Волчье лето Русенфельдт Ханс

Они отправились в путь.

Йенс – наклонив голову, глаза устремлены в экран. Ханна с Гордоном – по бокам от него, разглядывая землю, которая поверх корней и под упавшими ветками в основном была покрыта мягким мхом, кустами брусники и черники. Ханна подумала о Томасе. Почему она ему не позвонила, когда им понадобилось подкрепление? Он любил все это – охоту, рыбалку, прогулки на природе. Когда дети были маленькими, она иногда с ним ездила, изображая энтузиазм. Не хотела, чтобы ее неприятие жизни на природе передалось бы детям. Притворялась, что ей нравится сидеть облепленной комарами, которые всегда кусали ее, а не Томаса, где-нибудь в лесу или на замерзшем озере, пить еле теплый кофе из пластиковой кружки и есть бутерброды.

Давно это было.

Они продолжали идти, глядя на землю, почти не разговаривая, а Йенс периодически корректировал курс. Кроны деревьев скрывали большую часть солнечного света, но в лесу, где царило почти полное безветрие, все равно стало жарко. Ханна расстегнула две верхние пуговицы на форменной рубашке, пока внимательно сканировала взглядом почву. Они пересекли дорогу к деревушке Будтрэск, углубились в лес на другой стороне. Ханна отмахивалась от жужжащих вокруг нее докучливых мух, ощущение свежести после душа, принятого в отделе, улетучилось. Вспотевшая и запыхавшаяся она краем глаза посмотрела на остальных. Йенс весь в айпэде. Гордон совершенно расслаблен.

Почти через час, когда, по словам Йенса, они проделали путь примерно в четыре километра, несколько больших черных воронов поднялись в небо, услышав их шаги, и Ханна сразу, еще ничего не видя, поняла, что они нашли то, что искали.

– Оставайтесь здесь, – сказала она Йенсу, пока сама вместе с Гордоном пошла вперед.

Слово «захоронение» не подходило к увиденному – тело лежало лишь частично закрытое еловыми ветками, мхом и пожухлой травой. Сверху всю конструкцию удерживала на месте пара небольших камней. Человек лежал на спине с торчащей из-под веток рукой. На оголенной руке остался только большой палец и от нее были оторваны крупные куски. На первый взгляд такие раны можно приписать волкам. Выше на плече, на шее и сбоку, на ничем особенно не прикрытой грудной клетке, виднелось множество более маленьких ран от клювов птиц. Вокруг летали крупные мухи. Приблизившись, они почувствовали наполнявший ноздри сладковатый тяжелый запах. На самом деле им лучше ничего не трогать, найденный человек без сомнения мертв, а криминалисты предпочитают, чтобы место оставалось как можно более нетронутым, но Гордон все равно подошел и осторожно отодвинул закрывавшие лицо ветки и прутья.

– Мужчина, – констатировал он, когда достаточно расчистил лицо.

– Если это не какие-то особенные волки, то его точно убили не они, – кивнула Ханна на захоронение. – Похоже, у нас тут убийство.

– Да, хотя хрен знает, может, так оно и лучше, – сказал Гордон и сделал пару шагов назад. – Нам нужно сообщить обо всем, вызвать сюда людей. Наверняка вы точно знаете, где мы, да?

Гордон повернулся к Йенсу, который, побледнев, стоял там, где ему сказали. Он молча кивнул.

– Дайте мне координаты, – сказал Гордон, доставая телефон.

Ханна осмотрелась. Пару сотен метров позади они пересекли небольшую дорожку. Должно быть, она не слишком далеко уходит вправо. Ханна оставила место обнаружения и пошла через лес.

Через некоторое время она вышла на небольшую лесную дорогу. Она представляла собой лишь петлявший след от двух шин и обочину, где автомобили могли разъехаться. Ханна вытерла со лба пот и бросила взгляд на лес, откуда пришла. Если мужчину не убили там, где они нашли его, если тело привезли сюда для захоронения, то здесь, где она стоит, плюс-минус несколько метров, должно оказаться примерное место парковки. Точно не зная, чего ищет, она медленно пошла вперед по дороге.

Следы крови? Упавший предмет? Может, отпечаток шин?

На последнее мало надежды. После недель без осадков дорога высохла и затвердела. Она прошла еще пару шагов вдоль канавы и внезапно остановилась, нагнувшись.

Обломки. Разноцветные.

Прозрачные белые, красные и желтые.

Она удержалась от порыва поднять их, но была достаточно уверена в том, что это обломки от автомобиля. От фар, габаритных огней и указателя поворота. Что говорило о повреждениях как спереди, так и сзади.

Значит, два автомобиля.

Ханна спустилась в канаву. Колени напомнили о себе, когда она присела на корточки у торчавшего со стороны леса камня. Темно-синий след на одной из граней. Эмаль с автомобиля. Невозможно определить, как давно она тут, но непосредственная близость к разбитому стеклу позволяла предполагать, что краска появилась тут в это же время.

Ханна встала и осмотрелась, как будто пустая дорога могла поведать о произошедшем что-то еще. Порыв ветра из леса принес отрывок разговора Гордона с полицейскими в Лулео. Она знала, что иногда торопится с выводами, но в данном случае была все-таки довольно уверена в себе.

Никто специально не приезжал сюда, чтобы избавиться от тела.

Столкнулись две машины, кто-то погиб и человек из другого автомобиля решил быстро избавиться от тела. Приволок его в лес, как смог, прикрыл, чтобы не видно было с дороги, и поехал дальше.

Ханна остановилась. Оба автомобиля исчезли.

Значит, во второй машине находилось минимум два человека. А может, и нет. Один человек мог сначала отогнать свою машину, потом вернуться и уехать на машине жертвы. Не очень правдоподобно, но вероятность такая есть – на местных пустынных дорогах можно часами оставаться никем не замеченным.

Ханна была вынуждена признать, что единственное, в чем она точно уверена – мужчина мертв, а кто-то, один или несколько, постарались сделать так, чтобы никто не нашел тело. И его, возможно, никто бы и не нашел, если бы кому-то не пришло в голову отравить двух волков в паре миль отсюда.

Катя ждала.

Она умела ждать.

Провела бльшую часть взросления, занимаясь именно этим. В ней отпечаталась идея, что терпение – это путь к успеху. Она знала, чтобы скоротать время, другие старались ни о чем не думать. Полностью очистить голову, уйти в себя.

Но не она. Ей слишком быстро становилось скучно.

Поэтому она бродила по незнакомой квартире. Две комнаты с кухней на седьмом этаже одиннадцатиэтажного дома на окраине Санкт-Петербурга. Она уже побывала в маленькой спальне, посидела на односпальной кровати с вязаным покрывалом и двумя диванными подушками, с любопытством поизучала немногочисленные предметы на тумбочке, которые дали ей понять, что в квартире живет верующая женщина, нуждающаяся в очках для чтения и на первый взгляд не имеющая активной половой жизни.

На комоде у окна – фото знакомого Кате мужчины.

Станислав Кузнецов.

Там, перед старинным настольным зеркалом, лежала косметика. Не задумываясь, она начала переставлять ее так, чтобы предметы располагались по размеру: отдельно круглые, отдельно четырехугольные, три помады – по цвету, от светлой к темной, и одновременно смотрела в окно на другие одиннадцатиэтажные дома, окружавшие двор, где не хватало деревьев и зелени, чтобы он стал привлекательным для кого-то кроме тех, кто чувствовал необходимость приводить детей на безликую, видавшую виды площадку в центре.

Нижнее белье, чулки, сорочки, шали и платки – в двух ящиках комода. Катя потратила несколько минут, складывая их и помещая в аккуратные стопки, прежде чем открыла шкаф.

Платья, блузы и юбки.

Не очень много всего. Она быстро перевесила вешалки, так чтобы разные предметы висели вместе, слева направо: блузы, юбки, платья. Взглянув напоследок на ничем не примечательные картины на темно-зеленых стенах, она покинула спальню и вошла в гостиную.

Трехместный диван, явно сделанный в 90-х, с покрытым пятнами журнальным столиком перед ним. Под столиком – ковер с длинным ворсом приглушенного зеленого цвета. Просиженное кресло. Все повернуто к телевизору на стене и книжному шкафу, загроможденному томами и с фотографиями в рамках, как она полагала, членов семьи или дальних родственников.

Катя наобум взяла альбом и села в кресло. По ее догадкам, снимки были сделаны в 70-х, поскольку мальчик, должно быть, Станислав, выглядел лет на шесть-семь. Он и его старшая сестра присутствовали на большинстве фотографий, иногда вместе с мужчиной, их отцом, как думала Катя. Она знала, что восемь лет назад он погиб в автокатастрофе. На одном из снимков он стоял в дверях домика где-то в деревне и щурился на солнце, закрывал глаза рукой и широко улыбался.

Внезапно у нее в голове всплыла фотография с мужчиной, которого она много лет звала отцом. Он тоже стоял в дверях, никакой улыбки и уж точно никакого солнца.

Она тут же подавила воспоминания, закрыла альбом, встала и поставила его обратно на полку, потом подошла к окну. Плотное движение на Афонской улице выдавал лишь отдаленный гул. Она сунула палец в один из горшков на подоконнике и пришла к выводу, что цветок нужно полить, а затем зашла в ванную. Серые непромокаемые обои и линолеум более светлого оттенка. Над раковиной шесть белых плиток кафеля в виде прямоугольника. Глубокая, но короткая чугунная ванна на причудливых железных лапках, с душевой занавеской с подобием ангелов по краям.

На мгновение она перенеслась в большой зал.

Двенадцать ванн в ряд, наполненных четырехградусной водой.

Она повернулась к шкафчику над раковиной. Прежде чем его открыть, она увидела свое отражение в зеркальной дверце. Черные, коротко постриженные волосы, выразительные брови над карими глазами, выделяющиеся скулы, прямой нос, полные губы. Как всегда без макияжа, если того не требовала работа. Она знала, что считается красивой, и это помогало ей, упрощало сближение. С мужчинами в особенности, но с годами она убедилась, что независимо от пола все более открыты и дружелюбны с красивыми людьми.

В шкафчике творился бардак. Она опустила крышку унитаза, начала вытаскивать предметы и класть их на нее. Пластыри, зубная паста, зубная нить, спрей для носа, дезодорант, крем, маникюрные ножницы, пилка для стоп, шпильки, клипсы, соль для ванны, бумажные платочки, рецептурные и нерецептурные лекарства. По-прежнему ничего, что бы указывало, что женщина, чей шкафчик Катя опустошала, хоть как-то сексуально активна. Однако, судя по одному из тюбиков, лежавших теперь на крышке унитаза, у нее есть или была грибковая инфекция в малом тазу.

Когда шкафчик опустел, Катя вытерла его влажной туалетной бумагой, а затем поставила все предметы назад в соответствии с системой, где они делились на четыре основных группы: лекарства, средства для тела, уход за волосами, прочее.

Удовлетворенная тем, как она провела эти двадцать минут, она вышла на небольшую кухню. Можно и перекусить, подумала она, и, открыв холодильник, достала масло, сыр, яйца и пиво. Пока на плите готовились яйца, Катя открыла светло-зеленые шкафчики в поисках хлеба, посуды и приборов. Найдя все, что искала, она накрыла маленький стоящий у окна стол. В плетеной корзине на полу лежала газета, для которой писал Кузнецов. Она вытащила ее и положила рядом с блюдцем из шкафчика. Когда яйца сварились, она сполоснула их холодной водой и поставила кастрюлю на подставку.

Она села и приступила к еде, одновременно читая газету. Ей пришла мысль, что не помешала бы музыка, и она начала осматриваться в поисках радио или чего-то похожего. Но ничего не нашла и, может, оно и к лучшему. Если бы на момент их возвращения из квартиры звучала музыка, то они могли бы что-то заподозрить. Но она не думала, что они вернутся раньше, чем через несколько часов.

Так что она ждала.

Она умела ждать.

Остаток дня пролетел незаметно.

Ханна вернулась на место обнаружения в тот же момент, как Гордон закончил разговор.

– Что сказали в Лулео?

– Отдел тяжких претуплений берет это на себя.

Вполне ожидаемо. Захороненное тело рассматривалось как жертва убийства, пока не доказано обратное, а убийствами занимались в Лулео.

– Кто там?

– Эриксон.

Эриксон через латинскую букву Х. Александр, но все зовут его «Экс». Ханна знала его. Знала и испытывала симпатию. За годы ее службы он был главным следователем и во многих других делах. В последний раз, когда они выловили тело около реки Кукколафорсен прошлой весной.

Она рассказала о своей находке на дороге, что с высокой вероятностью тут замешаны два автомобиля, один из которых – синий. Гордон слушал и кивал, а потом попросил ее забрать машину из Витваттнета.

– И его забери, – сказал он, кивнув на Йенса, который сейчас был лишним и стоял без дела около выкорчеванного дерева поодаль.

– Обязательно?

– Да.

– Идите сюда, – махнула она, и они ушли тем же путем, каким пришли, пока Гордон начал обзванивать остальных, чтобы они прекратили поиски и вернулись.

Сорок пять минут спустя Ханна припарковалась ближе, но все-таки не вплотную к месту обнаружения. Йенса она оставила в машине, пока вместе с Гордоном оцепляла дорогу и территорию вокруг захоронения в лесу. Криминалисты точно будут добираться еще час, вероятно, даже больше – бремя маленького местечка, когда основные ресурсы сосредоточены в пятнадцати милях отсюда, – так что Гордон попросил ее отвезти Йенса обратно и прихватить что-нибудь поесть.

По дороге к машине она вдруг почувствовала, как горит лицо и шея, как жар расползается по телу, на коже открываются все поры, и начинает лить пот. Не глядя в зеркало, она знала, что лицо у нее ярко-красное и блестит от пота, а когда садилась рядом с Йенсом и заводила машину, установила кондиционер на минимум, удержавшись от порыва опустить стекло.

Второй раз за сегодня.

Уже достаточно скверно, когда они случаются раз-другой в неделю, неужели так теперь будет всегда? Как будто у нее пара тренировок в день, но без положительного эффекта. Она только становится насквозь мокрой, с лицом как помидор.

– Можно сделать теплее? – спросил Йенс, когда они проехали пару километров.

– Нет, нельзя.

– Холодновато.

– Когда ваше тело будет ежедневно над вами измываться, тогда и будете менять температуру в машине, окей?

Йенс кивнул в полном непонимании и попытался поговорить с ней о событиях последних часов, но ее односложное бурчание в ответ еще меньше способствовало разговору, чем по дороге сюда, так что он умолк. Только когда они завернули на парковку перед полицейским участком и он вышел из машины, снова заговорил.

– Сообщите потом, как идет дело?

– Зачем это?

– Мне просто любопытно, чувствую свою причастность.

– Без проблем, – соврала Ханна, чтобы быстро закончить разговор. – У Моргана есть ваши контакты, будем держать вас в курсе. Хорошей дороги!

Она помахала ему, радуясь, что видит его в последний раз, и поехала в супермаркет Coop. Ей на самом деле больше нравился Ica Maxi, но Coop был ближе. Она подошла к полке с готовой едой, чтобы выбрать что-нибудь на ужин. Гордон хотел что-нибудь полезное. Она взяла салат с креветками. Все, чего ей на самом деле хотелось, нужно греть в микроволновке, поэтому она выбрала ролл с курицей. В финальный список покупок вошел зерновой мини-багет для Гордона, две бутылки колы и пачка чипсов начос.

Когда она вернулась, у оцепления уже припарковались другие машины. Приехали криминалисты, Гордон сообщил им всю имеющуюся информацию, прибывший с ними врач констатировал смерть, и теперь они делали свою работу. Почувствовав себя лишними в данной ситуации, Гордон с Ханной присели поесть на камень за оцеплением и смотрели, как работают коллеги, они почти не разговаривали. В теле ощущалось спокойствие. Солнце по-прежнему высоко стояло в небе, в теплом воздухе жужжали насекомые, то и дело доносились обрывки негромкого диалога работавших в оцеплении мужчин.

Когда они доели, Ханна предложила самой поехать назад и приступить к бумажной работе – здесь на месте вполне хватит одного человека. Гордон может вернуться с кем-нибудь из криминалистов.

Через два с половиной часа он постучал к ней в дверь, как раз когда она закрывала файл, с которым работала.

– Ты еще здесь, – констатировал он и опустился на единственный стул для посетителей.

– Как раз собиралась идти. Ты только что приехал?

– Да, они прочесали пол-леса.

– Нам известно, кто это был?

Гордон покачал головой и подавил зевоту, прикрыв рот рукой.

– Ни удостоверения личности, ничего.

– Как поступим? Выйдем на улицу с фотографией?

– Обсудим это завтра, мы с Эксом.

Гордон снова поднялся, будто сидя чувствовал, как на самом деле устал. Ханна вышла из системы, тоже встала и они вместе пошли по коридору.

– Во всяком случае предварительная причина смерти – перелом шеи.

– Давно он там лежит?

– Сложно сказать точно. Едой для волков он стал неделю назад, значит, тогда уже там лежал.

Они подошли к концу коридора. Кабинет Гордона находился прямо у двери на лестницу.

– До завтра, – сказал он, кивком показывая, что собирается остаться. К своему удивлению, Ханна заметила, что ждала от него вопроса, не хочет ли она подождать его, составить компанию по дороге домой. Она даже на это надеялась.

Раздражает, на нее это не похоже.

– До завтра, – сказала она, толкнула дверь и удалилась вниз по лестнице.

Минуту спустя она вышла из застекленного холла и сделала глубокий вдох, пока за ней закрывалась дверь.

Светло как днем. Спокойно как ночью.

Редкие машины на трассе E4, но не так много и часто, чтобы не слышно было реки и чирикания птиц внизу с дорожки у берега, когда она направилась в сторону дома. Ей вдруг пришло в голову, что она целый день не разговаривала с Томасом, не рассказала, что случилось, почему она так задержалась. С другой стороны, он тоже не позвонил ей и не спросил. Теперь поздно. Он уже лег спать.

Она пошла дальше, отдаляясь от улицы Страндгатан, повернула на улицу Пакхюсгатан, мимо Городской библиотеки. Когда дети были маленькими, Томас бывал там часто, она – иногда. Прошло несколько лет с тех пор, как она брала библиотечную книгу. Или вообще читала, сказать прямо. Она свернула налево на Стургатан, обычно и так не самую оживленную улицу на свете, но в понедельник в полночь Ханна оказалась тут одна. Прошла мимо большого желтого деревянного дома, в котором находится общество Odd Fellow, и подошла к торговым строениям. Проходя мимо закрытой кондитерской, она осознала, что голодна. После ролла с курицей и начос прошло уже много часов. На следующем перекрестке она остановилась. Здесь она обычно поворачивала на улицу Щепмансгатан, мимо площади, Городского отеля, водонапорной башни и дальше домой. Но что-то грызло изнутри.

ДТП, виновники которого скрылись. Замешаны два автомобиля.

Она почти не надеялась, что он там будет, но она ничего не потеряет, если пройдет мимо. Глянет одним глазком. Снаружи, во дворе, обычно стоит много разных машин.

Она продолжила идти вперед, мимо двух банков и торгового дома Хермансонов, большого грязно-голубого деревянного сооружения, стоявшего здесь с 1832 года и своим главным зданием и двенадцатью магазинами занимавшего целый квартал. Торговые строения сменились обыкновенными безликими трехэтажными жилыми домами из кирпича, которые могли быть построены в каком угодно городе, они делали его неузнаваемым, несмотря на то, что то и дело встречающиеся старинные деревянные дома изо всех сил старались напоминать об идиллическом прошлом улицы Стургатан. Ханна свернула направо на Фабриксгатан и заглянула во двор в глубине за первым низким красным домом.

Похоже, попытка оказалась успешной. В мастерской горел свет. Она внимательно посмотрела на припаркованные снаружи автомобили, прежде чем открыть маленькую железную дверь около широких и грязных ворот в гараж, вывеска на которых сообщала о том, что по будням мастерская закрывается в 19 часов.

Внутри пахло машинами, маслом и выхлопными газами, первые ноты «К Элизе» возвестили о том, что кто-то зашел в помещение, и на мгновение заглушили музыку 80-х, доносившуюся из радио. Четыре машины стояли в холле мастерской. Темно-синей среди них не оказалось.

– Что вы тут делаете?

УВ вылез из смотровой ямы, вытер руки тряпкой, но не выказал намерения подойти и поздороваться за руку. Не из-за грязных рук. Когда-то они уже встречались. Много раз. Еще несколько лет назад в нижней части шкалы наказаний оставалось не так много преступлений, в которых не был бы замешан УВ.

Кражи, грабежи, хранение краденого имущества, торговля запрещенным товаром.

Ходили слухи, что его называли, или он сам представлялся, как УВ, поскольку был представителем криминального мира[3] в Хапаранде. Если это правда, то Ханна находила это до смешного высокомерным.

Пять лет назад его арестовали в совместной с финнами операции. Он получил три года тюрьмы за контрабанду наркотиков – 1500 таблеток Субутекса из Франции.

В те времена в Финляндии рынок был гораздо крупнее, но все изменилось. В Хапаранде и во всей провинции Норрботтен выросла своя клиентура. Состояла она в основном из молодых мужчин – вроде тех, с кем Ханна общалась утром. Их было много, слишком много – без ориентиров, без планов, без работы. В Хапаранде – самая высокая безработица в провинции. Выше некуда. Часть порочного круга. Государственная статистика успеваемости в девятом классе средней школы говорила сама за себя. Девочки значительно сильнее, мальчики сильно отстают. Та же ситуация с уровнем знаний во всех предметах. Мальчики показывают результаты сильно ниже средних значений по стране и еще сильнее отстают от девочек. Парни просто-напросто не видели смысла в учебе. Плелись позади. Оставались здесь, в то время как молодые женщины уезжали для продолжения образования. Хапаранда – далеко не единственный из маленьких городов, где имеет место такая тенденция, но проблем от этого меньше не становится.

Когда два года спустя УВ вышел из тюрьмы, он стал отцом, полностью покинул криминальный мир, возглавил автомастерскую, где теперь оставался за полночь.

– Вы работаете допоздна, – констатировала Ханна, ступая по мастерской. УВ прислонился к одному из автомобилей, скрестил руки на груди и стал следить за ней взглядом.

– Что вы хотите? – устало спросил он.

– За последнюю неделю у вас тут не появлялась какая-нибудь машина после столкновения? – поинтересовалась Ханна и обернулась, чтобы посмотреть на его реакцию. Лучше сразу перейти к сути.

– Нет.

Ханна потеряла нить мысли. Из колонок доносились первые едва знакомые ноты саундтрека к фильму Fame. Барабаны и ворчание синтезатора. Она сделала глубокий вдох.

– Можно выключить радио?

– Зачем?

– Можете просто его выключить? Пожалуйста.

Тон не предполагал возражений или вопросов. УВ пожал плечами и ушел выполнять указание. Ханна на секунду прикрыла глаза, раздраженная тем, что не может это контролировать, что все еще так легко разрушить заботливо выстроенные ею стены. Вокруг всего связанного с мамой и не в последнюю очередь вокруг Элин…

– Довольны теперь? – прервал ее размышления УВ.

– Да, спасибо!

Она быстро пришла в себя, теперь стало тихо, она привычно с успехом подавила нежелательные мысли и вернулась к делу.

– Так ни одной машины после столкновения?

– Нет.

– Темно-синей.

– Нет, – ответил УВ, помотав головой. – Не темно-синей и никакой другой. Никаких повреждений после столкновения.

– Точно?

– Абсолютно.

Она оставалась на месте, осматриваясь, размышляя, можно ли как-то проверить его слова, и пришла к выводу, что нельзя, по крайней мере, сейчас.

– Сообщите, если такая у вас появится. – Она подошла к нему и протянула визитку. Он даже не протянул руки.

– Я знаю, где вас искать.

Она продолжала смотреть ему в глаза, пока убирала в карман визитку, а потом повернулась и пошла к двери.

– Передайте привет Томпе! – услышала она, когда уже взялась за дверную ручку. Она замерла. Никто не называл ее мужа «Томпа». Как близко они на самом деле знакомы с УВ? Что он хочет ей сказать этой короткой прощальной фразой? Помимо явной демонстрации того, что знает ее и за кем она замужем. Она решила не заниматься интерпретацией и распахнула дверь. «К Элизе» провожала ее, когда она покидала мастерскую и направлялась домой.

УВ дождался, пока дверь закроется, и удостоверился, что Ханна не войдет снова, прежде чем дать волю раздражению и беспокойству. С тех пор, как он отмотал срок, они оставили его в покое. Важно, чтобы так продолжалось и дальше, чтобы все знали, что он завязал и теперь ведет благопристойную жизнь среднестатистического шведа. Он не хотел, чтобы у него тут разгуливала легавая. Не мог себе позволить.

Прицепятся ли они к тому, что он так поздно был на работе?

Начнут следить? Опять в чем-то подозревать?

Его бы не было в мастерской в такое время, если бы не необходимость, если бы страховая не выдала «новое заключение».

Ничего не изменилось.

Ловиса не могла держать голову, разговаривать, смеяться, она почти ничего не видела, питалась через зонд и страдала эпилептическими припадками, иногда по несколько раз за день. В четыре года она во многих отношениях была менее развита, чем новорожденная, и все равно им сократили часы ухода. Они со Стиной оспаривали решение и ругались с муниципалитетом, со всеми, но бесполезно, поэтому им пришлось искать выход. Заниматься делами посменно – кто-то один всегда дома с Ловисой, сутки напролет.

Ничего не получилось.

Стина заболела, с полставки ушла на частичную занятость, а потом вообще на больничный. Он пытался работать столько, сколько мог, но они еле волочили ноги, так что при необходимости платили за услуги помощника.

Что случалось часто. И стоило дорого.

Дела в мастерской шли хорошо, но денег нужно было больше, чем можно заработать на ремонте, замене шин и масла. Поэтому когда они оказались совсем на мели, он связался со своими старыми знакомыми из Финляндии и возобновил деятельность.

В меньшем объеме. Больше никаких наркотиков.

Сейчас дополнительный доход шел в основном от автомобилей, таких как этот «Мерседес» седан S-класса, который он ремонтировал, когда пришла полицейская. Разбитый в США зимой, выкупленный страховой компанией, проданный и отправленный в Европу. Пока все совершенно легально. УВ приводил такие машины в порядок, чаще всего с помощью ворованных запчастей, и выводил на шведский или финский рынок. Продавал их как подержанные, то есть с соответствующими недостатками. Никто не узнает, что машина была металлоломом во Флориде несколько месяцев назад. Большие деньги это не приносило, но было не лишним.

Потом зашла она, легавая. Спросила о повреждениях при столкновении.

Он решил подождать еще день, посмотреть, как будут развиваться события. Какой-то информацией он обладал, но не знал, что с ней сейчас делать. Единственное, в чем он уверен, – нельзя снова загреметь в тюрьму. Стина и Ловиса без него не справятся.

Обнаженная, она вылезла из кровати и направилась в ванную. Она знала, что он смотрит на нее. Они занимались сексом. Она была хороша в постели, научилась этому так же основательно, как и всему остальному. Он оказался лучше, чем она ожидала.

Катя положила на него глаз в баре отеля. Бизнесмен, иностранец. Возраст около сорока пяти лет, незамысловатая внешность – карие глаза, аккуратно подстриженные темные волосы, трехдневная щетина, странный пиджак поверх светло-голубой расстегнутой у ворота рубашки, он более-менее следил за собой. Сидел один с компьютером. Прежде чем подойти, она быстро оценила, нет ли кольца. Ее не волновало, изменяет ли он кому-то, но всегда проще, когда не нужно принимать такое решение. В худшем случае они бы передумали поздно вечером, а ей не хотелось тратить на него время, если окажется, что он не собирается с ней спать. Она подошла и по-английски спросила, свободно ли место напротив, представилась Надей.

Его звали Симон. Симон Нур.

Как оказалось, из Мюнхена.

– Я немного говорю по-немецки, – сказала она с сильным русским акцентом, в котором не было необходимости. По-немецки она говорила бегло и без акцента. И на еще пяти языках, а объясниться могла еще на шести или семи. С наигранной радостью от возможности потренироваться она продолжила говорить по-немецки, сделала пару простых ошибок, над которыми он посмеялся и исправил ее. Она спросила, можно ли его чем-то угостить, но он угостил ее сам.

– Бокал белого вина, пожалуйста.

Он взял пиво. Они чокнулись над его захлопнутым ноутбуком. Она оживленно улыбалась и непринужденно продолжала диалог. Очевидно, он считал себя совсем не парой ей по внешности, и искренняя радость от ее присутствия выдавала, что он не верит своей удаче. Все-таки или скорее как раз поэтому он колебался, когда пару часов спустя она предложила ему где-нибудь уединиться.

– Я не проститутка, – сказала она. Он покраснел и, запинаясь, уверил ее, что у него и мысли такой не было. Он лгал. На западе было общим местом считать, что когда молодые привлекательные женщины подходят к внешне представительным бизнесменам в отеле в Петербурге, то тут замешана проституция. Иногда и шантаж. Она знала, что некоторые работодатели предупреждают об этом своих работников. Так что теперь он сомневался. Раздумывал. Они только что встретились, так что утверждение, что он ей нравится или у нее есть еще какие-то к нему чувства, покажется странным и подозрительным, но если она хочет получить желаемое, нужно, чтобы он не боялся, что ему подмешают снотворное, ограбят или что похуже.

Она сделала ставку на правду. Вернее на один из ее вариантов.

Наклонилась вперед, понизила голос и перешла на английский.

– Я сегодня закончила большую работу, – сказала она, глядя ему в глаза. – Я не местная, завтра уезжаю домой, хочу сегодня расслабиться и люблю секс. – Она продолжала смотреть ему в глаза открытым взглядом.

Перебор? Слишком прямолинейно?

Как оказалось, нет. Симон Нур лишь кивнул и не смог сдержать улыбку, рассказывая, что его комната находится на четвертом этаже.

Катя вернулась из ванной. Симон оставался лежать на двуспальной кровати и продолжал смотреть на Катю так, что его взгляд, даже если он сам это не осознавал, демонстрировал, что он все еще пытался понять, как ему могло так повезти оказаться с ней в одном номере. Она была не против.

– Можно я включу телевизор? – спросила она на ломаном немецком и взяла пульт с маленького письменного стола.

– Ты хочешь сейчас смотреть телевизор? – спросил он, взглянув на часы.

– Хочешь поспать? – поинтересовалась она, специально неверно просклоняв один из глаголов, выражением лица показывая, что в таком случае не будет мешать ему просмотром телевизора.

– Нет, нет, можем посмотреть.

Она снова легла рядом с ним. Взбила подушку за спиной. В одной руке – пульт, другую руку она положила ему на живот. Почувствовала, как от прикосновений у него напрягаются мышцы. Она закинула одну ногу на него, внешней стороной бедра касаясь члена, и начала переключать каналы, пока не нашла какой-то с новостями.

Большая спасательная операция у частично разрушенного жилого комплекса. Одна сторона рухнула полностью, как будто на нее наступил великан, сравняв с землей, но оставив одиннадцать этажей другой половины дома нетронутыми. Спасатели пытаются найти выживших среди обломков. Диктор вместе с бегущей строкой внизу экрана сообщали одно и то же. Теперь подтвердилось, что журналист Станислав Кузнецов вместе с коллегой, Галиной Соколовой, погибли в результате взрыва газа, уничтожившего значительную часть жилого дома на Афонской улице.

– Что случилось? – поинтересовался Симон, кивнув на телевизор, где речь и текст транслировались на русском.

– Взрыв газа. Очень известный, талантливый критик Кремля, журналист погиб вместе с любовницей, когда они трахались в квартире его матери.

– Они так и сказали? – удивился Симон. – Что он изменял.

– Нет, я просто знаю.

На ее мобильный на тумбочке пришло звуковое уведомление. Она взяла его и посмотрела на экран. Оплата прошла. Она позволила себе слегка улыбнуться.

– Хорошие новости?

– Да.

Она положила телефон на место, взяла пульт, выключила звук у телевизора и ее рука скользнула с его живота вниз.

Постепенно она снова возвращается к жизни.

Хапаранда.

Когда в безоблачном небе поднимается солнце, то становится до боли очевидно, что она – стареющая примадонна. Она нуждается в помощи, заботе, неравнодушии, а кое-где в чем-то таком простом и понятном как краска, новая обшивка или черепица, чтобы скрыть изъяны, недвусмысленно демонстрирующие, что местами она больше не пышет той жизненной силой и верой в будущее, которыми когда-то обладала.

Тоскует ли она по утерянному величию? Конечно.

Когда-то она не просто чувствовала себя абсолютным центром мира. Она им являлась. Настоящая метрополия далеко на севере. Отовсюду приезжали шпионы, контрабандисты, революционеры, проститутки, дельцы и художники. В номерах «Городского отеля» обсуждалась большая политика, заключались деловые соглашения и решались человеческие судьбы.

В апреле 1917 года по дороге из эмиграции в Швейцарии у нее останавливался Ленин. Сани с лошадьми перевезли его по льду в Торнео и дальше в сторону Петрограда, Октября и поворота в мировой истории. Что человек об этом думает, зависит от того, кто он – она не дает оценок, просто констатирует. Что когда-то все, казалось, знали ее, знали, где она, и хотели в нее попасть.

Солнце поднимается выше, гонит прочь старые и новые тени.

Греет землю на кладбище, где Вальборг Карлссон в утренних лучах возлагает свежие цветы на последнем пристанище мужа. Скучает по нему. Целыми днями. Она рано встает, особенно летом, ходит на кладбище каждый день. Так продолжается последние девять лет – в неведении, что сиделка в доме престарелых, где жил ее муж, убила его инъекцией инсулина.

Небольшая квартира уже нагрелась и в ней пахнет спертым воздухом и мусором – здесь полностью одетый спит в кровати Йонатан «Йонте» Лундин, в поту, но с намеком на улыбку на лице. Пройдет еще несколько часов, прежде чем он проснется, и отчаянная охота за наркотиками начнется вновь. К тому моменту он забудет, что ему снилось, не будет помнить трудноуловимое чувство свободы и счастья, которое, бодрствуя, он не испытывал много лет.

В доме на улице Клевервэген Йенни и Тобиас Вальгрен нежно и сладостно занимаются сексом. Они поженились в церкви Хапаранды всего две недели назад. Тобиас обещал сам себе, что будет верным после свадьбы, каковым он не был в течение четырех лет их отношений и двух лет после помолвки. Пока слово он держит. Они занимаются любовью без защиты и Тобиас с протяжным стоном кончает в подушку. Один из его сперматозоидов оплодотворит яйцеклетку Йенни и она забеременеет ребенком, о котором через 23 года будут знать все, не только в Хапаранде, но и во всей Швеции.

Стина Лаурин стоит в дверях в спальню дочери. Сейчас Ловиса спокойно спит, но ночью у нее был приступ. Сегодня ночью дежурила Стина, но Деннис проснулся и помог ей. Несмотря на то, что работал допоздна. У него был такой уставший вид, когда сегодня рано утром он уходил в мастерскую, но деньги им сейчас нужны больше, чем ему сон. В последнее время она часто думает, сколько они еще выдержат, она боится потерять его, у нее не получается подавить самое запретное чувство. Мысль о том, что она не любит свою дочь, что их жизнь была бы лучше без нее. И она ненавидит саму себя.

В одном из невысоких маленьких светло-зеленых таунхаусов на улице Корнвэген Криста Раивио, нарезая на завтрак хлеб сыну, размышляет, как объяснить коллегам синяки и распухший глаз. Так же как она часто лелеет мысль, каково это будет, почувствовать, как острый нож входит в грудь ее мужа-насильника. Пройдет еще три года, прежде чем она это узнает.

Сандра Франссон уходит на работу и оставляет Кеннета спящим на втором этаже дома. Она уже с нетерпением ждет времени обеда, когда поедет в торговый центр «Райялла» в Торнео в нескольких сотнях метров на другом берегу реки, по другую сторону границы, и купит ту самую, такую желанную вазу. Шестьдесят евро лежат в переднем кармане брюк. Она понимает, что лучше не стит, но хочет ебя побаловать. Она этого заслуживает. Так же, как и многие другие жители Хапаранды, она смотрит вверх на ясно-голубое небо и убеждается, что сегодня снова будет хороший день.

Она не знает, никто не знает, что на востоке начинают подниматься темные тучи.

Не успев повернуться, Ханна уже знала, что другая половина кровати окажется пустой. Теперь так было всегда. И по выходным тоже. Томас рано уходил спать, иногда уже около девяти. Спал крепко, на боку, повернувшись к ней спиной, когда она ложилась много часов спустя. Иногда она слышала, но чаще всего нет, как около пяти звонит его будильник. В это время года она даже не знала, ставил ли он его каждое утро. Он просыпался все равно.

Другой суточный ритм.

Он всегда был жаворонком, тренировался, принимал душ и, прежде чем уехать на работу, следил, чтобы дети вовремя встали в школу и взяли с собой все необходимое. Она сама любила часы одиночества, когда вечер перетекает в ночь, когда дети спят, а в доме – тихо. Часы для себя.

Но они успевали видеться, разговаривали.

Вчера они не общались целый день.

Ханна встала и натянула на себя джинсы и кофту, вышла на кухню, автоматически взглянула на кухонный стол, где она и не ожидала увидеть никакой записки, а потом открыла один из шкафов, достала кофе и начала заправлять кофеварку. В ожидании пока стечет кофе, она пробежала глазами первую страницу утренней газеты, которую все еще выписывал Томас. Ни слова о мужчине, которого они вчера нашли в лесу. Нет смысла листать дальше – если бы они об этом узнали, это был бы самый главный и наверняка единственный заголовок. Она взяла телефон, набрала номер и зажала трубку плечом, пока открывала холодильник. Томас ответил после второго гудка.

– Привет, что делаешь? – начала она.

– Работаю или, вернее, сижу на работе, тут довольно спокойно.