Колизион. Купол изгнанных Ясинская Марина

Глава 5

То ли все дело было в мрачном, пасмурном небе очень поздней осени, то ли в самовольном уходе из «Колизиона», то ли в том, что дороги, по которым ездили цирки, и впрямь пролегали в каком-то другом измерении, существующем по собственным законам, но вскоре Фьор окончательно потерял ощущение времени в царивших вокруг серых сумерках. Часов на приборной панели ретроавтомобиля, разумеется, не было, наручные часы он не носил, давно разряженный телефон остался в автобусе цирка, затянутое плотными серыми облаками небо надежно скрывало солнце, и фаерщик не представлял, какое сейчас время суток и как долго он уже едет по пустынной трассе. Если судить по тому, что стрелка на индикаторе бензина все еще не опустилась в самый низ, – несколько часов, а если по тому, сколько мыслей он успел передумать, – то целую вечность.

Непрошеный попутчик и вовсе задремал. Фьор покосился на Дэнни, привалившегося лбом к стеклу, и почти позавидовал его безмятежности. Сам он сейчас не смог бы заснуть, даже если бы лежал в удобной постели!

Автомобиль пожирал километр за километром асфальтовой ленты, час утекал за часом, Фьор ощущал это даже в нынешнем странном состоянии безвременья, и ему все сильнее начинало казаться, что он будет ехать целую вечность, но так и не нагонит черный цирк, потому что там его просто нет. Зато он точно нагонит свое удаление, потому что пробудет слишком долго за пределами защиты «Колизиона».

Машину встряхнуло на выбоине, Дэнни всхрапнул и проснулся. Бросил быстрый взгляд в окно, мгновенно оценил открывшуюся ему картину, неторопливо потянулся и спросил:

– Ну что, пора уже переходить к твоему безумному плану? Или у тебя бензин закончился?

Вместо ответа Фьор начал плавно тормозить. Он и сам понимал, что по-простому уже не получится, значит, надо попытаться настроиться на Крис и ту зыбкую связь между ними, но делать это, находясь за рулем, пусть даже и на пустынной трассе, – не самое разумное решение.

Машина остановилась прямо посреди дороги; по обеим сторонам ее стискивали высокие стены деревьев, голые сучковатые ветви туго переплетались с хвойными лапами, образуя плотный коридор. Верхушки сосен смыкались над ним навесом, под которым царили еще более глубокие сумерки.

Фьор заглушил мотор и вышел из салона. Вокруг царила неестественная тишина – ни шороха опавших листьев, ни треснувшего сучка, ни шелеста ветвей под порывами ветра. Под сводом голых ветвей и крон сосен асфальтовая дорога казалась чужеродным творением, насильственно проложенным через глухую, нетронутую чащу.

Фаерщик невольно поежился от неуютного чувства, которое возникло у него от этого мертвенно-тихого леса. Как и у многих городских жителей, контакт Фьора с природой ограничивался прогулками по муниципальным паркам и скверам, разбитым среди бетонных высоток и лент пропахших бензином магистралей. Редкие пикники за городом и купание в речке – вот весь его опыт наедине с дикой природой.

Разумеется, с тех пор как Фьор попал в «Колизион», за их бесконечные поездки он более чем насмотрелся на леса, холмы и поля, но видеть пейзажи из окна – не то же самое, что оказаться один на один с этими самыми лесами, полями и холмами. Да, цирк постоянно останавливался на ночевки на обочине трассы в самых безлюдных местах, но вокруг всегда кипела цирковая жизнь, создавая уютный кокон цивилизации, и фаерщик никогда не оставался действительно один на один с природой, не ощущал того подавляющего воздействия, которое она может оказывать.

На миг возникла пугающая мысль, что зря он выключил двигатель. Пока машина работала, был шанс уехать, а сейчас лес не даст завести ее снова, двигатель так и останется мертвым.

Не в силах удержать порыв, Фьор сел за руль, вставил ключ в замок зажигания и с бьющимся от волнения сердцем повернул его в замке. Ну? Заведется?

Звук проснувшегося мотора прозвучал сладкой музыкой; фаерщик облегченно выдохнул и откинулся на спинку сиденья. Да уж, знатно он себя накрутил на пустом месте!

– Ты что, передумал? Хочешь снова наугад гнаться за «Обскурионом»?

– Нет. Просто понял, что мне как-то спокойнее, когда двигатель работает. Этот лес, – фаерщик поежился, – мне от него не по себе.

Дэнни не стал высмеивать и комментировать иррациональный страх попутчика.

– Тогда давай остановимся где-нибудь подальше, где будет спокойнее, – предложил он, и фаерщик без колебаний согласился.

Фьор дождался, когда Дэнни сядет в машину, и нажал на газ.

Дорога сделала крутой поворот, и едва Фьор в него вписался, как тут же со всей силы ударил по тормозам. Раздался визг, машина вильнула и встала.

– Что такое? – не понял Дэнни, а затем проследил за напряженным взглядом Фьора, присвистнул и прищурился. – Да это же люди!

– Угу, – напряженно кивнул Фьор.

Люди – это, конечно, намного лучше, чем мертвенный лес, от которого по спине ползли липкие щупальца страха, а все существо охватывало ожидание какой-то неприятности, но в то же время люди на дорогах, по которым ездят цирки, – это вряд ли к добру. По этим дорогам ничего хорошего не ездит. Да взять хотя бы их самих. Если только, конечно, это не артисты из другого мистического цирка, которые то ли отстали, то ли сбежали, то ли их выкинули свои же.

Сумерки скрывали детали и размывали силуэты, и все, что мог сказать Фьор, это что на дороге было двое. Они не шли, а стояли, и не на обочине, как те, кто ловит попутку, а прямо посередине, словно ждали машину и были готовы не дать ей проехать.

Не заглушая двигателя, Фьор открыл дверцу, вышел на дорогу и вперился взглядом в незнакомцев. В их виде – во всяком случае, в том, что можно было разглядеть в сумерках, – не было ничего угрожающего, и все же внутренняя сигнализация, то самое шестое чувство на пару с предчувствием вовсю звонили в колокола.

Хлопнула дверца с пассажирской стороны, и к Фьору присоединился Дэнни.

– Идем знакомиться? – предложил шут, не сводя глаз с фигур.

– Кажется, они сами к нам идут, – заметил Фьор.

Действительно, увидев, что ретроавтомобиль остановился, незнакомцы направились к нему. Фаерщик с Дэнни пошли им навстречу.

– Хорошая новость – это явно не зомби! – бодро сообщил шут. – Смотри, как идут! Совершенно нормально, никаких волочащихся ног и вытянутых вперед рук.

Фьор кивнул, напряженно вглядываясь в незнакомцев; попытка Дэнни разрядить атмосферу шуткой не особо сработала. Что-то в этих двоих казалось ему неуловимо знакомым, но он пока не мог понять, что именно.

– Привет! – на пробу выкрикнул Дэнни. – Какими судьбами в этих краях?

Незнакомцы не ответили.

Фьор остановился и непроизвольно напряг кисти рук. Если дело будет плохо, на крайний случай у него всегда есть огонь.

– Ты это видишь? – вдруг прошептал Дэнни, тоже останавливаясь, и в его голосе явственно прозвучало потрясение.

– Что? – напрягся Фьор.

– Ты видишь, кто это?

– Нет, – покачал головой фаерщик.

Но тут незнакомцы вступили в полосу света от многочисленных круглых фар ретроавтомобиля, и Фьор наконец-то рассмотрел их лица.

И шумно выдохнул, увидев… себя.

Кристина не помнила, когда силы оставили ее и она опустилась на холодный асфальт. Она не представляла, как давно ушла из «Обскуриона» и сколько уже шла.

Все, что понимала Кристина, – это то, что она сидит на пустой дороге с почти невесомым Апи на руках, в полной темноте, ощущая где-то там вдалеке «Колизион», такой внезапно родной и желанный – и такой недосягаемый, и понимая, что это – конец. Она больше не может сделать ни шагу, и даже если бы ей грозили пистолетом, сил на то, чтобы подняться, у нее не осталось. Весь прежний опыт занятий плаванием, когда после изнурительных тренировок Кристине порой казалось, что она больше никогда не сможет пошевелить и пальцем, мерк по сравнению с сегодняшней запредельной усталостью. Это была усталость совершенно нового уровня.

Апи едва ощутимо пошевелился, и Кристина обреченно опустила голову. Она не сможет спасти обезьяныша. Она подвела его. Его – и всех циркачей «Колизиона», получивших такого незадачливого директора, который не только пропал, не пробыв официально в должности и суток, но еще и забрал с собой амулет-основатель. Так они с Апи и умрут – или исчезнут, будут удалены, – здесь, посреди дороги без начала и конца, в этой тихой, холодной, почти зимней ночи…

Что-то мокрое захолодило щеку. Кристина машинально подняла голову, ожидая увидеть дождь, но небо и не думало плакать. Плакала она.

Кристина всхлипнула и, одной рукой по-прежнему прижимая к себе невесомого Апи, другой вытерла лицо. Но одного движения оказалось недостаточно, потому что стоило лишь позволить себе заплакать, и слезы полились, словно вода сквозь прорванную плотину.

Кристина плакала, плакала и плакала до тех пор, пока темнота не размылась перед глазами, пока мир не исчез за мутной пеленой, а в голове не стало блаженно пусто – ни единой мысли, ни единой тревоги.

А потом по щеке прошлось что-то мокрое и шершавое. Не будь Кристина в таком оцепенении, она бы наверняка вскрикнула от страха, а так она лишь равнодушно повернулась – и уставилась прямо в огромные мерцающие янтарные глаза опасного хищника.

Миг – и перед ней стоял Те.

– Наконец-то, – проворчал он, но в обычно нечитаемых раскосых глазах Кристина заметила тщательно спрятанную улыбку. – Три дня уже вас жду.

– Три? – переспросила Кристина.

Прошло три дня? По ее внутренним ощущениям, она пробыла в «Обскурионе» не больше суток. И шла по ночной дороге, наверное, все же не вечность, а лишь несколько часов. Хотя… какая разница?

А потом воздух наполнился знакомым, но все еще экзотическим запахом паленых трав, и панцирь оцепенения лопнул и посыпался осколками, словно стекло, в которое ударил камень.

Снова полились слезы, но на этот раз не от обреченности, а от облегчения. Те здесь! Те здесь, а значит, они с Апи спасены!

Если поначалу Тине казалось, что это она принимает решения по поводу своей новообретенной жизни, это она задает вектор событиям вокруг себя и управляет происходящим, то теперь она все сильнее ощущала, что ее словно оттесняют в сторонку, туда, где она может только наблюдать за происходящим, но не участвовать в событиях. И ей это очень не нравилось. Почему вдруг она оказалась зрителем? Ее не должны задвигать на задний план хотя бы потому, что это она привела Кирилла. Более чем весомый вклад в общее дело!

Но факт оставался фактом: остальные хостильеры Тину по большей части словно и не замечали и не включали в общие обсуждения. Спасибо на том, что хотя бы не прогоняли. Но Тину такое положение вещей категорически не устраивало. Не для того она получила себе жизнь, чтобы оказаться в стороне, особенно когда началась игра, ставка в которой – в том числе и ее собственная свобода.

О, только представить, что она больше не будет связана с Кристиной! Никаких ограничений, никаких оков! Полностью принадлежать себе, только себе! И наконец получить в распоряжение доступ ко всем силам, а не к тем их жалким крохам, которые есть у нее в наличии сейчас из-за того, что ее ограничивает связь с иницием.

И это действительно может произойти, если Первый фамильяр поможет им стать свободными. Скорее бы!

Нетерпение терзало не одну Тину. Отвезя Первого фамильяра в довольно роскошные для Верходновска апартаменты неподалеку от скромного центра города, хостильеры тут же устроили нечто вроде военного совета и, перекрикивая друг друга, строили и отбрасывали планы, включавшие все, от мирных переговоров до захвата заложников и вооруженного нападения на цирки.

Громко споря и яростно отстаивая свои позиции, хостильеры одновременно старались выставить себя в выгодном свете перед Первым фамильяром; они будто боролись за теплые местечки в будущем мире, где именно он будет их правителем, и хотели прямо сейчас застолбить за собой позицию поближе к нему.

Тина наблюдала за происходящим со стороны и, подмечая, как хостильеры лебезят перед Первым фамильяром, хмыкала. Хостильеры любили противопоставлять себя не только фамильярам, но и людям, подчеркивая, насколько они лучше. Однако стоило только зайти речи о власти, и они повели себя ничуть не лучше людей, старавшихся всеми правдами и неправдами урвать себе кусок влияния, да побольше.

Первый фамильяр держался отстраненно. Он мало участвовал в разговорах, все больше слушал и наблюдал за происходящим свысока, со слегка насмешливым и чуточку утомленным видом. Тине казалось, что происходящее его скорее забавляло и что он не воспринимает его всерьез. То, что для хостильеров было вопросом их свободы и существования как такового, для него больше походило на легкое развлечение, на игру, в которую он согласился подыгрывать до тех пор, пока это вызывает у него интерес, но, как только ему наскучит, он ее бросит.

Возможно, такое впечатление у Тины складывалось из-за внешности Первого фамильяра. Каждый раз, глядя на него, в самый первый миг она видела Кирилла. И каждый раз на долю мгновения испытывала шок от его быстрых, четких жестов, активной мимики и живых эмоций в голосе. И хотя Тина прекрасно понимала, что это больше не ее «брат» с особенностями развития, яркий диссонанс между внешностью, с которой она уже привыкла ассоциировать определенное поведение, и новым поведением выбивал у нее почву из-под ног.

Время от времени Тина тоже ловила на себе взгляд Первого фамильяра – взгляд, полный неприязни, – и гадала, что же, черт побери, произошло такого, что один лишь ее внешний вид до сих пор заставляет Первого фамильяра кипеть от ненависти даже после стольких веков, проведенных за пределами жизни?

Когда наконец запал хостильеров угас и они выдохлись, но так и не пришли к идеальному плану действий, все взгляды обратились на Первого фамильяра.

– Вам надоело слушать звуки собственного голоса и теперь вы хотите узнать мое мнение? – спросил он.

– Да. – Ивар то ли не заметил презрения в словах Первого фамильяра, то ли решил не обращать на него внимания. А может, просто привык к манере его общения.

– Зависит от того, чего именно вы хотите добиться: свободы только для себя или для всех хостильеров. Или вообще для всех фамильяров.

Вопрос застиг Тину врасплох; лично она и не думала о других, только о себе! Но теперь, когда Первый фамильяр об этом упомянул… Возможно, им и правда стоит освободить всех хостильеров. А может, и всех фамильяров заодно – хотя бы из чувства видовой солидарности. Впрочем, чувство это было слишком слабым и полностью перекрывалось желанием сначала устроить все хорошо для себя. Да, сначала самой освободиться от своего иниция, а потом можно подумать и о других. А также о том, стоит ли дарить свободу тем, кто палец о палец не ударил ради того, чтобы ее получить; разве они ее заслужили? Вот она, Тина, заслужила! Она создала яггера, она раздобыла артефакт в ночь цирколуния, она влила свои силы в ритуал возвращения Первого фамильяра. Наконец, это она нашла ему тело. Не то чтобы она планировала использовать Кирилла для этой цели, собственно, она вообще хотела оставить его дома, но это не меняет того факта, что именно ее брат стал пристанищем для Первого фамильяра. Да, она внесла свой вклад. Почему же другие фамильяры должны получить ту же награду в виде свободы, когда они ничего не сделали?

Мнения Тины никто не спрашивал, но, поймав взгляды других хостильеров, она поняла, что их мысли схожи с ее.

Первый фамильяр, похоже, тоже понял, какой будет ответ, и ухмыльнулся, отчего детское лицо уродливо перекосилось.

– Ясно. Сначала свобода для себя, а потом уже можно подумать, освобождать ли остальных. Возможно, и не освобождать, и остаться единственными полностью свободными хостильерами. Стать элитой внутри элиты.

Хотя голос Первого фамильяра так и сочился ядом, его слова, похоже, все равно пришлись всем по вкусу. Тина не могла отрицать того, что идея стать не просто свободной, но еще и возвыситься над остальными сородичами ее привлекала. Приятно быть в чем-то лучше других. А еще приятнее быть самой лучшей.

Правда, Ивар попытался возразить, пусть и без особой убежденности:

– Мы сначала опробуем способ на себе, и, если все получится, займемся и другими хостильерами.

Тина отметила, что фамильяров Ивар не упомянул. Очевидно, для него они были низшими существами, а она, видимо, провела не так много времени в компании других хостильеров, чтобы проникнуться этим внутренним разделением их на подвиды и держаться за него. Пара дистанционных разговоров с незнакомыми ей хостильерами, с которыми она сумела выйти на связь вскоре после появления в этом мире, не в счет.

– Тогда и займетесь… – повторил Первый фамильяр. – А если у вас самих ничего не выйдет?

– Почему? – удивился Ивар. – У тебя же это получилось.

– А может, у меня получилось только потому, что я был лучше вас?

Хостильеры примолкли.

– Нет, – неуверенно сказала наконец Вив. – Изначально мы все в одинаковых условиях. Если не считать того, что фамильяры замещают обычных людей, а мы, хостильеры, замещаем потомков колдунов. Просто некоторые из нас готовы идти дальше и потому достигают намного большего. Как ты.

– Изначально мы все в одинаковых условиях, – передразнил Первый фамильяр. – И именно поэтому вы, одинаковые, не считаете себя фамильярами и даже придумали себе другое название? Ах, эта приятная иллюзия, что из каждой посредственности может получиться нечто экстраординарное, она так уютно освещает тусклые дни унылой обыденности! В нее так приятно верить и ждать, что тебе вот-вот повезет и на тебя свалится та самая заветная экстраординарность!

Тина подумала, что для существа, выпавшего из мира на несколько веков, его речь слишком уж современная. Где же он провел все время своего заключения на самом деле? Может, Первый фамильяр вовсе и не был отрезан от мира? Может, он все это время за ними наблюдал и выжидал нужный момент? И вовсе не они его вызвали, а он сам пришел, потому что дождался того самого нужного момента, чтобы сделать… что?

– Но мы-то не ждем, когда нам повезет, – напомнила Вив. – Мы действуем. И начали с того, что вернули тебя.

Первый фамильяр пренебрежительно фыркнул:

– Хорошо старание – позвать кого-то на помощь, чтобы он сделал все за вас.

Тина обещала себе не вмешиваться, но Первый фамильяр оказался пренеприятнейшей личностью, и, чем дольше он говорил, тем яснее это становилось. Тина не видела причин, чтобы и дальше терпеть его уничижительные замечания.

– А ты прямо-таки упиваешься своим превосходством, да? – спросила она. – Оскорблениями, демонстрацией своего высокомерия и снисходительности, тыканьем нас носом в нашу ничтожность. Хотя вообще-то это мы, ничтожные, тебя вернули.

– Да, и сделали дрянную работу. – Первый фамильяр с отвращением посмотрел на свое детское тело.

– Всегда можем отправить тебя обратно, – не осталась в долгу Тина.

– А ты попробуй, – тихо предложил Первый фамильяр, и в глубине детских глаз полыхнула такая пронзительная дикая темнота, что Тина вздрогнула.

– Тихо! – воскликнул Ивар. – Давайте не будем друг другу угрожать и вернемся к вопросу о том, какой у нас план действий. У нас же у всех общая цель, правильно? Мы хотим получить свободу.

– Хорошо, вот вы стали свободны, и что дальше?

– Освободим других хостильеров, – несколько более уверенно, чем прежде, ответил Ивар.

– А фамильяры?

– И их освободим, почему бы и нет? – согласился Ивар с небрежной щедростью бедняка, вообразившего себя богачом и охотно скидывающего с барских плеч воображаемую шубу, чтобы поделиться ею с менее удачливыми собратьями, и в то же время знающего, что дома у него еще десяток таких же шуб.

– А потом? – продолжил настойчиво спрашивать Первый фамильяр.

– Потом?

Ивар растерялся. Глядя на выражение его лица, Тина поняла, что он об этом никогда не думал, его мечты и планы не простирались дальше того, чтобы получить полную свободу от своего иниция.

Что ж, он, может, и не думал, зато Тина мгновенно представила себе мир, полный свободных хостильеров, чьи силы многократно возрастут, когда исчезнут оковы, связывающие их с инициями. Мир, в котором будут они и обычные люди, давно верящие в то, что магические силы – это сказка. О, какой прекрасный это будет мир! Какой удобный для хостильеров!

– А потом, – ответила Тина за Ивара, и ее голос звучал твердо, – наконец-то не мы будем служить людям-колдунам, как это было когда-то, а люди будут служить нам.

Первый фамильяр окинул ее оценивающим взглядом.

– Вижу, фамильная кровь дает о себе знать, – одобрительно сказал он и перевел взгляд на остальных хостильеров, чтобы оценить их реакцию на слова Тины.

И ему явно понравилось то, что он увидел.

– Что ж, вот эта игра уже стоит свеч, – подвел итог он.

– Итак, что нам нужно? – тут же перешел к делу Ивар. – Артефакты из других цирков, чтобы провести ритуал?

– Не просто артефакты, а амулеты-основатели, положенные в основу каждого цирка, – уточнил Первый фамильяр.

– У нас есть хостильеры, чьи иниции сейчас в «Обскурионе», «Колизионе» и «Инкогнионе», значит, найти эти три цирка проблем не составит, – сказал Ивар. – Пробудим яггеров; сейчас, когда нас много, нам хватит сил, и отправим их в эти три цирка. Остается выследить «Инфинион» и «Обливион», но…

– Не беспокойтесь сейчас о том, как найти цирки. Прежде нам нужно разобраться с инквизицией.

Хостильеры растерянно переглянулись, и никто не рискнул заговорить первым.

– В чем дело? – нахмурился Первый фамильяр, уловив, как изменилась атмосфера.

– инквизиции больше не существует, – как можно более деликатно пояснил Ивар. – Во всяком случае, не в том смысле, который вы, наверное, в него вкладываете. На ведьм уже давно никто не охотится.

– Невозможно, – с абсолютной уверенностью отмел услышанное Первый фамильяр. – До тех пор, пока в мире остаются колдуны, ведьмы и их потомки, инквизиция продолжит их искоренять.

– Вас не было несколько веков, – осторожно напомнил Ивар. – За это время многое изменилось…

– Есть вещи, которые остаются неизменными, – отрезал Первый фамильяр.

Детский голос звучал так холодно и решительно, что никто не осмелился возразить. Никто, кроме Тины.

– Для того, кто отстал от современности лет на триста-четыреста, ты слишком уж уверен в своей правоте, – заметила она.

– Отчего бы мне не быть в ней уверенным, если это именно я создал подразделение инквизиции, которое стало заниматься охотой на ведьм?

– Э-э… – подала голос молчавшая до сей поры «учительница» и, оправдывая кличку, которую дала ей Тина, выложила: – Вы, если я не ошибаюсь, жили в шестнадцатом веке, а первые инциденты охоты на ведьм датируются четырнадцатым.

Первый фамильяр улыбнулся – холодно, одними губами.

– Да, церковь преследовала ведьм и раньше, но лишь изредка, от случая к случаю. Но когда Христиана, – он скривился, произнося имя своего иниция, – снесла преграды между нашими мирами, все изменилось. Сюда пришло очень много фамильяров, и, чтобы выжить и остаться здесь, требовалось обезопасить свое существование, избавиться о тех, кто мог загнать их обратно, – от колдунов и ведьм. Уже существующая инквизиция стала для нас самым удобным инструментом. Ее лишь требовалось немного… подтолкнуть, и совсем скоро началась массовая охота на ведьм.

– Но зачем тебе инквизиция, если ведьм и колдунов больше нет? – спросила Тина. – На кого ты собираешь ее натравить на этот раз?

– Я ни на кого не собираюсь ее натравливать. Но в игре, которую мы начинаем, будем участвовать не только мы и цирки, но и инквизиция. Неважно, что ее никто не приглашает, она сама явится. А нам нужно, чтобы она не смешала нам карты.

– Хорошо, – сказал Ивар; ответ убедил его не в полной мере, но он был готов подстроиться под Первого фамильяра. – Давайте подумаем, как нам найти инквизицию.

– Можешь не слишком напрягаться, – посоветовал Первый фамильяр.

– Почему?

– Потому что теперь, когда я вернулся, они сами нас найдут.

Кристина не понимала, откуда у нее взялись силы, – то ли от облегчения, когда она увидела Те, то ли дыма этих его пучков засушенных трав, которые он подпалил. Но факт оставался фактом: еще несколько минут назад она сидела на обочине дороги и плакала от бессилия и уверенности, что умрет вместе с Апи прямо на этом месте, а сейчас бодро шла вслед за черным ягуаром, неся на руках почти невесомого Апи.

Шли долго. Кристине начало казаться, что Апи становится немного тяжелее, но, возможно, это давала о себе знать усталость. Зато Апи определенно перестал «таять». Впрочем, он по-прежнему оставался пугающе прозрачным.

– Те, – позвала Кристина, обращаясь к темной фигуре, мягко ступающей перед ней, – далеко нам еще?

Ягуар прищурился, и она без всяких слов поняла его ответ: что такое «далеко» в этом странном мире, где дистанция, видимо, играет лишь второстепенную роль?

– Хорошо, а если так: долго еще до «Колизиона»?

Воздух вокруг ягуара подернулся рябью, и вот уже перед Кристиной снова стоял Те в своем человеческом обличье.

– Устала? – спросил он.

– Немного. Но я куда больше беспокоюсь за Апи. Ему было очень плохо, и лучше бы его доставить в «Колизион» поскорее.

Те подошел к Кристине, бросил внимательный взгляд на обезьяныша и спокойно ответил:

– Не беспокойся, теперь с ним ничего не случится.

– Теперь?

– Да, теперь, когда мы возвращаемся. Чем ближе мы к цирку, тем лучше ему будет становиться.

– Это как? – не поняла Кристина, ускоряя шаг, чтобы поспеть за Те. – Хочешь сказать, он разболелся потому, что ужасно скучал до «Колизиону»?

– «Скучал» – неподходящее слово. Правильнее сказать, без «Колизиона» он не может жить.

– Те, а вы уже были здесь, когда он появился в цирке? – спросила Кристина под влиянием импульса.

– Нет, это он уже был здесь, когда в «Колизионе» появился я.

Кристина недоверчиво взглянула на капельдинера. Она не знала, как давно тот в цирке, но, судя по тому, что ей доводилось слышать, он провел в «Колизионе» как минимум несколько лет.

– Это что же получается, Апи попал сюда младенцем?

Те задумчиво сощурил и без того раскосые глаза, а затем ответил – как всегда, в свойственной ему загадочной манере:

– Он всегда был таким, какой сейчас.

Кристина вздохнула; ох уж эти непонятные мудрости Те! Вроде и отвечает, но что ни слово, то загадка, которую еще поди разгадай!

– И что это значит? – спросила она. – Я знаю, что в цирке взрослеют и стареют медленнее, но не настолько же!

– С чего ты решила, что Апи ребенок? – сразил своим ответом Те.

Кристина остановилась, поудобнее перехватила обезьяныша, – черт, он и в самом деле становился тяжелее! – и внимательно на него посмотрела. Что значит «не ребенок»? Он что, взрослый – просто карлик? Да нет, не похоже, у карликов лица все равно взрослые…

– Те, пожалуйста, – жалобно протянула Кристина, – у меня были безумные несколько дней! Я столько всего узнала в цыганской кибитке! Потом это похищение, «Обскурион» и побег! Я устала, запуталась, в голове у меня каша, и я просто не могу разгадывать ваши загадки! Скажите мне прямо!

– Разве ты не узнала про Апи, когда ночевала в цыганской кибитке?

– Узнала что? – спросила Кристина.

Впервые на ее памяти на лице Те появилось что-то, похожее на удивление.

– Что ж, возможно, в кибитке ты узнала только о том, что сотворили создатели цирков, – задумчиво протянул он. – А Апи – это творение уже самого цирка…

– Какое творение?! – воскликнула Кристина, чувствуя, что ее терпение вот-вот лопнет и она сорвется на Те, хотя совершенно определенно этого делать не стоит. – Да скажите вы мне уже, кто Апи такой на самом деле! – взмолилась она. – Если он не ребенок, попавший к нам в цирк, то кто?

– Он – цирковой, – просто ответил Те и снова зашагал по дороге.

– Подождите! – окликнула Кристина и поспешила за ним. – Цирковой что?

– Просто цирковой, – сказал Те. Искоса посмотрел на Кристину, но, должно быть, выражение лица у нее было красноречивым, потому что он продолжил: – Ну же, вспомни мифы своего народа!

Подсказка не помогла, Кристина по-прежнему не могла сообразить, к чему ведет их экзотический оборотень-капельдинер индейского происхождения.

– В воде у вас – водяной, – начал терпеливо разъяснять Те. – В лесу – леший. В доме – домовой. А в нашем цирке – цирковой. Так понятно?

Кристина несколько долгих мгновений не моргая смотрела на Те; она слышала слова, но не могла понять их смысл. Потом наконец моргнула и перевела взгляд на Апи.

В доме – домовой. В цирке – цирковой…

Вот почему Апи становилось все хуже по мере того, как они отдалялись от «Колизиона»!

Вот почему он с самого начала так льнул к ней; видимо, сразу почувствовал в Кристине директора.

Вот почему пел свою странную, мрачно-пророческую песенку.

И вот почему из всех артистов Джордан захотел забрать именно ее и Апи. Он собирался уничтожить их цирк, просто и эффективно, лишив их разом и амулета, и директора, и циркового.

Кристина рассматривала лицо обезьяныша, в которое все больше возвращалась жизнь.

Он не артист «Колизиона», не ребенок и даже не дальний потомок колдунов, как все они.

Он вообще не человек. Он – цирковой.

Глава 6

Кабар нервничал.

Никто этого не заметил, кроме Рионы. И не потому, что она много раз видела метателя ножей волнующимся или неуверенным в себе, когда еще была его ассистенткой и знала, на что смотреть, – вовсе нет. Собственно, Риона не могла припомнить ни единого раза, когда Кабар нервничал.

И все же сейчас метатель ножей волновался, и она это улавливала тем особым чутьем, которое развивается у всех, чье выживание зависит от другого человека. О, когда кто-то держит в руках твою жизнь и смерть, ты очень быстро учишься настраиваться на этого человека и ощущать малейшие оттенки его состояния и настроения! А так как Риона освободилась от метателя ножей совсем недавно, это чутье у нее еще сохранялось.

Кабар стоял в хвосте припаркованного вдоль обочины каравана, похлопывал себя свернутым хлыстом по ноге и пристально вглядывался в сгущающуюся ночь. Поодаль, собравшись небольшими группами, стояли артисты «Колизиона», смотрели то в ночь, то на Кабара, тихо переговаривались, вслушивались в ночную тишину и настороженно ждали Гончих. И – Дрессировщика в действии.

Время тянулось мучительно медленно, поза метателя ножей становилась все напряженнее, сумерки – все гуще, а шепоток циркачей – все взволнованнее. Риона поймала себя на том, что непроизвольно сжимает и разжимает кулаки, хотя сама не могла понять, из-за чего именно волнуется. Наверное, все же из-за Гончих. Ну не из-за Кабара же, в самом-то деле!

– Интересно, и долго нам Гончих ждать? – раздался рядом голос Вита.

Риона промолчала. Он же не к ней обращается, значит, и отвечать не стоит.

– Если судить по прошлому опыту, нам нужно хотя бы сутки не ехать к месту следующего выступления, чтобы они поняли, что нас надо подгонять, – ответил Летун.

– Да, но тогда у нас не было Дрессировщика. А раз теперь есть, по идее, он должен уметь как-то их вызывать.

– По идее, да. А по факту наш Дрессировщик, кажется, без понятия, что нужно делать.

– Да хватит мне уже спину взглядом сверлить! – внезапно сорвался Кабар. – Я тоже ни черта не знаю, как это работает! Когда хлыст меня выбрал, он как-то забыл загрузить мне инструкцию по пользованию новыми способностями… которых я пока вообще не чувствую, – уже куда тише добавил он.

И тут, словно в ответ на его слова, из наползающей с горизонта ночи раздался теперь уже хорошо знакомый циркачам леденящий душу вой.

Глядя на то, как тот, другой, приближается к нему, Фьор на миг окончательно утратил связь с реальностью и со смесью настороженности и какого-то жадного любопытства разглядывал другого себя. Стильная одежда, которую он никогда не мог себе позволить в прежней жизни, меняла внешний вид, но лицо – лицо было его, до каждой мелкой черточки.

– Это наши фамильяры, – процедил Дэнни сквозь стиснутые зубы, подталкивая Фьора локтем. – Как, черт побери, они нас нашли? Да и друг друга, если уж на то пошло!

Фьор сразу понял, что шут прав. Конечно, это их фамильяры! Как они их нашли, его сейчас мало волновало, куда больше фаерщика занимал вопрос, что фамильяры собираются делать.

– Вряд ли они здесь для того, чтобы извиниться за то, что выкинули нас из наших жизней, и угостить кофе, – словно в ответ на его мысли пробормотал Дэнни.

И снова Фьор полностью с ним согласился. Цирк не пропускал к себе фамильяров, и, должно быть, так было устроено не без причины; видимо, когда-то давно людям, оказавшимся в цирке, нужна была защита от них. Но сейчас они с Дэнни далеко за пределами «Колизиона», и ничто не препятствует их фамильярам от них избавиться.

Правда, зачем им это? Они и так уже заняли их жизни, а Дэнни с Фьором заперты в цирках и им не мешают…

– Что делаем? Остаемся или бежим? – спросил Дэнни. – И давай решать побыстрее, потому что, если выберем второй вариант, его успех напрямую зависит от того, какое расстояние будет между нами и ними.

Фьор заколебался. Та самая сигнализация, состоящая из иррационального шестого чувства, интуиции и предчувствия, вопила не переставая, но рациональный разум вмешивался и убеждал, что сейчас появилась уникальная возможность поговорить со своим фамильяром. Так сказать, выяснить отношения. Другое дело, захочет ли их выяснять фамильяр…

Решение сформировалось само собой, когда фамильяр Дэнни поднял руку, словно поправлял браслет часов на запястье, и в свете луны тускло сверкнул кастет.

– Бежим! – одновременно выпалили Фьор с Дэнни и рванули к машине.

Круглые светящиеся глаза многочисленных фар были уже совсем близко, когда что-то тяжелое во всего маху упало фаерщику на спину. Удар швырнул его вперед, на капот, и Фьор явственно ощутил тепло нагретого двигателем металла. Но прежде, чем он хоть немного пришел в себя и успел щелкнуть пальцами, чтобы вызвать огонь, его перевернули, он успел заметить над собой лицо Дэнни, знакомое – и в то же время чужое, и металл впечатался ему в переносицу.

Во лбу взорвалась боль, рот наполнился вкусом крови. Словно в тумане, фаерщик увидел, как катаются по дороге Дэнни и его, Фьора, фамильяр, он узнал того по модному пальто. Но почему Дэнни атакует фамильяр Фьора, а Фьора – фамильяр Дэнни?