Как ГМО спасает планету и почему люди этому мешают Иванова Анна

5.1. Селекция глазами художников

За помощь в написании этой главы благодарю Евгению Черняеву[219].

Всегда ли привычные нам съедобные растения, фрукты и овощи были такими, какими мы знаем их сейчас? На этом месте обычно в пример приводят, пожалуй, самое наглядное сравнение: растение теосинте и зрелый початок кукурузы – его далекого потомка. И хотя этот пример действительно чертовски удачен, он все же имеет один изъян: необходимость ссылаться на молекулярно-генетические данные для подтверждения родства этих растений. А хочется же чего-то такого, чтоб близко каждому, чтоб наглядно. И мне кажется, я знаю, как тут поступить.

Приходилось ли вам когда-нибудь разглядывать натюрморты старых мастеров? Быть может, оригиналы в музеях? Или качественные репродукции, сохранившие все детали, старательно выписанные автором? Если ответ да, то наверняка вам приходила в голову мысль, что с некоторыми объектами на картинах что-то не так.

Вот, например, арбузы. Кто только не рисовал их на своих картинах. Но разве они похожи на то, что летом мы с нетерпением несем домой? Невольно хочется задать художнику вопрос, а доводилось ли ему вообще видеть в жизни настоящий арбуз? Отмахнуться от таких мыслей легко, ведь сегодня мы привыкли к фразе «я художник, я так вижу». И арбуз на современной картине имеет право даже быть синего цвета и напоминать, пусть например, дырявый башмак. Что же мешало и художнику прошлых веков дать волю своему воображению? Как нам из сегодня понять, где же заканчивается его фантазия и начинается реальность? Иными словами, можно ли вообще доверять тому, что изображено на его картинах?

https://commons.wikimedia.org/wiki/File: Giovanni_Stanchi,_Watermelons,_Peaches,_Pears,_and_Other_Fruit_in_a_Landscape.jpg

Джованни Станки. Натюрморт с арбузами, персиками, грушами и другими фруктами. Около 1645–1672, Рим

Каким бы ни было искусство, оно всегда является способом познания и осмысления окружающего мира. И разные художники в разные времена по-разному подходят к этой задаче. Кто-то акцентирует внимание на анатомической верности, композиции и пропорциях (классицизм). Кто-то на эмоциональной составляющей (барокко). Даже пытаясь найти что-то нетрадиционное, инаковое (романтизм), художники вплоть до начала XX века остаются документально точными. А вершиной этой документалистики являются жанры портрета и натюрморта.

Один из первых самостоятельных натюрмортов – «Корзина с фруктами» Караваджо (1596). Художник подробно фиксирует мельчайшие детали – прожилки на листьях, пятнышки на яблоках и виноградинах, червоточинки, блики. Особенной любовью к натюрморту славились голландцы. Благодаря им мы можем знать, как выглядела посуда XVII–XVIII веков, что люди ели на завтрак, обед и ужин, каким все это запивали вином, и даже немного догадываемся о смысле изображенного. Соединяя данные, получаемые из различных источников – картин, писем, книг, археологических находок, архивных записей и даже бухгалтерских ведомостей, – историки воссоздают максимально подробную картину жизни прошлых эпох. История – точная наука. Ее изучение очень похоже на сбор прекрасного пазла: для получения картинки требуется собрать воедино разные факты. А каждый факт – кусочек пазла – не существует сам по себе, в отрыве от других. Так, например, натюрморты некоего голландского мастера прошлых столетий для науки важны не столько сами по себе, сколько в контексте той эпохи, когда они были созданы. Так, по другим источникам мы знаем, что голландские натюрморты символичны: каждый предмет не случаен – это послание[220]. А для наибольшей точности послания оно должно быть и максимально точно изображено, чтобы избежать любых искажений смысла.

Возьмем натюрморт с цветами. Изобразить их требовалось максимально точно, ведь от того, насколько точно передан цветок, его сорт и оттенок, зависело во многом значение изображенного на картине и даже удовлетворенность заказчика (картины очень часто писали именно на заказ). Рынок тюльпанов в Голландии, пожалуй, известен всем. Луковица редкого сорта тюльпана могла стоить совершенно баснословных денег[221]. Тюльпанами торговали на бирже наряду с золотом, специями и другими ценностями. А значит, крайне важно было изобразить тюльпан так точно, чтобы в богатстве владельца картины и его садоводческих навыках ни у кого не возникло сомнений.

Для расшифровки значений букетов существовали целые альбомы – владеть искусством составлять послания и понимать их смысл было важным светским навыком. В общих чертах смысл цветочного натюрморта (картинка выше) сводится к бренности бытия и краткосрочности земной жизни. На нем художник соединяет вместе едва распустившиеся бутоны, засохшие листья и опавшие лепестки. Еще закрытые бутоны рядом с распустившимся ярко-красным махровым маком. Полевые цветы (фиалки, незабудки) носят значение добродетели. Иногда символика картин может быть амбивалентной, например фрукты – символ жертвы Христа, но фрукты с гнилью или червоточинами – символ греховности. Изображение рыбы – символ Христа, устрица – намек на плотские утехи, мясо – символ чревоугодия, и т. д.[222]

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/4/4e/Jan_Davidsz_de_Heem_002.jpg/1280px-Jan_Davidsz_de_Heem_002.jpg

Ян де Хем. Натюрморт с цветочной вазой. Ок. 1645. Национальная галерея искусства. Вашингтон

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/1/1e/Canestra_di_frutta_%28Caravaggio%29.jpg/350px-Canestra_di_frutta_%28Caravaggio%29.jpg

Караваджо, Корзина с фруктами. 1596

Таким образом, каждый предмет имеет свое значение и должен быть изображен чрезвычайно точно для его сохранения. Понимая все это, давайте вернемся к началу главы и ответим на вопросы: сколько же фантазии в картинах художников тех времен? Можем ли мы полагать, что предметы изображены с максимальной точностью?

И историки с искусствоведами отвечают нам – да. Можем. Но что же тогда не так с пресловутыми арбузами?

Если выстроить картины в хронологическом порядке, можно заметить, как меняются на них одни и те же объекты, становясь все более похожими на те, что привычны нам.

Давайте рассмотрим «Натюрморт с фруктами, овощами и сценой ужина в Эммаусе» Флориса Герритса ван Схотена. Попробуйте отыскать на ней морковь. Подсказка: бледные корешки за спиной у девушки – это вовсе не она. Скорее всего это корни пастернака или петрушки. Морковь же здесь (возле правой руки героини) фиолетовая! Да, сейчас нам намного более привычна ярко-оранжевая. Мы даже говорим «морковный цвет» и всем сразу понятно, что это вовсе не фиолетовый. Но только благодаря тому, что такой выбор за нас много лет назад сделали селекционеры, предпочитая разводить ее гораздо чаще. Фиолетовые сорта не утеряны, и вы сможете без больших усилий найти их семена в интернете. Но массовый рынок XX и начала XXI века принадлежит рыжебокой красотке безраздельно[223].

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/2/21/Stilleven_met_vruchten_en_groenten_met_op_de_achtergrond_Christus_en_de_Emmasgangers_Rijksmuseum_Amsterdam_SK-A-2058.jpg

Флорис Герритс ван Схотен. Натюрморт с фруктами, овощами и сценой ужина в Эммаусе. 1651, Амстердам, Гос. музей

С детства я очень любила читать. Особенно разные приключения отважных мушкетеров, путешественников и пиратов, разворачивающиеся лет 200–300 назад. Разумеется, в тех романах было немало прекрасных дам. И неизменно кожа у них была «как свежий персик». Это сравнение заставляло меня искренне недоумевать: перед глазами представали хорошо знакомые образы персиков – шершавые, желтоватые (а то и вовсе ярко-желтые) с отчетливо красными боками. Ну нет, представить себе такую кожу у королевы, за подвесками для которой отважно отправились мушкетеры, у меня совершенно не выходило! Но взгляните на «Натюрморт с артишоками, редисом, спаржей, сливами и персиками в корзине» Якоба ван Хюльсдонка – и вы увидите их! Мелкие, на вид гладкие, бледно-розовые. Вот такой кожу возлюбленной отважного пирата представить мне значительно проще. Кстати, с артишоками на картине что-то тоже не так. Впрочем, как и с редисом (да, это кривые длинные белые корешки, торчащие из корзины).

https://3.404content.com/resize/30x-/1/91/C5/2125479235341780049/fullsize.jpg

Флорис Герритс ван Схотен. Сцена на рынке с двумя торговками овощами и фруктами. До 1655, Амстердам (здесь еще более розовые персики)

https://arthive.net/res/media/img/oy800/work/855/372105.jpg

Якоб ван Хюльсдонк. Натюрморт с артишоками, редисом, спаржей, сливами, черешней и персиками в корзине. XVII век. Частная коллекция

Вот еще пример, натюрморт Vanitas Марии ван Остервейк. Посмотрите на этот скромный початок кукурузы и жиденькие, по современным меркам, колоски пшеницы. Разве сравнится это с тем, что мы привыкли видеть?

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/b/b3/Maria_van_Oosterwijck%2C_Kunsthistorisches_Museum_Wien%2C_Gemldegalerie_-_Vanitas-Stilleben_-_GG_5714.jpg

Мария ван Остервейк. Vanitas. 1668. Вена

Даже погружаясь в пучину фантазии и намеренного искажения действительности, художники того времени все равно оставались в рамках реализма. Два самых известных фантазера – Босх и Арчимбольдо. Оба они предельно реалистичны в деталях. И это делает их максимально убедительными. Например, итальянец Джузеппе Арчимбольдо делает аллегорические фантазийные портреты на тему «Времена года» и «Четыре стихии». Это портреты, но при внимательном рассмотрении мы видим, что они собраны из овощей, фруктов, цветов, даже животных. При этом сами овощи написаны очень точно, поскольку все так же нагружены символикой.

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/1/1a/Giuseppe_Arcimboldo_-_Pairs_of_Allegories_-_WGA00830.jpg

Джузеппе Арчимбольдо. Примеры аллегорий из циклов 1560-х годов «Времена года» и «Четыре элемента»

Таким же заложником символизма был Иероним Босх. В его чудесатых хитросплетениях человеческого, животного и растительного отдельные детали хорошо узнаваемы и читаемы, у него нет натюрмортов в чистом виде, но яблоки в его картинах не спутать с апельсинами, или гранатами – ведь символика в них все также различна. Удивительно, но благодаря символизму, наблюдательности и влюбленности в реальность художники смогли зафиксировать для нас свою действительность так точно, что мы можем по их картинам восстановить настоящую историю селекции!

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/6/62/The_Garden_of_Earthly_Delights_by_Bosch_High_Resolution_2.jpg/2880px-The_Garden_of_Earthly_Delights_by_Bosch_High_Resolution_2.jpg

Иероним Босх. Сад земных наслаждений (1500–1510). Центральная часть триптиха. музей Прадо. Мадрид

Если выстроить картины старых мастеров в длинный хронологический ряд, то изменения, которые селекционеры веками производили с культурными растениями, становятся очевидны. Как менялась толщина арбузной корки и цвета его мякоти, как колос становился все пышнее, а редис и морковь откармливали и выравнивали свои блестящие бочка – все это настоящие уроки наглядной биологии, преподанные нам посредством изобразительного искусства, прочными нитями связанного с реальностью своего времени.

В XXI веке мы можем дополнить эту картину данными молекулярно-генетического анализа и биоинформатической реконструкции. Но придумать что-то нагляднее искусства мне будет очень сложно.

5.2. Двадцатый век начинается

как говаривал сэр Артур Конан Дойл, отправляя Шерлока Холмса в очередные неприятности.

Наверное, мы уже даже немного привыкли, к тому чудовищному потоку новостей и изменений, что несет нам каждый новый день XXI века. Но так было не всегда. Большую часть истории человечества все менялось медленно. Очень медленно. Это касалось абсолютно всех сфер человеческой жизни: от быта до медицины, от математики и астрономии до взглядов на религиозные вопросы. Если изучать историю науки, то можно заметить, как между ключевыми точками развития какой-либо технологии иногда проходили десятилетия. Многие открытия из-за плохой коммуникации часто переоткрывались разными учеными в разных концах света и в разные годы (а то и века).

Но в XIX веке все изменилось. Мир сменил медленную поступь на быстрый шаг, шаг становился все увереннее, превращаясь в первые попытки бежать. Тому было сразу множество причин, не последней из которых стало развитие коммуникаций между разными его частями – появление телеграфа и железных дорог будто сократило расстояния между людьми. Прогресс, медленно плетущийся с тех самых дней, когда первые наши предки взяли в руки камень (чтобы то ли раздавить раковину моллюска, то ли голову косо посмотревшего соседа по пещере), стал набирать скорость. Иногда людям казалось, что его можно ощутить, потрогать. Он пульсировал в головах стуком колес несущихся паровозов, отстукивал щелчками телеграфных клавиш, гудел пароходными сигналами, звенел крючками жаккардовых станков и шелестел шестеренками автоматонов. И вот ко второй половине XIX века мир побежал. Побежал с той скоростью, что не знало ни одно поколение до того. С тех пор эта скорость только растет, и никаких вам пауз, чтобы скушать Twix. «Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее!» – голосом Черной королевы сказал обо всем этом полтора века назад известный математик Чарльз Лютвидж Доджсон, больше известный нам как Льюис Кэрролл.

О, как же, черт возьми, он был прав!

Это одновременно происходило во всех сферах человеческой деятельности. И одни из самых интересных вещей случились в мире биологии и конкретного ее применения к повседневной жизни – сельского хозяйства. Если до наступления XIX века для выведения нового более удачного, урожайного, климатически адаптированного и устойчивого к болезням сорта можно было позволить себе полсотни лет упорного труда селекционера, то теперь такие темпы становились расточительством. Конкуренция: не успеешь ты – успеют за тебя. Да и растущее население нужно как-то кормить.

В арсенале человечества в те времена была лишь селекция без какого-либо понимания, как это все работает внутри. До слов «гены», «ДНК», «аллели» оставались еще многие годы. Слово «наследственность» робко проступало на страницах первых научных работ. На этом месте я не буду пускаться в невероятно интересные детали, а лучше искренне посоветую главу «В потоке времени» из книги «Она смеется как мать»[224].

А мы же поговорим о ней. «Традиционной селекции».

Попробуйте затеять разговор об этом с неподготовленным собеседником. Попросите его охарактеризовать «традиционную селекцию» первыми словами, что придут в голову. Возможно, вам доведется услышать что-то вроде «это то, чем испокон веков занимается человек». В ответе также могут фигурировать прилагательные «простая», «понятная», «безопасная». Но так ли это на самом деле? Давайте заглянем за определением методов селекции в Википедию: «Основные методы селекции растений – массовый и индивидуальный отбор, внутривидовая и отдаленная гибридизация, инбридинг, полиплоидия и экспериментальный мутагенез»[225].

Массовый и индивидуальный отбор – вот то самое, что возникает в памяти человека по запросу «селекция». Мы незаслуженно отбрасываем все остальные, часто куда более продуктивные и распространенные, варианты. Здесь вроде бы все просто: для получения сорта крупных помидоров надо год за годом собирать урожай, отбирать самые крупные на семена, на следующий год сеять эти семена, собирать урожай… И так снова и снова, урожай за урожаем, пока… а что пока? Рано или поздно при таком подходе мы упираемся в ограничение: что делать, когда предел размера или сладости достигнут? крупнее или вкуснее уже не получается (а хочется)? А что, если в процессе селекции по одному признаку мы потеряли или приобрели другой, и не всегда это оказалось на пользу? Как такое вообще происходит? Или вот еще задачка: как добавить свойство фруктам, овощам или растениям, если ни у одного представителя нужного вида такое свойство не встречается? Отобрать и развести с отбором по нужному признаку просто не из чего. Непростая задачавывести сорт, скажем, пшеницы, которую можно выращивать в Сибири, если изначально мы не имеем семян с «запасом морозоустойчивости». И вот тут-то нам понадобятся все упомянутые методы селекции. Давайте рассмотрим их по порядку.

5.3. Что не так с искусственным отбором. Поломанные помидоры и путешествия во времени

Начнем мы с самого традиционного, самого древнего способа улучшения организмов – искусственного отбора. Для некоторых привычных нам ныне фруктов, овощей, злаков путь селекции кажется достаточно простым: несложно представить, как далекие наши предки заметили и посадили поближе к своему дому росток ранетки. Другие пути кажутся менее очевидными: намного сложнее вообразить, как хилая травка теосинте привлекла внимание древнего человека, чтобы стать однажды сочной кукурузой на нашем столе. На третьи же у меня и вовсе не хватит фантазии: путь миндального дерева из дикого и ядовитого к изысканной начинке для конфет. Но обо всем этом есть отдельная литература[226]. Поэтому я просто… расскажу здесь сказку.

Жили-были старик со старухою. И детей у них… было много. Да еще и внуки. В чем, собственно, и состояла проблема: всю эту ораву надо было кормить. Поэтому были у них и огород, и поле, и работа в скрюченных над грядками позах от первых петухов до укоризненного взгляда лунного блина на все это вопиющее безобразие[227].

Погодите, вы думали, что эта сказка о крестьянской семье? Ну что вы! Эта сказка о помидорке, ее подругах по грядке и их старинном помидорочьем роде, корнями уходящем (в прямом смысле корнями) еще на грядки ацтеков. Срывал их крестьянин на обед, оплакивали ушедших в последний путь их родственники. И так из года в год. В те времена с участка крестьянин мог прокормить лишь свою семью да отдать различные подати-налоги. Но год за годом, из поколения в поколение, отбирали фермеры лучших из лучших из помидорьего племени и оставляли на семена. (Хотя наверняка уж самые лучшие отправлялись правителю на стол или богам в жертву. А вот вторым лучшим предстояло продолжать род помидорий. Но сути нашей сказки это не меняет.)

Шли годы, и каждую следующую осень новое поколение помидорок становилось все лучше, крупнее, сочнее. Все больше было румяных и лоснящихся плодов на одном фамильном кусте[228]. Так настали времена, когда после сбора урожая и приготовления запасов на зиму у фермера оставалось еще и то, чем можно было бы торговать. Да не просто с соседями, а с тридевятыми царствами да тридесятыми государствами.

И вот тут резонно и остро встали вопросы: как доставить урожай целым, чтобы не сгнил и не побился по дороге? Как показать, что покупать нужно именно твой товар, а не соседа?

Вы ведь помните, как взрослеет обычная тепличная помидорка? Сначала краснеет у нее одна щечка, потом начинают золотиться бока, а когда очередь заливаться краской до хвостика доберется, уж верхняя часть трещинами покрылась. Ну как такое безобразие везти за моря да еще и кому-то пытаться продать? Да и выглядит такой процесс созревания не очень-то «товарно». А уже через пару часов тряски на обычной телеге весь урожай помидоров превратится в неаппетитную, грязную и испорченную томатную пасту. Да, есть такие помидорки прямо с грядки – это наслаждение. А вот попытки продать их хотя бы в соседнем городе – мука.

Так у селекционеров появилась новая задача: создать сорта для продажи, которые отбирать надо не на вкус и сладость, а на лежкость и равномерное, красивое созревание по всему плоду. И ведь они решили ее еще в XX веке.

Но вот беда: вместе с этим стали помидорки-путешественницы совсем невкусными. Как же так получилось? А этого селекционеры не знали. Ведь они отбирали только по определенному признаку, а значит, и по определенным вариантам генов, которые кодируют этот признак. Вот только в генетике все сложнее, и большинство признаков в организме завязано не на одном гене, а на их сложном и слаженном ансамбле. Таким образом отбор по одному признаку может стать по сути отбором по группе генов. А еще бывает, что отбор шел по одному конкретному гену, но сам ген отвечал за несколько различных признаков. И что именно пошло не так в случае с помидорами?

Относительно недавно генетики смогли найти ответ на эту загадку. Дело оказалось в том, что в плодах популярных селекционных помидоров работал испорченный белок GOLDEN 2-LIKE (GLK2). В геноме помидорок есть два гена – GLK1 и GLK2 – первый братец-ген преимущественно экспрессируется (читается) в листьях растений, а в его плодах работает в основном GLK2. В растительной клетке эти ребята нужны для развития пластид, которые участвуют в фотосинтезе – превращении воды, углекислого газа и солнечного света в органические вещества, которые нужны растению для жизни (побочным эффектом фотосинтеза является выделение в атмосферу кислорода). А вот за то, чтобы эти гены точно и вовремя «выходили на работу», то есть за их регуляцию, отвечает этот самый белок GLK2.

На вкус и созревание плодов влияет запасание сахаров и вторичных метаболитов в пластидах плода (напомним, что GLK2 влияет на формирование пластид). Когда ген GLK2 экспрессируется в плоде в норме, наблюдается green shoulder phenotype – томат с зеленой верхушкой. При появлении мутации glk2, закрепившейся при доместикации, плоды краснеют равномерно, зеленой верхушки не остается. Но из-за нарушения работы GLK2 нарушается формирование пластид и, как следствие, запасание в них питательных веществ. Мы увидим это через равномерную бледно-зеленую окраску его плодов, которая все так же равномерно по всей поверхности будет со временем краснеть[229]. Выглядит это, конечно, довольно красиво. Даже слишком красиво. А ведь именно этого и добивались селекцией. Вот только не учли, что все из-за того же пониженного уровня фотосинтеза в плодах образуется и меньше растворимых сахаров. То есть помидоры становятся менее сладкими. Теми самыми «пластиковыми» помидорами, в создании которых, кажется, обвиняют генных инженеров с момента появления этой сферы. Но как раз они-то тут совсем и ни при чем!

Пример помидорки наглядно иллюстрирует, что искусственный отбор – это вполне рабочая методика селекции. Но, к сожалению, не лишенная своих недостатков. В попытках получить что-то отвечающее критериям идеальности, которые установил себе селекционер, можно не заметить, что выбранная дорожка привела куда-то не туда. К счастью, сегодня у нас есть современные генетика и биоинформатика, чтобы вовремя отслеживать и не допускать больше таких промашек. Еще к началу XX века методами искусственного отбора человечество получило много важных сортов растений и пород животных. И стоит ли нам останавливаться на этом?

5.4. Ремонтируем помидоры и ломаем маркетинг

Вы не против еще ненадолго задержаться на истории помидорки? Обещаю, что совсем скоро мы вернемся к разговору о других методах традиционной селекции. Здесь я хочу сделать отступление и рассказать продолжение ее истории в наше время.

Сегодня генные инженеры могут починить то, что по неосторожности сломали селекционеры. Причем починить так, чтобы при этом сохранить свойства лежкости. Для этого можно, например, поставить перед генами GLK такой промотор, под управлением которого они начнут считываться намного чаще. Это приводит к тому, что в листьях и в плодах вырабатывается больше хлорофилла, повышается количество хлоропластов. В результате этого активнее работает фотосинтез, так что плоды получаются более сочными, сладкими, питательными, содержащими больше сахаров и других питательных веществ[230]. И это лишь один из вариантов «ремонта». Так почему мы все еще не видим более совершенных помидоров на полках магазинов?

И здесь нужно рассказать одну очень грустную историю: все уже было. В 1992 году в Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США (FDA) поступил запрос на одобрение первого в истории коммерческого генетически модифицированного продукта, который должен был поступить на столы обычных покупателей, – томатов под товарным названием Flavr Savr (от англ. Flavor Saver – хранитель вкуса). К тому времени ученые уже много лет создавали генетически модифицированные организмы в своих лабораториях, но «Хранитель вкуса» был первым овощем, разработанным для продажи.

Комиссия FDA работала долго и тщательно. Они проверяли, что в новом сорте нет непредвиденных изменений в геноме, оценивали питательные качества, отсутствие токсических веществ. И вот спустя два года эксперты одобрили заявку. А спустя еще год данный сорт томатов был одобрен и для коммерческого использования в Австралии и Канаде. Но на полки магазинов он отчего-то так и не попал. Технологию производства таких ГМ-томатов продолжила развивать уже другая компания[231].

И вот в начале 1996 года на прилавках крупных сетей супермаркетов Великобритании появилась новинка – томатное пюре с крупной яркой надписью на банке «сделано из генетически модифицированных помидоров». И это был прорыв не только в отношении к науке, но и в маркетинге: ГМО стало главной рекламной фишкой производителя.

Авторы этой небольшой заметки в BBC News от 5 февраля 1996 года не скрывают своего скепсиса, называя новинку «едой Франкенштейна» и приводя слова принца Чарльза о том, что «от всего этого (у него) холодок по спине»[232]. Почему же мнения о новости журналисты просят не у специалистов генетиков, а у публичной персоны, также известной из-за активной поддержки гомеопатии?[233] В заметке также было сказано и о том, что новые помидоры обходятся производителю значительно дешевле (их не нужно специально обрабатывать перед транспортировкой, ведь они и так доберутся целыми и созреют как надо), а значит, и покупателю они выйдут дешевле и будут доступны большему кругу. И что благодаря модификации из одного и того же количества исходного сырья получался более высокий выход томатной пасты.

Поначалу покупатели проявили к продукту большой интерес, но история ГМ-томатов оказалась недолгой. Причиной стало «давление, вызванное озабоченностью общественности по поводу ГМ-продуктов»[234], и к началу 1999 года поставки новых партий товара прекратились. К июлю 1999 года запасы в магазинах были исчерпаны, а новых поставок больше уже никогда не произошло. О причинах смены полюса мнений публики мы поговорим во второй части этой книги. А сейчас вернемся к прерванному разговору о традиционной селекции.

5.5. Морковка помножить на капусту… равно морквопуста?

В моей семье бытует легенда о прадедушке, который успешно выращивал на своих шести сотках груши на сливовом дереве и яблоки на грушевом. По рассказам все тех же внуков, яблоки у него были «во-о-от такие!». Его правнучка, то есть я, решила не отставать – в школе у нас с подругами было даже нечто вроде соревнования по выращиванию необычных кактусов. Высшим блеском было скрестить между собой два максимально непохожих друг на друга внешне кактуса и принести этого монстра в школу. Что удивительно, весь этот замечательный бэкграунд не имел ни малейшего пересечения со школьными уроками биологии. Предлагаю исправить это нелепое недоразумение. В этой подглаве мы скрестим не кактус с помидором, но сухую школьную теорию с практическими потребностями каждого фермера.

Итак, в этой главе мы вновь поговорим о гибридизации – одном из основных методов традиционной селекции. А еще попутно разобьем пару мифов о том, что жадные агрокомпании заставляют фермеров закупать только свои семена, делая их зависимыми от установленных ими цен и порядков. Чаще всего это утверждение я слышу в адрес компаний, которые торгуют семенами ГМ-растений. Но из этой главы станет понятно, есть ли под этими обвинениями основания.

Люди на протяжении многих тысяч лет создают гибриды, чтобы получить для себя какую-то выгоду, ведь они уже очень давно заметили, что гибрид двух не очень «крутых» сортов растений или пород животных часто оказывается «круче» обоих своих родителей разом. Вот мулы – гибриды матери-лошади и отца-осла. Упоминания об этих выносливых и неприхотливых животных, превосходящих по многим качествам обоих своих родителей, можно встретить еще в трудах Гомера за 800 лет до нашей эры[235]. С созданием гибридов животных возникают свои сложности, мы же поговорим сейчас о растениях – в растениеводстве гибридизация ужасно полезная штука!

Для примера возьмем морковку. Каждому дачнику известно, что существует множество вариантов морковки, которые можно вырастить у себя на грядке. Такие варианты называются сорта, а один сорт отличается от другого какими-то признаками (то есть на самом деле, вероятнее всего, различаются они генетически). Для простоты будем смотреть только на один ген, который отвечает за форму нашей морковки. У этого гена есть два возможных аллеля – А и а.

В условиях нашей задачи скажем, что первый сорт будет иметь генотип АА (то есть он гомозиготен по данному гену, от обоих родителей ему досталось по аллелю А). И пусть генотипу АА характерны тонкие и длинные корешки. Пусть второй сорт имеет генотип аа (он тоже гомозиготен по данному гену, а от обоих родителей ему досталось по аллелю a). И пусть растения с генотипом aa имеют короткие, но очень толстые корешки. Как селекционеры (или просто увлеченные огородники) мы хотели бы получить в урожае красивую толстую и длинную морковку. Поэтому давайте попробуем вывести их гибрид – скрестим между собой оба сорта и посмотрим, что получится.

Нарисуем этот процесс в виде таблички (решетки): по горизонтали запишем аллели первого родителя, равновероятно попадающие в его половые клетки (гаметы), а по вертикали – второго. В ячейках таблицы запишем получившиеся комбинации:

Итак, все 100 % потомков этих двух сортов будут гибридными – гетерозиготными по нужному гену, с генотипом Aa. Предположим, что наш план удался и гибрид имеет толстые и длинные корешки.

На практике иногда оказывается, что такой гибридный сорт превосходит по многим параметрам обоих среднестатистических родителей из обеих линий. Происходит это благодаря такому явлению, как гетерозис – аллели одного гена двух разных сортов, сложившись вместе, в некоторых случаях дают результат намного лучше, чем каждая из них давала бы в паре с точно такой же аллелью. То есть гибриды могут быть устойчивее к вредителям, крупнее или вкуснее каждого из родителей. Таким образом, гибридные животные иногда более плодовиты, дают больше молока или яиц, более устойчивы к болезням, лучше способны справляться со стрессами окружающей среды, чем можно было бы предсказать, исходя из средней приспособленности их чистокровных родителей. Причем важно отметить, что гетерозис имеет место только для первого поколения гибридов и только при скрещивании чистых линий – в случае растений речь о сортах, полученных путем самоопыления на протяжении нескольких поколений, а в случае животных – об инбридинге – близкородственном скрещивании (братьев с сестрами, например). В практическом плане же это значит, что для получения максимальной выгоды мы должны поддерживать чистые линии, из которых можно было бы получать (для продажи фермерам, например) гибриды первого поколения. Таким образом, повышенная гомозиготность снижает жизнеспособность и качества особей, а гетерозиготность, введенная аутбридингом (в противоположность инбридингу, аутбридинг – это скрещивание между максимально далекими друг от друга генетически особями одного или близкородственных видов), качества особей, наоборот, улучшает. Да, гибриды рулят. Гибриды первого поколения рулят особенно сильно. (Gregoire Leroy, …David R. Notter, in Reference Module in Life Sciences, 2018, W. E. Timberlake, in Brenner’s Encyclopedia of Genetics (Second Edition), 2013.)

Теперь привлечем сюда немного математики. Наша прекрасная гибридная морковка выросла, была собрана и спрятана в погребе, а запасливый огородник решил не тратиться на семена на следующий год – ведь можно же собрать семена самостоятельно! Для этого снова обратимся к таблице (она называется решетка Пеннета) – и вновь по горизонтали мы напишем возможные варианты аллелей первого родителя, а по вертикали – второго.

Подсчитаем теперь новый урожай. Одна доля коротких и толстых морковок с генотипом aa, одна доля длинных и тонких с AA. И две доли таких же прекрасных, как родители, гибридных морковок Aa. То есть только половина от всего нового урожая будет такой, какую примерно ожидал садовод![236]

Если наш герой не просто садовод-любитель, а фермер, который продает продукцию магазинам, то придется учитывать, что магазинам важно, чтобы морковь им поставляли товарного вида – длинную и толстую. А значит, на второй год фермер продаст только половину урожая, если решит сэкономить на закупке семян. (Вторую половину он, конечно, тоже может продать. Например, на корм животным и по меньшим ценам. Но это совсем не так выгодно.)

Заглянем дальше страниц учебника: построим абстрактную ситуацию и попробуем понять, что будет происходить с долей гибридов со временем. Пусть вся популяция морковки на полях фермера перешла на самоопыление: пчелы между ними больше не летают, ветерок цветки не колышет. Каждый год их семена высаживают в одной уютной огромной теплице. В первый год наш фермер закупил семена гибрида и вырастил из них одну тонну моркови. Собрал осенью урожай и с каждого куста оставил по семени (конечно, он мог бы оставлять и больше, но теплицу тогда бы пришлось увеличивать). Пришла весна, фермер подготовил в теплице грунт и высадил туда семена от прошлого урожая. На второе лето его урожай выглядел так, как мы обсуждали выше (см. таблицу) – половина моркови оказалась гибридной, а половина – нет. То есть морковки, которую можно было бы продать в магазин на второй сезон, стало 500 кг вместо одной тонны, собранной в прошлом сезоне. Если теперь по семени взять от кустиков гибридных морковок второго поколения, то на третий сезон снова лишь половина морковки вырастет гибридной – с 500 кг урожай гибридов упадет до 250 кг. В четвертом сезоне вместо 250 кг останется 125, в пятом – только 62,5, а в шестом – всего 31 кг. В седьмом сезоне всю морковку на продажу можно будет уместить в паре ведер, ведь ее останется только 15 кг, а в восьмом нам понадобится только одно ведро, куда влезет чуть больше 7 кг. В девятом сезоне 3,5 кг урожая товарного вида мы сможем продать на салат для какого-нибудь не очень пышного семейного торжества, а в десятом такую маленькую партию из полутора килограммов не согласится покупать уже никто. Какая-то сомнительная экономия на закупке семян получилась у нашего фермера. Конечно, условия задачи у нас вышли (во всех смыслах) «тепличные» и на реальном поле будет происходить переопыление. Но гарантировать 100 % такого как надо урожая хотя бы во втором сезоне мы точно не сможем. А непредсказуемое качество урожая невыгодно в первую очередь самому фермеру.

Таким образом, агрокомпаниям нет нужды хитрыми манипуляциями принуждать бедных фермеров каждый год закупать семена, ведь закупка – это в первую очередь интерес самого фермера. Но почему бы фермеру самостоятельно не создавать семена гибридов? Может быть, это им запрещено?

Получать гибридные семена в домашних условиях очень невыгодно самому фермеру. Ведь это требует специального оборудования, дополнительных финансовых затрат и человеческих ресурсов. Подумать придется не только о процессе опыления растений, сбора и хранения семян, но еще о сохранности своего посевного оборудования и проблемах при посеве.

Кажется, от таких слухов устали и сами фермеры. Так, американский фермер Брайан Скотт из штата Индиана в ответ на постоянные вопросы написал подробный рассказ о практических сложностях, связанных с подготовкой семян[237]. Вместе со своим отцом и дедом Брайан возделывает поля, где выращивает пшеницу, сою и кукурузу. Площадь семейной фермы чуть меньше Кипра (или чуть больше трех Люксембургов с хвостиком из пары Ватиканов), в общем, сохой или плугом обходиться уже не получится, нужно дорогостоящее посевное оборудование. Оборудование, которое очень чувствительно к размеру и форме семян. Например, в автоматической сеялке есть важная деталь – высевающий диск. Настройки оборудования должны четко соответствовать размеру семян и установленному диску, чтобы засеять поле с идеальными интервалами. Если семена будут разного размера, меньше или больше ожидаемого, то в одну лунку их может упасть сразу несколько. Растения начнут конкурировать между собой за воду и солнечный свет, так что ни одно не вырастет полноценным. Да и расчетного количества семян в таком случае не хватит на все поле. Вспомните, как выглядит початок кукурузы: у основания зерна намного крупнее, чем к концу початка. Если заранее не отсортировать их на соответствующем оборудовании по размеру и форме, то на поле жди проблем. И неизменно придется утилизировать ту часть, что не прошла строгие критерии отбора. А это еще раз потери финансов, времени и человеко-часов. Но и это не все сложности – растения кукурузы на семена выращивают иначе, чем основной урожай: «Для выращивания семенной кукурузы требуется посадка с чередованием рядов из мужских и женских растений. Затем в правильное время из растений на определенных рядах нужно удалить некоторые репродуктивные органы, чтобы получить желаемый для фермера гибрид», – пишет Брайан[238].

В итоге получается, что закупать семена выгодно самим фермерам. А что же ГМО? Помогут ли они решить проблему и разрушить зависимость фермера от акрокомпаний? Или наоборот – еще больше свяжут фермерам руки? Регулярно вижу на просторах Сети утверждения, что агрогиганты заставляют фермеров покупать у них каждый год семена их ГМ-растений, а если кто ослушался и хоть колосок вырастил из семян от прежнего урожая, тому грозит тюрьма. Где же правда?

Массово в сельском хозяйстве на осень 2021 года возделывают только несколько видов ГМ-растений, основные из них: соя, кукуруза, сахарная свекла, рапс и хлопок[239] (все это, к сожалению, не в России). И здесь надо уточнить, какие для них существуют направления генетической модификации. Чаще всего это модификации, направленные на выработку собственных биологических инсектицидов или на устойчивость к разным гербицидам (вид пестицидов для борьбы с сорняками).

Таким образом, популярные в агрокультурах модификации не связаны с размером или формой плодов или зерна. Стабильно влиять на эти характеристики достаточно сложно, а методы гибридизации здесь справляются самостоятельно и вполне хорошо. Так что за форму и размер по-прежнему отвечает базовый сорт, на базе которого и проводится модификация. А сорт этот, конечно, гибридный. А потому правила для ГМ-семян основаны на все тех же проблемах, которые диктует нам генетика и простые вычисления, произведенные нами выше для семян гибридов. В общем, опять правила фермеру диктует только разумный, экономически обоснованный выбор.

Под конец этой главы верну слово Брайану: «Пшеница (не ГМ-пшеница. – Прим. авт.), которую я выращиваю, находится под патентной защитой – мне приходится регулярно объяснять это тем, кто считает, что патенты на растения относятся исключительно к ГМО-культурам. Многие растения, от ГМО до обычных, от органических (да, органические фермы часто также выращивают патентованные селекционные сорта[240]. – Прим. авт.) до декоративных, защищены патентами, это мало чем отличается от программного обеспечения, с помощью которого я печатаю эту статью. Так же, как селекционер или компания, занимающаяся селекцией растений, какая-то софтверная компания вкладывает много времени и ресурсов, чтобы вывести на рынок хороший продукт, и я не должен продавать копии этого программного обеспечения своим друзьям. Разве для них не так же справедливо иметь защиту патента, чтобы окупить эти вложения и даже получить прибыль? Я смотрю на семена точно так же»[241].

Давайте вдогонку развеем еще один миф и двинемся уже дальше в разговоре о том, какой же бывает традиционная селекция. В Сети популярно утверждение, что БигАгра[242] – компании – гиганты в агропромышленном секторе – вынуждают фермеров становиться их рабами: если подписал контракт с такой, то год за годом покупать можешь только ее семена и только ее пестициды (и прочее нужное для получения хорошего урожая). Этакое «подсесть на иглу БигАгры». Бр-р-р, жутковато. К счастью, на деле это совсем не так. Фермер может сменить компанию поставщика в любой удобный для него момент. И покупать или нет вместе с семенами и пестициды он тоже в теории решает сам. Но тут нужно вспомнить простую логичную штуку: если, например, компания разрабатывает сорт, устойчивый к некоему гербициду[243], то логично и то, что, скорее всего, она сама же выпускает и этот гербицид. И тогда покупать и то и другое часто приходится именно у нее (если на вещество или сорт еще действует патент. Если срок действия патента истек, то, как правило, производить патентованное средство или сорт могут и другие компании. И тогда у фермера появляется выбор, у кого ему покупать). Ознакомиться с реальным контрактом не сложно[244]. Напомню, что патент может существовать на любой сорт. В том числе и на не гибридный.

5.6. Злосчастная картошка

Главная мысль, которую мне хочется донести во всей главе о традиционной селекции, – любой такой метод есть вмешательство в ДНК организма, знаем мы о том, что такое ДНК в момент вмешательства, или нет. Инструмент не может быть опасным или безопасным: на ногу очень больно можно уронить как пишущую машинку XIX века, так и суперсовременный компьютер. Просто не надо ронять их на ногу, надо выполнять на них нужные вам задачи. Опасным или безопасным может быть только применение инструмента. Вот о такой истории неудачного применения мы и поговорим в контексте гибридизации.

В 1959 году в теплицах маленького американского городка Белтсвилль (штат Мэриленд) селекционеры вырастили новый гибридный сорт картофеля. За его основу взяли сорт обычного картофеля Дельта Голд, известный своей урожайностью, и дикий южноамериканский картофель (Solanum chacoense), который мог привнести в этот союз устойчивость к вредителям. И получившийся гибрид оказался чудо как хорош! По характеристикам он просто идеально подходил для изготовления картофельных чипсов. Да и противостояние вредителям удалось: и фитофтора его не брала, и к вирусу мозаики обыкновенной оказался иммунитет, и еще несколько типичных картофельных болячек обходили стороной этот картофель[245]. Назвали новый сорт Lenape (Ленапе)[246]. К 1964 году начались его испытания, а уже к 1967-му, когда сорт получил разрешение на продажу, его выращивали во множестве штатов.

Он имел огромный успех у компаний – производителей чипсов! Так что все шло очень хорошо, пока один селекционер из Онтарио не решил приготовить себе ужин. По его воспоминаниям, он отварил себе картофеля с горошком[247] (и мне думается, собирался провести чудесный вечер). Но неожиданно почувствовал сильную тошноту, встав из-за стола. Через неделю мужчина решил повторить свой кухонный эксперимент и снова в результате получил приступ тошноты. Окончательно убедившись, что что-то тут неладно, он взял сырые клубни и отправился в гости к знакомому биохимику. В лабораториии быстро стало ясно, что кожура картофеля содержала непозволительно большое количество гликоалкалоидов – ядовитых органических соединений. В мякоти их было поменьше, но тоже значительно. Тут надо заметить, что гликоалкалоиды – а в частности соланин – содержатся в любой картошке, но в небольших количествах. Под воздействием света на клубни соланина становится больше. Мы видим это обычно по зеленым бокам картошки, которую хранили неправильно. Растению соланин нужен для защиты от насекомых и других вредителей, а о безопасности тех, кто решит полакомиться им, оно уж точно не думает. Видимо, из-за скрещивания с диким картофелем у гибридного сорта и получилось такое неприятное побочное свойство. Заметить его было непросто, ведь для приготовления чипсов использовали только мякоть клубней (а там соланина было меньше, чем в кожуре). Для иных блюд производители продавать его не планировали. Но селекционер, в распоряжении которого оказались клубни, излишки которых можно было приготовить, оказался не единственным – из Европы также начали поступать сообщения о расстройстве кишечника после употребления вареного картофеля Ленапе[248]. Настоящее отравление соланином в больших дозах довольно страшная штука – оно проявляется от тошноты, рвоты, болей в животе до угнетения сердечно-сосудистой, нервной, дыхательной, мочевыделительной системы. При чрезвычайно высоких концентрациях может наступить паралич и даже смерть. FDA предостерегает не употреблять позеленевшие части картофеля во избежание отравления[249].

Уже в 1970 году Ленапе отозвали. Но после этой истории он вовсе не исчез с лица Земли. Его семена применяются в селекции, а гибридные потомки используются в разных сферах и также участвуют в получении новых сортов картофеля[250].

Эта история широко используется как аргумент в спорах о ГМО: защитники технологии часто приводят ее, чтобы показать, что традиционная селекция вовсе не так безопасна, как мы привыкли думать. Но здесь у нее другая роль. Я рассказываю ее затем, чтобы показать две вещи: первое – любой способ вмешательства в живые организмы – это потенциальное вмешательство в их гены (здесь картофель отобрали на варианты генов, приводящие к повышенному содержанию соланина); а второе – тщательная проверка нужна для любого нового сорта, независимо от того, каким способом он был получен. В следующей главе речь пойдет еще об одном инструменте традиционной селекции. И хотя этот метод на вид может показаться намного более пугающим, чем даже современные технологии изготовления ГМО, нужно помнить, что это также лишь инструмент. Инструмент, которым более или менее успешно пользовались селекционеры до изобретения чего-то более совершенного.

5.7. Допинг для мутантов

В начале книги (глава 1.2. «По порядку») мы говорили, что при каждом копировании одной нити ДНК неизбежно случаются мутации. Большая часть из них отлавливается и исправляется специальными механизмами починки. Но некоторые мутации уходят от контроля надзорных служб клетки. Таких «нарушителей» сравнительно немного, да и не все мутации ведут к замене аминокислоты при синтезе белка, поэтому каждое следующее поколение не отличается принципиально от своего предыдущего. Мутации в геноме накапливаются медленно и постепенно. Если поставить в одну линию ваше фото, фото ваших мамы, бабушки (по маме), прабабушки, прапрабабушки и так на несколько сотен тысяч лет назад (представим, что фотографию изобрели еще во времена, когда наши предки прыгали по деревьям), то вы не заметите принципиальных отличий в строении тела, ладоней, формы головы, на какой отрезок этой линии вы бы ни посмотрели. Но стоит лишь быстро перемотать фотоленту из начала в конец, как изменения бросятся в глаза. Ну а если пролистывать ее медленно, то сразу становится понятно – нет никаких «промежуточных звеньев». Поучительное, в общем, выходит занятие. Так происходит эволюция – медленно и незаметно. Но можно ли ее ускорить?

В конце 1920-х сразу несколько разных ученых экспериментально показали влияние рентгеновских лучей на внешний вид и развитие мушек Drosophila melanogaster. Сегодня мы знаем, что такое излучение является мутагенным фактором – то есть ускорителем появления ошибок (мутаций) в геномах организмов. Селекционеры схватились за эту возможность ускорять во много раз появление и накопление мутаций. За прошедшие с того момента почти сто лет у человечества появилось более 2000 новых сортов растений! Причем большая часть из них[251] была получена с помощью мутагенеза, индуцированного (вызванного) различными типами излучения (например, гамма-лучами или лучами рентгеновскими[252])[253]. Второе место в рейтинге популярных мутагенов заняли различные химикаты. В результате получились новые сорта растений, устойчивые к морозам и дающие с гектара куда больше урожая, чем все их предшественники, а еще более крупные, лучше сохраняющие свой цвет и форму – настоящие чудеса традиционной селекции.

С появлением этих методов больше не было нужды ждать годы и перебирать урожай за урожаем в поисках плода с нужной случайной мутацией, а стало возможным одновременно индуцировать тысячи мутаций у тысяч семян и отбирать из них в куда более короткие сроки – просто по теории вероятности среди тысяч мутаций получить несколько нужных уже с одного урожая намного проще.

А вот еще подход: размер плода у некоторых видов растений во многом связан с количеством наборов хромосом в клетках (два, четыре, шесть и так далее), поэтому, если увеличить число наборов хромосом в клетке, то и конечный плод будет получаться крупнее. Как этого добиться? Во время деления соматической клетки парный набор хромосом удваивается, а потом ровно пополам расходится по двум новообразованным клеткам. Таким образом в каждой новой клетке получается правильный набор хромосом, соответствующий исходному. Но если поймать момент, когда хромосомы уже удвоились, но клетка еще не разделилась на две, то этому делению можно помешать, сохранив весь удвоенный набор внутри первой старой клетки. При следующем делении для клетки исходным количеством хромосом будет уже ранее удвоенное, так что можно добиться стабилизации этой клеточной линии и спустя несколько поколений снова повторить фокус с удвоением, снова помешав делению клетки в последний момент. Но как это сделать на практике? Например, обработать семена веществом, которое помешает нормальному процессу деления. Самое популярное вещество такого рода – колхицин. С его помощью получены многие современные сорта пшеницы, ржи и других растений.

Благодаря веществам, блокирующим нормальный процесс деления, можно также вернуть способность размножаться гибридам, которые потеряли ее из-за разного количества хромосом их родителей. Рассмотрим на примере тритикале – гибрида пшеницы с рожью. Тритикале лучше пшеницы переживает морозы, устойчив против грибковых и вирусных болезней, менее требователен к плодородию почвы и при всем этом обладает высокой пищевой ценностью. Просто супергерой среди всех сельскохозяйственных сортов. Получили это чудесное растение еще в конце XIX века. Но имелась одна сложность – тритикале не может размножаться самостоятельно. Дело в том, что у ржи и пшеницы не совпадает не только количество наборов хромосом, но и количество хромосом в одном наборе. Возделываемой пшеницы существует несколько видов и множество сортов, и их кариотипы могут различаться. Я буду рассказывать о сорте, в котором 6 наборов по 7 хромосом. Рожь, которую используют в сельском хозяйстве, имеет 2 (а иногда 4) набора по 14 хромосом. Решение оказалось таким: все также при помощи колхицина из обычных растений тритикале были получены растения с удвоенным полным набором хромосом, способные к размножению. Когда эта сложность разрешилась, тритикале зашагал по планете[254]. Сейчас тритикале выращивается почти по всему миру[255]. В России многими институтами ведутся работы по дальнейшему усовершенствованию сортов тритикале[256].

Но и сорта с нечетным числом хромосом, неспособные самостоятельно размножаться, тоже используются повсеместно. У них есть свои преимущества: например, они не могут стать инвазивными – не «убегут» в природу, захватывая территории у эндемичных растений. А еще из них можно получать более удобные для нас продукты – такие как арбуз без косточек. Для этого нужно взять обычный диплоидный (с двойным набором хромосом) арбуз, испортить его процесс деления при помощи колхицина и получить в результате тетраплоидный (с четырьмя наборами) арбуз. Затем скрестить этот тетраплоидный с обычным диплоидным и получить триплоидный арбуз ((4+2)/2=3), у которого не будет семян. То есть косточек[257]. И получить продукт с очень высоким спросом.

К гонке за то, кто создаст самые новые, самые лучшие и самые продуктивные сорта, в XX веке присоединилось множество стран. Первое место в ней вскоре забрал Китай (больше четверти существующих в мире мутантных сортов было создано в его лабораториях), на втором месте Индия. Замыкают рейтинг лидеров Россия, Нидерланды, США и Япония[258]. Так что практика получения сортов таким способом общемировая. Хлеб и макароны, крупы и хлопья, овощи и фрукты, овощные консервы и варенья – все, что мы видим на полках магазинов сегодня, – получено из сортов-потомков, родители которых были получены одним из рассмотренных выше способов селекции. И эти способы не хороши и не плохи – это всего лишь инструменты своего времени. Да, сегодня контроль строже, и вряд ли однажды даже для сорта, полученного любым традиционным подходом, может повториться история, подобная истории картофеля Ленапе. Сегодня методы изучения геномов намного более развиты, и можно надеяться, что больше мы не сломаем никаких помидоров. В общем, наука не стоит на месте. Вместо сохи у современного фермера появился трактор с установленным культиватором, а к старым методам влияния на геном для получения новых сортов семян добавились новые методы. Они родились из того, что наши знания о биологии стали намного больше, чем были доступны еще не так давно. И, черт возьми, разве это не здорово!