Дживс, вы – гений! Вудхаус Пелам
– На твоем месте я не стал бы особенно распространяться о Бертраме Вустере. То есть, если ты хотел расписывать ему мои достоинства…
– Не хотел.
– Вот и не надо. Он меня недолюбливает.
– Почему?
– Просто так, необъяснимая антипатия. И я думаю, старина, если ты не возражаешь, не стоит мне сейчас садиться за стол со всей честной компанией. Скажи своей тетке, что у меня голова разболелась.
– Ну что ж, если он при виде тебя сатанеет… Чем ты ему так досадил?
– Понятия не имею.
– Спасибо, что предупредил. Можешь незаметно исчезнуть.
– С большим удовольствием.
– А мне надо идти к гостям.
Он вошел в дом, а я стал прогуливаться по дорожке, радуясь, что остался один. Надо хорошенько разобраться, как он относится к Полине Стоукер.
Надеюсь, вы не против вернуться к разговору, который происходил у нас с ним несколько минут назад, и внимательно вслушаться в ту его часть, которая касалась барышни Стоукер. Вас что-то удивило, так ведь?
Конечно, чтобы полностью осознать значение происходящего, вам надо было находиться рядом с нами и внимательно наблюдать за ним. Для меня лицо человека – открытая книга, а уж Чаффи я и вовсе вижу насквозь. Когда он заговорил о Полине, то стал похож на чучело лягушки, прозревшей свет небесной истины: физиономия густопунцовая, смущен до крайности. Из чего со всей очевидностью вытекало, что мой однокашник по уши втрескался. Быстро это у него получилось, что и говорить, ведь он знает предмет своего обожания всего несколько дней, но такой уж он у нас, Чаффи. Пылкий, порывистый, безоглядный. Вы только представьте его барышне, дальше все пойдет как по маслу.
Ну что ж, если так, меня это вполне устраивает. Бертрам Вустер никогда не был собакой на сене. По мне, так пусть Полина Стоукер флиртует с кем угодно, отвергнутый искатель от души пожелает ей счастья. К этому всегда приходишь по зрелом размышлении, вы и сами знаете. Страдаешь, мучаешься, и вдруг является спасительная мысль, что все к лучшему, вы счастливо отделались. Я по-прежнему считал Полину красавицей, каких мало, но от огня, который вдохновил меня в тот вечер в «Плазе» бросить сердце к ее ногам, не осталось ни искры.
Анализируя эту перемену в собственных чувствах, если, конечно, слово «анализ» здесь применимо, я пришел к заключению, что всему виной ее неуемная энергия. Конечно, хороша, глаз от нее не оторвешь, но есть серьезный недостаток: она из тех обожающих спорт девушек, которые непременно хотят, чтобы вы проплыли с ними милю-другую перед завтраком, а после обеда, когда у вас сладко слипаются глаза, тащат вас поиграть в теннис, сетов эдак пять-шесть для разминки. Прозрев, я понял, что на роль миссис Бертрам Вустер мне нужно что-то потише и поспокойнее, в духе Джанет Гейнор.[9]
Но в случае с Чаффи эти недостатки обращаются в величайшие достоинства. Понимаете, он и сам помешан на спорте – что на лошади скакать, что плавать, стрелять, что лис травить, оглашая окрестности дикими воплями, словом, он в вечном, неугомонном движении. Он и эта барышня П. Стоукер буквально созданы друг для друга, и если я хоть как-то могу содействовать их сближению, я должен буквально вывернуться наизнанку.
И потому, когда увидел, что Полина вышла из дому и направляется ко мне с явной целью обменяться верительными грамотами, восстановить разорванные отношения и прочее, я не дал деру, а приветствовал ее жизнерадостным возгласом «Салют!» и позволил увлечь себя в укромную аллею, усаженную кустами рододендронов.
Теперь вы убедились, что мы, Вустеры, готовы на все, если надо помочь другу, потому что мне меньше всего на свете хотелось остаться наедине с этой девицей.
Я, разумеется, опомнился после потрясения от встречи с ней, однако перспектива задушевного разговора тет-а-тет отнюдь не вдохновляла. Наши отношения были прерваны посредством почтового отправления, последний раз мы виделись еще женихом и невестой, так что сейчас мне было трудно выбрать правильный тон.
Однако мысль, что я могу замолвить словечко за старину Чаффи, воодушевила меня на подвиг, и мы уселись на простую деревенскую скамью, готовясь приступить к повестке дня.
– Никак не ожидала увидеть тебя здесь, Берти, – начала разговор она. – Что ты делаешь в этих краях?
– Я на время удалился от света, – объяснил я, радуясь, что обмен первыми репликами носит вполне светский, как я бы определил, характер. – Мне нужно было найти тихое место, где никто бы не мешал играть на банджо, вот я и снял этот коттедж.
– Какой коттедж?
– Я живу в коттедже на берегу.
– Ты, я думаю, удивился, когда увидел меня.
– Еще бы.
– Но не слишком обрадовался, верно?
– Ну что ты, тебе я всегда рад, но одно дело ты, и совсем другое – твой папенька и старый хрыч Глоссоп…
– Он вроде бы тоже не питает к тебе теплых чувств. А что, Берти, ты в самом деле держишь у себя в спальне столько кошек?
Я слегка ощетинился.
– Да, в моей спальне действительно были кошки в тот день, но инцидент, на который ты намекнула, был пересказан тебе в искаженном…
– Бог с ними, с кошками, это все чепуха, забудем. Но видел бы ты папину физиономию, когда ему рассказывали эту историю. Кстати, о папиной физиономии: если бы я сейчас увидела ее, то померла бы со смеху.
Вот этого мне сроду не понять. Бог свидетель, я не обделен чувством юмора, но физиономия Дж. Уошберна Стоукера никогда не вызывала у меня желания хотя бы кисло усмехнуться. Внешность у него самая злодейская, здоровенный, кряжистый, глазки буравят вас насквозь, именно так я представляю себе средневекового пирата. Какой там смех, у меня в его присутствии язык прилипает к гортани.
– Я о том, что если бы он сейчас вдруг вынырнул из-за поворота и увидел, что мы тут воркуем как два голубка. Он уверен, что я все еще влюблена в тебя.
– Не может быть!
– Честное слово.
– Но как же, черт возьми…
– Поверь, это святая правда. Он разыгрывает из себя сурового викторианского отца, который разлучил юных любовников и теперь должен проявлять неусыпную бдительность, чтобы помешать их воссоединению. Знал бы он, как ты был счастлив, когда получил мое письмо.
– Ну что ты такое говоришь!
– Берти, не надо кривить душой. Ты же просто ликовал, признайся.
– Я бы этого не сказал.
– И не говори. Мамочка и так все знает.
– Ну, знаешь, это просто черт знает что такое. Не понимаю, почему ты так считаешь. Я всегда восхищался твоими необыкновенными достоинствами.
– Как-как ты сказал? Слушай, откуда ты набрался таких выражений?
– В основном от Дживса. Он был мой камердинер. И у него был феноменальный запас слов.
– Ты говоришь «был»? Он что же, умер? Или спился с круга и растерял свой запас слов?
– Нет, он от меня ушел. Не вынес моей игры на банджо. Слух об этом распространился в свете, и теперь он служит у Чаффи.
– А кто это?
– Лорд Чаффнел.
– Вот как?
Мы оба умолкли. Она сидела и слушала, как ссорятся в ветвях близрастущего дерева две птицы. Потом спросила:
– Ты давно знаешь лорда Чаффнела?
– Да лет сто.
– И вы с ним близкие друзья?
– Ближе не бывает.
– Отлично. Я на это надеялась. Мне хочется поговорить с тобой о нем. Берти, я могу тебе довериться?
– Еще бы.
– Я была в этом уверена. Как славно встретиться с бывшим женихом. Когда порываешь помолвку, остается столько…
– Нет-нет, ты не должна чувствовать никакой вины, – горячо заверил я ее.
– Да я не о том, дурачок, я хотела сказать: чувствуешь к человеку братскую нежность.
– Ах вот как! Ты, стало быть, относишься ко мне как к брату.
– Ну да. И хочу, чтобы ты сейчас считал меня своей сестрой. Расскажи мне о Мармадьюке.
– Это еще кто такой?
– Лорд Чаффнел, балда.
– Так его зовут Мармадьюк? Ну и ну! Вот это да! Верно говорят, что человек не знает, как живет остальная половина человечества. Мармадьюк!
И я покатился со смеху. От смеха у меня даже слезы выступили на глазах.
– То-то, я помню, он в школе вечно темнил и пудрил нам мозги по поводу своего имени.
Она рассердилась:
– Очень красивое имя!
Я бросил на нее искоса острый взгляд. Нет, тут что-то неладно. Чтобы девушка просто так, без глубоких на то причин сочла имя «Мармадьюк» красивым? И конечно же, глаза у нее сверкали, и кожный покров был приятного алого цвета.
– О-ля-ля! – сказал я. – Э-ге-ге! Те-те-те! Тю-тю-тю!
– Ну и что такого? – с вызовом вскинулась она. – Нечего разыгрывать из себя Шерлока Холмса. Я и не собираюсь ничего скрывать. Как раз хотела рассказать тебе.
– Ты любишь этого… ха-ха-ха!.. прости, ради Бога… этого, как его, Мармадьюка?
– Да, безумно люблю.
– Великолепно! Если ты и в самом деле…
– У него так дивно вьются волосы на затылке, тебе нравится?
– Только этого мне не хватало – разглядывать его затылок. Однако если, как я только что пытался сказать, если ты и в самом деле говоришь правду, приготовься: я сообщу тебе радостную весть. Мне в наблюдательности не откажешь, и когда я заметил во время нашей беседы, что глаза у старины Чаффи становятся мечтательными, как у коровы, стоит ему произнести твое имя, то сразу понял: он по уши в тебя влюблен.
Она с досадой дернула плечиком и довольно злобно прихлопнула точеной ножкой проползающую мимо уховертку.
– Да знаю я, дурья ты башка. Неужели, по-твоему, девушка о таком не догадается!
Ее слова привели меня в полное замешательство.
– Но если он любит тебя, а ты любишь его, чего тебе еще желать? Не понимаю.
– Что же тут не понимать? Он, конечно, в меня влюблен, это ясно, однако молчит как рыба.
– Не объясняется тебе в любви?
– Хоть убей.
– Ну что ж, и правильно. Ты сама понимаешь, в таких делах требуется деликатность, нельзя нарушать правила хорошего тона. Естественно, он пока ничего тебе не говорит. Не надо торопить человека. Он и знаком-то с тобой всего пять дней.
– Знаешь, мне иногда кажется, что я его знаю целую вечность, еще с тех пор, как он был вавилонский царь, а я – христианка-раба.[10]
– Почему тебе так кажется?
– Кажется – и все.
– Тебе виднее. Хотя, на мой взгляд, очень сомнительно. Однако какую роль ты отводишь в этой истории мне?
– Ну как же, ты его друг. Мог бы ему намекнуть. Сказать, что не надо демонстрировать показное безразличие…
– Это не безразличие, а душевная тонкость. Я тебе только что объяснил: у нас, мужчин, свои представления о том, как следует действовать в подобных случаях. Мы можем влюбиться с первого взгляда, но достоинство требует, чтобы мы осадили себя. Мы – рыцари до мозга костей, мы безупречные джентльмены, мы понимаем, что нельзя кидаться за девушкой сломя голову, будто пассажир, который хочет съесть в вокзальном ресторане тарелку супа. Мы…
– Полная чепуха. Ты сделал мне предложение через две недели после знакомства.
– Совсем другое дело. В моих жилах течет пламенная кровь Бустеров.
– Не вижу никакой…
– Что ж ты остановилась? Продолжай, я тебя слушаю.
Но она глядела мимо меня на что-то, что находилось на юго-востоке; я повернул голову и понял, что мы не одни.
В позе почтительного уважения за моей спиной стоял Дживс, и на его аристократических чертах играло солнце.
Глава V
Берти берет все в свои руки
Я приветливо кивнул. Что с того, что нас с ним больше не связывают деловые отношения, мы, Вустеры, всегда любезны.
– А, Дживс.
– Добрый день, сэр.
Полина заинтересовалась:
– Это и есть Дживс?
– Он самый.
– Значит, вам не нравится, как мистер Вустер играет на банджо?
– Не нравится, мисс.
Мне не хотелось обсуждать эту щекотливую тему, поэтому я спросил довольно сухо:
– Вам, собственно, чего, Дживс?
– Меня послал мистер Стоукер, сэр. Его интересует, где находится мисс Стоукер.
Конечно, можно было, как всегда, отшутиться, дескать, дома никого нет, но я понимал: сейчас не до шуток. И благосклонно позволил Полине удалиться.
– Давай-ка ты топай.
– Да уж, придется. Не забудешь о нашем разговоре?
– Уделю этому делу первостепенное внимание, – заверил я ее.
Она ушла, а мы с Дживсом остались одни в огромном парке, где больше не было ни души. Я беспечно, с беззаботным видом закурил сигарету.
– Ну что ж, Дживс…
– Сэр?
– Хочу сказать, вот мы и встретились снова.
– Да, сэр.
– Под Филиппами, верно?
– Да, сэр.
– Надеюсь, вы нашли общий язык с Чаффи?
– Да, сэр, все сложилось как нельзя лучше. Осмелюсь спросить, вы довольны вашим новым камердинером?
– О, вполне. Безупречный слуга.
– Мне чрезвычайно приятно это слышать, сэр.
Наступило молчание.
– Э-э, Дживс… – проговорил я.
Странное дело. Я хотел переброситься с ним несколькими вежливыми фразами, небрежно кивнуть и уйти. Но, черт, как же трудно сломать многолетнюю привычку. Понимаете, вот сижу я, вот стоит Дживс, а мне доверили решить задачу, по поводу каких я раньше всегда советовался с Дживсом, и сейчас я будто прирос к скамейке. И вместо того чтобы проявить ледяное равнодушие, кивнуть эдак свысока и уйти, как намеревался, я чувствовал непреодолимую потребность обсудить с ним все в подробностях, будто никакого разрыва между нами и не случалось.
– Э-э… Дживс… – снова сказал я.
– Сэр?
– Хотел бы кое о чем посоветоваться, если у вас есть свободная минута.
– Разумеется, есть, сэр.
– Мне очень интересно, что вы думаете относительно моего друга Чаффи. Поделитесь со мной?
– Охотно, сэр.
На его лице было выражение мудрого понимания, соединенное с искренним желанием верного слуги помочь своему господину, которое я столько раз видел раньше, и я решил: к черту сомнения.
– Надеюсь, вы согласны, что пятый барон нуждается в помощи?
– Прошу прощения, сэр?
Я разозлился:
– Перестаньте, Дживс, как вам не надоело. Вы все отлично понимаете. Бросьте эти хитрости и притворство, где ваша прежняя открытость и прямота? И не вздумайте уверять меня, будто прослужили у него почти неделю и не сделали никаких наблюдений и выводов.
– Правильно ли я предположил, сэр, что вы намекаете на отношение его светлости к мисс Полине Стоукер?
– Правильно, Дживс, вы правильно предположили.
– Я, конечно, догадываюсь, сэр, что его светлость питает к юной леди чувства более глубокие и пылкие, чем простая дружба.
– Зайду ли я слишком далеко, если заявлю, что он втрескался в нее по уши?
– Отнюдь нет, сэр. Это выражение очень точно определяет истинное отношение его светлости к упомянутой барышне.
– Что ж, великолепно. А теперь, Дживс, я открою вам, что она тоже его любит.
– В самом деле, сэр?
– Именно об этом она мне рассказывала, когда вы появились. Призналась, что без ума от него. И ужасно страдает, бедная дурочка. Совсем извелась. Женская интуиция помогла ей разгадать его тайну. Она видит свет любви в его глазах. И ждет не дождется, когда он ей признается, но он молчит, и она места себе не находит, потому что тайна эта… как там дальше, Дживс?
– Словно червь в бутоне, сэр.
– И еще вроде бы что-то про румянец…
– Румянец на ее щеках точила,[11] сэр.
– Точила румянец? Вы уверены?
– Совершенно уверен, сэр.
– Так вот, спрашивается, какого черта? Он любит ее. Она любит его. В чем загвоздка? Когда мы с ней сейчас беседовали, я высказал предположение, что он ведет себя так сдержанно из деликатности, но сам в это не особенно верю. Я Чаффи хорошо знаю. Вот уж кто действует с налета: пришел, увидел, победил. Если через неделю после знакомства он не сделал девушке предложения, он считает, что потерял форму. А теперь? Вы только поглядите на него: безнадежно буксует. Что стряслось?
– Его светлость чрезвычайно щепетилен в вопросах чести, сэр.
– При чем тут щепетильность?
– Он отдает себе отчет, что, находясь в стесненных обстоятельствах, не имеет права предлагать руку и сердце столь богатой молодой особе, как мисс Стоукер.
– К черту, Дживс, любовь смеется над такими пустяками, как бедность и богатство. И потом не так уж она богата. Не бесприданница, конечно, но и не миллионерша.
– Вы ошибаетесь, сэр. Состояние мистера Стоукера исчисляется пятьюдесятью миллионами долларов.
– Что?! Дживс, перестаньте меня разыгрывать.
– Я не разыгрываю вас, сэр. Насколько я могу судить, именно эту сумму он унаследовал недавно согласно завещанию покойного мистера Джорджа Стоукера.
Меня как обухом по голове.
– Вот это фокус, Дживс! Значит, троюродный братец Джордж откинул копыта?
– Да, сэр.
– И все денежки оставил старому хрычу Стоукеру?
– Да, сэр.
– Вот оно что. Теперь понимаю, теперь все становится на свои места. А я-то гадал, на какие шиши он скупает огромные поместья. Яхта в заливе, конечно, его?
– Да, сэр.
– Чудеса, да и только. Черт, я уверен, у кузена Джорджа были более близкие родственники.
– Были, сэр. Но он их терпеть не мог, насколько мне известно.
– А, так вам о нем кое-что известно?
– Да, сэр. Когда мы жили в Нью-Йорке, я частенько встречался с его камердинером. Некто Бенстед.
– Кузен ведь был сумасшедший, верно?
– В высшей степени эксцентричный джентльмен, сэр, это несомненно.
– Кто-нибудь из обойденных родственников может опротестовать завещание?
– Не думаю, сэр. Но в таком случае мистера Стоукера поддержит сэр Родерик Глоссоп, он, само собой разумеется, засвидетельствует, что, хотя кому-то поведение покойного мистера Стоукера, возможно, казалось несколько своеобразным, психически он был совершенно здоров. Свидетельство такого известного психиатра, как сэр Родерик, считается истиной в последней инстанции.
– То есть он заявит, что человек имеет полное право ходить на руках, если ему так больше нравится? Не надо тратиться на башмаки и так далее.
– Совершенно верно, сэр.
– И значит, у мисс Стоукер нет ни малейшего шанса отбиться от пятидесяти миллионов долларов, которые родственничек-психопат хранил в чулке?
– Ни малейшего, сэр.
Я задумался.
– Хм… И если старый хрыч Стоукер не купит Чаффнел-Холл, Чаффи так и останется нищим. Такое положение чревато трагедией. Но почему, Дживс, почему? При чем тут деньги? Зачем придавать такое значение деньгам? История знает массу примеров, когда бедный женился на богатой.
– Всё так, сэр. Но по данному конкретному вопросу его светлость придерживается своих собственных взглядов.
Я снова погрузился в размышления. Конечно, Дживс прав. Чаффи всю жизнь был жутко щепетилен в отношении денег. Наверное, так предписывает кодекс чести Чаффнелов. Сколько лет я пытаюсь одолжить ему от своего изобилия, но он всегда решительно говорит «нет».
– Н-да, задача, – наконец произнес я. – Сейчас я просто не вижу выхода. И все-таки, Дживс, может быть, вы ошибаетесь. Ведь это только ваше предположение.
– Нет, сэр. Его светлость оказал мне честь и поделился своими затруднениями.
– Да что вы говорите? А как всплыла эта тема?
– Мистер Стоукер выразил желание, чтобы я поступил к нему на службу. Я сообщил о его предложении его светлости, и его светлость посоветовал мне не связывать с ним слишком больших надежд.
– Как, неужели Чаффи хочет, чтобы вы оставили его и перешли к старому негодяю Стоукеру?
– Нет, сэр. Желания его светлости диаметрально противоположны, он выразил их очень определенно и даже с большой горячностью. Однако просил меня потянуть время и дать отрицательный ответ только в том случае, если состоится продажа Чаффнел-Холла.
– А, вот оно что. Понимаю его тактику. Он хочет, чтобы вы подцепили старикашку Стоукера на крючок и поддерживали в нем надежду, пока он не подпишет роковые бумаги?
– Именно, сэр. В ходе этой беседы его светлость посвятил меня в те сложности, которые связаны с его отношением к мисс Стоукер. Чувство собственного достоинства не позволит ему просить у юной леди руки и сердца, пока его финансовое положение не поправится настолько, чтобы он почувствовал себя вправе решиться на подобный шаг.
– Кретин! Идиот!
– Лично я не рискнул бы облечь свое мнение в столь резкие слова, но признаюсь, что считаю принципы его светлости уж слишком донкихотскими.
– Мы должны его переубедить.
– Боюсь, сэр, это невозможно. Я уж и сам пытался, но все мои доводы разбились об него, как о скалу. У его светлости комплекс.
– Что-что?
– Комплекс, сэр. Видите ли, он однажды присутствовал на представлении музыкальной комедии, где одним из действующих лиц был обнищавший английский аристократ без гроша в кармане, некто лорд Вотвотли, который все пытался жениться на богатой американке, и этот персонаж запал в душу его светлости. Он заявил мне в самых бесповоротных выражениях, что никогда не поставит себя в положение, где был бы хоть малейший намек на фатальное сходство.
– А если с продажей замка ничего не выйдет?
– Тогда, сэр, боюсь…
– Тогда червь в бутоне будет продолжать свое черное дело?
Читать бесплатно другие книги:
