Тьма на вынос, или До самого конца Керлис Пальмира

Глава 1. Разоблачения

Оно поселилось в нашей кладовке, когда мне было шесть. В углу, на верхней полке, между кабачковой икрой и сливовым компотом. Каждый раз я с замиранием сердца смотрела, как мама протирает там пыль или перебирает банки. Казалось, неведомый монстр притаился в темноте и готовится выпрыгнуть, чтобы съесть ее вместе с любимой фланелевой тряпочкой. И его не впечатлят ни поджатые губы, ни строгое выражение лица. Хрум-хрум, и конец. Конечно, она мне не поверила, совсем. «У тебя слишком богатое воображение», – так и заявила. Губы поджала, как обычно, куда же без этого. Иначе и быть не могло… Кто поверит ребенку, который придумывает монстров? Никто. Но я знала точно: в кладовке что-то было.

Что-то.

Затем оно начало скулить – тихо, жалобно. По ночам. Мама его не слышала. Я грешила на ветер и соседскую собаку, зарывалась в подушку, пытаясь заглушить ненавистный звук. Сперва у меня получалось, потом скулеж стал невыносимым. Он был долгим и заунывным, просто целая песня. И я решилась. Включила в кладовке свет, открыла дверь и громко сказала, стараясь не выдать страха и дрожи в голосе:

– Давай, еще раз. С чувством!

Не помню, где услышала эту фразу, но она представлялась мне невероятно крутой. Будто я врываюсь в кладовку со световым мечом наперевес, и враги в ужасе разбегаются в разные стороны.

Ответом мне была тишина. Лишь сквозняк играл лампочкой на потолке. Я постояла минутку на пороге, расстроилась и пошла спать. Утром мама ругалась, что полопались все банки со сливовым компотом. После этого случая оно исчезло и больше не скулило, ни разу. Через месяц родители развелись, и мы с мамой переехали. С тех пор прошло тринадцать лет, а я никак не забуду выдуманного монстра.

Когда я в шутку рассказала эту историю Лине, она не рассмеялась. На ее лице отразилась смесь недоверия и удивления.

– Чушь, – выдала она совершенно серьезным тоном. – Никого там не было. Ведь ты до сих пор жива.

Что тут ответишь? У нее сомнительное чувство юмора и «своя волна», на которую невозможно настроиться. Но есть и неоспоримое преимущество: Лина воплощала собой все тайное, запретное, дерзкое, бесшабашное. Именно с такими оторвами хорошим девочкам водиться не следовало. Их полагалось избегать, презрительно фыркать и радоваться, что ты другая. Мама непременно запретила бы мне общаться с Линой, если бы узнала. К счастью, она далеко, а мне до чертиков надоело быть правильной. Наконец-то я могла принимать собственные решения: что надеть, куда ходить, с кем дружить. Длинную косу распустила, правда, покрасить русые волосы в какой-нибудь более яркий цвет не отважилась. Пока что. Начала носить ободки с большими бантами и пышные кружевные юбки. Возможно, это глупо и несерьезно, но мне нравилось. Теперь я была студенткой факультета журналистики, а не стеснительной девочкой, вечно строчащей глупости в тетрадке.

С Линой я познакомилась год назад, поздней осенью. Низкие серые тучи плотно затянули небо, сыпал дождь со снегом. Я выбежала из здания факультета, накинув на голову капюшон пальто с кроличьими пушистыми ушами, а она стояла во дворе и курила. Даже не пыталась спрятаться или раскрыть зонт, который держала в руке. По светлым волосам стекали капли, мгновенно впитываясь в потемневшую куртку. Я засмотрелась на нее и эпично растянулась на мокром асфальте. Капюшон съехал на нос, кроличьи уши шлепнулись в грязную лужу и намокли. Лина подошла ко мне, помогла подняться. Потом улыбнулась и протянула сигарету. Я никогда в жизни не курила, но сразу согласилась, хоть и боялась глупо закашляться, как подростки в фильмах. Почему-то этого не произошло. У меня ничего не получалось с первого раза. С детства сохранялась закономерность: подгоревшие блины, испорченные в последний момент рисунки, позорные пересдачи в университете. А вот кольца дыма получились круглыми и ровными, будто у меня открылся талант. Я еще тогда подумала: эта девушка принесет мне удачу. Мы немного постояли во дворе и отправились ко мне домой, болтая и хихикая. Пешком, под дождем. Зонт она так и не раскрыла.

Сегодня я зашла к Лине после лекций, не забыв прихватить пакет со сливочным сыром и вином – наш стандартный набор для удачного вечера. Дверь мне открыли не сразу. Я успела заскучать и сосчитать царапины на обивке, их было двадцать четыре, как обычно. Лина появилась на пороге сонной и растрепанной, в шортах, наполовину застегнутой клетчатой рубашке и пляжных шлепанцах.

– Уже утро? – Она протерла глаза и уставилась на пакет в моих руках. – А, все, вижу. Вечер.

Не дожидаясь приглашения, я юркнула внутрь. На кухне щелкал телефоном очередной Линин блондин. Все ее парни как на подбор: белобрысые красавцы в черных майках, натянутых на накачанные торсы. Этот выбивался из стаи: белоснежная футболка сидела на нем так идеально, что казалась нарисованной.

– Это Юра. – Лина лениво махнула в сторону гостя, мои руки невольно расправили складки на юбке, пригладив кружева.

Для чего мне с ним знакомиться? Все равно больше не увидимся. Никогда не встречала у Лины одного и того же парня дважды. Но она и не думала ему меня представлять. Блондин поднял взгляд, я зачем-то представилась сама, он вежливо кивнул и снова уткнулся в телефон.

– Ты пропустила лекции, – сообщила я очевидное.

– Плевать, – фыркнула Лина.

Пристыдить ее было нечем. Несмотря на то, что она прогуливала половину занятий, сессии сдавала в срок и на «отлично», а я зубрила с утра до вечера и перебивалась с тройки на тройку.

Лина достала из пакета вино. Сняла шлепанец и, приложив к стене, стукнула по нему дном бутылки. Подаренный мною штопор сиротливо пылился около мойки, в нераспечатанной коробочке с бантиком. Блондин посмотрел на Лину с тапкой и бутылкой, потом на штопор и насмешливо приподнял бровь. Значит, Юра… Правильные черты лица, четко очерченные губы и совершенно невероятные глаза. Светло-серые, серебристые, словно подтаявшие жемчужины, с очень темным ободком по краю. Ни разу таких не видела… Жемчужины дрогнули и вопросительно уставились на меня. Я схватила тряпку и тщательно протерла стол. И вовсе не потому, что у меня горели уши! Просто мамино воспитание время от времени дает о себе знать. Хотя до ее маниакального стремления к порядку мне далеко. Ни за что не стану пылесосить по три раза на дню, складывать полотенца ровными стопочками и гладить джинсы. К тому же теперь я их не ношу.

С нескольких ударов пробка вышла, Лина поставила на стол два бокала.

– Я тебя провожу, – заявила она блондину, особо не церемонясь.

Тот не стал спорить. Оба исчезли в коридоре, тихо переговариваясь.

Дверь шумно захлопнулась, щелкнул замок. На кухню вернулась Лина, напевая песенку хомячков себе под нос. «Тиру туту туру тутуту…» Она улыбнулась и застегнула пропущенные пуговицы, из-за чего рубашка стала совсем в обтяжку. Теперь ее фигура казалась не стройной, а чрезмерно худой. В прищуренных глазах была заметна усталость. Видимо, ночь выдалась бурной.

– Выпроводила, – доложила она, словно мне следовало заподозрить, что блондин никуда не ушел, а спрятался в ванной и следит за нами.

– Молодец, – пробубнила я, поздно сообразив, какой у меня получился недовольный тон.

– Что-то не так? – Лина замерла с разделочной доской в руках.

– Зачем тебе их столько? – не выдержала я.

Она пожала плечами, взяла нож – единственный в доме, с блестящей розовой рукоятью – и принялась нарезать сыр кубиками. Крупными неровными кубиками. Чего я к ней лезу? Не хватало еще нотации читать. Сама ненавижу, когда мне указывают, как жить.

– Извини, – смутилась я. – Это не мое дело.

Лина сдула со лба длинную челку и надавила на нож особенно сильно. Доска заскрипела.

– Тот, кому я отдам всю свою любовь, – вдруг сказала она, – рискует склеить ласты. Поэтому я делю ее поровну. Между всеми.

Что?! Пока я осмысливала ее слова, Лина дорезала сыр, забрала тарелку и скрылась в дверях. Пришлось хватать бутылку с бокалами и топать следом.

Жилище Лины невероятно будоражило мое воображение. Она снимала однокомнатную квартиру в часе езды от факультета. Снимала за копейки, потому что большей суммы никто в здравом уме не предложил бы. Разве что ролевики, любители постапокалиптики. Старый дом в глубине двора, щербатые ступени. В ободранном подъезде пахло кошками и затхлым подвалом. Совмещенный санузел, кухня два на два и коридор, в котором даже одному толком не развернуться, – вот и вся квартирка. Затертые до дыр обои, потолок в ржавых пятнах, лампочки на скрученных проводах, скрипучий паркет. Из-за разросшихся под окнами деревьев здесь было всегда темно, а летом еще и сыро. Я не любила ночевать у Лины: на кухне рычал маленький пузатый холодильник с оплавленной ручкой, в углах что-то шуршало и потрескивало, через вентиляционную решетку лезли комары. Мелкие, прозрачные и кусачие.

В комнате у окна стоял запертый на ключ обшарпанный сундук, навевающий мысли о море, трюме пиратского корабля, острове сокровищ… Я понятия не имела, что в нем хранится, и слава богу. Учитывая чрезмерно активную личную жизнь Лины, о некоторых вещах мне лучше не знать. Шкаф с выдранной дверцей бесстыдно выставлял напоказ полки с нижним бельем, раскладной диван давно уже не собирался обратно. У пианино западала половина клавиш, но Лина все равно не умела на нем играть. В такой обстановке ноутбук выглядел чем-то инородным, почти космическим.

– Найди фильм, – велела Лина, определив тарелку на пианино. – Сейчас вернусь.

Она растворилась в темном коридоре, а я покорно приземлилась на диван. Тот жалобно пискнул и мстительно ткнул выпирающей пружиной. Отыскав пару комедий, я стащила кусочек сыра, потом еще один. Интернет грузился медленно, Лина не появлялась. Я поерзала, устраиваясь поудобнее, и пошевелила кабель от роутера. Раздался треск, лампу под потолком качнуло, по паркету заметался круг света, как в фильмах про побег из тюрьмы… Из патрона посыпались искры, лампочка заморгала и, ослепительно вспыхнув, взорвалась. Сверху брызнули осколки. Я вжалась в диван, накрыв голову руками.

– Не выходи из комнаты! – встревоженно крикнула Лина из недр квартиры, будто я собиралась шастать в темноте.

– Включи свет в коридоре, а?..

В ответ долетело приглушенное шипение. Я шустро забралась с ногами на диван и всмотрелась в темноту. Ничего. Ничегошеньки. Ровным счетом. Лина завела кошку? Когда?.. В коридоре что-то замерцало странными сияющими сгустками, а спустя мгновение там зажегся свет. В дверном проеме появилась Лина с табуреткой в руках.

– Расслабься. – Она поставила табуретку в центр комнаты. – Сейчас все исправим.

При вспыхнувшем ярком свете новой лампы комната выглядела плачевнее, чем обычно, пол блестел от осколков. Я осторожно потрогала голову: вроде на месте.

– До тебя не долетело даже, – успокоила Лина. – Трусиха.

– Оно так бабахнуло! У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло!

– Вижу, ты очень испугалась. От страха слопала сыр.

– Ой…

– Ладно, еще половина упаковки осталась. Я не весь нарезала.

Она сбегала на кухню, вернулась с разделочной доской, ножом и пакетом. Уселась на диван и принялась кромсать сыр на кубики. Я разлила вино по бокалам и поставила их между нами.

– Ты завела кошку? – поинтересовалась я.

Лина застыла. Подняла на меня удивленный взгляд и тихо спросила:

– Какую кошку?

– Ту, которая шипела.

– Ты слышала?

Она неуклюже взяла бокал, пролив немного вина на рубашку. Вот, сама испугалась не меньше моего!

– Не знаю, по-моему, кто-то шипел. Еле-еле, прям как на последнем издыхании.

– Шипел… – повторила Лина, вытирая нож о край рубашки.

– Давай поедем ко мне. Покуришь на балконе. А то жутко, честное слово. Это полтергейст, да?

– Нет, это не он. Иди сюда.

Лина подвинулась ближе и обняла меня – слишком крепко для девичьих дружеских объятий. Слишком крепко для любых человеческих объятий! Дышать стало нечем. Я попыталась возмутиться, но слова застряли в горле. Грудь пронзила резкая боль, комнату заполнили мутные круги. С каждой секундой становилось холоднее, в глазах предательски темнело. Я посмотрела вниз и увидела, что сбоку, под ребрами, торчит знакомая розовая рукоять.

– Тише, – ласково прошептала Лина мне на ухо и обняла еще крепче. – Тс-с-с…

А потом стало совсем темно.

Место, где я очутилась, было маленьким и тесным. В углах возвышались полки, заставленные пузатыми банками. Я с трудом узнала кладовку нашей старой квартиры. Схватилась за дверную ручку и с силой надавила на нее. Бесполезно. Та и не думала проворачиваться. Банки безмолвно сверлили меня сливовыми зрачками, в щель над порогом пробивался свет. Я прижалась спиной к стене и затаила дыхание.

Шаги. Чьи-то шаги снаружи. Я отчетливо их слышала, и они приближались. Мягкие и частые, словно существо за дверью передвигалось на маленьких пушистых лапах. Оно подошло вплотную к двери и остановилось, накрыв свет на пороге темным силуэтом. Крайняя банка вздрогнула и лопнула. Я завизжала, та улыбнулась изогнутой трещиной и рухнула вниз. Звук падения растворился в ужасающем грохоте, будто с неба свалился рояль или грузовик с барабанами, под дверью метнулись тени. Полный быдыщ!

Шум стих внезапно, кладовка погрузилась в тишину. Кто-то уверенно подошел к двери, ручка зашевелилась и провернулась с тонким скрипом. Я съежилась. Желудок скрутило в тугой комок, бок заныл, предлагая мне кое о чем вспомнить. Точно, нож с розовой рукоятью! Но я жива, и для «того света» обстановка вокруг нелепая. Это сон?

– Кто там?! – пискнула я, подбадривая себя собственным голосом, высунулась из кладовки и…

И окончательно убедилась, что сплю! Передо мной был гигантский зал. Точнее бескрайний, так как противоположный конец окутывала тьма, и о его истинных размерах можно было только догадываться. На месте потолка зияла черная дыра, паркет клубился дымом. В воздухе парили книги, игрушки, альбомы, карандаши и всякая ерунда. Они ныряли в дым, взмывали к потолку, вращались и плевать хотели на законы физики. Я попятилась, выставив назад руку, чтобы нащупать дверь и выбежать. Там ее не было. Ни двери, ни стены. Только зал, все тот же зал. Мамочка… Впрочем, это же сон. Жаль, что жуткий. Нет бы что-нибудь хорошее приснилось.

На меня плыла тряпичная кукла с зелеными кудрявыми хвостиками. На ее плоском бледном лице застыло мстительное выражение, глазки-пуговки злобно поблескивали. Меня словно холодной водой окатило. Это же моя игрушка… Старая любимая кукла, которую я зашвырнула в шкаф, получив на день рождения новенькую милую Барби с длинными шелковистыми волосами. Я испуганно отмахнулась, по затылку скользнуло что-то легкое. Развернувшись, я поймала тетрадку, исписанную мелким почерком. Мой дневник, брошенный на середине. Мама нашла его в тайнике под кроватью, прочитала и закатила грандиозный скандал, называя меня неблагодарной. Больше я дневников не вела.

Тишина сгустилась, сквозь нее прорвался тоненький мелодичный писк. Песенка двигалась по кругу и становилась все громче, мелодия казалась смутно знакомой. Из дыма вынырнула музыкальная открытка с нарисованным замком. Надо же… Я совсем о ней забыла, а в детстве часами слушала механические трели, пока она не сломалась.

Музыка стихла, вещи замерли в полете и опустились на пол, медленно растворяясь в дыму. Темнота вдалеке ожила и поползла ко мне, будто проголодалась. С каждым мгновением расстояние между нами сокращалось, а зал погружался во мрак. Ой-ой! Сзади раздалось шуршание. Я отшвырнула дневник и кинулась прочь, но ноги увязли в чем-то липком, с подозрительным запахом спелых слив. Бессмысленный рывок, и я оказалась на полу, в кромешной мгле.

– Не так быстро, – донесся шелестящий голос.

Я зажмурилась, втянув голову в плечи.

– За тобой не угнаться, – шепнул он над самым ухом.

– А ты гнался? – спросила я, стиснув зубы. Крик ужаса застрял в горле, и выпускать его не хотелось.

– Не верь ей.

Моей щеки коснулся обжигающий ветерок, сердце подпрыгнуло и ухнуло куда-то вниз. Хочу проснуться. Немедленно! Я вжалась в пол, но вместо покрытого лаком дерева пальцы нащупали мягкую обивку. Замерев, я осторожно приоткрыла один глаз. Темнота рассеивалась, вокруг вырисовались знакомые предметы: шкаф, пианино, сундук в углу. Я сообразила, что лежу на диване в квартире Лины. Сама хозяйка сидела рядом и курила.

– Как самочувствие? – поинтересовалась она, стряхивая пепел в пустую тарелку из-под сыра.

– Мне приснился страшный сон, – хрипло сказала я и заплакала.

Лина наклонилась и неловко погладила меня по голове. Сон был настолько реалистичным, что рука потянулась туда, откуда во сне торчала розовая блестящая рукоятка. Сыро… И липко. Я пролила на себя вино? Глупости, я его вообще не трогала. Ладонь была красной. Что происходит?! Я вскочила с дивана. Моя блузка сбоку была насквозь пропитана кровью.

– Это было на самом деле? Ты… вонзила в меня… нож?!

– Ага, – вяло протянула Лина, выпустив струйку дыма в потолок.

– С ума сошла?!

– Ты ведь жива. Так что не кричи.

Ее ответы звучали дико и абсурдно. Да все это было дико и абсурдно! И ни капли не смешно.

– Тамара… – закатила она глаза. – По какому поводу драма? Это что, была твоя любимая блузка?

– Не называй меня полным именем!

– Хорошо, Тома, – уже мягче произнесла Лина. – Прими душ, переоденься. Потом поговорим.

Я всхлипнула, покорно взяла предложенную кофту, единственную, что была велика ей на размер. Значит, мне подойдет.

В ванной стоял кисловатый запах затхлости. Облезлая душевая кабинка за грязной потрепанной шторкой, раковина с отколотым краем и унитаз, смыв в котором давно не работал, поэтому рядом лежал ржавый ковшик. Никогда не думала, что когда-нибудь рискну принимать тут душ, но сейчас мне было все равно. Лишь бы от Лины подальше. Я заперла дверь и трясущимися пальцами расстегнула пуговицы, с ужасом представляя себе рану, из которой толчками вытекает кровь. Рванула в сторону ткань… Под блузкой ничего не было. Ничегошеньки. Кроме пятна подсыхающей крови. Абсолютно целая гладкая кожа, без единой царапины. Ясно. Я сошла с ума. Обязательно запишусь к психиатру. И позвоню маме. И в полицию. И еще куда-нибудь.

Я скинула оставшуюся одежду и забралась в душ, стараясь ничего не касаться. Кран закашлял, хлынул практически кипяток. Кожа порозовела, под ноги потекла красноватая вода. Я стояла в душе до тех пор, пока от обжигающей духоты не закружилась голова. Натянула свою одежду и кофту Лины, оставив блузку валяться в углу, и вышла из ванной.

Лина ходила по комнате с веником и сметала осколки лампочки в кучу. Увидев меня, она выпрямилась и выдавила улыбку.

– Что это было? – спросила я, чувствуя себя нелепо. – Я умерла?

– Почти.

– Получается, люди после смерти попадают в… в…

– Каждый попадает туда, куда заслуживает.

– То есть я заслужила кладовку?!

Лина отбросила веник и шагнула ко мне. Я попятилась в коридор.

– Тамара, – дрогнувшим голосом сказала она. – Поверь, так было надо.

– Почему ты упорно называешь меня Тамарой? Ты ведь знаешь, мне не нравится.

– Там есть буква «р». В ней сила.

– Нет у меня никакой силы.

– Теперь есть.

Я отвернулась и встретилась взглядом с зеркалом. Почудилось, что в нем отражаюсь не я, а какая-то чужая девушка, по недоразумению оказавшаяся мной. Вдруг настоящая я совсем другая? А в это тело попала по ужасной ошибке.

– Лина, что происходит?..

– Хотела бы я знать, – рассмеялась она, хотя забавного тут ничего не было. – Тебе пора домой.

– Ты издеваешься?

– Нет. Просто я не могу… – Лина села на пол, рядом с кучей осколков, и помассировала виски. – Не могу говорить с тобой сейчас. Давай разберемся с этим позже.

– Когда?

– Завтра. – Она подняла на меня глаза – уставшие и пугающе пустые. – Я покажу тебе. Завтра. Теперь уходи, прошу.

Я кивнула и бросилась к входной двери. Сорвала с вешалки пальто, торопливо натянула его, путаясь в рукавах, и выбежала на улицу. Не помню, как добралась до своей квартиры. Помню, что врезалась в подъезде в соседку, та выронила пакет с апельсинами, и они оранжевыми мячиками запрыгали по лестнице.

Захлопнув дверь, я побрела в ванную, на ходу скидывая с себя одежду. Открыла кран, щедро плеснула пены, насыпала ароматических масляных шариков и залезла внутрь, прямо под горячую струю, греясь и пытаясь выгнать из головы весь тот бред, что в ней поселился. Ванна наполнялась, пена росла пышной шапкой, пахло лавандой. Произошедшее казалось все более надуманным и нереальным. Через полчаса меня наконец отпустило, мысли прояснились. Я цела и невредима, дурацкие сны снились мне и раньше… Но объятия Лины? Почему они были настолько крепкими?.. Железная хватка какая-то! Нет, все это ерунда. На моей стороне самый веский аргумент. Такого не бывает. Такого просто не может быть. Это абсурд! У меня действительно слишком богатое воображение.

Закутавшись в халат, я протерла запотевшее зеркало и всмотрелась в отражение. Там по-прежнему была я, обычная я, без каких-либо изменений.

– Тома, Тома, у тебя не все дома, – пробормотала я и отправилась спать.

Глава 2. Блуждая в потемках

Обычно мое утро начинается с песенки Джиглипуфа. В детстве я обожала этого покемона: розовый глазастый шарик пел людям – чудесно пел, надеясь, что однажды его похвалят. Увы, нежный голосок всегда погружал публику в глубокий сон, какие уж тут аплодисменты. Он так переживал, что я решила под его песню просыпаться – в знак поддержки. Поставила на будильник и настолько привыкла, что встаю под нее до сих пор.

Но сегодня я поднялась рано, задолго до звонка. Вчерашние события казались выдумкой или идиотским розыгрышем, в голове была полнейшая каша, такая же, как в тарелке. На завтрак я сварила пшенную, на молоке. Она полезная и от депрессии помогает. Во всяком случае, так говорит мама. Ела я долго и неторопливо, потом полтора часа собиралась в университет. Даже волосы завила, дважды прищемив палец плойкой. Нарядилась в самое красивое платье – желтое и пышное, – завязала пояс бантом. Маме бы не понравилось. Она постоянно повторяет, что желтый цвет мне не к лицу. В аудиторию я зашла первая и села у розетки, воткнув в нее зарядку еле живого мобильного.

Вскоре ко мне подсела Стася, наша староста, девушка очень заметная. За версту бросалась в глаза, потому что красила шевелюру в морковный цвет и носила салатовые колготки. Стася имела комплекцию недокормленной Дюймовочки, зычный голос и собственное мнение по любому вопросу, которое неизменно доносила до каждого, невзирая на сопротивление. Училась она отлично, охотно делилась редкими методичками и не забывала всем улыбаться. Я ее побаивалась.

– Тома, – сладко пропела она, извлекая из рюкзака нетбук, – будь другом, одолжи розеточку.

– Так и знала, – проворчала я, – что в тебе сплошная корысть и трезвый расчет.

– Хочешь, ответы на коллоквиум скину? Сама писала.

– Хочу, – сказала я, решив тоже быть очень расчетливой и корыстной.

Зарядки на тридцать процентов. Выживу как-нибудь. Радостно оккупировав розетку, Стася покрутила головой и присвистнула:

– Вот это да! Весь курс в сборе. На утренней лекции. Что-то в лесу сдохло…

– Философия же, – с трепетом напомнила я. – Юдин – зверюга. Говорят, он за каждую пропущенную лекцию на экзамене по дополнительному вопросу задает…

Она отмахнулась, будто дополнительные вопросы были ерундой, а не трагедией, погружающей в пучину пересдач. В распахнутые двери влетали опаздывающие и торопливо рассаживались по свободным местам, битком набитая аудитория гудела. В последний момент нарисовался Костя Лейман – местная звезда и всеобщий любимчик. Обладатель сомнительного чувства юмора, широких плеч, пронзительно-зеленых глаз и машины, напоминающей космический звездолет, которую он невозмутимо парковал на стоянке для преподавателей. Бонусом к сногсшибательному экстерьеру шла родословная: его мать работала главным редактором ведущего в стране новостного портала Рунета и обещала взять пару человек к себе на практику летом. Весь курс мечтал туда попасть. В общем, девушки пачками складывались к его ногам, даже те, кому было наплевать и на Рунет, и на портал, и на породистых родителей. Он же отстраненно наблюдал за суетой вокруг себя, никого вниманием не баловал и был перманентно свободен – наверное, всем назло.

Окинув беглым взглядом заполненную аудиторию, Лейман подошел к нам и плюхнулся на край скамейки.

– Свободно? – спросил он, бесцеремонно кинув сумку на стол. – Или ждете кого?

– Тебя, – хихикнула Стася и поерзала, настойчиво сдвигая меня к стене, – всю свою жизнь.

– Так и думал, – подмигнул ей Лейман, доставая из сумки планшет. – По-моему, твой нетбук вполне зарядился.

Теперь понятно, почему он подсел именно к нам!

– О… – Стася хлопнула ресницами и покосилась на меня. – Я бы тебя пустила, но следующая в очереди Тома.

Лейман повернулся ко мне с отработанной улыбочкой, но мгновенно ее потерял. Таким внимательным, откровенно изучающим взглядом на меня не смотрел еще никто. Никогда! Неистово захотелось забиться под стол. Зеленые глаза прошлись по мне с ног до головы – медленно, мучительно, будто ощупывая по сантиметру. Черт… Пялится, словно впервые увидел. Или так оно и есть? Не знаю почему, но эта мысль обидела дико. Не настолько уж я незаметная! Я уткнулась в тетрадь, пытаясь расписать ручку.

Юдин явился точно по расписанию, поправил пиджак и начал окунать нас в мир Гоббса. Адская машина учебного дня была запущена. Лекции и аудитории менялись, попа страдала от жестких скамеек, но сосредоточиться на учебе никак не получалось. В голову упорно лезли непрошеные мысли о Лине и шелестящем голосе из тумана. Они въедались в сознание и навязчиво скреблись, словно надсмехаясь над моими попытками вытряхнуть их оттуда. В конце второй пары я сдалась и захлопнула тетрадь. Все равно, кроме десятка оборванных фраз, там не появилось ничего нового. Я погрызла колпачок ручки и содрала лак с ногтя на указательном пальце, в общем, дотянула до обеда. Аудитория опустела. Я посидела еще немного, бессмысленно щелкая застежкой сумки, и решила сходить в столовую. Вдруг после обеда полегчает?

На лестнице кисло пахло табаком, хотя в курилке перед туалетом никого не было. Почти никого. В самом углу стояла Лина, задумчиво глядя в одну точку, с наполовину истлевшей сигаретой в руке. В коротком обтягивающем платье – тонком, совсем не по погоде. Воздух кончился, я споткнулась, схватилась за перила. Что она тут забыла? Лина является в универ только на сессии! А до этого события еще месяц.

– И в трещинах зеркальный круг… – насмешливо процитировали над ухом.

Обернулась и наткнулась на тот же пристальный взгляд. А вот это уже странно!

– В столовую идешь? – поинтересовался Лейман. Я кивнула. – Ну, так отомри. Сейчас очередь соберется, кроме дурацких сэндвичей, ничего не останется.

Накаркал. В столовой гудела толпа, в три ряда опоясывая раздачу. Лейман бесцеремонно протолкался в начало очереди, улыбнулся каким-то девушкам и влез перед ними. Поискал меня взглядом и поманил к себе. Нет-нет… Улыбаться девушкам я не умею, меня с позором выставят вон. Если не затопчут, пока добираюсь. Я честно пошла в конец очереди.

– Строкова! – прогремело в спину. – Ты заблудилась?

Народ с любопытством заоборачивался. Я втянула голову в плечи и покорно протиснулась к раздаче. Вот почему, почему я не умею стоять на своем?.. Можно подумать, вести себя прилично и поступать правильно – это стыдно…

Лейман, получив свою тарелку, нетерпеливо стоял над душой, и я нервно схватила первый попавшийся салат. Нет, ну что ему от меня надо?

– Слушай, – хитро улыбнулся он, когда мы устроились за отдельным столиком. – Ты же по руслиту шестую тему реферата взяла?

Вот, теперь все нормально. Прекрасно знаю, что могут хотеть от меня парни. И совсем не то, что думала мама. Реферат!

– Хочешь поменяться? – догадалась я. Лейман кивнул и намотал на вилку морскую капусту. – Ладно. Мне все равно, о чем писать.

Искать материал я не начинала, а в тему ткнула чисто наугад. Оказалось, что она кому-то нужна. Бывает же…

Я захрустела салатом. В голове плавали обрывки вчерашнего «сна»: тени на пороге, подбирающийся к ногам туман, липкая дрянь на полу. И этот жуткий шипящий голос…

– Из-за Ангелины переживаешь? – вдруг спросил Лейман. Заметив мое недоумение, уточнил: – Троицкой.

Ах, ну да. На факультете Лину все называют ее полным именем, специально подчеркивая, что дружбы с ней не водят.

– С чего мне переживать? – Я старательно ковыряла вилкой салат. Оказывается, он с креветками… – Она в полном порядке.

– А ты? Вы ведь поцапались.

– Тебе-то что?

Голос предательски дрогнул, истерзанные креветки расплылись мутным пятном. Поцапались… Так, пустячок. Нож в боку – с кем не бывает? Я повозила креветку по дну тарелки. Лейман наблюдал за мной, как кот за придушенной мышью, и даже не пытался сделать незаинтересованный вид.

– Держись от нее подальше, – неожиданно сказал он. И насмешливо добавил: – Друзей надо выбирать, а не хватать что попало.

– Именно поэтому у тебя их нет, – прищурилась я. – Все выбираешь и выбираешь…

– Ты следишь за моей личной жизнью? – Лейман с интересом приподнял бровь. – Польщен.

Я была готова откусить свой болтливый язык. Щекам моментально стало жарко, ушам тоже.

– Лина – не что попало! – выпалила я. – Она хорошая…

– Да ну? – Лейман подпер голову рукой и превратился в слух. – Обоснуй.

– Она…

Я замолчала. Перед глазами услужливо прыгал единственный Линин ножик с розовой рукояткой, будто ничего хорошего между нами никогда не было. В глазах Леймана заплескалась откровенная издевка.

– И добродетель стать пороком может, – выдал он, – когда ее неправильно приложат.

– Что ты пристал? – рассердилась я. – Лина моя подруга, я ее лучше знаю.

– Лучше, чем кто? Думаю, с тобой бы поспорила половина нашего курса. Мужская. И пара-тройка других факультетов.

Я сделала вид, что его совершенно не слышу, отправила в рот креветку и старательно ее прожевала.

– Какая воспитанная девочка… – развеселился Лейман. – Мисс Облико Морале. А дружит с местной Мессалиной. Она тебе экскурсию на лестницу уже проводила или пока только теория?

– Всегда догадывалась, что морская капуста плохо влияет на неокрепшие умы… – парировала я. – Найди себе другую диету!

– А ты найди себе другую подругу, – Леймана явно забавляло происходящее, – с которой трусы так часто не слетают.

– Какие еще трусы?! – Я вскочила, с грохотом отодвинув стул. – За своими следи!

Сплетник!.. В полной тишине кто-то хихикнул и уронил ложку. Вся столовая с любопытством таращилась на наш столик, в толпе маячило ошеломленное Стасино лицо. Ой… Они все слышали?.. Я развернулась и понеслась прочь из столовой.

– Строкова, а посуда?! – раздалось вдогонку, но я не оглянулась.

Стыд клевал в макушку и гнал меня по коридору, как стая голодных псов. Позорище, выступила так выступила… Ужас, лучше не вспоминать. Это Лейман во всем виноват! За кого он меня принимает? За дурочку, которая не в состоянии разобраться в своей жизни? И вообще, почему людям кажется, что я нуждаюсь в наставлениях? Я не для того уехала от мамы, чтобы все подряд указывали, с кем мне дружить. Сама решу! Не маленькая уже.

Я ворвалась в аудиторию, забилась в дальний угол и дала клятвенное обещание больше никому розеток не уступать. И никаких обменов темами рефератов! Буду жадной и хитрой!

Стася появилась через пару минут, прочесала аудиторию цепким взглядом и решительно зашагала ко мне. Молча плюхнулась на скамейку, достала ноутбук и застыла, глядя перед собой. Даже ее ухо выражало осуждение.

– Стася… – Любопытство плескалось во мне и требовало немедленных ответов. – Ты слышала, о чем мы с Лейманом разговаривали?

– Ха! – Она покосилась на меня и независимо отвернулась. – Вся столовая слышала. Даже глухие и в наушниках!

– Про какую лестницу он говорил?

– Ты словно не с нами учишься. Дальняя лестница после третьего этажа упирается в чердак, точнее в проход, закрытый…

– А, это где курят и… отмечают всякое.

– Не только. Еще и м-м-м… общаются тесно. Когда невтерпеж.

– В каком смы…

Я поперхнулась и уткнулась в тетрадь. Значит, экскурсия? Вот гад!

Лекция по синтаксису прошла ужасно. Я ерзала под любопытными взглядами сокурсниц, откусила от ручки колпачок и сгрызла два ногтя. Монотонный голос Рамзиной ввинчивался в мозг, превращая его в желе, синтаксические отношения упорно не укладывались в голове. И как сдавать экзамен? Придется зубрить на выходных. Час, два, три… сколько потребуется. Хоть всю ночь!

Когда лекция закончилась, я сгребла вещи в сумку и поняла, что не хочу идти домой. Не хочу, и все. Заранее знаю, что приду в пустую квартиру и буду гонять мысли, пока окончательно не свихнусь.

Я отыскала на стенде список факультативных курсов и весь вечер бродила с одной лекции на другую. Голова шла кругом, нахапанная за день информация смешалась и взболталась, оставив привкус недоумения. За окнами стемнело, часы на телефоне показывали половину одиннадцатого. У балюстрады было пусто, под стеклянным куполом мерцали фонари, рассеивая мрак. Эхо приносило неразборчивые бубнящие звуки – видимо, охранники смотрели телевизор. Я подошла к перилам, села на корточки и посмотрела вниз, на главную лестницу. Арку над нижними ступеньками обрамляли воздушные шарики, которые вчера повесили в честь очередной конференции. Парочка сдулась, один оторвался и валялся на полу, отсвечивая цветной лентой. Никому не нужный, как и я.

Мама сразу предупредила, когда я заявила, что поеду поступать в столичный университет: «Там ты будешь совсем одна». Причитала, взывала к совести и нахваливала уральские вузы. Тщетно. Я настаивала на своем и клялась, что в день совершеннолетия сбегу из дома. Второе поступление увенчалось успехом, мне исполнилось восемнадцать лет, и она была вынуждена признать: дочка выросла. Я мечтала о бурной студенческой жизни в общежитии, взрослой, самостоятельной, от стипендии до стипендии. Но отец, которого я не видела с шести лет, подарил мне квартиру в Москве, и вместо общаги я очутилась в двушке на Красных воротах. Со стипендией тоже не вышло – училась я паршиво, так что счета оплачивал состоятельный папочка. Вот и вся моя мечта. Впрочем, мама все равно бы не пустила меня в общежитие. Стращала растворимой лапшой, одолженными чайными пакетиками, регулярными оргиями и гастритом. Причем последнее ее пугало больше всего.

Я щелкнула на верхнюю строчку в журнале вызовов и приложила трубку к уху, так плотно, что сережка больно врезалась в кожу.

– Привет-привет, – ласково прощебетала мама.

Послышался металлический звон, следом раздалось шипение раскаленного масла. Наверное, она сейчас стоит на нашей просторной кухне в любимом фартуке в зеленый ромбик и колдует над сковородкой.

– Готовишь? – спросила я, чувствуя, как предательски защипало в глазах.

– Сырники жарю на утро. А ты чем питаешься?

– У нас хорошая столовая в университете.

– Уверена, ты бегаешь в свой любимый Макдоналдс и лопаешь пачками чипсы, – презрительно отозвалась мама. – Я присылала тебе на электронную почту рецепты, ты что-нибудь пробовала приготовить?

– Не-а. Некогда, учебы много.

– Смотри, испортишь желудок, будешь потом всю жизнь страдать. Как вообще поживаешь?

– Нормально, – с трудом выдавила я. – Можно я на Новый год приеду? Или на все каникулы.

– Попробуй только не приехать! – пригрозила мама и встревоженно спросила: – Тома, что случилось? У тебя неприятности?

Горло сжалось, фонари расплылись дрожащими кляксами. Ужасно захотелось выложить ей всю правду, как есть, пусть даже она кажется полным бредом. Кому я еще могу довериться, если не маме?

– Мам… – всхлипнула я.

В ухо врезался пронзительный писк умирающей зарядки, я вздрогнула и выронила телефон. Тот звонко щелкнул о пол, проехался по скользкому кафелю и застыл в опасной близости от перил. Хоть вниз не улетел, и то счастье. Дисплей моргнул и погас, батарея сдохла. Меньше надо было розетки уступать. Я подняла бесполезную трубку и кинула в сумку, краем глаза заметив сзади Лину. Сердце подскочило к горлу и рухнуло в живот. Что ей нужно?

Она приблизилась тихо и почти беззвучно, будто на полу был ковер. Склонила голову набок и села рядом, прямо на холодный кафель, не удосужившись хотя бы подложить сумку. Моя бывшая единственная подруга. Я отвернулась к перилам и вгляделась в кованый лист, выпяченный наружу. Не видела бы его раньше, непременно бы решила, что он пытается сбежать от Лины. Что она будет со мной делать на этот раз? Вниз скинет? Главное – не поддаваться панике. Иначе у меня поедет крыша, и в том месте, где я окажусь, никто не удивится историям про сливовый туман и летающие открытки.

– Шипела не кошка, – едва слышно сказала Лина.