Незабудка. Книга 1. На границе света Гир Керстин
– Вот чёрт, – пробормотала Юли.
Среди наших одноклассников поползли первые слухи: Квинн был либо мёртв, либо тяжело ранен, либо легко, либо вообще не попадал в аварию.
Всю оставшуюся дорогу мы растерянно следили за сообщениями, выскакивающими каждую секунду на экранах наших телефонов, пытаясь угадать, какое из них может оказаться правдой, а какое – выдумка чистой воды. Кто-то доказывал, что Квинн мёртв, подтверждая свои слова тем, что нашёл где-то в сети пост хозяина лавки с шаурмой, перед которой произошла авария. Пост якобы сопровождала размытая фотография с места событий и подпись: «Надеюсь, на небе для этого парня приготовят такую же вкусную шаурму, как делаем мы. Он так любил наши кебабы с картошкой». А кто-то другой, кто знал кого-то, который знал ещё кого-то из той самой машины скорой помощи, которая забрала Квинна, писал, что на проезжей части валялись куски мозга и оторванное ухо.
Но если Квинн действительно был мёртв, почему с места событий отъезжала машина скорой помощи с сиреной и мигалкой? Как утверждала Смилла Бертрам, её брат видел это собственными глазами. И как все эти свидетельства соотносятся с новостью о том, что в больнице Квинну нужно было промывать желудок?
При этом наша подружка Аврора только что видела Квинна живого и невредимого в кино.
«Только со спины, но это точно был он!» – писала Аврора.
К сожалению, даже мы с Юли не могли поверить в версию Авроры, потому что в октябре она, дескать, встретила в супермаркете самого Джастина Бибера, который покупал туалетную бумагу и льняные семечки. По моим предположениям, истина находилась где-то между «ранен» и «мёртв». По крайней мере, в слухах о том, что Квинн был пьян, имелась доля правды. Он залпом выпил свой джин-тоник, потом забрал второй, да ещё и мою «Кайпиринью». Трезвым он точно не был, поэтому скорость его реакции наверняка пострадала.
«Может, с ним ничего бы не случилось, если бы я отняла у него свой коктейль…»
– Встречайте, вот и оно, доброе старое чувство вины, – сказала Юли, когда я поделилась с ней своими соображениями. – Я-то думала, с тебя хватит ответственности за глобальное потепление.
– Я ведь пользуюсь продуктами с содержанием пальмового масла, – отозвалась я, не отрываясь от телефона.
Мы пришли к Юли только в половине одиннадцатого, но в доме уже все спали. Перед дверью стояли три пары резиновых сапог, которые младшие сводные братья Юли подготовили для подарков святого Николая. Кажется, Николай сегодня уже побывал в этом доме: сапоги были доверху наполнены маленькими коробочками в подарочной обёртке и мандаринами.
– Выставь и ты свой ботинок, – прошептала Юли, оставляя свой замшевый чёрный сапожок рядом с резиновыми сапогами братьев, – иначе она расстроится.
Она – это мачеха Юли, моя тётушка Беренике, самый милый человек на планете.
– В прошлом году я нашла в сапоге классную тушь для ресниц. И марципаны.
Я пододвинула свой ботинок к сапожку Юли.
Моя обувь тоже была чёрного цвета, но не такая шикарная, потому что мне всегда приходилось донашивать её за Терезой, а та ходила в магазин только в сопровождении нашей мамы.
Мы на цыпочках пробрались в комнату Юли и тихо закрыли за собой дверь.
Тётушка Беренике постелила для меня на диване, оставив нам кексы и смородиновый лимонад. Заботливое отношение тётушки Беренике – одна из причин, по которой я любила ночевать у Юли гораздо больше, чем дома. Кроме того, моя комната была не больше восьми квадратных метров, а у Юли даже имелась собственная ванная. И самое главное, по воскресеньям здесь мы могли спать сколько захотим, а мои родители настаивали на том, чтобы даже в те дни, когда не собирался церковный хор, мы приходили на службу вместе с ними к девяти утра.
Тётушка Беренике унаследовала наши фамильные черты: золотистые локоны, ямочки на щеках, вздёрнутый носик, полные губы, как у её сестёр – моей мамы и тёти Бернадетт, но во всём остальном она была их полной противоположностью.
Сёстры при любой возможности указывали ей на то, как «безалаберно» вела себя тётушка Беренике до брака. Когда наши прабабушки говорили о ней, то обычно употребляли выражения вроде «скандальная девчонка», «беспутная», «взбалмошная». В такие моменты тётушка Беренике откидывала свою золотистую шевелюру и громко смеялась. Она вообще много смеялась, поэтому, наверное, ямочки на её щеках всё ещё выглядели привлекательно, а не как у моей мамы и тёти Бернадетт – словно две осуждающие морщины справа и слева от уголков губ.
Биологическая мама Юли была родом из Танзании, она умерла от рака груди, когда Юли только научилась ходить. После смерти жены отец Юли вернулся в Германию и именно тогда познакомился с тётушкой Беренике. Так Юли стала моей двоюродной сестрой – счастье, за которое я не переставала благодарить судьбу. Без Юли я бы уже давно сошла с ума в своей семейке.
– Луиза и Леопольд создали группу под названием «Скорбим по Квинну». – Юли возмущённо фыркнула. – Только для своей параллели, конечно. Нас в неё не пригласили.
– «Скорбим по Квинну»? Это значит… – Я замолчала на полуслове.
– Нет, ничего это не значит, – отрезала Юли. – Кроме того, что Луиза и Леопольд полные дураки. И выскочки. Они пригласили в эту группу учителей!
– Может, они знают что-то, чего не знаем мы, – неуверенно возразила я.
«О боже, наверное, они разговаривали с родителями Квинна…»
«Квинн погиб?» – напечатала я дрожащими пальцами и отправила сообщение Луизе.
«Высока вероятность, что это так, – тут же написала в ответ она. – На месте аварии обнаружили слишком много остатков мозгов и ухо».
Я облегчённо вздохнула: Луиза находилась в таком же неведении, как и все мы, и полагалась только на слухи. А в эту историю с ухом я не верила ни секунды.
– Создать группу скорбящих по тому, кто не умер – это ведь полный идиотизм, – сказала я, нервно усмехнувшись.
– Да, с таким же успехом они могли организовать свадебные торжества для того, кто даже ни с кем не встречается, – отозвалась Юли.
Из моей груди вырвался сдавленный смешок, и я тут же испуганно прикрыла рот рукой.
«Что это со мной?»
– А что, если он действительно погиб?
Юли покачала головой:
– Они всё выдумали. Никто ничего толком не знает. Или ты веришь, например, что отец Лилли Гольдхаммер был за рулём автомобиля, который сбил Квинна, и что он специально хотел его убить? Съешь-ка лучше кекс! Квинн жив. – Она посмотрела на экран телефона. – Гляди, вот сейчас женщина, которая вела тот автомобиль, жертвует Квинну свою почку.
– Ты права! Никто ничего не знает. И нам не остаётся ничего, кроме как ждать. – Я отложила телефон в сторону. – Может, посмотрим какой-нибудь из тех скучнейших документальных фильмов о живой природе, которые ты так любишь? Они успокаивают нервную систему.
– Отлично, – воодушевилась Юли. – Я недавно начала смотреть новый цикл фильмов о животном мире в верховье Дуная. Тебе понравится, там абсолютно ничего не происходит. И мы с тобой переоденемся в мои фланелевые рождественские пижамы. Мама очень обрадуется, если мы спустимся в них к завтраку.
Мы уютно устроились на диване. Вкус у кексов был немного странный. Наверное, тётушка Беренике снова разрешила малышам положить в тесто всё, что им заблагорассудится. Главное, чтобы им нравилось. Но мы всё равно съели всё до последней крошки. В какой-то момент, когда в фильме птица под названием «большая поганка» в замедленной съёмке стряхивала с крыльев капли воды, я заснула.
Проснувшись, я обнаружила, что Юли спит, положив голову мне на плечо. Ноутбук был закрыт. Мне что-то снилось, и во сне казалось, что это ужасно важный сон и надо во что бы то ни стало его запомнить. Чем сильнее я старалась оставить его в памяти, тем быстрее он ускользал, и только в последний миг перед тем, как сон окончательно испарился из моей памяти, перед глазами всплыла картинка с кошкой фон Аренсбургов, которая хитро мне подмигнула. Картинка тут же исчезла, но осталось удивительное чувство уверенности, что всё будет хорошо.
Я осторожно переложила голову Юли на подушку, выпуталась из одеяла и потянулась за телефоном. Была половина третьего. Мне очень захотелось в туалет. Я начала чистить зубы и выглянула в окно.
«Если бы я была сейчас у себя, смогла бы увидеть дом Квинна».
Зимой, когда рано темнело, свет у фон Аренсбургов зажигали уже после обеда, и можно было рассмотреть их дом изнутри.
Там всё было пёстрым: мебель, картины, стены, подушки, цветы на обеденном столе, платья мамы Квинна, рубашки его папы и даже кошка, которая подмигивала мне во сне. Из моей комнаты отлично просматривались стены кухни, выкрашенные в мятно-зелёный цвет. На кухне они обычно вместе готовили, ели или собирали друзей и играли.
Они казались такими идеальными. По крайней мере, со стороны. Одним словом, самая гармоничная семья на свете.
Иногда по вечерам они втроём выходили на прогулку по нашему району, господин фон Аренсбург клал руку на плечо Квинна, а Квинн – на плечо маме. Азиатские черты лица Квинн, наверное, унаследовал от неё. Но было понятно с первого взгляда, что его коренастый рыжебородый папа не его биологический отец. Тем не менее господин фон Аренсбург всегда выглядел так, будто вот-вот лопнет от гордости за своего приёмного сына.
«Каково сейчас его родителям? Неужели они сейчас сидят в своих пёстрых одёжках в мрачном больничном коридоре и ждут, леденея от страха?»
Я надеялась, что до них не доходят фейковые новости, которые продолжали тем временем множиться в нашей группе. Смилла Бертрам высказала предположение, что Квинн нарочно бросился под машину, и под её сообщением разгорелась яростная дискуссия на эту тему. Хуже того, Гереон Майер распечатал для Квинна неоновое зелёное ухо на своём трёхмерном принтере.
Выплюнув в раковину зубную пасту, я снова поглядела на экран. На этот раз там появилась фотография Луизы. Моя двоюродная сестрица трагически улыбалась в камеру, на заднем плане можно было различить горящие свечи и цветы и…
«Погодите-ка! Это что, сад фон Аренсбургов?»
Я приблизила изображение железных ворот рядом с круглой Луизиной головой. Да, это действительно был забор фон Аренсбургов. На стене под ним стояло множество фонарей и свечей с кладбища, а ещё что-то вроде плаката с радугой, на котором было написано: «Мы тебя не забудем, Квинни».
«Надеюсь, Квинн благополучно перебрался через радугу, молюсь за его несчастных родителей. Спасибо всем, кто выражает здесь свои соболезнования и своё сочувствие», – гласила подпись под фотографией.
Из хештегов я прочла только #немогууснуть #друзья и #путигоспода и, распахнув дверь, пулей вылетела из ванной.
– У них совсем крыша поехала!
Юли вскочила с дивана. Кажется, я слишком громко крикнула.
– Что случилось? – сонно пробормотала она. – Зачем ты переодеваешься?
– Мне срочно надо домой. Луиза и Леопольд устроили что-то вроде траурного шествия под домом Квинна, а я не хочу, чтобы его родители… Просто зайди в инстаграм Луизы. – Я застегнула молнию на джинсах. – Представь, они, обессиленные, вернутся домой из больницы, а там такое! Срежиссировано их любимыми соседями. Где моя куртка?
– Бред какой-то, не может быть! – Юли присела и потянулась к телефону. – Где ты говоришь?.. А, вижу! – Её карие глаза широко распахнулись. – Хештег #траурноешествиепокавсеспят… В голове не укладывается.
Я уже бежала вниз по лестнице, на бегу натягивая сапоги. Буквально на следующем перекрёстке меня догнала Юли.
– Подожди! – окликнула она. – Я могу припугнуть Луизу приёмами самообороны из моего курса для уверенных в себе девочек.
В порыве чувств я чмокнула её в щёку:
– Спасибо! Ты лучшая! – крикнула я и снова помчалась вперёд. – Давай сюда, срежем путь. – Я указала на низкую калитку, ведущую к кладбищу.
– Ни за что на свете, – фыркнула Юли. – Только не через это жуткое кладбище. Среди ночи. Я даже пижаму переодеть не успела.
– Что ты как маленькая! – отозвалась я. – Зомби даже внимания не обратят, что там на тебе надето.
Дорожка, которая вела через кладбище, сокращала путь от дома Юли к моему примерно вдвое, и я ходила по ней в любое время дня и ночи. В отличие от Юли, меня на кладбище ничего не пугало. Это было одно из самых больших и старых кладбищ города с надгробными памятниками прошлых веков, широкими развесистыми деревьями, аллеями, многочисленными скульптурами, поросшими мхом, запущенными участками, о которых все забыли. Я это кладбище считала ещё и самым красивым в городе. Зимой главные ворота запирали в семь часов вечера, но боковые проходы оставались открытыми. К тому же у меня был ключ на случай, если коллеги случайно закроют какого-нибудь особо усердного сторожа или садовника. Среди прочих добровольных повинностей, которые взяла на себя наша семья, был уход за заброшенными могилами. Эту обязанность я просто обожала.
Даже в темноте я прекрасно ориентировалась на кладбище, и, прикрыв боковую калитку, я уверенно побежала вперёд.
Юли вцепилась в мою руку:
– Пожалуйста, не лети так, – прохрипела она.
Но я не хотела терять ни минуты, мне во что бы то ни стало надо было остановить Луизу прежде, чем перед родителями Квинна предстанет её траурное шествие.
– Зомби такие копуши, им никогда тебя не догнать, если будешь бежать быстро-быстро.
– Ха-ха-ха. – Юли ускорила шаг, не отпуская при этом мою руку. – Ох, этот мерцающий красный свет повсюду. Мне только что показалось, что там что-то шевелится.
Мне такие истории давно не внушали страх. Даже в это время суток на кладбище бурлила жизнь: ветер шелестел в ветвях, сычи, летучие мыши, хорьки, куницы и коты выходили на охоту. Мне уже несколько раз доводилось видеть здесь лиса. Наверное, его нора была где-то совсем рядом. Я мысленно окрестила его Густавом. Но своими громкими шагами и тяжёлой одышкой неумелых бегунов мы отпугнули всех живых существ и достигли ворот, которые выходили на улицу, так и не встретив Густава или какое-нибудь другое живое существо. Юли с облегчением выдохнула, как только за нашими спинами с лёгким скрипом закрылась калитка кладбища.
– Мрачняк, – поёжившись, проворчала Юли.
– О, как прекрасно, что вы здесь, – раздался совсем рядом с нами чей-то радостный голос.
Юли взвизгнула, словно её догнали жуткие зомби. Но голос принадлежал кое-кому похуже любого зомби. Это была Луиза.
Я надеялась, что за это время она закончила своё действо и отправилась спать, что мне придётся просто убрать с забора всю чепуху. Но Луиза выглядела вполне бодрой. В ответ на визги Юли она укоризненно прищёлкнула языком:
– У вас, случайно, нет с собой могильных свечей с крышками? Наши постоянно задувает ветер, а их нужно много, чтобы они выглядели как море огней, когда господин и госпожа фон Аренсбург вернутся домой.
– Если бы мы знали наверняка, когда они приедут… – добавил Леопольд. Он стоял у въезда в гараж фон Аренсбургов, скрестив на груди руки. На заборе рядом с ним лежал футляр с гобоем. – Мне кажется, будет очень атмосферно, если мы все дружно возьмёмся за руки и, когда они выйдут из машины, споём молитву, или «Time to Say Goodbye»[1], или даже банальную…
– Никто здесь ничего петь не будет. Ясно вам? – тихо сказала я. На самом деле мне хотелось заорать на них, но я до сих пор задыхалась после быстрого бега. – Вы сейчас же уберёте всю эту бредятину, а затем уберётесь сами, пока никто не пострадал.
Леопольд и Луиза вытаращили на меня глаза.
– Пока никто не пострадал? – переспросила Луиза. – Ты что, угрожаешь нам?
– Вообще-то я имела в виду фон Аренсбургов, которых могут глубоко ранить ваши «старания». Но если тебе так хочется – да! Я вам угрожаю! – Мой голос постепенно креп. – Нельзя устраивать траур по тому, кто жив. Вы вообще подумали, что будет с родителями Квинна, который борется за жизнь в больнице, когда они увидят, что перед их домом уже зажгли траурные огни?
– Ты не можешь этого знать наверняка, – яростно возразила Луиза.
– Да, но и ты тоже! – крикнула я.
Секунд на пять воцарилась тишина, на лицах близнецов отчётливо отражалась напряжённая работа мысли. Я уже понадеялась, что они признают свою ошибку и добровольно свернут весь этот театр, но не тут-то было.
– Даже если он ещё не умер, немного сочувствия его семье не повредит, – сказал Леопольд, и все мои надежды растаяли как дым. Ни за что на свете Луиза и Леопольд не признают, что были неправы. Это не прописано в их внутренней программе. – Тема умирания и смерти стала табу в нашем обществе, – поучительно разглагольствовал Леопольд. – Песни, свечи и молитвы никого не могут ранить.
Я сжала кулаки. Спорить с этими двумя было, как всегда, бесполезно.
– Вот-вот. – Луиза сняла с забора плакат с радугой. – Это предложение я могу заменить. Может, просто напишу: «Мы все молимся за тебя, Квинни». Это подходит для любой ситуации.
– Квинни? Ты серьёзно? – Юли наконец пришла в себя после пробежки от невидимых зомби и поспешила мне на выручку. – Ты же терпеть его не могла! А для него ты самая невыносимая тупица, которая когда-либо рождалась на планете Земля.
«И не только для него».
Я решительно задула свечу.
– Квинн не хотел бы, чтобы ты за него молилась, – продолжала Юли, а Луиза и Леопольд возмущённо пыхтели в ответ. – И что вообще значит это твоё «все мы»? Я вижу только вас двоих.
После этих слов Юли я невольно вздрогнула. Ещё несколько лет назад я начала сомневаться в существовании Бога, настолько жестоким и несчастным казался мне наш мир, но сказать самой себе, что Бога нет, я не решалась.
– Сделай же что-нибудь! – воскликнула Луиза, глядя на Леопольда.
– Да, сделай же что-нибудь, Леопольд! – Я рывком сбросила с забора свечи. По асфальту струйкой начал растекаться воск. Леопольд испуганно прижал к себе футляр с гобоем. – Идите-ка спать, мы уберём ваш никчёмный хлам. Но если вам очень хочется, можем сначала подраться.
– С большим удовольствием, – подтвердила Юли. – Наконец-то представится возможность показать, чему я научилась на курсе самозащиты. Например, отработаю удар «кулак-молот» по шее.
Леопольд попятился:
– У вас… совсем крыша поехала. Мы стоим здесь уже несколько часов и продумали всё до мелочей!
– Да проявите хоть немного уважения и сочувствия, – добавила Луиза.
– Звучит неубедительно от человека, который распространяет нелепые слухи похуже жёлтой прессы. – Юли перешла дорогу и выкатила наш мусорный бак.
«Отличная идея. Так дело пойдёт быстрее».
– А это здесь откуда? – Я схватила маленький букет, который торчал в заборе, и поднесла его к глазам, чтобы получше рассмотреть. – Это, случайно, не тот самый букет, который мы недавно подарили на день рождения тёте Бернадетт?
– Он был почти как новый, – стала оправдываться Луиза. – К тому же здесь важна символика, а не сам предмет.
Вдруг до меня дошло, что все эти свечи и цветы – дело рук только Леопольда и Луизы, а их благодарность в инстаграм «всем, кто выражает своё соболезнование» нужно понимать как приглашение к действию, которому, к счастью, никто не последовал.
Я опустила букет в мусорный бак.
– Приближается какая-то машина, – сказала Юли, и моё сердце от страха совершило кульбит.
Я поспешно продолжила задувать свечи.
– Это подсвечник с нашей террасы, ты не посмеешь его выбросить! – Луиза вырвала из рук Юли стеклянный стакан. – Ой, да ты, кажется, в пижаме?
К счастью, машина завернула в переулок, не доехав до нас. Но я поняла, что надо спешить. Когда фон Аренсбурги вернутся сегодня домой, они ни в коем случае не должны застать возле своего дома сумасшедших соседских детей. Поэтому я поручила Юли сбросить оставшиеся свечи в мусорный бак, а сама принялась потихоньку оттеснять Луизу на другой конец улицы, к дому.
Вся наша большая семья с 1902 года проживала в большом доме на две семьи, в нём вырос ещё мой прадед. Леопольд, Луиза, дядя Томас, тётя Бернадетт и Марихен жили в половине дома, значащейся под номером четырнадцать, а мои родители, Тереза, я и студент, который приехал по обмену из Уругвая, занимали половину дома под номером шестнадцать.
Леопольд неуверенно преградил мне путь.
– Я, конечно же, не собираюсь прибегать к насильственным действиям в отношении тебя, – начал он, – но я решительно протестую.
Так решительно, что мне нужно было лишь подтолкнуть его к калитке нашего дома, а остальную часть пути до дверей он уже проделал самостоятельно.
– Теперь твоя очередь. – Я повернулась к Луизе.
«С ней, наверное, будет потяжелее».
– Только попробуй! – Она попыталась скрестить руки на груди, вцепившись при этом в стеклянный подсвечник. Затем страдальческим голосом добавила: – Ты вообще представляешь, сколько раз мне пришлось зажигать эти свечи? Их каждый раз задувало ветром!
– Может, это был вовсе не ветер, а божественное дыхание, – съязвила я.
– Постыдилась бы! – прошипела Луиза.
– Не связывайся с ней, сестрёнка! – прокричал Леопольд с противоположной стороны дороги. Он тем временем уже распахнул входную дверь. – Мы сделали всё, что в наших силах.
– Вот-вот, Луиза, у тебя ведь даже фотка в инстаграм есть в доказательство того, насколько ты сочувствующий человек. – Юли захлопнула крышку мусорного бака и откатила его обратно к нашему дому. – Наверняка Святой Отец собственной персоной поставил тебе лайк. Или как минимум его секретарь.
Луиза смерила нас презрительным взглядом:
– Вот интересно, как на это отреагируют завтра утром наши родители.
«Да, действительно интересно, но сейчас лучше об этом не думать».
Луиза ещё не закончила свою тираду:
– Меня волнует только одно: вы каждый раз вот так будете прогонять людей, которые придут сюда, чтобы зажечь свечи и выразить соболезнования? Как именно вы собираетесь их всех остановить? – Луиза окинула меня презрительным взглядом и проследовала на другую сторону улицы, туда, где её ждал Леопольд. – А если кто-то захочет почтить его память игрой на гобое? Вы будете дежурить здесь до утра в своих симпатичных пижамах?
Они действительно были настроены продолжать это безобразие, как только мы уйдём. Я снова разозлилась.
Юли встала рядом со мной:
– Даже не надейся, Луиза! Кроме вас до такого идиотизма никто не додумается.
– Вы оба будете сидеть дома до самого утра, – добавила я, произнося слова как можно отчётливее. От ярости мой голос звучал глубоко и угрожающе. Если бы он не принадлежал мне, услышав его, я бы испугалась. – Потому что, если вы только посмеете снова выйти на улицу, клянусь, я разломаю гобой Леопольда на две части и огрею этими обломками каждого из вас. Это вам понятно, трубящие ангелочки?
Последнее предложение Леопольд с Луизой уже не слышали, входная дверь за ними захлопнулась.
– Ничего себе! – Юли вытаращила глаза сначала на дверь, а потом на меня. – Ты кто такая, бесцеремонная грубиянка, и куда ты дела мою нежную, робкую Матильду?
– Не волнуйся, она вернётся, как только её папа начнёт отчитывать нас за ужасное поведение.
Я повернулась к дому фон Аренсбургов, чувствуя, что миссия выполнена. На заборе сидела кошка и спокойно вылизывала рыжую шёрстку. За исключением нескольких потёков воска, от идиотской затеи Луизы и Леопольда не осталось и следа. Вот теперь родители Квинна могут спокойно возвращаться домой.
– А этот бессовестный Квинн должен выжить во что бы то ни стало, – громко добавила я.
» 3 «
Квинн
Аппараты, к которым меня подключили, гудели, трещали и пищали днём и ночью без перерыва. Из коридора долетали звуки других приборов из соседних палат, врачи и медсёстры суетились, разговаривали друг с другом, беспрестанно звонил телефон. Если мне иногда удавалось заснуть, тут же вокруг моей руки сжималась манжета тонометра – каждые полчаса мне измеряли давление. Монитор с показателями я не видел, а лишь слышал постоянный писк и гул, мечтая встать с кровати и вышвырнуть ненавистный тонометр из окна. Но даже такое простое действие сейчас находилось за гранью моих возможностей, поэтому мне оставалось только фантазировать на эту тему.
– Ты не спишь? Это отлично. Так ненавижу слепить пациентов во сне.
Дежурившая сегодня медсестра мне очень нравилась. Она была молодой, симпатичной и всегда разговаривала со мной так, будто я был её младшим братом.
Её звали Майя. На руке у неё пряталась пёстрая татуировка, которая приводила меня в восторг, – это была ящерица, похожая на дракона, которая обвивала руку от запястья до самого локтя.
– Ясное дело, не сплю. Не представляю, как можно уснуть в таком шуме.
Я до сих пор не мог привыкнуть к своему новому голосу, казалось, будто он принадлежит кому-то другому. Я говорил тихо, задыхаясь, но по сравнению с последними днями гораздо более уверенно, и мне больше не приходилось отчаянно набирать воздух в лёгкие после каждого слова.
– Хватит ныть! Это тебе не санаторий, а реанимация. Кстати, аппарат искусственного дыхания, от которого тебя отключили совсем недавно, гудел гораздо громче. – Майя направила мне в глаза луч фонарика. – Отличный зрачковый рефлекс, – радостно прокомментировала она и вставила мне в ухо термометр.
Я промолчал, решил не напоминать ей, что тогда пиканье приборов мне вовсе не мешало, потому что я находился в коме.
– Кислородное насыщение замечательное, и с тех пор, как упала температура, пульс тоже не так прыгает. Тридцать шесть и восемь, кто бы мог подумать! – Майя не скрывала радости. – Просто невероятно, такой прогресс всего за несколько дней. Я слышала, что сегодня тебя уже пересаживали на стул, это же замечательно.
«Да, просто прекрасно».
– Я продержался две минуты, а потом закружилась голова, и меня стошнило. («Ох, снова я жалуюсь».) Я думал, что передо мной два физиотерапевта, что они близнецы, а выяснилось, что это один и тот же человек, который двоился у меня в глазах, – поспешно добавил я.
Майя рассмеялась:
– И чувство юмора вернулось.
Мне было приятно, что я её рассмешил. Но на самом деле ничего смешного в этой ситуации не было. Галлюцинации пугали меня больше, чем все остальные последствия аварии. Боковым зрением я теперь улавливал странные вещи, которых не могло существовать. Например, эти лица, которые словно с интересом наблюдали за мной из-за оконной рамы. Из окна не должно быть видно ничего, кроме высоких деревьев и кусочка неба. Вот и сейчас, когда Майя коснулась моей руки, сознание услужливо подкинуло мне очередную оптическую иллюзию: ящерица-татуировка на коже Майи еле заметно двигалась, как будто дышала. Я зажмурился, но это не помогло. Когда я перевёл взгляд на татуировку, она по-прежнему казалась трёхмерной и такой настоящей, будто каждую секунду ящерица была готова перепрыгнуть с руки Майи на мою. Каждая чешуйка отливала другим оттенком, а жёлтый глаз со скошенным зрачком смотрел мне прямо в лицо. Недоставало только того, чтобы ящерица мне подмигнула. Через несколько секунд я глубоко вздохнул и закрыл глаза.
– Я знаю, что тебе сейчас тяжело, – нежно сказала Майя.
Она оставила меня в покое и стала колдовать над трубками, с помощью которых в меня вливали инфузии и антибиотики. Завтра наконец-то эти трубки обещали отсоединить.
– Я поспорила, что ты выйдешь отсюда живым, Квинн. И вот, только посмотри на себя, это же маленькое чудо. Всего неделю назад ты дышал с помощью приборов, получал еду через аппараты, а последний дренаж сняли всего два дня назад.
Я потянулся к голове, чтобы нащупать дырку, которую в ней оставила трубка, и провёл пальцами по прорастающим вокруг пластыря волосам.
«Это тоже новый навык – всего два дня назад я даже не мог поднять руку».
– Если ты продолжишь выздоравливать в таком темпе, на следующей неделе мы уже сможем перевести тебя в реабилитационное отделение. – Майя что-то напечатала на компьютере. – Там ты снова научишься ходить и всему остальному. Придётся ещё немного потерпеть. Ну, то есть много потерпеть.
Да, так говорили все: врачи, мои родители, физиотерапевты и даже Лассе, который пришёл ко мне в больницу уже на следующий день. Правила посещения здесь были очень строгими. Навещать больных разрешалось только вечером с четырёх до шести, но сначала нужно было позвонить в приёмный покой и назвать своё имя. Если имя не значилось в списке, посетителя не пускали. Правда, моей маме как-то удавалось пробираться ко мне ещё до начала приёмных часов, а вечером они с папой уходили только после того, как их настойчиво об этом просили. Наверное, делали поблажки на Рождество, а может, родителям разрешали побыть подольше в качестве исключения, потому что я был самым младшим пациентом. Или просто благодаря маме – она могла очаровать и убедить кого угодно. Пока я лежал в коме, она подружилась со всем медперсоналом в реанимации и знала не только имя и расписание работы каждого из них, но и как зовут их детей и домашних животных, почему все терпеть не могут эту молодую практикантку и что Анна неравнодушна к Яннису, а тот влюблён в Давиду. Думаю, она смогла бы назвать мне даже имя мастера, который набил Майе татуировку с ящерицей, если бы я её об этом спросил.
И ей, конечно, пришлось пройти ускоренный курс по изучению медицинской терминологии.
– Теперь, когда вытащили центральный катетер, назогастральный зонд и вентрикулярный дренаж, Лассе может тебя навестить, – сказала мама. Настроение у неё было отличное. Может, из-за того, что сегодня я продержался на стуле целых десять минут и впервые съел тарелку пюре, при этом ни разу не поперхнувшись. – Твой вид бы его слишком впечатлил, поэтому я не разрешала ему прийти раньше.
Кажется, вид у меня до сих пор был жуткий, потому что, как только Лассе приблизился к кровати, из его глаз покатились слёзы.
– Мама права, ты такой нюня, – сказал я и чуть не расплакался сам.
– Прости, дружище. Мне так жаль, – всхлипывал Лассе. – Я просто… Я просто так рад, что ты жив. И что ты остался самим собой, хотя эта машина расквасила тебе голову.
Похожими словами моё состояние описывали и врачи, разве что употребляли другое слово вместо «расквасила». Чудом было не только то, что я выжил после такой аварии, но и то, что мой мозг оказался не повреждён. Врач, который проводил первый осмотр, когда меня привезли, страшно удивился, что я помнил, как меня зовут, сколько (расплывчатых) пальцев он держал перед моими глазами, какой сейчас год и какую оценку я получил за последнюю контрольную по математике. Из-за кровоизлияния в мозг половину моего тела временно парализовало, но за последние дни состояние настолько улучшилось, что можно было надеяться на полное выздоровление.
Остались только эти галлюцинации…
– Ну ты даёшь. – Кажется, Лассе пододвинул стул и сел рядом с кроватью.
Мама оставила нас одних и пошла прогуляться в парк. Но, зная маму, я предполагал, что уже через полчаса она вернётся.
– Что ты, чёрт возьми, забыл на этой окружной, скажи, пожалуйста? Дружище, я думал, ты только на секунду заскочил в туалет. Полиции я сказал, что, наверное, всё дело в этой синеволосой. Что она впарила тебе какую-то наркоту или что-то подобное, но никого это предположение не заинтересовало.
– Выходит, ты тоже её видел? – Я облегчённо вздохнул. («Значит, синеволосая существовала на самом деле. А то я уже начал в этом сомневаться».)
Выйдя из комы, я тут же принялся расспрашивать о девчонке, волке и огромной кричащей птице, раз за разом пытаясь растолковать всем, какие странные события произошли тем злополучным вечером. Но никто мне не верил, даже мои родители, и все утверждали, что я бредил и что мои коматозные видения смешались с реальностью. Возможно, так оно и было.
Мне снилось множество диких снов, настолько странных, что после пробуждения я отчаянно пытался забыть их раз и навсегда.
– Конечно видел. Эту девчонку многие запомнили, и неудивительно. Но никто её не знает. Никто не приглашал её на вечеринку. – Он на секунду замолчал. – Может, она забрела к нам случайно? Может, выискивала себе жертву? И нашла тебя.
«“Наконец-то я тебя нашла, Квинн Йонатан Юри Александер фон Аренсбург”. Нет, она не случайно забрела, а пришла туда именно ради меня».
– Ты что-нибудь помнишь? – спросил Лассе. – Ты говорил с ней ещё раз? Что она с тобой сделала? – Его лицо расплывалось у меня перед глазами. Чем ближе он придвигался, тем сложнее мне было сфокусировать взгляд. Вот только что у Лассе появились две пары мерцающих бровей, одна под другой.
– Никаких наркотиков она мне не давала, – пробормотал я. – У неё, кажется, другие неприятности. Там вдруг появился какой-то странный тип, который ей угрожал. Я подслушал их разговор, пока был наверху в ванной, а потом выпрыгнул из окна и помог ей сбежать через наш лаз в заборе. Этот тип был не один… («…а в сопровождении ещё двоих угрожающих преследователей, и вдобавок волка-монстра и какого-то огромного существа с крыльями».) – Эту часть истории я произнёс про себя. – Её преследовали и другие неприятные ребята, – сказал я вслух. – Они охотились и за мной, поэтому я и оказался под колёсами машины.
– С ума сойти. – Несмотря на мой облегчённый вариант истории, в голосе Лассе прозвучали недоверчивые нотки. Тут я порадовался, что умолчал о волке. – Похоже на сцену из фильма.
«Да уж, и гораздо более фантастического, чем ты думаешь».
– Я знаю. – На моей руке вздулась манжета тонометра. – Не знаю, удалось ли этой Ким сбежать от преследователей. Я почти сразу упустил её из виду.
– Может, Ким – это вообще не настоящее имя. Я пробовал её найти. – Лассе вздрогнул от пронзительного звука тонометра. Он с испугом поглядел на экран над моей кроватью. – Ой, там быстро мелькает какая-то жёлтая точка.
– Это всего лишь уровень кислорода в крови, – успокоил его я. – Когда мне измеряют давление, то на несколько секунд затрудняется кровоснабжение в пальце, на котором закреплён прибор, измеряющий сатурацию. – В доказательство я поднял указательный палец, на конце которого загорелась красная лампочка. – И как, успешно? Нашёл?
Лассе отрицательно покачал головой:
– Сам погугли «женщина с синими волосами»… – Раздражающее пиканье прекратилось, но Лассе по-прежнему выглядел испуганным и растерянным. Он смотрел мимо меня на монитор над кроватью. – В тот вечер я прошерстил интернет и газеты в поисках похожих инцидентов и аварий, которые могли бы быть каким-то образом связаны с твоим случаем. Всё напрасно. Тогда я пошёл к Гюнёру из лавки с шаурмой, попытался что-нибудь у него выведать, но он не видел никакой синеволосой девчонки. Точнее, он вообще ничего не видел, хотя именно он пустил слух про куски мозга и ухо на проезжей части. Кстати, я страшно рад, что это оказалось просто враньём. – Его глаза снова наполнились слезами. Он попытался взять себя в руки и поспешно продолжил: – Я обошёл несколько парикмахерских, везде спрашивал, не знают ли они красотку с короткими синими волосами по имени Ким… Может, это не самая блестящая идея, но мне надо было что-то предпринять. Полицейские не захотели создавать фоторобот по моему описанию. – Он криво улыбнулся. – Это вообще разочаровало меня больше всего. Они совершенно не заинтересованы в том, чтобы расследовать твоё дело.
Тут не поспоришь. Для полиции я был всего лишь идиотом, легкомысленным тинейджером, который по непонятным причинам, а может, под действием алкоголя или наркотиков занимался паркуром посреди улицы и сам полез под машину.
– Наверное, дело уже давным-давно закрыли, и женщина, которая меня сбила, не будет признана виновной. Понятия не имею, есть ли у моих родителей страховка, которая покроет эти расходы, или им пришлось платить из собственных сбережений. Они лишь повторяют, что это не мои заботы, что всё хорошо… – Я вздохнул.
Лассе в знак поддержки вздохнул вслед за мной:
– Я поклялся, что ты не был пьян. И что ты никогда по доброй воле не бросился бы под машину.
– Спасибо, – растроганно сказал я.
«Может, всё-таки рассказать ему о волке и обо всех странных вещах, которые сказала синеволосая? Кто ещё мне поверит, как не лучший друг».
Но, с другой стороны, я сам себе уже не очень верил. Мне так хотелось залезть в интернет и поискать всё, что я пока помнил из того вечера. В мыслях я прокручивал все события снова и снова, боясь, что забуду: «Венаторес, Капите, Сирин…» Но до вчерашнего дня я даже не мог взять в руку телефон, не говоря уже о том, чтобы набирать текст или читать.
Из коридора послышался писк приборов. Сейчас это был тревожный сигнал, который отозвался долгим эхом. И по коридору последовали быстрые шаги медсестёр.
– Это хуже, чем пожарная сирена, – сказал Лассе.
– Скорее всего, в соседней палате кто-то двинул кони. – Я повернул голову в сторону и попробовал выглянуть в коридор. – Если они так бегают, это всегда что-нибудь серьёзное.
Лассе громко сглотнул:
– Ох, дружище. Куда же тебя занесло. Настоящий фильм ужасов. Я просто не понимаю, как это могло произойти. Правда, последние три с половиной недели были худшими в моей жизни. Худшее Рождество, которое я когда-либо проводил.
– Да ну, а вот у меня вполне ничего. Я лежал себе в коме. Под болеутоляющими. Крутая штука.
Я тут же пожалел о своих словах. На лице Лассе, хотя оно и расплывалось у меня перед глазами, отразилась смесь заботы и чувства вины. Кажется, шутить было пока рановато.
– Мне жаль, – поспешно сказал Лассе. – Я полный идиот. Ты лежишь здесь, такой худой, глаза бегают, повсюду торчат эти трубки, весь переломан, в шрамах, только что находился на волосок от смерти, а я тут сижу и жалею себя. Просто знай, что для нас это тоже было нелёгкое время. Мы… – Он кашлянул. – Я так боялся, что потеряю своего лучшего друга…
Сейчас он больше не смотрел мне в глаза, а уставился куда-то в пол. Возможно, как раз в ту точку, где под кроватью болтался мешок для сбора мочи.
«Вот кошмар».
– Бегающие глаза – это нистагм, – смущённо пояснил я. – Если повезёт, скоро пройдёт.
«А если нет, могу попробовать себя на роль в фильме ужасов…» – хотел добавить я, но в этот момент кто-то с криком ворвался в комнату:
Читать бесплатно другие книги:
