Утешительная партия игры в петанк Гавальда Анна
Вкус крови, количество выпитого алкоголя, запах ее пота, ее приглушенные стоны, боль в спине, неистовство, властность, ее руки – все это никак не затронуло его fine amor.[105] Он был сильнее, ему удалось остановить ее, и ей пришлось слушать, как он шепчет ее имя. Но где-то вдалеке проехала машина с зажженными фарами, и он увидел ее улыбку.
И отступился. Отпустил ее руки, ее витые браслеты, сел и закрыл глаза.
Она дотронулась до него, стала гладить, уселась верхом, облизала его пальцы, веки, зашептала в ухо невнятные слова, резко дернула за подбородок в сторону, чтобы он вскрикнул, заставляя молчать, схватила его ладонь, плюнула в нее, засунула ее куда хотела, извивалась, двигалась взад-вперед, тянула его за собой, почти ломала его…
Да будь он проклят! Проклят такой, какой есть! Прокляты все его чувства. И проклята, проклята вся эта фальшь! – он оттолкнул ее.
Он не хотел.
А ведь он столько об этом мечтал. Дикие оргии, самые невероятные эротические фантазии, разорванная одежда, ее боль, ее наслаждение, ее стоны, их слюна, сперма и поцелуи… Все. Все что угодно, он представлял себе, только не это. Он слишком любил ее.
Хорошо, плохо, черт знает как, в любом случае – слишком.
– Не могу, – простонал он. – Не могу я так…
Она на какое-то мгновение растерялась, замерла, потом упала на него, лицом на грудь.
– Прости, – твердил он, – про…
Отстранившись, она в последний раз качнула бедрами, оправляя платье. Молча одела его, затянула ремень, разгладила рубашку, улыбнулась, увидев, сколько не хватает пуговиц, потом смягчилась, опустила руки, нежно прижалась к нему снова и позволила, наконец, себя обнять.
Прости. Прости. Единственное, что он мог сказать. Он даже не знал, к кому обращается, к ней или к самому себе… К ее прекрасной душе или к своему мужскому естеству.
Прости.
Он сжимал ее крепко, вдыхал ее запах, гладил волосы, наверстывал опоздание в двадцать лет и десять минут, потерянные только что. Слышал, как бьется ее сердце, сдерживал отчаяние, но снизу уже доносились аплодисменты, а он все искал… другие слова.
Другие слова.
– Прости.
– Нет… Это все я, – прошептала она еле слышно, – я… – осеклась. – Я думала, ты уже взрослый…
Его звали. Искали в саду. Шарль! Иди фотографироваться!
– Иди к ним. Оставь меня. Я спущусь чуть позже.
– Анук…
– Оставь меня, говорю.
Я взрослый, хотел он ей возразить, но последнюю свою реплику она произнесла таким тоном, что он не решился. Подчинился ей и отправился фотографироваться с сестрами и родителями, как послушный мальчик, каким он и был.
У Клер погас свет.
Потом она сделала аборт.
Алексис продолжал катиться по наклонной.
Но играл, говорят, как бог…
Шарль уехал. Сначала в Португалию, потом в США.
Отучился в Технологическом институте в Массачусетсе, покинул его с красивой медалью, приличным английским – достаточным для перевода любовных песен, и австралийской невестой.
По дороге домой с невестой расстался.
Переживал. Сильно. Работал на других. Получил, наконец, свой последний диплом. Вступил в Ассоциацию архитекторов. Открыл собственное агентство. По неясным причинам выиграл тендер, о котором не мог и мечтать. Чуть не надорвался тогда. Усвоил, наконец, на горьком опыте, что «ответственность независимого архитектора безгранична, и все, что он говорит, делает или пишет, должно быть документально подтверждено». С тех пор стал требовать расписки всякий раз, когда точил карандаш. Взял в компаньоны парня, намного талантливее себя, но менее предприимчивого. Всю славу, почести и интервью предоставил ему. Ушел в тень, вздохнул с облегчением, самую неблагодарную работу взвалил на себя, пробивая дорогу их начинаниям.
Вновь стал встречаться с Анук. Обедал с ней по-приятельски, вспоминали только о его детстве. По-прежнему находил ее очень красивой, но не давал ей повода об этом догадаться. Похоронил бабушку. Окончательно разругался с Алексисом. Именно в эти годы начал лысеть, и уже в таком, «высоколобом» виде приобрел некоторую известность. Плешь как знак качества, или «породу сразу видно», как сказали бы животноводы. В последний раз подержал ее руку. Не хватило духу понять, что она погибает. Отменил один обед, слишком много работы, потом другой, третий.
Отменил все.
Заполнял экспликации к планам, купил квартиру, пережил несколько романов, перестал ходить в джаз-клубы, которые нагоняли на него тоску, однажды среди «мелких» клиентов «без договора» ему попался мужчина, который дорожил своим мрамором и у которого была красивая жена.
Построил кукольный домик.
И переехал в него.
Заснул практически на полу, на продавленном раскладном диване, в стенах, где жил, когда все это происходило.
В общем-то, ничего особенного.
Вернулся к отправной точке, потеряв любимую, одну и другую, а может, еще и третью, а через несколько часов у него будет страшно болеть спина.
8
Шарль пришел домой в одно время с Матильдой и согласился на пресловутый «разговор» с Лоранс, на котором она так настаивала и который наконец состоялся днем в субботу, когда Матильды не было дома.
Впрочем, получился не разговор. А долгое нытье. Бог знает какое по счету выяснение отношений. В конце она даже расплакалась. Это случилось впервые, и он растрогался. Взял ее за руку. Она попыталась замять неловкость, сославшись на недостаток эстерогенов и гормональные сбои. Добавила, что ему не понять, и отняла руку. Он попытался замять неловкость, откупорив бутылку шампанского.
– И что мы празднуем? Мою менопаузу? – усмехнулась она, беря протянутый ей бокал.
– Нет. Мой день рождения.
Она хлопнула себя по лбу и поцеловала его.
Вскоре пришла Матильда. Она была с подружками на блошином рынке и сразу закрылась у себя в комнате, бросив на ходу «добрвеч» и какие-то стоптанные балетки.
Лоранс вздохнула с недовольным видом, но, возможно, и с некоторым облегчением, что не она одна такая забывчивая…
В этот момент мисс Вездеснующая вернулась с огромным пакетом, кое-как завернутым в газетную бумагу.
– Ну и намучилась же, пока нашла его, твой подарок, – который и протянула ему, расплывшись в улыбке.
– Все субботы на него угрохала!
– Что, что? Ты же говорила, что готовишься с Камиллой к экзаменам!? – вмешалась ее мать.
– Конечно, конечно, Камилла мне очень помогла! А шампанского не осталось?
Шарль обожал эту девчонку!
– Ты посмотришь мой подарок или нет?
– Сейчас, сейчас… – улыбнулся он, – только пахнет как-то странно.
– Да ладно, – пожала она плечами, – нормально. По-стариковски.
Шарль хлопнул в ладоши.
– Ну что, девушки, идем как обычно ужинать к Марио?
– Надеюсь, ты не собираешься идти в таком виде? – сдавленным голосом спросила Лоранс.
Он ее не услышал. Любовался своим отражением в витрине под восхищенным взглядом Матильды.
– Как же вы меня достали… – услышали они ворчание у себя за спиной.
– По мне, так ты выглядишь просто классно, – заверила его Матильда, повиснув у него на руке… И ему тоже так казалось.
Это был плащ фирмы «Ренома» годов семидесятых. Пижонский, с отложным воротником с острыми концами и рукавами, доходившими ему до локтя. Увы, не хватало пояса и нескольких пуговиц.
Да еще кое-где он был порван.
А уж как вонял!
Правда, вонял.
Но…
Он был синий.
Вечером на белье с фестонами обошлось без ложбинок, а припозднившийся подарок облачился в восхитительную ночную рубашку.
Чтобы положить конец этой унизительной для них ситуации, Шарль покорно повернулся на бок.
Последовавшая за этим… маневром тишина была довольно напряженной. Чтобы как-то разрядить обстановку, он кисло-сладко сострил:
– Это, наверно, из солидарности… Мои гормоны, кажется, забастовали, как и твои…
Это ее позабавило, по крайней мере, так ему хотелось думать, и она уснула.
Но не он.
Это была его первая «осечка».
А ведь когда на прошлой неделе он решился спросить у фармацевта совета насчет своих проклятых волос, которые теперь выпадали прядями, то в ответ услышал, что с этим ничего не поделаешь, ибо проблема в избытке тестостерона.
– Считайте это признаком мужественности… – заключил фармацевт с обворожительной улыбкой. (Сам он был абсолютно лысый).
И как же это понимать?
Еще одна загадка, которая не поддавалась его логическому мышлению…
Это уже перебор. Слишком унизительно.
А теперь остановись! – подумал он. – Стоп! Хватит всей этой ерунды, гони-ка прочь проклятого Калимеро[106] и приходи в себя.
То, что он нарушает свои обязательства, прогуливает конференции на другом конце света, транжирит деньги фирмы, теряет время в разрушенных аббатствах, разговаривает с привидениями, оживляет их ради сомнительного удовольствия попросить у них прощения, травит свои легкие, портит принтеры и калечит себе спину в своей юношеской постели – это еще куда ни шло! А вот то, что у него не встает, с этим он примириться не мог, нет уж, увольте!
– Понял? Стоп! – повторил он вслух, чтобы быть уверенным, что услышит.
И чтобы доказать самому себе серьезность своих благих намерений, зажег свет. Протянул руку и взялся за постановление от 22 марта 2004 года о нормах огнестойкости предметов производства, строительных элементов и сооружений.
Директивы, решения, свод правил, указ, постановления, мнение комитета, предложение руководителя Гражданской обороны, двадцать пять статей и пять дополнений. После чего заснул, поглаживая член. Слегка, конечно.
Генерал отступающей армии, застенчиво похлопывающий своего самого верного гвардейца: Домой, солдатушка, домой. С остальным разберутся вороны…
9
И сделал так, как собирался: послал все к чертовой матери. Тристана, Абеляра, Пруста и прочих сентиментальных кретинов.
Прихода весны не заметил. Стал работать еще больше. Порылся в вещах Лоранс, стащил у нее снотворное. Отключался на диване, приходил в их спальню, только когда опасность невероятной близости была позади, отрастил себе что-то вроде бороды, чем вызвал сначала насмешки двух своих домочадцев, потом угрозы, и наконец – безразличие.
Жил с ними. Но уже не там.
Был на пределе, обманывал всех подряд, но осторожно. Принимал деловой вид, когда к нему обращались, и требовал уточнений, когда собеседник был уже далеко.
Не слышал, как шепчутся у него за спиной.
И вообще не понимал, с какой стати зависло столько проектов? Выборы, отвечали ему. Ах да… Выборы…
Стал разбираться в проблемных делах, часами беседовал по телефону и на долгих встречах с мужчинами и женщинами, которые потрясали у него перед носом удостоверениями все новых контор. Бесконечные проверочные инстанции, комитеты по защите, координационные представительства, исследовательские центры, технические контролеры, вездесущие эксперты из Socotec и Veritas, а тут еще эти поправки к «Кодексу жилищного строительства» и новые правила приема в эксплуатацию общественных зданий первых четырех категорий, высоток и зданий класса С. Какие-то бестолковые чиновники коммерческих палат, мэры-мегаломаны с некомпетентными замами, безумные законодатели, нервные предприниматели, эксперты-паникёры и ябедники всех сортов.
Однажды утром ему напомнили, что текущие стройки производят триста десять миллионов тонн отходов в год. Однажды вечером другой голос, менее агрессивный, выдал ему, наконец, в цифровом выражении оценку уязвимости его нового и без того адски сложного объекта.
Он был без сил, уже не слушал, но все-таки пометил в записной книжке: «Уязвимость объекта».
– Приятных выходных!
Марк, молодой парень, с огромным баулом на плече, зашел попрощаться с ним и, поскольку босс не реагировал, добавил:
– Скажите… Вы еще помните, что это такое?
– Извините, – повернулся он к нему вместе с креслом. Из вежливости и чтобы немножко встряхнуться.
– Вы помните, что такое выходные? Это два таких неуместных дня в конце недели…
Шарль отплатил ему усталой улыбкой. Он любил этого юношу. Тот чем-то напоминал ему его самого в юности…
Его настырная восторженность, ненасытное любопытство, потребность найти себе Учителей и выжать из них все, что только возможно. Прочесть о них все, абсолютно все, и в первую очередь, то, что труднее всего поддавалось пониманию: запутанные теории, невесть где произнесенные доклады, факсимиле набросков, работы, изданные на английском, кем-то расхваленные, опубликованные бог знает где, в которых отродясь никто не мог разобраться. (Вот тут Шарль попутно благодарил Бога: если бы в том возрасте, и при тех же наклонностях, у него был бы еще и Интернет… страшно подумать…)
И потом, его фантастическая работоспособность, сдержанность, упорное нежелание обращаться к людям на «ты», уверенность в себе, не имеющая ничего общего с амбициозностью, с ее наглостью и пустотой, но тем не менее, не исключающая Притцкер,[107] черт возьми, а почему бы и нет, и даже эта пышная шевелюра, которая скоро поредеет…
– Куда это вы снарядились? – окликнул он его. – На край света?
– Ага, почти что. В провинцию… К родителям… Шарлю хотелось бы немного продлить это неожиданно возникшее взаимопонимание. Разговорить его, спросить, например: «Да? И где же они живут?» или «Я все забываю спросить, на каком вы курсе?» или, скажем, «Как вы, кстати, к нам попали?». Но он, увы, слишком устал, чтобы раздувать огонек из пробежавшей между ними искры. И только когда этот верзила вознамерился удалиться, он заметил книгу, торчавшую у него из сумки.
Оригинальное издание Delirious New York?[108]
– Вижу, вы по-прежнему под влиянием голландцев…
Тот стал что-то бормотать, словно мальчишка, которого застукали за поеданием варенья:
– Да, признаюсь, я… Этот тип меня восхищает… на самом деле…
– Как я вас понимаю! Этой книгой он покорил Америку, еще даже не построив там ни одной высотки… Подождите минутку… Я иду с вами.
Набирая код сигнализации, добавил:
– Когда мне было столько лет, сколько вам, я был очень любопытен, и мне довелось присутствовать на презентациях многих удивительных работ, но, поверьте, я никогда не был так потрясен, как в восемьдесят девятом, когда он представил свой проект библиотеки в Жюсьё…
– Это когда он вырезал из бумаги?
– Ага.
– Да, хотелось бы мне на это посмотреть…
– Это было… действительно, как бы вам сказать… Так остроумно… Да, по-другому и не скажешь, остроумно…
– Мне сказали, что этим сейчас уже никого не удивишь… что он проделывал это много раз…
– Не знаю…
Они вместе спускались по лестнице.
– …но по крайней мере один раз он это точно повторил, сам видел.
– Да что вы? – молодой человек остановился, придерживая сумку.
Они зашли в первое попавшееся бистро, и в ту ночь впервые за долгие годы Шарль вспомнил о том, что он все-таки архитектор.
И стал рассказывать.
В 1999 году, то есть через десять лет после «фурора Жюсьё», через одного знакомого из инжиниринговой компании «Аруп» ему удалось попасть в Бенаройа Холл в Сиэтле и присутствовать на одном из самых интересных шоу в своей жизни (не считая, конечно, выступлений Нуну). Никаких музыкантов в новехоньком концертном зале: только богатые спонсоры, буржуазный бомонд, powerfull citizens.[109] Суетящаяся служба охраны и вереница лимузинов вдоль Третьей авеню.
За несколько месяцев до того был объявлен конкурс на строительство гигантской библиотеки. В нем участвовали и Пей, и Фостер, но прошли проекты Стивена Холла и Колхаса. Первый был довольно банальным, но Холл был из местных, и это давало ему преимущество. Buy american, you know…[110]
Нет, он не рассказывал, он переживал все заново. Вставал, разводил руками, садился обратно, отодвигал пивные кружки, что-то чертил в блокноте и объяснял Марку, как этот гений, которому в то время было пятьдесят пять, то есть он был чуть старше его самого, разыграв перед аудиторией настоящий спектакль, при помощи обычного листа белой бумаги, карандаша и ножниц – и Шарль то изображал его, то вслед за ним сгибал и разгибал разрезанный лист бумаги, одержал победу, отхватив-таки стройку стоимостью более 270 миллионов долларов.
– Обычный листок А4, не слабо, да?
– Да, потрясающе… двести семьдесят миллионов за пять грамм бумаги…
Они заказали по омлету, еще пива, и Шарль, подстегиваемый вопросами студента, продолжил препарировать гения. Вернее то, как его точные формулировки, лаконичность, любовь к диаграммам, чувство юмора, остроумие и даже ехидство позволили ему меньше, чем за два часа, сделать ясным и понятным исключительно сложный замысел.
– Это то самое здание с вынесенными платформами, да?
– Точно. Игра на горизонталях в стране, где поклоняются небоскребам… Согласитесь, это было довольно нахально… Не говоря уж о сейсмических проблемах и совершенно немыслимых условиях подряда. Мой приятель из «Арупа» рассказывал, что они там все чуть не рехнулись…
– А вы видели эту библиотеку в законченном виде?
– Нет, не видел. Но это все равно не то, что мне больше всего у него нравится…
– Расскажите.
– Что?
– Расскажите о том, что вам нравится…
Через несколько часов их выставили за дверь и они еще долго стояли, опираясь на капот машины Марка, примеряя друг к другу свои пристрастия, образ мыслей и те двадцать лет, что их разделяли.
– Ну ладно, мне пора… На ужин я опоздал, хоть к завтраку
поспею…
Он бросил сумку в багажник и предложил Шарлю подвезти его. Тот воспользовался этим и спросил, где именно живут его родители, на каком он курсе и как попал к ним в фирму.
– Из-за вас…
– Что из-за меня?
– Решил пройти стажировку в вашей фирме из-за вас.
– Что за фантазия…
– Ну… сердцу не прикажешь… Будем считать, что я должен был научиться чинить принтер, – ответила тень его юности.
В коридоре он споткнулся о рюкзак Матильды.
«SOS, дорогой, любимый, обожаемый всем сердцем отчим, у меня не получается эта задачка, а это на завтра (и это нужно сдать, и оценка пойдет в зачет) (если только ты понимаешь, о чем речь…)
PS: пжста, РАДИ БОГА, без объяснений!!!!! Только ответы.
PSS: знаю, это уже перебор, но не мог бы ты писать поразборчивее, это бы мне очень помогло.
PSSS: спасибо.
PSSSS: спокойной ночи.
PSSSSST: обожаю тебя».
На плане с ортогональной системой координат O-i >-j>нанести точки А (-7; 1) и В (1; 7).
1) а) Найти координаты векторов ОА, OB, AB. Доказать, что АОВ является прямоугольным равнобедренным треугольником. b) Пусть С – круг, описанный вокруг треугольника АОВ. Вычислить координаты его центра S и радиус.
2) Введем f как линейную функцию, определяемую как f(-7) = 1 u f(1) = 7 а) Дать определение f. b) Дать графическое выражение… и т. д.
Детский сад…
И Шарль снова уединился на их призрачной кухне. Сел за стол, открыл замызганный пенал, выругался, найдя там о-грызанный карандаш, достал свой, автоматический, и принялся за дело, старательно выводя завитки своих букв.
Прочертил С, дал определение f, вырезал модель из кальки и, спасая великую лентяйку, невольно подумал о том, какая пропасть отделяет его от Рема Колхаса…
Однако утешил себя тем, что его – и ему это тоже пойдет в зачет – хотя бы обожают.
Поспал несколько часов, стоя выпил кофе, рассеянно перечитал выполненное задание Матильды и подписал в конце «Это ты загнула», не уточняя, относится ли это к последнему постскриптуму или ко всей афере в целом.
Чтобы внести некоторую ясность в последний вопрос, снова достал из кармана свой штедтлер и засунул ей в пенал, между пустыми стержнями, обгрызанными шариковыми ручками и записочками, пестрящими орфографическими ошибками.
Что с ней станет, если я уйду? – подумал он, натягивая пиджак.
А со мной? Что…
Сел в такси и отправился в путь: другие задачи ждали его впереди.
– Какой, вы сказали, терминал, мсье?
– Любой, мне абсолютно все равно.
– Мсье?
– Терминал С, – ответил он.
И опять, опять счетчик.
10
Не пробки, а просто круги дантовского ада… чистая достоевщина… Проехали тридцать километров за четыре часа, стали свидетелями двух серьезных аварий и целого парада легких столкновений.
Выезжали на встречную, матеря недовольных, съезжали на обочину, из-за пыли закрывая окна, подскакивали на неимоверных колдобинах, сметая с пути машинки попроще своим бампером западного производства.
Если бы понадобилось, так и по трупам бы проехали.
Шофер кивнул ему на дорогу, потом на рукоятку дворников, и собственная шутка привела его в такой восторг, что Шарль попробовал понять ее суть. Это чтобы кровь счищать, – ржал он, – ты – понимать? Krov! Ха-ха. Отличная шутка.
Погода мерзкая, дышать нечем, голова раскалывается, не позволяя сосредоточиться на завтрашних встречах. Высыпал в рот очередной пакетик растворимого аспирина в порошке и тщательно облизал десны, чтобы скорее подействовало. В конце концов, уронил свои папки на пол, и документы рассыпались у его ног
Хватит! Пусть бы уже включил эти дурацкие дворники, и дело с концом…
Когда Виктор остановился, наконец, около горилл-швейцаров при входе в отель и пожелал ему спокойной ночи, у него не было сил ответить.
– Bla bla chto jaluyetes?
Его пассажир бессильно опустил голову.
– Bla bla bla goladyen?
Шарль отпустил дверную ручку.
– Moui staboye bla bla bla vodki! – решил он и снова выехал на дорогу
В зеркале заднего вида светилась его улыбка.
Они заехали в какие-то темные закоулки, где их седан стал выглядеть слишком вызывающе, и Виктор препоручил машину веселой ватаге пацанов. Проинструктировал их, показал им кулак, помахал перед носом пачкой рублей и тут же спрятал ее в карман, а чтобы не скучали, выдал пачку сигарет.
Шарль выпил стакан, второй, начал расслабляться, третий… и проснулся на следующее утро возле бытовок на стройке. Между энным стаканом и храпом, доносившимся с соседнего кресла, – полный провал в памяти.
Никогда еще собственное дыхание не приводило его в такое… замешательство.
Свет сдавил голову. Он доплелся до колонки, наклонился, ополоснул лицо, напился воды, изверг наружу свое похмелье и начал все сначала.
Как над ним потешался Тотор,[111] было ясно без всякого разговорника.
Наконец, тот сжалился и протянул ему бутылку.
– Пей! Друг мой! Хорошо!
Надо же… Впервые в жизни Виктор заговорил по-французски… Кажется, ночь выдалась на редкость продуктивной в деле преодоления языковых барьеров…
Шарль послушался и…
– Spassiba dorogoj! Vkusna! Взбодрился.
Несколько часов спустя он в письменном виде обзывал Павловича кретином, а потом, при встрече, душил его в объятиях.
Ну вот, теперь он настоящий русский.
Начал трезветь в аэропорте, когда попытался перечитать свои… записи (?), а окончательно очухался, когда позвонил Филипп и начал на него орать.
– Слушай, я только что говорил с этим типом от Бекера… И что это еще за херня с обшивкой для двойных балок в В-1. Боже мой, да ты вообще понимаешь, сколько денег мы теряем каждый день? Ты понимаешь?
Шарль отодвинул телефон от уха и оглядел его с подозрением. Матильда, хотя ей самой было на все это глубоко наплевать, без конца повторяла ему, что этот девайс страшно канцерогенен. «Клянусь тебе! Это также вредно, как микроволновка!» О-па, сказал он себе и захлопнул сотовый, чтобы избавить себя от ругани своего компаньона…
Наобум открыл книгу, «в два слова купил семнадцать жеребцов на подбор у старого кавалериста, владельца коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей»,[112] потом проводил Николая Ростова на бал к воронежскому губернатору.
Вместе с ним подцепил «полную и миловидную блондинку» и осыпал ее «мифологическими» комплиментами.
Читать бесплатно другие книги:
