Елизавета Йоркская. Последняя Белая роза Уэйр Элисон

Мать побледнела:

– Что он сделал?

– Продолжил лживо и предательски замышлять мое свержение и лишение моих детей наследства. По всем понятиям это государственная измена. Кроме того, он неустанно распускает ложные слухи о том, что я – бастард и не был рожден для правления Англией.

– Это давний навет! – разгорячилась мать. – Они с Уориком выдумали эту клевету, чтобы оправдать свой мятеж. Это неправда, Бесси.

– Но как вы можете быть бастардом, отец? – спросила Елизавета, знавшая, что означает это слово.

– Действительно – как? – фыркнул он. – Они утверждают, будто я – сын бабушки Йорк от лучника, зачатый, когда мой отец сражался с французами. Вы можете представить себе, чтобы ваша бабушка пала так низко? Разумеется, она с возмущением отрицает это. И до сих пор чувствует глубокую обиду на сына за то, что тот распространяет эту нелепую выдумку. В ней нет ни крупицы правды, и тем не менее Кларенс настаивает на обратном. Он подкупил кого-то в Тауэре и передает записки. Но слава Всевышнему, мои лазутчики начеку. Письма, которые они показали мне сегодня, не оставляют сомнений в происходящем. Хуже всего, что люди могут поверить в эту лживую историю и мои права на престол окажутся подорванными.

Мать выглядела потрясенной:

– Кларенс хочет быть королем. Вот что движет им, Бесси. Если ваш отец и его потомки будут свергнуты, он следующий в очереди на престол. Это опасный человек. – Она повернулась к королю. – Милорд, с ним нужно разобраться! Он уже восставал против вас и распространял свою клевету, публично усомнился в вашем правосудии, а его планы жениться на Марии Бургундской представляли для вас большую угрозу. Он опасный смутьян и угроза миру и покою в королевстве!

– Я знаю, Бет, знаю! И это еще не все. Теперь он подвергает сомнению законность нашего брака.

– Что?! – вскричала мать. – Как он смеет!

– Кларенс всегда был безрассуден, – сказал отец. – В детстве наш наставник не мог с ним справиться. Теперь он выкладывает аргумент за аргументом, чтобы лишить меня законной короны!

– Нет! – крикнула Елизавета.

– Эдуард, прошу вас, послушайте меня! – взмолилась мать. – Вы были слишком снисходительны к нему. Он никогда не остановится. Помните, что случилось, когда он объединился с силами Уорика? Вас низвергли! А вдруг какие-нибудь недовольные лорды поддержат Кларенса? Все может повториться! – По лицу королевы бежали слезы. – Я пережила этот ужас и не забыла жуткие месяцы в святилище. Эдуард, я боюсь, что наши дети никогда не окажутся на троне, если не устранить Кларенса. Умоляю вас, прислушайтесь к моим словам! – На глазах у Елизаветы мать упала на колени и схватила руки отца. – Умоляю вас. Он опасен.

Глаза короля вспыхнули.

– Вы просите меня предать смерти родного брата.

– Вам следует понять, что его нужно заставить умолкнуть!

– Есть другие способы.

– Разве можно поверить в это, когда он обманул своих охранников в Тауэре?

Несколько мгновений отец молчал. Елизавета задержала дыхание: вдруг мать права и в этом мире без Кларенса будет гораздо безопаснее и спокойнее? Но она просила короля совершить по-настоящему ужасную вещь.

– Вы верно говорите, – наконец вымолвил отец. – Я не могу позволить ему и дальше совершать измену. Он должен предстать перед судом и получить по заслугам. Я прикажу, чтобы парламент лишил его прав и состояния.

– Это верное решение, мой дорогой, – сказала мать и поцеловала его. – Я знаю, как тяжело оно далось вам, но выбора нет.

Отец встал, краска сошла с его лица.

– Не думаю, что я смогу что-нибудь съесть, – сказал он. – Желаю вам обеим спокойном ночи. Да благословит вас Господь.

После ухода короля мать отодвинула от себя тарелку.

– Теперь вы знаете, что значит быть королем, Бесси. Это трудно, ужасно трудно – сделать то, о чем я его попросила, но он знает, что иначе нельзя.

За три дня до дня рождения Елизаветы дядю Кларенса допрашивали в парламенте, отец лично принимал участие в разбирательстве дела. Елизавета вместе с матерью ждала новостей, обе они с трудом сохраняли спокойствие. Королева вызвала дядю Риверса, своих родных и друзей, не делая секрета из своего желания видеть семью хорошо представленной в парламенте, чтобы противостоять любой угрозе со стороны дяди Кларенса.

После полудня король прибыл в личные покои королевы, лицо его было серым.

– Он приговорен к смерти, – сообщил Эдуард. – Вел себя вызывающе, но не мог опровергнуть обвинения. Против него будет издан Закон о лишении прав и состояния. Бесси, вы должны знать, что такой закон лишит его жизни, титулов и владений, а также прав его самого и его наследников на престолонаследие.

– Дядю Кларенса казнят? – прошептала Елизавета, ужасаясь тому, что отец был вынужден отправить на смерть родного брата.

– Этого требует парламент, – мягко проговорила мать, одной рукой обнимая дочь.

– Если, конечно, я не воспользуюсь своей прерогативой на помилование, – заметил отец. – Может быть, этого приговора будет достаточно, чтобы Кларенс понял, в какую опасную игру он играет.

Мать набросилась на него, стала бить его по груди кулаками:

– Нет! Вы не можете дать ему ни единого шанса! Это стало бы невероятным безрассудством. Он неоднократно совершал измены. С какой стати вы должны проявлять к нему милосердие?

– Я не должен, Бет, – заверил жену король. – Я сделаю то, что нужно.

Елизавета никогда еще не видела отца таким истерзанным. Ей стало безумно жаль его.

Час спустя, когда они все еще разговаривали в покоях королевы, вошел посыльный и поклонился королю:

– Ваша милость, миледи Йоркская здесь, она хочет вас видеть.

Отец спал с лица.

– Боже. Как я смогу взглянуть ей в глаза? – пробормотал он.

– Это нужно сделать, – вставая, произнесла мать. – Пришлите ее сюда.

Бабушка Йорк словно постарела на сто лет. Держась прямо, она сделала реверанс, а отец встал перед нею на колени для благословения.

– Молю, не откажите мне в нем после всего, что произошло сегодня, – произнес он.

– Я даю его охотно, – молвила герцогиня. – Бог вам судья, не я. Мне известно, что совершил ваш брат и что вам нужно обеспечить безопасность с трудом завоеванного трона. – Она села в кресло королевы у очага – спина прямая как палка, аристократические черты лица превратились в маску скорби. – Это ужасно, когда брат злоумышляет против брата. Дом, разделенный надвое, не устоит, но ваше смелое решение, принятое сегодня, вселяет надежду, что дом Йорков сохранится. – Герцогиня помолчала, борясь со своими чувствами. – Кларенс сам навлек на себя беду. Я пришла сюда не защищать его, а лишь просить о том, чтобы его не казнили публично. Пусть это сделают в частном порядке, в Тауэре.

Отец мрачно кивнул:

– Все будет сделано так, как вы хотите, матушка.

Елизавета слушала в полном смятении. Какой кошмар, должно быть, переживала ее бабушка. На глазах принцессы этот столп достоинства начал разрушаться от горя.

Мать встала и вывела Елизавету из комнаты, пробормотав:

– Вам здесь не место.

Двенадцатый день рождения Елизаветы прошел тихо, в тени происходившей в это время трагедии. О дяде Кларенсе она больше ничего не слышала и даже не знала точно, жив ли он. Принял ли отец бесповоротное решение и тайно казнил его? Думать об этом не было сил.

Не было речи и об отъезде во Францию. Разумеется, ведь отец был занят другими делами. Сидя за столом в Мейденс-Холле вместе с Йорком, Марией и приехавшей из Шина Сесилией, Елизавета смотрела на любимые лица и молилась о том, чтобы ей позволили остаться здесь хотя бы еще ненадолго.

Маргарет и Уорика она пригласила сесть по обе стороны от себя, так как хотела проявлять к ним исключительную доброту и внимание. Бедняжки, они понятия не имели, что их отец обречен. Кузен и кузина Елизаветы хорошо устроились в королевской детской; компания детей примерно одного с ними возраста помогла им расцвести и забыть свои печали. Елизавета поклялась сделать все возможное, лишь бы оградить малышей от ужасной трагедии, которая вот-вот должна была случиться. Когда-нибудь они всё об этом узнают, но пусть не сейчас.

Морозным февральским утром Елизавета находилась в детской в Элтеме и учила малыша Георга ходить, когда в комнату гурьбой ввалились другие дети с раскрасневшимися от игры в саду щеками.

– Надеюсь, вы не приближались к рабочим, – сказала принцесса.

По заказу отца велось строительство нового большого холла; ее брату и сестрам было строго-настрого запрещено подходить к лесам.

– Мы не приближались, – ответила Сесилия.

Четырехлетний Йорк снял с себя стеганый джеркин[15].

– Бесси, вы знали, что дядю Кларенса утопили в бочке с вином? – спросил он.

– Что? – Елизавета не поверила своим ушам, а Анна в изумлении выпучила глаза.

– Стражники так говорили, я слышал, – объяснил им Йорк.

Елизавета разозлилась. Как они посмели обсуждать такие вещи, когда рядом находились дети? Хорошо еще, что сын и дочь Кларенса играли в опочивальне.

– Какая чушь! – воскликнула принцесса. – Вы не должны слушать досужие сплетни.

– Но это правда, – запротестовал Йорк. – Они сказали, отец разрешил ему выбрать, как он хочет умереть, и дядя выбрал, чтобы его утопили.

– Я в это не верю! – возразила Елизавета. – Не смейте повторять эти глупости при Маргарет и Уорике.

Произнося это, она увидела, что смущенный взгляд Йорка метнулся в сторону дверного проема, где стояли дети Кларенса. Один взгляд на их лица сказал ей: они слышали все, что здесь было сказано. Маргарет разрыдалась.

– Я хочу к папе! – кричала она. – Скажите мне, что он жив!

Уорик тоже заревел. Елизавета быстро подошла к ним и обняла обоих:

– Я уверена, это неправда, но схожу и спрошу короля. – Она повернулась к Марии и Сесилии, которые в ужасе смотрели на нее. – Приглядите за ними, – велела сестрам Елизавета. – Придумайте, чем их занять.

Она быстро шла по дворцу, по внутренним дворам, покрытым инеем, и по многолюдным галереям, пока не добралась до покоев короля. Стража впустила ее, и, к счастью, Елизавета застала короля одного в кабинете, он подписывал бумаги, выглядел осунувшимся и усталым. Впервые она заметила седину в его рыжих волосах.

– Бесси! Что случилось?

– О отец!

Елизавета передала ему слова Йорка, рассказала, как расстроились Маргарет и Уорик. Пусть король развеет ее тревогу, скажет, что это все несусветная чушь, однако Эдуард помрачнел.

– Печально, но это правда, – к ужасу Елизаветы, проговорил король. – Кларенс сам выбрал такую смерть. Мне жаль, что вы, Бесси, узнали новость таким образом и его дети слышали это. Но поверьте мне, моя дорогая, у меня не было выбора. Я столько раз прощал его измены, а он намеревался уничтожить всех нас. Ему оставалось только одно – умереть. Иногда королю приходится совершать такие поступки, от которых он сам содрогается. Я бы отдал что угодно, лишь бы было иначе. – Он привлек дочь к себе и крепко обнял, как будто сам нуждался в утешении.

– Что мне сказать его детям? – спросила Елизавета, боясь возвращаться в детскую с такими жуткими вестями.

– Ваша мать сама сообщит им. Я пошлю за нею.

Мать пришла очень быстро. Кивнула, когда отец объяснил, что нужно сделать, и по пути в детскую велела Елизавете идти в Мейденс-Холл.

– Я скажу детям, что их отец поступил очень плохо и парламент признал его достойным смерти. Король прощал его много раз, но даже он должен слушаться законов, и он даровал дяде Кларенсу самую легкую смерть из всех возможных.

Мать отвела Елизавету в нишу окна, лицо ее было очень серьезным.

– Это страшная трагедия, но я рада, что он мертв. Он ненавидел меня и весь мой род, вы знаете. Презирал нас как людей низкого происхождения и был намерен извести. Не забывайте, это они с Уориком казнили вашего дядю Джона и дедушку Риверса и обвинили бабушку Риверс в колдовстве. К тому же Кларенс неустанно порочил мой брак, а это подразумевало, что вы тоже вне закона. Мне не стоит лить по нему слезы. Но я глубоко сочувствую его детям. Юный Уорик пострадает больше всего, так как Закон о лишении прав и состояния, изданный против его отца, оставляет мальчика без титула и исключает из очереди наследников королевского престола.

– Что с ними будет? – спросила Елизавета; ее сердце обливалось кровью от жалости к маленькому кузену.

– Их отдадут под опеку вашему брату Дорсету. – Мать явно не теряла времени даром и активно действовала за сценой, не упуская случая заполучить для своих родных выгодное опекунство или доходную должность. – Но они останутся с вашими братьями и сестрами во дворце Шин. Может быть, вы тоже захотите провести вместе с ними какое-то время.

В груди у Елизаветы расцвела надежда. Мать говорила об ее отъезде в Шин, а не во Францию.

Вечером накануне отъезда Елизавета ужинала с родителями в покоях королевы, к ним присоединился дядя Глостер, одетый в черное и со скорбным выражением лица. При упоминании дяди Кларенса Елизавета с изумлением увидела слезы у него на глазах, хотя обычно дядя Глостер не выказывал своих чувств. А еще она обратила внимание, что он, помимо общих фраз вежливости, почти не разговаривал с матерью, но с нею общался, как всегда, по-доброму.

– Как восприняли новость юный Уорик и Маргарет? – спросил Глостер.

– Они сильно опечалены, – ответила принцесса. – Такое трудно перенести столь маленьким детям. Думаю, перемена места им поможет.

– Это была жестокая необходимость, – заметил отец, – я благодарен вам, Ричард, за поддержку в парламенте.

– Неужели обязательно было убивать его? – вдруг выпалил дядя Глостер. – Разве вы не могли просто держать его в тюрьме?

– Ричард, никакие тюремные стены не могли стать преградой для его козней. Он представлял угрозу для всех нас.

– Да, но когда я поддерживал вас в парламенте, то не думал, что вы зайдете так далеко. Король должен проявлять милосердие, особенно к своему брату.

– Кларенс не проявлял милосердия к нам! – вспылила мать.

Дядя Глостер проигнорировал ее замечание и не сводил глаз с короля.

– Королева права, – устало произнес тот.

Глостер выпятил губы, будто собирался что-то сказать, но передумал.

– А что будет с долей Кларенса в наследстве Уорика? – спросил он чуть погодя.

– Она ваша, – ответил Эдуард, – как я и обещал.

Елизавета подумала, не было ли это платой за оказанную дядей Глостером поддержку.

– Я не рассчитывал, что все так обернется, – ответил тот королю, – но не буду отрицать, что благодарен.

– Принадлежавшее Кларенсу герцогство Солсбери я передам вашему сыну. – Казалось, отец пытается умиротворить своего брата. – А вас назначу главным камергером Англии вместо Кларенса.

– Благодарю вас, – тихо ответил дядя Глостер.

Мать сердито поглядела на отца, а Елизавета подумала: уж не хотела ли она получить владения Кларенса для своих сыновей. Потом ей в голову пришла ужасная мысль: неужели дядя Глостер знал, что мать оказывала давление на отца, чтобы тот казнил Кларенса? Думал ли он, что она делала это из мести за убийство ее отца и брата? Не потому ли он так холоден с нею?

– Завтра я возвращаюсь на север, – услышала принцесса слова дяди и ощутила грусть; ей будет не хватать его.

– Мне жаль, что вы уезжаете, – сказал ему отец. – Из сыновей у нашей матери остались только мы двое.

– У меня там много дел, которые требуют внимания, – напомнил ему Глостер.

– Я ценю это. Бесси, вам следует знать, что дядя Глостер очень эффективно управляет для меня северными землями. Ни у одного короля нет такого верного наместника. Но я чувствую, вы не жалеете об отъезде, Ричард.

– Не обижайтесь, братец, но я предпочитаю здоровый воздух Йоркшира и Дарема затхлой атмосфере двора.

Улыбка отца померкла.

– Теперь у вас здесь нет врагов.

Глостер приподнял брови:

– Для меня двор навечно осквернен. Надеюсь, вы понимаете это. Но я продолжу верно служить вам на севере и вернусь сюда при необходимости.

Все перестали даже делать вид, будто едят. Глостер встал:

– Прошу позволения уйти.

– Пишите мне, – сказал отец.

Братья холодно обнялись, потом дядя Глостер поклонился королеве и нагнулся поцеловать Елизавету.

Когда он ушел, мать нарушила тишину:

– Знаете, кто для него оскверняет двор? Я и мои родные. Он винит меня в смерти Кларенса.

– Бет, это не так. Ричард знает, что Кларенсу было не миновать смерти, и я уверен, он согласен с этим.

– Но он ненавидит нас, Вудвиллов, так же, как Кларенс. Я уверена, будь у него возможность, он тоже потеснил бы нас.

Отец взял ее руку:

– Если бы это было правдой, зачем ему покидать двор?

– Вероятно, он боится меня так же, как я боюсь его, боится, что я буду давить на вас, чтобы вы избавились от него, как подбивала устранить Кларенса.

Король вздохнул:

– Бет, успокойтесь. Ричард любит меня. Зачем ему вредить вам? И он хорошо ладит с вашим братом Риверсом. Он понимает, что я один в ответе за смерть Кларенса.

При этих словах отца Елизавета похолодела, она не хотела слышать напоминание о том, что он послал брата на смерть.

Спор продолжился, мать никак не соглашалась с тем, что дядя Глостер не намерен вредить ей. В конце концов отец рассердился и встал, собираясь уйти.

– Ложитесь спать, Бет, – сказал он. – Вам завтра рано вставать, чтобы ехать в Шин. – Он благословил ее и поспешно вышел.

Елизавета подумала: уж не собирается ли он искать утешения в обществе веселой мистресс Шор, которая, безусловно, была бы сейчас для него более душевной компаньонкой, чем мать?

Время в Шине тянулось медленно. Дети наслаждались долгими днями наступающей весны, бегали по парку, свободные, как птицы, или катали визжащего маленького Георга в миниатюрной колеснице. Няньки глядели на это снисходительно. Елизавета и Мария часто присоединялись к шумным играм младших детей или отправлялись в длинные поездки верхом на лошадях вдоль берега Темзы, с удовольствием подставляя лицо весеннему солнышку.

Все лето Елизавета напряженно ждала, что ей вот-вот сообщат о скором отъезде во Францию. Всякий раз, когда приезжали родители, она настораживалась из опасения, что они заговорят на эту тему. Однако время шло, и принцесса начала надеяться, что ее брак отложен или, вероятно, вообще расстроился. Но если бы дело обстояло так, ей наверняка сообщили бы об этом.

В середине августа король с королевой приехали вновь, как обычно на барке, дети радостно встретили их. Проведя со своими отпрысками какое-то время и отобедав, отец устроился играть в шахматы с Марией, а мать повела Елизавету прогуляться по парку.

– Вы, вероятно, уже догадались, что пока не поедете во Францию, – сказала она, когда они огибали дворцовую лужайку.

– Я думала об этом, – ответила Елизавета; сердце ее упало при слове «пока».

– Ваш отец по-прежнему настоятельно желает этого союза. Герцогиня Бургундская обратилась к нему за помощью против короля Людовика, но он оставил ее просьбу без внимания, так как не станет подвергать опасности ваш брак. Однако мы подозреваем, что Людовик не собирается соблюдать соглашение. Он не делает никаких приготовлений к вашему приезду. Тем не менее ваш отец отправил послов, чтобы те надавили на него и принудили к совершению бракосочетания без дальнейших проволочек. Король хочет, чтобы вы знали: он не жалеет сил ради вашего блага.

Елизавета вновь ощутила угрызения совести из-за своих тайных надежд на провал переговоров, тем более что этот брак так много значил для отца и для Англии. Но все же, когда год стал клониться к завершению и пожелтевшие листья опали, принцесса начала негодовать. Король Людовик явно тянул время. Это было обидно не только для отца, но и для нее.

Когда Елизавета вместе с братьями и сестрами приехала ко двору на Рождество, король вызвал ее в свой кабинет.

– Я хочу поговорить с вами о вашем браке, Бесси, – с озабоченным видом сказал он. – Прежде чем вы пойдете в холл смотреть, как туда принесут бревно для Йолетида, я должен сообщить вам, что совсем недавно виделся с французским послом, которому король Людовик поручил сказать, что дофин в настоящее время еще не созрел для женитьбы, а ваше приданое будет выплачено только после окончательного заключения брака, что произойдет не раньше чем через шесть лет.

Шесть лет! Если она сможет провести в Англии еще столько времени, то потом, когда неизбежный момент настанет, сама охотно поедет во Францию.

Отец барабанил пальцами по столу:

– Мои советники злятся на короля Людовика, который нарушил условия соглашения, и побуждают меня отказаться от него, но я не откажусь. Я намерен заставить его блюсти договор. Только, Бесси, я тут не испытываю особого оптимизма. Франции сейчас нужна Англия, так как Людовик опасается, как бы я не стал оказывать поддержку Максимилиану в Бургундии. Почему же он так бесчестно ведет себя в отношении вашего брака? Я вынужден задаться вопросом: действительно ли Людовик склонен выполнить договор? И ответ кажется очевидным: нет. Бесси, мое дорогое дитя, вы сильно расстроитесь, если дело дойдет до разрыва помолвки?

– За себя – нет, – призналась Елизавета, – хотя мне будет жаль, что я не стану королевой Франции. А вот за вас, отец, я очень огорчусь, так как знаю, что этот союз много значит для вас. Истинное счастье для меня – исполнять вашу волю.

Король встал и обнял ее:

– Моя любимая Бесси… Если бы я мог поступать так, как мне хочется, я оставил бы вас при себе навсегда. Но ваше предназначение – носить корону, и я не лишу ни вас, ни Англию возможности заключить выгодный союз. Нам стоит надеяться, что из этого дипломатического затруднения все-таки можно извлечь какую-то пользу. Рассчитывайте на меня, я постараюсь втолковать Людовику, что к чему, даже если для этого мне придется пересечь Ла-Манш и силой принудить его к покорности!

По пути в главный холл Елизавета радовалась задержке в переговорах о ее браке, однако не могла удержаться от взгляда в будущее: вот пройдут эти шесть лет, ей исполнится восемнадцать и придется делить ложе с больным четырнадцатилетним юношей! Ей уже почти тринадцать. Под платьем начали проступать груди, внизу живота потягивало (месячные у нее недавно начались), и сердце билось чаще, когда к ней обращался какой-нибудь красивый мужчина. Она стала то и дело поглядывать на себя в серебряное зеркало, ей нравилось, как сочетаются красновато-рыжие волосы с голубыми глазами и милыми чертами лица. Мужчины делали ей комплименты. И сны ее были о любви, о спасающих юных дев рыцарях и дающих друг другу обеты влюбленных, как в романах, которые она с жадностью поглощала. Дофину в этих фантазиях места не находилось.

Пасху и День святого Георгия они провели в Виндзоре. Однажды вечером за постным ужином, состоявшим из рыбы в маринаде, отец опять стал ворчать по поводу того, что король Людовик откладывает свадьбу.

– Он не прислушивается ни к каким доводам. Я отправил послов, чтобы предупредить его: если он не выполнит договор, я вступлю в союз с Максимилианом.

Мать встревожилась:

– И тогда наше соглашение с Людовиком совсем расстроится. Милорд, не провоцируйте его! Я хочу увидеть, как моя дочь наденет корону Франции.

– А как же иначе, дорогая. – Король улыбнулся ей.

В этот момент в комнату влетела леди Дакр, никто не оповестил короля с королевой о ее приходе, женщина запыхалась и тяжело дышала.

– Ваши милости, молю вас, идите скорее в детскую!

Заскрипели по полу стулья, все поспешили за леди Дакр. Елизавета не отставала от родителей.

– Милорд Бедфорд, – выдохнула воспитательница. – Он не просыпается!

– Нет! – воскликнула мать, а Елизавета задрожала, вспомнив, как ее сестра Маргарет умерла во сне семь лет назад.

Боже милостивый, этого не могло случиться еще раз, и только не с малышом Георгом, милейшим созданием, которому только что исполнилось два года. «Матерь Божья, – молилась про себя принцесса, – только не Георг, пожалуйста!»

Еще одни похороны, еще один маленький гроб. На этот раз скорбящие родственники собрались в церкви Святого Георгия в Виндзоре. Мать едва держалась на ногах, посеревший отец был сильно встревожен, потому что она опять ждала ребенка. Елизавета и Мария прижались друг к дружке и тихо плакали, удрученные скорбью матери. Как жестока жизнь!

Весна выдалась печальная. Покров горя висел над королевской семьей, и Елизавету вообще перестало волновать, отправят ее во Францию или нет. Переговоры продвигались медленно, с черепашьей скоростью, и отец как будто утратил всякий стимул настаивать на их продолжении.

Летом они переехали в Элтем, и именно там в августе родилась сестра Елизаветы Екатерина, что стало большим утешением для родителей, которые очень радовались этому девятому прибавлению в семействе, и Елизавета снова начала ощущать радость жизни.

В феврале 1480 года отец устроил банкет в Белом зале Вестминстера, чтобы отметить четырнадцатый день рождения старшей дочери.

– Вы выглядите прелестно, моя славная дева Йорков, – сделал он ей комплимент в антикамере[16] перед началом торжества, когда она покрутилась перед ним в своем пурпурном бархатном платье с окаймленными мехом горностая воротом и рукавами и расшитым самоцветами поясом на уровне бедер. –  Вот ваш подарок.

Король повернулся к Хамфри Бреретону, который держал в руках подушечку, взял с нее тяжелое золотое колье и надел на шею дочери. Мать подошла к ней, чтобы застегнуть его.

– Оно великолепно! – воскликнула Елизавета. – О, благодарю вас! – Она обняла и расцеловала родителей. – Я буду всегда ценить и беречь его.

– Вы выглядите прелестно, – сказала Мария.

– Вся светитесь! – добавил король. – И дело не в украшениях, а в красоте вашего лица. Дофин может считать себя настоящим счастливчиком.

Повисла неловкая пауза. Людовик продолжал вилять, уклоняясь от прямого ответа, и отец, который давно уже поговаривал о войне, не хотел идти на этот не имеющий обратного хода шаг, который покончит с предполагаемым союзом навсегда.

Но сейчас она не будет думать о грустном. Лучше наслаждаться этим особенным вечером, устроенным в ее честь, тем более что Нэд приехал из Ладлоу, а дядя Глостер – из Мидлхэма, чтобы отметить вместе с нею это событие. Когда Елизавета вошла в холл и увидела их, стоящих вместе, – девятилетний светловолосый Нэд был почти такого же роста, как их стройный темноволосый дядя, – она радостно устремилась вперед, чтобы обнять родных.

Придворные делали реверансы, когда она проходила мимо, потом собрались вокруг нее и стали произносить добрые пожелания. Лорд Стэнли поцеловал ей руку с отеческой любовью, а леди Стэнли сказала, что она прекрасно выглядит. В горячке момента Елизавета спросила о ее сыне Ричмонде и увидела, что лицо леди Маргарет осветилось удивленной улыбкой.

– С ним все в порядке, – сказала она. – Как вы добры, что интересуетесь.

Елизавета понадеялась, что ее вопрос о Ричмонде не будет истолкован превратно, и быстро сменила тему, прежде чем идти приветствовать тетю Саффолк и ее сына Линкольна.

На следующее утро принцесса посетила бабушку Йорк в замке Байнардс. Став старше, Елизавета уже не так трепетала перед старой леди, и они испытывали взаимную приязнь.

Сегодня, когда Елизавету провели в главный покой, она с удивлением увидела, что бабушка не надела свой обычный роскошный наряд, а стояла перед нею в строгом черном платье и вимпле; одеяние ее очень напоминало монашеское.

– Мое дорогое дитя! – произнесла герцогиня, пока Елизавета поднималась из реверанса и целовала подставленную ей мягкую щеку, потом налила себе немного вина. – Что вы так таращитесь на меня, Бесси? – мягко укорила она внучку. – Мне шестьдесят пять, пора позаботиться о здоровье моей бессмертной души. Я вступила в орден бенедиктинок.

– Вы стали монахиней? – спросила изумленная Елизавета.

– Нет, это означает, что я посвятила себя служению Господу, оставаясь в миру. Я соблюдаю распорядок дня, я молюсь и читаю Писание; мне можно носить светское платье, но оно должно быть простым, как подобает женщине, посвятившей себя религии. Но я не обязана отказываться от своей собственности или высокого ранга.

Елизавета знала о глубокой набожности бабушки, но то, что она могла пойти на такое, удивило ее.

– Мы сможем навещать вас? – запинаясь, проговорила она.

– Разумеется, дитя мое. У меня всегда есть время для отдыха в течение дня. И, как вы видите, я окружена мирскими богатствами. – Она обвела рукой комнату, где действительно было много дорогих вещей: гобелены, буфет, ломившийся от золотой посуды. – Но я не часто буду находиться в Лондоне. Вы появились у меня очень вовремя, так как завтра я уезжаю в свой замок Беркхэмстед. Там гораздо спокойнее.

Елизавета задумалась, не повлияла ли на решение бабушки ужасная судьба дяди Кларенса, но спросить не решилась, опасаясь задеть ее чувства.

– Мне хотелось бы быть такой же преданной служанкой Господа, как вы, миледи, – сказала она, исполнившись благоговения.

– Есть много способов служить Ему. – Бабушка улыбнулась. – Некоторые делают это с помощью молитв, другие – исполняя свое предназначение на земле, то есть женятся и растят детей. Мне повезло. Мы с вашим дедом любили друг друга, и Господь благословил нас двенадцатью детьми, хотя из них выжили только четверо. Мне было даровано большое мирское счастье, именно поэтому я чувствую, что теперь способна жить в молитве и благодарении. Вы, Бесси, должны выйти замуж. Это тоже благой образ жизни. Для этого наш Господь призвал вас в мир.

Елизавету это немного утешило. Кто она такая, чтобы противиться велениям Бога? Это был шаг на пути к приятию своей судьбы.

Сидя в барке на обратном пути в Вестминстер, Елизавета решила быть такой же благочестивой, как бабушка. Худое лицо старой леди просветлело, когда она говорила о своем счастливом браке, и это тронуло Елизавету. Как мог дядя Кларенс распространять грязную ложь про лучника? Это было глупо и жестоко.

Еще одна сестренка появилась у Елизаветы в ноябре, когда двор находился в Элтеме. Бабушка попросила, чтобы малышку назвали Бриджит, так как сама испытывала особое религиозное почтение к Бригитте Шведской, основательнице ордена бригиттинок, и часто посещала их монастырь Сион, находившийся на берегу Темзы в Айлворте.

– Это не королевское имя, но имя святой, и я доволен этим, – сказал отец, сидя у постели жены и качая на руках новорожденную дочку. – И мы решили посвятить этого своего ребенка Господу. Он был щедр и послал нам десять детей, мы хотим проявить благодарность, отдав одного Ему.

Елизавета глядела на крошечное личико спящего младенца, и ей было очень грустно. Она чувствовала себя несчастной оттого, что ее выдадут замуж за будущего короля Франции, а эта малышка вовсе не познает ни супружеской жизни, ни радостей материнства, никогда ей не носить на голове корону, пока она не вознесется на небеса. Ее жизнь будет состоять из колокольного звона и молитв, сердце и разум не будут принадлежать ей, а окажутся во власти обетов бедности, целомудрия и послушания. Но все же не ей было порицать выбор родителей. Отдать ребенка Господу – это святой, вызывающий восхищение поступок, связанный с большим самопожертвованием. Елизавета была уверена, что ее родителям это решение далось нелегко.

На следующее утро после появления на свет сестры Елизавета стала для нее крестной матерью в церкви Элтема, куда набилась целая толпа знати и рыцарей. Маленькую Бриджит несла на руках к купели во главе процессии другая крестная, леди Стэнли. Елизавета шла за нею. В момент крещения сотня рыцарей и эсквайров зажгли факелы, герольды надели плащи. Младенца отнесли к алтарю, чтобы принять в церковную общину, а затем – в притвор, где девочка спокойно лежала с широко раскрытыми глазками, пока Елизавета и леди Стэнли делали ей подарки; затем малышку вернули в покои королевы, где ее благословили родители.

Семилетний Йорк во время крещения вел себя весьма важно и сумел удержаться от шалостей (может быть, строгий взгляд бабушки Йорк имел к этому какое-то отношение), а вот его маленькая супруга Анна Моубрей отсутствовала. На рождественских праздниках ее тоже не было.

– Мать Анны пишет, что девочка нездорова, – сказала королева после Двенадцатой ночи. – Доктора не могут понять, что с нею.

Йорк выглядел расстроенным, когда ему сообщили, что Анна умерла, но не плакал. Они едва знали друг друга. Ее смерть вызвала легкую рябь на поверхности его юной жизни, которая вернулась на круги своя после пышных похорон супруги в новой церкви Святого Эразма, которую королева заложила в Вестминстерском аббатстве в благодарность за рождение Нэда.

Отец провел лето за составлением брачных пар. Анна, теперь уже пяти лет от роду, должна была выйти за эрцгерцога Филиппа Бургундского, сына Максимилиана. Явно встревоженный, король Людовик перестал выплачивать королю Эдуарду пенсион и начал готовиться к войне. Союз Англии с Францией выглядел ненадежным, и Елизавета начала верить, что ее брак с дофином не состоится.

Нэду, которому исполнилось двенадцать, предстояло жениться на четырехлетней Анне, наследнице Бретани. Мария в четырнадцать лет была помолвлена с принцем Иоганном Датским, а король Яков побуждал отца прислать Сесилию в Шотландию для обручения с его сыном. Нашлись претенденты даже на руку двухлетней Екатерины, среди них был инфант Хуан, сын испанских суверенов и наследник их трона, а также Томас Батлер, граф Ормонд, хотя Елизавета понимала, что у него нет шансов против инфанта.

Однажды она вошла в главный зал отцовских покоев и застала короля склонившимся над картой.

– Если эти браки состоятся, – сказал он ей, – влияние Англии распространится на Францию, Шотландию, Данию, Бургундию, Империю, Испанию и дальше…

Это был потрясающий триумф дипломатии, который продемонстрировал Елизавете, каким великим монархом был ее отец. Однако перспектива того, что она и все ее братья и сестры будут жить в разных странах, была такой печальной, что она отвернулась, чтобы скрыть от отца слезы. И в голове у нее крутилась только одна мысль: они больше никогда не увидят друг друга.

Шотландцы стали первыми, кто поставил под угрозу цепочку великих альянсов. Они устремились через границу, осмелевшие от слухов, что их союзник, король Людовик, охладевает к Англии. В качестве ответной меры отец собрал большую армию.

– Вы полагаете, я не поеду в Шотландию, – сказала Сесилия, хмуро склоняясь над лютней.

– Вам повезло, – отозвалась Мария. – Мне хотелось бы не ехать в Данию, а Бесси не хочет во Францию.

– Не думаю, что я туда отправлюсь, – вмешалась в разговор сестер Елизавета. – Но отец все еще на это надеется. Он сказал королю Людовику, что по-прежнему будет придерживаться соглашения, если тот продолжит выплачивать ему пенсион и отправит посольство для организации моего брака с дофином.

– Значит, вероятно, мы вскоре будем провожать вас во Францию, – сказала Мария. Слезы на ее глазах выдавали печаль, которая крылась за легкомысленным замечанием. – Дорогая Бесси, не знаю, как я перенесу ваш отъезд.

– И я, – добавила Сесилия.

Елизавету охватили такие сильные чувства, что она не могла говорить. Все братья и сестры были дороги ей, но Мария стала ближе всех – подруга и наперсница, с которой она делилась всеми своими девичьими секретами. По ней она станет скучать больше всего. И осталось совсем недолго до того момента, как одну из них отошлют за границу.

Отец испытал огромное облегчение, когда король Людовик подтвердил действительность соглашения и выразил готовность прислать послов для организации брака Елизаветы, уверяя, что дальнейших отсрочек не предвидится. Елизавете было трудно скрывать свои чувства. Куда бы она ни шла, чем бы ни занималась, ее преследовала одна мысль: отпущенное ей время истекает.

Удивительно, но в мае 1482 года Елизавета все еще находилась в Англии. Подготовка к бракосочетанию заняла целую вечность.