Сценарии судьбы Тонечки Морозовой Устинова Татьяна
– И угрозы, – согласился Герман с удовольствием. – Подождите, будет еще подкуп.
– А как же производство? – перебил режиссер. – Сроки?! Пожалейте вы нас, Александр Наумович!
– Саша, – поправил Герман. – Я так решил как раз потому, что всех пожалел. Вас, Эдик, в первую очередь. Потом актеров. Снимать и играть такую… мутотень, должно быть, трудно.
– Мы привыкли, – заметил режиссер.
– Еще я пожалел себя. Мне абсолютно понятно, что никаких рейтингов канал не получит с таким сценарием. А у меня тоже бюджет и сроки!.. Тонечка, что вы смотрите на меня, как лишенец на управдома? Я предлагаю следующее. Тонечка, вы поправите диалоги. Секунду, дайте мне договорить! – И крепкой рукой он взял ее за запястье. – Это в первую очередь. Там, где сочтете нужным, поправите сюжет. Такие правки много времени не займут. Эдуард, вы проводите кастинг, утверждаете артистов, все, как предполагалось. Ну, с чем-нибудь мы потянем, сколько сможем! Допустим, я долго буду отсматривать главных героев. Группу распускать не станем, в производство пойдем по мере готовности текста.
– Елки-моталки, – простонал Эдуард. – Вот влипли!..
– Ни штрафовать за простой, ни требовать соблюдения утвержденного графика с вас никто не будет. Попробуем немного… поднять планку, вы согласны?
Эдик нахлобучил свою кепку на коленку и с досадой дернул ее, многострадальную, за козырек.
– Да мы-то согласны, Александр Наумович! Мы давно согласны, только все это не вовремя. Ну, что вам наш проект, а? У вас таких два десятка! А мы уж готовы, а тут такое! Мы ж не авторское кино снимаем!
– До авторского кино нам как до Китая на велосипеде, – перебил Герман. – Зрителей оно не интересует, меня тоже не слишком. Поэтому авторское кино мы снимать не будем, просто попробуем снять получше, чем обычно. Считайте, что у меня такая придурь.
– Придурь, – повторил режиссер тоскливо.
Тонечке стало его жалко:
– Да вы не отчаивайтесь раньше времени, Эдуард, – сказала она. – Может, и не понадобится ничего переделывать.
– Это в том смысле, что придурь завтра пройдет? – уточнил Герман, и Тонечка ничего не ответила.
Он угадал. Конечно, пройдет!
– Все в производстве, – продолжал Эдуард, – лето впереди, самое хлебное время! Говорят, Филиппов тоже запустился! А я в простоях погрязну.
– Филиппов виски трескает, как чай, – сказал Герман и поморщился от воспоминания. – И орет на всю телекомпанию!..
– Из-за Светы? – спросил режиссер Эдуард. – Жалко девчонку, хорошая девчонка Светка!
– Вы не знаете ее родственников? – спросила Тонечка быстро. – Дольчиковой?
– Нет, откуда! Василия жену – эту знаю. Деловая баба, слов нет! Он за ней как за каменной стеной жил. Она то ли юрист, то ли адвокатша, и красивая! А Васька вечно у нее под носом со всеми подряд крутит!
– Он женат? – удивилась Тонечка, и Эдик засмеялся.
– А как же! В Москве все женатые, только в экспедициях разведенные!
– А как зовут жену?
– Зоя, – ответил почему-то Герман. – Какая вам разница, Тонечка.
Как это какая, подумала Тонечка стремительно. Выходит, пьяный Филиппов убивался по своей молодой возлюбленной, а собирался звонить жене, чтобы она «все уладила»? Как хотите, а это странно.
И спросила вслух:
– Эдик, вы не знаете, у Василия есть недоброжелатели? Только такие, настоящие? Чтоб с угрозами звонить, например?
– Да у нас тут все друг другу недоброжелатели, особенно когда один в производстве, а второй лапу сосет, вы не в курсе? Вы ж наша! А Васька что? Как все. Может, конечно, бабы ему и грозят карой небесной, когда он их бросает, этого сказать не могу, а так…
– Он прямо герой-любовник, да? – уточнила Тонечка, вспоминая пьяненького Василия, его слезы, сопли, вопли. – Орел-мужчина?
– Орел, – сказал Герман. – Давайте в павильон вернемся, у нас все же работа.
Гори она огнем, от души добавила про себя сценаристка.
Провались все пропадом, подумал режиссер.
Получится хороший фильм, решил продюсер.
– У нас что-то случилось, – выпалила Тонечка.
– У нас все в порядке.
– Господи, что могло случиться? С мамой?!
Герман сбоку посмотрел на нее. Она вдруг дернула ручку автомобильной двери и чуть не вывалилась на ходу. Он надавил на тормоз.
– Тонечка, черт вас побери!
Машина встала. Тонечка выскочила и помчалась со всех ног, изо всех сил. Герман приткнулся позади черной представительской «Ауди», перегородившей ворота и хлипкую калитку, посидел, подумал и зашел на участок.
Дом с высоким крылечком и пристроенной терраской был как из старого кино, герои которого то и дело восклицали: «А теперь на дачу! Поедем на дачу!» Отмытые после зимы окна сияли на закатном солнце, дикий виноград, обвивший сосну и крышу терраски, еще не взялся зеленеть, но чувствовалось, что вот-вот. Рамы старинные, с частым переплетом, ухоженные, недавно выкрашенные, да и вообще дом, как Тонечка, производил впечатление… веселья и жизнерадостности. Видно было, что его любят и ухаживают за ним.
На крыльце, на особой циновке стояли чистые резиновые сапоги, на перилах в детской лейке с желтым цветком на боку – первые нарциссы, целая охапка.
Герман постучал в переплет двери и заглянул:
– Можно?
Ему показалось, что в комнате уйма людей и все одновременно и очень громко говорят. Девчонка с хвостом на голове оглянулась, скользнула по нему взглядом и опять заговорила, громко и сердито.
Герман помялся в дверях и зашел.
– Ну и что?! – запальчиво говорила девчонка – С кем не бывает! Она что, виновата?! А Даня нас провожал!..
– Я провожал, – соглашался высоченный, худой, очень симпатичный парень. – Пап, я же тебе позвонил!..
– Да мало ли что ты позвонил, – рокотал седовласый дядька, очень похожий на парня. – Почему я должен гоняться за тобой по всей области?!
– Мама, что тут происходит?! – это Тонечкин возглас.
Ухоженная моложавая дама махнула рукой:
– Приехала Настя, с ней мальчик и девочка. А девочка-то куда теперь подевалась, господи?
– Я здесь! – из-за этажерки выглянул еще один персонаж, с растрепанными волосами и грязной мордахой. – У меня все украли, все-о-о! Ничего не осталось, ничего-о-о!..
И персонаж заревел, размазывая грязь по лицу.
Человек в синем костюме, единственный, кто не орал и не совался в дискуссионный круг, поправил в ухе витой провод, внимательно взглянул на Германа и подошел к седовласому.
– Андрей Данилович, поедем?..
Дядька не обратил на него никакого внимания.
– Данила, объясни нам толком, что происходит!
– Да! – это вновь Тонечка воскликнула. – Объясни!..
– Так я же объяснил! – удивился парень.
– Вот что, – решительно вмешалась старшая дама. – Объявляю перерыв! Как хозяйка дома. Всем замолчать.
Странное дело, но все и вправду замолчали и уставились на нее.
Дама скомандовала:
– Настя, отведи подружку умыться, немедленно. Она чумазая. Мальчик, присядь вот сюда. Вы кто?..
– Я?! – удивился дядька, и лицо у него неожиданно повеселело. – Я папа мальчика, а что?
– Присядьте рядом. А вы?..
– Это моя охрана. Вадим, вернись в машину.
Человек в костюме тут же и без всяких возражений прошел на крыльцо и плотно прикрыл за собой дверь.
– Господи, еще кто-то, – удивилась дама, заметив Александра Наумовича. – А вы откуда?
– С «Мосфильма», – почему-то стушевался Герман. Тут его заметила Тонечка и округлила и без того круглые глаза.
– Вы не уехали?!
Он пожал плечами:
– Как видите.
– Мама, это Александр Герман, продюсер, мы… вместе работаем. А это моя мама, Марина Тимофеевна.
Дама слегка кивнула, словно разрешая ему к ним присоединиться. К такому обхождению Герман не привык, ему было странно.
– У вас на лице написан вопрос «как я сюда попал?», – заметила Тонечка.
– Как я сюда попал?..
– Кто будет чай, а кто кофе? – продолжала командовать парадом Марина Тимофеевна. – Я думаю, детям нужно подать обед.
– Детям нужно по задницам, – неожиданно вмешался дядька, – а не обед.
– Пап, я же тебе позвонил!..
– И что толку?!
И когда он сказал про толк, Герман его узнал.
Ну, конечно. Генерал, большой начальник, правовые вопросы или что-то подобное. В программе «Время» иногда разъясняет суть того или сего. Во всех репортажах стоит по правую руку от самого.
Герман прищурился.
…Быть такого не может. Тот самый Липницкий?! Сидит сейчас за круглым столом, покрытым скатертью с вышивками и фестонами, в доме сценаристки Антонины Морозовой?!..
– Что здесь происходит? – спросил он, сердясь на себя. Он сердился, когда чего-нибудь не понимал, а пребывание в доме сценаристки того самого Липницкого было решительно непонятным, и объяснить с ходу не получалось. – Тонечка?
– Да мы уже сто раз рассказали! – закричала откуда-то сверху одна из девиц. – Двести раз! Миллион!..
– Я буду чай, – сказал Липницкий-старший. – Если есть молоко, с молоком.
– Я тоже чай, – подхватил Даня. – Только я бы еще поел, если дадут.
Папа мальчика взглянул на сына с интересом.
Продюсер еще немного помедлил, а потом все же решился и протянул Липницкому руку:
– Герман Александр Наумович.
– Липницкий Андрей Данилович.
– Я испугалась вашей машины, – призналась Тонечка, ловко и быстро расставляя тарелки на скатерти с вышивками и фестонами. – Мы подъехали, а у ворот такая… странная машина! Я подумала, что-то случилось.
– Я приехал за сыном, – сказал Липницкий. – Мы не очень поняли, где он и с кем.
– Пап, я же тебе сказал, где и с кем!..
– Ты сказал, что поехал провожать каких-то девиц!
– Не каких-то, а нас! – опять закричали сверху, и по лестнице скатилась та самая очень сердитая и очень молодая девушка с хвостом на макушке.
– Моя дочь Настя, – представила Тонечка. – Только, пожалуйста, не шуми! Садись обедать.
– Я не хочу обедать! – Девушка топнула ногой. – У человека все украли! Все!.. Он что, теперь должен пропасть, да? Потому что он бесправный и документов у него нету?!
– Человек сейчас получит обед и не пропадет, – отчеканила Марина Тимофеевна. – К столу, Настя. И зови человека!
– Я здесь.
Герман наблюдал за Липницким, а Липницкий наблюдал за происходящим, очень внимательно.
…Как-то все… странно. Неправдоподобно. Не годится для сценария!
– Солянка и пироги с капустой, – Марина Тимофеевна водрузила подле своего места громадную серебряную супницу. – Мальчик, давай свою тарелку.
Воинственная Тонечкина дочь немного помедлила возле стола, словно принимая какое-то решение, а потом плюхнулась на стул рядом с зареванной подружкой. Марина Тимофеевна мельком взглянула на них, и лицо у нее тоже повеселело, как у Липницкого насколько минут назад. Герман все замечал.
От огненной солянки шел такой дух, что девицы синхронно проглотили голодную слюну и взялись за ложки. Даня вовсю хлебал и время от времени словно похрюкивал от наслаждения.
– Налейте тогда и мне тоже, – попросил его отец, развеселившись окончательно. – Что ты глаза закатываешь, Данька?!
– Вкусно, ужас, а я есть хочу с самого утра.
– Все равно не хрюкай, неприлично.
Даня кивнул, откусил половину пирога и опять хрюкнул.
Некоторое время все ели. Просто ели, не в силах оторваться.
Как только Даня доел, Марина Тимофеевна налила ему еще тарелку, даже спрашивать ничего не стала.
– А пироги остались?..
– Сколько угодно! Тонечка, подай пироги. Вон, в кастрюльке.
– Так не бывает, – сказал Липницкий, не отрываясь от солянки. – Люди так не готовят. Или вы мишленовский шеф?
– Я искусствовед.
– Плохи наши дела, – заключил Липницкий. – Будем с Данькой приезжать столоваться.
И Марина Тимофеевна засмеялась, польщенная. Настя даже есть перестала и уставилась на бабку в изумлении. Надо же, прям хохочет!..
Вот так всегда бывает, всегда!.. Когда жратва вкусная и ее много, от пуза, люди тупеют на глазах! Даже Даня и тот!..
– У Джессики украли документы, – жестким голосом начала она. – Все. Прямо на «Мосфильме»!
– Позволь, у кого украли? – переспросила бабка. Оглохла она, что ли?!
– У Джессики, – и внучка подбородком показала на вторую девчушку. – Ее зовут Джессика Костикова.
Даня хрюкнул громче прежнего.
– Зовите меня Джесс, – пропищала девчушка. – Так короче.
Тут хрюкнул лощеный папаша.
– Нет, а что такое?!
– Короче говоря, все украли, – вступил Даня. – Можно еще один пирог? Мы были на «Мосфильме», там пробы в сериал «ПТУ», между прочим, это расшифровывается как «Пускай тебя убьют».
– Рабочее название, – торопливо вставил Герман, словно это имело значение.
– Мы уже собрались уходить и наткнулись на Джессику. И решили, что должны как-то помочь. И приехали сюда. А потом вы все тоже приехали и стали на нас орать.
– Мы не орали, – возразила Марина Тимофеевна энергично. – Может быть, чай с мятой, а не с молоком?
– С мятой! – возликовал Даня. – Конечно! Мы раньше часто пили, да, пап? А потом перестали, когда бабушка умерла. Между прочим, мы вас сегодня видели на «Мосфильме», – сказал он Герману. – Вы приехали вместе с Настиной мамой. Вас там все так боятся, ужас.
Тонечка переводила взгляд с постороннего мальчика на свою дочь.
– Да, – язвительно сказала Настя. – Мы были в том самом павильоне, мамочка! Мы все видели!
Тонечка взялась за лоб, но потом спохватилась и поправила волосы. Вид у нее сделался испуганный и виноватый. Герман ничего не понял.
– Мы как-то неприлично себя вели? – осведомился он. – Или что?
– Не ваше дело.
– Настя!
– Мы с тобой потом поговорим, – зловеще пообещала дочь матери. – А сейчас нужно решить, как спасти Джессику.
Марина Тимофеевна подошла и положила руку Тонечке на плечо.
– Нужно позвонить родителям, – резюмировал Липницкий. – Или уже позвонили?
– Как?! – воскликнула Настя со страстью. – Как позвонить?! Телефон украли!
– С другого телефона.
– А номер?! Номер был в телефоне!..
– Ах, вот в чем дело.
– Мы что?! Должны все эти цифры запоминать, что ли?!
– Как раз на такой случай неплохо бы запомнить, – сказал Липницкий насмешливо и обратился к Джессике: – Запишите мне полные имена ваших родителей и какой компанией мобильной связи они пользуются.
– Зачем? – пролепетала Джессика. Она боялась всех этих людей, но особенно, конечно, мужика с седыми волосами и строгую тетку, Настину бабушку.
– Я постараюсь завтра же их разыскать.
Он так сказал, что стало ясно – разыщет. Допустить это было никак нельзя. Если он узнает, всему конец!..
– Я… сейчас. Сейчас того… напишу! Насть, где мне… того… мамку с батькой…
Написать-то можно все, что угодно, вдруг подумалось Джессике. Пока они проверят!..
– Откуда ты приехала? – спросила строгая тетка строгим голосом, и Джессика еще больше перепугалась.
– Так из Мышкина я, – почти прошептала она. – В театральный поступаю. Второй раз уж. В прошлом году не поступила…
– Мышкин – это на Оке? – спросил Даня Липницкий.
– Не, на Волге.
– Где ты ночуешь?.. – не отставала Настина бабушка.
– В квартире койку снимаю. В этой… как ее… в Капотне. Только как я теперь туда поеду, когда денег нема?
Настя с тревогой посмотрела на мать и бабку. Не выгонят же они человека на ночь глядя?! Или выгонят?.. Это они легко, особенно бабка, конечно.
– Я могу отвезти, – вызвался Герман, которому чем дальше, тем больше все происходящее казалось странным и неправдоподобным.
Сценарий с таким сюжетом он бы точно забраковал!..
– Не нужно никуда никого везти, – сказала Марина Тимофеевна. – Девочка переночует у нас. У Насти в комнате замечательный диван. Его, правда, нужно разобрать.
– Вас не вызывали к следователю? – спросил Липницкий почему-то у Марины Тимофеевны. – Мы же все в неприятную историю попали!
– Ничего себе, неприятная история! – фыркнула Настя. – Человека убили!..
– Нас пока не вызывали, но Тонечка собиралась следователю звонить.
– Я хотела рассказать про часы, – вмешалась Тонечка. – У Светы Дольчиковой были очень приметные часы, их Настя запомнила. А потом они пропали.
– Они были похожи на мои, старинные, еще прабабушкины. Мы думаем, вдруг это как-то поможет делу. Может быть, найдутся следы.
– Н-да, – сказал Липницкий и поднялся из-за стола. – Нелепица какая-то. Молодая женщина, актриса – и вдруг упала с пожарной лестницы и сломала себе шею. Средь бела дня!
– Ее убили, – отчеканила Настя.
Джессика Костикова слушала с жадным любопытством. Страдания и горести были начисто забыты.
Липницкий подошел к книжным полкам.
– Сколько книг, – продолжал он, не меняя тона. – Целое богатство!.. В моей молодости считалось, что домашняя библиотека – признак интеллигентности. И одновременно зажиточности!.. Хрусталь и ковры просто у зажиточных, а у интеллектуалов еще и книги!
– Так ведь все почти вернулось обратно, Андрей Данилович, – сказала Марина Тимофеевна. – Теперь наличие книг в доме, хоть каких-нибудь, вновь признак интеллекта и богатства хозяев.
– У вас Чехов в сером переплете?
– В сером. Вон он, полное собрание.
– А Достоевский зеленый?
– Зеленый.
– Тогда Толстой, который Алексей, а не Лев, должен быть желтый.
Марина Тимофеевна опять засмеялась и тоже подошла к полкам:
– Каким же ему быть? Конечно, желтый.
Джессика толкнула Настю в бок:
– Чего это они?
Та дернула плечом:
– Выпендриваются они.
– Раньше были подписные издания, – стала объяснять Тонечка. – Продавали подписку на собрание сочинений. Книги приходили в книжный магазин по одной, их нужно было выкупать. И те, старые собрания сочинений у всех одинаковые. То есть одинаково изданные.
– Диккенс болотный такой, как моя машина, – подхватил Герман.
– А Шолохов синий, – вставил Даня.
Еще и он вступил – и ты, Брут! Настя не могла больше выносить этот бред.
Она подбежала к полкам, выхватила том и сунула Липницкому под нос.
– А вот это книга моего отца! – объявила она звенящим голосом. – Он был отличный писатель, самый лучший! Что? Не читали? Только на Шолохова силенок хватило?!
– Настя!
– Ба, отстань! Ты никогда его не любила! Никто из вас его не любил!
Липницкий взглянул на нее, взял книгу, полез в нагрудный карман, достал очки, нацепил на нос и быстро прочел:
– Феофан Конъ, «Ледяная роза Агурии». «По равнине он ехал шагом, опасаясь провалов и трещин. Два голубых солнца, висевших над зубчатыми пиками ледяных скал, заливали мертвенным светом Долину Теней. Так назвали это проклятое место Проводники. Особая каста Проводников ютилась в скальных пещерах, куда никто не знал хода. От страха его тренированная и выносливая хорса щерилась, грызла упряжь, и по всему мускулистому телу время от времени пробегала волна дрожи. Он знал, что хорса предчувствует беду – эти животные обладали телепатическим даром».
Липницкий захлопнул книгу и сказал:
– Дадите почитать?
– Вам понравилось, да?! – просветлела Настя. Покуда он читал, она стояла замерев, только шевелила губами, повторяя за Липницким волшебные слова. – Это же так круто, правда?!
– Твой батька писатель? – вдруг восхитилась Джессика Костикова. – Самый настоящий?! Его прям в книжке напечатали?!
– Да у него много книг! «Братство рапир», «Семь темных всадников», «Каменные кентавры времени» – это он все написал!.. Только я вам книжку не дам, она еще при папе вышла, я не могу дать, вдруг вы потеряете!..
Герман заметил, как переглянулись взрослые – Тонечка и Марина. Ничего хорошего не было в их переглядываниях, только беспокойство и как будто… страх.
Словно они тоже предчувствовали беду, как непонятная хорса из книжки!..