Шерли Бронте Шарлотта

– Ваш сентиментальный красавчик – первый плут из всех, Роза, – заметил мистер Йорк.

– Ничуть он не сентиментальный, – возразила девочка.

Удивленный Мур обернулся к ней с улыбкой:

– Откуда ты знаешь, что я не сентиментален, Роза?

– Я слышала, как одна леди сказала это про вас.

– Voil, qui devient intressant![57] – воскликнул мистер Йорк, подвигая кресло ближе к огню. – Леди! Тут за милю веет романтикой. Интересно, кто бы это мог быть? Роза, шепни отцу на ушко, чтобы Роберт не слышал.

– Роза, тебе следует быть скромнее, – вмешалась миссис Йорк в своей обычной брюзгливой манере, – да и Джесси тоже. В присутствии взрослых дети должны помалкивать, особенно это касается девочек.

– Зачем нам тогда вообще нужны языки? – задорно воскликнула Джесси, а Роза посмотрела на мать с таким видом, будто хотела сказать, что запомнит эту истину и поразмыслит над ней на досуге.

Через пару минут напряженных раздумий Роза спросила:

– Почему же это особенно касается девочек?

– Во-первых, потому что я так сказала; во-вторых, потому что для девушки благоразумие и сдержанность – лучшие добродетели.

– Дорогая мадам, – заметил Мур, – то, что вы говорите, просто превосходно и напоминает мне соображения моей дражайшей сестры, однако вряд ли применимо к этим малюткам. Пусть Роза и Джесси разговаривают со мной, как всегда, непринужденно, иначе пропадет главное удовольствие моих визитов к вам. Я люблю, как они щебечут, и отдыхаю с ними душой.

– Ну вот видите! – воскликнула Джесси. – С нами вам гораздо лучше, чем с этими грубыми мальчишками! Наша мама и сама их так называет.

– Да, mignonne[58], в тысячу раз лучше! Грубых мальчишек мне хватает в течение дня, poulet[59].

– Многие люди, – продолжила девочка, – замечают только мальчишек. Все дядюшки и тетушки считают племянников лучше племянниц, и когда к нам в гости приходит какой-нибудь джентльмен, то разговаривает лишь с Мэтью, Марком и Мартином, а нас с Розой даже не замечает. Мистер Мур – наш друг, и мы никому его не отдадим! Помни, Роза, что мне он больше друг, чем тебе. Он мой близкий друг! – И она предостерегающе подняла ручку.

Роза привыкла к ее предупреждениям. Она с готовностью покоряется импульсивной малютке Джесси. Та распоряжается сестрой буквально на каждом шагу. В случаях, когда можно показать себя во всей красе и развлечься, заправляет Джесси, а Роза тихо отступает на задний план, в то время как в пору неприятностей, житейских забот и лишений Роза машинально берется за дело, взваливая на свои плечи еще и ношу сестры. Джесси давно решила, что выйдет замуж, как только достаточно подрастет, Роза же должна остаться старой девой и жить с ней, приглядывая за детьми и занимаясь хозяйством. Подобные отношения не редкость между сестрами, из которых одна невзрачная, другая – красавица, но в нашем случае если и есть разница во внешних данных, то преимущество – у Розы, поскольку личико у нее более симпатичное, чем у озорной малютки Джесси. Впрочем, наряду с живостью ума и ярким темпераментом Джесси наделена обаянием, силой очаровывать всех на своем пути. Хотя Роза обладает прекрасной, благородной душой, пытливым и развитым умом, верным и преданным сердцем, она не умеет нравиться.

– Ну же, Роза, скажи мне имя той леди, которая не ситает меня сентиментальным, – попросил мистер Мур.

Другая непременно воспользовалась бы случаем и подразнила беднягу, однако простодушная Роза ответила сразу:

– Не могу. Я не знаю, как ее зовут.

– Опиши эту леди! Как она выглядит? Где ты ее видела?

– Когда Кейт и Сьюзен Пирсон вернулись домой из школы, миссис Пирсон устроила у себя званый вечер, и мы с Джесси поехали на день в Уиннбери, и там какие-то взрослые дамы сидели в углу гостиной и разговаривали про вас.

– Ты знаешь кого-нибудь из них?

– Ханну, Гарриет, Дору и Мэри Сайкс.

– Отлично. Они говорили обо мне плохие вещи, Рози?

– Некоторые – да. Сказали, что вы мизантроп. Я запомнила слово и посмотрела его в словаре, когда вернулась домой. Так называют того, кто ненавидит людей.

– А еще что?

– Ханна Сайкс сказала, что вы напыщенный хлыщ.

– Уже лучше! – со смехом вскричал мистер Йорк. – Превосходно! Ханна – это которая с рыжими волосами? Красивая девушка, только умом не блещет.

– Похоже, на сей раз ей удалось блеснуть, – заметил Мур. – Надо же, напыщенный хлыщ! Роза, продолжай.

– Мисс Пирсон заявила, что вы любите обращать на себя внимание, а черные волосы и бледное лицо делают вас похожим на сентиментального сумасброда.

Мистер Йорк снова расхохотался. Даже миссис Йорк улыбнулась.

– Вот видите, как вас воспринимают в действительности, – назидательно произнесла она, – и все же мне думается, что мисс Пирсон не прочь заловить вас в свои сети. Несмотря на юный возраст, она сразу положила на вас глаз.

– Кто же ей возразил, Рози? – спросил Мур.

– Леди, которую я не знаю, потому что у нас она никогда не бывает, хотя в церковь ходит каждое воскресенье. Она сидит на скамье возле кафедры, и всякий раз я смотрю на нее, а не в молитвенник, потому что она похожа на картину в нашей столовой – на женщину с голубем в руке, – по крайней мере, у нее такие же глаза и нос тоже, такой прямой, что лицо от этого кажется вроде как ясным.

– Как ты можешь ее не знать! – удивленно воскликнула Джесси. – В этом вся наша Роза. Мистер Мур, я часто недоумеваю, в каком именно мире живет моя сестра. Уж точно не в нашем! Постоянно выясняется, что она совершенно не разбирается в том, что известно всем. Ходит в церковь каждое воскресенье, целую службу смотрит на одну и ту же леди и при этом не удосужилась выяснить, как ее зовут! Она имеет в виду Каролину Хелстоун, племянницу священника. Теперь и я вспомнила! Мисс Хелстоун сильно разозлилась тогда на Анну Пирсон и заявила: «Роберт Мур вовсе не любит обращать на себя внимание, и он не сентиментальный! Вы заблуждаетесь насчет его характера, точнее – понятия о нем не имеете». Рассказать вам теперь, какая она, эта Каролина? Я описываю людей и во что они одеваются получше, чем Роза.

– Что ж, послушаем.

– Она хорошенькая, даже красивая, шея тонкая и белая, локоны длинные и шелковистые, свободно падают на плечи, приятного каштанового цвета. Говорит тихо, четко выговаривая слова; никогда не суетится. Платья носит из серого шелка, вся чистенькая и аккуратная – одежда, обувь и перчатки сидят на ней превосходно. Настоящая леди. Когда я вырасту, то хочу быть как она. Вам ведь нравятся такие девушки? Тогда вы на мне женитесь?

Мур погладил Джесси по голове и хотел было притянуть ее к себе, но передумал и слегка отстранил.

– Ах! Вы не согласны? Почему вы меня отталкиваете?

– Джесси, тебе и самой до меня нет дела. Почему ты не навещаешь меня в лощине?

– Потому что вы не приглашаете!

Мистер Мур тут же пригласил обеих девочек к себе в гости, пообещав, что привезет им завтра из Стилбро подарки. Какие именно, не сказал, пусть придут и узнают сами. Джесси не успела ответить, как вмешался один из мальчиков:

– Знаю я эту мисс Хелстоун, о которой вы тут болтаете. Она гадкая! Терпеть ее не могу, как и всех женщин. На что они вообще нужны?

– Мартин! – возмущенно воскликнул отец. Циничный парнишка посмотрел на него с вызывающим видом. – Мартин, пока ты лишь дерзкий щенок, но когда-нибудь вырастешь в наглого и самонадеянного юнца. Запомни свои слова – нет, лучше давай я их запишу. – Старший Йорк достал блокнот в сафьяновой коже и увековечил изречение сына. – Через десять лет, Мартин, если мы оба доживем, я напомню тебе об этом разговоре.

– И тогда я скажу то же самое. Всегда буду ненавидеть женщин! Они только и делают, что наряжаются в пух и прах и расхаживают с важным видом, чтобы все ими восхищались. Никогда не женюсь! Останусь холостяком.

– Стой на своем, мой мальчик, стой на своем! Эстер, в его возрасте я был убежденным женоненавистником, и вдруг к двадцати трем годам (я тогда путешествовал по Франции, Италии и еще бог знает где!) уже каждый вечер завивал волосы и носил серьгу в ухе – да что там, я и в нос продел бы кольцо, если бы того требовала мода, – и все ради того, чтобы понравиться дамам! Мартин кончит тем же.

– Я? Никогда! У меня-то мозгов побольше. Отец, представляю, каким ты был нелепым! Что касается одежды, то я ничего менять не намерен. Мистер Мур, я одеваюсь в синее с головы до ног, а в школе надо мной смеются и называют морячком. Сами-то разодеты как сороки и попугаи: сюртуки одного цвета, жилеты другого, брюки – третьего. Я всегда ношу синее и ничего, кроме синего. Разноцветные вещи унижают человеческое достоинство!

– Через десять лет, Мартин, в пестроте тканей тебе не сможет угодить ни один портной, и ни одна парфюмерная лавка не утолит твоих прихотливых заскоков.

Мартин посмотрел на него свысока, но от ответа удержался. Тем временем Марк, рывшийся в груде книг на боковом столике, заговорил нарочито медленным, тихим голосом с непередаваемо ироничным выражением лица:

– Мистер Мур, напрасно вы думаете, будто мисс Хелстоун сделала вам комплимент, сказав, что вы вовсе не сентиментальны. Когда мои сестры передали ее слова, вы пришли в смущение, словно они вам польстили. Вы покраснели, совсем как один тщеславный парнишка в моем классе, считающий своим долгом заливаться краской всякий раз, когда его похвалит учитель. Ради вашего же блага, мистер Мур, я посмотрел слово «сентиментальный» в словаре и выяснил, что оно означает «подверженный сантиментам». Дальнейшие изыскания выявили, что «сантименты» – это чувства, мысли, идеи. Таким образом, сентиментальный человек тот, кто обладает чувствами, мыслями, идеями; несентиментальный, напротив, их лишен.

Марк не стал улыбаться и ждать всеобщего восхищения. Он сказал свое веское слово и замолчал!

– Ma foi! Mon ami, – обратился мистер Мур к Йорку, – ce sont vraiment des enfants terribles, que les vtres![60]

Роза внимательно выслушала выступление Марка и заметила:

– Чувства, мысли и идеи бывают разными – хорошими и плохими. Слово «сентиментальный», наверное, относилось к плохим, либо же мисс Хелстоун употребила его в этом значении, потому что она вовсе не обвиняла мистера Мура, а защищала.

– Вот кто моя добрая маленькая защитница! – воскликнул Мур, беря Розу за руку.

– Она за него вступилась, – повторила Роза. – На ее месте я бы сделала так же, потому что остальные леди ехидничали.

– Леди часто ехидничают, – кивнул Мартин. – Такова женская сущность.

Наконец заговорил Мэтью, впервые за вечер:

– Что за дурачок наш Мартин – вечно болтает о том, чего не понимает!

– Как человек свободный, я имею право рассуждать о чем угодно!

– Своим правом ты пользуешься – точнее, злоупотребляешь – до такой степени, что доказываешь: тебе следовало бы родиться рабом.

– Рабом? Сказать такое Йорку! Да как у тебя язык повернулся? Этот субъект, – добавил Мартин, вставая во весь рост и тыча пальцем в Мэтью, – забыл факт, известный каждому земледельцу в Брайрфилде: у всех Йорков такой высокий подъем стопы, что под ним свободно протекает вода, – лучшее доказательство, что в нашем роду не было рабов лет триста!