Рыжик на обочине Тайлер Энн

— Заходите, — пригласил Майка. — Бринк смотрит телевизор.

Он повернулся и повел их через холл, потом вниз по лестнице и через прачечную и бойлерную. Одна из стиральных машин работала, пахло сыростью и порошком, но Майку уже не волновало, как тут что выглядит. Ему вдруг пришло в голову, что Бринк мог воспользоваться моментом и удрать через заднюю дверь, но, войдя в квартиру, они застали парня на пороге кабинета. Телевизор продолжал орать у него за спиной. В руке Бринк держал пульт так, словно надеялся выключить им родителей и Майку, и на лице его застыло воинственное выражение.

Лорна вскрикнула:

— Милый! — и бросилась к нему, обняла, прильнула.

Бринк через плечо матери неотрывно смотрел на отца, но все же погладил ее по плечу свободной от пульта рукой.

— Привет, мам, — поздоровался он. — Привет, пап.

— Сынок, — кивнул ему Роджер. Он держался поближе к Майке и не вынимал руки из карманов брюк.

— С тобой все в порядке? — спросила Лорна Бринка, отступив на шаг. Заглянула ему в лицо. — Ты похудел? Да, похудел. Что это на тебе надето, боже мой!

Бринк пожал плечами.

— Все нормально, — сказал он ей.

— Когда ты в последний раз брился? Ты что, бороду отращиваешь?

— Лорна, — произнес Роджер.

— Что такое? Я просто спрашиваю, — сказала Лорна. И снова набросилась на Бринка: — Мы из-за тебя чуть с ума не сошли! Чем ты питался? Где ты жил?

— Дай ему хоть слово вставить, Лорна, — посоветовал Роджер.

— О чем ты говоришь? — развернулась она к нему. — Да я же просто умоляю его сказать хоть слово!

— Хватит, Лор!

— Пойду, это, телевизор выключу, — пробормотал Майка и зашел в кабинет. Женщина шагала по пляжу, а мужской бестелесный голос на головокружительной скорости перечислял возможные побочные действия рекламируемого лекарства. За неимением пульта Майка нажал кнопку на телевизоре и, выждав еще немного, вернулся в гостиную. Там ничего особо не изменилось. Роджер так и не вынул руки из карманов, а Лорна обвила рукой левую руку Бринка.

— Сначала мы думали, ты ночуешь у кого-то из друзей, — рассказывала она. — но все твои друзья разъехались по университетам, и мы не могли…

— Как насчет кофе? Кто-нибудь хочет? — спросил Майка. — Давайте сварю на всех.

Сначала никто не откликнулся. Потом Роджер сказал:

— Очень любезно с вашей стороны, Майка.

Майка пошел на кухню, желая предоставить семейству хоть какую-то приватность. Но почему-то они все последовали за ним по пятам. Лорна продолжала:

— Я хотела позвонить кому-то из родителей твоих друзей, но твой отец сказал…

Майка взял перколятор и принялся наполнять его водой над раковиной. Роджер стоял рядом и следил за процессом словно завороженный.

— Я понимала, что он прав, но была вне себя, я понять не могла, что же…

Майка насыпал кофе в отделение перколятора, закрыл крышку и воткнул вилку в розетку. Обернувшись, он увидел, что Лорна все так же цепляется за Бринка, не сводя глаз с его лица и продолжая говорить; Бринк положил пульт на стол и косился в сторону.

— Почему ты приехал сюда, сынок? — спросил Роджер, дождавшись наконец паузы.

Бринк повернулся к нему. В первое мгновение казалось, что он не ответит, но потом парень сказал:

— Я запомнил, что в соседнем доме продают подержанную одежду, а мне нужно было что-то надеть.

— Что? Нет, я хотел понять, почему ты приехал в Балтимор. Почему к Майке?

— Я думал, он мой отец, — сказал Бринк.

Для Лорны это уже не было неожиданностью, но Роджеру она явно ничего не рассказала.

— Твой отец! — повторил он.

— У нас с ним есть немало общего.

— У тебя есть немало общего с Майкой, — задумчиво повторил Роджер.

Майка замер. Кажется, его собираются оскорбить.

— С человеком, который сам зарабатывает себе на жизнь, — продолжал Роджер. — С самостоятельным, самодостаточным человеком. Который, я так понимаю, работает изо всех сил и не рассчитывает на подачки.

Бринк тупо таращился на отца.

— Извини, сынок, — подытожил Роджер. — Не вижу никакого сходства.

И Бринк, словно с самого начала так все и запланировал, высвободился из-под материнской руки, повернулся к незапертой задней двери и вышел. Дверь осталась приоткрытой у него за спиной, внутрь хлынули свет и холодный воздух.

— Ох, Роджер! — вскрикнула Лорна. — Бринк, вернись! Верни его, Роджер!

И она сама побежала за сыном, сбив по дороге кухонный стол. Еще шире распахнула дверь, и каблуки ее застучали по ступенькам.

Роджер обернулся к Майке.

— Прошу прощения, Майка, — сказал он.

— Все в порядке, — сказал Майка.

— Надеюсь, мы не испортили вам выходной.

— Нет, у меня не было никаких планов.

Роджер протянул руку. Майка не сразу понял, что предлагается прощальное рукопожатие. И Роджер ушел, нисколько не спеша. Он единственный догадался прикрыть за собой дверь.

Майка постоял тихонько, прислонившись к кухонному шкафчику. А чего он, собственно, ждал? Трогательного воссоединения семьи? Всеобщих объятий посреди его кухни?

Он подобрал пульт, собираясь вернуть его в кабинет. Но тут заметил на стуле одежду Бринка — заношенную белую рубашку и мятый блейзер. Он положил пульт на место. Собрал вещи в охапку и распахнул заднюю дверь.

— Эй! — крикнул он, задрав голову к верхней площадке лестницы.

Ответа не было.

Он поднялся по ступенькам, выглянул на парковку. Навстречу ему неторопливо шла Лорна, скрестив руки на груди.

— Они разговаривают, — пояснила она, приблизившись. — Роджер попросил оставить их на минуту.

— Бринк забыл свои вещи, — сказал Майка. Он показал одежду, и Лорна взяла ее. — Заходи, я все-таки напою тебя кофе, — предложил он.

— Не хочу тебе мешать.

Об этом уже поздновато было беспокоиться, но Майка ничего такого не сказал. Он указал на ступеньки и чуть отступил, давая Лорне пройти. Спускаясь по лестнице, она, словно не замечая, что делает, прижала одежки Бринка к носу и глубоко, взатяг вдохнула его запах.

В кухне она села на стул, одежду Бринка положила на стол. Майка захлопотал, выставляя кружки, выкладывая две ложки и две салфетки.

— Я готова прямо пристрелить Роджера! — сказала она.

— А?

— Ко всему придирается. Сейчас не время мелочиться!

— Ну да…

— Обидно, что ты не видел его в лучшей форме, — сказала она. — Так-то он очень приятный человек.

— По правде говоря, он мне понравился, — сказал Майка.

— В самом деле? — спросила она. А потом сказала: — Мне показалось, ты тоже ему понравился.

— Судя по твоему тону, тебя это удивило, — сказал Майка.

— Нет-нет. — Она присмотрелась к нему. — Как ни странно, в чем-то вы весьма похожи, — сказала она.

— Ага, — сказал он. — Не считая того, что он корпоративный юрист, а я чуть повыше ремесленника. Такого рода мелочи. У него собственный дом, а я живу почти что в подвале. У него жена и трое детей, а я одинок.

— Не навсегда же! — перебила она. — Уверена, ты кого-нибудь себе найдешь.

— Что-то мне уже кажется, вряд ли, — сказал он.

— Очень печально такое слышать.

До этой минуты Майка стоял у рабочего столика, но теперь подошел и плюхнулся на стул напротив стула Лорны.

— А знаешь почему? — спросил он.

— Нет. Почему?

— Это не риторический вопрос. Не знаешь ли ты, что со мной не так, что отпугивает в конце концов женщин?

— Отпугивает? Ты вовсе не отпугиваешь женщин!

— Не сразу, но потом да, — сказал он. — Поначалу все вроде бы прекрасно, а потом… Не понимаю, что происходит. На меня начинают эдак искоса поглядывать. И ведут себя так… Несколько рассеянно. Как будто спохватываются вдруг, что им бы хотелось быть в другом месте, а не здесь.

— Не могу поверить, чтобы так было на самом деле, — сказала она.

— Так это было с тобой, — сказал он.

— Со мной! Это ты порвал со мной.

— Это ты поцеловала Ларри Эсмонда, — сказал он.

— Господи боже, Майка! Ты снова про Ларри Эсмонда?

— Только что я был любовью всей твоей жизни, а назавтра ты уже целуешься с Ларри.

Она сложила руки на столе и подалась к нему, лицо очень серьезное (в этот миг он мог бы вообразить, как себя чувствуют ее клиенты).

— Послушай, — сказала она. — Я тебе уже это говорила и готова повторить. Ларри ничего не значил для меня. Он был такой тихий мальчик из моего семинара по Библии, я с ним и парой слов до того случая не перекинулась. Но в тот день я шла через кампус, настроение было на нуле, а Ларри шел навстречу и, когда оказался рядом, остановился и сказал очень тихо: «Лорна Бартелл». Как будто мое имя представляло для него какую-то ценность. Не улыбнулся, не помахал мне рукой, у него было такое торжественное лицо, он заглянул мне в глаза и сказал: «Лорна Бартелл». Как будто он увидел меня по-настоящему, увидел мое внутреннее «я». И я тоже остановилась и сказала: «А, Ларри». Потому что у нас с тобой в тот момент дела не ладились, и я чувствовала себя немного несчастной.

— У нас не ладились дела? — спросил Майка.

— Но поцеловались мы не нарочно! То есть я — не нарочно! Я только хотела кому-нибудь рассказать, что меня беспокоит, а он вроде бы готов был выслушать. Он сел на скамейку рядом со мной и позволил мне изливать душу. А потом, не знаю, как-то наклонился ко мне и поцеловал, и это было так неожиданно, что я на миг позволила ему. Но когда я тебе попыталась это объяснить, ты не захотел мне поверить. Отказался допустить, что человек может иногда… чуточку оступиться.

— Я не знал, что у нас не ладилось, — сказал Майка.

— Я была несчастна, — сказала она.

— Ты была несчастна?

— Майка, — сказала она. — Помнишь, как ты потерял в парке велосипед, когда тебе было двенадцать?

— Двенадцать! Мы с тобой еще не были знакомы, когда мне было двенадцать!

— Не были, но ты много рассказывал мне про тот велосипед. С десятью скоростями, помнишь? И такие элегантные узкие шины, а не обычные надувные.

— Помню, — сказал он угрюмо. Это было не самое приятное в его жизни воспоминание.

— Тебе подарили его на день рождения, пришлось долго клянчить и упрашивать. Ты обещал ничего в жизни больше не просить, пусть не дарят тебе ничего на Рождество и на следующий день рождения. Несколько недель спустя ты поехал в парк покидать с приятелями мяч в корзину. Ты увлекся игрой, играл, пока не стемнело, а потом пошел туда, где оставил велосипед, — но его там уже не было.

Майка горестно покачал головой.

— Одна из главных трагедий моей жизни, — сказал он, и это было лишь наполовину шуткой.

— Но как ты мог забыть о нем? Как ты мог оставить велосипед на полдня и забыть? Разве ты не должен был думать о нем каждую минуту, ведь ты так долго о нем мечтал? Но нет, к тому времени ты уже привык иметь велосипед. Теперь, когда он был твой, ты начал подмечать его недостатки — скрипучий тормоз, или царапину на краске, или еще что-то, — и он уже не был тебе так дорог.

— Не в том дело, что он не был мне дорог, — возразил Майка.

— В общем, — гнула свое Лорна, — я — тот велосипед, который ты забыл в парке в то лето, когда тебе исполнилось двенадцать.

Майка сморгнул.

— Я уже не казалась тебе такой прекрасной, — пояснила она. — Ты стал придираться ко всему, что я говорила, ты скучал, если я говорила слишком долго, ты вел себя так, словно любой оказавшийся рядом человек для тебя важнее, чем я. Ты перестал меня ценить.

— Я перестал?

— И когда случилась эта история с Ларри, когда я пыталась тебе объяснить, как это вышло, ты словно обрадовался такому предлогу. «Нет, — сказал ты мне, — остановимся на этом. Мы больше не вместе». Я сказала: «Майка, пожалуйста, не надо все уничтожать», но ты просто ушел, и я никогда больше тебя не видела.

— Погоди, так, по-твоему, это что, была моя вина? — спросил он.

Но в ту же минуту воспоминание прозрачной шалью опустилось на Майку. Да, действительно, рядом с Лорной он начал тогда ощущать какое-то смутное недовольство и подозревал, что и она тоже стала замечать его изъяны. В нем росло ощущение — теперь Майка отчетливо вспомнил, — что это не та идеальная любовь, какую он себе воображал.

— Но бог с этим со всем! — вдруг приободрилась Лорна. — Это ведь все давно миновало, верно? Ты построил собственную жизнь — неплохую, судя по всему, — и я искренне верю, что однажды ты найдешь себе подходящую пару. А я нашла подходящую мне пару, и у меня трое детей, моя гордость и радость, пусть один из них сейчас и проходит через трудный период. Но я знаю, у него тоже все будет хорошо.

— Конечно, будет, — рассеянно отозвался Майка. Он все пытался приспособиться к этому альтернативному видению прошлого.

Лорна откинулась к спинке стула. Она взяла со стола блейзер Бринка, подержала его перед собой, встряхнула, избавляясь от заломов, и аккуратно сложила.

— Иногда, — задумчиво сказала она, — оглядываешься на свою жизнь и почти веришь, будто она была уготована заранее. Такая ровная прямая тропа, по которой ты должна была пройти, даже если поначалу казалось, будто на ней сплошь кочки да колючки. Понимаешь?

— Ну… — сказал Майка.

— Так расскажи! — Она отложила блейзер в сторону. — Слыхал ли ты что-нибудь о…

В заднюю дверь постучали — три твердых удара, явно Роджер, а не Бринк. Но когда Майка поднялся и открыл дверь, он обнаружил там их обоих — Бринка рядом с отцом.

— О, привет, — сказал Майка.

Они оба молчали. Бринк хмурился, смотрел в пол, в Роджер не сводил глаз с Бринка даже в тот момент, когда подвинулся, чтобы позволить Майке запереть дверь.

— Добро пожаловать! — вскричала Лорна. Она вскочила из-за стола и крепко сжимала перед собой руки.

Роджер сказал:

— Сынок?

— Собираюсь с духом, — ответил ему Бринк.

Он шагнул к Лорне. Наконец-то он поднял глаза.

— Мам, — сказал он, — я очень нервничал, потому что я попался типа на том, что смухлевал с проектом, который надо было сдавать, и декан велел мне ехать домой и обо всем рассказать родителям, и чтобы потом мы вместе обсудили, как будем действовать дальше, и это меня очень напрягало, поэтому я ушел из дома.

Он остановился. Точка. Так и смотрел Лорне в глаза и стоял не шевелясь.

Лорна не сразу добралась до сути сказанного. Потом спросила:

— Что значит «смухлевал»?

Бринк оглянулся на Роджера. Тот ответил ему строгим взглядом.

— Мне времени не хватило, — сказал наконец Бринк, вновь обернувшись к Лорне. — Столько заданий на нас наваливают! Надо было сдать эту работу, но было еще много других дел, и я… в общем, можно сказать… я купил ее в интернете.

— Ох, Бринк! — вскрикнула Лорна.

Бринк плотно сжал губы.

— Ох, как ты мог! Ты такой умный, такой талантливый, и вдруг…

— Лорна! — предостерег ее Роджер.

И вовремя, иначе ее имя с той же интонацией произнес бы Майка.

Лорна умолкла.

Бринк вновь оглянулся на отца. Откашлялся.

— План такой: вернуться в универ и получить, что заслужил, — сказал он, вновь оборачиваясь к Лорне. — А потом я примусь за работу, и скоро ты снова будешь мной гордиться.

Последние слова прозвучали так ненатурально, что Майка заподозрил — их продиктовал парню Роджер. Но лицо Лорны смягчилось. Она сказала:

— Ох, милый, я всегда буду гордиться тобой. Мы оба! Правда же, мы будем им гордиться, Роджер?

Роджер ответил:

— Хм-м.

Она шагнула к сыну и обняла его, он стоял неподвижно в кольце ее рук, а Роджер, держа руки в карманах, благосклонно поглядывал на них, позвякивая то ли ключами, то ли монетами.

Разомкнув объятия, Лорна вдруг сделалась очень деловитой.

— Едем все вместе домой, — сказала она Бринку. — Проведем воскресный вечер, уютный вечер в кругу семьи, а завтра поедем к декану. Младшие так обрадуются тебе!

Она повернулась, чтобы взять со стола вещи Бринка, одной рукой все еще придерживая сына за талию, словно боялась, как бы он опять не удрал, и так и повела его затем к двери. Роджер открыл дверь, пропустил вперед их обоих, а сам, выходя, оглянулся и сказал:

— Спасибо, Майка.

— Всегда рад, — ответил Майка.

— Ох! Да! — повернулась к нему Лорна. — Огромное тебе спасибо. Даже не представляю, как мы можем…

Майка отсалютовал — ладонь у виска — и закрыл за ними дверь.

Перколятор уже только вздыхал. Кофе безнадежно переварился. Пустые кружки в ряд, ложки и салфетки — все готово для гостей. А гостей-то и нет.

Майка убрал ложечки в ящик. Сложил салфетки обратно в целлофановый пакет. Повесил каждую кружку на свой крючок, отключил перколятор и вылил кофе в раковину.

8

Никому не известно, что творится в уме такого человека. Такого узкого, ограниченного человека, такого закрытого. Ему нечего больше ждать, не о чем мечтать. Он просыпается в понедельник утром, сквозь жмурящееся окно сочится серый, безнадежный свет, и новости по радио, которое служит ему будильником, все такие же невыразимо тоскливые. Стрельба в синагоге, в Йемене умирают целые семьи, дети нелегальных иммигрантов, разлученные с родителями, никогда не исцелятся душевно, даже если каким-то чудом завтра же воссоединятся с близкими. Майка слушает все это каждый день и ничему не удивляется.

Он пытается снова ускользнуть в сон, но спит беспокойно, урывками, постоянно просыпаясь, в сон вторгаются фрагменты видений. Ему снится, будто он уронил бумажник и тот улетел в Болгарию, в Софию. Ему снится, будто он проглотил ком жвачки, хотя он не жевал резинку со школы. Капитулировав, он выбирается из постели, плетется в ванную, потом одевается для пробежки, выключает радио и выходит в коридор. Поднимаясь по ступенькам в холл, он чувствует, что приходится помогать себе на каждом шагу, упираясь руками в бедра. Отяжелел он что-то.

Воздух пахнет бензином. Земля все еще сырая после субботнего дождя. Он начинает бежать медленно, заплетающимися шагами, что-то теснит грудь, мешает дышать. Он пересекает улицу и движется на север. Грудь немного отпускает, он чуть прибавляет скорость. Он видит людей на автобусной остановке, но потом поворачивает на запад, оставив родной квартал за спиной, и дальше тротуары почти безлюдны. Парочка бегунов пробегает встречным курсом по противоположной стороне улицы, дорожный рабочий выгружает оранжевые конусы из грузовика, остановившегося на перекрестке. Только на Роланд-авеню появляется стайка школьников. Малыши отвлекаются, мамы подгоняют их вперед, дети постарше толкаются, задирают друг друга.

Свернув наконец на запад, к дому, Майка видит сгорбленного старика: цепляясь за узорные металлические перила, тот потихоньку спускается с парадного крыльца с портфелем под мышкой. Старик подходит к древнему «бьюику», когтистой лапой открывает дверцу, роняет портфель на пассажирское сиденье, кое-как захлопывает дверь и движется в обход капота, обеими руками придерживаясь за него, пока не добирается до водительского места. Он открывает дверцу и — миллиметр за миллиметром — проникает внутрь. Что-то подсказывает Майке, что не стоит навязываться к нему с предложением помощи, хотя он и сбавляет скорость до шага, пока не убеждается, что тот человек благополучно устроился за рулем.

Он вполне сознает, что старость настигнет и его — со временем. Проблемы со здоровьем, со страховкой и ни малейшей надежды на пенсию. Уже сейчас, в сорок с небольшим, он стал меньше доверять собственному телу. Аккуратнее поднимает тяжести, быстрее выдыхается на пробежке. Давняя баскетбольная травма левой лодыжки отзывается, как эхо, на любую перемену погоды.

Устремившись на восток, он добегает до большого самшита, увитого искусственной паутиной к Хэллоуину. Уклоняется от столкновения с двумя женщинами, спешащими скормить деньги парковочному автомату. На краткий миг принимает газетный стенд за ребенка в пуховике. Отмечает, что ошибки зрения у него чаще всего приводят к подмене неодушевленных предметов людьми.

Он приближается к своему дому со стороны парадного входа, переходит на шаг возле форельного пруда. Упирается обеими руками в бока и, тяжело дыша, поднимается по ступенькам на крыльцо. Бросает взгляд на качели — но на них, разумеется, никто не сидит, поджидая его.

Горячий душ бодрит, и ему нравится запах мыла, которое он недавно купил в «Джайнте». Но когда он выходит и останавливается у раковины, обмотанный ниже пояса полотенцем, выясняется, что ему неохота бриться. Ребром ладони он проводит дугу по затуманившемуся от пара зеркалу, всматривается в свое лицо — нет, на это нет ни сил, ни желания. Вчера он тоже пропустил бритье, и уже проступают усики — зернистая черная полоска со случайными вкраплениями белизны. Как будто грязь.

Ну и что.

В спальне он переодевается и выходит в кухню готовить завтрак. Тост, решает он, и половинку апельсина, которая дожидалась этого момента, лежа лицом вниз на блюдце в холодильнике, вот уже несколько дней. Поверхность апельсина подсохла, сделалась заскорузлой, но не все ли равно. Он режет апельсин на кусочки ножом для стейка. С кофе заморачиваться не стал. Не стал даже садиться, так и стоит у кухонного столика, грызя тост и посасывая кусочки апельсина. Над его головой настенный календарь, но на календаре все еще август. Вообще-то он больше не пользуется настенными календарями. Он присматривается к августовской фотографии: бедный рыжеватый щеночек с перевязанным глазом. Календарь пришел с бесплатной рассылкой от приюта для бездомных животных.

Еще один обрывок сегодняшнего сна всплывает в памяти. Он ехал в машине с отцом. Объяснял отцу, что наотрез отказывается навещать тетю Берту. Сон был таким реальным, полным деталей, он даже чуял запах пыльной обивки на сиденье автомобиля. Но вместо отца в его сне был какой-то незнакомец, да и тети по имени Берта у него никогда не было. Похоже, ему случайно приснился чей-то чужой сон. Он задумывается над этим — вполне возможно, что и все остальные предутренние сны у кого-то позаимствованы.

Он выбрасывает остатки тоста в мусор вместе с апельсиновыми корками. Споласкивает блюдце под краном и ставит его в шкафчик, споласкивает нож для стейка и убирает в ящик. Нет смысла пылесосить вокруг стола, он же не садился за стол. Так что сразу переходим к мытью пола. «Штрашная швабрия», — говорит он, но не идет за шваброй и ведром.

Вместо этого он идет в кабинет и проверяет почту. Письма от кандидатов на выборах, просьбы о поддержке, скидки на зимние шины, антивирусные компьютерные программы и чистка водостока. В корзину, в корзину, в корзину. Кеджер спрашивает, не получится ли в среду вместе сходить в магазин «Эппл». Вперед, ответь ему «да» — повидаться с родней сейчас кажется неплохой идеей. Ваша подписка на «Тех Татлер» истекает в конце следующего месяца. В корзину.

Он собирается выйти из почты, когда обнаруживает письмо от Лорны Бартелл Адамс. Первая строка: «Просто хотела тебе сообщить…» Вот почему надо бы всегда держать смартфон под рукой, а то он едва поспевает наверстывать пропущенное. Он кликает на иконку и раскрывает текст целиком. «Просто хотела тебе сообщить, что у нас все хорошо. По пути домой мы как следует обо всем поговорили. На понедельник назначена встреча с деканом. Еще раз спасибо. Обнимаю. Лорна». Он думает, как ответить на это письмо, но в итоге не отвечает. И что бы он написал? «Странно, что ты вообще потрудилась написать мне, ведь я вроде бы такой…»

Он отталкивается от стола, встает, выходит в гостиную. Ковер, телефон, три пустые банки из-под пива, меню заказа готовой еды, пакет из-под картофельных чипсов. Он выбрасывает лишнее, нужное раскладывает по местам. Не в первый раз думает, что следовало бы наводить порядок с вечера, перед тем как лечь спать. Но на исходе дня, в течение которого он час за часом только и делает то, что положено, у него попросту кончается завод.

«Как же так обернулось, что наш разрыв — это МОЯ вина? Чего ты ждала, что навообража-ла себе?»

Он едва заметно качает головой. Живи дальше, ради всего святого: история с Лорной давно завершена и забыта. Как и все прочие отношения — с Зарой, с Аделью, а теперь и с Кэсс. Ему бы чувствовать себя освобожденным. Ведь так и есть — освободился, избавился. Лорна так утомительно всегда права; Зара была так одержима Танцем (с большой буквы, она всегда именовала свое увлечение с большой буквы), и Адель с ее ненаглядными вымирающими видами. («Ты сидишь? — спрашивала она, прежде чем возвестить об исчезновении какого-то редкого вида бабочек. Даже если находилась с ним в одной комнате и могла воочию видеть, сидит ли он. — Ты готов это услышать?» Это похоже на то, как некоторые начинают смеяться над собственной шуткой, прежде чем произнести ее вслух.) А Кэсс? Да он может найти полно изъянов в Кэсс, начиная с того, что она обманывала его насчет того, чего от него ждет. Он-то откуда мог знать, чего она ждет? Не телепат же он!

Нахмурившись, он смотрит в корзину, куда только что бросил пакет из-под картофельных чипсов. Звонит телефон, он вынимает его из кармана и глядит на экран. Номер незнакомый.

Он решает ответить.

— «Технарь-отшельник», — говорит он. Женщина переспрашивает:

— «Технарь-отшельник»? Закатив глаза, он говорит: — Да.

— Видите ли, у меня такая проблема? — говорит она. Голос молодой, но не настолько молодой — пора бы ей отказаться от вопросительной интонации. — Что-то — что-то все время у меня сбоит? В смысле, программа, которую я включила? И потом на экране появляется надпись с предложением сообщить о проблеме?

— Хм.

— Так что мне, согласиться и нажать «да», или я накличу на себя неприятности.

Забавно, когда она задала наконец вопрос, тут-то и обошлась без вопросительного знака в конце.

— Какие неприятности вы боитесь на себя накликать? — спрашивает Майка.

— А вдруг у меня похитят мою личность?

— Что, простите?

— Личность. Это может быть мошенничество, чтобы похитить личные данные.

— Да ну, — говорит он.

— Не может быть?

— Никак не может.

Пауза. Женщина думает, верить ли ему на слово.

— Если вы отправите сообщение о проблеме, это вполне нормально, — говорит он ей. — Но если вам это не по душе, можете не отправлять.

И вообще, чуть не добавляет он, есть опасности куда страшнее, чем утратить свою личность. Сейчас ему кажется, что он бы с удовольствием избавился от своей.

— Ладно, спасибо, — говорит она наконец и выключает телефон.

Даже не спросила, должна ли она заплатить за консультацию, — впрочем, он бы все равно ответил «нет».

Он несет корзину для мусора в кухню, вытряхивает в большое ведро под раковиной. Завтра вывоз мусора, но у него и на один мешок не накопилось.

Следующий звонок раздается чуть позже, когда он бесцельно листает «Сан» за кухонным столом.

— Артур Джеймс, — представляется мужчина. — Вы меня помните?

— Хм, — тянет Майка.

— Пару месяцев назад вы установили мне внешний диск.

— Ах да! — отвечает Майка, надеясь, что прозвучал достаточно убедительно.

— Так вот, сканер вдруг отказался работать. Вчера все было в порядке, а сегодня, похоже, не сканирует.

— Пробовали выключить и снова включить?

— Пробовал, но ничего не изменилось.

— Хм.

— Я и подумал, наверное, вы могли бы заехать и посмотреть.

— Напомните мне, пожалуйста, адрес.

Мужчина диктует адрес, Майка записывает его в блокнот, лежащий возле тостера.

— Выезжаю, — говорит он. Отключается, вырывает листок из блокнота, прихватывает магнитный знак на машину и сумку с инструментами, направляется к задней двери.

Страницы: «« « ... 4567891011 » »»