Железное золото Браун Пирс
– Единственная легкая вещь – это энтропия.
– Смешно.
– Это не ко мне. – Пожимаю плечами. – Я человек занятой.
– Есть и другие способы быть занятым. Со смыслом.
– Я пробовал. – Моя рука рефлекторно тянется к груди – туда, где под пиджаком скрыты шрамы, полученные от того золотого. Я замечаю, что Холидей смотрит на мою руку, и опускаю ее. – Не вышло.
В ее руке жужжит датапад.
– Вызывают? – спрашиваю я, но она отключает датапад, не взглянув на него.
– Крупных краж стало больше. Теперь есть оперативная группа. Правительнице надоело, что культурные ценности этого города растаскивают для того, кто больше заплатит.
– А, правительница. Как там старушка Львиное Сердце? Все еще амнистирует убийц и работорговцев?
– Ты по-прежнему так остро это воспринимаешь?
– Серые: жизнь короткая, память долгая. Помнишь эту поговорку? Скажи, а для этой новой оперативной группы уже придумали красивый герб? Крылатый тигр или, к примеру, лев с мечом в сверкающей пасти?
– Ты сам решил покинуть восстание, Эф.
– Тебе известно, почему я ушел.
– Если тебе не нравилось, как идут дела, ты мог остаться и что-то изменить. Но сидеть в дешевом кресле и швыряться бутылками, конечно, легче.
– Что-то изменить? – Я гадко улыбаюсь. – Знаешь, когда начались судебные процессы в Гиперионе, я подумал, что наконец-то дождался правосудия. Клянусь Юпитером! Я надеялся, что золотые наконец-то заплатят по счетам. Даже после Эндимиона, после того что они сделали с моими парнями… – Я снова касаюсь груди. – Но потом ваша правительница струсила. Ну да, какие-то офицеры Сообщества из медных, какие-то высокопоставленные психи из Бюро стандартов получили путевку в Дипгрейв, но куда больше оказалось тех, кого простили, потому что ей нужны были их люди, их деньги, их корабли. Вот и конец правосудию.
Холидей упрямо смотрит мне в глаза.
После смерти Тригга на той марсианской вершине я присоединился к восстанию. Больше ради мести, чем из каких-либо других соображений. Я не был убежденным последователем восставших. Постепенно они приспособили мои полученные в «Пирее» и отточенные в легионе навыки и понимание культуры золотых к охоте на военных преступников – нобилей. Мы называли себя «охотники за шрамами». Еще один эффектный эвфемизм, не более.
Я знаю, что мне не следует давить на Холидей насчет политики. Она непрошибаема и упряма, как всегда. Просто очередной солдат, обольщенный красавчиками-полубогами. Но из-за алкоголя я завожусь.
– Знаешь, всякий раз, когда какой-нибудь рабовладелец-золотой выходил на свободу «ради нужд войны», мне казалось, будто плюют на могилу Тригга. Пускай Айя превратилась в прах, но другие, такие же как эта сука, ходят себе по земле на разных планетах, потому что люди, держащие ваш поводок, не довели дело до конца. Надо было выбрать правителя из серых. Мы, по крайней мере, покончили бы с дерьмом.
Я осушаю стакан, чтоб подчеркнуть свои слова, и чувствую себя идиотом-диктором на голографическом шоу. Красивые пустые слова и пафосные максимы.
– Ты же знаешь, я не смогу помочь, если тебя где-то застукают, – говорит Холидей.
Умолкаю, потому что она, как всегда, права, а я вечно не слежу за языком.
– Публичное мочеиспускание – преступление без жертвы, – улыбаюсь я, достаю сигарету и закуриваю.
– В прошлый раз я говорила серьезно.
– Про матч «Гиперионских химер»? Я бы потерял на этой ставке кучу денег. Плачевное зрелище. Но псевдовойна непредсказуема, верно? Безопаснее ставить на «Карачи».
– Предложение все еще в силе, Эф. Такой человек, как ты, пригодился бы нам. Вернись. Помоги нам раскрутить синдикат. Ты можешь многим спасти жизнь.
– Я и спасаю жизнь. Только свою. То есть держусь как можно дальше от твоих хозяев, насколько это в человеческих силах. Жаль, что Тригг не получил такого шанса.
Холидей смотрит на меня сквозь дым, который я выпускаю ей в лицо.
– Я больше не желаю этим заниматься.
– Говори конкретнее.
– Вот это… – Она окидывает взглядом бар. – Это не для него. Даже не для меня. Это для тебя. Чтобы ты мог пойти здесь ко дну и в конце концов сгнить изнутри. Тригг этого не хотел бы.
– А чего бы он хотел?
– Чтобы у тебя была жизнь. Цель.
Я закатываю глаза:
– Зачем ты трудилась припереться сюда? Я тебя не заставлял.
– Потому что мой брат любил тебя! – отрезает она и понижает голос: – Он хотел бы для тебя чего-то большего, чем ты имеешь сейчас.
– Тогда, возможно, тебе не стоило допускать, чтобы его убили.
Старушке Холидей меня не уязвить.
– Придурок, прошло уже десять лет. Отпусти его, или это сожрет тебя.
Я пожимаю плечами:
– Тут и жрать почти нечего.
Я не заслужил любви ее брата и, ясен хрен, не нуждаюсь в ее жалости. Делаю знак бармену, и он приносит еще одну бутылку. Я наливаю себе стакан.
Холидей качает головой:
– Я не приду сюда в следующем году.
– Как жаль! Тебя будет не хватать. Порви цепи, и все такое.
Она встает и смотрит на меня сверху вниз, явно собираясь съязвить, но проглатывает реплику. Это приводит меня в ярость – я чувствую запах жалости.
– Знаешь, что меня просто бесит? – говорю я ей. – Ты поглядываешь на меня свысока, в этой своей дурацкой форме, и считаешь меня дешевкой. Но ты слишком глупа, чтобы понять: на тебе ошейник. Это тебя Тригг стыдился бы.
– В его смерти есть единственный плюс: ему не приходится видеть тебя таким. Пока, Эф.
У двери она бросает взгляд на свой датапад, и на ее лице появляется тень страха. Потом она выходит под дождь.
Еще два стакана – и я оставляю бутылку. Спотыкаясь на каждом шагу, ковыляю прочь из бара. Дождь льется сквозь лабиринт города вверху и внизу, становясь грязнее с каждым уровнем. Я подхожу к краю тротуара, перегибаюсь через ржавое металлическое ограждение и выглядываю на оживленную воздушную линию. Отсюда до уровня зловонной почвы Громады лететь тысячу метров. В сгущающемся тумане мелькают аэрокары и такси. Со стороны огромных зданий неоново-зелеными и яростно-красными пятнами миазмов просачивается реклама, словно радужный гной. На цифровом рекламном щите шестиэтажный ребенок-алый бредет один по пустыне. Губы потрескались. Кожа дико обожжена. Он спотыкается обо что-то в песке, принимается усердно копать… и обнаруживает нечто. Бутылку. Он лихорадочно отвинчивает крышку и делает глоток. Смеется от восторга и протягивает блестящую бутылку к солнцу. Та искрится и восхитительно сверкает каплями конденсата. На экране светится слово «амброзия», в углу экрана – маленький логотип, крылатая стопа.
С неба доносится далекий рев. Это большой пассажирский корабль, устремленный к невидимым звездам, покидает космодром в АМП. Я вытряхиваю в горло последние капли из своей фляги. Лучше бы я никогда не приезжал в Громаду из Гипериона. Лучше бы я отправился в клуб «Жемчужина» и клюнул на наживку какого-нибудь розового. В одном Холидей права: не стоит бередить рану. Но в противном случае будет казаться, что все это не имеет значения. А если это не имеет значения, то и я тоже ничего не значу.
Я вытаскиваю одной рукой датапад, чуть не уронив его за ограду, и запускаю последнее видео. Запись с камеры наблюдения. Передо мной в воздухе возникает зимний пейзаж. Капли дождя беспорядочно пронзают голограмму. Тригг попал в переплет на мосту по пути к посадочной площадке, выступающей из горного склона, как поднос на руке официанта. Огромная золотая в синих доспехах атакует Тригга, когда тот бежит обратно к Жнецу. Она вонзает клинок ему в грудь, протыкает его насквозь и вскидывает в воздух, словно уличный торговец шашлык. Потом швыряет его с моста. Моя любовь разбивается о камни. Его кровь темнеет на белом снегу.
Я швыряю датапад в пропасть. Слезы и дождь туманят мне глаза. Ограждение скользит под руками – я вдруг обнаруживаю, что карабкаюсь на него. Балансирую на краю, глядя на кары внизу и темноту за ними. Я ощущаю боль, такую же острую, как и десять лет назад, когда Холидей позвонила мне. Я был в офисе страховой компании «Пирей». Тогда, повесив трубку, я не издал ни звука. Просто снял форму, оставил значок и навсегда покинул офис[5].
Теперь я мог спокойно отпустить эти воспоминания.
Но когда я наклоняюсь вперед, чтобы шагнуть за край, что-то останавливает меня. Рука, вцепившаяся сзади в мой пиджак. Я чувствую, как опора уходит из-под ног, – меня сдергивают с ограждения на тротуар. Падаю на твердый бетон и от болезненного удара не могу вздохнуть. На меня сверху вниз смотрят трое бледнолицых мужчин в черных кожаных плащах и хромированных очках.
– Что за че…
Кулак размером с небольшую собаку отправляет меня в темноту.
15. Лисандр
Из глубин
В кабине Пита умолкает, погрузившись в боевую синхронизацию корабля. Ее отстраненный взгляд устремлен в пространство, а ее разум функционирует как единое целое с корабельным компьютером.
– Лучше начинай думать, как ты хочешь умереть, – говорит мне Кассий, когда я опускаюсь в кресло наблюдателя за Питой. – Один двигатель не работает из-за того, что тебе вздумалось поиграть в Лорна. Это хуже, чем звездная свалка в Лорио.
– Хуже нее нет ничего. – Я смотрю на сенсорные дисплеи и индикацию данных. – Ладно, не важно.
Нас преследуют три корабля. Не сляпанные на скорую руку пиратские корабли, а военные суда. И не имеет значения, что они старые. Их двигатели, похоже, в превосходном состоянии. Пита ведет огонь средней дальности из наших рельсотронов. Не вижу в этом драмы – здесь все дело в дисплеях и показаниях датчиков. Я чувствую знакомую дрожь корабля, когда заряды вылетают из кассет в магнитные пусковые стержни и мчатся сквозь пространство к нашим преследователям. Сколько еще мы можем сделать выстрелов, пока энергия не иссякнет?
– Может, оторвемся от них в поле астероидов? – спрашиваю я.
– Оно недостаточно плотное, – говорит Кассий.
– Может, сядем куда-нибудь?
– Они слишком близко.
– Может…
– Нет, – отрезает он. – Не можем спрятаться. Не можем бежать. Не можем драться. Черт побери! – Он бьет кулаком по консоли. – Тебе следовало слушаться меня!
– Прости, Кассий.
– Не называй меня по имени. У нас на борту гости.
– Она без сознания.
– А члены экипажа в сознании. Ты хочешь, чтобы кто-нибудь из них попытался заполучить награду центра, пока мы уворачиваемся от аскоманов? – Он качает головой, поражаясь моей глупости.
– Я не собирался стоять в стороне и ждать, пока эти дикари съедят одну из нас.
– Одну из нас…
– Дедушка попытался бы спасти ее.
– Конечно попытался бы. Он выпотрошил бы сотню низших цветов, чтобы уберечь от смерти одну золотую. Сколько сегодня ты убил – дюжину?
Перед моими глазами снова мелькают их лица. Пена на губах от страха. Глаза, широко раскрытые, словно у умирающей лошади. Смертельная бледность.
– Оно того стоило? Ты мог помочь им, – печально роняет Кассий. – Но ты пошел за ней! За одним человеком!
Я принимаю наказание. Оно заслуженно. Но Кассий забудет сегодняшний день. Время размоет его. А со мной такого не случится. Моя память вернет меня к этим кричащим лицам даже на смертном одре. Я увижу их ногти, которые ломаются о сети. Почую запах мочи на палубе. И задумаюсь: скольких можно было бы спасти, будь я более рассудителен? Наш корабль снова содрогается – в него попадает очередной снаряд. Наши кинетические щиты отправляют его рикошетом в космос. Если бы преследователи хотели нас убить, то использовали бы ракеты, но они целятся в наши двигатели.
– Они хотят взять нас живыми, – говорю я.
– Само собой. Они увидели, что мы золотые. Они изнасилуют нас, а потом, когда им это наскучит, убьют.
– И съедят, – добавляю я. – Они каннибалы.
Кассий наверняка уловил нотки страха в моем голосе.
– Как долго двигатели смогут работать на форсаже? – спрашиваю я.
Ответ ясен, но мне также прекрасно известно, что Кассия нужно подтолкнуть.
Тот смотрит на Питу.
– Недолго. Час – может, два. Потом мы превратимся в мертвый металл. Но куда нам лететь на форсаже? До ближайшего астероидного города пять дней пути.
– На окраину.
– На окраину… – повторяет Кассий. – Ты забыл свою фамилию? Забыл мою? – Он понижает голос и оглядывается на коридор. – Твоя бабушка приказала разрушить одну из тамошних лун и их верфи.
– Так говорят.
– Они думают, что я лично растоптал голову Ревуса Раа.
– Аскоманы не станут преследовать нас за границей окраины. Они боятся соваться туда больше, чем мы.
– На то есть причины.
– Вероятность, что хотя бы в шести днях пути от того места, где мы войдем в пространство окраины, окажется военный корабль, ничтожна.
«Архи» снова содрогается. Пита дергается в кресле. Изо рта ее стекает струйка крови: она прикусила язык. Ее капа дрожит на пульте управления. Я открываю Пите рот и заталкиваю тонкую полоску пластика внутрь.
– Я совершил здесь ошибку. Но это вопрос вероятностей. Мы можем проскользнуть за границу, оторваться от аскоманов, починить наши двигатели и…
– Ни один корабль не входил в пространство окраины вот уже десять лет. Я не стану рисковать – вдруг начнется война.
– Тогда каков же твой план? – интересуюсь я.
– Развернемся и будем драться. Мы можем проникнуть внутрь одного из их кораблей. Направить его орудия против остальных корветов. Я видел, как люди проделывали такое.
Драться. Ну конечно, какого еще ответа можно было ждать от него!
– Мы не эти люди, – говорю я, и, похоже, его воинское тщеславие уязвлено. – И у нас нет пусковой установки на корме корабля. Нам придется развернуть его правым боком. Потом открыть в ответ шквальный огонь из рельсотронов. И если мы с этим справимся, добавив к их скорости скорость в пусковой шахте, то врежемся в их иллюминаторы со… – Я извлекаю из памяти подробный отчет о математически самоубийственном нападении Дэрроу на «Авангард» – бабушка заставила меня сделать и проанализировать его – со скоростью, потенциально в девять раз превышающей ту, какую использовали, чтобы пробиться в «Авангард». Наши кости будут неотличимы от мочи.
– Что, правда?
– Хочешь поспорить?
– Дерьмо.
– А как насчет Эс – тысяча триста девяносто два?
– Астероида?
– Того самого, на который направлялась эта золотая. – Я смотрю на сенсоры. – До него два часа лёта. На три меньше, чем до границы окраины. Прежде чем потерять сознание, девушка сказала, что помощь там.
Кассий щурится:
– В какой именно момент у тебя нашлось время поговорить с ней?
– Когда я был в медицинском отсеке.
– Мы не знаем, кто она такая. Не знаем, откуда она. Ты вообще представляешь, что за помощь она имела в виду?
– Нет, – признаюсь я. – Но возможности множатся по мере их использования.
– Не надо мне тут цитировать Сунь-цзы[6] с таким видом, будто это твоя идея. «Помощью» может оказаться кто угодно. Даже сам треклятый Повелитель Праха.
– Это было бы благом для нас.
– Для тебя – возможно. А с меня твой крестный спустит шкуру заживо. – Он смотрит на корабли черных на сенсорах. – Она использовала твой клинок. У нее есть шрам?
Если я скажу «да», он не полетит к С-1392. Он попытается драться.
– Нет. Шрама нет, – говорю я. Потом во мне просыпается чувство вины. Мой мозг всегда был быстрее моей совести.
Наш корабль снова содрогается, на этот раз сильнее, и дисплеи показывают повреждение двигателя по правому борту. С каждым попаданием в корпус Кассий кривится. Ему больно видеть, как «Архимед» истекает кровью.
– Пошло все в шлак! – Он хватает Питу за плечо. – Пита, бери курс на астероид Эс – тысяча триста девяносто два. Увеличь мощность двигателей на пятнадцать процентов выше предельного значения. Если они расплавятся, плевать.
Находясь в состоянии синхронизации, Пита не отвечает, но корабль выполняет команду. Я сижу, а «Архимед» громыхает вокруг нас. Гравитация давит на мое тело – компенсаторы напрягаются от резкого ускорения и гонки «Архимеда» к астероиду. После нашего внезапного рывка черные отстают, но постепенно нагоняют нас.
Жребий брошен.
Пока Кассий готовит корабль к возможному абордажу – раздает членам спасенного экипажа оружие, – я возвращаюсь в медотсек к золотой. Не удастся ли получить от нее еще какую-нибудь информацию? Она все еще без сознания. Бросаю на нее быстрый взгляд и чувствую, что беспокоюсь о ней сильнее, чем просто о незнакомом человеке. Я бережно срезаю остатки ее одежды и начинаю очищать ее кожу от масла спиртовыми скрабами. Ради соблюдения приличий накрываю девушку одеялом. Когда я поднимаю голову, оказывается, что глаза золотой открыты и она, похоже, уже некоторое время смотрит на меня. Я чувствую, как мои щеки вспыхивают: вдруг она подумает, что я делаю нечто предосудительное? Но сейчас ее взгляд мягче, чем при нашей первой встрече. Не такой дикий. Она изучает клинок у меня на боку.
– Мы направляемся к астероиду, – вежливо поясняю я. – Ты сказала, что там есть помощь. Какая?
Она пытается что-то ответить, но еще слишком слаба, чтобы слова могли сорваться с ее губ.
– Не волнуйся, – говорю я, глядя на новый слой восстановителя, которым я прикрыл ее шрам, – береги силы. – Я кладу руку ей на плечо. – Мне нужно осмотреть твою рану. Можно?
Она едва заметно кивает. Я откидываю одеяло и изучаю воспаленную плоть. Мое прижигание было небрежным. Отыскиваю в шкафчике свежую повязку и возвращаюсь к ее ране. Когда я наношу дезинфицирующий крем, девушка вздрагивает. Чтобы успокоить ее, я цитирую одно из своих любимых стихотворений, которыми зачитывался в библиотеке матери:
- В лазурь голубка белая взлетела,
- Звенит восторг в серебряных крылах,
- Так с крыльев отряхнула дольний прах
- Твоя душа, покинувшая тело.
- Она достигла светлого предела…[7]
Когда я заканчиваю декламировать строфу, девушка снова теряет сознание, и на этот раз я не беспокою ее. Все эти жизни были отданы ради нее. Прежде чем уйти, я размазываю масло по ее лицу, чтобы надежнее замаскировать восстановитель, покрывающий шрам, и надеюсь, что солгал Кассию не напрасно.
При полном форсаже нам удается преодолеть расстояние до астероида менее чем за два часа. Теперь кабина залита багровым светом предупредительных огней: наш последний двигатель перегревается. Инерция несет нас вперед, но аскоманы приближаются. Расстояние между нашими кораблями стремительно сокращается. Вскоре они обмотают нас магнитными буксировочными лучами и прожгут наш корпус. Мы сидим в молчании. Пита теперь не синхронизирована с кораблем. Наши орудия – исковерканный металлолом. Щитов нет.
Весь корабль вибрирует – самый крупный из вражеских корветов сбрасывает нам на корпус буксировочный луч и тормозит нас. Кассий разворачивает лезвие-хлыст, я берусь за свое. Моя ладонь мокра от пота. Грудь сдавлена, в пересохшем рту привкус мела. Я сижу, скрестив ноги, на полу в безмолвной медитации, позволяя страху течь в меня, чтобы я мог овладеть им, когда его причина прожжет наш корпус и ворвется в коридоры.
Кассий поворачивается ко мне, затягивая винты на латных перчатках своих импульсных доспехов. Мы оба отказались от неуклюжих скафандров в пользу импульсных нагрудников и перчаток.
– Мы встретим их у двери. Я хочу, чтобы ты стоял за мной. В коридорах слишком тесно, чтобы мы могли драться плечом к плечу. Если я погибну, позаботься, чтобы тебя не взяли живым. – Он смотрит на Питу. – Я думал об этом с тех пор, как… – Он обрывает фразу, не договорив.
Проследив за взглядом Кассия, я обнаруживаю, что он устремлен на радарный сенсорный дисплей. Изображение искажается. Пиксели дисплея распадаются на пляшущий сине-черный узор помех.
Пита щурится:
– Кто-то глушит навигационные приборы.
– Это не могут быть аскоманы, – говорю я. – У них недостаточно технологий, чтобы заглушить наше оборудование.
– А кто тогда? – спрашивает Пита.
– Ч-черт… – бормочет Кассий. – Черт побери!
Я смотрю вслед за ним в иллюминатор на большой, безобидный на вид астероид в отдалении. С-1392. Пита увеличивает изображение на визуальном дисплее. Половина астероида окутана тенями. Поверхность грязно-белая, жемчужная, изрытая кратерами от ударов. Тени шевелятся. Что-то движется в темноте, стремительно выбираясь наружу из недр астероида. Оно выходит в космос, словно извивающийся черный угорь из темной морской пещеры, жемчужные глаза угрожающе сверкают. Но угорь этот – не из плоти и крови. Он сделан из металла, выкрашен в черный цвет, и на боках его изображен трехглавый электрический дракон.
Это военный корабль.
В этом пустынном пространстве, где больше десятилетия не летал ни один военный корабль, к нам мчится первоклассный разрушитель. Километр триста метров длиной, битком набитый оружием и защитой высокого уровня. А по сторонам от него – два эсминца незнакомой модели. Из их ангаров появляются три эскадрильи странных истребителей, похожих на глубоководных ужасных тварей.
Они преодолевают расстояние между нами за полминуты и беззвучно проносятся мимо – шинковать аскоманские корабли, не утруждая себя формальностью радиопередачи. Эскадрильи истребителей несут элегантную смерть – хлещут по аскоманам огнем рельсотронов и плюются ракетами, беззвучно раскалывающими искореженные взрывами корпуса пиратов, пока все аскоманские корабли не испускают кислород и не разваливаются на части, отплывая мертвыми и безмолвными в вечность космоса. Бой длится меньше минуты.
Обломки стучат по нашему корпусу.
– Что это было? – Голос Питы дрожит.
Мигающий красный огонек коммуникатора сообщает о входящей прямой передаче с эсминца. Сам он держится в отдалении, не приближаясь к нам. Я чувствую, что Кассию не по себе.
– Что это за корабль? – спрашивает Пита. – Лисандр?..
Я смотрю в иллюминатор:
– Не знаю.
А вот Кассий знает. И, судя по его безнадежному виду, он словно бы ждал этого. Так ждут неизбежного конца. Я начинаю что-то понимать.
– Ты солгал мне, – говорит Кассий. Лицо у него такое, словно ему разбили сердце. – У нее был шрам. Верно?
Я принимаю на себя его гнев и смотрю ему в глаза:
– Верно.
Он думает, что я убил нас. Возможно, так оно и есть. Но пока мы живы, всегда есть шанс бежать. Однако мы попали из огня да в полымя.
– Включи трансляцию, – приказывает Кассий.
Сперва в открытом канале потрескивают статические помехи, а потом из глубин доносится холодный голос. Человек говорит с акцентом, которого не слышно на улицах Марса или в залах Луны с тех самых пор, как окраина десять лет назад закрыла свои границы. Долгие, ленивые гласные, перекатывающиеся в горле, – родом с вулканической луны Юпитера. Той самой луны, которую зовут своим домом Раа, лидеры окраины.
Это акцент Ио и Повелителей Пыли.
– Внимание, «Архимед», – произносит бестелесный голос. – С вами говорит эсминец доминиона окраины «Харибда». Ваше устройство связи нейтрализуется. Любое отклонение от нынешнего курса приведет к уничтожению вашего корабля. Любое сопротивление приведет к уничтожению вашего корабля. Приготовьтесь к высадке.
Связь прерывается. В кабине воцаряется тишина.
Кассий в отчаянии хватает коммуникатор:
– «Харибда», мы не вторгались в пространство окраины. Повторяю, мы в нейтральной области. Это нарушение Пакс Илиум – Илионского мира. Повторяю, мы не в пространстве окраины.
Ответа нет. Кассий в гневе отшвыривает коммуникатор. Пластик разбивается вдребезги о металлическую переборку, и Пита вздрагивает.
– Лучше наши соплеменники, чем аскоманы, – говорю я, но меня беспокоит страх в глазах Кассия и Питы. – С ними можно договориться.
– Договориться? Пита, принеси мне личину. – (Я смотрю на Кассия и пытаюсь сообразить, насколько его страх оправдан.) – Лисандр, возьми наши шкатулки и убери в сейф. – Он снимает висящее на груди кольцо дома Беллона на цепочке и вкладывает мне в ладонь. – Проследи, чтобы не осталось ничего, способного выдать, кто мы такие. Голограммы, оружие, кольца – все в сейф. И клинок Карнуса. Твоя маскировка их не обманет. Спрячь его – или мы покойники.
Я бегу по коридору к жилым помещениям. Там я забираю дубовую шкатулку с фамильными реликвиями Кассия – скудные остатки наследия человека, который некогда мог править Марсом. Прихватываю и свою шкатулку – большой ларец из слоновой кости с последними памятными вещами из моего прошлого. Обе шкатулки я прячу в потайной сейф в стене за камбузной плитой. Я охлопываю себя, чтобы убедиться, что ничего не забыл. Неохотно снимаю бабушкино кольцо и клинок Карнуса и тоже кладу в сейф.
К тому моменту, как я возвращаюсь в кабину, Кассий открывает коробку, купленную на черном рынке Цереры. В коробке – пористая тонкая серая маска, флакон с нюхательной солью, пакет химического льда и пустая ячейка из-под шприца с обезболивающим. Мы забрали его несколько недель назад, чтобы пополнить полевые комплекты.
– У тебя не осталось стимуляторов? – спрашивает Кассий.
– Я использовал их для золотой. А у тебя?
Он качает головой:
– Все отдал пленным.
– Черт побери! – бормочу я, глядя на поры маски. – Кассий…
Он смеется, и на лице его на миг появляется прежняя лукавая улыбка.
– Все в порядке, любезнейший. Боль – это всего лишь воспоминание.
– Ты что, свихнулся? – ровным тоном интересуется Пита. – Нельзя использовать этот кошмар без стимуляторов.
– Я могу проверить грузовой отсек, – предлагаю я. – Может, мы случайно оставили там упаковку…
Кассий опять качает головой:
– Нет времени.
Пита приходит в ужас:
– Лисандр! Не позволяй ему!..
Смотрю в глаза Кассию:
– Я буду тебя держать.
Кассий бросает взгляд на маску, в глазах его – отстраненность и безнадежность. То же выражение было на его лице, когда нам пришлось взять вознаграждение за бывшего золотого трибуна, чтобы оплатить запчасти для двигателя. Этот взгляд будто вопрошает: как могло дойти до такого? Как можно было настолько изменить себе?
– Не давай мне сдернуть маску, – говорит он.
– Коралловый захват? – уточняю я.
– Замок богомола. В коралловом захвате я сломаю тебе руку.
Я подчиняюсь. Усевшись позади Кассия, обхватываю его ногами за пояс, а руки завожу ему под мышки, захватив бицепсы, потом сцепляю пальцы в замок на его затылке.
– Пита, щелкни переключателем.
Пита медленно придвигается.
Что-то бормоча себе под нос, Кассий берется за ручку активации сбоку маски.
– Готов?
– Давай.
Пита поворачивает ручку активации. Раздается шипение: это три сотни игл, встроенных в пластик маскирующей маски, вонзаются в кожу, кости и хрящи лица Кассия. Он дергается. Раз, второй. А потом из-под маски вырывается булькающий звук, как кипящий пар из чайника. Его мышцы скручиваются узлом и каменеют. Кассий врезается в меня. Его руки извиваются так яростно, что мне кажется: он сейчас переломает мои собственные. Он невнятно кричит, сыплет неразборчивыми ругательствами, перекатывается, пинается и чуть не попадает Пите в голень. Она отпрыгивает. Маска безжалостно закачивает ему в лицо наполнитель, приживляя искусственную кость на челюсть, лоб, вокруг глазниц. Через двадцать секунд индикатор маски вместо красного загорается желтым, и жуткие конвульсии Кассия начинают ослабевать. Мы лежим на боку и тяжело дышим. Кассий хнычет и погружается в неглубокое беспамятство. Индикатор мигает зеленым. Я выпутываюсь из его рук. Вдоль предплечья ощущаю уколы боли, намекающие на стрессовый перелом.
Пита кидается к Кассию и осторожно расстегивает маску. Его лицо превратилось в клокочущую массу воспаленной, опухшей плоти – он ыглядит как восковая фигура, которую поместили слишком близко к огню. Понемногу опухоль спадает под воздействием противовоспалительного компресса, наложенного Питой.
Когда она снимает компресс, оказывается, что наш красивый друг исчез. Его лицо сменила бандитская физиономия: низкий лоб, нос картошкой, покрытый сеткой капилляров, шелушащиеся уши и вялый рот с припухшими ленивыми губами. Шрам аурея пропал, поглощенный этим новым обликом бронзового. Пита утирает слезы.
Она смотрит на меня с упреком, вырывает нюхательную соль из моих рук и, взломав ампулу, сует ему под нос.
– Ты лучше всех, господин, – говорит она Кассию, бережно поддерживая его голову и вытирая испачканное рвотой лицо, пока он приходит в себя.
– Легко, как грех. Теперь все кончено. Все кончено… – Он садится с помощью Питы, и мы вместе смотрим в иллюминатор, как эсминец открывает стыковочный отсек, чтобы заглотить нас целиком.
16. Дэрроу
Логово
Я стою на своей башне под сильным дождем.
Внизу раскинулась стальная шкура Вечного города. Среди взметнувшихся ввысь башен, раздавшихся вширь стадионов и жужжащих комплексов лежат темные озера теней – метки, оставленные Шакалом и последовавшей за этим войной. Теперь, когда радиация уничтожена и импульсные купола удалены, членистоногие строительные корабли «Сан индастриз» движутся туда с ленивой целеустремленностью, переправляя работников, перевозя металл.
Читать бесплатно другие книги:
