Инженер. Часть 8. Рабочий чертеж Южин Евгений

4

С вершины скалы, куда я в обнимку с Аной вполне уже уверенно прыгнул, открылось довольно скучное зрелище: несколько скелле толпились рядом с темным пятном, отмокающим у самой кромки воды. Из-за соседнего островка выбирался небольшой катер. За косой вообще виднелось странное шевеление, как будто сразу несколько гостей задумали срочно покинуть так и не завершенное мероприятие.

– Зуб даю, в воде мокнет та, что пыталась на нас депрессняк нагнать.

– Что нагнать?

Оказывается, я неосознанно умудрился мешать в речи язык мау и русский. Отмахнулся:

– Неважно. Думаю, что среди сестер найдется та, кто ее завалила. Естественно, при попытке к бегству и ожесточенном сопротивлении.

Ана холодно и отстраненно кивнула. Она активно использовала искусство, меня начинало потряхивать, и я поспешил удрать. Вроде бы виновница давешних страданий больше не могла причинить никакого вреда, а я тем не менее чувствовал себя скверно. Хотелось у кого-то спросить: сколько можно? А главное, ради чего?

Побрел в обход скалы на причал, где скучали озадаченные, ничего не понимающие береговые с охраной. Что бы тут ни происходило, сын никуда не делся, и, полагаю, ему будет приятно, если его встречу я, а не пара дуболомов. Ане я ничем помочь не мог, скорее, помешал бы, да и терпеть волшбу, несмотря на слабеющие способности, не было никаких сил.

Дни полетели бесконечной каруселью. Ана, сын, визиты к важным родственникам, приемы – официальные и не очень. Стыдно признаться, но, когда я узнал, что своеобразные каникулы продлятся не менее ста дней, расстроился. Скучно! До тошноты! По улицам меня водили, как будто напоказ, ведь эли-то – диковинка у нас! Вкусно ел, мало двигался, кажется, стал толстеть потихоньку. Пробовал отлынивать – не прошло. Я же главный экспонат! Какая выставка без него. Ана – это, конечно, интересно, но ее уже большинство видели и не раз, а меня, выходит, нет. Лысый, высокий, со странными чертами лица, бледный по местным меркам – интересно же! Казалось, что этот бесконечный карнавал никогда не кончится, когда произошло то, о чем я старался не вспоминать, то, что оставалось старой загадкой, до которой никогда не доходили руки.

Яхта вырвалась из пресной речной воды. Показалось, что она даже скрипеть стала по-другому, когда ее острый нос впервые рассек широкую спину темной океанской волны. Несмотря на то что мы всего лишь наносили очередной обязательный, как заявила мне Ана, визит какому-то дяде, я чувствовал в этот момент себя так, словно наконец-то вырвался, освободился от бессмысленной суеты и унылой рутины. Морской ветер гудел в ушах, глуша пустые разговоры позади, впереди раскрылся блистающей громадой океан, отчеркнутый по левому борту далеким берегом. Я застыл, наслаждаясь простором и привыкая к забытой качке.

Инцидент со странной скелле, пытавшейся вогнать нас в самоубийственную депрессию, не прошел даром. Весь опыт моей жизни никуда не делся. Та скелле лишь на какое-то время поменяла полярность эмоций, резко усилила негативные воспоминания, заставив переживать их необыкновенно остро. Ее влияние оборвалось, но память, в том числе память о моем состоянии в тот момент, уходить не торопилась. Как отблески яркого света медленно бледнеют в закрытых глазах, переливаясь неожиданной радугой, так и пережитые эмоции гасли не в один миг. А ведь за ними стояла реальность.

Наше сознание так устроено: чтобы сохранить равновесие, оно отодвигает на задний план, прячет в глубине неприятные воспоминания. Неведомая мне скелле взбудоражила то, что, казалось, давно покрылось толстым слоем ила. И вот теперь, когда никто уже не вмешивался в мой разум, на душе было тошно. Мне ведь и в самом деле за многое было стыдно и неловко. Многое хотелось бы изменить, сделать не так, как вышло.

Когда судно, тяжело просев, начало забираться на очередную волну, я быстро сообразил: эта волна непроста – слишком уж обширной спиной титанического морского зверя пучилась она из предсказуемого моря. Я такое уже видел и знал: это по мою душу. Ни о чем не думал, просто нырнул в свое зазеркалье, и всякие сомнения, если и были, пропали. Рядом с нами пучил океан иной поток, иное будущее. Не было никаких мыслей, одни рефлексы. Как рыбак, сонно дремлющий на пустой рыбалке, готов взорваться привычной стремительной реакцией, почуяв первую, самую сладкую потяжку лески, так и я действовал так, словно давно знал, что делать, словно и не было рядом со мной семьи и сытой, уютной жизни. Я обратился к новому потоку, потянулся к нему, даже без храмовых символов, просто вглядевшись в тревожащее соседство, и мир предсказуемо ударил по ногам чужим берегом.

Увы. Не другой мир. Не мифическая Гела. Берег уже знакомый и непонятный. Не в первый раз загадочное нечто отправляет меня сюда. Так и хочется сказать: это ж-ж неспроста.

Оглянулся на недалекие горы, возвышавшиеся каменистыми осыпями из серо-черной пены леса. Зашипела уходящая волна, и я непроизвольно дернулся. Не оставило ли неведомое нечто меня в одиночестве? Можно ли вернуться? Торопливо всмотрелся – нет, вот оно, ворочается в глубине.

На этот раз я, видимо, созрел. То, что раньше выглядело и ощущалось как странное и неуместное вмешательство, теперь воспринималось почти как избавление. Мау, семья, какой-то важный родственник – все было чуждым, раздражающим. Еще и последствия от недавней психотерапии не выветрились. Надоело! Чего сейчас точно не желал, так это превратиться в копию своего предшественника – третьего эля. Внезапное перемещение принесло почти физическое облегчение, как будто с меня свалилась изрядная и при этом чуждая ноша. Душу грело сомнительное оправдание – это не я. Это вот эта вот хрень! Стащила меня, понимаешь, с праздника жизни. А я тут ни при чем!

Решительно обернулся, оставив океан за спиной.

Неширокая полоса гор – похоже, остров. Широченный, разбитый тысячелетними штормами песчаный пляж темного цвета, лес и океан, обнимающий незамысловатый пейзаж. Очень похоже, раннее утро. Не могу описать, как рождается это ощущение, но начало дня подсознательно ощущается мне синим, в контраст красному вечеру. Много раз пытался придумать этому объяснение, но в конце концов сдался, – какая разница, утро и утро!

Надо топать. Еще раз оглянулся на прибой, нырнул на мгновение в мир памяти – нечто, так настойчиво толкавшее меня сюда, исчезло. Лучше бы осталось, лучше бы ворочалось позади резервным путем отхода. А так, неясное беспокойство и ясное понимание – один. Как в первый раз, как тогда, когда вместо знакомого подъезда очутился в теплой воде предгорного озера. Есть, правда, разница – я теперь опытный: плавали, знаем. Привык к чудесам – ну, забросило на неведомый остров, и что? Меня на другие планеты швыряло без спросу, и ничего, жив.

Запоздало спохватился – посох не перенесся. Я безоружен. Вот это расстроило всерьез: плоды многодневных трудов, экспериментов пошли прахом. Черт! Что делать?! Торопливо охлопал карманы: пара шариков с кристаллами привычно толкнулись под ладонями – ну хоть что-то. Только вот подзарядиться не от чего – ни тебе зловредной скелле под кустом, ни кусочка стекла из Радужного. Вновь нырнул в капризный дар – нечто, забросившее меня, исчезло, а вместе с ним и надежда свалить туда, где ждут хозяина милые моему сердцу финтифлюшки. Человек без инструментов и оружия – голая прямоходящая обезьяна со вкусным и питательным пузырем огромного мозга на конце позвоночника. К счастью, крупных хищников здесь нет. Не должно быть. Я же на Мау?

Исследовательский запал, охвативший меня поначалу, куда-то делся. Какие на хрен исследования, когда отобрали любимый пулемет и рюкзак полезнейших ништяков вместе с ним?

Опять нырнул в дар, всмотрелся – ничего, пустота. Дорога домой исчезла. Переливается в потоке убегающее унылое и скучное прошлое – круто рвущееся вниз дно, мерцают далекие скалы. Наконец-то сообразил: что-то долго я сижу на храмовых рецепторах и до сих пор не выблевал изысканный завтрак, скрасивший мне минувшее утро. Огляделся и замер. Вот оно что! Вот почему неведомое нечто так настойчиво швыряло недотепу на этот берег: поток будущего, рвущийся от Источника, разбивался на части, дробился и сверкал гигантской радугой, прячущейся в теле невзрачных гор этого куска забытой суши. Еще один Радужный разлом, только неосвоенный, ненайденный, до сих пор таящийся в глубине нетронутой породы. И что самое приятное – он делал то, ради чего мне пришлось убить долгие дни, – дробил на части ослепительный свет черной дыры, ломал и кромсал его на мельчайшие осколки-лучики, так что я мог спокойно пользоваться имплантированными рецепторами.

Ошалевший, замер. Долго, как никогда раньше, стоял, разглядывая фантастическое зрелище. Самочувствие быстро приходило в норму, тревоги, опасения и беспокойства улетучивались. Вот это да! Это же просто «бубль-гум» какой-то! То, что надо! Определиться бы только, где это «то, что надо»?

В голове ворочались первые задумки: соорудить маяк и прыгать сюда, как на работу, осваивать алфавит богов, не отрывая драгоценную тушку от нормальной кухни. Сейчас Источник прямо позади гор, кстати, ненормально высоко над горизонтом. Вот и первый ориентир – я где-то в Южном полушарии. Понятно, что черная дыра движется, но и мне никто не мешает перемещаться по острову, всякий раз оказываясь под защитой этого скрытого сокровища.

В возбужденную череду мечтаний внезапно грубо вторгся желудок. Завтрак хотя и был обильный, но оставался уже далеко в прошлом. Когда меня выбросило, я как раз находился в приятном предвкушении самовольного посещения камбуза. И теперь избалованный орган требовал немедленной дозы изысканных лепешек с козьим сыром и мелко нарубленным речным лохом.

Вынырнул. Ничего не изменилось. Кажется, тени стали немного короче да ветер с моря нежданно окреп и трепал легкие парусиновые штаны – одежду, которую я неизменно надевал всегда, когда удавалось избежать требовательного контроля Аны. Горы стояли на месте. За спиной шипел песок, потревоженный особенно длинным языком, выпущенным океаном. Пришлось сделать несколько шагов вперед, моих, к слову, первых полноценных шагов тут.

Так, все-таки придется топать. Мечты мечтами, а что делать, пока неясно.

Местный лес, очевидно, являлся родственником тому чернолесью, по которому довелось когда-то побегать в Углу. Плотное переплетение крон практически не пропускало солнечный свет, лабиринт стволов постепенно растворялся во мраке. Что-то держало, не давало безоглядно нырнуть в сумрак. Запоздало сообразил: зачем мять ноги, когда мне доступно практически мгновенное перемещение?

Нырнул. Уже не спеша, внимательно осмотрелся, выбирая направление прыжка. Отчетливо виднелся склон горы, плавно стекающий в прячущуюся от океана долину в глубине острова, что-то похожее на человеческие постройки, выделяющиеся темным пятном на мерцающем фоне. Мне – туда. Но как-то далековато. Я еще ни разу не прыгал на такое расстояние – ошибусь на пару метров и запросто переломаю ноги. Эль или не эль – неважно, кости у меня не из адамантия. По всему выходило, что я невольно осуществил мечту, – добрался-таки до того южного острова, где в древности, по слухам, располагалась какая-то важная часть проекта «Дорога домой», что-то вроде обсерватории, как я это, помнится, переводил. Похоже, древние не зря выбрали это место, только вот не из-за чистого неба или шикарного вида на черную дыру, а из-за скрытого в глубине здешних гор месторождения редкого минерала.

В последний раз оглянулся на отдалившийся берег, убедился, что в прибрежной воде никто больше не ждет, и прыгнул.

5

Полдень. Соле наконец-то добралось до высшей точки своего пути и уже примерялось, как бы половчее нырнуть за океанский край, туда, где горизонт зубрился неровными силуэтами далеких островов. Как всегда, если только не было облаков, небо менялось, растворялась привычная блеклая желтизна, добавляя зеленоватый оттенок краям полусферы над головой: «изумрудный полдень» – так называли в имперских областях эти самые жаркие часы. Кир растянулся на горячем песке, приложив ладонь козырьком ко лбу, и бездумно таращился в слепящий простор над головой. Если не поворачиваться, кажется, ничего больше и нет и ты летишь вместе с Соле совсем один по переливающимся лугам небесной пустыни.

Лена – оранжевый карлик, вторая звезда системы – окончательно спряталась в сиянии своей могучей родственницы. Ее крохотный желтый диск яркой бусиной поглядывал на планету лишь в последний час заката. Звездная игра в прятки пришлась на жаркий сезон, а значит, великий цикл завершается. Еще год – триста двадцать дней – и следующим летом Лена окончательно исчезнет, заслоненная главным светилом. Оживет Великая Пирамида, и народ Гелы будет выбирать Рэя – большое событие, случающееся лишь раз в тридцать лет, первое при жизни Кира. Финал, впрочем, предсказуем, а значит, ничто не испортит праздника: нынешний Рэй бессменно рулил Девятью пирамидами уже шестой цикл – почти сто восемьдесят лет, – и ничто не указывало на то, что ему это надоело.

Ушей коснулся визг и смех девчонок, и Кир перевернулся на живот. Могучая река, собиравшая воду трети континента, соединялась с океаном широкой дельтой, густо утыканной мелкими песчаными островками и косами. Никто, кроме тех, кто буквально жил рекой, не мог запомнить их расположение. Они рождались и умирали заново каждую зиму, вместе с новым половодьем. Главное русло несло свои воды, терзаемые многочисленными пароходами и баржами, севернее, здесь же раскинулось царство обширных мелководий. Вода оставалась пресной, но дыхание близкого моря наполняло воздух солью. Если прислушаться, можно различить далекий рокот набегавших на берег посланцев бескрайней дали Темного океана.

Излюбленное место отдыха для небогатых горожан и студентов, охраняемое самой природой: зыбкий мир, рожденный водой и ветром, не давал строить ни шалаши, ни замки. Не единожды отчаянные предприимчивые люди пытались обосноваться на острове покрупнее с каким-нибудь новомодным курортным строительством. Ну и где они? Даже свай не видать! Океан, с одной стороны, – великая река, с другой – кто мог противостоять такой парочке?

Крутой бережок соседнего островка обрывался в воду покатым склоном нежнейшего песка, по которому с визгом и хохотом летели навстречу реке малознакомые, а чаще вовсе не знакомые парни и девушки. Традиционное празднование дня Избавления было в полном разгаре. Свежеиспеченные выпускники многочисленных высших школ Ура наслаждались кратким мигом свободы, несколькими днями между получением диплома и новой работой – для тех, у кого был контракт, или новыми заботами – для тех, у кого его не было. У Кира был, но думал он не о нем. Он приехал в Ур с далекого острова на юге, принеся с собой кровь потомственных островитян Пале. Высокий сухощавый парень с широченными плечами, отчего казался плоским как доска, Кир был великолепным пловцом, чем и воспользовался, по сути, малодушно удрав с праздника жизни. Девушкам нравился экзотичный сероглазый островитянин, и он охотно отвечал им взаимностью. Однако шло время и то, что раньше казалось несущественным, нежданно оказалось важным для цветущих цветами морских кораллов сверстниц. Кир был «ра» – один из тех, чью кровь узнавала Великая пирамида, кровь Рэя. Сколько их таких? Сотни? Тысячи? Может, и больше. Они живут и умирают, а Рэй правит, и вряд ли это изменится. Что в небогатой жизни его далекой родины, что в суете большого города, принадлежность к немногочисленной касте избранных не давала особых преимуществ, разве что не надо было платить за учебу. До сих пор Кир был уверен, что это и было единственное важное отличие от других, привилегия, которую дарила ему кровь. Благодаря ей он и оказался здесь, на богатом имперском севере, да не просто провинциальным туристом, закинутым жизнью в баронство по соседству с Великой пирамидой, а студентом высшей школы, не самой почетной, но, пожалуй, единственной в своем роде.

С давних времен первого Рэя кровь «ра» считалась ценным ресурсом: не будет «ра», не будет Рэя; не будет Рэя, некому будет править девятью пирамидами, и человечество вновь скатится к Темным временам. Оттого и запрещалось носителям крови служить в армии или заключать браки с посторонними, не членами касты. О последнем Кир никогда не думал, а зря. И да: любой из них сам мог стать Рэем – теоретически. Но Кира волновало совсем другое. Ладная, темноглазая, живая и подвижная Инге с хитроватым прищуром, что называется, зацепила одним из своих отточенных ноготков самое сердце, пульсирующую кровью плоть, стучащую в груди островитянина. Всегда легко находивший подход к девчонкам, Кир превращался в застенчивого, молчаливого юнца, охваченного пламенем болезненной тоски, пожиравшего глазами мечту, стоило той возникнуть поблизости. Девушка заметила его – трудно не заметить этакую всклокоченную оглоблю с выпученными глазами и румянцем смущения на бледной коже – и ответила. Пожалуй, впервые в жизни Кир был влюблен: по-настоящему, по-взрослому, по-сумасшедшему. Мир был прекрасен и ждал его с распахнутыми объятиями: он еще не закончил школу, а у него уже есть контракт на хорошее место, цикл завершается, и вместе с Инге грядет новая, яркая и манящая жизнь.

Пылало изумрудным полднем лето, спина парня плавилась под жаркими прикосновениями лучей Соле, но в голове царил сумрак.

Неделю назад вместо любимой на заветном месте у Старого моста появилась незнакомка. Моросил дождь, небо от края до края забила серая хмарь – нечастая погода для лета на севере. Тесаные камни мостовой блестели мокрыми разноцветными спинами, рельсы тонули в мутно-бурых лужах. Кир прятался от липкой воды под чугунной аркой мостового пролета, напряженно всматриваясь в изгиб набережной, откуда должно было появиться шипящее чудище паровика. Маршрут последнего описывал по городским улицам гигантскую запутанную петлю, прислонившуюся к реке. Несмотря на наличие целых двух мостов, паровик никогда не переходил на северную сторону – район частной застройки тех, кто мог себе это позволить. Состоятельные граждане не любили шум и не приветствовали перемещение под окнами всякой черни, неспособной обзавестись собственным паромобилем.

Старый мост неширокими пролетами скакал через реку по трем удобно подвернувшимся островам, два из которых щетинились лабиринтами причалов и были плотно застроены разнокалиберными пакгаузами. Далекий противоположный берег кутался в водяной дымке, пароходы блестели мокрым железом, рядом с набережной отмокала на приколе огромная ржавая баржа, поверхность реки казалась матово застывшей пузырящей неподвижностью.