Несущий огонь Корнуэлл Бернард
– Чего же они хотят? – спросил Эгил озабоченным тоном.
– Чтобы мы на них напали.
Однако если Эгил прав и за каменными стенами укрылось две или три сотни западных саксов, то на приступ надо идти, имея по меньшей мере четыреста воинов. И зачем? Чтобы овладеть развалинами старого форта, который давно уже ничего не обороняет? Брунульф, командир западных саксов, прекрасно это понимает. Тогда чего ради торчит тут?
– Как саксы добрались сюда? – спросил я. – На кораблях?
– На конях, господин.
– И находятся за много миль от ближайших войск своих соплеменников, – произнес я, обращаясь скорее сам к себе, чем к Эгилу.
– Самые близкие в Стэнфорде.
– Далеко до него?
– Полдня верхом, господин. Приблизительно, – ответил он неуверенно.
В тот день я ехал на Тинтреге и погнал его вниз по пологому склону, миновав полосу кустов, ров и небольшое возвышение за ним. С собой я взял Финана и около дюжины дружинников, оставив прочих в укрытии. Вздумай западные саксы погнаться за нами, у нас не было бы иного выбора, как удирать в сторону севера, но они только наблюдали за нашим приближением. Один из попов присоединился к воинам на парапете. Я видел, как он поднял крест и направил его на нас.
– Проклинает, – хмыкнул я.
Эдрик, разведчик-сакс, прикоснулся к висящему на шее кресту, но промолчал. Я смотрел на полосу травы, лежащую прямо к северу от форта.
– Похоже на пастбище по эту сторону потока, – сказал я. – Вы на нем что-нибудь видите?
Зоркостью Эдрик не уступал Финану, и теперь, приподнявшись в стременах и козырьком приставив ко лбу ладонь, стал вглядываться в даль.
– Могилы? – озадаченно предположил он.
– Саксы роют что-то, – пробормотал Финан.
Мы разглядели несколько недавно насыпанных земляных холмиков.
– Хочешь я проверю, господин? – предложил Эдрик.
– Вместе проверим, – сказал я.
Мы неспешно направлялись к форту, держа щиты закинутыми за спину – знак мирных намерений. Некоторое время западные саксы довольствовались тем, что просто наблюдали, как мы обследуем пастбище, где я заметил загадочные кучи. Подъехав ближе, я увидел, что землю извлекли, копая не могилы, но канавы.
– Они тут что, новый форт сооружают? – спросил я, сбитый с толку.
– Что-то да строят, – буркнул Финан.
– Господин! – воскликнул Эдрик, но я уже увидел, как примерно дюжина всадников выехала из крепости и устремилась к броду через поток.
Нас было четырнадцать, и Брунульф, во избежание неприятностей, должен был вывести такое же число, что он и сделал. Но когда всадники достигли середины потока, где безмятежно текущая вода доходила лошадям почти до брюха, они остановились. Саксы сгрудились там, не обращая на нас внимания, и, похоже, что-то обсуждали. Затем двое вдруг развернули коней и погнали их назад к форту. Мы к тому времени находились уже на краю пастбища, покрытом сочной после недавнего дождя травой. Направив Тинтрега дальше, я понял, что саксы не могилы копают и не строят форт. Они возводят церковь. Канавы были выкопаны в форме креста. Им предстояло стать фундаментом здания – со временем их наполовину заполнят камнями, чтобы колонны получили опору.
– Большая! – воскликнул я под впечатлением.
– Не меньше храма в Винтанкестере! – согласился не менее пораженный Финан.
Двенадцать оставшихся посланцев из форта уже выбирались из реки. Восемь были воинами, как и мы, остальные церковниками: два попа в черных рясах и пара монахов в коричневых сутанах. Воины были без шлемов, без щитов и, если не считать вложенных в ножны мечей, без оружия. Их предводитель, верхом на великолепном сером скакуне, который высоко вскидывал ноги, перешагивая через траву, был облачен в отороченную мехом темную накидку, поверх кожаного нагрудника висел серебряный крест. То был молодой человек с серьезным лицом, короткой бородкой и высоким лбом под шерстяной шапочкой. Он натянул поводья, останавливая горячего скакуна, потом воззрился на меня в молчании, будто ожидал, что я заговорю первым. А я не стал.
– Я Брунульф Торкельсон из Уэссекса, – произнес он наконец. – А ты кто такой?
– Так ты сын Торкеля Брунульфсона? – спросил я.
Вопрос сначала удивил его, затем порадовал.
– Да, лорд. – Он кивнул.
– Твой отец сражался рядом со мной при Этандуне, – объявил я. – И сражался хорошо! Много данов срубил в тот день. Он еще жив?
– Жив.
– Передай ему сердечный привет.
Молодой человек помялся. Я чувствовал, что ему хочется поблагодарить меня, но амбиции тут выходили на первое место.
– И от кого этот привет? – осведомился он.
Я чуть улыбнулся и обвел взглядом линию его спутников:
– Брунульф, ты знаешь от кого. Ты обратился ко мне «лорд», так что не притворяйся, будто не узнал меня.
Я указал на старейшего из его воинов, седого мужчину со шрамом поперек лба.
– Ты дрался вместе со мной при Фернхамме. Так?
Седой ухмыльнулся:
– Так, лорд.
– Служил у Стеапы, верно?
– Да, лорд.
– Ну так скажи Брунульфу, кто я такой.
– Это…
– Мне известно, кто это такой, – перебил его Брунульф. Потом слегка кивнул мне. – Лорд, для меня честь познакомиться с тобой.
Эти слова, пусть и высказанные сдержанным тоном, побудили старшего из двух попов сплюнуть на траву. Брунульф это оскорбление оставил без внимания.
– Могу я осведомиться, что привело Утреда Беббанбургского в столь захудалое местечко?
– Хотел задать тебе тот же самый вопрос, – бросил я.
– Тебе тут нечего делать! – взял слово плюющийся поп.
То был крепкого сложения мужчина, широкий в плечах, старше Брунульфа лет на десять или пятнадцать, со злым лицом и коротко подстриженными черными волосами. От него буквально исходила властность. Его черная ряса была из лучшей шерстяной пряжи, а крест на груди горел золотом. Второй священник был намного моложе, не столь внушительный. Он явно тушевался в нашем присутствии.
Я посмотрел на старшего попа.
– И кто ты такой? – вопросил я у него.
– Человек, творящий Божье дело.
– Тебе известно мое имя, – ласково продолжил я, – а еще ты наверняка знаешь и как меня прозвали.
– Сатанинским отродьем, – процедил он.
– Может, и так, – согласился я. – Но еще меня кличут убийцей священников. Впрочем, много лет минуло с тех пор, как мне в последний раз довелось выпотрошить дерзкого попа. Не мешает поупражняться.
Я улыбнулся ему.
Брунульф вскинул руку, обрывая неизбежные препирательства.
– Лорд Утред, отец Херефрит опасается твоего вторжения.
Молодой предводитель саксов явно не желал схватки. Говорил он вежливо.
– Как можно вторгнуться на земли своего короля? – осведомился я.
– Эта земля принадлежит Эдуарду Уэссекскому! – изрек Брунульф.
Я расхохотался. Это было дурацкое заявление, столь же возмутительное, как претензии скоттов на земли к северу от стены.
– Эта земля лежит в половине дневного конного перехода к северу от границы, – напомнил я.
– Для наших притязаний есть основание, – заявил отец Херефрит.
Голос у него был густой, враждебный, а взгляд еще менее дружественный. Я предположил, что прежде он был воином: на одной щеке шрам, а в глазах только вызов, не страх. Был он крупный, но всё сплошь мускулы, причем такие, какие развиваются за годы упражнений с мечом. Я подметил, что Херефрит остановил лошадь поодаль от спутников Брунульфа, даже от своего собрата-попа, как будто презирал их общество.
– Основание, значит, – отозвался я пренебрежительно.
– Именно, – отрезал он в ответ. – Только тебе мы ничего предъявлять не станем. Ты помет дьявола, незаконно пришедший на землю короля Эдуарда.
– Отец Херефрит – духовник короля Эдуарда, – пояснил Брунульф, явно обеспокоенный воинственностью священника.
– Отец Херефрит, – произнес я негромко, – родился у свиньи из задницы.
Херефрит уставился на меня. Мне говорили, что есть где-то далеко за морями племя, люди из которого способны убивать взглядом. Похоже, здоровяк-поп решил уподобиться им. Я отвернулся прежде, чем это стало поединком взглядов, и заметил, что второе знамя – то, которое не развевалось на ветру, – исчезло со стены форта. Мне подумалось, не собирается ли сейчас под ним военный отряд, готовясь смести нас?
– Твой королевский духовник, рожденный от свиноматки, утверждает, что у него есть некое основание. – Я обращался к Брунульфу, но смотрел по-прежнему на форт. – Что за основание?
– Отец Степан! – Брунульф переадресовал мой вопрос нервничающему молодому священнику.
– В лето Господа нашего восемьсот семьдесят пятое, – начал тот высоким срывающимся голосом, – король Нортумбрийский Элла передал эту землю в бессрочное пользование королю Восточной Англии Освальду. Король Эдуард является ныне правителем Восточной Англии, а посему истинным и законным наследником сего дара.
Я посмотрел на Брунульфа и решил, что передо мной честный человек, который не выглядит убежденным доводами попа.
– В лето Тора восемьсот семьдесят пятое, – сказал я, – Элла был осажден своим соперником, а Освальд был не королем Восточной Англии, а игрушкой Уббы.
– И тем не менее… – начал было старший из попов, но осекся, когда я его прервал.
– Уббы Ужасного, – произнес я, глядя прямо ему в глаза. – Которого я убил на берегу моря.
– Тем не менее… – заявил Херефрит громко, как бы подбивая меня перебить его снова. – Дар был совершен, грамота подписана, скреплена печатью, и земля, таким образом, была передана. – Он посмотрел на отца Степана. – Разве не так?
– Так, – пискнул отец Степан.
Херефрит продолжал испепелять меня взглядом:
– Ты вторгся во владения короля Эдуарда, эрслинг[2].
От этого оскорбления Брунульф поморщился, но я и бровью не повел.
– Можете предъявить свою так называемую грамоту? – спросил я.
Некоторое время никто не отвечал, затем Брунульф посмотрел на младшего из попов:
– Отец Степан?
– С чего нам доказывать что-то этому грешнику? – сердито вопросил Херефрит. Он провел коня на шаг вперед. – Это ведь убийца священников, ненавистный Богу, женатый на саксонской шлюхе, изрыгающий сатанинское дерьмо.
Я почувствовал, как мои люди завозились у меня за спиной и вскинул руку, успокаивая их. Подчеркнуто не замечая отца Херефрита, я посмотрел на молодого священника.
– Грамоту легко подделать, – заявил я. – Так что позабавь меня и расскажи, почему эта земля была передана.
Отец Степан посмотрел на Херефрита, как бы спрашивая разрешения говорить, но тот не удостоил его вниманием.
– Рассказывай! – настаивал я.
– В лето Господа нашего шестьсот тридцать второе, – нервно забубнил отец Степан, – святой Эрпенвальд из Вуффингаса пришел к этой реке. Был разлив, и перебраться на другую сторону было нельзя. Тогда святой помолился Богу, ударил посохом по реке, и воды расступились.
– То было чудо, – пояснил Брунульф, стыдливо потупив глаза.
– Странно, – протянул я. – Никогда не слышал такой истории прежде. Я вырос в Нортумбрии, а парнишка-северянин вроде меня наверняка знал бы такую удивительную легенду. Мне вот известно, как тупики распевали псалмы, да и про младенца, исцелившего мать от хромоты тем, что он плюнул ей на левую сиську. Но человек, которому не требовался мост, чтобы перейти через реку, – никогда не слыхал про такого!
– Полгода тому назад, – продолжал Степан, будто и не слышал моих слов, – на дне реки был найден посох святого Эрпенвальда.
– Да с тех пор прошло двести лет!
– Намного больше! – вмешался один из монахов, за что удостоился свирепого взгляда отца Херефрита.
– И его не унесло течением? – спросил я, притворившись удивленным.
– Король Эдуард решил сделать тут место паломничества, – заявил отец Степан, снова не замечая моей насмешки.
– И поэтому послал сюда воинов, – с угрозой произнес я.
– Когда церковь будет построена, воины уйдут, – с жаром пообещал Брунульф. – Они здесь только для того, чтобы защищать святых отцов и помогать в постройке святилища.
– Это так. – Отец Степан рьяно закивал.
Они врали. Я подозревал, что их умысел – не выстроить церковь, а отвлечь Сигтригра, пока Константин прибирает к рукам северную часть Нортумбрии. А заодно развязать вторую войну, подбив Сигтригра напасть на форт. Но если это так, то почему саксы держатся так миролюбиво? Да, отец Херефрит проявляет враждебность, но я подозревал, что он из числа тех злобных и несдержанных попов, которые представления не имеют о любезности. Брунульф и прочие его спутники вели себя уважительно, стараясь не раздражать меня.
– Ты утверждаешь, что это поле – земля короля Эдуарда, – сказал я. – Но чтобы добраться до него, вам пришлось пройти через владения короля Сигтригра.
– Да, разумеется, – неохотно признал Брунульф.
– Значит, вы должны были уплатить ему пошлину, – напомнил я. – Вы ведь привезли с собой инструменты? – Я кивнул на перекрещивающиеся канавы. – Лопаты, кирки? Быть может, даже бревна, из которых будете возводить свое колдовское святилище?
Какой-то миг никто не брался ответить. Брунульф посмотрел на отца Херефрита, который едва заметно кивнул.
– Это не лишено смысла, – нервно воскликнул Брунульф. Для человека, замышляющего войну или пытающегося вызвать оную, это было удивительное признание.
– Мы обдумаем это, – жестко отрезал отец Херефрит. – И через два дня дадим тебе ответ.
Первый мой порыв – возразить, потребовать встречи на следующий день. Но было что-то странное во внезапной перемене поведения королевского капеллана. До этого момента он держался дерзко и враждебно, а теперь, оставаясь враждебным, стал вдруг подпевать Брунульфу. Херефрит дал знак, что Брунульфу следует изобразить согласие на уплату таможенной пошлины, и именно он настаивал на двух днях. Поэтому я подавил желание спорить.
– Встретимся здесь же через два дня, – согласился я. – И не забудьте прихватить с собой золото.
– Не здесь, – резко заявил отец Херефрит.
– Нет? – переспросил я мягко.
– Источаемая тобой вонь оскверняет святую землю, – процедил поп, затем указал на север. – Видишь тот лесок на горизонте? Прямо за ним есть камень. Языческий камень. – Последние два слова он буквально выплюнул. – Мы встретимся у того камня в середине утра в среду. Ты возьмешь с собой двенадцать человек. Не больше.
Снова я подавил в себе желание дать ему отпор и вместо этого кивнул.
– Нас будет двенадцать, – сказал я, – в середине утра, через два дня, у камня. Не забудьте прихватить с собой поддельную грамоту и золота побольше.
– Язычник, я дам тебе ответ, – буркнул Херефрит, потом развернул коня и поскакал прочь.
– Лорд, увидимся через два дня, – пробормотал Брунульф, явно смущенный злобой священника.
Я вновь кивнул, а потом смотрел, как все они едут по направлению к форту. Финан тоже провожал их взглядом.
– Этот желчный поп никогда не заплатит, – буркнул он. – Не заплатит даже за корку хлеба для умирающей от голода матери.
– Заплатит, – возразил я.
Только не золотом. Расплата, как я знал, будет произведена кровью. Через два дня.
Глава четвертая
Камень, у которого отец Херефрит назначил встречу, оказался грубой колонной высотой в два человеческих роста. Он особняком стоял посреди тихой и плодородной долины в часе неспешной езды от форта. То был один из тех странных камней, что древний народ расставил по всей Британии. Некоторые из них образуют кольца, другие проходы, иные напоминают обеденный стол для великана. А многие, подобные тому, что возвышался на обрамляющем долину с юга гребне, были одинокими указателями. Мы поскакали на север от форта, следуя воловьей тропе. Подъезжая к камню, я коснулся молота на шее, недоумевая, какому богу понадобилось устанавливать камень возле тропы и зачем. Финан перекрестился. Эгил, выросший в долине Бейны, пояснил, что его отец всегда называл эту колонну «камнем Тора», но саксы «прозвали ее Сатанинским камнем, господин».
– «Камень Тора» мне больше нравится, – заявил я.
– А саксы тут жили? – спросил мой сын.
– Когда мой отец сюда перебрался – да.
– И что с ними сталось?
– Кто умер, кто сбежал. Некоторые остались здесь, рабами.
Теперь саксы мстили: чуть к северу от гребня, на котором высился столб, рядом с бродом через Бейну, чернели обгорелые развалины фермы. Пожар произошел недавно, и Эгил подтвердил, что это одна из немногих усадеб, разрушенных людьми Брунульфа.
– Они всех прогнали отсюда, – объяснил Эгил.
– Но никого не убили?
Воин затряс головой:
– Здешнему народу сказали, чтобы до захода солнца все убрались, больше ничего. Говорят даже, что предводитель саксов извинялся за то, что ему приходится делать.
– Странный способ начинать войну, – заметил Утред, – с извинений.
– Они хотят, чтобы мы первыми пролили кровь, – проворчал я.
Мой сын пнул обгоревшую балку:
– Зачем тогда спалили усадьбу?
– Чтобы побудить нас напасть? Подтолкнуть к мести? – У меня не находилось более убедительного объяснения. Но почему тогда Брунульф вел себя так робко, столкнувшись со мной?
Воины Брунульфа сожгли главный дом, амбар и коровник. Судя по размеру пепелищ, усадьба была процветающей, а ее обитатели считали это место безопасным и поэтому не удосужились выстроить частокол. Развалины лежали буквально в нескольких шагах от реки, брод через которую был истоптан копытами бесчисленных стад, а немного выше по течению, на другом берегу реки была устроена роскошная рыбья заводь. Ее отгораживала насыпь, образовавшая простенькую дамбу, благодаря которой река разлилась и получилось мелкое озерцо, затопившее окрестные пастбища. Несколько хижин остались нетронутыми – места в них с трудом, но хватило, чтобы дать нам кров, а полуобгоревшие бревна послужили пищей для костров, на которых мы поджарили бараньи ребрышки. В лесочке к югу от нас я выставил часовых, другие расположились в зарослях ивы на дальнем берегу брода.
Сына снедало беспокойство. Не раз и не два уходил он от костра к южному краю усадьбы, чтобы посмотреть на долговязый камень на горизонте. Ему мерещились люди, тени во мраке, отблески огня на обнаженных клинках.
– Не дергайся, – посоветовал ему я, после того как взошла луна. – Саксы не придут.
– Им хочется, чтобы мы так думали, – возразил сын. – Но откуда нам знать, о чем на самом деле они думают?
– Что мы дураки, – ответил я.
– И быть может, они правы, – пробормотал Утред и неохотно сел рядом с нами. Потом обернулся на юг, где в темных облаках отражалось далекое зарево костров, которые люди Брунульфа жгли в форте и на поле за ним.
– Их там сотни три.
– Даже больше, – отозвался я.
– Что, если им придет в голову напасть?
– Наши часовые дадут знать. Для этого дозорные и нужны.
– Если саксы явятся на конях, времени у нас будет маловато, – заметил он.
– И что же ты предлагаешь?
– Сняться, передвинуться на пару миль севернее.
В свете очага была видна озабоченность на лице Утреда. Мой сын не трус, но даже самый большой храбрец знает, как опасно разводить костры, способные выдать наше местоположение врагу, превосходящему нас по меньшей мере вдвое.
Я посмотрел на Финана:
– Следует ли нам передвинуться?
Ирландец криво усмехнулся:
– Ты идешь на риск, тут не поспоришь.
– И почему я так делаю?
Воины навострили уши. Редбад, фриз, принесший присягу моему сыну, наигрывал на дудочке тихую мелодию, но тут перестал и озабоченно уставился на меня. Финан ухмыльнулся, глаза его блеснули в свете костра.
– Почему ты так делаешь? – переспросил мой друг. – Да потому, что знаешь, как поступит противник, вот почему.
Я кивнул:
– И как он поступит?
Финан нахмурился, обдумывая мой вопрос.
– Эти ублюдки готовят для нас западню, так?
Я снова кивнул:
– Саксы считают себя самыми умными, и их западня должна захлопнуться послезавтра. Почему послезавтра? Потому что завтрашний день им требуется на подготовку. Возможно, я ошибаюсь и капкан захлопнется уже сегодня, да только едва ли это произойдет. Слишком рискованно. Но нам следует убедить их, будто мы ни о чем не догадываемся. Что мы ягнята, спокойно идущие на убой, и поэтому нам придется торчать здесь. Так мы будем выглядеть достаточно безобидными ягнятами.
– Бе-е-е, – произнес один из моих дружинников, и, разумеется, все тут же принялись блеять, пока усадьба не стала напоминать Дунхолм в базарный день. Всем им это показалось забавным.
Сын, не присоединившийся к веселью, выжидал, когда шум прекратится.
– Западню? – спросил он.
– Тебе нужно отдохнуть, – посоветовал ему я и сам отправился выбирать местечко, где можно преклонить голову.
Я мог заблуждаться. Лежа в густо населенной блохами хижине и слушая пение одной половины моих воинов и храп другой, я пришел к выводу, что ошибочно истолковал причины появления западных саксов в Хорнкастре. Они здесь не для того, чтобы отвлечь внимание от вторжения Константина: Эдуард не станет отрезать от Нортумбрии кусок ради нового монастыря в Линдисфарене. В один прекрасный день он рассчитывает стать королем всех саксонских земель и ни за что не уступит богатые холмы и пастбища Беббанбурга скоттам. Да и с какой стати отдавать Беббанбург, одну из самых неприступных крепостей Британии, врагу? Поэтому я решил, что это просто неудачное совпадение. Когда Константин выступил на юг, западные саксы двинулись на север, и связи между двумя этими событиями, возможно, и нет. Возможно. Но это не имеет значения. Имеет значение лишь присутствие Брунульфа в старом форте у реки.
Я думал о Брунульфе и отце Херефрите. Кто из них главный?
Думал о тех двоих, которые повернули назад и не поехали на встречу с нами.
Размышлял о знамени, исчезнувшем со стены форта.
Самым странным находил я дружеский тон наших переговоров. Обычно, если неприятели встречаются перед битвой, происходит обмен оскорблениями. Обмен этот – почти обязательный ритуал, но Брунульф держался уважительно, вежливо и смиренно. Если цель его прихода на землю Нортумбрии состоит в том, чтобы побудить нас к атаке, которая послужит Уэссексу поводом нарушить мир, то почему он не проявлял враждебности? Отец Херефрит, тут не поспоришь, был задирист, и только он один пытался пробудить во мне ярость. Другие как будто старались избежать битвы. Но если так, то зачем вообще было вторгаться?
Саксы соврали, ясное дело. Нет никакой древней грамоты, передающей этот участок земли Восточной Англии. А посох святого Эрпенвальда, если таковой вообще имелся у этого придурка, давно сгинул. И нет у них намерения отсчитывать золото в качестве пошлины. Но вся эта ложь не была вызовом. Вызовом было само их присутствие здесь, их тихое, никому не угрожающее присутствие. И тем не менее Уэссекс хочет драки? Иначе зачем приходить сюда?