперед.

Пятьдесят шагов – пообещал я сам себе – и передышка.

Сорок шагов. Я отсчитывал и останавливался.

Тридцать шагов.

Двадцать, десять, остановка.

Пока я мысленно отсчитывал шаги, несколько человек обогнали меня. Среди них был и седовласый мужчина, который все с тем же грустным выражением лица поприветствовал меня.

– Добрый день!

– Добрый день! – не помню точно, что я ему сказал, потому что слова еле-еле слетали с моих губ. – Пристрелите меня прямо здесь, – прошептал я. Думаю, что он не услышал.

Люди обгоняли с обидной легкостью.

Все приветствовали меня, все подбадривали.

– Ну, давайте! Осталось уже чуть-чуть! Вам что-нибудь нужно? Вы в порядке?

В тот день в пустынных горах заботу обо мне проявило больше человек, чем за последние несколько лет в многолюдном городе.

Двадцать шагов, отдых. Двадцать шагов, отдых. Двадцать шагов – это был мой предел.

Во время одной их таких передышек меня обогнала молодая пара. Та, что спала в обнимку возле моей кровати. Они поздоровались со мной и продолжили путь, который в то время был и моим путем, пока она упрекала его за слишком тяжелый подъем.

Пятнадцать шагов, отдых. Пятнадцать шагов, отдых.

От последнего домика для отдыха я шел уже два часа, шесть в общей сложности. Никогда не чувствовал себя настолько уставшим.

Но худшее ожидало меня впереди. И ждать мне пришлось недолго.

Тропа вдруг стала слишком сложной. Островки снега заставляли мои ноги скользить на каждом шагу. Каждое скольжение приводило к тому, что мелкие камни скатывались вниз, прямо в пропасть. Рюкзак весил все больше. Три раза я чуть не упал, два раза грохнулся со всей силы.

Я начал потеть так, как еще никогда не потел. Вспомнил тот день, когда сушил рубашку в туалете. Мне казалось, что сердце бьется в каждом уголке моего тела: в висках, на запястьях, в ногах, на шее…

Когда оставалось всего сто метров до вершины, когда я думал, что страдания мои закончились, склон преподнес мне новый сюрприз. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, остановиться полностью, на мгновение я даже забыл, как дышать.

Я медленно опустился на землю. Сидел неподвижно, цепляясь за камни, пытаясь восстановить дыхание, которое потерял. Немного отдохнул. Снова встал на ноги, зацепив несколько маленьких камней, которые тут же полетели вниз… не останавливаясь. Я посмотрел им вслед, и меня охватила паника: склон был практически вертикальным, один неверный шаг – и мое падение будет столь же бесконечным.

Я задрожал всем телом: страх одержал победу надо мной. Цепляясь ногтями за камень, я стоял в единственном положении, которое считал безопасным, не в состоянии даже пошевелиться. Никогда еще не было такого, чтобы тело мне не подчинялось и ни на что не реагировало. Мне было страшно, очень страшно. Большего страха я не испытывал ни разу в жизни.

Я стоял неподвижный, ошеломленный, напуганный, умоляя о помощи, не имея возможности даже открыть рот.

Я представил, как провожу ночь в полном одиночестве. В эту холодную ночь мои руки окончательно замерзнут и больше не смогут удержать тело. И оно упадет, как упала вся моя жизнь, на самое дно.

Я ждал.

Вдалеке показался лучик надежды: на вершину поднимались три человека.

Когда они были всего в нескольких метрах, я попытался попросить о помощи и не смог. Я не мог говорить, я не мог объясниться жестами, потому что руки крепко вцепились в камень. Я мог только плакать. К счастью, они остановились.

– Добрый день! С вами все в порядке? – спросил меня возглавлявший группу человек, наклоняясь ближе, чтобы разглядеть мое лицо.

– …

Я ничего не ответил, я не мог и рта открыть: все мои мышцы были настолько напряжены, что губы попросту не слушались.

– Вы упали? У вас все в порядке? – спросил меня второй.

Они видели мои руки, приклеенные к камню, видели, как сильно дрожат мои руки, как слезы бегут по щекам. Видели мой взгляд, наверняка потерянный.

– Вы можете двигаться?

– …