Сто первый километр Хруцкий Эдуард
– А чего?
Данилов вспомнил тихую Колькину комнату, уютный Столешников за окном.
– Так в чем дело, – заржал Никитин, – пошли к пруду.
– Закуски, правда, нет.
– Это как же нет, – Никитин вытащил из кармана сверток, – специально в Елисеевском взял. Ветчина со слезой. Думал, у меня посидим.
Они прошли к закрытому лодочному павильону, сели на ступеньки.
У Никитина и газетка нашлась.
По первой выпили молча. Зажевали ветчиной.
– А я из МУРа ушел, – сказал Никитин.
– Это как же? – удивился Данилов.
– Да очень просто. Вызвал меня после партсобрания Муравьев и начал учить жить. Я ему и сказал все, что о нем думаю.
– Все сказал?
– Все.
– Тогда давай еще по одной.
Наташа вышла на балкон и сразу же увидела мужа, сидящего с кем-то на ступеньках у пруда. Он ничего не говорил ей, но она все знала. Знала и молчала – не хотела расстраивать его…
– Ты чего застрял? – крикнул начальник. – Давай, Ваня, окрошки похлебаем.
За столом он, выпив рюмку, пожевал помидор и сказал:
– Ты, Иван, должен знать все. После ареста Абакумова началась чистка органов. На тебя хотели уголовное дело завести, да Свиридов его поломал. Игнатьев с Хрущевым виделся, сказал, что не все хорошо в московской милиции. А тот ответил: «Список дайте, я подпишу». Вот такие дела. Считай, что отделался легко. Тебя хотели старшим опером в 10-е отделение назначить, а звание привести в соответствие с должностью. Очень Сажин и Муравьев старались сделать тебя капитаном. Отбились мы. Поедешь в райцентр на сто первый километр начальником уголовного розыска в райотдел. Должность майорская, оклад соответственный, но звание мы тебе сохранили. Кстати, знаешь, кто там начальник?
– Нет.
– Твой давний знакомец Ефимов.
– Ефимов… Ефимов…
– Он в сорок втором участковым был, когда вы дело убитого предколхоза поднимали.
И Данилов вспомнил высокого бравого парня, из бывших фронтовиков, списанных в тыл по ранению. Вспомнил, как тот радовался, когда ему за операцию против банды Музыки дали звание старшины.
– Он, когда узнал, что ты едешь к нему, от счастья чуть не уделался. Территория у него тяжелая, «зона сотка». Все уркаганы там. Мы думаем, что большинство московских разбоев готовится именно в этом районе. Кстати, это и было наше обоснование перед начальником ГУМа[1]. С кем вчера на пруду водку ночью жрал?
– Кто стукнул? Что, меня пасут?
– Пасут… – Начальник лихо опрокинул рюмку. – Пасут. Тоже мне, коронованная особа. Наташа тебя с балкона срисовала.
– А мне ни звука. – Данилов выпил.
– И правильно сделала. Теперь тебе еще один сюрприз. Ты вчера с Никитиным пил?
– Предположим.
– С ним. Значит, знаешь, что его из МУРа турнул твой воспитанник?
– Знаю.
– Принимая во внимание сложную оперативную обстановку в Московской области, мы его тоже откомандировали в райцентр. Замом к тебе.
– Вот спасибо.
– Помни, должность замначальника райотдела по оперработе вакантна, через месяц-другой постараемся тебя протащить на нее. Областное управление согласно, но считают, что ты должен пару месяцев повкалывать на земле.
МОСКВА. ТЕМ ЖЕ ВЕЧЕРОМ
«Московское время девятнадцать часов сорок минут, – проговорил маленький приемник на директорском столе. – Передаем песни советских композиторов».
Сладкий тенор Ефрема Флакса заполнил маленький кабинет директора:
- По мосткам тесовым вдоль деревни
- Ты идешь на тонких каблуках.
Пора. Скоро инкассаторы приедут. Выручка сегодня хорошая. Спасибо, что шевиот недорогой подкинули и габардин Можайской фабрики. Со всей Москвы покупатели понаехали.
Значит, план будет. И соответственно – премия. Правда, те, кто радостно выходят из магазина с отрезами, наверное, никогда не узнают, сколько башлей он, Семен Гольдман, отвез в торг и на базу.
Сволочи. Не дают честно торговать. Чуть что – ОБХСС его, Гольдмана, возьмет за задницу и в Таганку. А они будут спокойно сидеть в своих кабинетах, выступать на партсобраниях и брать башли у новых дураков.
Гольдман зашел в бухгалтерию. Главбух Анна Николаевна и хорошенькая кассирша Верочка сортировали деньги.
– Уже два недельных плана сделали, – подняла голову Анна Николаевна, – а торговля идет вовсю.
– Хорошо бы, девочки. Хорошо бы. Давайте я вам помогу.
Гольдман снял пиджак и уселся за стол.
А в торговом зале ажиотаж поутих. Покупателей оставалось человек двадцать.
Внезапно в магазин вошли трое.
– Всем оставаться на местах, – скомандовал один и вынул пистолет. – Мы из МГБ.
Люди замерли. Кассирша, получавшая деньги, выронила купюры.
Один из вошедших закрыл дверь, повесил табличку «Закрыто».
– Всех попрошу пройти в подсобное помещение, – скомандовал старший.
Видимо, люди из МГБ хорошо знали планировку магазина. Они быстро загнали покупателей, продавцов и кассиршу в подсобку и заперли там на ключ.
– Вам кого? – удивился Гольдман, увидев в дверях бухгалтерии посторонних людей. – Сюда нельзя, товарищи. Это служебное помещение.
– Давай деньги, жиденок! Ну!
Гольдман увидел пистолет, попятился, загораживая женщин и стол с деньгами:
– Это народные… Вы не смеете…
Один из бандитов оттолкнул его, и директор отлетел к стене, больно ударившись спиной об угол сейфа. От боли на несколько секунд он потерял сознание, а когда пришел в себя, то увидел, как бандиты укладывают в чемоданчики пачки денег.
Гольдман был человеком тихим, трусливым даже. Он постоянно боялся всего: начальства, ревизоров из торга, ОБХСС, соседей.
Но он увидел, что сейчас унесут деньги, и понял, что отвечать будет он – перед торгом, ревизорами, ОБХСС, и этот страх сделал его решительным и сильным.
Гольдман вскочил и табуреткой – откуда силы взялись – ударил одного из нападающих по голове.
Один из бандитов поднял руку с пистолетом, но Гольдману было уже все равно, он бросился на него.
Грохот. Что-то сильно ударило его в грудь у самого сердца, и надвинулась темнота.
Муравьев
Начинался первый акт второго действия. Занавес поднялся, и на сцене вновь была комната в доме покойного капитана Железнова, и жена его Васса вышла из больших белых дверей…
– Товарищ комиссар.
Муравьев оглянулся, рядом с его креслом стоял милицейский майор.
– В чем дело? – недовольно спросил Игорь.
– Вас к телефону срочно.
– Кто?
– Замминистра Кобулов.
Игорь встал и пошел к двери.
В комнате администратор почтительно поглядел на него, отметил, что большой начальник – молодой и красивый, и деликатно вышел.
– Муравьев.
Трубка молчала.
Потом казенный голос произнес:
– Ждите.
– Ну, как спектакль?
– Нормально, товарищ генерал-полковник.
Опять тишина, и потом чуть с кавказским акцентом его спросили:
– Театр любишь? Да? Мы зачем тебя в милицию послали, а? Молчишь? Укреплять ее чекистским авторитетом. Абакумовский сор вымести. А ты что делаешь, а?
Игорь молчал.
– Пока ты по театрам ходишь, бандиты людей убивают и магазины грабят. Разберись на месте и доложи.
– Слушаюсь.
Но этого Кобулов уже не слышал: он бросил трубку раньше, чем Муравьев ответил.
– Налет на магазин номер 69 в Кутузовской слободе, – сказал за его спиной чей-то голос.
Муравьев оглянулся и увидел давешнего майора.
– Вы кто, собственно, майор?
– Майор госбезопасности Соловьев, ваш порученец.
– Давно вы мой порученец?
– С шестнадцати часов.
– Машина?
– Ваша у подъезда, для Инны Александровны транспорт вызовем.
– Спасибо. Отвезешь ее домой – и ко мне.
– Есть.
И пока он ехал в машине к далекой Кутузовской слободе, он думал о том, что нужно сделать все, чтобы вернуться обратно в центральный аппарат МГБ, к легкой работе с перепуганными мастерами культуры, которые так охотно шли на контакт с чекистами.
Грязная, неблагодарная работа сыщика была уже не для него. Пусть эту грязь выгребают другие. Такие, как Данилов, Никитин, Самохин. Вот Сережка Белов ушел из угрозыска, говорит, над докторской работает.
Нет, это не для него. Стать генералом для того, чтобы тебя из театра дергали? Увольте.
Но все же он был опером. И неплохим. Умел зацепить, умел размотать. С агентами работал умело. Ну что ж. Надо показать бывшим коллегам, что он еще не разучился работать.
У дверей магазина стоял милиционер. Увидев генерала, он судорожно рванул руку к козырьку.
Муравьев бросил небрежно пальцы к козырьку, вошел в услужливо открытую дверь.
В торговом зале оперативники допрашивали перепуганных покупателей, плакала кассирша, эксперты искали отпечатки.
К Муравьеву подошел Самохин. Он теперь был начальником отдела, занимавшегося вооруженными грабежами.
– Товарищ комиссар… – начал он.
– За что можно уцепиться? – перебил его Игорь.
– Только приметы.
– Собака?
– Потеряла след в проходных дворах, потом взяла и привела на пустырь.
– Много взяли?
– Девяносто семь тысяч шестьсот сорок рублей.
– Прилично. Три дачи можно купить.
– Взяли три дорогих отреза на мужские костюмы.
– Какие?
– Габардин. И два – на женские пальто.
– Машина была у них?
– Пока не установлено.
– Кого убили?
– Директора магазина Гольдмана, он не хотел отдавать деньги.
– Смотри-ка, – искренне удивился Муравьев, – другой бы радовался да под это дело списал кое-что. Молодец.
Самохин смотрел на него и думал, как все же изменился этот человек. Муравьев говорил об убитом без тени горечи, словно не человека лишили жизни, а стекло разбили.
– Ну что же, – Муравьев усмехнулся, – давай сюда своих сыщиков, работать будем.
Данилов и Никитин
Они о случившемся узнали от начальника райотдела милиции Ефимова.
Он встретил их на вокзале. Данилов сразу же узнал его. Вспомнил, как этот высокий, ладный парень радовался, когда в сорок втором ему за ликвидацию банды братьев Музыка дали звание старшины и медаль «За боевые заслуги». Данилов встретил Ефимова через несколько месяцев, когда в январе сорок третьего его попросили прочитать лекцию на месячных курсах повышения оперсостава.
Ефимов был уже сержантом милиции[2], гордо носил два кубаря и советовался с ним по поводу угона военной автомашины.
И вот теперь майор. Начальник райотдела.
Ефимов, увидев Данилова и Никитина, подбежал к ним, радостно пожал руки.
– Иван Александрович, Коля…
Данилов подивился: откуда у Никитина такие короткие отношения с Ефимовым.
В райотделе Ефимов открыл ключом кабинет зама.
– Вот здесь и работайте, Иван Александрович.
– Нет уж, Виктор Петрович, я пока не зам…
– Это пока, Иван Александрович, – радостно улыбнулся Ефимов, – пока. Я уже с кадрами все оговорил. Там согласны. Через несколько дней утвердят вас, а я пока приказ издал. Вы – исполняющий обязанности.
Ночью Данилов проснулся от жажды. Во рту было сухо и погано. Встреча перешла в обед, а затем плавно в ужин. Потом их отвезли на квартиру. В чудесный домик недалеко от райотдела. В нем жила вдова бывшего начальника, старого знакомца Данилова, Плетнева. Плетнев погиб в сорок шестом, все на тех же проклятых торфозаготовках. Застрелил его из двустволки пьяный блатной.
Вот и пустила добрая женщина «погорельцев» к себе.
Все было хорошо в этом доме: и две комнаты, в которых они разместились, и отдельный вход, и палисадник, засаженный какими-то остро пахнущими цветами, и кусты акации и орешника у забора.
Данилов зажег свет и увидел, что на подоконнике в тазу с водой лежат три бутылки нарзана. Даже открывалку чьи-то заботливые руки не забыли положить. Он взял стакан, открыл скользкую бутылку, налил нарзан и выпил прохладный, жгучий напиток.
Погасил свет, сел к окну и закурил. Ночь уходила, но далекий еще рассвет уже размыл ее краски, и за окном клубилась сумеречная голубизна.
Десять лет назад здесь он потерял доброго Степу Полесова. Здесь они разгромили банду Музыки.
Кажется, что такое десять лет? Совсем немного. А сколько радости и горя принесли они ему. Закончилась война, и он, как и многие другие, искренне надеялся, что многое изменится в их жизни.
Конечно, в сорок седьмом прошла денежная реформа. Данилов хорошо помнит, как, приехав в Большой Кондратьевский на убийство, он увидел кучи выкинутых красных тридцаток. Долго еще московские пацаны играли старыми деньгами.
В том же сорок седьмом отменили карточки, потом ежегодно, по весне, в газетах печатали сообщения о снижении цен. Дешевле становились хомуты и ситец. Хлеб обязательно делали более доступным. Да много чего было.
Десять лет, как один год. Погиб на фронте хороший парень – начальник райНКВД Орлов. А Кравцов, человек, спасший город от взрыва, работавший по заданию НКВД бургомистром, естественно, два года назад был арестован как чей-то там шпион.
Да, не о том они думали в мае сорок пятого. Не о том. Люди Абакумова по всей стране находили заговоры. Потом взялись за «безродных космополитов», потом…
Так что по здравом размышлении он пока еще хорошо отделался. Вполне мог загреметь как враг народа. А это значит – конец. Урки на этапе его бы замочили, как мента.
А в городок пришел рассвет. Первое утро в райцентре было пасмурным.
Данилов и Никитин
Первые два дня они, как на работу, ходили в спецкомендатуру, знакомились с делами уголовников, отправленных из Москвы в «зону сотку». В основном спецконтингент работал на кирпичном заводе, торфоразработках и в многочисленных совхозах и колхозах. Хозяйства все небогатые.
Когда председателем райисполкома был Кравцов, а первым секретарем впоследствии изгнанный из партии за потерю бдительности Васильев, район еще держался. Новое начальство, выдвинутое из местной номенклатуры, дело валило, как могло, подменяя знания и опыт идеологической трескотней. Но для спецкоменданта такое положение стало сегодня выгодным. Рабочие руки были в цене, и бывших зэков пачками отправляли в колхозы.
Данилов, просматривая дела, встречал своих давнишних знакомцев, выселенных в «зону сотку». Здесь были и крупные воры-домушники, и знаменитый налетчик Сережа Сукно, король карманников Марьиной Рощи Коля Наперсток. В общем, всякого добра здесь хватало.
– Да, повезло, – засмеялся Никитин, – по авторитетному урке на один квадратный метр.
– А вы не тревожьтесь, товарищ майор, – вмешался в разговор оперативник из комендатуры, – они здесь не балуют. Здесь они тихие. В Москве промышляют, а некоторые в Ленинград ездят. Конечно, и по районным городам. А так народ они вполне тихий.
– Ну что же, – Никитин засмеялся весело, – это значит, пусть блатарь ворует, только не у меня. Что твои агенты говорят?
– Вот то же и говорят.
– Значит, ты считаешь, что они все перековались? Так, что ли? Ударниками стали?
– Кое-кто стал.
– Вот вы, младший лейтенант, – Данилов поднялся из-за маленького замначного стола оперчасти, – дали бы нам списочек этих людей.
– Мы на них опираемся, товарищ полковник.
– Я понимаю, но есть же такие, которые пока не работают с вами.
– В основном политические. Но они на особом учете в райМГБ.
– Ну что же, спасибо и на этом.
– Да о чем вы говорите, товарищ полковник. Только у меня одна просьба есть, – сказал опер.
– Какая?
– Если вы кого из наших заловите, позовите меня.
– Непременно.
– Вот спасибо. А то с прежним начальником розыска у нас понимания не было.
Спецкомендатура помещалась на окраине города, в приземистом одноэтажном домике, выложенном из темно-красного кирпича.
Видимо, владел им когда-то человек тщеславный, мечтавший оставить о себе память. Поэтому и выложил над дверями свои инициалы «Н.К.» и год «1905». Хороший был домик, а главное, конечно, сад. Огромный, заросший. Посмотришь, и кажется все декорацией к чеховской пьесе.
Посмотришь на красоту эту и никогда не подумаешь, что живет в этом прекрасном саду столь неприятное учреждение.
На углу Почтовой улицы рядом с ними остановилась «победа».
– Данилов! – крикнул кто-то из окна машины.
Данилов остановился.
– А ну-ка, подойди сюда.
Данилов пригляделся и увидел капитана с погонами госбезопасности, развалившегося на переднем сиденье.
– Вы меня ни с кем не перепутали, капитан?
– Я сказал – подойди, – рявкнул чекист.
– Потрудитесь выйти из машины, когда разговариваете со старшим по званию, – холодно ответил Данилов.
– Я начальник райотдела МГБ, – грозно произнес капитан.
– Вы для меня всего-навсего капитан.
– Ишь ты. – Капитан открыл дверцу. – Ты видел, Чепкин, – повернулся он к шоферу, – какие московские милиционеры гордые, а?
Он вылез из машины. Маленький, с короткими, толстыми ногами, на которых чуть не лопался хром сапог, собранных в гармошку. Он стоял перед Даниловым в расстегнутом кителе, засунув руки в карманы галифе.
Читать бесплатно другие книги:
