Ночь наслаждений Куин Джулия

Глава 1

Для леди, проведшей последние восемь лет в стараниях остаться незамеченной, Энн Уинтер оказалась в затруднительном положении.

Приблизительно через минуту ее заставят выйти на импровизированную сцену и перед не менее чем восьмьюдесятью членами сливок лондонского общества сесть за фортепьяно и сыграть.

Некоторым утешением был тот факт, что кроме нее на сцене будут еще три молодые женщины, участницы пресловутого квартета Смайт-Смитов. Все играли на струнных инструментах и тоже должны были выступать перед публикой. Энн, по крайней мере, может сосредоточиться на клавишах слоновой кости и не поднимать головы. Если повезет, мысли публики будут слишком заняты тем, насколько ужасна какофония, несущаяся со сцены, чтобы обратить внимание на темноволосую женщину, вынужденную в последнюю минуту заменить пианистку, которая, судя по словам матери (объявившей всем, кто пожелал слушать), опасно… нет, катастрофически больна.

Энн ни на минуту не поверила, что леди Сара Плейнсуорт нездорова, но что тут можно поделать? Тем более если она хочет сохранить должность гувернантки трех младших сестер леди Сары.

Но леди Сара убедила в своей болезни мать, которая решила, что концерт нужно дать обязательно. Поэтому после удивительно подробного рассказа о семнадцатилетней истории квартета Смайт-Смитов почтенная леди объявила, что Энн займет место ее дочери.

– Вы однажды упоминали, что играли отрывки первого фортепьянного квартета Моцарта, – заметила леди Плейнсуорт.

Теперь Энн глубоко об этом сожалела.

По-видимому, то обстоятельство, что Энн не играла этот квартет уже лет восемь и что она никогда не играла его целиком, не имеет ни малейшего значения. Леди Плейнсуорт не терпела возражений, так что Энн отвезли в дом ее невестки, где должен был состояться концерт, и дали восемь часов попрактиковаться.

Совершеннейший абсурд.

Крохотным утешением было одно: остальные музыканты играли так плохо, что ошибки Энн будут едва заметны. Впрочем, единственной ее целью на этот вечер было стремление остаться незаметной. Она действительно этого не хотела. Быть замеченной. По ряду причин.

– Почти пора, – взволнованно прошептала Дейзи Смайт-Смит.

Энн слегка улыбнулась. Дейзи, похоже, не понимала, как кошмарно играет.

– Я просто счастлива, – раздался угрюмый голос Айрис, сестры Дейзи, которая понимала, как ужасен их квартет.

– Брось, – отмахнулась леди Хонория Смайт-Смит, их кузина. – Все будет великолепно. Мы семья!

– Только не она, – фыркнула Дейзи, кивнув в сторону Энн.

– На сегодня она родственница, – возразила Хонория. – Еще раз спасибо, мисс Уинтер. Вы просто нас спасли.

Энн пробормотала что-то бессмысленное, поскольку не могла заставить себя сказать, что все в порядке и не стоит беспокойства или что она очень рада. Ей нравилась леди Хонория. В отличие от Дейзи, она тоже понимала, как отвратительно звучит квартет, но в противоположность Айрис хотела выступать. «Потому что нужно поддерживать репутацию семьи», – настаивала она.

Семья и традиции. До них в квартете играли семнадцать составов дам Смайт-Смитов, и если Хонория настоит на своем, еще семнадцать составов пойдут по их стопам. Так что не важно, как звучит музыка.

– Еще как важно, – буркнула Айрис.

Хонория легонько ткнула кузину смычком.

– Семья и традиции, – напомнила она. – Вот что важно!

Семья и традиции. Энн не возражала бы иметь и то и другое. Хотя это выступление не слишком ее радовало.

– Видишь что-то? – спросила Дейзи, которая прыгала с ноги на ногу, как суматошная сорока. Энн уже пришлось дважды отступить, чтобы уберечь пальцы.

Хонория, стоявшая ближе к месту, от которого они должны были войти, кивнула.

– Есть несколько пустых мест, но немного.

Айрис застонала.

– И так каждый год? – не выдержала Энн.

– Как именно? – переспросила Хонория.

– Ну… э…

Существуют вещи, которых просто не говорят племянницам своей хозяйки. Например, никто не комментирует отсутствие музыкальных способностей у других леди. Нельзя интересоваться вслух, действительно ли концерты всегда так ужасны или только в этом году. И уж определенно не стоит спрашивать, почему, если концерты так отвратительны, люди продолжают приходить.

В этот момент из боковой двери выскочила пятнадцатилетняя Харриет Плейнсуорт.

– Мисс Уинтер! – Энн повернулась, но прежде чем успела что-то сказать, Харриет объявила: – Я буду переворачивать вам страницы.

– Спасибо, Харриет, это мне очень поможет.

Харриет широко улыбнулась Дейзи, которая ответила презрительным взглядом.

Энн отвернулась, чтобы никто не увидел, как она закатила глаза. Эти двое никогда не ладили. Дейзи все воспринимала слишком всерьез, и Харриет на ее фоне казалась беспечной.

– Пора! – объявила Хонория.

Они вышли на сцену и после короткого вступления начали играть.

А Энн начала молиться.

Господи, она в жизни не трудилась так усердно! Пальцы бегали по клавишам в отчаянной попытке успеть за Дейзи, игравшей на скрипке так, словно игра была на скорость.

«Это абсурд, абсурд, абсурд», – нараспев повторяла Энн про себя. Как ни странно, единственный способ выдержать все это – продолжать говорить с собой. Вещь Моцарта была невозможно трудной даже для виртуозов.

«Абсурдно, абсурдно… ой! До!»

Энн вытянула правый мизинец и едва успела вовремя нажать на клавишу. То есть не совсем вовремя: на две секунды позже, чем полагалось.

Она бросила быстрый взгляд в публику. Женщина в первом ряду выглядела совсем больной.

«За работу, за работу…»

О господи, сфальшивила. Не важно. Никто не заметит. Даже Дейзи.

Она играла и играла, почти гадая, сумеет ли дойти до конца. Впрочем, если и не дойдет, от этого музыка намного хуже не станет. Дейзи буквально пролетала свою партию, при этом сила звука менялась от громкой до чрезвычайно громкой. Хонория упорно шла вперед, и ноты казались тяжелой поступью, а Айрис…

Айрис, как ни странно, была хороша. Впрочем, какая разница?

Энн вздохнула, разминая пальцы во время короткой паузы в партии фортепьяно. Потом снова положила их на клавиши и…

«Переверни страницу, Харриет. Переверни страницу, Харриет».

– Переверни страницу, Харриет! – прошипела она.

Харриет перевернула страницу.

Энн взяла первый аккорд и поняла, что Айрис и Хонория ушли на два такта вперед. Дейзи была… ладно, она понятия не имела, где сейчас Дейзи.

Энн поспешно пропустила несколько нот, надеясь догнать остальных. Если что-то пойдет не так, отстанет совсем ненамного.

– Вы кое-что пропустили, – прошептала Харриет.

– Не важно.

И в самом деле, совершенно не важно.

Наконец – о, наконец! – они добрались до той части, когда Энн не должна была играть на протяжении целых трех страниц. Она немного расслабилась, выдохнула, осознав, что до сих пор задерживала дыхание… кажется, минут десять… и…

Увидела кое-кого.

И замерла. Кто-то наблюдал за ней из задней комнаты. Дверь, через которую они вышли на сцену, та самая, которую как была уверена Энн, она плотно прикрыла, теперь была чуть приоткрыта. И поскольку Энн сидела ближе всех к двери, не говоря уже о том, что была единственным музыкантом, который не находился к ней спиной, видела за ней мужское лицо. Неизвестный явно всматривался в нее.

Паника атаковала Энн, сдавив легкие, обжигая кожу. Она знала это чувство. Оно приходило не слишком часто, слава богу, но и не так редко. Каждый раз, когда она видела кого-то, где этот кто-то не должен находиться…

Стоп.

Она заставила себя дышать ровнее. В конце концов, она в доме вдовствующей графини Уинстед. И хотя бы поэтому находится в полной безопасности. Ей только необходимо…

– Мисс Уинтер! – прошипела Харриет.

Энн встрепенулась.

– Вы пропустили вступление.

– Где мы сейчас? – охнула Энн.

– Не знаю. Не умею читать ноты.

Энн невольно вскинула голову:

– Но вы играете на скрипке!

– Знаю, – жалко пролепетала Харриет.

Энн наскоро просмотрела страницу, перебегая глазами от такта к такту.

– Дейзи так злобно смотрит на нас, – прошептала Харриет.

– Шшш…

Энн необходимо сосредоточиться. Она перевернула страницу, решила, что угадала, и сыграла ноту «соль».

И уже спокойнее заиграла дальше. Так, пожалуй, лучше.

«Лучше» весьма относительный термин.

Все остальное время она не поднимала головы. Не смотрела ни на публику, ни на человека, наблюдавшего за ней из задней комнаты. Тарабанила по клавишам с таким же изяществом, как остальные Смайт-Смиты, а когда все закончилось, встала и присела с по-прежнему склоненной головой. Пробормотала что-то Харриет насчет того, что неважно себя чувствует, и сбежала.

Дэниел Смайт-Смит не собирался возвращаться в Англию в день ежегодного семейного концерта, и уши искренне жалели о том, что вернулся, зато сердце… но это другая история.

Хорошо быть дома. Даже если приходится выдерживать какофонию.

Особенно потому, что приходится выдерживать какофонию. Ничто не напоминает дом мужчинам из рода Смайт-Смитов так, как жуткий разнобой, который девицы называют игрой.

Дэниел не хотел, чтобы кто-то видел его до концерта. Он отсутствовал три года и знал, что его возвращение затмит «триумф» девушек. Публика, возможно, поблагодарит его, но не хватало еще здороваться с родными в присутствии толпы лордов и леди, большинство которых, скорее всего, считают, что ему следовало оставаться в изгнании.

Но он хотел видеть семью и, как только заиграла музыка, тихо прокрался в репетиционную, на цыпочках подошел к двери и чуть приоткрыл.

И улыбнулся. Вот она, Хонория, и ее знаменитая улыбка. Сестра атакует скрипку смычком. Она и не подозревает, что не умеет играть, бедняжка. Как и остальные сестры. Но он любил их за упорство.

А вторая скрипка… господи боже, неужели Дейзи? Разве она еще не на школьной скамье? Нет, ей уже должно исполниться шестнадцать. Еще не появилась в обществе. Но уже не ребенок, но юная леди.

Айрис играет на виолончели. Лицо страдальческое. И за фортепьяно…

Он помедлил. Кто, черт возьми, за фортепьяно?

Он приник лицом к щели. Ее голова опущена, так что лица не видно, но одно ясно: она определенно не его кузина.

А вот это загадка. Он точно знал (потому что мать вечно это твердила), что квартет Смайт-Смитов состоял из незамужних молодых девушек этой семьи, и никого иного. Семья очень гордилась тем, что произвела на свет так много музыкальных (слова матери, не его собственные) девиц. Когда одна выходила замуж, всегда находилась другая, жаждущая занять ее место. Так что посторонних вовсе не требовалось.

Да и какая посторонняя особа захотела бы занять место в этом квартете?

Должно быть, одна из его кузин заболела. Это единственное объяснение. Он пытался вспомнить, кто должен сидеть за фортепьяно. Мариголд? Нет, она уже замужем. Виола? Кажется, он получил письмо, где говорилось, что и она вышла замуж. Сара? Скорее всего Сара.

Дэниел покачал головой. Свирепые девицы, эти его родственницы.

Он с некоторым интересом наблюдал за леди. Она так трудилась, чтобы не отстать. Кивала, глядя в ноты, и иногда морщилась. Харриет стояла рядом, переворачивая страницы в самые неподходящие моменты.

Дэниел хмыкнул. Кем бы ни была бедная девушка, он надеялся, что ей хорошо заплатят.

Наконец она опустила руки, когда Дейзи начала играть скрипичное соло, неимоверно при этом фальшивя. Незнакомка выдохнула, размяла пальцы и тут…

Вскинула глаза.

Время остановилось. Просто остановилось. Правда, это банальный способ описать происходившее. Но эти несколько секунд, когда ее лицо было поднято к нему… растягивались и тянулись, вплавляясь в вечность.

Она была прекрасна. Но это слово не объясняло произведенного ею на него впечатления. Он и раньше видел прекрасных женщин. И даже спал со многими. Но это…

Даже его мысли едва ворочались в голове.

Волосы были блестящими, темными и густыми – и не важно, что они были стянуты в скромный узел. Ей не нужны щипцы для завивки или бархатные ленты. Она могла бы гладко зачесать волосы, как балерина, или совсем сбрить, и все же оставалась бы самым изысканным созданием, которое он когда-либо встречал.

Дело в ее лице. Должно быть, так. Бледное личико сердечком, с поразительными темными бровями. В неярком свете было трудно сказать, какого цвета ее глаза, и это казалось трагедией. Но ее губы…

Он горячо надеялся, что эта женщина не замужем, потому что намеревался поцеловать ее. Вопрос только в том, когда.

Потом – он даже знал момент, когда это случилось, – она увидела его. Ее лицо дернулось в легкой гримасе. Она тут же застыла, с тревогой глядя на него огромными глазами.

Он насмешливо улыбнулся и покачал головой. Неужели она считает его безумцем, прокравшимся в Уинстед-Хаус, чтобы послушать концерт?

Что же, это вполне имеет смысл. Он провел так много времени, остерегаясь чужих людей, что сразу распознавал это свойство в ком-то еще. Она не знала, кто он, и, кроме того, во время концерта в задней комнате уж точно не должно быть никого.

Но поразительнее всего то, что она не отвела глаз. Их взгляды скрестились, и он не шевельнулся. Даже не дышал до того момента, пока кузина Харриет не испортила все, тыча пальцем в ноты и, очевидно, сообщив женщине, что та пропустила вступление.

Больше она так и не подняла головы.

Но Дэниел продолжал за ней наблюдать. Наблюдал, пока Харриет переворачивала страницы, пока незнакомка брала каждый аккорд. Наблюдал так пристально, что в какой-то момент даже перестал слышать музыку. Его мозг играл другую симфонию, мощную и прекрасную, стремившуюся к идеальному, неизбежному завершению.

Которого так и не случилось. Чары развеялись, когда квартет добрался до последних нот, и леди встали, чтобы поклониться. Темноволосая красавица сказала что-то Харриет, сиявшей так, словно сама была исполнительницей, а потом быстро убежала.

Не важно. Он ее найдет.

Он поспешно прошел задним коридором, которым часто пользовался в молодости, и потому прекрасно знал, какой маршрут выбирает тот, кто хочет незаметно скрыться. И точно: он перехватил ее как раз за секунду до того, как она завернула за последний угол, направляясь в помещения для слуг. Она не сразу увидела его, не увидела, пока…

– Вот вы где! – улыбнулся он, словно приветствуя давнего друга, с которым давно не виделся. Нет ничего эффективнее неожиданной улыбки, если требуется выбить человека из равновесия.

Она вздрогнула, потрясенно уставилась на него, и с губ сорвалось стаккато крика.

– Боже милосердный, – прошипел Дэниел, зажимая ей рот ладонью. – Не делайте этого! Кто-нибудь вас услышит!

Он притянул ее к себе – единственный способ надежно заткнуть ей рот. Ее тело казалось хрупким и миниатюрным и тряслось, как осиновый лист.

Она насмерть перепугана.

– Я ничего плохого вам не сделаю, – заверил он. – Просто хочу узнать, что вы здесь делаете.

Он выждал немного, после чего отстранил девушку, чтобы получше разглядеть ее лицо. В темных глазах таился страх.

– А теперь, – прошептал он, – если я вас отпущу, будете молчать?

Она кивнула.

Он оценивающе глянул на нее.

– Лжете.

Она закатила глаза, словно желая сказать: «А чего вы ожидали?»

Он хмыкнул:

– Кто вы?

И тут случилось нечто странное. Она расслабилась в его объятиях. По крайней мере, слегка. Он почувствовал, как из нее уходит напряжение. Ладонью ощутил дуновение ее дыхания.

Интересно.

Она волновалась, пока не выяснилось, что он не знает ее. Значит, опасалась, что он ее знает?!

Очень медленно и осторожно, пытаясь дать ей понять, что в любую минуту может передумать, он отнял руку от ее губ. Но не перестал обнимать ее талию. Пусть это эгоистично, но он не мог заставить себя отпустить ее.

– Кто вы? – прошептал он ей на ухо.

– А вы? – отпарировала она.

Он снова улыбнулся.

– Я первый спросил.

– Я не разговариваю с незнакомыми людьми.

Дэниел рассмеялся и тут же повернул ее лицом к себе. Понятно, что он вел себя возмутительно, фактически приставал к бедняжке. Она была явно скромна и не склонна флиртовать. И к тому же играла в семейном квартете Смайт-Смитов. Ему следовало бы поблагодарить ее!

Но голова была странно легкой, и тело, кажется, тоже. Он почти не мог мыслить ясно. Что-то в этой женщине воспламеняло кровь в венах, а он и так был словно пьян оттого, что наконец добрался до Уинстед-Хауса после долгого путешествия.

Он дома. Дома! И в его объятиях прелестная женщина, которая, он был твердо уверен, не задумала его убить.

Давно уже он не испытывал подобных ощущений.

– Думаю, – восхищенно объявил он, – что мне просто необходимо вас поцеловать.

Она попыталась вырваться, но при этом выглядела не испуганной. Скорее озадаченной. А может, встревоженной.

Сообразительная женщина. Он действительно похож на безумца.

– Легкий поцелуй, – заверил он. – Мне нужно напомнить себе…

Она долго молчала, прежде чем у нее невольно вырвалось:

– О чем?

Он улыбнулся. Ему нравился ее голос. Успокаивающий и утешительный, как хороший бренди. Или летний день.

– О господи, – пробормотал он и, чуть коснувшись ее подбородка, приподнял лицо. Дыхание у нее перехватило: он уловил поток воздуха, сорвавшийся с губ, но она не сопротивлялась. Он выждал еще несколько мгновений, потому что если она начнет сопротивляться, значит, придется ее отпустить.

Но она не сопротивлялась. Смотрела ему в глаза, такая же завороженная моментом, как и он.

И он поцеловал ее. Сначала нерешительно, почти боясь, что она растает в его руках. Но этого оказалось недостаточно. В нем взорвалась страсть, и он прижал девушку к себе, наслаждаясь каждым моментом.

Она была миниатюрной. Беззащитной. Именно при виде таких девушек мужчинам хочется убивать драконов. Но в его объятиях она ощущалась настоящей женщиной, теплой и с мягкими изгибами во всех нужных местах. У него ныла рука от желания сомкнуться на ее груди или сжать ее ягодицы. Но даже он не будет вести себя так нахально с неизвестной дамой в доме своей матери.

И все же он не был готов ее отпустить. От нее пахло Англией, летним дождичком и поцелованными солнцем лугами. И она казалась лучшим местом в раю. Он хотел обернуться вокруг нее, войти в нее как можно глубже и оставаться там до конца жизни. Он ни капли не пил все три года, но сейчас охмелел, бурля странной легкостью, которую больше и не чаял ощутить снова.

Это безумие. Должно быть безумием.

– Как вас зовут? – прошептал Дэниел.

Он хотел знать. Хотел узнать Ее.

Но она не ответила. Должно быть, потеряла терпение. Будь у него больше времени, он бы вытянул из нее правду. Но оба услышали шаги. Кто-то спускался по черной лестнице как раз в этот коридор, где они все еще застыли в объятиях друг друга.

Она предостерегающе покачала головой.

– Нельзя, чтобы меня увидели в таком положении, – настойчиво прошептала она.

Дэниел отпустил ее, но не потому, что она попросила. Скорее потому, что увидел, что за парочка спускается по ступенькам и что они при этом делают. И совершенно забыл о темноволосой ведьмочке.

Яростный крик вырвался из его горла. Он ринулся вперед.

Глава 2

Энн все еще находилась в том месте, где оказалась пятнадцатью минутами ранее, когда ринулась по коридору и влетела в первую же незапертую дверь. Ей повезло, что это был темный чулан без окон, где Энн успела вслепую нащупать виолончель, три кларнета и, похоже, даже тромбон.

Было в этом некое совпадение. Она вбежала в комнату, куда музыкальные инструменты Смайт-Смитов приходили умирать. И застряла здесь, по крайней мере, пока безумие в коридоре не закончится. До нее доносились громкий визг, нечто вроде рычания и звуки, тошнотворно напоминавшие удары кулака о человеческую плоть.

Она так и не нашла, куда сесть, разве что на пол, так что плюхнулась на холодные, не застланные ковром доски, прислонилась к голому участку стены возле двери и приготовилась пережидать драку. Что бы там ни происходило, Энн не желала в этом участвовать, но, что еще важнее, не желала и близко оказаться там в тот момент, когда драчунов обнаружат. А их точно обнаружат, судя по тому грохоту, который они подняли.

Мужчины. Все они идиоты. До единого.

Хотя там, кажется, была и женщина. Это она визжит! Энн показалось, что она расслышала имя «Дэниел», а потом, кажется, «Маркус», который, насколько она знала, был графом Чаттерисом. С ним она познакомилась в начале вечера. Он явно был увлечен леди Хонорией…

Кстати, если поразмыслить, визжит, видимо, она.

Энн покачала головой. Это не ее дело. Никто не осудит ее за желание остаться в стороне. Никто.

Кто-то ударился в стену прямо за ее спиной, отчего Энн отлетела по полу на добрых два дюйма. Она застонала и закрыла лицо руками. Годы спустя случайно найдут ее высохшую мумию, лежащую поверх тубы рядом с двумя флейтами, образующими знак креста.

Энн покачала головой. Нужно прекратить чтение мелодрам Харриет на ночь. Ее младшая подопечная вообразила себя писателем, а ее истории становились с каждым днем все мрачнее.

Наконец шум ударов в коридоре стих, и мужчины свалились на пол. Она чувствовала это прямо сквозь дверь. Один – прямо позади нее: они сейчас спина к спине и разделяет их только стена. Она слышала тяжелое дыхание мужчин, потом их разговор: короткие, отрывистые предложения. Она не собиралась подслушивать, но что может поделать, если застряла здесь?

И тут она сообразила, что происходит.

Тот мужчина, что целовал ее, – граф Уинстед, старший брат леди Хонории! Она видела его портрет, и следовало бы узнать, кто перед ней. Но она не узнала.

Портрет отличался определенным сходством. Каштановые волосы цвета кофе и прекрасно очерченный рот. Но сходство было неполным. Он был красив, трудно отрицать, но никакой художник не смог бы передать спокойную, элегантную уверенность мужчины, знавшего свое место в этом мире и находившего это место вполне удовлетворительным.

О боже, она попала в переплет! Поцеловала печально известного Дэниела Смайт-Смита. Энн знала о нем все. Как и все. Несколько лет назад он дрался на дуэли, и отец противника изгнал его из страны. Но, очевидно, они заключили нечто вроде перемирия. Леди Плейнсуорт упоминала, что граф наконец возвращается домой, а Харриет передавала Энн все сплетни.

Харриет всегда была рада поделиться новостями.

Но если леди Плейнсуорт узнает, что случилось сегодня вечером… Это будет конец пребывания Энн на посту гувернантки, и не важно, в семье Плейнсуортов или любой другой. Энн с таким трудом устроилась на работу. Никто не наймет ее, если станет известно, что она флиртовала с графом. Заботливые мамаши не допустят в дом гувернанток сомнительных моральных принципов.

И это не ее вина. На этот раз она действительно ни при чем.

Она вздохнула. В коридоре стояла тишина. Неужели они наконец убрались? Она слышала шаги, но было трудно сказать, ушли ли все, замешанные в драке.

Энн выждала еще несколько минут, убедившись, что все стихло, повернула дверную ручку и осторожно ступила в коридор.

– Вот и вы, – сказал он. Второй раз за вечер.

Должно быть, она подпрыгнула на целый фут. Не потому, что лорд Уинстед удивил ее. Скорее, она поразилась тому, что он так долго оставался в коридоре в полной тишине. Она и вправду ничего не слышала.

Но раскрыла она рот вовсе не потому.

– Выглядите кошмарно, – вырвалось у нее. Он был один и по-прежнему сидел на полу, вытянув длинные ноги. Энн в жизни не подумала бы, что человек может выглядеть так неустойчиво, сидя на полу, но была совершенно уверена, что граф упал бы, если бы не прислонился к стене.

Он отсалютовал ей дрожащей рукой.

– Маркус выглядит хуже.

Энн только сейчас заметила его глаз, наливавшийся фиолетовым, и рубашку, залитую кровью. И чья это кровь?

– Не уверена, что такое возможно.