Зимний сад Ханна Кристин

Нина бесшумно вышла из комнаты и притворила дверь. В коридоре она наткнулась на мать и, поймав ее полный боли взгляд, протянула к ней руку.

Но мать только отпрянула и, плотно закрыв дверь, скрылась в спальне.

Вот так. В жуткой тишине коридора перед Ниной будто снова пронеслось все ее детство. Хуже всего то, что она сама виновата.

К ее матери нечего было тянуться.

Тем же вечером Мередит с Джеффом поехали за девочками на вокзал. Встреча получилась совсем не такой, каким должно быть возвращение домой, – безрадостной, полной грустных взглядов и недомолвок.

– Как держится дедушка? – спросила Джиллиан, как только двери машины захлопнулись и они вчетвером оказались в тишине.

Мередит хотела бы соврать, но дочери были уже слишком взрослыми, чтобы ограждать их от правды.

– Не очень, – тихо сказала она. – Но он будет рад вас увидеть.

Глаза Мэдди наполнились слезами. Неудивительно: она всегда была особенно впечатлительной, смеялась и плакала громче других.

– Мы навестим его сегодня?

– Конечно, солнышко. Он нас ждет. Тетя Нина тоже приехала.

При упоминании Нины Мэдди улыбнулась, но это было лишь жалкое подобие ее обычной реакции.

– Класс.

Этот тихий, сдержанный ответ почему-то ранил Мередит сильнее всего. В нем слышалось предчувствие перемены – горя, которое навсегда изменит их семью. Мэдди и Джиллиан обожали Нину, считали ее едва ли не рок-звездой.

Но теперь новость о ее приезде вызвала лишь еле слышное класс.

– Возможно, стоит показать дедушку кому-то еще, – сказала Джиллиан. В ее спокойном и мягком голосе Мередит уже угадывала интонации будущего врача. В этом вся Джиллиан – твердая и невозмутимая.

– Его уже осмотрело много отличных врачей, – сказал Джефф. Он выждал минуту, позволив всем вникнуть в эти слова, а затем завел двигатель.

В другой ситуации, коротая время в пути, они бы стали болтать, смеяться и рассказывать истории, а дома сели бы на кухне играть в карты или включили бы в гостиной кино.

Но в этот раз то и дело повисало молчание. Хотя девочки и пытались завести разговор, вяло рассказывая об учебе, о порядках в студенческих женских клубах и даже погоде, это не помогло развеять напряжение.

Приехав в «Белые ночи», они зашли в дом и поднялись по узкой лестнице на второй этаж. На верхней ступеньке Мередит обернулась к девочкам с мыслью предупредить их, что дедушка в плохом состоянии, но потом осеклась: они уже взрослые. Так что она тихонько кивнула, открыла дверь и проводила их в спальню.

– Привет, пап. Смотри, кто приехал.

Нина сидела на каменном подножье камина, спиной к ярко-рыжему пламени. Увидев их, она встала.

– Даже не верится, что это мои племяшки, – сказала она, но не рассмеялась, как сделала бы прежде.

Она подошла к девочкам и крепко их обняла. Затем обняла и Джеффа.

– Дедушка очень вас ждал, – сказала мать, поднимаясь из кресла-качалки возле окна. – И я тоже.

Мередит не знала, заметил ли кто-то еще перемену в ее голосе.

Так было всегда. Насколько холодна была мать с собственными дочерями, настолько же тепло относилась к внучкам. Многие годы Мередит задевало расположение матери к Мэдди и Джиллиан – куда большее, чем к ней самой, – но в конце концов она стала радоваться, что ее дочерям достается бабушкина забота.

Девочки по очереди обняли бабушку, а затем повернулись к кровати с балдахином.

На ней не шевелясь лежал папа, белый как мел; он попытался улыбнуться.

– Мои милые, – едва слышно прошелестел он.

От Мередит не скрылось, как ошеломило девочек его состояние. Они привыкли видеть дедушку крепким, надежным – таким, как яблони в их питомнике.

Джиллиан первая наклонилась к нему и поцеловала.

– Привет, дедушка.

У Мэдди глаза были влажными от слез. Она взяла сестру за руку и попыталась что-то сказать, но не сумела.

Он дотронулся дрожащими пальцами до ее щеки:

– Не плачь, принцесса.

Мэдди вытерла глаза и кивнула.

Отец попытался сесть, и Мередит подошла помочь. Она взбила подушки и подложила ему под спину.

– Мы все здесь, – хрипло проговорил он и посмотрел на жену: – Аня, пора.

– Нет, – отрезала та.

– Ты обещала.

Мередит почувствовала, что в комнате, точно облако дыма, повисло напряжение. Она взглянула на Нину, и та кивнула – значит, тоже это заметила.

– Начинай, – потребовал отец с непривычной суровостью.

На такой приказ мама возразить не смогла, только глубже откинулась в кресле-качалке.

Не успела Мередит уложить в голове эту поразительную капитуляцию, как отец снова заговорил.

– Ваша мама согласилась рассказать нам сказку. Впервые за столько лет. Как раньше.

Он посмотрел на жену, и в его улыбке было столько любви, что у Мередит сжалось сердце.

– Думаю, это будет сказка о крестьянке и принце. Моя любимая.

– Нет, – то ли подумала, то ли произнесла Мередит, отпрянув от кровати.

Нина пересекла комнату и села на пол у ног матери. Когда-то давно это было ее – их обеих – привычное положение.

– Иди сюда, Мэд, – сказала Нина, похлопав по полу.

Джефф выбрал большое кресло возле камина, и Джиллиан устроилась рядом с ним. Только Мередит не двигалась – казалось, ноги не хотят ее слушаться. Она много лет притворялась, что сказки матери ничего для нее не значат, но теперь вынуждена была признать, что обманывала себя. Она всегда любила слушать их, в такие минуты даже начинала любить мать. Именно по этой причине она постаралась забыть их. Слишком уж много боли сказки причиняли.

– Садись, Бусинка… – нежно сказал папа, и, услышав свое детское прозвище, Мередит перестала сопротивляться.

Она оцепенело пересекла комнату и опустилась на восточный ковер, как можно дальше от матери.

Та неподвижно сидела в кресле-качалке, узловатые руки лежали на коленях.

– Ее зовут Вера, она бедная крестьянка, почти никто. Конечно, она пока это не сознает. В столь юном возрасте такое не понимаешь. Ей пятнадцать лет, она живет в Снежном королевстве – волшебной стране, которая с недавних пор разлагается изнутри. Злые силы завладели этим краем, их предводитель – бессердечный Черный князь – жаждет все уничтожить.

По спине у Мередит пробежали мурашки. В памяти всплыла картинка – мать заходит к ним перед сном и рассказывает удивительные истории о каменных львах, мерзлых деревьях и журавлях, поглощающих свет звезд. Рассказы всегда происходили в темноте, и голос матери, как и сейчас, завораживал. Такие вечера ненадолго их сближали, но наутро от этой близости не оставалось даже следа, а о сказках они днем не упоминали.

– Власть Черного князя распространяется, как болезнь, и когда жители узнают правду, пути назад уже нет. Скверна успевает проникнуть всюду: снег окрашивается в жуткую лиловую черноту, лужи на улицах тянутся щупальцами, затягивают неосторожных прохожих в свою трясину, деревья бранятся друг с другом и перестают плодоносить. Честные жители не способны остановить это зло. Они любят свое королевство, но привыкли

прятаться от опасностей. Вере не дано их понять. Да и кто бы в ее возрасте понял? Она лишь знает, что Снежное королевство – неотрывная ее часть, такая же, как ступни или ладони. Однажды, сама не зная отчего, она просыпается ровно в полночь и торопливо выбирается из постели, стараясь не разбудить сестру. Она подходит к окну и, распахнув его, смотрит на мост вдалеке. Июнь, в воздухе пахнет цветами, а ночь коротка, как взмах крыльев бабочки, – и в мечтах Вера уносится в прекрасное будущее.

Стоят белые ночи, и в самый темный час небо глубокого пурпурно-лилового оттенка. В такие дни в королевстве никогда не стихает гомон. Круглыми сутками на улицах полно людей, влюбленные прогуливаются по мостам. Придворные лишь под утро покидают кабаки, пьяные от медовухи и света.

Вдыхая ночной летний воздух, Вера слышит в соседней комнате сердитые родительские голоса. Она знает, что не должна подслушивать, но не может сдержаться. На цыпочках она подходит к их комнате и чуть заметно приоткрывает дверь. Мама стоит у очага и, беспокойно стискивая руки, смотрит на папу.

– Пора прекращать, Петя. Ты ведешь себя слишком опасно. Черный князь становится все сильнее: каждую ночь кто-нибудь превращается в дым.

– Ты не можешь просить меня о таком.

– И все же я прошу. Умоляю. Начни писать то, что угодно Черному князю. Ведь это всего лишь слова.

– Всего лишь слова?

– Петя, – шепчет мама, и Вера пугается, заметив слезы в ее глазах, – прежде ей не доводилось видеть, как мама плачет. – Я боюсь за тебя. Боюсь тебя, – добавляет она, еще больше понизив голос.

Он обнимает ее и говорит:

– Я стараюсь быть осторожным.

В полной растерянности Вера прикрывает дверь комнаты. Она смогла понять далеко не все, а может, и вовсе не поняла ничего, но ей ясно, что мама напугана, а такого прежде с ней не случалось.

Но ведь папа всегда будет оберегать их от бед…

Она решает расспросить маму утром, но, проснувшись, уже не помнит об этом. На улице сияет солнце, и ей не терпится пойти гулять.

Ее любимое королевство в полном цвету; цветет и она сама. Разве можно думать о плохом, когда светит солнце?

Она так счастлива, что даже ведет младшую сестру в парк.

– Вера, смотри, как я могу! – кричит двенадцатилетняя Ольга, кувыркаясь колесом.

– Здорово, – отзывается Вера, но на самом деле толком и не глядит на сестру. Откинувшись на скамейке и закрыв глаза, она подставляет лицо лучам солнца. После долгой холодной зимы так приятно ощущать на коже тепло.

– Принес я в дар тебе две розы[5].

Вера медленно открывает глаза и видит перед собой самого прекрасного юношу, какого ей доводилось встречать.

Принц Александр. Его узнает каждая девушка.

На нем безупречно скроенная одежда, украшенная золотой вышивкой. Позади него – белый, сверкающий экипаж с упряжкой из четырех белоснежных коней. В руках он держит два цветка.

Она продолжает начатый им стих, мысленно благодаря отца за то, что давал ей много читать.

– Ты так юна, а уже знаешь стихи, – говорит он, и она слышит в его голосе восхищение. – Кто ты?

Она выпрямляется в надежде, что он заметит ее едва оформившуюся грудь.

– Меня зовут Вера. И я не так уж юна.

– Неужели? Бьюсь об заклад, твой отец не отпустит тебя со мной на прогулку.

– Я не прошу разрешения выйти на улицу, ваше высочество, – краснея от лжи, отвечает она.

Он смеется, и его смех кажется музыкой.

– Что ж, Вера, тогда увидимся вечером. В одиннадцать. Где мне тебя найти?

Одиннадцать. В такое время Вере полагается быть в постели. Но признаваться в этом нельзя. Может, ей удастся притвориться больной, и тогда она соорудит из одеяла куклу и выберется через окно. А еще придется наколдовать наряд, в котором не стыдно появиться перед принцем. Вряд ли он захочет гулять с бедной крестьянкой, одетой в изношенное льняное платье. Может, ускользнуть на болота, где ведьмы готовы наворожить любовь в обмен на палец? Тут она замечает, что ее сестра увидела принца и бежит к ним.

– На Зачарованном мосту, – говорит Вера.

– Боюсь, стоять мне там в одиночестве.

– Я приду. Честное слово. – Она вздрагивает, поняв, что Ольга уже совсем рядом. – Ступайте, принц Александр. Встретимся на мосту.

– Можешь называть меня Сашей.

Вот так, себе на беду, она и влюбляется в этого улыбающегося юношу. Мало того, что она ему не ровня, так вдобавок он может навредить ее близким. Опустив взгляд на свои бледные тонкие руки, она видит мозоли, натруженные стиркой на шершавых камнях. Она размышляет, каким пальцем смогла бы пожертвовать ради любви… и сколько пальцев ей придется отдать, чтобы принц полюбил ее в ответ?

Но все это не имеет значения – по крайней мере, для Веры, ведь любовь уже зародилась в ее душе. Она ускользает из дома к своему принцу, который тоже в нее влюблен. Они женятся и живут долго и счастливо.

Мать поднялась с кресла:

– Конец.

– Аня, – строго сказал отец. – Мы же договорились…

– Хватит. – Коротко улыбнувшись внучкам, она вышла из комнаты.

В глубине души Мередит почувствовала облегчение. Вопреки своей воле, она снова поддалась магии маминой сказки.

– Пойдем домой, девочки. Дедушке нужен отдых.

– Не убегай, – попросил отец.

– Разве я убегаю? Уже почти десять. Девочки весь день были в дороге, они валятся с ног. Мы вернемся утром. – Она подошла к постели, наклонилась и поцеловала его в щетину. – Поспи, ладно?

Он коснулся лица Мередит, взглянул ей в глаза и погладил щеку шершавой ладонью.

– Ты внимательно слушала?

– Конечно.

– Вы должны ее слушать. Она ваша мать.

Мередит хотелось возразить, что у нее нет времени на сказки и что не так-то просто слушать женщину, которая говорит словно через силу, – но только улыбнулась отцу.

– Хорошо, пап. Люблю тебя.

Он медленно опустил ладонь.

– И я тебя, Бусинка.

Нина всегда с особенной теплотой вспоминала сказки из детства, она прекрасно их помнила, хоть и прошло больше десяти лет.

Зачем папа решил вспомнить о них сейчас? Он ведь знает, что добром это не кончится. Мать и Мередит покинули комнату так быстро, будто бежали с тонущего корабля.

Оставшись наедине с отцом, Нина поднялась с пола и подошла к кровати. За ее спиной в камине полыхнул язык пламени, и одно из поленьев рассыпалось красными углями.

– Я люблю звук ее голоса, – сказал он.

Тогда-то Нина наконец поняла. Сказки были единственным способом разговорить мать.

– Тебе хотелось, чтобы мы собрались вместе.

Отец вздохнул; звук был тонкий, как нить, и, издав его, он словно побледнел еще больше.

– Знаешь, что приходит на ум… в такую минуту?

Она взяла его за руку:

– Что же?

– Ошибки.

– Ты их, считай, и не совершал.

– Она пыталась разговаривать с вами. Но потом случился тот проклятый спектакль… Зря я позволял ей замыкаться в себе. Она сломлена, а я люблю ее больше жизни.

Нина нагнулась и поцеловала отца в лоб.

– Не переживай, пап. Это уже неважно.

Отец сжал ее пальцы, глядя на дочь влажными глазами.

– Нет, важно, – едва слышно сказал он. – Она нуждается в вас… а вы в ней. Пообещай мне.

– Что пообещать?

– Когда меня не станет… узнайте ее поближе.

– Но как? – Нина с детства помнила, что мать никого к себе не подпускает. – Я уже пробовала. Она не хочет с нами разговаривать.

– Попросите маму рассказать вам историю о крестьянке и принце. – Отец закрыл глаза, у него вырвался хриплый вздох. – Только на этот раз до конца.

– Я понимаю, чего ты хочешь. Прежде ее сказки хотя бы на время сближали нас. Когда-то я даже верила… Но этого не случилось. Она никогда…

– Просто попробуй, ладно? Вы еще не слышали всю историю.

– Но…

– Пообещай мне.

Она коснулась его лица, пальцы ощутили колючесть седой щетины, мокрой от слез. У отца слипались глаза. Сегодняшний день – а может, и этот разговор – дался ему чересчур тяжело. Он угасал. Всю жизнь мечтая, чтобы жена и дочери полюбили друг друга, он старался поверить, будто хорошая сказка поможет мечте осуществиться.

– Ладно, пап.

– Люблю тебя, – невнятно выдавил он, и не будь слова такими знакомыми, она вряд ли смогла бы их разобрать.

– И я тебя люблю.

Нина снова поцеловала отца в лоб и подтянула ему одеяло до самого подбородка. Затем выключила ночник, повесила на шею камеру и вышла из спальни.

Она глубоко вдохнула, вновь овладевая собой, и спустилась на первый этаж. На кухне мать нарезала свеклу и репчатый лук для борща. На плите в огромной кастрюле закипал бульон.

Все как всегда. Мередит в трудный час старалась занять себя делом, Нина хватала камеру, а мама начинала готовить. Чего ни одна из них не умела, так это облекать боль в слова.

– Ты тут, – сказала Нина, привалившись к косяку.

Мать медленно повернулась. Седые волосы были зачесаны назад и собраны в «балетный» пучок на затылке. Лицо бледное, но ледово-голубые глаза смотрели не по возрасту цепко. Однако в ее облике появилась и какая-то новая, непривычная хрупкость.

– Я всегда любила твои сказки, – сказала Нина.

Мать вытерла руки о фартук.

– Сказки нужны только детям.

– Папа тоже их обожает. Он говорил, что раньше ты читала ему сказку на каждое Рождество. Может, завтра расскажешь одну из них мне? Мне очень хочется знать, чем закончится история крестьянки и принца.

– Он при смерти, – сказала мать. – По-моему, поздновато для сказок.

Нина поняла: сколько ни старайся, обещание, данное папе, сдержать не удастся. Нет способа сблизиться с мамой. Никогда не было.