Лорнет герцогини де Рошфор Александрова Наталья

– Ваши документы, пожалуйста.

Я была уверена, что капитан покажет ему свое удостоверение, но он только смущенно улыбнулся и проговорил:

– Офицер, я что-нибудь нарушил?

– Ваши документы! – повторил патрульный.

Осетров вздохнул, открыл бардачок, вытащил оттуда бумажник с документами и протянул гаишнику. Тот пролистал документы, вернул и проговорил:

– Нехорошо, Евгений Викторович. Нехорошо.

– Что нехорошо? Что я не так сделал?

– Задний габаритный фонарь у вас не работает.

– Ах вот оно что! – в голосе капитана прозвучало явное облегчение. – Не заметил… видно, только что перегорел. Сейчас же исправлю… только доеду до станции и исправлю. Это все?

– Да вроде все. Можете ехать.

И мы поехали дальше.

А я задумалась.

Если Осетров действительно полицейский, почему тогда он не предъявил патрульному свое удостоверение? Тот бы сразу его отпустил, без лишних разговоров… Они ментов за своих считают и не вяжутся по мелочам.

Так, может, этот Осетров никакой не полицейский? Удостоверение я не успела рассмотреть…

Но тогда кто он такой и что ему от меня нужно?

Зато теперь я знаю, как его зовут. Евгений Викторович Осетров. Хорошая такая фамилия, рыбная.

Пока я обо всем этом думала, машина свернула на мою улицу.

– Вот она, улица Крапивина! – проговорил Осетров, покосившись на меня. – А дом у вас какой?

– Да вот, шестой, сразу за магазином… дальше не нужно, я сама дойду…

Осетров начал притормаживать, и тут я увидела, что перед моим подъездом расхаживает Лешка собственной персоной. Явился, что называется, не запылился.

Ходит взад-вперед с мрачной физиономией и посматривает то на часы, то на дорогу.

Ах ты, мерзавец! Прикатил уже отношения выяснять! Совести у него хватило!

Я повернулась к Осетрову и проговорила:

– Ах, нет, извините, я передумала! Подвезите меня к самому подъезду. Вот к тому, последнему, где красная скамейка!

– Как скажете! – Капитан (если только он действительно капитан) проехал еще немного, остановил машину и даже вышел, чтобы открыть для меня дверь.

Я вышла с надменным видом, шагнула вперед – и сделала вид, что только сейчас увидела Лешку.

Он бросился было ко мне с грозным и многообещающим видом, но тут заметил машину, из которой я вышла, и Осетрова, открывающего мне дверцу.

Лицо у него вытянулось, он притормозил, но все же открыл рот, явно собираясь что-то мне высказать.

Но я не дала ему такой возможности и, прежде чем он сказал хоть полслова, повернулась к Осетрову и громко, отчетливо, с вызовом проговорила:

– Товарищ капитан, вот как раз то, о чем я вам говорила… это он, тот самый!

Осетров уставился на меня, широко открыв глаза, потом перевел взгляд на Лешку…

Точнее, на то место, где он только что стоял. Потому что Лешки там уже не было, он словно сквозь землю провалился.

– О чем это вы мне говорили? – спросил Осетров после недоуменной паузы. – И кто это такой… был?

– Ах, извините. – Я замела хвостом. – Это мой знакомый… мы с ним расстались, а он это никак не хочет понять. И принять. Ну, я и пугнула его… вами.

– А что – я такой страшный?

– Да нет, вы совсем не страшный, даже наоборот, вы очень славный, и мне помогли, но сейчас я вынуждена с вами распрощаться. – И я проскользнула в подъезд, пока Осетров не придумал предлог, чтобы проникнуть ко мне в дом, к примеру, не напросился бы на кофе или на чай с печеньем.

И что вы думаете? Алевтина Ивановна не толклась возле подъезда, зато свисала из окна. И, ясное дело, видела всю пантомиму – и Лешку, и меня, выходящую из незнакомой машины, и капитана, который открывал мне дверцу. Хорошо хоть он в штатском! Зрение у нее отличное, небось и номер машины разглядела.

Вспомнив про свои потерянные навеки очки, я дико разозлилась и хлопнула дверью подъезда.

Нинка снова заперлась на задвижку, но открыла быстро.

– Твой был, – доложила она, – я, конечно, не впустила, сказала, что тебя нет.

– А он что?

– Ругался тут, потом ушел.

– Так и дальше действуй, – одобрила я.

Тут я вспомнила, что за всеми переживаниями так и не зашла в магазин, и мы заказали на дом пиццу, точнее, две пиццы по цене одной, а пока я пошла в ванную.

И тут, под теплыми струями, задумалась, что же такое со мной происходит.

Ну, допустим, Лешка оказался форменным мерзавцем, решил подложить меня под своего бывшего сослуживца. Противно, но дело, как говорится, вполне житейское. Наплевать и забыть, что я и пытаюсь сделать…

Но дальше-то… Допустим, я подсела ночью в машину к незнакомому мужику, и он начал ко мне приставать, что тоже, в общем, никак не удивляет, такая уж жизнь.

И я вырубила его с помощью баллончика, и когда выскочила из машины, то он точно был жив, потому что шевелился и бормотал ругательства. И по идее, должен был очухаться минут через сорок и ехать восвояси.

А он помер. И не просто помер, вроде бы этот капитан Осетров, или кто он там, не стал спорить, что убитый был именно загрызен, значит, так оно и есть. Ну, не волками, конечно, откуда на дороге волкам взяться, а бродячими собаками…

Тут я вспомнила свой сон и кровь на каменных мордах.

Пустое, это был сон. Тем более что и собак не было, хоть живых, хоть каменных. И дома не было, иначе куда же он делся? Стало быть, все мне привиделось.

Ага, а тогда где я провела ночь? Точнее, полночи. С половины третьего до половины седьмого. Спала под кустом? И там же потеряла очки? Знать бы еще, под каким кустом…

И еще вопрос: откуда в моей сумке взялся тот самый старинный… как его… лорнет? Вот это уж точно загадка.

Тут меня отвлек стук в дверь, это Нинка сообщала, что принесли пиццу и чтобы я выходила есть, пока она горячая.

Остаток дня прошел спокойно, а вечером явился Валерка, третий жилец нашей квартиры. То есть настоящим жильцом назвать его нельзя, потому что комнату свою он купил лет пять назад специально, чтобы сдавать жильцам. Это было еще до того, как я въехала сюда после смерти бабушки.

С тех пор жильцы менялись, как стеклышки в детском калейдоскопе. Алевтина Ивановна вела им строгий учет и немедленно сообщала мне подробности.

Жила у Валерки парочка разбитных таких девиц, представившихся студентками, у которых каждый день были, по Нинкиному выражению, сплошные гулянки.

Алевтина же называла и девиц, и их вечеринки неприличными словами и, кажется, была права. Нинка работает сменной медсестрой сутки через трое или же два дня через два, так что ночами не всегда бывает дома, я тогда жила еще с матерью, так что девицы совершенно распоясались. И после особенно шумного праздника, который больше напоминал ведьмин шабаш на Лысой горе (это так Алевтина написала в заявлении участковому), Валерка их выставил со скандалом.

Затем он сдал комнату средних лет паре, и тут началось другое.

Как оказалось, парочка эта сошлась буквально за месяц до этого по причине огромной и страстной любви. Мужик был вообще женат, но встретил эту свою большую любовь и тут же бежал без оглядки от жены и от детей, да так быстро, что жена даже не успела крикнуть ему вслед слова из известной песни: «Ты куда, Одиссей?»

Видела я эту его любовь – ну, если честно, то смотреть не на что. Возраст к сороковнику бежит, сама такая неухоженная, волосы жидкие в хвостик завяжет, да так и ходит по квартире в спортивном костюме старом, штаны на коленях вытянутые.

Косметики никакой, носки вязаные до колена, в таком виде хахаля своего с работы встречает.

Сама она работала где-то редактором, то есть дома сидела. Ну, я тогда только плечами пожала, потому что мужчина ее тоже из себя самый обычный был. Но, как Алевтина Ивановна говорит, что мужик чуть красивее черта – уже красавец. Так что с первого взгляда непонятно было, что он в ней нашел.

Ага, сказала Нинка, ты просто тут не ночуешь. А у них каждую ночь такое делается… стены дрожат. Я уж диван к другой стенке переставила, так все равно спать невозможно.

Алевтина Ивановна, без которой ни одно дело не обойдется, не удержалась тогда и ляпнула, что Нинка просто завидует, но она даже не обиделась, а сказала, что тут наверняка что-то не так. Не иначе эта баба чем-то мужика бедного опоила, подливает ему какую-то отраву в чай, потому как нормальные люди средних лет не могут же все время в постели проводить.

И оказалась права, потому что через пару месяцев в воскресенье в квартиру явилась довольно молодая и на первый взгляд симпатичная женщина, которая без лишних слов отодвинула Нинку, открывшую ей дверь, пробежала по коридору и безошибочно определила нужную ей комнату, а именно ту, откуда раздавались характерные страстные стоны и крики.

Как уже говорилось, день был выходной, и пара использовала его на всю катушку.

Вот вы мне скажите, почему эти люди не заперли дверь? Казалось бы, не в отдельной квартире живете, нужно быть осторожнее.

Так или иначе, бабенка, оказавшаяся женой этого самого, с позволения сказать, сексуального гиганта распахнула дверь и увидела любовников во всей красе.

Потом она говорила, что хотела только поговорить, урезонить его, сказать, что дети плачут и зовут папочку, однако зачем-то взяла с собой пистолет.

Он оказался пневматический, но с первого взгляда это не всегда определить можно. Те двое, естественно, испугались, а куда ж голыми из кровати денешься…

В общем, брошенная жена стала ругаться и прохаживаться по поводу внешних данных любовницы (Нинка стояла в коридоре и все прекрасно слышала), та не стерпела и бросила в нее тапочкой, тогда жена наставила на них пистолет и со страху нажала на курок, крикнув что-то типа «Умри, проклятая разлучница!».

Моя мать точно знает все, что полагается говорить в таких случаях в сериалах.

И можете себе представить, этот идиот, муж, бросился на защиту той швабры. И закрыл ее своим телом! Нет, не перевелись еще рыцари на белом свете.

Ну, никого, конечно, не убили, пуля ударила его в плечо, отчего он упал с кровати и сломал руку. Плохо сломал, перелом оказался сложный, в двух местах.

Жена бросила пистолет и убежала, едва не сбив Нинку с ног. Любовница же билась в истерике, не делая попыток помочь своему хахалю. Тут Нинка оказалась на высоте. Она подняла несчастного мужика на кровать, зафиксировала перелом, обработала синяк на плече и вызвала «Скорую». После чего надавала пощечин этой истеричке и велела хоть одеться, а то смотреть противно.

«Скорая» забрала больного, который в последнем слове умолял Нинку не вызывать полицию, а то мать его детей посадят. Очевидно, боялся остаться с ними один на один.

Пока суд да дело, разлучница собралась да и дала деру из квартиры, оставив в комнате такой кавардак, что Валерка ругался последними словами. С тех пор ее больше не видели, а мужик провалялся в больнице полтора месяца, потому что перелом никак не заживал, а потом вернулся к жене, которая от радости, что он не заявил на нее в полицию, таскала ему передачи в больницу и приняла обратно.

После этого случая Валерка решил сдавать комнату только одиночкам, причем исключительно мужчинам.

Нинка воспрянула было духом в надежде устроить свою личную жизнь, но попадались либо законченные алкоголики, либо вовсе ненормальные. Один ходил по квартире в шапочке из фольги, чтобы нейтрализовать вредное воздействие от волн, исходящих из мобильных телефонов.

Хорошего мужика жена из дома не выгонит, поняла наконец Нинка и решила искать в других местах.

Сейчас Валерка, конечно, очень на меня разозлился: он же пообещал уже мою комнату, люди завтра въехать собирались, а тут такой облом. Но мы с Нинкой быстро поставили его на место, прямо напомнив, что без нашего согласия он комнату сдавать не может, так что не нужно ему с нами ссориться.

С такой постановкой вопроса Валерка никак не мог не согласиться и ушел, напоследок присовокупив, что завтра придет новый жилец в его комнату.

И он таки явился в воскресенье во второй половине дня. Звонок был такой робкий, что я его не расслышала, а у Нинки вообще гудел пылесос. Короче, открыла я на звонок только с третьего раза. На площадке топтался хлипкий такой мужичок непонятного возраста – может, к сорока, а может, и после пятидесяти. Одет он был в застиранную рубашечку с короткими рукавами, которую Алевтина Ивановна называет почему-то бобочкой, и серенькие невзрачные брючки.

Через плечо у него была повешена потертая сумка, а у ног стоял такой же потертый чемодан, из чего я сделала кое-какие выводы и не захлопнула дверь перед его носом. Он, кстати, у прибывшего был не то чтобы длинный, но какой-то неправильной формы, заворачивался чуть влево.

Глаз не было видно из-за очков, а тот серенький газончик, что робко прорастал вокруг плешки, никак нельзя было назвать волосами.

– Здравствуйте, – вежливо сказал прибывший и деликатно потоптался на пороге, как будто пытаясь вытереть ноги. Хотя коврика у нас перед дверью давно уже не было, его украл кто-то из Валеркиных прежних жильцов.

– Здравствуйте, вы, наверно, новый жилец… – Я придерживаюсь в жизни правила, чтобы не хамить сразу незнакомому человеку, даже если он мне сразу не понравился.

Ну и что с того? Мне с ним водку не пить и детей не крестить. Так что я посторонилась и пропустила его в квартиру. Он втащил свои вещи, и пока шел по коридору, выскочила Нинка.

Было очень забавно наблюдать, как радостное ожидание в ее глазах уступило место разочарованию, а потом и злости.

Нет, все-таки Нинка ужасно наивна. Ведь знает же, что никакой мало-мальски приличный мужик не может снять у Валерки комнату. Ведь комната в коммуналке означает, что у человека даже нет денег на какую-нибудь зачуханную однушку на краю города. И что либо этот тип приехал из какой-нибудь самой настоящей дыры, либо его выгнала жена по причине полной недееспособности ко всему на свете.

Короче: либо алкаш, либо псих, либо лентяй, каких мало.

Нинка знает все это не хуже меня, но каждый раз надеется на то, что встретит подходящего человека. Ну, в этом случае, конечно, она все поняла сразу, оттого и разозлилась и даже громко фыркнула.

Вновь прибывший, однако, не обратил на нее особого внимания, он открыл дверь и обернулся на пороге.

– Меня зовут Викентий, – сказал он, – можно просто Вика.

И улыбнулся. Только лучше бы он этого не делал, потому что зубы у него были желтые и кривые, и улыбка его вовсе не красила.

Я пробормотала что-то вроде «приятно познакомиться», Нинка даже не ответила.

– Ну, как тебе новый жилец? – спросила я.

– Ужас какой, – буркнула она, – метр с кепкой, нос-то, нос… На семерых рос, да одному достался! И где только Валерка таких выкапывает?

– Тише ты, он услышит!

Нинка только рукой махнула.

Утром я, конечно, проспала, так что даже позавтракать не успела. Да еще пока тащилась на трех транспортах на работу, потеряла еще минут пятнадцать, так что пришла на работу позже начальника.

А это плохо, потому что… ну, вы сами понимаете почему.

Я, конечно, расстроилась, потому что хотела попросить у девчонок из соседнего офиса чашку кофе, у них стоит отличная кофеварка. У нас же ничего нет, приходится бегать к автомату, что стоит в конце коридора. Вы ведь, конечно, знаете, какой вкус у кофе из автомата? К тому же он вечно сломан.

Наш начальник говорит, что мы прекрасно обойдемся без кофеварки, потому что сам кофе вообще не пьет. Вот просто на дух не выносит его запаха!

Не повезло мне с начальником, это точно. Зануда, каких мало, да еще и кофе не пьет.

– Злой сегодня пришел, – шепнула мне Вера Аркадьевна, наш бухгалтер, – его машину кто-то поцарапал на стоянке. А ты чего такая встрепанная, проспала, что ли?

– Ага… думала хоть кофе выпью…

– Вот, держи, – она сунула мне слоеный пирожок, – вроде завтрака тебе будет.

– Спасибо… – повеселела я, – вы просто спасаете меня от голодной смерти.

Но этому не суждено было осуществиться, потому что начальник крикнул из кабинета:

– Алиса, зайдите ко мне!

Ну все, сейчас заведет воспитательную беседу на час, будет досконально перечислять все мои недостатки, а я буду сидеть, опустив глаза, и слушать всю эту лабуду. Раз назвал на «вы», то так просто не отпустит, найдет к чему привязаться.

Однако все оказалось еще хуже.

– Вот эти бумаги, – начальник протянул мне большую голубую пластиковую папку, – вы должны будете отвезти Пумпянскому. Причем прямо сейчас.

Вот новости, с чего это ему вздумалось использовать меня вместо курьера?

– Но, Андрей Яковлевич… – заговорила я, – для этой цели есть курьер… – но он перебил меня строго:

– Курьер с сегодняшнего дня на больничном, а документы не могут ждать. Так что я вас очень прошу, не задерживайтесь.

Когда начальник говорит, что очень просит, подразумевается, что он приказывает и приказы его не обсуждаются, как в армии. И если я сейчас выпью кофе у автомата и поболтаю с девчонками, то ему обязательно кто-нибудь доложит.

Нет, ну за какие грехи мне это наказание? Хорошо хоть до комитета, где работает Пумпянский, ехать недалеко.

Я вошла в приемную.

Там царила Лариса, секретарь Пумпянского, и вдоль стеночки на стульях сидели посетители, робко прижимая к груди папочки и портфельчики.

Лариса – женщина суровая, это все знают, помню, еще курьер Михаил жаловался. С виду у нее вроде все нормально – фигура довольно стройная, одета всегда хоть строго, но прилично: костюм дорогой и хорошо сидит. Макияж самый скромный, но опять-таки косметика дорогая. Так что если человек впервые к Пумпянскому пришел, то ничего плохого от его секретарши не ждет.

Но это если в глаза Ларисе не смотреть, потому что взгляд у нее как у горгоны Медузы. Сама не видела, как посетители от ее взгляда каменеют, но Михаил утверждает, что одного с сердечным приступом прямо из приемной вынесли. С тех пор наш курьер эту Ларису боится жутко, оттого, думаю, и больничный взял.

Я еще раз оглядела приемную.

Это что же – мне тут придется еще в очереди сидеть, как в районной поликлинике? Я на такое не подписывалась!

Я подошла к столу Ларисы и громко, отчетливо проговорила:

– Меня Ларионов прислал передать бумаги по двести четвертому договору.

Лариса перекосилась и проговорила тихо, но грозно:

– Вы что кричите? Вы не знаете, что у нас непременно нужно соблюдать тишину?

– Передать бумаги! – повторила я тихо, но так же отчетливо.

– Менелай Орестович занят! – прошипела Лариса. – И все ждут его, чтобы передать бумаги!

– Но Ларионов сказал, что Менелай Орестович ждет… что его предупредили…

– Мало ли что сказал ваш Ларионов! – И Лариса кивком показала мне на свободный стул.

– Но вы хотя бы сообщите ему, что я…

– Я сообщу все, что нужно!

Я села и уставилась перед собой. Потом достала телефон, но Лариса грозно нахмурилась, и я убрала его от греха. Вдруг и правда посмотрит специальным горгонским взглядом? Я, может быть, и не превращусь в камень, а мобильник точно расплавится.

В приемной, кроме меня, сидели еще четыре человека с крайне озабоченными лицами.

Один из них что-то шептал и нервно барабанил пальцами по своему портфелю, другой читал какой-то документ, то и дело удивленно поднимая брови.

Вдруг входная дверь открылась, и в приемную вошел новый посетитель очень необычной внешности.

Это был высокий худощавый человек в тщательно отутюженном черном костюме, с тщательно уложенными седыми волосами. Глаза его закрывали темные очки, на руках были черные перчатки тонкой кожи, кроме того, он опирался на черную трость с серебряным набалдашником в виде змеиной головы.

Вместо глаз у змеи были вставлены два зеленых камня.

Этот человек совершенно не вписывался в приемную Пумпянского. Он был бы уместнее в репетиционном зале театра или в павильоне, где снимают фильм…

Странный человек огляделся и направился в мою сторону.

Я удивилась: оба стула рядом со мной были заняты. Слева сидел тот человек, который барабанил по портфелю, справа – отчаянно потеющий толстяк.

Однако человек с тростью остановился перед нервным типом и в упор посмотрел на него.

Тот перестал барабанить, втянул голову в плечи, вскочил и перебрался на свободный стул в другом конце комнаты.

Человек с тростью сел на освободившееся место, поставил трость между коленями и повернулся ко мне.

– Здравствуйте, Алиса Дмитриевна.

Я вздрогнула: откуда он знает, как меня зовут?

Однако вежливость требует ответить, и я сдавленным голосом проговорила:

– Здрав… ствуйте…

– Долго вы здесь ждете? – спросил он меня странным неживым голосом.

– Ну, не то чтобы долго… – промямлила я, не понимая, чего он от меня хочет.

Я покосилась на Ларису: как она относится к тому, что он разговаривает в ее царстве тишины?

Но она даже не смотрела в его сторону.

Странный незнакомец погладил серебряную змею на трости.

Я невольно взглянула на его руку и увидела, что на ней поверх перчатки надет перстень с печаткой, на которой была выгравирована собачья голова.

Неожиданно в глазах у меня потемнело, и вместо приемной мелкого начальника я увидела дом посреди лужайки и двух огромных псов, бегающих кругами. Выглядели они очень довольными и радовались общению со мной, но…

У обоих псов были окровавленные морды…

– Кто здесь от Ларионова?

Я вздрогнула и очнулась.

– Кто от Ларионова? – повторила Лариса, оглядывая приемную. Как будто не знает, что это я!

– Я! – проговорила я громко и привстала со стула.

– Что же вы не идете? Менелай Орестович вас ждет! – процедила секретарша.

Я поднялась и направилась в кабинет.

По дороге оглянулась на того странного человека с тростью…

Но его не было, на том стуле, где он только что сидел, снова был нервный тип, который по-прежнему барабанил пальцами по своему портфелю.

Когда я выходила из кабинета, этот нервный едва не сбил меня с ног, протискиваясь в дверь.

На месте Пумпянского я бы ни за что не подписала ему ничего, видно же, что человек не в себе.

Потирая ушибленное плечо, я поняла, что если не выпью кофе, то просто покусаю первого же попавшегося навстречу прохожего. В конце концов, имею я право на перерыв?

Тут у них в комитете как раз был очень приличный кофе. И недорогой, о госслужащих у нас заботятся.

В кафе настиг меня звонок с незнакомого номера. Я расслабилась и ответила, хотя были у меня подозрения, что ничем хорошим это не кончится. И, разумеется, это был Лешка. Ну да, его-то номер я занесла в черный список.

– Чего тебе? – холодно спросила я.

– Я… Алиса, я хотел… – жалобно блеял он, – понимаешь, я хотел… извиниться.

– Только не вздумай говорить, что я все неправильно поняла! – усмехнулась я.

– Ну да, конечно… – Он помолчал немного, собираясь с духом. – Понимаешь… в общем, давай начнем все сначала! Как будто ничего не было!

– Как это? – Вот, казалось бы, ничем меня Леша не сможет больше удивить, а вот удивил же.

Хотелось заорать, обругать его последними словами и бросить телефон об пол.

Ничего этого я, разумеется, делать не стала, потому что люди все вокруг кофе пьют приличные, как бы охрану не вызвали. Так что я очень тихо сказала, чтобы Лешка оставил меня в покое, что я не шучу и не набиваю себе цену и что самое лучшее, что он может сейчас сделать, – это забыть, что когда-то мы были с ним знакомы. Надеюсь, он сам понимает, какая он скотина, а если нет, то объяснять ему я ничего не собираюсь. Как говорится, без комментариев.

– Да… но я… – На этот раз он молчал так долго, что я хотела уже отключиться, как вдруг он выпалил: – Ты должна дать мне еще один шанс!

Нет, ну неужели у него нет никаких своих слов, а может только сериалы цитировать!

Тут до меня дошло, что Лешка просто испугался, когда увидел возле меня капитана Осетрова. Неужели он поверил, что я обратилась в полицию? Мало того что скотина, так еще и дурак к тому же. И как я раньше не замечала?

В общем, мне все надоело, и я отключилась, а потом и этот номер занесла в черный список. И заторопилась на работу.

Выйдя из метро, я шла по улице по направлению к офису.

Вокруг почему-то не было ни души и стояла какая-то странная, настороженная тишина.

Вдруг передо мной, как из-под земли, появилась крепкая, коротко стриженная бабенка средних лет в зеленой шерстяной кофте и кепке-бейсболке.

– Девушка, – проговорила она неожиданно низким голосом, – у вас пары лишних рублей не будет?

Эта неожиданная и наглая просьба сбила меня с толку.

Я удивленно взглянула на странную попрошайку, подумав, что ослышалась.

– Ну что, я непонятно говорю? Или тебе пары рублей жалко для бедной женщины? – И попрошайка вдруг схватила мою сумку, пытаясь вырвать ее из моих рук.

Я машинально прижала сумку к себе и локтем попыталась оттолкнуть наглую бабу.

Примерно полминуты мы молча боролись за сумку, тяжело дыша, затем она крикнула кому-то:

– Ну, что стоишь? Помоги!

Тут же рядом с ней возник приземистый толстяк с круглыми, выпученными, как у вареного рака, глазами. Он подскочил ко мне и ткнул в бок кулаком.

Я охнула от боли и неожиданности и выпустила сумку.

Воровка отскочила в сторону со своим трофеем и начала торопливо рыться в сумке. Ее напарник держал меня за локти, косясь на свою приятельницу.

Я вырывалась, но почему-то молчала, видимо, на меня накатил приступ странной немоты.

Наконец толстяк пропыхтел:

– Ну что? Долго ты еще? Я ее с трудом держу!