Ветер и крылья. Старые дороги Гончарова Галина
– Мия! Что это за гадость?! Выкинь немедленно!
– Мама, ты не слышала? Мой. Отец. Умирает.
Второй раз эданна падать в обморок не стала. Вместо этого она поднесла к вискам белые руки, обильно украшенные кольцами.
– Ужасно… просто ужасно! Что же теперь с нами будет?! Боже, я – вдова? За что?! Ах, за что мне такие горести?!
– Ты не хочешь пойти и проститься с отцом? Посидеть с ним рядом, пока он жив? За руку подержать? – В голосе Мии скрежетал металл.
– Но… я не смогу! – даже слегка удивилась эданна Фьора. – Я просто не смогу, я упаду в обморок…
– Ничего. У меня есть средство от обморока.
– Я… это ужасно! Просто ужасно!
– Мама, ты пойдешь к отцу?
– Я… я не знаю… там все очень плохо?
– Там рана на животе. Плохо пахнет. Есть кровь, – не стала врать Мия.
– Я… это так сложно и плохо…
Мия просто не выдержала. Сложно?! Плохо?! Да что ж ты…
– Мама. Ты идешь? Или нет?
– Как же ты похожа на свою прабабку…
– Мама?!
Фьора Феретти качнула головой.
– Нет, Мия. Я не смогу. Я пойду к детям и побуду с ними. А ты… ты сможешь побыть с отцом?
Мия опустила голову. Потом подняла глаза на мать. Да, мама…
Любящая и любимая. Добрая и ласковая. Слабая и зависимая.
Сегодня Мия стала старше матери. Потому что стала сильнее. Потому что приняла на свои плечи то, что не смогла принять мать. Потому что взяла на себя ответственность за семью.
– Хорошо, мама. Побудь, пожалуйста, с младшими. Я не смогу их успокоить.
– Обещаю, – сказала Фьора. – А Мария где?
– Я ее выставила. Она пыталась не пустить меня к тебе. Мама, сходи сейчас к детям.
– Хорошо, Мия. Они не спят?
Мия скрипнула зубами.
– Не спят, мама. Им плохо и страшно. Скажи им, что ты рядом, что ты их любишь, что все будет хорошо… пусть у них будет хотя бы эта ночь.
И Фьора медленно склонила голову.
Она признала главенство дочери.
Отца не стало к обеду.
Ночь он проспал под действием макового отвара. А с утра все же пришел в себя.
Хорошо еще, ньор Фаусто был рядом. И приказал привязать несчастного к кровати, чтобы тот не навредил себе еще больше, и лекарство какое-то дал, после которого взгляд отца потерял сосредоточенность, но и боль утихла. Самая страшная, невыносимая… от распоротого живота воняло вовсе уж страшно.
– Дан Феретти, вы умираете. Я бы советовал вам позвать падре.
Мия обошла лекаря и встала так, чтобы отец видел ее.
– Папенька…
– Мия? Где Фьора?
И как сказать отцу, что мать даже не может зайти к нему. Ее уже перед дверью начало тошнить, и на этот раз непритворно.
Сейчас Фьора сидела с младшими детьми и читала им сказку. Хоть так…
Мия справилась и с этим.
– Папенька, маму не получается привести в чувство. Она так переживает, что ничего не может ей помочь.
– Моя Фьора…
– Папенька, падре Уго Бонито ждет внизу. Я позову его?
– Исповедаться и причаститься?
– Да, папенька.
– Зови, Мия. И приходи, когда он уйдет. И сына приведи.
О младших ни слова. Только о Лоренцо, Энцо. Что ж, хотя бы так.
Мия чуть поклонилась и вышла из комнаты. Ньор Фаусто проводил девочку грустным взглядом.
Она так и не спала. Всю ночь. Дремала рядом с отцом, сжимая его руку, чутко отзывалась на малейшее его шевеление, поила, вытирала пот со лба…
Феретти были недостойны своей дочери. И убедить ньора Фаусто в обратном не смог бы и Господь Бог.
– Мама, ты точно не пойдешь к отцу?
Фьора качнула головой.
– Не могу, Мия. Не могу… я хочу его запомнить живым и здоровым. Не так, как сейчас.
Мия еще раз кивнула. Хорошо, мама. Твой выбор – твое право. А у меня выбора нет.
– Отец хотел видеть Энцо.
– Зачем?!
– Мама? – Мия удивленно поглядела на мать. Зачем умирающий хочет видеть сына? Да, действительно…
– А дочерей?
Мия опустила глаза.
– Может быть, потом? Когда он даст все наставления Энцо? Братик, приведи себя в порядок, пожалуйста.
Энцо послушно отправился приглаживать волосы и поправлять воротник. Фьора подалась вперед, коснулась руки Мии.
– Ты умница, дочка. И ты та похожа на свою прабабку…
– Ты уже второй раз об этом говоришь. Но никогда мне о ней не рассказывала. – Разум Мии цеплялся за отвлеченные вещи, лишь бы не думать о том, что предстоит сейчас.
Она будет с отцом до конца.
Она не позволит взвалить эту ношу на младших.
Она справится, она сильная.
Но боже милосердный, как же больно!
– Не рассказывала, потому что на то есть причины, – помрачнела внезапно Фьора. – Обещаю, я все тебе расскажу – потом.
Мия наклонила голову.
– Хорошо, мама.
Вернулся Лоренцо. Улыбнулся сестре.
– Мия?
– Идем, братик.
Мия крепко взяла его за руку и вывела из комнаты.
– Энцо, отец сильно изменился. Я тебя прошу не шарахаться, не кричать, не плакать. Просто держи меня за руку. Я буду рядом с тобой, что бы ни случилось. Обещаю.
Брат поднял на Мию серьезные карие глаза. Они с мальчиком вообще были очень похожи и друг на друга, и на эданну Фьору. Погодки, светловолосые, высокие, тонкокостные, неожиданно сильные при своем хрупком сложении, с тонкими чертами лица.
Красивые.
– Мия. Слуги говорили… Отец умирает?
– Да.
– Это мать должна держать меня за руку.
– Она не сможет, Энцо. Просто не сможет. Пойми ее, пожалуйста.
Энцо кивнул. Но понял или нет?
Промолчал. Впрочем, объяснять и разговаривать времени уже не было. Дети стояли перед дверью отцовских покоев, и оттуда выходил падре Бонито, привычно благословивший обоих маленьких Феретти.
Мия чуть склонила голову, равно как и Лоренцо.
– Дан Феретти ждет вас, дети, – кивнул падре. И спустился вниз. Там его ждало угощение, Мия распорядилась перед тем, как идти за братом. И деньги – у Томаса.
Ей будет не до того, это уж точно. Надо и за всем остальным следить. Гроб, поминальная трапеза, одежда, вино… сколько же всего сваливается на ее плечи…
Ничего. Она выдержит. А сколько раз ей придется повторить эти слова? Снова и снова, и вслух, и про себя… Не важно. Совершенно не важно. Главное – то, что она справится.
В покоях отца было тихо и сумрачно. Энцо пригляделся. Нет, ничем вот это… на кровати… не походило на его отца. На веселого, красивого, сильного мужчину, который легко подхватывал его на руки и подбрасывал в воздух. А потом и маму подбрасывал… и та смеялась.
И Энцо тоже.
А сейчас в кровати лежало нечто желтое, словно высушенное, с резкими чертами, незнакомое… ошибка?! Это ведь не папа? Это просто перепутали! Правда?!
Он хотел уже спросить у Мии, как та могла, дернул сестру за руку, но тут мужчина на кровати кашлянул.
– Энцо? Подойди ко мне, сын.
А голос отцовский. Значит… это правда?
Энцо почувствовал, как по щекам сами собой побежали две слезинки… еще минута, и они превратятся в водопад…
Мия заметила вовремя. Дернула его за руку так, что Энцо даже охнул от боли.
– Не смей! Выпорю!
Подействовало. Боль отрезвила, Энцо пришел в себя. Действительно, нашел время расклеиваться, тряпка! Мие сложнее, а она держится.
– Папа, здравствуй.
– Подойди ближе, Энцо. Я хочу с тобой поговорить…
Энцо повиновался. Рядом с отцом было вовсе уж невыносимо. И пахло так… если бы не рука сестры, мальчик точно упал бы. Не помог бы даже ароматный дым из жаровни.
– Выйди, Мия.
Девочка сдвинула брови.
– Нет, отец.
– Ты смеешь…
– Смею, – отрезала Мия. – Брата я не оставлю. Ему плохо.
Отец только вздохнул. Раньше… да, раньше Мия получила бы трепку. Но здесь и сейчас она была права, и отец это понимал.
Дальше?
Дальше отец просил Энцо заботиться о матери и сестрах, постараться выдать маленьких замуж, молиться за его, Пьетро, душу…
Энцо обещал.
Когда отец попросил пожертвовать деньги на храм… Мия опять вмешалась. Резко и жестко:
– Когда у нас будут деньги, отец, Энцо пожертвует их. Сейчас у нас денег просто нет. Ни на что.
И снова, снова отец не стал ее ругать.
Наконец Пьетро отпустил сына, и Мия лично вывела его за дверь. Провела по коридору, подошла к окну, помогла мальчику влезть на подоконник. Обычно их за это ругали, но сегодня все было иначе.
– Как ты?
Свежий воздух помог Энцо чуточку прояснить мысли.
– Плохо. Мия… папа скоро умрет?
– Ньор Фаусто сказал – два, может, три часа, – честно ответила Мия.
– Ты пойдешь к нему?
– Да.
– До… до конца?
– Да.
– Я…
– Ты со мной не пойдешь, – отрезала Мия. – И думать не смей, хватит с тебя!
– Я мужчина!
Мия обняла брата, погладила светлые кудри.
– Да, Энцо. Ты мужчина. Настоящий. Но сейчас не надо брать на себя и эту ношу. Забудь то, что видел. Забудь. Я не хочу, чтобы ты носил это в себе, чтобы помнил, я хочу, чтобы отец навсегда остался в твоей памяти как легкий и светлый человек. Не это вот… Ньор Фаусто сказал, что может быть плохо. И метаться отец будет, и кричать… не думай ни о чем. Не думай.
Энцо доверчиво прижался к сестре.
А ведь и подзатыльники он от нее получал за испорченных кукол и разрезанную ленту. И дрались они, когда Энцо сестре в волосы песка насыпал. И ругались.
А сейчас вот прижался к Мии, затих доверчиво…
– Это мама должна с ним быть. Не ты.
– Знаю.
– Никогда ее не прощу.
Мия еще раз вздохнула.
– Каждому дается крест по силе, Энцо. Каждому – свой.
– А ты выдержишь? – Энцо пытливо заглянул в глаза Мии. Сестра была права. Он бы тоже выдержал, но чего это будет ему стоить?
– Выдержу. У меня нет выбора.
– Я…
– Иди, Энцо. Не прибавляй на мой крест еще камней, – тихо попросила Мия.
Мальчик посмотрел в ее глаза и спрыгнул с подоконника.
– Я люблю тебя, сестренка.
– И я тебя, братик.
Мия проводила брата тоскливым взглядом – и вернулась в спальню отца. К умирающему и ньору Фаусто.
Похороны состоялись на следующее утро.
Скромные и тихие.
Эданна Фьора упала в обморок на гроб с телом мужа.
Дан Лоренцо Феретти был бледен и сдержан. Дана Мия… Дана Мия просто держалась. У нее не было выбора. Сейчас похороны закончатся, все отправятся в дом, выпить вина и закусить, а потом, вечером…
Только вечером она останется одна – и позволит себе то, что давно хотела сделать.
Позволит себе выть, кричать, кататься по полу от боли, рвать волосы…
Только вечером. А сейчас надо быть сильной.
И забегая вперед – так и случилось. И выла, и рыдала, и каталась… но если никто не видел, значит, этого и не было.
Спала в своей комнате эданна Фьора, одурманенная сонным отваром.
Спали малышки, которые не думали о смерти отца, для них это не было пережитым, для них это осталось рассказанным, а значит, и не таким страшным.
А Мия…
Ничего не было. Только глаза с утра красные. Но это бывает от разных причин. Может, она не выспалась?
Бывает…
Глава 2
Ярмарки Адриенне нравились. Шум, гам, веселая суматоха… правда, иногда было немножко жаль. Вот крестьянские девушки спокойно ходят по ярмарке, приценяются то к тому, то к сему, а она вынуждена переодеваться в мужскую одежду.
А хотелось бы!
И платье надеть, и потанцевать в веселом хороводе, и на карусели прокатиться…
Нельзя. Отец полностью прав, это занятие для ньоры, не для даны. И если кто-то узнает, она в жизни себе жениха не найдет. Хотя она и так до сих пор не сговорена.
Странно даже…
Вот по соседям все даны уже помолвлены, кое-кто в ее возрасте и замуж вышел, а Адриенна – одна. Отец всем отказывает. И соседям, и знакомым…
Но в монастырь он ведь ее не отдаст? Правда?
Риен решила, что этот вопрос надо еще уточнить. И занялась тем, что умела и знала.
Надо было выбрать кобыл. Четыре штуки, на племя…
Конечно, так-то по ярмарке ходил отец. Крепко держал дочку за руку, не отпускал от себя, приглядывал как мог. А Адриенна приглядывалась к лошадям.
Вот ей приглянулась молоденькая, не старше двух лет, гнедая кобылка у торговца.
– Отец?
– Вон та? Давай посмотрим…
Торговец не был бы самим собой, не «перепутав» лошадей, но ту, которую подвели, Риен решительно отвергла. Еще и головой замотала:
– У нее мокрец, точно. Смотри…
– Да нет у нее мокреца! – взвыл лошадник, но Адриенна ловко подхватила лошадь за копыто.
– А это что такое?
– Ах ты жулик! Вон ту кобылку покажи! Живо!
Купец поник, понимая, что в его интересах сторговаться сейчас и быстро. А то ведь шум на всю ярмарку пойдет… сейчас он может продать своих лошадей даже с прибытком. А вот потом…
Гадкая болячка – копытная гниль[4].
Таким же образом Адриенна проглядела еще два десятка лошадей и наконец отобрала еще трех кобыл, достаточно крепких и здоровых. И плодовитых.
Она не знала, как именно у нее это получается. Вот как-то само собой выходит.
Видит она, видит, где больное животное, где здоровое, чего от него ждать… что тут неясного? Как-то… и глаза у лошади тусклые, и дыхание нехорошее, и шерсть не та…
И не только к лошадям это относится. Нет.
С людьми была совершенно та же история. Помнится, в детстве Риен едва не нажила врагов среди соседей… ну поняла она каким-то образом, что сосед болен дурной болезнью, не подошла к нему, когда тот хотел потискать девочку… хорошо хоть, у отца потихоньку спросила.
А то кто его знает, чем бы дело кончилось.
А сейчас Риен сидела рядом с отцом в таверне, жевала мясо, болтала ногами в воздухе…
– Папа, я ненадолго? На двор?
Дверь была открыта, нужник отлично виден из окна… отец и кивнул. Ну что, что может угрожать ребенку? Здесь же два шага…
Казалось бы…
Адриенна вышла за дверь.
А в следующий момент на дана вдруг вылился вонючий поток. Разносчица споткнулась, демонстрируя свои прелести в глубоком вырезе, да и облила его пивом. Нечаянно, конечно.
Но дан Марк все равно вскочил, дернулся… и только когда через десять минут Адриенна не вернулась, понял, что случилась беда.
Вскочил, заметался…
Было непоправимо поздно.
– Вот он, дрянь такая!
Адриенна даже сознания не теряла. Ей попросту зажали рот рукой – и потащили. Не особенно далеко, за сарай и в переулок. Аккурат к двум ромам, которые ждали свою добычу.
Ну да…
Вот у этих двоих она отцу отсоветовала покупать лошадей. Явно же крашеные… краденые?
И такое тоже может быть! У ромов это легко и просто, они считают, что воровать – это часть их веры. Если ром ни разу в жизни ничего не украл, его в их рай и не пустят.
А до рая их стараются не пускать вообще никуда.
В дома, в поместья…
На ярмарки пускают, но не везде. Где-то гонят и бьют. По мнению Адриенны – справедливо. Воровать – плохо, падре Санто так говорит, а он лучше знает.
– Ишь ты, какой голубоглазый… красивый ром будет!
– А не то глазки-то повынем. – Второй ром вытащил нож и приближался к Риен. – Пойдешь с нами добром? Или…